ктакль группы Асанова. Войти в городок, где живет всего несколько тысяч человек, незамеченными, невозможно. Именно поэтому Падерина и Чон Дин постарались попасть в Зебак после утреннего намаза, когда жители уже начали выгонять коз на горные поляны. Городок постепенно оживал - люди спешили строить, торговать, мастерить. Дымились домашние тендиры - своеобразные мини-пекарни, где готовился хлеб на всю семью. Некоторые мужчины спешили на небольшие поля, расположенные у подножья гор. В этом горном городке не было своего большого базара, так характерного для восточных городов. Вместо него функционировала одна небольшая улица, где были расположены лавки нескольких местных торговцев и приезжающих сюда из других областей купцов. Если бы не отряды Нуруллы и Алимурата, время от времени устраивающих кровавые разборки, если бы не боевики Абу-Кадыра, жители городка жили бы своей размеренной жизнью, какой жили их предки за тысячу лет до Описываемых нами событий. Но война властно вмешалась в тихую мирную жизнь Зебака. На улицах города стали появляться пьяные люди, что было дико для горцев, не знавших до того таких порогов. Кое-где раздавались выстрелы, слышались крики загулявших боевиков. Война разрушила весь традиционный уклад жизни, внесла сумятицу в умы горожан, породила ранее неведомые пороки и беды. Двое вошедших в городок людей сразу обратили на себя внимание. У одного из домов они остановились около одиноко сидевшего старика. В тяжелых, горных условиях, когда все члены семьи обязаны трудиться, дабы выжить, созерцателем и наблюдателем может быть только абсолютно немощный старик. Именно такой и сидел перед ними. - Ассалам аллейкум, - поздоровался на фарси Чон Дин, - да пошлет Аллах удачу этому дому. - Валлейкума салам, - отозвался старик, - кого ты ищешь, незнакомец, могу ли я тебе чем-нибудь помочь? - Мы пришли издалека, - начал Чон Дин, - наш путь был долгим и трудным. Мы ищем здесь лавку Али-Рахмана, да будет благословенно имя его и имя его отца. - Это недалеко, - показал старик, - совсем рядом. Пройдите вперед три дома и сверните направо. А потом-все время прямо. Наши лавки расположены там. - Спасибо тебе, добрый человек. - Но Али-Рахмана, кажется, нет, - вдруг добавил старик, - я уже два дня не вижу его. - Мы посмотрим, - улыбнулся Чон Дин, взглянув на Падерину. Та согласно кивнула головой. Они прошли по дороге, указанной стариком, выпили воды у колодца и направились дальше. У некоторых домов стояли телеги без лошадей. Очевидно всех лошадей успели мобилизовать для прохождения горных троп или бандиты, или правительственные войска. Хотя жители города давно не различали кто есть кто, не пытаясь, разобраться в хитроумных сплетениях кабульской официальной политики. Ближе к дому Али-Рахмана телеги встречались все реже, ибо торговцы, как народ предприимчивый, предпочитали прятать своих лошадей и соответственно телеги от назойливых посетителей и незваных гостей. Торговая улица Зебака была вместилищем двадцати-тридцати лавок и пекарен, и если раньше здесь еще можно было услышать голоса или громкие споры, то теперь, вот уже несколько лет, на улице стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь изредка случайными покупателями. Лавка Али-Рахмана была ближе к концу улицы, там, где начинался обрыв и весело журчала небольшая реч ка, Чон Дину сразу не понравилась подозрительная тишина у этого дома, хотя сама лавка была открыта. Он сделал знак Падериной остановиться и тихо попросил: - Я пойду первым. Если понадобится, вы войдете позже. На войне все решают секунды. Правильная тактика - верный залог успеха. Подполковник Падерина согласно кивнула головой. Она понимала, что войти для первого контакта должен мужчина. Это было правильно по местным нормам и верно с точки зрения психологии афганских моджахедов, если бы вдруг они оказались в этой лавке. Чон Дин, наклонившись, вошел в лавку Али-Рахмана. За прилавком стоял молодой парень лет двадцати в обычном для этих мест наряде - широких штанах, рубахе навыпуск, тяжелой безрукавке из козьей шкуры. - День добрый, - поздоровался Чон Дин, - мне нужен Али-Рахман. - Добрый день, - отозвался парень, - но его нет. Он уехал в Кабул. - Прости меня за мою назойливость, - на Востоке приняты витиеватые выражения и многословные формулировки, - но ты не мог бы мне сообщить, когда это произошло? - Два месяца назад.-сообщил парень, - он вернется через еще один месяц. "Почему он врет? - подумал Чон Дин, - ведь им передали этот адрес несколько дней назад. Неужели у них не было никаких контактов с этим связным? Непонятно. Нужно проверить", - решил он и спросил: - Прости меня еще раз, но скажи, ты не ждешь никаких известий из славного города Дели? Парень замер, покраснел, посмотрел по сторонам. - Войди, - показал он на другую дверь, пропуская в соседнюю комнату гостя первым. - Как ты сказал? - спросил, заикаясь, парень. - Не ждешь ли ты каких-нибудь вестей из Дели? - повторил Чон Дин и вдруг почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Он резко обернулся и увидел направленное на него дуло винтовки. VIII. Воспоминания. Старший лейтенант Вячеслав Черкасов Из всех офицеров, прошедших войну вместе с Акбаром Асановым, это был самый дерзкий, самый отчаянный и самый смелый. Скорее, даже безрассудный, если такой термин может быть применим к офицеру военной разведки. Казалось, он был заговоренный. Смерть избегала его, словно опасаясь отчаянного напора этого человека, его колоссальной внутренней энергии. Пули дважды пробивали ему куртку, даже не задев ее обладателя. Вместе с десантниками он бывал в самых трудных местах, лазил в горы, ходил один в кишлаки. Его информация всегда была точной и своевременной, словно он опрашивал руководителей моджахедов, перед тем как принести сведения. В Афганистан он попал летом восемьдесят шестого. К тому времени стало ясно, что предстоит затяжная война. Несмотря на все усилия, в предыдущие годы перелома в войне добиться так и не удалось. Племена, кочевавшие на юге по всей афгано-пакистанской границе, по-прежнему отказывались признавать безбожную власть, столь строго ограничивающую их традиционное перемещение. В горах устанавливались свои законы, с запада шли отряды наиболее непримиримых фанатиков, получавших оружие и деньги из соседнего Ирана. Практически все соседи Афганистана оказались втянутыми в эту войну. Исламский Иран с самого начала широко практиковал помощь религиозным отрядам, выступающим под знаменами исламской революции. Несмотря на изнурительную войну с Ираком, иранское правительство находило возможность для помощи своим братьям-единоверцам в соседней стране. Правда, делать э,то прихо' дилось достаточно осторожно, дабы не разозлить своего могучего северного соседа. Проамерикански настроенный Пакистан никогда и не скрывал своей позиции. Тысячи инструкторов из западных стран, мощная поддержка оружием, непрерывные поставки медикаментов, продовольствия, техники для воюющих моджахедов не были особым секретом. Поставки шли из Америки и Израиля, из Франции и Англии, из Китая и Германии. Миллионы долларов оседали в сейфах пакистанских чиновников, продающих в другие, руки гуманитарную помощь Запада. Еще десятки миллионов оставались на счетах лидеров афганских моджахедов, на которых не жалели ни новейшее вооружение, ни щедрые подачки. На севере активизировалась разведка Китая, считавшего, что активность Советского Союза в этом регионе противоречит долговременным интересам самого Китая. И, наконец, в конфликте была задействована Индия, с помощью которой советское руководство постоянно держало в напряжении огромную по протяженности пакистано-индийскую границу, оказывая довольно сильное давление на пакистанские власти. Таким образом, в этом внешне очень локальном конфликте приняли участие страны от Ирака до Китая, образовав ту самую дугу нестабильности, о которой любил говорить помощник Президента Картера по национальной безопасности Збигнев Бзежинский, словно предвидевший последующие события в восьмидесятые годы. В Советском Союзе утверждалась новая эра. Появились такие слова в политическом лексиконе страны, как "гласность", "демократия", "плюрализм". А в самом Афганистане по-прежнему шла война. После восемьдесят пятого-шестого годов эта война приняла характер партизанской борьбы против гарнизонов советских войск и собственных неверных, продадшихся иностранцам. В некоторых областях даже устанавливалось негласное разделение зон, при котором в крупных городах и поселках действовали представители официальной власти и части контингента советских войск: а в кишлаках и селениях контроль оставался за представителями афганской оппозиции. К тому времени у оппозиции стали появляться подлинные лидеры, способные на консолидацию довольно большого числа людей, имевшие собственные программы выхода страны из кризиса. Дсанов иногда встречался с некоторыми из них и успевал заметить, как выросли в последние годы командиры моджахедов, какой культурный и нравственный .потенциал заложен в этих людях. Позже в фильмах и книгах он с удивлением встречал образы всегда непримиримых фанатиков или почти людоедов, против которых действовали советские солдаты. На самом деле все это было очень далеко от истины. Среди моджахедов, конечно, бывали и неистовые фанатики и просто идиоты, но бывали и другие - выпускники лучших теологических институтов Востока, потомственные аристократы из афганских родовых семей, крупные инженеры и предприниматели, получавшие образование в известных центрах научной мысли Франции, Англии, США. Но это касалось только высшего, очень тонкого слоя афганской оппозиции. На девяносто процентов она состояла из племенных образований и озлобленных крестьян, просто по необходимости взявших оружие в руки. Позже многие из них так и не смогут никогда вернуться в свои дома, на свои поля, в свои кишлаки. Убивать на воине - станет их основной профессией. И потянутся наемники из Афганистана во многие бывшие республики Советского Союза, продолжая сражаться и убивать, словно своеобразное возмездие за десятилетие отчаяния и ненависти. Посеявшие бурю - пожинают ураган. Война сделает из мирных афганских крестьян профессиональных наймитов, убийц по контракту и это будет гоже итогом десятилетнего противостояния. Но война игменила не только менталитет афганских крестьян Прошедшие войну оставались на всю жизнь ущербными инвалидами, ибо, оставаясь физически целыми, они нравственно перерождались. Нельзя убивать друтого человека и не терять ничего в своей собственной душе. Нельзя видеть кровь и не содрогаться. Нельзя стрелять по живым мишеням, получая при этом своеобразное удовлетворение. Как только это проискодит, духовному существованию индивидуума приходит конец и вместо него появляется хладнокровное, эгоистическое существо, нравственно ущербное, с чудовищным потенциалом равнодушия к чужой боли. Нужно обладать очень большим запасом душевных сил, нравственного здоровья, чтобы противостоять всем ужасам войны и ее разлагающему влиянию. Асанов стал с удивлением замечать, что храбрость Черкасова граничила с дерзостью, хладнокровие сменилось жестокостью, а равнодушие к чужой беде становилось нормой. Узнав о том, что два батальона одного из полков народной афганской армии собираются перейти на сторону моджахедов, Черкасов не колеблясь вызвал штурмовые самолеты и вертолеты для полного уничтожения предполагаемых дезертиров. Двигавшиеся по дороге машины и техника полка вместе с находившимися в них людьми были подвергнуты прицельному бомбометанию. Ошеломленные и раздавленные внезапно появившимися самолетами бойцы даже не подумали организовать сопротивление, рассредоточиться, попытаться найти укрытие. Практически с близкого расстояния они были расстреляны и .растерзаны сыпавшимися на их головы бомбами. Среди тех, кто уничтожал этот полк, был и полковник Руцкой, будущий Герой Советского Союза и вице-президент огромной страны. При этом ни он, ни его товарищи не видели в подобном задании ничего противоестественного, ибо война приучала к жестокости и крови. Из находившихся на дороге полутора тысяч человек уцелело не более тридцати, которых потом вылавливали по одиночке сотрудники афганских органов безопасности. Асанов был недоволен. Более того, он был взбешен. Вызывать штурмовиков на людей, не разделявших идеологических позиций официальных афганских властей, было, по его мнению, слишком жестоко. Он понимал, что многие из уходящих батальонов могли воевать в будущем на стороне моджахедов. Но даже это, по его мнению, не оправдывало такой варварской бомбардировки полка. Среди погибших людей могли быть растерявшиеся, запутавшиеся, просто поддавшиеся на уговоры люди. По его мнению, следовало окружить уходивший полк и попытаться поговорить с его неформальными лидерами. А уничтожить полк, не имевший огневой поддержки и тяжелого вооружения, не представляло никакого труда. Но Черкасов с ним не соглашался. Это была их первая крупная размолвка. Черкасов не понимал, почему он должен был уговаривать уходящих дезертиров. Они двигались к границе, чтобы влиться в ряды революционной оппозиции и этим поставили себя вне закона, считал Черкасов. А сам Асанов видел в этих людях темных, зачастую полуграмотных бывших крестьянских парней, не всегда разбирающихся в ситуации и тем более не понимающих идеологические мотивы своего решения. Но Черкасов тогда не принял его точку зрения. Асанов разрешал своим подчиненным иметь свое мнение, однако позиция Черкасова его глубоко задевала. Это был первый такой случай в его биографии. Среди офицеров ГРУ, известных своим интеллектом и творческим потенциалом, меньше всего можно было найти бездумных исполнителей или жестоких наймитов. Старший лейтенант по-прежнему оставался одним из лучших его офицеров, таким же смелым, храбрым, находчивым, отчаянным, но Асанов, сумевший разглядеть нечто глубоко чуждое его сути, уже не мог относиться к Черкасову с прежней симпатией. А потом он уехал в Москву, куда подполковника Асанова отозвали зимой восемьдесят восьмого. Когда через десять месяцев Асанов вернулся, Черкасова уже не было среди офицеров ГРУ. Он был откомандирован в Киев, где проходил переподготовку. Позже Асанов узнал, что за драку в ресторане Черкасов был отчислен из офицерского состава ГРУ и вообще оставил армейскую службу. Случайно, спустя несколько лет, он узнал подробности всего инцидента. В мае восемьдесят девятого вся страна смотрела заседания съезда, взволнованно обсуждая выступления народных депутатов. Это был первый опыт подлинной гласности, и от непривычного зрелища многие проводили у голубых экранов целые дни, стараясь не упустить никаких подробностей. На одном из заседаний академик Сахаров заявил, что ввод войск в Афганистан был трагической ошибкой. С этим можно было согласиться, но когда немного растерявшийся и плохо изъяснявшийся академик неодобрительно отозвался и о Советской Армии, выполнявшей в Афганистане волю политического руководства страны, в зале поднялся шум. Начался скандал. Многие выступавшие, глубоко оскорбленные выступлением Сахарова, опровергали его слова, доказывая, как действительно героически сражались офицеры и солдаты Советской Армии. Попросивший вновь слова для выступления Сахаров, которому уже просто не давали говорить, заявил, что никогда и не думал оскорблять представителей армии, ее воинов. Но в зале уже не хотели слушать. Вечером этого дня Черкасов с товарищем обедали в ресторане. Как первые плоды намечавшейся кооперации и капитализации в стране начали появляться богатые и очень богатые люди. Сидевшие за соседним столом люди, относящиеся ко второй категории "очень богатых" хозяев жизни, основательно нагрузившись, начали издеваться над двумя боевыми офицерами, один из которых был в форме. Черкасова, сидевшего в штатском, они не тротали. А приехавший к нему офицер, бывший десантник, потерявший руку в Афгане, молча слушал, как пятеро разгоряченных парней издеваются над его армейским прошлым. А затем встал... Черкасов просто не мог не вмешаться. Вдвоем с этим офицером они измордовали пятерых обидчиков до такой степени, что трое из них попали в больницу. Но зато Черкасов сразу вылетел из личного состава офицеров ГРУ. Никто даже не захотел разобраться в случившемся, понять мотивы поступков старшего лейтенанта. Асанову рассказывали позже, что однорукий офицер, бывший десантник и снайпер стал одним из самых известных киллеров страны, словно в отместку за свою изуродованную жизнь. А Черкасов, полгода проходивший без работы и едва избежавший тюремного наказания, вернулся в родните Казань и устроился работать в какой-то частный кооператив. К этому времени процесс "демократизации" страны вступил в свою решающую фазу и сразу начался невиданный рост преступности. По стране бесконтрольно гуляли тысячи единиц неучтенного оружия, множились банды, терроризирующие местных жителей, с каждым днем увеличивалось число финансовых афер, делавших их обладателей миллионерами. И, наконец, после развала огромной страны по стране прокатился настоящий вал преступности. Вспыхнули вооруженные конфликты между Грузией и Осетией, Грузией и Абхазией, Молдавией и Приднестровьем. Между Азербайджаном и Арменией началась широкомасштабная война с применением танков, артиллерии и авиации. В Таджикистане трагическое гражданское противостояние унесло более ста тысяч жизней. В самой России полыхал северокавказский регион, где усиливалось противостояние между Осетией и Ингушетией, где функционировала не признающая российских законов и все более криминализирующаяся Чеченская республика, где практически раз в несколько месяцев террористы устраивали показательные захваты автобусов с заложниками - женщинами и детьми. В самой Москве, в Санкт-Петербурге, в других крупных городах заказные убийства стали обычным явлением, перестрелки между мафией уже никого не удивляли, а люди боялись выходить на улицы с наступлением сумерек. В Казани к тому времени сложилась своя специфическая ситуация, при которой рост детской преступности намного опережал рост общей преступности. Подростки, разделившиеся на самые настоящие банды, возглавляемыe порою опытными рецидивистамк, профессиональными грабителями, "ворами в законе", наводило ужас на улицах города. С этим явлением безуспешно пытались бороться. В город перебрасывались крупные дополнительные силы органов внутренних дел, проводились плановые н внеплановые мероприятия, показательные процессы, рейды, облавы - но все было малоэффективно, преступность продолжала расти. К тому времени бывший старший лейтенант военной разведки, профессионально подготовленный и слишком много умевший, стал руководителем одной из caмыx дерзких и жестоких групп города, занимавшихся рэхетом и вымогательством. Он разбогател, у него появился "мерседес", красивая подружка, большая пятикомнатная квартира в центре города, своя загородная дача, но его взгляд...- иногда, словно что-то вспоминая, во взгляде вспыхивала такая неистовая тоска, такое жуткое отчаяние, что видевшие его глаза спешили убраться, не попадаясь больше на его пути. Черкасов начал пить. Он мог много выпить, тяжело хмелея, когда спиртное не снимает напряжения, а наоборот, превращает более или менее нормального человека в чудовище, готовое на любое преступление. Как известно, сильное опьянение приводит к различным последствиям. Первое из них - "состояние веселия" - когда после принятия ненормального количества алкоголя человеку становится смешно глядеть на окружающий мир, его радует все вокруг, он задевает прохожих, веселится, как может. Второе состояние - "тяжелого сна", когда огромная доза алкоголя бьет по нервам и разуму с такой силой, что человек просто выключается из норглальной жизнедеятельности, проваливаясь в тяжелый, почти мертвецкий сон. При таком воздействии спиртное действует, как удар молота. И, наконец, третье состояние - самое страшное, когда человек превращается в зверя, неспособного нормально мыслить и осознавать свои действия. Когда тоска, обида, неустроенность, боль, помноженные на чудовищную дозу алкоголя, бьют по психике индивида и превращают его в одичавшее, захлебнувшееся в своей злобе животное. Черкасов впадал обычно в третье состояние, при котором рядом с ним боялись появляться даже его ближайшие помощники, даже его симпатичная подружка. В пьяной ярости он мог убить любого, попавшегося на его пути, и это все хорошо знали. Именно так и случилось однажды зимним вечером. Они привезли деньги, полученные от обираемого ими директора крупного мехового магазина, и решили отметить "выручку". Пили они долго, почти до утра. А затем, когда завязался ожесточенный, горячий спор, возникший, как обычно бывает, из пустяка, Черкасов в ярости убил двух самых близких своих ребят, буквально растерзав обоих. Правда, преступление так и не было раскрыто. Утром трупы ребят увезли "шестерки" Черкасова и все постарались забыть происшедшее. Но слухи об этом уже поползли по городу. Спустя два месяца Черкасов был убит в одном из ресторанов, где он любил обедать со своей подружкой. Наемный киллер аккуратно прострелил ему висок, не оставив ни единого шанса. Слишком многие в Казани, да и в его собственной банде считали, что он становится неуправляемым. Только на кладбище вдруг вспомнили, что старший лейтенант Вячеслав Черкасов бывший офицер военной разведки, имеющий орден Красной Звезды и медали за войну в Афганистане. На похороны Черкасова съехались многие "авторитеты" не только из Казани, но и из соседних городов. Приехали даже "гости" из Москвы. Его хоронили торжественно, по высшему разряду, словно в насмешку над его вечно неустроенным бытом, над его неудавшейся личной жизнью. И даже несли на подушечках его боевые награды. Среди провожавших Черкасова в последний путь не было его боевых товарищей, не было ветеранов афганской кампании. Он, изменивший их боевому братству, был чужим для своих и своим для чужих. Так его и похоронили - на элитарном казанском кладбище среди бывших партийных чиновников и видных деятелей прежнего режима. А подружка его, успешно распродав все имущество, быстро исчезла из города. Некоторые говоряли, что она переехала в столицу. На наследство никто не претендовал. Черкасов вырос в детдоме и у него не было ни родных, ни близких. Может, поэтому он всегда был таким отчаянно смелым и храбрым, выросший в детдомовских уличных драках, он не умел щадить себя. Асанов узнал о его смерти случайно. На похоронах Черкасова присутствовал еще один бывший офицер, пожелавший остаться неузнанным. Он был уже известным киллером, но помнил своего кореша. Это был тот самый однорукий ветеран, дравшийся бок о бок с Черкасовым в киевском ресторане. Он знал последнюю просьбу Черкасова - сообщить о смерти последнего генералу Асанову. Выросший без отца, без родителей Черкасов на всю жизнь сохранил любовь и уважение к строгому таджикскому офицеру, командовавшему их группой в Афганистане. Словно предчувствуя свою гибель, Черкасов попросил в одну из редких встреч своего друга об этом. У него не было никого на целом свете и он справедливо решил, что если его вспомнит такой человек, как Асанов, то ему будет просто легче лежать в земле. Так он и сказал своему товарищу. Тот выполнил его просьбу, нашел генерала и все ему рассказал. Они пили в полном молчании за неудавшуюся жизнь Славика Черкасова, за его смерть, так счастливо избавившую этого человека от дальнейших мучений, за его страдания, столь обильно выпавшие на долю этого "казанского сироты". IX В нарушение всех правил, предусматривающих оставление дежурных по лагерю, Асанов и Семенов, замаскировав или закопав часть имущества, отправились за остальными офицерами. Идти налегке было значительно легче, и вскоре они уже соединились с группой Рахимова, которые смогли пройти к тому времени довольно большую часть пути, совершая на каждом отрезке два-три коротких перехода туда и обратно. Рахимов, Елагин и Борзунов с понятным волнением узнали о гибели майора Машкова. Особенно был огорчен капитан Борзунов, успевший довольно близко подружиться с погибшим офицером. К вечеру следующего дня они возвратились в лагерь. За время их отсутствия здесь побывали только птицы, чьи следы они сразу обнаружили. В этих горах вообще мало бывало случайных гостей или одиноких путников - здесь в одиночку просто нельзя было выжить. Но от Падериной и Чон Дина не было никаких известий. По расчетам Асанова, двое офицеров, посланных в Зебак, уже давно должны были вернуться, но их все еще не было. Правда, они договорились, что контрольным сроком будут считать утро завтрашнего дня, когда исполнится ровно двое суток после их выхода из лагеря. По плану операции после уточнения исходных данных и подтверждения полученных от связного сведений, они должны были выдвинуться к лагерю Нуруллы, в район Ишкашима и попытаться, на месте разобравшись с ситуацией, освободить полковника Кречетова. При этом план взаимодействия предусматривал и активные боевые действия группы Асанова,и скрытые, традиционные приемы военных разведчиков в боевых условиях. Только Асанов знал, что их попытки должны быть лишь демонстрацией силы. И только его первый заместитель Рахимов имел маленький конверт, который он должен был вскрыть в случае смерти командира. Там были инструкции Рахимову, как действовать в подобной ситуации. В случае любой опасности Рахимов должен был уничтожить конверт. На время экспедиции оба офицера предпочли забыть о существовании этоТо конверта. Правда, сам Рахимов был бы чрезвычайно удивлен, узнай он, что в конверте стоит всего одна фраза "Бросайте все и прорывайтесь к границе любым способом". Секретность операции была такова, что ее не могли доверить даже подполковнику военной разведки, вручив ему запечатанный конверт. Только Асанов знал все подробности, и только он имел право принимать самостоятельные решения. На следующее утро, так и не дождавшись своих офицеров, Асанов приказал готовиться Рахимову и Семенову. Последний не говорил на местных языках и должен был сыграть роль немого спутника отлично подготовленного Рахимова, очень похожего на местных пуштунов, словно он всю жизнь провел в пустынях Регистана. А вот якут Семенов мог сойти за киргиза или туркмена из западных областей страны. Асанов понимал, как рискованно отправлять почти сразу за первой парой, вторую, но у него не было другого выхода. Потеряв еще двоих офицеров, его отряд просто не смог бы выполнить поставленную задачу силами пятерых человек и вынужден был ждать пока не объявятся Падерина и Чон Дин. А ждать не было времени. Риск состоял из того объяснения, что в небольшой городок сразу вслед за первой парой незнакомцев приходит вторая и уже это одно могло вызвать подозрения. Но В данном конкретном случае риск был оправдан еще и тем, что они привлекут к себе еще большее внимание, а это в конце концов было их главной задачей. Рахимов, хорошо знавший местные обычаи, взял с собой длинный большой нож, которым обычно резали баранов. При необходимости его можно было использовать и как холодное оружие. У Семенова под халатом был прикреплен пистолет. Сам Рахимов обычно вешал пистолет на пояс, так как мешковатая куртка и широкий пояс, наматываемый прямо на нее, могли спрятать даже несколько пистолетов, делая их обладателя просто немного полнее. Отправляя вторую пару, Асанов понимал, что это их последний шанс. Слишком непредсказуемым оказался их путь в эту небольшую долину. Слишком тяжелая дорога вела их в лагерь Нуруллы. Глядя, как уходит еще одна пара, Асанов не находил себе места от беспокойства. Он, вообще не любивший подставлять своих людей, терять их, в тяжелых ситуациях всегда предпочитал не рисковать своими офицерами. А здесь в первой паре он даже отправил женщину. Именно поэтому он волновался сильнее обычного. Война - дело грязное и сугубо мужское. Женщины здесь не всегда на своем месте. От понимания этого делалось еще неспокойнее на душе. У обычных моджахедов еще можно было встретить благородство, жалость к побежденному, милосердие к пленным. У бандитов такие чувства начисто атрофировались. А у фанатиков Абу-Кадыра, озлобленных и неустроенных после изгнания из Таджикистана, вообще не было в правилах оставлять в живых пленных. После долгих издевательств им просто отрезали головы. Рахимов и Семенов, немного задержались в лагере, где все ждали появления первой пары, пришли в Зебак, когда солнце уже поднялось достаточно высоко, освещая непокорные горы и жилища горцев. В самом городке было спокойно. Они сразу направились в местную чайхану, как и подобает путникам после нелегкого пути. В ней почти не было посетителей, за исключением нескольких стариков. Рыжий, краснобородый чайханщик принес им чай и сразу удалился. Здесь платили любой валютой, какую имел посетитель. Можно было заплатить китайскими юанями или американскими долларами, принимали российские и даже таджикские рубли, пакистанские рупии и иранские тумены. Не верили только в местные афгани, совершенно обесцененные и не принимаемые нигде. Рахимов, как и подобает гостю из западных областей страны, заплатил за чай иранскими туменами. Лишь получив плату, хозяин немного смягчился и спросил: - Откуда ты пришел? - Издалека. Мы совершили паломничество в Мешхед, а теперь собираемся перейти границу и найти наши семьи в Пакистане. Они убежали туда еще во время войны, пять лет назад. Лицо краснобородого просветлело. - Значит, вы теперь настоящие мешеди, - восторженно воскликнул он, - приветствую вас в своем доме. Рахимов не ошибся. Рыжеватый хазареец, так обильно окрашивающий свою бороду красной хной, был ревностным сторонником шиитского направления в мусульманской религии. И паломничество в Мешхед воспринимал как деяние, достойное настоящего мусульманина. Как известно, мусульмане-шииты живут в основном в Иране и Азербайджане. Они также встречаются в Афганистане, Ираке, Таджикистане. Большая часть мусульманского мира состоит из последователей суннитского направления и не столь, ортодоксальна, как шииты. Вместе с тем различные направления одной религии, как правило, не сталкивают людей друг с другом, не заставляют их искать разрешения спорных теологических вопросов на поле брани. Во время войны Ирана с Ираком население арабского Ирака более чем на половину состояло из мусульман-шиитов, что не мешало им вместе с последователями суннитского направления сражаться против своих единоверцев, иранских мусульман-шиитов. Но среди шиитов встречаются и некоторые направления "красноголовых" или "краснобородых", которые откровенно не приемлют постулатов суннитов, считая их вероотступниками и узурпаторами. Именно такого фанатичного шиита и встретили Рахимов с Семеновым в маленькой чайхане Зебака. - Мы совершили долгий, очень долгий путь, - медленно произнес Рахимов. Семенов, не понимавший, о чем они говорят, молча следил за жестами и взглядами Рахимова. - А почему молчит твой достопочтимый мешеди-друг? - спросил хозяин чайханы, кивая в сторону Семенова. - Он немой, - быстро ответил. Рахимов, - Аллах лищил его речи, когда он увидел все зверства "шурави", еще десять лет назад. - Да будь они прокляты.безбожники, - гневно сказал хозяин чайханы, - и все их слуги в нашей стране. - У вас в городе тоже были такие? - осторожно спросил Рахимов. - Были, - мрачно сообщил "краснобородый", - но теперь уже нет. После того как здесь появились люди Абу-Кадыра, да сохранится его жизнь на многие годы, все предатели и сомневавшиеся бежали отсюда. А остальные были вырезаны за одну ночь. - Так нужно поступать со всеми отступниками, - горячо воскликнул Рахимов, - и только тогда мы очистим наши горы и нашу землю. Его собеседник растрогался. - Будь моим гостем, - сказал он, - мой дом - это ;вой дом. Оставайся, отдохни у меня. Пусть и мои дети посмотрят на мусульманина, прошедшего такой долгий путь из Мешхеда до нашего Зебака. - Благодарю тебя, добрый человек. А в самом городе спокойно? - Сейчас да. Вокруг города ходят два крупных отряда. Один Нуруллы, да будь он проклят Аллахом. Другой Алимурата, которого я тоже не особенно люблю. Они забирают наших лошадей и коз, отбирают продовольствие, иногда даже стреляют в городе. У этих людей нет ничего святого. Они не верят ни в Аллаха, ни в совесть. Этих интересуют только деньги. - Их у меня почти нет, - с улыбкой поспешил заметить Рахимов, - поэтому они не будут останавливать бедных паломников. - Возьми обратно свои деньги, - протянул тумены хозяин чайханы, - здесь сегодня ты мой гость. - Спасибо тебе, добрый человек. Но мы не можем остаться. Наш путь очень долог и утомителен. И впереди нас ждут новые дороги, - сказал традиционную фразу Рахимов. - Тогда, останься пообедать, - предложил "краснобородый". Рахимов, кивнув, вынужден был согласиться. Семенов внимательно следил за интонациями говоривших, не расслабляясь ни на секунду. За обильным обедом хозяин чайханы подробно расспрашивал о Мешхеде, о его мечетях и улицах. Рахимов, действительно дважды бывавший в Мешхеде, довольно обстоятельно рассказывал обо всем, создавая у собеседника полное впечатление своей .информированностью и знаниями. Вместе с тем он постоянно мучился отсутствием информации в городе о Падериной и Чон Дине. Наконец он осторожно спросил об этом хозяина дома. - Скажи мне, благословенный и щедрый хозяин, не появлялась ли здесь супружеская пара из Кандагара, которые вместе с нами совершали паломничество, а теперь шли впереди нас в Карачи. - Нет, - удивленно вытаращил глаза "краснобородый", - я никогда не слышал о них. Но если ты хочешь, я пошлю своего мальчишку в караван-сарай, пусть узнает, не было ли здесь еще одного мешеди. Караван-сарай в таких местах заменяли гостиницы и рестораны, предоставляя весь комплекс услуг. - Не нужно, - торопливо отозвался Рахимов, - мы не хотим более тебя утруждать. Благодарим за твое угощение, щедрость, гостеприимство. Пусть Аллах пошлет твоему дому счастье и процветание. - И тебе желаю счастья и твоей семье. Твоему дому, - приложил руку к сердцу "краснобородый", - пусть твой путь будет легким, да не устанут твои ноги, да будет ясной твоя голова.- Они еще долго говорили друг другу цветастые восточные выражения, пока, наконец, Рахимов не попрощался окончательно и, кивнув Семенову, заторопился на торговую улицу. В результате осторожных расспросов он уже знал, где примерно находится эта улица, где находится лавка Али-Рахмана и как ее можно найти. Полуденное солнце, не столь жаркое, как внизу, в пустынях и на равнинах, все равно пригревало довольно сильно, и Рахимов чувствовал, как потеет в своей подбитой верблюжьей шерстью толстой куртке. На торговой улице было пусто и только большие жирные мухи садились на разрезанное баранье мясо. Стоявший около него равнодушный мясник даже не посмотрел в сторону подходивших незнакомцев. Равнодушие и гостеприимство были основными чертами горцев в этой части страны. Если путник просил о помощи, любой хозяин дома готов был разорваться на тысячу мелких кусочков, но услужить гостю. Однако, если гость по каким-либо причинам не хотел разговаривать или рассказывать о себе, горец никогда не настаивал, считая, что подобное поведение противоречит традиционной сдержанности чувств, и оставался равнодушным, безучастным к любым проявлениям чудачества своих гостей. После того как Рахимов подошел совсем близко, он наконец повернул голову. - Салам аллейкум, - приветствовал его Рахимов. - Вааллейкума салам, - сдержанно ответил мясник, - что тебе нужно? В традиционном восточном приветствии были заложены слова: "Привет тебе во имя Аллаха" н ответ бывал приблизительно такой же "И тебе привез именем Аллаха". - Я ищу мужчину с женщиной. Они, как и мы, совершали паломничество в славный город Мешхед. На этот раз он ошибся. Мясник оказался суннитом. Он разозлился, и, не теряя достоинства, спросил: - Какие мужчина и женщина? Я не видел здесь таких. И не знаю, о ком ты спрашиваешь. Иди с миром. - Благодарю тебя. Удачи тебе. - А тебе счастливой дороги. Легкой и удобной. Рахимов улыбнулся. Пышные восточные выражения .были нормальными словами при общении. Так, например, турки при прощании говорили человеку дословно: "Счастливого тебе пути. Смейся, смейся", то есть в смысле "радуйся, радуйся" - чтобы ты всегда только радовался на этом пути. В лавке Али-Рахмана были закрыты все окна и двери. Рахимов огляделся. Все было спокойно. Он осторожно постучал. Стояла по-прежнему тишина. Семенов оглянулся. Рахимов постучал сильнее. По-прежнему никто не отзывался. Тогда он принял решение и совсем несильно толкнул дверь. Она поддалась. Он огляделся вокруг и вошел внутрь. Здесь было довольно темно, н.о некоторые товары - чай, гранатовый сок в бутылках, крупа, просо стояли по-прежнему на окружавших его полках. Он осмотрелся и увидел еще одну дверь. Осмотрелся еще раз. Достал свой пистолет и шагнул внутрь. Снаружи Семенов увидев, что Рахимов зашел внутрь, подобрался поближе к дверям, чтобы прикрыть подполковника в случае его внезапного отхода. Рахимову не нравилась в этой лавке какая-то подозрительная тишина. Он вошел в другую комнату и увидел сразу несколько больших мешков, коробки с сахаром. Здесь был своеобразный склад вещей Али-Рахмана. Но нигде не было ни самого хозяина, ни его помощников. А лавка была открыта. Это сильно тревожило Рахимова. Он уже собирался уходить, когда внезапно увидел чью-то свесившуюся руку из-под одного из мешков. Быстро подбежав, он оттащил мешок. Один, второй, третий. И увидел труп лежащего на полу человека. Х. Воспоминания. Капитан Игорь Рудницкий Летом восемьдесят четвертого уже значительно окрепшие и хорошо вооруженные отряды моджахедов решили начать широкомасштабную войну против нечестивых "шурави", вторгнувшихся в их страну, и собственных предателей, стоявших у власти в Кабуле. Многие племена, получив современное стрелковое оружие, мигрировали через границу для участия в вооруженной борьбе против неверных. В ответ правительство Афганистана объявило всеобщую мобилизацию, еще более четко поляризуя и без того расколотое на два враждебных лагеря афганское общество. Со стороны Пакистана по всей восточной и южной зоне страны началось широко разрекламированное освободительное движение афганских моджахедов. Правда, выяснилась странная особенность племенного движения. Освободив свою собственную территорию, а еще чаще, захватив ее без единого выстрела, племя в дальнейшем участие в боевых действиях не принимало, предпочитая контролировать лишь собственный участок, и без того всегда принадлежащий этому племени. В столицах западных государств с ужасом осознали, что рассчитывать на племенные объединения не приходится. Здесь еще сохранялись почти патриархальные отношения. Зато отряды, дейсвовавшие в западных областях Афганистана и сформированные на принципах исламского единства и борьбы с безбожниками, были более мобильными и целеустремленными. Американские специалисты из Лэнгли скрепя сердце вынуждены были пойти на установление контактов с проирански настроенными фундаменталистами и их лидерами, чтобы наладить более четкую координацию действий. К тому времени Президент Рейган, ведущий избирательную капанию против демократов, вновь заявлял о своей полной решимости бороться против империи зла. Вообще в свой первый президентский срок официальных контактов с советскими лидерами Рейган не имел. Здесь сказались не только и