амилию, я вздрогнул. Откровенно говоря, не ожидал, что назначат меня. С другой стороны - вполне логично. Первый заместитель Семена Алексеевича должен был занять его место в отделе. Я являлся офицером в отделе, все знали, что мы дружили с покойным, более того: я всегда считал себя его учеником. Именно поэтому было логично, что меня прикомандировали к группе, которой предстояло вести расследование. Я поднялся. - От всех остальных дел мы вас освобождаем, - сообщил начальник службы охраны. - Я сегодня доложу, что расследование уже начали. Нужно добиться максимального результата в кратчайшие сроки. Главное - выяснить мотивы убийства. Никаких коммерческих интересов, насколько я знаю, у Семена Алексеевича никогда не было. Значит, что-то другое? Если это связано с нашей работой, то почему убирают именно его? Какой секретной информацией он располагал? В общем, Литвинов, постарайтесь все выяснить. Даю вам в помощь двух наших лучших офицеров. Есть вопросы? Все смотрели на меня. За столом сидели человек двадцать наших офицеров. Я ответил: - Вопросов нет. Разрешите немедленно выехать на место происшествия? - Идите. С вами поедут майор Зоркальцев и капитан Кислов. Машина ждет вас внизу. Никаких интервью, никаких комментариев, если начнут приставать журналисты. Все поняли? - Да. Я вдруг заметил, какими глазами смотрит на меня заместитель. И снова невольно вздрогнул, вспомнив вечерний разговор. Может быть, я поторопился? Или поторопился Семен Алексеевич? Вообще-то я человек не робкий, но все это очень настораживало. И болезнь мальчика, и случайно подслушанный разговор, и смерть Семена Алексеевича. Я смотрел на заместителя начальника службы охраны, на его огромный лысый череп, на его мясистое лицо - и молчал. Он же глядел на меня с полнейшим равнодушием. Впрочем, как и на всех прочих сотрудников. Вообще-то он был очень толковый специалист, Михаил Константинович Облонков. Прекрасный аналитик, настоящий профессионал. Если бы я собственными ушами не слышал его голос, никогда бы не поверил, что он мог обсуждать какие-то противозаконные вещи. Противозаконные? Я снова посмотрел на Облонкова. Или это совпадение? Может, именно из-за меня убили Семена Алексеевича? Но неужели он мог так глупо подставиться? Нет, на него не похоже. Или все-таки Облонков виновник случившегося? Я вышел из кабинета с твердым намерением во всем разобраться. Разобраться и понять: как могло произойти столь чудовищное убийство? В темно-синей "Ауди" уже сидели Кислов и Зоркальцев. Я уселся рядом с Кисловым, и мы отъехали. - Что уже известно? - повернулся я к Зоркальцеву. - Он вошел в подъезд, и его убили, - сообщил тот. - Было несколько выстрелов. Но никто ничего не слышал. Очевидно, убийца воспользовался пистолетом с глушителем. - Почему он не переехал в новый дом? - вздохнул я. - Там хоть дежурит во дворе сотрудник милиции. - Гриша, его водитель, сидел в машине и ничего не слышал, - сказал Зоркальцев. - Семен Алексеевич сказал ему, что поднимется наверх за документами. Когда он не вышел через полчаса, Гриша ему позвонил по телефону. Но там сказали, что Семен Алексеевич не приходил домой. Тогда Гриша вошел в подъезд и нашел его. Семья пока ничего не знает. У водителя хватило ума сначала сообщить нам. Приехали наши сотрудники и увезли тело. Его родным мы сообщили, что Семен Алексеевич вылетел в срочную командировку. Поэтому пока никто ничего не знает. - Значит, нам еще предстоит сообщить о его смерти жене? - помрачнел я. - Видимо, да, - вздохнул Зоркальцев, офицер среднего роста, уже начинающий лысеть. - И никто не видел погибшего? - Практически никто. Наши сразу сообщили в ФСБ и в прокуратуру. И те, и другие приехали почти одновременно. Сделали все снимки и увезли труп. "Труп", - подумал я. Это было самое страшное. Живого человека, умницу, интеллигента, порядочного, внимательного, хорошего семьянина вдруг называют "трупом". Как-то все... глупо и непонятно получилось. Кто виноват в его смерти? Может, пристрелить Облонкова, а потом отсидеть за это десять лет? Господи, как раз срок, на который можно будет сдать мою квартиру. - Он поднимался в кабине лифта? - спросил я. - Нет, не дошел до лифта. Его расстреляли прямо у лифта. - Его оружие нашли? - Да. Убийца ничего не взял. - Гриша видел убийцу? - Никого он не видел, - проворчал Зоркальцев. - Машина стояла рядом с подъездом, но Гриша читал газету и не обращал внимания на входивших и выходивших. - Многие ли выходили? - Да не знает Григорий ничего. Ему показалось, что кто-то выходил, но он точно не помнит. - Идиот, - невольно вырвалось у меня. Гриша мог бы заметить убийцу, если бы был повнимательнее. - Где он? - спросил я. - Труп? - не понял майор. - Нет, водитель. - Я старался держать себя в руках. - В прокуратуре. Они обещали подождать нас, чтобы допросить его в присутствии наших сотрудников. Я молчал целую минуту. Достал сигарету. Курил и молчал. Курил, хотя давно дал себе слово бросить эту дурацкую привычку. Наконец снова спросил: - Значит, стреляли в лицо? - Да. Видимо, убийца прятался за шахтой лифта. Он появился неожиданно и сразу открыл огонь. - Выходит, точно знал, в кого стреляет, - сказал я. - Да, разумеется, - кивнул Зоркальцев. - Будете осматривать место происшествия? - Обязательно буду. Только к нему домой я не пойду. Не смогу. Я хорошо знаю его жену и дочь. Поднимайтесь сами, если, конечно, сможете. - Хорошо, - помрачнел Зоркальцев. Ему тоже было не очень приятно выполнять подобную миссию. Мы подъехали к дому. Подъехали в половине двенадцатого вечера. У подъезда стояла машина. В ней находились двое сотрудников милиции и наш офицер. Заметив нас, они выбрались из автомобиля. - Все нормально, - доложил наш сотрудник. - Соседи знают? - спросил я. - Двое знают. Проходили в этот момент домой. Но не знают, кого именно... Мы сказали им, что пьяный зашел в их подъезд и упал, разбился. Когда они проходили, мы накрывали тело простыней, чтобы никто не увидел лица. - Правильно, - кивнул я. - Пойдемте. Мы вошли в подъезд. Здесь не было даже замка на входной двери. Обычный московский подъезд в старом доме. До лифта - шагов десять. Нужно было пройти площадку, отделанную кафелем, подняться на три ступеньки и, пройдя еще несколько шагов, подойти к лифту. Видимо, убийца стрелял, стоя у почтовых ящиков. Я осмотрел стену. Так и есть: следы пуль. И кровь. Видимо, не успели все замазать. - Когда это случилось? - спросил я у Зоркальцева. - Часа два назад, - ответил майор. - Сотрудники прокуратуры здесь все осмотрели. Нашли гильзы. Полчаса назад приехали наши, постарались немного отмыть стены и пол. Следователь прокуратуры не возражал, они уже сделали снимки, провели съемку. Патологоанатом считает, что смерть наступила мгновенно, но нужно подождать результатов вскрытия. - Лифт работает? - Да. Хотите, чтобы я поднялся к нему домой прямо сейчас? Я посмотрел на часы. - Нет. Пусть проведут спокойно хотя бы эту, последнюю, ночь. Утром мы им все равно сообщим. Не нужно сейчас подниматься. Поехали в прокуратуру. Когда мы уже садились в машину, Зоркальцев спросил: - Вы были друзьями? - Больше чем друзьями, - ответил я. - А вообще-то вам завтра не нужно к нему приходить. Это мой долг. Я утром сам им обо всем сообщу. Так будет лучше. Когда мы отъехали от дома, я вспомнил про Игоря. Теперь рассчитывать на чью-то помощь не приходилось. Нужно рассчитывать только на себя. Но если Семена Алексеевича убили из-за меня... Тогда моя квартира будет долго пустовать, твердо решил я. И убийца - или тот, кто его послал, - все равно появится в том подъезде, куда я приведу его перед тем, как выстрелить ему в лицо. Я ни на минуту не забывал об убийстве друга. Мы говорили с ним накануне, в шестом часу вечера. А убили его примерно через три-четыре часа. Но как же он так глупо подставился? Вот этот вопрос меня и смущал более всего. Семен Алексеевич - не просто мой учитель. Он был настоящий профессионал и не стал бы задавать дурацкие вопросы. Тем более не стал бы так глупо подставляться... Значит, моя история никак не связана с его убийством, старался я успокоить себя. Я обязан был верить в рассудительность и осторожность моего бывшего начальника. Тогда почему его убили? И кто это мог сделать? В любом случае я решил вести следствие по-своему. И по своим законам покарать убийцу, если удастся на него выйти. Пока мы ехали в прокуратуру, я выкурил еще две сигареты. Зоркальцев и Кислов, видимо, понимали мое состояние и поэтому ни о чем не спрашивали, вообще ничего не говорили. И я был им очень благодарен. Вообще мужчины должны поменьше говорить. Я всегда с подозрением относился к болтунам. Может, потому, что за болтливостью всегда стоят какие-нибудь комплексы. Либо комплекс превосходства, выражающийся в желании нравиться всем и каждому, либо комплекс неполноценности, когда хочется привлечь к себе внимание. А бывает - "комплекс труса", когда просто боишься тишины. Потому что тишина чем-то напоминает смерть. Она, тишина, означает не просто молчание, а нечто большее, нечто гибельное для живых существ. Звук есть жизнь. Тишина - смерть. Мы приехали в городскую прокуратуру уже в первом часу ночи. Зоркальцев выступал в качестве провожатого. В кабинете заместителя прокурора города продолжалась работа. Видимо, кто-то позвонил и поручил взять дело под особый контроль. То есть сам заместитель прокурора занимался расследованием. Я его не знал до этого. Но он с первого взгляда мне не понравился. Невысокого роста, плоское, как блин, лицо, широко посаженные глаза, пухлые губы, но самое главное: во взгляде абсолютное безразличие ко всему на свете. Казалось, ничто не могло вывести этого человека из себя. Потом я узнал, что он раньше работал в военной прокуратуре. Представляю, как его не любили в армии и каким дуболомом он был. Да и фамилия у него была соответствующая - Дубов. Словно кто-то в насмешку дал ему именно такую фамилию. Руководителя группы сотрудников ФСБ, которые уже начали расследование, я немного знал. Этот как раз был неплохим парнем, хотя я сразу подумал, что он-то вряд ли способен провести подобное расследование. Подполковник Галимов работал в центральном аппарате уже несколько лет. Его перевели в Москву из Башкирии. Говорили, там он отличился, проявил себя настырным и цепким следователем. Однако в Москве это не самые важные качества. Здесь нужно знать конъюнктуру, иметь собственную агентуру и обширные связи. Галимов был высок, худощав, с монгольским разрезом глаз, по-русски говорил даже лучше Дубова. Тот был родом с Украины, и это очень даже чувствовалось. Галимов же работал в Москве уже четвертый год, но все еще оставался провинциалом в душе. Видимо, руководство ФСБ решило немного схитрить. Если все пройдет нормально, они припишут успехи себе, если все будет не так, как нужно, то Галимов - идеальная фигура для подставки, "мальчик для битья". Впрочем, он был человеком упрямым и настойчивым. Главное - дотошным. Такой не успокоится, пока не проверит все версии. А вот следователь прокуратуры мне понравился. Очень даже понравился. Саша Лобанов. Молодой, симпатичный, умный. Я где-то читал, что после тридцати лет человек не может притворяться. То есть лицо превращается как бы в маску, которую уже не снять. Впоследствии я узнал, что Саше как раз исполнилось тридцать. Если у Николая Николаевича Дубова было непроницаемое лицо идиота, если у Галимова в глазах светилось упрямство, как бывает у хорошей охотничьей собаки, то в глазах Саши Лобанова я прочел любопытство и ум - самые важные качества для любого следователя. Умные глаза - это прекрасно, хотя девяносто девять процентов следователей имеют злющие-презлющие глаза. Кислов остался внизу, а мы с Зоркальцевым вошли в кабинет. Вошли в тот самый момент, когда Дубов уже начал нервничать. Гриша сидел в соседнем кабинете и дожидался нас - чтобы дать показания. По существующим правилам сотрудников ФСБ и службы охраны допрашивали лишь в присутствии представителей их ведомств. Конечно, если их допрашивали как свидетелей. Мы сидели за длинным столом Дубова, когда в кабинет вошел Гриша. Он был явно расстроен. Я представил себе, что он чувствовал, когда вошел в подъезд и обнаружил убитого. Они ведь работали с Семеном Алексеевичем уже несколько лет. К счастью, парень сдержался, не закричал, не позвал соседей. Он догадался сразу позвонить к нам, иначе убитого уже показывали бы по всем телевизионным каналам. Грише было всего двадцать шесть, и сегодняшняя ночь оказалась, наверное, самым серьезным испытанием в его жизни. - Садитесь, - кивнул заместитель прокурора. Он решил, что сам будет вести допрос свидетеля - как самый старший по званию. Кроме того, формально именно он возглавлял следствие. Мы с Галимовым имели чин подполковника, Саша Лобанов был всего лишь младшим советником юстиции, то есть примерно майором. А Дубов являлся старшим советником, к тому же мог рассчитывать на генеральские погоны. - Вы Григорий Чувелев? - произнес заместитель прокурора. - Сотрудник службы охраны? - Да, - кивнул Гриша; у него был такой несчастный вид, что мне стало жаль его. - Наши сотрудники уже успели с вами поговорить, - продолжал Дубов, кивая на Лобанова. Видимо, тот успел побывать и на месте преступления. И, конечно, успел переговорить и с Гришей. - Но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. - Дубов посмотрел на Галимова, потом на меня. Мы оба кивнули в знак согласия. - Расскажите, что случилось с вашим начальником, - сказал заместитель прокурора. - Только рассказывайте подробно, не торопитесь. - Я уже все рассказал вашему следователю, - Гриша кивнул на Лобанова. Похоже, увидев меня, Гриша стал еще больше нервничать. Он-то знал, кем был для меня Семен Алексеевич. - Расскажите еще раз. - Дубов строго взглянул на водителя. - И все по порядку. - Мы выехали без десяти девять, - начал Гриша. - По дороге заехали в магазин, он должен был купить, кажется, сыр... Точно не знаю, Семен Алексеевич вошел в магазин один. Потом подъехали к дому, и он попросил меня подождать. Сказал, что у него еще одно срочное дело. Вошел в подъезд. А я стал читать газету. Минут через двадцать посмотрел на его окна. Все было в порядке. Еще минут через двадцать я решил проверить. Он ведь никогда не опаздывал. Я позвонил ему домой по телефону, но мне сказали, что он не приходил. Тогда я достал оружие и бросился в подъезд. Семен Алексеевич лежал за шахтой лифта, на лестнице. Но его туда оттащили, потому что на стене, рядом с лифтом, были капли крови и разбитые плитки кафеля. Я даже сначала не поверил, что его убили. Стреляли в лицо и в грудь. Наклонился, хотел посмотреть, взяли ли оружие. Но потом решил позвонить нашим. Пока они ехали, я все-таки осмотрел тело и увидел, что документы и оружие на месте. Прикрыл тело брезентом из машины. Потом приехали наши... - Гриша помолчал, потом добавил: - А после них - ваши. Вот и все... - Мне сказали, что тело было прикрыто простыней, - заметил Галимов. - Ее привезли наши ребята, - пояснил Гриша. - Пока вы были в подъезде, мимо вас никто не проходил? - Проходили. Молодые ребята. Лет по двадцать с небольшим. Оказалось, супруги. Я проверил их документы. И объяснил, что лежит пьяный, чтобы никто не знал, что произошло. Мне приказали именно так говорить. - Кто приказал? - спросил Дубов. - Наше руководство, - ответил за Гришу Зоркальцев. Дубов взглянул в его сторону, однако промолчал. Галимов же спросил: - Еще кто-нибудь проходил? - Да, прошел еще один мужчина. На последний этаж. Он художник, возвращался от друзей. По-моему, был сильно пьян. Я проверил его документы и доложил о нем нашим сотрудникам. - Вы видели кого-нибудь еще? - спросил Дубов. - Нет. Я читал газету и не смотрел на подъезд. Но мне кажется, что никто не выходил. Хотя, может, я ошибаюсь. Машина стояла боком. Я никого не видел. - Иными словами, вы хотите сказать, что убийца может до сих пор находиться в доме? - Не знаю, - признался Гриша. - Наши сотрудники на всякий случай позвонили домой Семену Алексеевичу, но там было все в порядке. Мы сообщили им, что он уехал в срочную командировку. Дубов посмотрел в нашу сторону. Мы молчали. Что мы могли сказать? На месте Гриши мог оказаться любой из нас. Разве он мог предположить, что в подъезде дома Семена Алексеевича ждет убийца? Разве он обязан был следить за всеми выходившими из дома? Гриша - просто водитель, хотя и числился нашим сотрудником. Более того, на его месте мог оказаться и Дубов. И кроме того, машину обычно ставили боком к подъезду, рядом с деревьями. Конечно, если нужно наблюдать за подъездом, можно чуть отъехать назад, чтобы видеть всех выходящих и входящих. Но Гриша ведь не обязан вести наблюдение, поэтому поставил машину так, чтобы она стояла как раз перед входом в подъезд. - Значит, никого не видел? - усмехнулся Дубов. Гриша молча опустил голову. - Лобанов, - кивнул Дубов, - что у вас? - Осмотр места происшествия позволяет утверждать: убийца был один, - ответил Лобанов, поднимаясь со своего места. - Он произвел несколько выстрелов. Потом контрольный выстрел. Ничего не взял. Ни денег, ни оружия, ни документов. По характеру - типичное заказное убийство. Мы уже начали отработку версий, но нам потребуется помощь сотрудников службы охраны. Во всяком случае, это не ограбление наверняка. И не случайное убийство. Убийца поджидал свою жертву. Через час или два будем иметь точные результаты вскрытия. Я приехал оттуда, там остался наш сотрудник. - У вас все? - проворчал Дубов. - Что дал осмотр места происшествия? - Ничего необычного. Правда, стреляли не из обычного "ТТ" или "Макарова". Мы собрали гильзы. Четыре гильзы от американского "магнума". Довольно редкое у нас оружие. Очевидно, убийца воспользовался оружием с глушителем, так как никто не слышал выстрелов. Убийца - профессионал, безошибочно выбрал место и время, видимо, знал точно. Поэтому не исключено, что имела место утечка информации из управления, где работал покойный. И тут меня будто под дых ударили. Я тоже допускал: убийца не мог так просто оказаться в подъезде именно в этот вечер. Обычно киллеры работают утром, когда все идут на службу. А этот стрелял именно вечером, в половине десятого, словно точно знал, когда приедет Семен Алексеевич. Значит, все-таки разговор и убийство как-то связаны... И тут Дубов неожиданно спросил: - Вы что-то хотите сказать? - Да, - отозвался я. - Хочу спросить у нашего водителя... Куда еще они должны были поехать с Семеном Алексеевичем? - Не знаю, - ответил Гриша. - Он мне не говорил. Приказал, чтобы я его ждал. Поедем в одно место, сказал он. Больше ничего не сказал. - У вас есть еще вопросы? - осведомился Дубов. - Нет, - ответил я. - Садитесь, Лобанов, - кивнул Дубов. - А вы можете идти, - сказал он Грише. - Да... подождите в коридоре. Гриша встал и посмотрел на нас. Потом пожал плечами и вышел из комнаты. Дубов дождался, когда дверь за ним закроется, и заговорил: - Значит... пока мы одни... Надеюсь, мы все понимаем чрезвычайность случившегося. Мне уже звонил Генеральный прокурор. Ему, в свою очередь, звонили из президентского аппарата. К завтрашнему утру мы обязаны иметь конкретные версии и направления поиска. - Мы остаемся здесь, - кивнул я. - Будем работать с вашим следователем. - Да, - кивнул Дубов, - согласен. Нам без вашей помощи никак не обойтись. Идентификацию оружия мы проведем по банку данных ФСБ. У них более полная информация, чем даже в МВД. Хотя мы отправим соответствующий запрос и в МВД. Оружие не нашли? - спросил он у Лобанова. - Нет. Только гильзы. - Мы их проверим, - кивнул Галимов. - Хотя трудно рассчитывать, что убийца уже стрелял или будет еще стрелять из такого оружия. Сейчас все стали грамотными, все знают, как легко вычислить убийцу, если он дважды пользуется одним и тем же оружием. - Галимов помолчал, потом добавил: - Только такого убийства нам не хватало. И как раз перед выборами. ЭПИЗОД ПЯТЫЙ Когда не спишь нормально двое суток, а утром тебя еще и поднимают на совещание, поневоле становишься раздражительным. Демидова подняли в девять утра, а в половине десятого ему следовало присутствовать на совещании у начальника МУРа. Совещание неожиданно назначили именно на этот день. Поручив Зиновьеву не отпускать задержанного Гочиашвили, Демидов уехал в МУР. По дороге звонил по мобильному телефону знакомому адвокату, который обычно вел подобные дела, но вежливая секретарша юридической консультации сообщила, что адвокат выступает в суде и будет только после перерыва. "Надеюсь, они не успеют оформить все нужные бумаги до перерыва, - подумал Демидов. - Если совещание закончится быстро, успею позвонить до перерыва". Но совещание быстро не закончилось, напротив, затянулось почти до часа дня. Вернувшись в свой кабинет, Демидов узнал, что задержанного забрали еще три часа назад. Неожиданно позвонил адвокат Чупиков. Он раньше был напарником Демидова, и они доверяли друг другу, как могут доверять мужчины, много лет не просто дружившие, а неоднократно попадавшие в опасные переделки. - Ты меня спрашивал? - спросил Чупиков. - Да, - отозвался Демидов. - У меня к тебе... интересное дело. Один парень, грузин... Вчера его арестовали по подозрению в убийстве напарника и знакомой женщины. Я хотел, чтобы ты взял это дело. Какие-то нестыковки получаются... Довольно странное дело. - Ты всегда мне подсовываешь странные дела, - засмеялся Чупиков. - Ладно, приеду и посмотрю дело твоего грузина. - Уже поздно, - проворчал подполковник. - Его утром забрали к себе сотрудники ФСБ. Но я проверю и узнаю, куда именно его увезли. А потом постараюсь тебе сообщить. Запиши его фамилию - Гочиашвили. Резо Гочиашвили. - Уже записал. Если его обвиняют в убийстве, то, думаю, они знают, что ему положено иметь адвоката с самого начала следствия. - Вот это ты им и расскажешь, - сказал Демидов. - И вообще, когда посмотришь это дело, поймешь, почему я тебя попросил. Едва он положил трубку, как раздался еще один звонок. На сей раз звонил Кимелев. - Приеду к вам, чтобы провести допрос, - сообщил он. - Уже поздно, - ответил Демидов. - Нашего подопечного забрали. - Как это забрали? - не понял Кимелев. - ФСБ, - сказал подполковник. - Они считают, что это каким-то образом связано с их деятельностью. - Каким образом? - разозлился Кимелев. - Ребята совсем рехнулись. При чем тут ФСБ? Это же типичный грабеж. Или убийство на почве ревности. Нужно разобраться, а они сразу забирают его к себе. На каких основаниях? Они вам хотя бы объяснили? - Меня не было, когда его забирали. Но вчера ко мне приезжал их представитель. Он объяснил, что ФСБ давно ведет наблюдение за компанией Гочиашвили. Они подозревают его в торговле наркотиками. Или в контрабанде, я точно не понял. Как бы то ни было, вам теперь придется осуществлять прокурорский надзор в другом ведомстве. - Но там было два убийства, - упорствовал Кимелев. - Это прежде всего дело прокуратуры. Даже если он контрабандист. Ведь дела об убийствах ведет прокуратура. - В таком случае позвоните сами в ФСБ, - посоветовал подполковник. - Майор Рожко приезжал ко мне прошедшей ночью. Он же утром и забрал задержанного. - Я позвоню, - пообещал Кимелев. - Черт знает что. Бедлам какой-то. Могли хотя бы предупредить. Кимелев дал отбой. Демидов положил трубку и долго сидел, глядя в одну точку. Потом вызвал Зиновьева. - Поезжай еще раз туда, - приказал подполковник. - И обойди все квартиры. Расспроси каждого соседа лично. Может, кто-нибудь все-таки видел эти машины. Или людей, которые вошли в дом. Каждого, ты меня понял? И возьми с собой еще несколько человек. Всех, кто свободен. Пусть тебе помогут. Демидов не знал, что им движет. Сочувствие к задержанному? Желание его защитить? Или подсознание, интуиция, указывающая на возможные неожиданности в этом странном деле? А может, просто упрямство, которым он всегда славился? Что ж, в любом случае он хотел докопаться до истины. Демидов поднялся из-за стола. Он вспомнил, что даже не успел утром позавтракать. Именно в этот момент раздался звонок городского телефона. Он был уже у двери, но тут же повернулся к телефону. Поднял трубку - и услышал невероятное. - Он сбежал, - пробормотала трубка голосом Кимелева. - Что?! - Подполковник не верил собственным ушам. - Он сбежал, - повторил Кимелев. - Сбежал по дороге в ФСБ. Можете себе такое представить? Я ведь правильно предположил, что он убил своего напарника и выбросил из окна несчастную женщину. К тому же, как сейчас выяснилось, он был еще и контрабандистом. - Нет, - выдохнул Демидов. - Не может быть. - Вы все такой же идеалист, - сказал Кимелев. - Тем не менее он сбежал. Нужно объявлять розыск. Но это уже не наше дело. Пусть теперь ФСБ за него отвечает. Подполковник уже не слушал - он положил трубку. Затем, вспомнив про Зиновьева, поднял другую трубку. - Дежурный, - закричал он, - группа Зиновьева еще не уехала?! Задержите их. Я поеду вместе с ними. ЭПИЗОД ШЕСТОЙ Резо даже не мог представить себе, что все произойдет именно таким образом. Утром в камеру принесли нечто среднее между столярным клеем и смешанной с песком крупой, которую почему-то называли "кашей" и предложили заключенным на завтрак. Вместо чая подали зловонную бурду. Резо с гордым видом отказался от завтрака. Но бурду все же выпил, хотя она воняла рыбой и керосином. Несчастье, обрушившееся на него, надолго отбило аппетит. Выручали сигареты, которые подарил ему ночью Демидов. Ими же пришлось откупаться от любопытных сокамерников. А в десять утра его опять куда-то позвали. Резо был уверен, что подполковник снова вспомнил о нем, поэтому спокойно вышел из камеры. Но его отвели совсем в другую комнату, в которой ожидали двое незнакомых людей. Милицейский офицер, державший в руке паспорт, спросил: - Вы Резо Гочиашвили? - Да, - кивнул Резо, по-прежнему не понимавший, почему его привели в эту комнату. - Это он, - показал на Резо майор, отдавая его паспорт высокому незнакомцу. - Вы поедете с нами, - сказал высокий; у него были какие-то странные неровные зубы, с дефектным прикусом, отчего голос казался немного глуховатым. - Куда? - спросил ошеломленный Резо. - В машине мы вам все расскажем, - ответил незнакомец. - Я никуда не поеду. Ко мне должен приехать адвокат, - возмущался Резо. - Он приедет к вам в другое место, - пояснил высокий. Второй незнакомец смотрел на Резо. - Но мне обещали адвоката. Позовите подполковника Демидова! - Сначала вы поедете с нами, - снова сказал высокий и кивнул своему напарнику. Резо даже не понял, как это произошло, - просто он вдруг понял, что ему на руки надели наручники. - Иди! - Его грубо толкнули в спину. - Распишитесь, - напомнил майор, указывая на какой-то журнал. Высокий с усмешкой повернулся. Быстро расписался. Потом снова толкнул Резо в спину, вышел из кабинета. Его провели по коридору вывели на улицу. Недалеко от входа стояла машина. "Кажется, это "Фольксваген-Пассат", - почему-то подумал Резо, когда его подтолкнули автомобилю, в котором сидели двое: водитель и на заднем сиденье еще один. Сидевший сзади резко наклонил Резо голову, втаскивая в салон. Двое незнакомцев, забравшие его у майора, уселись следом: один рядом с Резо, другой, высокий, на переднее сиденье. - Быстрее! - приказал высокий водителю. Машина сорвалась с места. Резо перевел дыхание. Куда они его везут? Почему ничего не стали объяснять в милиции? Почему не разрешили встретиться с Демидовым, который так хорошо к нему отнесся? Резо ничего не понимал. Машина куда-то стремительно мчалась. Резо повернул голову. Сидевший рядом незнакомец положил руки себе на колено. Резо опустил глаза - и в ужасе содрогнулся. Он увидел татуировку - солнце, поднимающееся из-за горизонта. Это была та самая татуировка, которую он видел на руке убийцы, вошедшего в его квартиру. Резо почувствовал позывы тошноты. Он непроизвольно икнул и схватился за живот. Ему показалось, что сейчас его вывернет наизнанку. Он застонал. - Что случилось? - спросил тот, что сидел рядом с водителем. - Мне плохо, - простонал Резо. - Что с ним? - не понял высокий. - Наверно, поел что-то в тюряге, - пришел на выручку сидевший справа охранник. - Знаете какую гадость там дают... Резо еще крепче прижал ладони к животу. Он понял, что его тошнит от страха и вот-вот вырвет. Это, видимо, понял и высокий. - Останови машину! - крикнул он водителю. - Останови у тротуара. Но было уже поздно. Резо, все еще видевший перед собой половинку солнца, попытался отвернуться, но часть выпитого в камере "чая" вылилась на брюки сидевшего справа охранника. Тот вскрикнул и сильно ударил Резо под ребра. Машина резко затормозила. - Мне плохо, - простонал Резо, снова чувствуя позывы тошноты. - Вон из машины! - закричал высокий, сидевший впереди. - Проводи его, Бурый, - приказал он убийце с татуировкой на руке. Бурый открыл дверцу и выволок Резо из машины. Тот все еще держался за живот. Водитель вышел следом. Резо почувствовал, что его сейчас снова вырвет. К счастью, на этот раз брюки незнакомцев не пострадали. - Мне нужно в туалет, - простонал Резо. - Не здесь! - крикнул из машины высокий. - Идите во двор! Бурый подтолкнул Резо в спину, и они прошли во внутренний двор. Резо незаметно осмотрелся. - Я не могу здесь, - сказал он, - мне нужно войти в подъезд. - Там гадить будешь? - Водитель сплюнул на землю. - Ладно. - Пошли с ним, - предложил Бурый. - Я за ним дерьмо подбирать не должен, - разозлился водитель. - Если тебе так хочется, то иди. Тебе же все равно платят больше, чем мне. - Тогда стой здесь, - кивнул Бурый. - Только никого сюда не пускай, пока он не закончит. Водитель молча кивнул. Резо вошел в подъезд первым, Бурый - за ним. - Давай, - сказал он с насмешкой. - Делай, что хочешь. Резо глянул по сторонам. В подъезде - ни души. Резо схватился за брюки, которые с него все время сползали, потому что в камере отобрали ремень. Убийца стоял чуть в стороне, глядя на него с усмешкой. Резо сделал шаг и чуть присел, словно собирался поудобнее расположиться. И вдруг резко вскинул руки и нанес удар наручниками по физиономии своего мучителя. Тот вскрикнул. Резо ударил второй раз, третий. Бурый упал, а Резо продолжал молотить по ненавистному лицу, по лицу убийцы своих друзей. Через несколько секунд он опомнился. Оглядел себя. Он был весь в брызгах крови. Бурый лежал на полу в такой позе, что сомнений не оставалось: он не сможет подняться. Резо склонился над ним. Неужели он убил этого мерзавца? Прислушался. Уловив слабый стук сердца, облегченно вздохнул. Нет, он все-таки не убил негодяя, просто разбил ему голову. Внезапно его снова вырвало. Он отвернулся, чтобы не испачкать раненого. Потом вытер губы. Быстро обшарил карманы Бурого, но никаких документов не обнаружил. Правда, нашел деньги, около полутора тысяч долларов. И снял с убийцы ремень. Так же изъял пистолет с глушителем и перочинный нож. Теперь следовало подумать, что делать с водителем, стоявшим на улице метрах в пяти от подъезда. Резо вытащил пистолет, надел глушитель и попытался выстрелить в наручники. Но пуля прошла почти рядом с его ногой. Нет, так ничего не получится. Стрелять должен кто-то другой. А на раздумья времени не было. Резо сунул пистолет в карман и побежал к выходу. И тотчас же налетел на водителя, молодого парня лет двадцати пяти. Водитель упал, а Резо для верности несколько раз ударил его ногой. Потом побежал в другую сторону. На его счастье, это был проходной двор. - Стой! - закричал водитель, поднимаясь. - Стой! Но Резо уже выбегал со двора. По улице проносились машины, поднял вверх руки, хотя на них были наручники. - Стой! - кричали за спиной. Рядом затормозила машина, старенькие "Жигули" шестой модели. Очевидно, водитель не приглядывался к рукам пассажира. - Быстрее! - крикнул Резо, вваливаясь в салон. - Пожалуйста, быстрее, в центр. К ним подбегал водитель с пистолетом в руке, но в этот момент "Жигули" тронулись с места. Резо оглянулся. Водитель смотрел им вслед, но стрелять не решался, вокруг было слишком много людей. - Все, наконец-то, - выдохнул Резо несколько минут спустя. И тут сидевший за рулем мужчина обернулся. - Что у вас с руками? - в испуге воскликнул он. РАССКАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ Мы сидели почти до четырех утра. Саша Лобанов - действительно неплохой следователь и хороший парень. Но он работал в прокуратуре уже девять лет, попал туда сразу после окончания университета. И, конечно, это не могло не сказаться на его мышлении. Все предлагаемые им варианты сводились в общем к простой формуле: Семен Алексеевич так или иначе перешел кому-то дорогу, поэтому его и убрали. Но "коммерческие варианты" исключались полностью - у покойного не было никаких коммерческих интересов, об этом знали все. А другие варианты, то есть связанные с его служебной деятельностью, могли расследовать только служба охраны и ФСБ. Тем не менее Саша добросовестно прорабатывал различные варианты и разрабатывал план совместных мероприятий на следующий день. Результаты вскрытия мы получили той же ночью. И ничего неожиданного не обнаружилось. В Семена Алексеевича стреляли четыре раза. Из трех первых выстрелов два оказались смертельными. Четвертый, контрольный, производился уже в покойника. Уехал я из прокуратуры с тяжелым сердцем. Лишь оказавшись дома, я вспомнил об Игоре. Но звонить в пятом часу утра и узнавать, как он добрался... Некорректно, да и глупо. Представляю, что подумала бы Алена. Решила бы, что я просто издеваюсь над ней. Теперь, после смерти Семена Алексеевича, мне никто не мог помочь. Предстояло срочно найти деньги и вытащить Алену с сыном в Германию, где врачи займутся сердцем Игоря. Как все это глупо... Сердце маленького мальчика уже начинает давать сбои. Глупо и страшно. А собственно, какая нам разница, когда у нас начинает болеть сердце? Я полез под душ, чтобы хоть немного прийти в себя. Действительно - какая разница? Мы все равно обречены. Не понимаю, почему люди не бегают по улицам и не воют от ужаса. Словно кто-то всемогущий и безжалостный приговорил всех живущих на земле к смертной казни. Разве принципиально, когда именно случится эта смертная казнь? Все равно мы все приговоренные. Разница лишь в сроках. У одних срок этот наступит через день - например, взорвется в воздухе самолет. У других - через неделю, когда случится землетрясение или очередная война в какой-нибудь "горячей точке" мира. У третьих - через год, эти будут умирать в мучениях от онкологической гадости, пожирающей человека изнутри. А некоторым повезет, и они умрут еще через несколько лет от сердечной недостаточности. Чем больше я думал, тем более убеждался в том, что самая приличная смерть - смерть от СПИДа. Так хоть знаешь, какое именно преступление ты совершил и почему получил такой суровый приговор. Преступление, правда, выражено в форме греха, но это может являться хоть каким-то утешением для приговоренного. А для всех остальных? Очевидно, у нас в мозгу срабатывает какая-то пружина, заставляющая нас есть, пить, любить, гадить, убивать себе подобных и даже наслаждаться какими-то мелкими радостями, забывая о приговоре. Но приговор существует, он выносится нам в момент рождения, и никакая высшая апелляционная инстанция не сможет его отменить. Когда мне было четырнадцать-пятнадцать лет, я об этом много думал. Мне казалось, это ужасно: в один прекрасный день я умру и ничего больше не увижу, ничего не услышу, ни с кем не поговорю. Просто усну и никогда не проснусь. Ужасно. Потом я понял, что и спать не буду, а провалюсь в какую-то темную бездну. Может, поэтому я так боялся засыпать в подростковом возрасте. Потом я повзрослел, поступил в институт, начал встречаться с женщинами, женился, стал работать. И забыл о приговоре. Замотанный дурацкими проблемами, я не вспоминал о приговоре, который выносится всем без исключения. Даже когда приходил на кладбище, где хоронили близких или знакомых людей, - даже тогда срабатывала какая-то спасительная пружинка, заставляющая не отождествлять себя с покойным. Но теперь, когда заболел Игорь, я снова вспомнил о своих детских страхах. Если я так боялся смерти, зная, что могу умереть лет через пятьдесят-шестьдесят, то что же должен чувствовать мой мальчик? Может, он кричит по ночам, может, плачет в подушку? Или будит свою мать и отчима, терзает их своими недетскими вопросами? Я чуть не выскочил из ванной. Хотел позвонить Игорю, но вспомнил, что часы показывают пять утра. Он сейчас наверняка спит, если вообще в состоянии спать. Я вышел из ванной комнаты, шлепая босыми ногами по полу. Подошел к книжной полке, где стояли мои любимые книги. Почему-то книги меня успокаивали, словно внушали мне, что не все так страшно. Словно объясняли мне какую-то истину, которую я все равно не мог постичь. Я вспомнил про Тойнби, которого взял мой мальчик. Значит, ему интересно читать такие книги. Значит, он все-таки меньше думает о значении собственной жизни. Собственно, что же такое жизнь? Неужели мы приходим в этот мир только для того, чтобы прожить жизнь и стать удобрением для полей? Ведь должна быть какая-то сверхзадача, которую мы не знаем. Уверен, должна быть. Откровенно говоря, я никогда не верил в Бога. Я был рационалистом и прагматиком и не мог поверить в нечто иррациональное. Если Бог обходился без моей души миллионы лет, то почему он не может обходиться без нее и впредь, рассуждал я. С другой стороны - как поверить в то, что все произошло путем эволюции?.. И кроме того: эволюция, породившая человека, - тоже своего рода чудо. То есть теория Дарвина - просто красивая сказка. Ведь ни одна обезьяна за последние несколько тысяч лет не превратилась даже в подобие человека. Впрочем, философские вопросы меня не очень интересовали, меня больше волновала собственная жизнь, вернее, жизнь Игоря. Очевидно, смерть Семена Алексеевича сильно на меня подействовала: все мои детские страхи, загнанные в подсознание, тотчас пробудились. А может, это болезнь Игоря сделала меня психопатом и неврастеником? В общем, в ту ночь я почти не спал. Вернее, вообще не спал, хотя в половине шестого честно лег и почти два часа пытался заснуть. А может, я все-таки засыпал на короткие мгновения? Точно сказать не могу. Утром мне предстояло самое сложное - поехать к родным Семена Алексеевича и все рассказать его жене и дочери. Когда я думал об этом, мне становилось так страшно, что хотелось отказаться от поездки. С другой стороны, я понимал: только я, самый близкий им человек и любимый его ученик, должен сообщить им ужасную новость. Может, я не спал именно из-за этого? Во всяком случае, утром я поднялся в половине восьмого и снова отправился в ванную, чтобы побриться. А в восемь услышал первый телефонный звонок. - Леонид, - раздался в трубке высокий голос Алены, - что вчера произошло? Я звонила тебе до часу ночи. Тебя не было ни на работе, ни дома. Где ты был? Неужели ее действительно интересует, куда я мог поехать ночью? Говорят, есть такие женщины, которые не оставляют в покое своих мужей даже после развода. Очевидно, существуют и мужья, считающие бывших жен своей исключительной собственностью. Но мне-то было абсолютно безразлично, где ночует Алена. Лишь бы от ее капризов не страдал Игорь. - У меня были дела, - ответил я усталым голосом. - Поэтому ты отправил Игоря одного? Неужели ты ничего не понял? Ему нельзя было входить в метро. Ему может стать плохо по дороге, в вагоне метро. Теперь понятно, почему она мне позвонила. А я, кретин, решил, что она до сих пор меня