даже не спорит со мной. Что-то, видно, он уловил в моем голосе, какую-то властную, суровую убежденность, и сил у него сейчас нет спорить, не находит он в себе прежних сил. Словно лопнула в нем какая-то струна. Здорово его, кажется, подкосило известие о гибели Лехи. Я даже не ожидал. Неужели что-то человеческое еще осталось в нем? И на секунду я даже ощущаю какое-то сочувствие к нему. Всего на секунду, правда, не больше, признаюсь вам. - И еще видела вас в тот вечер во дворе одна женщина. В красном пальто. Ты ее не заметил? - В красном пальто... - механически как бы повторяет Совко. - Ну да. Она тоже может, оказывается, опознать тебя. И Совко снова молчит, отводит в сторону глаза. - А еще, - продолжаю я, - мы арестовали Льва Игнатьевича Барсикова. Не забыл, надеюсь, такого? - Его забудешь! - глухо отвечает Совко. - Ну, и он тебя не забыл. И, представь себе, признался. "Да, говорит, это я организовал убийство Семанского, я приказал. А они только исполнители". То есть, значит, ты и Леха. "А почему, спрашиваю, вы отдали такой приказ?" - "Конкурента убрал, - отвечает. - На войне как на войне. Только вы этого никогда не докажете, мою вину тут". Понял ты, куда он клонит? - Понял. Не глиняный, - хмурится Совко. - Хрен только получится это у него. - Смотри сам. Но это еще не все, - продолжаю я. - Есть еще один человек, который тоже, возможно, несет ответственность за это убийство. И тогда твоя вина еще немного уменьшится. Это - Гелий Станиславович Ермаков. Ты его знаешь. Совко резко вскидывает голову и напряженно смотрит мне в глаза, словно проверяя, не ослышался ли, действительно ли я назвал это имя. - Добрались? - хрипло спрашивает он и откашливается. - Пока на свободе, - отвечаю я. - Вокруг работаем. Пока он еще на своей синей "Волге" разъезжает. - Уйдет, - криво усмехается Совко. - Кто-кто, а этот уже точно уйдет. Как раз на синей "Волге" и уйдет. - На такой красавице далеко не уйдешь, - возражаю я. - А ему далеко и не надо, - загадочно усмехается Совко. - Только до Гусиного озера. А там - будь здоров. - Там у него что, тайный аэродром? - я тоже усмехаюсь. - Как у Гитлера? - Там у него дядя Осип. Лучше всякого аэродрома. Схоронит так, что вовек не найдешь. Это уж точно. Я качаю головой. - Не такой человек Гелий Станиславович, чтобы весь век прятаться. Да и чего ему прятаться? Все кругом него спокойно. Про убийство он, конечно, знает. Да что ему-то? Если даже ты про его участие в этом деле не подозреваешь. - А чего мне подозревать? - резко спрашивает Совко. - Я точно знаю. Он мне про это сам сказал. - Когда в Москву посылал? - Ага. - Как же он вам это сказал? - Он мне сказал. Леха не знал ничего. Ишь ты! Кажется, сейчас только все и валить на Леху. Ведь на первом допросе Совко так и делал. И вдруг... Что это, совесть? Или растерянность? Или злость на всех? Нет, совесть отпадает, совести у него нет. Да и растерянности не чувствуется. Подавленность только какая-то в нем. Ну, и, видимо, злость. Но тут другое. Совко хочет хоть на сколько-нибудь, но снять с себя вину, уменьшить ее. - Ну, и как он тебе это сказал? - повторяю я свой вопрос. - Так и сказал. Завалить, мол, одного придется. Лев покажет кого. Сделаешь - в деньгах купаться будешь. Его слова, гад буду. Все-таки незаметно-незаметно, но проговаривается Совко, признает убийство Семанского. Значит, правильно я построил допрос. Ошеломил, подавил, увел в сторону его мысли, в нужную мне сторону. Сейчас надо вести его дальше и не дать опомниться. Темп и напряжение - вот главное сейчас. Гусиное озеро какое-то выплыло, дядя Осип... - Как же он вас отослал? - спрашиваю я. - Вы же ему там нужны. - Остался при нем человек, - угрюмо отрезает Совко, снова глядя куда-то в сторону. - За него не бойся. - Славка? - Нет, - презрительно машет рукой Совко. - Жук, Рыжий? Он настороженно, с какой-то опаской, недоверчиво смотрит на меня. - Ты откуда их знаешь? - Познакомились. - Неужто и их замели? Во потеха! - За что их заметать? Гуляют. Так кто же у Гелия остался, - Жук, Рыжий? - Это все мелочь, - снова машет небрежно рукой Совко. - Кто ж тогда? - Ну, ну. Кого ты не знаешь, того и я не знаю. Понял? Он насмешливо смотрит на меня светлыми злыми глазами. Конечно, он признает только то, что ему выгодно или уж деться некуда будет. Вот, например, продать своего бывшего хозяина - это ему сейчас выгодно. - И ты не побоишься все это Гелию в глаза сказать? - А чего мне теперь бояться, интересно? - ощеривается в усмешке Совко, и под пухлой губой видны сейчас мелкие, треугольные, волчьи зубы. - Если за него как следует ухватитесь, он загремит так, что я до пенсии его не встречу. - Ладно. Тогда я твои слова занесу в протокол, насчет задания в Москве. Ничего, подпишешь или как? - Ну и подпишу. Дело какое. - А вот Барсиков, боюсь, не подпишет, - вздыхаю я, как бы сочувствуя Совко. - Подпишет! - с угрозой говорит он, наливаясь новой злостью. Подпишет, гад! Не то я... Он что думает, мне одному мокрое на себя брать? Не-ет, не пойдет. Один я не буду. И Лехи тут мало. Леха что! Они пойдут! Всех потащу! Он уже срывается на крик. На впалых щеках проступают красные пятна, и губы начинают мелко дрожать. Но тут у меня на столе неожиданно звонит телефон. Внутренний. Я поспешно снимаю трубку. Говорит Кузьмич. Голос у него, как всегда, невозмутимый, но я улавливаю в нем какое-то непонятное мне напряжение. - Немедленно кончай допрос и иди ко мне! - приказывает Кузьмич. И кладет трубку. - Ну что ж, Николай, - говорю я. - Пока все. Ты прав, каждый должен отвечать только за себя. - И повторяю: - Пока все. Конвой уводит Совко, а я спешу к Кузьмичу. У него в кабинете я застаю Углова. Вид у обоих хмурый и встревоженный. - Плохие новости, - говорит мне Кузьмич. - Только что звонил Албанян. Оказывается, исчез Шпринц. - А с ним и все бухгалтерские документы касательно операций с пряжей, - добавляет Углов. - Исчез? - удивленно переспрашиваю я. - Именно что исчез, - кивает Кузьмич. - Ну, и цепочка оборвана. Все концы в воду. - Что ж делать? - Немедленно лететь, - решительно говорит Кузьмич. - Возглавь поиск. Самолет через два часа семнадцать минут. Успеешь. Прошла всего неделя, как я вернулся с Южноморска. И вот я снова лечу туда. Но ощущение у меня такое, словно я не опять прилетаю, а как бы просто возвращаюсь в хорошо знакомые, чем-то ставшие мне даже близкими места, к близким людям. Я предвкушаю встречу не только с моим новым другом Давудом Мамедовым, но и с Сережей Хромым, с Володей-Жуком, с Сашкой-Рыжим. Впрочем, это все - как получится. Задание у меня сейчас совсем другого рода. Предстоит найти исчезнувшего куда-то Георгия Ивановича Шпринца, найти, если... Впрочем, вряд ли. Скорей всего, сам сбежал, испугался чего-то. Всю дорогу, пока я лечу, Шпринц стоит у меня перед глазами, маленький, щуплый, вертлявый, с огромной глянцевой лысиной, с узким, лисьим, хитреньким личиком, острым носом, под которым кустятся рыжие усики. Он в черном сатиновом халате. За стеклами очков в тяжелой оправе расплываются испуганные глаза. Ну, куда этот бедолага мог исчезнуть? Мне даже становится его чуточку жаль. Хотя я и понимаю, что, скорей всего, он, конечно, жулик мелкий, пугливый, сам, пожалуй, никогда бы не решившийся на такое крупное преступление, в которое его сейчас втянули. Вот, вот, это уже практически важный вывод. Конечно же его втянули и, может быть даже, заставили. А теперь... Видимо, что-то учуяли. Дымом потянуло из Москвы, паленым. Кто-то все же дал оттуда тревожный сигнал? Но о чем? Об убийстве Семанского? Так Гелий Станиславович об этом уже знал и Шпринца не убирал. Сигнал об аресте Совко и Лехи? Они ведь не знают, что Леха погиб. От кого мог поступить этот сигнал? Ну, допустим, от Барсикова. Хотя нет, он ведь ждал звонка Совко, и об его аресте он не знал. И о Лехе тоже. От Шпринца? Да, от Шпринца сигнал поступить мог. Шпринцу я назвал и Леху, и Совко. Назвал, но вовсе не сказал об аресте Совко и о гибели Лехи. И это, мне кажется, нисколько Гелия Станиславовича не испугало. Так же, как его не испугал и мой приезд, о котором тоже, без сомнения, доложил ему Шпринц. И почему я приехал, он тоже доложил. Ну и что? Нисколько, повторяю, они этого не испугались. Гелий Станиславович безусловно уверен, что от убийства Семанского к нему не протянется ни одна ниточка. И вдруг Шпринц исчезает. Что же случилось потом, после моего отъезда из Южноморска? Случился арест Барсикова - вот что. Два дня назад. Следовательно, для принятия какого-то решения в связи с этим арестом у них оставался всего один день, вчерашний. Потому что Барсикова я задержал в среду вечером. Могли об этом узнать в Южноморске в тот вечер? Конечно, могли. Если Барсиков, допустим, позже, но в тот же вечер, должен был куда-то прийти, с кем-то встретиться, и не пришел. А впрочем, ну и что, что не пришел? Это еще вовсе не значит, что его арестовали. Для того чтобы узнать об аресте, надо было бы побывать в доме у Купрейчика. Вот там кто-то из жильцов мог бы рассказать про выстрел, например, грохот от которого разнесся небось по всем этажам. Да и увидеть кто-нибудь мог, как из квартиры Купрейчика вывели самого хозяина, а с ним и еще одного человека, у которого были связаны руки, невысокого, пожилого, полного... Словом, по приметам можно было пришедшему легко сообразить, что арестовали именно Барсикова. Да, немало людей, к сожалению, могло видеть все это. К сожалению?.. Как сказать. Ведь если теперь побываем в этом доме мы, то, может быть, узнаем у тех же жильцов, кто интересовался, кто расспрашивал их об этом происшествии, как выглядел этот человек, и сравним, "примерим" его внешность к... кому бы? Тут надо, конечно, подумать, кое-что проверить, прикинуть. Вот всем этим и пусть займутся там, в Москве, надо будет позвонить Кузьмичу. Итак, скорей всего, кто-то дал сигнал об аресте Барсикова. Вот это уже было опасно. Да ко всему еще арестован и Купрейчик. А что было делать Эдику после того, как тот во всем признался? Отпустить домой? Но признание - это не снятие вины. А главное, Купрейчик, вернувшись и подумав, мог и сам подать сигнал тревоги. Или его мог кто-то посетить, вызвать на встречу и все от него узнать. Кроме того, Купрейчик по чьему-нибудь совету или даже приказу мог принять и всякие другие меры, чтобы замести следы. В конце концов, он мог даже попробовать скрыться. Все могло случиться. Словом, сигнал об аресте Купрейчика и Барсикова, я уверен, поступил в Южноморск. Поступил он или в среду поздно вечером, или утром в четверг, то есть вчера. И заставил кого-то, скорей всего, конечно, Гелия Станиславовича, принять быстрые и очень точные меры. Ведь точнее исчезновения Шпринца, а вместе с ним и всех бухгалтерских документов ничего не придумаешь. При этом действительно все концы в воду и ухватиться уже решительно не за что. Интересно будет узнать подробности исчезновения. Я так глубоко задумываюсь, так захватывает меня загадочность, даже драматизм происшествия и вся сложность предстоящего поиска, что даже не замечаю, как проходят два с лишним часа полета, и прихожу в себя только когда стюардесса объявляет о предстоящей посадке и сообщает о погоде в Южноморске. И вот я уже снова в объятиях Давуда. С ним вместе приехал в аэропорт и Эдик. Обнимаюсь и с ним, хотя мы простились только вчера вечером. По пути в город, еще в машине, они наперебой рассказывают мне обо всем, что тут случилось. Ну, во-первых, конечно, исчез Шпринц. Но кроме него, оказывается, из известных мне "персонажей", как выражается Эдик, исчез... - Кто бы ты думал? - загадочным тоном спрашивает он. Я понимаю, что ответ последует самый неожиданный. - Не знаю, - на всякий случай отвечаю я. - Нет, не Гелий Станиславович, совсем не он, - словно угадав мои мысли, смеется Эдик. Давуд улыбается не менее загадочно. - Конечно, ты подумал, что Гелий, да? - спрашивает он. - А исчез-то его братец, Василий Прокофьевич, помнишь такого? На рынке торговал. - Причем, - вмешивается Эдик, - на работе говорят: болен. А дома говорят: "К брату в Москву уехал". - Ай, ай! - я шутливо качаю головой. - Как же мы с ним разминулись? - Вы не разминулись, - говорит Эдик, хитро щуря глаза. - Есть данные, что он уехал не в Москву. - А куда? - Понимаешь, один человек был у него дома сегодня, - туманно сообщает Давуд. - Сосед. Честный человек. Видит, чемодан, красивый такой чемодан, новый, без которого Василий Прокофьевич в Москву никогда не ездит, стоит на месте. И выходной костюм на месте. А вот охотничьих сапог нет. - Очень наблюдательный сосед нашелся, - смеюсь я, потом уже задумчиво добавляю: - Интересно. Зачем бы ему вообще исчезать? Он-то какое отношение к этому делу имеет? Как думаешь? - обращаюсь я к Эдику. - Думаю, сбыт левой продукции, - отвечает он. - Из той самой пряжи. Удобно. На рынке. Большинство покупателей приезжие. Кассы нет, получает наличными... Наш разговор продолжается уже в управлении, в кабинете Давуда. Я с удовольствием пью душистый чай. - Ну, а как исчез Шпринц? - спрашиваю я. - Что известно? - Вчера утром, как всегда, пришел в магазин, - сообщает Эдик. - Кто-то ему позвонил по телефону. И он сразу кинулся в бухгалтерию. Говорит Лиде: "Дайте-ка мне все документы по пряже". Ну, Лида, конечно, выдала. Он забрал и тут же ушел. - Из магазина? - Сначала, Лида говорит, к себе в кабинет зашел. Куда-то звонил. А потом совсем ушел. - Какое у него при этом настроение было? - Обыкновенное. Никакого испуга, никакой паники, - отвечает Эдик. - Даже шутил, Лида говорит. Странно вообще-то. Человек трусливый. Бежать собрался как-никак. Скрываться. И шутит. - Значит, не собирался бежать, - говорю я. - Возможно, его раньше времени решили не пугать. Правильно, кстати, решили, умно. Чтобы никаких подозрений ни у кого не возникло. Но давайте дальше. Значит, зашел он к себе в кабинет, куда-то звонил. Что потом? - Надел пальто и ушел. - Ушел или уехал, продавщица не заметила? - Заметила, уехал. Говорят, машина его на улице ждала. Но какая машина, она, конечно, внимания не обратила. Говорит, плохо видно было. - Там, рядом с магазином, - вспоминаю я, - мастерская какая-то. Ты туда не зашел? Может, они машину эту видели? - Туда не зашел, - вздыхает Эдик. - Я зашел, - почему-то виновато сообщает Давуд. Ему, по-моему, неловко перед Эдиком, он боится, как бы нам не показалось, что он такой выскочка. Удивительно деликатный человек Давуд. - Такси его ждало, - продолжает он. - Номера, конечно, никто не заметил. Но заметили, что там еще один пассажир сидел. Видно, Шпринца ждал. Очень крупный такой мужчина, в кепке. Возможно, Ермаков этот, рыночный. - Не обязательно... - задумчиво говорю я. - Значит, это было вчера. В какое время? - Около одиннадцати часов. - Ясно. Значит, завтра утром, пораньше, - обращаюсь я к Давуду, - подъезжай в таксомоторный парк. Он у вас один, я надеюсь? - Зачем один? Три. - Значит, создашь три группы. И завтра с утра - во все три парка. Там как раз будет работать вчерашняя смена. Надо опросить всех водителей, но найти того, кто вчера вез Шпринца. Договорились? - Конечно, - Давуд берется за телефон. - Сейчас группы создадим, - но тут же бросает трубку и встает. - Лучше сам схожу. - Он смотрит на часы. - Ребята еще все на месте. Значит, три группы надо. Чтобы к шести утра все в парках. Так? Я пошел, скоро вернусь. Давуд уходит, а мы с Эдиком продолжаем совещаться. - А что, Гелий Станиславович сегодня на работе? - спрашиваю я. - Весь день в магазине. "Волга" его во дворе. - Ты его самого видел, Гелия этого? - Видел. - Ну, и как впечатление? - Делец первой статьи. Современный, умный, опасный. - Кого еще успел повидать? - К сожалению, эти двое исчезли. Беседовал еще с Лидой. - У нее небось все мысли в больнице. Лежит Славка? - Лежит. Не лучше ему пока. И все-таки Лида кое-что мне сообщила. - Интересное? - Вот слушай. Она припомнила, куда транзитом, минуя их магазин, шла пряжа. Это суконная фабрика. Но ей синтетическая пряжа совсем не нужна. Так что если Лида не ошибается, то тут какая-то комбинация проделывается. Завтра с утра я еду на фабрику, а Окаемов едет в банк. Мы с двух концов проведем проверку. Если магазин официально продал пряжу этой фабрике, то он ей через банк выставил платежное требование. И фабрика тоже через банк должна была эту пряжу оплатить. - И если оплатила, значит, выходит, и пряжу получила? - Ей с этой пряжей нечего делать. Я уже смотрел их номенклатуру. И пряжа в этом случае ушла куда-то дальше, мимо этой фабрики. - Но ведь фабрика ее оплатила, - недоумеваю я. - Как же с деньгами? - Я же тебе говорю, - терпеливо разъясняет Эдик. - Если тут замешана фабрика, то, видимо, осуществляется какая-то афера. Надо только разгадать какая. Поэтому до зарезу нужны документы из магазина. Тогда аферу не только раскроем, но и докажем. - М-да, - я качаю головой. - Не простая задачка. - Не зря едим хлеб, - снисходительно усмехается Эдик. - Кое-что делать умеем. Помоги только отыскать документы. Там, в частности, должна быть доверенность фабрики или еще какой организации на получение пряжи. А в доверенности - имя, чье-то имя. И этот человек потом расписался в накладных, когда эту пряжу получал. И накладные эти тоже должны быть в бухгалтерии магазина. Они ей нужны для отчетности. - А на фабрике разве нет экземпляра этой накладной? - Там же нет пряжи, значит, нет и накладной. - Но как же они на фабрике оформляли деньги, уплаченные за пряжу? - Вот! Если бы я только знал, - Эдик страдальчески морщится, словно у него заболел зуб. - Найди мне эти документы, дорогой. Найди Шпринца, черт бы его побрал! Полцарства за Шпринца! Мало? Ну, чего хочешь проси. Возвращается Давуд, и мы отправляемся ужинать к нему домой. Дело в том, что у Давуда есть мама. Боже мой, какие национальные блюда она умеет готовить! Можно, говорят, проглотить язык. В первый мой приезд сюда мама была больна. И я пока знаю об ее искусстве только по рассказам. Но сейчас она выздоровела, и нас с Эдиком, видимо, ждет небывалый пир. Правда, Давуд говорит скромно: "Немножко перекусим". Перед тем как идти ужинать, я спрашиваю Давуда: - Наблюдение за квартирой Шпринца установили? - Конечно, дорогой. Неужели нет? - Кто у него дома? - Жена, дочь, внук. Мужа у дочери нет, трагедия. - А за домом Ермакова тоже смотрите, того, рыночного? - спрашиваю я, игнорируя домашнюю трагедию Шпринца. - Еще бы. Как иначе, а? Ну, пойдем, дорогой. Мама ждет. - Пойдем, пойдем. А за Гелием смотрите? - не успокаиваюсь я. - Во все глаза смотрим, что ты! - смеется Давуд. - Очень быстро ездит на своей синей "Волге". Уже по дороге я продолжаю приставать к Давуду с вопросами: - Город сразу закрыли? - Конечно, - кивает он. - Мы обнаружили исчезновение Шпринца через полтора часа после его отъезда из магазина. И сразу закрыли для него аэропорт и вокзал. - Но за полтора часа... - Проверили все поезда, все самолеты, которые за это время... Ах, нет! Ни один самолет не вылетел. Погода, понимаешь, - разводит руками Давуд. - Слава богу... Мы идем по темноватым, пустынным улицам в сторону от центра. Нам никто не мешает разговаривать. - И ты думаешь, он сейчас в городе? - спрашиваю я. - Ага. Думаю. - А как ведут себя его жена, дочь? - Спокойно ведут, совсем спокойно. - А что говорят, где он? - Сегодня спрашивал. Не знают. Возможно, говорят, у какого-нибудь приятеля заночевал. Так бывает. В карты играет. - Он же сегодня на работе не появился? - Все равно не волнуются. Бывает, говорят. - Приятелей назвали, где играет? - Ага. Двух назвали. Мы на всякий случай проверили. Нет, конечно, его там. Ясно, что спрятали. Вместе с его бухгалтерией. - Куда же, интересно, могли его спрятать? - задумчиво бормочу я, уже ни к кому не обращаясь. - Куда?.. - Ты у Гелия спроси, - смеется Давуд. - Ты же с ним знаком. Но мне неожиданно приходит в голову совсем другая мысль. - Нет, - говорю я. - Пожалуй, я кое у кого другого спрошу. Мы наконец подходим к нужному дому. Боже мой, какой нас ждет ужин! Описать его я не в силах. Уже не говоря о том, что мы пьем изумительное домашнее вино. Его привез двоюродный брат Давуда, с которым мы, конечно, познакомились. Утром Эдик ни свет ни заря отправляется на свою суконную фабрику, точнее в ее бухгалтерию, а специальные группы разъезжаются по таксомоторным паркам. Давуд остается в своем кабинете. Безвыездно. Он - штаб всей операции, к нему будут поступать донесения от всех групп, занятых наблюдением и поиском. Ведь каждую минуту от любой из них может поступить сигнал тревоги, и Давуд обязан будет принять все необходимые меры. Сам я ухожу в город. У меня зародилась одна мысль, которую я хочу попробовать проверить и реализовать. Внешне она выглядит не очень серьезно, и поэтому я не решаюсь рассказать о ней товарищам. Я хочу повидать Хромого и кое о чем с ним посоветоваться. Кроме того, я даже самому себе в этом не признаюсь, но мне просто хочется с ним встретиться. И это, пожалуй, самое главное. Мне этот молчаливый, упрямый парень почему-то вошел в душу. Своей трудной и не до конца мне ясной судьбой, что ли? Или своей справедливостью, которая рождает взаимную симпатию? Не знаю. Ну, а что касается возможного совета с ним, то это, пожалуй, могло бы выглядеть лишь как предлог для встречи, если бы не смутное мое ощущение, что Хромой знает многое такое, что даже трудно предположить. Дело в том, что он не только умный и наблюдательный парень, но он, как мне кажется, обладает многочисленными и самыми разнообразными, даже неожиданными связями. Впрочем, все это из области каких-то неуловимых моих впечатлений, ощущений и предположений. И поручиться за точность их я не могу. Но я привык всему этому доверять и все это проверять, как ни противоречивы эти понятия. Я, в конце концов, уже решительно направляюсь к Хромому, ибо вначале я шел не спеша, словно взвешивая и проверяя свое намерение. Я иду все дальше и легко узнаю знакомые мне уже улицы, площади, скверы, даже отдельные дома и вывески магазинов. И наконец, выхожу на набережную. Море все такое же, какое было неделю назад, - шумное, косматое, темно-свинцовое под низким серым небом, далеко-далеко где-то они незаметно сливаются, горизонта почти не видно. Небо здесь совсем особенное, мне кажется. Тучи, клубясь, наползают друг на друга, тяжелые, как горы, и чудится, что они вот-вот упадут в море. Многие жалуются, что бесконечный шум моря бьет им по нервам, что они плохо спят под мерный и яростный грохот волн. Я тоже не отдыхаю рядом с морем, но я как-то внутренне заражаюсь его энергией и мощью и чувствую себя словно обновленным. Вот и сейчас я подхожу к парапету и с наслаждением подставляю лицо соленым брызгам от грохочущих внизу волн. С минуту я смотрю на их бешеный водоворот, потом иду дальше по набережной, узнавая, кажется, все до одного дома здесь, магазины, рестораны, кафе. Вот концертный зал, вот кинотеатр, вот кафе, где я был однажды... Наконец я дохожу до мастерской Сережи-Хромого и толкаю дверь. Сережа, как всегда, сидит за барьером на низенькой своей табуретке, неестественно вытянув негнущуюся ногу под низко опущенной лампочкой с железным абажуром, и сосредоточенно стучит молотком по подошве ботинка. А рядом, на обыкновенном стуле, сидит и курит... Володя-Жук. Когда я вхожу, они оба одновременно вскидывают голову, и Жук первый изумленно кричит: - Виталий?! Ты откуда?! И вскакивает мне навстречу. Сергей остается сидеть и молча улыбается мне. Я захожу за барьер, пожимаю им обоим руки, подтаскиваю стул и тоже закуриваю. Мне необыкновенно хорошо с этими ребятами, словно я пуд соли с ними съел. И как здорово, что здесь оказался Жук, вдвойне это меня радует. - С приездом, - крепко жмет мне руку Сергей. - Каким ветром опять задуло? - А! - досадливо машу я рукой. - Потом. Ну как вы тут, как Славка? Некоторое время мы болтаем о том о сем, потом я неожиданно спрашиваю: - Ребята, а где это Гусиное озеро, не знаете? - Километров тридцать от города, - отвечает Жук. - В горах. - Ты там был? - Водичку туда вожу. Точка там наша. Дело в том, что Володя водитель грузовой машины и работает в тресте столовых и ресторанов. Это я еще прошлый раз от него узнал. - А чего там еще есть, кроме твоей точки? - Озеро есть, - улыбается Жук. - Здоровое. И красотища же там - ты бы знал. Ну, а еще там санатории всякие, дома отдыха, турбазы, охотохозяйство. Ты там был? - обращается он к Сергею. Тот утвердительно кивает в ответ. Губами он зажал гвозди. И продолжает энергично стучать молотком. - И дачи всякие есть? - спрашиваю я. - Не, - уверенно отвечает Жук. - Дач нет. Ну, может, только какие особые, для начальства. А тебе чего там нужно? - в свою очередь спрашивает он. - Не что, а кто, - отвечаю я. - Есть там как будто такой дядя Осип. Не слыхал? - Не, - крутит головой Жук. - Не знаю такого. А ты не знаешь? - снова обращается он к Сергею. Тот кивает, потом вынимает изо рта гвоздики и говорит: - Егерь. Сволочь. - Почему сволочь? - немедленно интересуется Жук. - За большие хрусты он тебе кого хочешь разрешит застрелить, без всякой лицензии. Никого ему не жалко. - А если хрустов нет? - улыбается Жук. - Тогда тебя самого запросто может застрелить. Я тебе говорю, никого ему не жалко. И еще потом скажет: "Браконьер, в меня стрелял". Было раз такое. А другой раз парень один из города последние гроши ему отвез, чтобы откупиться. Он на него протокол фальшивый составил. - Ну точно, сволочь, - соглашается Жук. - Он там, на озере, и живет? - спрашиваю я. - Ага, - кивает Сергей. - Сегодня вот в город приехал. - А зачем? - Купить чего-то надо. Продукты небось. Да вот сапоги оставил. Скоро прийти должен, забрать. Всякая тварь, что ходит, ко мне приходит, - философски заключает Сергей и кивает на большие болотные сапоги с петлями на длинных голенищах, которые валяются здесь же на полу среди другой старой обуви. - Когда же он придет? - спрашиваю я. Сергей смотрит на часы. - Да вот сейчас и придет. - И домой поедет? - Ага. - А на чем? - На чем придется. Может, и на автобусе. Только там еще тогда километра четыре в сторону переть. Попутную небось поймает. Торопится он сегодня обратно. - Чего так? - Гости, говорит. - Гости?.. Я с минуту соображаю, молча потягивая сигарету, потом спрашиваю Жука: - Володь, твоя машина где? - Где положено. На базе, - насторожившись, отвечает Жук. - А что? - Возьми ее да пообещай этому гаду подкинуть его до озера. Все равно, мол, туда за тарой надо ехать. Нам с тобой. Ты водитель, а я... ну, скажем, экспедитор. Идет? - улыбаюсь я. - Ты что? - изумляется Жук. - Кто же мне машину даст, соображаешь? - Дадут. Я попрошу, - продолжаю улыбаться я. - Как с ним договоришься, жми на базу за машиной. Понял? Я там буду. - Давай, давай, не дрейфь, - серьезно говорит Сергей. - Раз надо, значит, надо. И Жук, ухмыляясь, чешет затылок. - Чудеса. Но чего же не скатать? Давай проси машину. - Кого только? Жук диктует мне точное название своей организации, номер телефона диспетчера и фамилии всякого начальства. А Сергей все так же серьезно добавляет, обращаясь ко мне: - Ты только аккуратней с ним, с гадом с этим. Знаешь, как стреляет? Его на голову поставь, он все равно в муху попадет. - Ладно. - отвечаю. - Уж как-нибудь. Только бы пришел. - Придет, куда денется, - пожимает плечами Сергей. - Зачем он тебе? - любопытствует Жук. Вот Сергей, тот, кажется, совсем не любопытен. И никогда не лезет с вопросами, не навязывается на знакомство, я уверен. А вот знает, это я почему-то тоже уверен, всегда больше всех. Есть у некоторых людей такая особенность, я никак не могу понять этого свойства. Вот и дядю Осипа Сергей, оказывается, знает. Кто бы мог подумать? - Зачем нужен? - переспрашиваю я. - Да вот хочу незаметно посмотреть, понимаешь, где он живет и... с кем. - Вообще-то он один живет, - замечает Сергей. Он бросает стучать и начинает прошивать подошву дратвой, предварительно прокалывая шилом для нее дырки. - Значит, Володя, заметано, - говорю я, вставая. - Все там у тебя организую с машиной. А как он придет, ты, значит, предложи. Сергей поддержит. Предупреди только, ну, так, для порядка, что с экспедитором поедешь. Но это, мол, не страшно, свой парень. Хорошо? - Иди, иди, - кивает мне Сергей. - Будет порядок. Он меня знаешь как уважает? Прямо первый друг. - Это почему же так? - интересуюсь я. - Биографию мою узнал. Родную душу почуял, - зло говорит Сергей. - Ладно, - усмехаюсь я. - Ты его пока не разуверяй. Ну, пока. Я выхожу на набережную, оглядываюсь по сторонам в поисках телефона-автомата, но потом решаю завернуть куда-нибудь за угол, чтобы ненароком не попасться на глаза этому дяде, который вот-вот придет к Сергею. Я попадаю на какую-то незнакомую мне улицу и для верности сворачиваю еще и на другую. Однако автомата нигде не видно. Тогда я захожу в первый попавшийся мне магазин, внимательно оглядываю на всякий случай покупателей, толпящихся возле прилавка, и, ничего подозрительного не заметив, прохожу в кабинет директора. Взглянув на мое удостоверение, тот немедленно придвигает мне телефон и деликатнейшим образом покидает свой кабинет, сославшись на какие-то дела. Давуд понимает меня с полуслова, и то, что не могу сказать ему я даже в пустом, но все же постороннем кабинете, говорит он сам, словно угадывая мои мысли. План действий складывается у нас в считанные минуты, и я, успокоенный, кладу трубку, предварительно продиктовав Давуду записанные мною фамилии и телефоны. Да, выхожу я из магазина успокоенный. Разве можно в такой момент предвидеть все неожиданности, которые тебя ждут? План мой меняется. База, оказывается, расположена далеко, и искать ее сейчас времени нет. Прошло всего минут двадцать, как я ушел из Сережкиной мастерской, и Жук еще, наверное, там. Подожду, когда он выйдет, и пойдем за машиной вместе. По дороге я смотрю на часы. Сейчас около половины первого, впереди чуть не весь день. Я выхожу на набережную и... застываю от удивления. Около Сережиной мастерской стоит, сверкая лакированными боками, синяя "Волга". Вот тебе раз! Как это Гелий Станиславович может позволить себе такую глупость, катать дядю Осипа в своей "Волге"? Не ожидал. Тем не менее идти мне в мастерскую сейчас нельзя. Черт возьми, неужели Гелий Станиславович сам повезет дядю Осипа на озеро? Только этого не хватало. Хотя и будет означать... Впрочем, появление Гелия Станиславовича уже кое-что означает. Но пока что мне надо куда-то деться и здесь, на виду, не маячить, при этом, однако, не выпускать из виду вход в мастерскую. Я оглядываюсь. Набережная пустынна, только вдали видны фигуры одиноких прохожих. У парапета, откуда мастерская видна лучше всего, никого нет, и я там буду сразу бросаться в глаза. До какого-нибудь кафе надо идти, подходящего магазина рядом нет, даже какого-нибудь паршивого подъезда тоже. Правда, невдалеке, возле самого тротуара, стоит облезлый пустой ларек, здесь, наверное, летом торгуют мороженым или фруктами. Я обхожу его и со стороны мостовой обнаруживаю дощатую дверцу, она не заперта, только петли закручены обрывком проволоки. Я легко проникаю в ларек и устраиваюсь возле маленького бокового оконца. Вход в мастерскую мне прекрасно виден. Меня только гложет мысль, не пропустил ли я Жука и не ушел ли он уже на свою базу. Хотя, по моим расчетам, это случиться не должно. Но вот через несколько минут томительного ожидания я вижу, как из мастерской выходит наконец Жук, почему-то оглядывается и, к счастью, направляется в мою сторону. Когда он проходит мимо киоска, я его негромко окликаю. Жук вздрагивает и, остановившись, сначала смотрит на темную подворотню соседнего дома, потом на киоск и тут замечает мою улыбающуюся физиономию. - Сворачивай за угол, - говорю я. - Сейчас догоню. - Может, сперва мороженым угостишь? - весело осведомляется Жук. Вскоре мы уже вместе шагаем по улице, и Жук докладывает: - Ну, сперва этот дядя Осип пришел. Только ты вышел. Неказистый мужичок такой, морда вся в волосах, один нос торчит, здоровый. И бородища - во. А глаза злющие, так, знаешь, и стрижет. Вещевой мешок на себе приволок пуда в три, ей-богу. Самого под ним не видно. Ну, слово за слово, я, значит, предложил подбросить. А он Хромого спрашивает: "Свой, мол? Верить можно?" А Хромой говорит: "Больше чем тебе". Потеха. Ну, короче, за десятку договорились. А тут как раз подкатывает этот хмырь на "Волге". Они, я так понял, встречу у Хромого назначили. Ну, и передал он этому дяде Осипу такой, значит, пакетик, маленький такой, пухлый, как раз в карман, - Жук руками показывает его размеры. - А дядя Осип на меня ему тычет. Вот, мол, этот меня повезет. Тот меня оглядел, давай спрашивать, кто, мол, да откуда и зачем на озеро еду. Ну, а потом говорит: "Ладно, дуй за машиной. От меня еще десятку получишь, если хорошо моего друга довезешь". Я, значит, и потопал. Не каждый день по две десятки с неба падают, - Жук подмигивает мне и насмешливо спрашивает: - С тобой-то придется делиться или нет? - Поглядим, - отвечаю. - Как себя поведешь. А то и все отберу. - И уже другим тоном спрашиваю: - Ну, а этот-то, на "Волге", тоже тебя ждать будет? - Не знаю. Ничего не сказал. - Гм... - задумываюсь я. - Возвращаться мне туда, пожалуй, не стоит. Мы, Володя, по-другому сделаем. Я тебя на базе подожду. Ты этого дядьку посади и за мной заезжай. Авось тот деятель за тобой на своей "Волге" не увяжется. Даже наверняка не увяжется. И еще вот что. Этого дядьку непременно в кабину посади, рядом с собой. Ну, а мешок большой, он туда не влезет. Поэтому ты его в кузов брось. Ясно? За разговором мы незаметно подходим к базе, хотя путь туда и в самом деле оказывается неблизким и путаным. Большие железные ворота приоткрыты, за ними виден обширный грязный двор, в глубине длинное, приземистое помещение гаража, все ворота там распахнуты, возле стоят два или три стареньких автобуса и какие-то машины. Мы заходим во двор, и я сразу замечаю стоящую в стороне, возле забора, нашу "Волгу". В ней сидят люди, кто именно, я разобрать не могу. - Выводи машину и дуй, - говорю я Жуку. - Все уже договорено. - Ага, - кивает он. - Жди. Сейчас будем. И направляется в сторону гаража. Мне кажется, его самого охватил азарт этой до конца, правда, ему не понятной, но, очевидно, серьезной операции. А я иду к "Волге". Для меня уже приоткрывают заднюю дверцу. В машине, кроме Давуда, я обнаруживаю еще одного сотрудника и Эдика. - Ты-то зачем едешь? - спрашиваю я его. - Не твое это дело - бандитов хватать. - А кого ты собираешься хватать, интересно? - Сам еще не знаю. Чутье куда-то ведет. - Ну, вот и меня оно ведет. В это время я вижу, как из гаража с шумом выезжает грузовая машина, пересекает двор и исчезает за распахнутыми воротами. Это поехал Жук. - Запоминай машину, - говорю я Давуду. - За ней поедете. - И обращаюсь к Эдику: - Ну как, на фабрике был? - Был, - отвечает он. - Но еще важнее, что Окаемов был в банке. - Это почему? - А мы потом сравнили наши данные. Оказалось, что по пути на фабрику пряжа испаряется, исчезает. Как я тебе и говорил. А на ту же сумму завышаются в других накладных цены на красители, нитки. И видимо, расход их на производстве тоже завышается. И на тех накладных, где цены завышены, стоит фамилия их получателя. Новая фамилия в деле возникла таким образом, понимаешь? Некий гражданин Прохладный. - Кто? - Фамилия такая - Прохладный, - смеется очень довольный Эдик. - А-а. Ну, а сама пряжа куда девается? - Сама пряжа мимо плывет. В какой-то подпольный цех. - Эдик уже не смеется. - На левую продукцию. Этот цех еще искать надо. - В крайнем случае, Шпринц подскажет, - шучу я. - Его еще тоже... - Нашли ребята таксиста, - нетерпеливо вступает в разговор Давуд. - Ну да?! - Нашли, - со скромной гордостью повторяет Давуд. - И он запомнил ту ездку, конечно. Шпринц прямым ходом прикатил во двор магазина "Готовое платье". Там как раз синяя "Волга" стояла. - Ну вот, братцы, - говорю я, - сами видите, все замыкается на уважаемом Гелии Станиславовиче. А сейчас он провожает дядю Осипа. И при этом вручил ему некий интересный пакетик. Причем у самого дяди Осипа в доме гости... Я торопливо рассказываю, что произошло в мастерской Хромого, и под конец говорю: - Вот так-то. А теперь мне пора выходить. Сейчас Жук приедет. - И обращаюсь к Давуду: - Значит, все, как договорились, да? - Да, да. Как договорились, дорогой, - отвечает он. - Учти, там и второй Ермаков может оказаться, - предупреждаю я, - тот буйвол дом своротить может. - Я его лучше тебя знаю, - Давуд смеется. - Чей он сосед, твой или мой? Я выхожу из машины и, не торопясь, иду в диспетчерскую, которая находится в небольшом домике возле ворот. В этот момент с улицы доносятся нетерпеливые сигналы. Наверное, подъехал Жук и вызывает меня. Я выскакиваю за ворота, предварительно махнув рукой своим. Так и есть, стоит! Больше на улице ни одной машины не видно. Движение сейчас по городу ленивое, редкое. То ли начнется летом. Подбежав к машине, я заглядываю в кабину и сердито говорю Жуку, стрельнув взглядом на сидящего рядом с ним худощавого бородатого человека с недобрыми глазами: - Подкалымить вздумал, а я тут жди? - Ну, попросил человек, - смущенно тянет Жук и, подмигнув, добавляет: - Тебе десятка, мне десятка. Плохо, что ли? - Ладно, поехали, - сразу тоном ниже, примирительно говорю я. И ставлю ногу на колесо, собираясь залезть в кузов. - Не, не. Я туда, - беспокойно ворочается бородатый. - Сиди, говорят, - приказывает Жук. - Гостям у нас почет, понял? А экспедитору нашему ничего не будет, он вон какой длинный. Я не успеваю перекинуть ногу через борт, как Жук трогает машину. Здорово, однако, он в роль вошел. И понял, наверное, что мне необходимо в кузове ехать. Нет, на Жука положиться можно. Кузов завален пустыми ящиками из-под бутылок. Возле стенки кабины я замечаю большой, сильно потертый вещевой мешок, он чем-то набит до предела, просто лопается от поклажи. Я сбоку, чтобы не быть замеченным через окошечко в кабине, подбираюсь к нему и, расслабив шнурок, заглядываю внутрь. Ого! Мешок набит хлебом, консервными банками и еще какими-то продуктовыми свертками, некоторые уже насквозь промаслились. Непохоже, чтобы все это было закуплено для одного человека. Скорей всего, это рассчитано и на гостей тоже, и не на один день. Между прочим, консервы тут весьма дефицитные, их так просто в магазине не купишь. Я слегка надрываю один из свертков. Ну вот. И колбаса тоже. Это он, прохвост, где-то из-под прилавка получил. Или кто-то его специально снабдил. Для гостей, конечно. Я задумчиво рассматриваю банки и свертки и замечаю на одном из них какие-то цифры, небрежно написанные карандашом. Ага, это, вероятно, цена проставлена. Дороговато, однако. Не будет старик ради себя да и ради гостей так тратиться. Это, скорей всего, Гелий Станиславович позаботился. С какой же стати, интересно знать? А с той, что его это люди, он их к дяде Осипу прислал. Им и пакетик,