Василий Федорович, с любопытством наблюдавший за разговором, вдруг отвернулся к окну, будто застыдился, но продолжал слушать спиной. - Вам необходимо встретиться, - словами Межаева сказал Кочиневский. - Это очень важно для области. - За глотку берете!.. Ладно, встречусь, - он перевел дух, сдерживая эмоции. - Но чтобы только отвязаться от вас! - Тогда прошу пройти на берег. - На какой берег? Хлеб за брюхом не ходит! - Хорошо, я передам! - атаман по-военному развернулся и исчез за дверью. Минуту в избе висела полная тишина, слышно было, как летают над печной лежанкой ленивые осенние мухи. - Вы тут говорите, а я пойду, - вдруг заскромничал и засмущался Василий Федорович. - А зачем? С чего это вдруг пойдешь из родного дома? - Да как-то неудобно... - Не уходи, Василий Федорович. - Как хочешь, - легко согласился он, не скрывая желания послушать. - Может, чай собрать? - Обойдется! - Кто этот Крюков? - Вновь избранный губернатор... Крюков явился через десять минут, в сопровождении телохранителей и начальника милиции, однако всех оставил на улице и вошел один. Пальто от какого-то модельера, шапка чуть ли не генеральского серого каракуля и покроя, словно папаха, брючки отутюжены, туфельки-корочки - картинка! Только на лицо бледный, вымороченный, глаза стоят, ничего не видят, и сам заторможенный, будто промерз насквозь. Поздороваться от волнения забыл, сразу приступил к делу. - Н-нам нужно п-поговорить, без свидетелей. - У меня от Василия Федоровича секретов нет, - отчеканил он. - Вон лавка, садитесь.н был готов на все, о присутствии третьего мгновенно забыл, снял шапку, оголив красные уши, аккуратно расстегнул пальто и сел, без единого лишнего движения, словно на приеме у короля. - Да вы не напрягайтесь, - посоветовал Зубатый. - Мы в деревне, здесь все просто.н и в самом деле опустил плечи и шапку на коленях перевернул на бок. Однако проговорил с какой-то обидой: - Вам легко говорить, вы свободный человек. - Итак, зачем вы посетили нас в эдакой глуши? Кстати, как вам удалось меня отыскать? Признавайтесь, вы переманили к себе Хамзата Рамазановича?асилий Федорович демонстративно отвернулся. - Разговор оч-чень важный, - он никак не мог начать, будто в любви хотел объясниться. - Заранее прошу у вас прощения, независимо от исхода разговора. И требую серьезного отношения. Как нашел, не имеет значения. Искал и нашел... - Ну, говорите, говорите.рюков поднял глаза к потолку - будто помолился. - Вам известно, в Центризбирком поступила жалоба по итогам выборов. - Мне известно. Дальше? - Жалобу передали в прокуратуру на предмет проверки фактов. А они подтвердятся. Потом суд, и далее следует отмена результатов выборов. - Так всегда делают, оппоненты непременно что-то оспаривают, - объяснил Зубатый. - Вы приехали спросить, не я ли пожаловался? Не я! И никто из моих людей этого не делал. - Я знаю... - В таком случае, не понимаю цели визита. Он собрался с духом, как мальчишка у доски. - Все, что изложено в жалобе, правда. Должен признаться, я использовал многие... элементы черного пиара, подкуп избирателей, замену бюллетеней. - Так вы приехали покаяться? - Зубатый сдержал усмешку, глядя на оттопыренные уши. - В каком-то смысле - да. Но в основном, спросить вашего совета, Анатолий Алексеевич. Как мне поступить? Что мне делать? По его психотипу, если говорить о театре, эти вопросы он должен был задавать с отчаянием, как загнанный в угол. Пока же этого не чувствовалось, сидел, как картежный игрок с козырями. И внутренний детектор лжи начинал позванивать. - Что вам посоветовать? Не знаю... Отошел от дел, проблем, успокоился и вылетел из темы. - Что бы вы сами сделали в такой ситуации? - Немедленно бы вступил во власть. Начал интенсивную работу, а прокуратура?.. Проверять факты будет долго и нудно, как раз полный губернаторский срок. А при выборах на второй можно сыграть на этом, мол, преследовали, находился в оппозиции к власти. Сейчас любят оппозицию, а через четыре года станут любить еще сильнее. Голосуют ведь не за человека, а за того, кто против этой власти, таким образом ограбленный электорат выражает свою ненависть, а не любовь к кандидату. Так что не тяните, не откладывайте инаугурацию. За всю историю демократии в России не отменили ни одних результатов выборов губернатора, ни в одной области.рюков молчал минуту, затем пошевелился, поднял взгляд и посмотрел в глаза. - Анатолий Алексеевич, прошу вас, помогите мне выйти из этой ситуации. Мне больше не к кому обратиться. Только вы можете спасти положение. - Я все вам сказал! - Нет, ваш совет не подходит. Вы же сейчас говорили неправду? Вы бы так не сделали. - Мы что обсуждаем? Меня? - Простите... - Почему я должен советовать? Вы взрослый человек, прошли Госдуму, научились политике, знаете, как реформировать экономику, сельское хозяйство, армию. А я отставной губернатор, старой комсомольской закалки, могу открыть лишь банальные истины.рюков встал, снял пальто и, скомкав его, положил на лавку. - Дело в том, что... У вас есть что-нибудь выпить? - Выпить? - Да. Помощники работают отвратительно, ничего с собой не взяли. - Выпить есть, - Василий Федорович подошел к горке и достал початую бутылку. - Тебе рюмку или стакан? - Стакан. Нет, рюмку. - Дай ему рюмку со стаканом, - не удержался Зубатый. - И мне тоже. - Тогда и я выпью! - он расставил стаканы и разлил водку. - А за что? - Каждый за свое, - Зубатый сделал глоток, наблюдая, как Крюков осушил стакан залпом и даже не поморщился, но уши почти сразу побелели. - Дело в том, что жалобу в Центризбирком инспирировал я, - на одном дыхании признался он. - Вам интересно узнать, с какой целью? - Теперь не интересно. - Почему? - Потому, что это было ясно с самого начала. А когда прибежал Межаев, все окончательно подтвердилось. - Ну и хорошо, - Крюков глядел в пол. - Не придется долго объяснять... Я не могу вступить в должность только по одной причине - не хочу. Руководство областью - не мое дело. С самого начала не хотел и не стремился. На выборы пошел из спортивного интереса. Поэтому у меня есть вполне конкретное предложение к вам, Анатолий Алексеевич. Я инспирировал жалобу, чтобы выборы признали незаконными. Назначают новые, где на финише опять будем мы с вами. Перед днем голосования я сниму свою кандидатуру. - И выйду сухим из воды? - ухмыльнулся Зубатый, поскольку детектор лжи зашкаливал. - Я приехал и покаялся перед вами искренне, чтобы вы помогли мне.н не заикался, но губы дрожали, и нос заострился, как у покойника. - Однажды хотел помочь, - Зубатый вздохнул. - Но вы меня не послушали. - Когда? Не помню... - А когда говорил, чтобы никогда и ни при каких условиях не упоминали, что ваш отец - алкоголик и бил вас головой о стену.рюков вскинул голову. - Но он действительно был алкоголиком и бил. - Ничего вы не поняли! - Анатолий Алексеевич, я предлагаю вам нормальный вариант. Максимум через полгода вернетесь в свое кресло, а после отмены результатов будете исполнять обязанности. - Не хочу, - бесцветно произнес Зубатый. - Что вы не хотите? - Ничего не хочу.оказалось, Крюков усмехнулся, и губы перестали дрожать. - Такого быть не может. Должность губернатора для вас сейчас выход из положения. Особенно после того, как не назначили гендиректором Химкомбината. Вам лучше принять мои условия, они взаимовыгодны. - Да я за выгодой не гонюсь, - отмахнулся он. - Не купец же... Так что вступай во власть через не хочу. Выбрали - руководи! - Вы что, на самом деле отказываетесь? - чему-то удивился Крюков. - Категорически. У него искривился рот, на тонком горле вспыхнули розовые пятна, и только сейчас Зубатый подумал, что он может быть серьезно болен, но признаться в этом не хочет, и потому окольными путями пытается уйти от должности первого лица области - лицо-то будет на виду! И не с матерью он ездит по больницам, а сам пытается хоть как-то поправить здоровье... - М-можно еще подумать, - вялым, неуправляемым языком пролепетал он. - Й-есть время... - Нечего тут думать. Неужели вы надеялись на что-то еще? - Да, я надеялся, - он ломался на глазах, и казалось, сейчас заплачет. - М-мне говорили, вы благородный, ум-меете прощать. Вы же понимаете, если я не вступлю в должность без веских причин, к-конец всему. С отменой результатов будет скандал, н-но скандал - это не гибель. Даже наоборот... У вас есть возможность все уладить. В администрации президента имеете хороший вес, там согласятся на м-мирное решение. Я надеялся, но вы человек м-мстительный!н не заплакал, а напротив, вдруг встал, вскинул голову и глянул сверху вниз. Где-то в гортани у него клубился рой слов, возможно, резких и обидных, но спазм перехватил горло, и вырывалось лишь мычание, как у глухонемого. Василий Федорович обернулся и замер, а Крюков схватил пальто, шапку и выскочил из дома, оставив распахнутой дверь.асилий Федорович выждал паузу, после чего захлопнул дверь и сказал горько: - Плохи дела. Проклятье на нем, и сдается, родительское. 13 В машине он принял таблетку, пришел в себя, немного успокоился, но стал хмурым и молчаливым. Помощники знали его нрав и потому не доставали вопросами, хотя чувствовалось, что едва держатся, задавливая любопытство. Через сорок минут Крюков съел еще одну таблетку, откинул спинку сиденья и прикрыл глаза. Он мог давно избавиться от своей болезни, нужно было лечь в клинику на месяц-полтора, пройти курс лечения, в том числе, и гипнозом, что ему несколько раз предлагали во время депутатского срока, и после этого забыть о головных болях, заикании, спазматических приступах и прочих неприятных вещах, доставшихся от детства. Пожалуй, он сделал бы это еще в военно-политическом училище, где для курсантов важной считалась правильная речь с хорошей дикцией, спокойное и уверенное лицо, а не гримасы и подергивания, но во время очередной медкомиссии, когда решался вопрос об отчислении по состоянию здоровья, Крюкову попался профессор Штеймберг, который тщательно осмотрел, изучил медицинскую карту и протестировал курсанта. - Учитесь, молодой человек, - сказал он. - Ваша болезнь не помешает службе. А скорее, наоборот, ей поможет. Счастливых обладателей такого заболевания помнит все человечество. От нее страдали и благодаря ей покоряли и удивляли мир Александр Македонский, Юлий Цезарь, Петр Первый и, наконец, Адольф Шикльгрубер, более известный под псевдонимом Гитлер. Нет, история лжет, у них не было пошлой эпилепсии, у них была болезнь гениальности. Представляете, если бы нашелся какой-нибудь медик и забраковал их? Как бы повернулась история?ичего подобного Крюкову никогда не говорили, и он вначале смутился, подумал, профессор смеется, издевается над ним и физически ощутил, как его судьба висит на кончике профессорского пера. Но тот написал в заключении "годен без ограничений" и тем самым освободил его от унизительных комиссий. И если кому-то в голову приходили сомнения относительно здоровья - а такое случалось в обеих избирательных кампаниях - то поднимали документы, обнаруживали авторитетное заключение профессора, и все вопросы отпадали. Задатки гениальности и способности к великим делам чувствовал и испытывал не только он сам, когда за одну ночь, в одиночку, мог написать закон по реформированию Вооруженных сил, чтобы утром представить его председателю комитата по обороне. Или, например, при первом обсуждении какого-нибудь законопроекта, очень нужного президенту и уже негласно им одобренному, мог выйти на трибуну и за отпущенные десять минут доказательно разложить проект на лопатки и вернуть в комитет на доработку. Все эти возможности однажды были замечены Кузминым, человеком, на первый взгляд, далеким от политики и Думы. Чем конкретно он занимался, никто толком не знал, однако встретить этого хромого на левую ногу седовласого мужчину можно было где угодно, от официозных концертов и богемных тусовок до приемов в посольствах и кремлевских коридорах. О нем обычно не говорили вслух, а лишь шептались или обсуждали в кулуарах, но толком ничего о нем не знали. Одни считали, что он журналист, работающий на дорогие журналы и просто светский блатной, другие уверяли, что он какой-то бывший партийный деятель, тайно помогавший демократам в начале перестройки и потому заслуживший всеобщее уважение, третьи относили его к неким сверхсекретным спецслужбам, следящим за высокопоставленными мужами. Были и такие, что не верили в могущество Кузмина, мол, фонд, которым он руководит - пустое занятие, а сам он ходит и надувает щеки.н был общительным, любил знакомиться, представляясь просто Кузмин, с ним уважительно здоровались люди высшего света, где бы он ни появлялся, считали своим долгом о чем-нибудь поговорить, что-то спросить, иногда его можно было увидеть среди знаменитых певиц, которым он что-то шептал, а они взрывались смехом, или рядом с именитыми музыкантами. Несколько раз он мелькнул по телевизору в обществе президента и однажды появился на экране с обозначением профессии - политолог. началом депутатской эпохи Крюков проходил курс молодого политбойца на всевозможных презентациях и приемах, знакомился с самыми разными людьми, часто видел Кузмина, однако в течение трех лет политолог в его сторону даже не посмотрел. А взгляд сам притягивался к этому красивому, стареющему мужчине и сразу же вспоминалось отрочество, когда он с завистью смотрел на чужих отцов и с ненавистью на своего, вечно пьяного и орущего. Потом это стало что-то вроде игры, когда он смотрел на взрослых мужчин и выбирал себе отца, всегда высокого, красивого, благородного... это подростковое чувство всякий раз просыпалось, едва он видел Кузмина, и в душе вскипала полузабытая обида на мать, за то, что выбрала в мужья шахтера-алкоголика, и на саму судьбу. Ведь все могло быть иначе, окажись отцом вот такой человек! Но политолог знакомился и разговаривал с кем угодно, только не с ним.то чувство ненужности, неизвестности преследовало Крюкова в то время всюду, а ему очень хотелось быть замеченным, оцененным. С затаенной злостью он думал: стоит ему подняться из низов, с глубокого и грязного дна всплыть на поверхность, как вся эта свора чинных, сытых и ухоженных подонков будет колготиться возле него. Или возле кого-то еще - ей, своре, все равно, был бы всесильный и всемогущий кумир.днажды на вечер в честь Дня независимости Крюков нарядился в военную форму, поскольку все еще тайно любил ее и недавно получил звание майора - старшего офицера, погоны с двумя просветами! Встал в сторонке, где было меньше течение сверкающей бриллиантами публики и так стоял, высокий, красивый и надменный. И тут показалось, Кузмин заметил его, оставил какую-то дамочку и направился к нему, с широкой улыбкой, с расставленными руками - как к старому приятелю или собственному сыну! Так он и знакомился с теми, с кем хотел, и Крюков тоже разулыбался, однако светский блатной в последний миг отвернул в сторону, прохромал совсем рядом и обнял какого-то невзрачного мужичонку в мешковатом смокинге.отом они долго ходили на пару, а Крюков вдруг разозлился и ушел из Кремля. А на следующий день в думской столовой он случайно услышал разговор, где как раз и обсуждалась личность Кузмина. Вообще-то о нем никогда не говорили вслух и тем более, в таких публичных местах; эта личность не подлежала пересудам в принципе. Тут же выяснилось, что ни одно назначение в правительство и администрацию президента не проходит без личного одобрения политолога, собственно, почему он и существует, как священная корова. вот за год до окончания депутатского срока, когда стало ясно, что он так и остался незамеченным и теперь самому следовало заботиться о будущем, когда Думу уже поколочивало от тех же забот и нервного напряжения, Крюков встретил Кузмина в Министерстве обороны. Узнал издалека, по примете, которая позволяла узнавать его всем - политолог припадал на левую ногу, а в военном министерстве хромых не держали. Рядом семенила пара генералов, на ходу в чем-то убеждая, а он двигался как подбитый, с креном на один борт, ледокол. - Константин Владимирович? Добрый день, - вдруг остановился и сказал он, будто вчера расстались. - Как дела, воин? - Все в порядке, - бодро ответил Крюков. Кузмин что-то вспомнил и поднял палец. - Зайдите сегодня вечером. Например, к семи часам. И сунул визитку, на которой было написано - Кузмин, политолог, адресом же значилась Старая площадь. С шести часов он уже бродил напротив, в сквере, и прикидывал, что ему скажут. Если они встретились в Министерстве обороны и Кузмин назвал его воином, то есть, знает откуда он и чем в Думе занимался, поэтому, вероятнее всего, предложат послужить. Но в какой должности? Простым начальником отдела вряд ли, министром тоже. А вот начальником какого-нибудь главка - вполне подходит.т предчувствий начинало сводить судорогой лицо и опасаясь, как бы не загримасничать в присутствии политолога, он делал дыхательную гимнастику, которой научил его еще профессор Штеймберг. Со стороны, конечно, движения выглядели странными, чем он и обратил на себя внимание милиции - пришлось показывать депутатский мандат, отчего лейтенант взял под козырек и удалился.аконец, без пяти минут семь Крюков вошел в здание, поднялся на третий этаж и отыскал указанный в визитке кабинет. Ничего особенного там не было, маленькая приемная с женщиной-секретаршей, и сама хозяйская комната с длинным приставным столом, как у руководителя средней руки. Сам Кузмин появился через несколько секунд, видимо, из смежной комнаты, но совсем другой, без обыкновенной вальяжности, приветливой улыбки - с маской курсового офицера. - Садитесь, - указал дальнее место за приставным столом.рюкова, как человека военного и привыкшего к уставу, строгость отношений всегда дисциплинировала, он послушно сел и замер в ожидании. Политолог же хромал по кабинету, отчего-то потирая руки. - Мы давно наблюдаем за вами, - проговорил он так, что можно было подумать, будто он и впрямь из спецслужб. - На вашей работе, в быту... И у нас сложилось весьма благоприятное впечатление. Наверное, уже подумывали о том, чем станете заниматься после окончания работы в Думе?н находил в себе признаки гениальности не от того, что был просто самоуверенным и самовлюбленным идиотом; эти признаки проявлялись внезапно и всегда в нужный момент - что-то вдруг переворачивалось одновременно в мозгу и душе, и, оставаясь внешне похожим, он менялся по сути. Такое необыкновенное и незримое превращение напоминало игральную карту, например, короля, оба изображения которого - зеркальное отражение, и как ни крути, кажется все совершенно одинаково. Но в том-то и дело, что этот переворот незаметен лишь для окружающих, а он чувствовал, как все резко меняется, неизвестно откуда приходят нужные слова, новые, оригинальные мысли, а разум светлый, подвижный, искристый - до состояния прозрения, когда точно угадываешь, что скажет собеседник. Но самое главное, в таком состоянии никогда и никак не проявляется болезнь, существуя только в другой его ипостаси. И если бы сейчас этого переворота не случилось, то на вопрос политолога он бы ответил как человек военный: - Так точно, думал! Куда прикажете. потом бы мозги заклинило, и Крюков бы лишь кивал и соглашался. Он же ответил не сразу и открыто. - Да, разумеется. - И как же вам видится будущее? - Пока неконкретно. Знаю только одно: не нужно возвращаться туда, где тебе было хорошо. - Где вам было хорошо? В Думе? - В беззаботной офицерской юности, в небольшом военном гарнизоне. - Да, вы уже не юноша, - согласился Кузмин. - Но еще очень молоды, что не может являться недостатком. А вернуться необходимо. Правда, теперь в качестве губернатора. - В губернаторы идут обычно отставные генералы, - заметил Крюков. - Я всего лишь майор. - Это не помеха. Основательно подготовьтесь к выборам, подберите команду - и в добрый путь. Вам нужно его пройти. Соперник у вас очень серьезный, чтобы одолеть его, необходимы оригинальные мысли и ряд неожиданных ходов. С вашими задатками и упорством, думаю, успех вам обеспечен. Встреча заняла не больше четырех минут. Кузмин пожал ему руку и отпустил. Уже в коридоре все перевернулось снова, и в тот же миг искривился рот. Зажимая его платком, он спустился вниз, но охранник на дверях заметил. - Вам плохо? - Нет, мне хорошо, - выдавил он и вышел из здания. Находясь в обычном состоянии, с неустойчивыми нервами и болячками, он понял, что политолог лишь идею ему вложил, а все остальное придется делать самому, без всякой помощи. Буквально со следующего дня он взялся за дело, в Думе появлялся редко и еще реже на политтусовках, поэтому несколько оторвался от жизни. Кузмина не видел полгода и, когда встретились, даже не спросил ни о чем, только поздоровался за руку и неожиданно сказал фразу, понимать которую можно было как угодно: - А какие сейчас лещи на Оке клюют!еред выборами политолог никак не проявил себя, бросив Крюкова на произвол судьбы, и тогда впервые у него возникла мысль, что подсказанная идея губернаторства - что-то вроде опыта, эксперимента, испытания, сможет ли он исполнить то, что ему прикажут. Он смог, пусть не в первом туре, но во втором и с хорошим отрывом. Спустя сутки после подсчета результатов Кузмин позвонил, поздравил и предложил встретиться. Крюков полетел в Москву на собственных крыльях, по эмоциональности состояние было сходным с тем моментом, когда он получил офицерские погоны.а сей раз встреча произошла не в официальном кабинете, а на даче политолога, тоже весьма скромной и запущенной, где постоянно жили две женщины среднего возраста с неясным отношением к хозяину - то ли служанки, то ли сестры, то ли одна из них жена. Крюкову всегда была интересна личная жизнь этого человека и не из-за любопытства: он пытался понять, каким образом и откуда берутся такие влиятельные, сильные и странные люди. Почему они при своих возможностях и связях не занимают никаких высоких постов, живут публично и одновременно скрытно, что ими движет? Но сколько он ни присматривался, не выискивал говорящих деталей и примет, ровным счетом ничего не обнаруживал и еще сильнее заблуждался.осле тривиального чаепития и пустых разговоров на холодной терраске Кузмин будто вспомнил, зачем пригласил гостя и еще раз между прочим поздравил с победой. - Значит, вы теперь губернатор, - уточнил он. - Это замечательно. Если бы вы не победили на выборах, эта встреча бы не состоялась. И вы не состоялись, как перспективный политик, которого я в вас вижу. Политик, скоро необходимый России. - Я это понимаю... - Пока вы ничего не понимаете, - перебил политолог. - Сейчас у вас другая задача, нужно выйти из этой ситуации. - Из к-какой ситуации? - заикнулся Крюков, хотя понял, о чем идет речь. - Отказаться от инаугурации, уйти, не вступая в должность.ереворот карты уже чувствовался, но после такого заявления близкое к гениальности состояние начало стремительно отдаляться. Он достал платок, прикрыл рот и тупо спросил: - З-зачем? - Хочу убедиться в ваших способностях, - признался политолог. Он всегда думал о будущем и никогда бы не посмел даже возразить Кузмину, но в тот миг его предложение показалось настолько абсурдным, даже безумным, что в первый момент возникла страшная догадка о чудовищном обмане. И еще стало так жаль своей победы и губернаторства, что он, нарушая всякую субординацию и собственные правила, выработанные за нелегкую жизнь, закричал, словно доведенный до отчаяния солдат. И ни разу не заикнулся. - Да что я вам, подопытный кролик?! Что вы испытываете меня?! Не уйду! Я победил, между прочим, без вашей помощи! Я достиг всего сам! Отработаю срок и потом делайте, что хотите!олитолог символически похлопал в ладоши. - Браво! Слышу голос мужа. Мне это нравится. Но что вас так возмутило? Мое предложение? - Мне наплевать, что вам нравится, а что нет! Я не позволю манипулировать собой в каких-то ваших сумасшедших интересах. - Интересы у меня не совсем обычные. Но и вы человек не простой. Что вас смущает? Кризис в области? Но она была слишком благополучной в последнее время, и пора бы разворошить там осиное гнездо, чтобы поработали и свили новое. Что еще? Неудобство перед избирателями? Полагаю, такого политика, как вы, это волновать не должно. Вы же использовали черный пиар, подмену бюллетеней?... Что вас может сдерживать? - Я офицер!олитолог встал и побродил по террасе, отчего-то улыбаясь. - Да... С вами невозможно играть в темную. Хорошо, открою секрет. Вы мне были нужны, чтобы свалить Зубатого. Он засиделся там, почувствовал себя удельным князем... Мне это не нравилось. В общем, достаточно причин, чтобы убрать его. Но то, как вы это сделали, вызвало у меня восторг. Поэтому на вас есть другие виды. Он уже понимал, что упрямиться не нужно, лимит противления исчерпан, однако натура, воспитанная на шахтерских улицах, выпирала наружу. - Использовали меня вместо киллера? Кузмин лишь развел руками. - Ну что ж, идите, коли вас устраивает должность губернатора. Больше не задерживаю.рюков вскочил и будто головой о потолок ударился: да ведь этот политолог и месяца не даст поработать! И даже если даст, то выше губернатора ему уже никогда не подняться. Это приговор, смерть. - Ну вот, уже лучше, - политолог будто прочитал его мысли. - Каким образом вы это сделаете, меня не интересует, думайте сами. Но выйти из ситуации необходимо с такой же убедительной победой. Когда научитесь достигать всего, что пожелаете, мы подумаем, куда вас определить.н уходил от Кузмина на костяных ногах и с перекошенным ртом. * * * И сейчас ехал к нему в таком же состоянии, одну за одной глотая таблетки. Ко всему прочему, никак не отступала головная боль, и если машину потряхивало, в затылке будто смола кипела - лопались огненные пузыри. Кочиневский все замечал, но с вопросами не приставал, лишь раз предложил остановиться где-нибудь в гостинице и отдохнуть, однако Крюков велел ехать в Москву. В какой-то момент вроде бы полегчало, и он почти мгновенно уснул, но проспал всего двадцать минут, после чего голова словно распухла, и треск смоляных пузырей уже не прекращался. Он пожалел, что не послушал помощника - обычно после нормального сна все проходило, и не решился лететь самолетом из Новгорода, намереваясь по дороге обдумать предстоящий разговор с Кузминым. Однако боль не позволяла сосредоточиться, и в результате он оказался неготовым к встрече, а ситуация складывалась тревожная. По всем расчетам прокуратура обязана возбудить уголовное дело, и ничего в этом опасного нет, но едва она это сделала, как сработал врожденный инстинкт самосохранения - Крюков сильнее смерти боялся тюрьмы. Он отлично понимал, что никто его не арестует и никогда не посадит, однако вдруг стало страшно: что если в самое последнее мгновение Кузмин откажется от него? Произойдет что-нибудь невероятное, непредусмотренное? У него было чувство, что он висит на волоске еще и потому, что время летело стремительно, а конкретный результат отсутствовал. Политолог мог посчитать, что Крюков не в состоянии выполнить поручение и снять свою отеческую заботу, и что будет с ним завтра, никому неизвестно. Поэтому он намеревался встретиться, доложить обстановку, убедить, что все идет по плану, хотя о таких встречах они не договаривались и существовала опасность - неожиданно себе навредить. сомнениями и с головной болью он оказался в Москве, а поскольку определенного решения не было, то, оттягивая время, вначале поехал в Кремлевку, где лежала мать. За последний месяц дело пошло на поправку, она стала разговаривать, только мало и тихо, в основном просилась назад, в Анжерку, понимая, где находится, и уже узнавала сына, однако смотрела на него молча, немигающим взором, и иногда махала рукой. Ею занимались опытные врачи, и Крюкову было обещано, что еще через месяц они снимут остаточный стресс, подлечат легкие, сердце и кучу сопутствующих заболеваний, но ее придется свозить, куда она просится, чтобы это не стало навязчивой идеей.н не был у матери уже две недели, временный пропуск в больницу оказался просроченным, в проходной начали как-то назойливо спрашивать, кто, откуда, почему посещение в неурочное время. Слушая эту бестолковщину, Крюков неожиданно заподозрил самое страшное, просунул руки в окошко и схватил служащего за грудки. - Что с матерью?! - Да откуда же я знаю? - залепетал тот, стараясь вырваться. На помощь ему подскочили еще двое, а со стороны Крюкова - оба телохранителя, и чуть не завязалась драка. В это время к вертушке выскочил милиционер, за ним - мужчина, явно из ФСБ. Крюкова с телохранителями оттеснили от бюро пропусков и потребовали документы. - Что вы в самом деле? - добродушно спросил потом мужчина. - Нервы сдают?огда проверили по журналам, оказалось, все в порядке, больная Крюкова на месте, выздоравливает. Ему выписали новый пропуск и впустили на территорию больницы. Он шел к корпусу, где лежала мать, запоздало раскаивался, что повел себя не как государственный муж, а будто анжерский пацан, и одновременно чувствовал и понимал, что никогда от этого не избавится. В отношениях с матерью он всегда будет мальчишкой, малым ребенком, для которого ее смерть неприемлема, как своя собственная.ать в палате оказалась одна, соседка ушла на процедуры. Она лежала в одежде поверх одеяла и на стук двери среагировала не сразу. - Здравствуй, мама, - сказал он возле постели. Только тогда заторможенный взгляд сдвинулся в его сторону. - А, Костя, - она медленно села. - Жду, жду, все нет и нет... - Ну как ты, мам? - Хорошо... Здесь хорошо лечат, не то, что у нас в Анжерке. И обхождение...Ты что-то совсем похудел, бледный. Работа тяжелая? - Тяжелая... - Вот бы и тебе полежать здесь, полечиться. - Да я пока здоров, - он вспомнил, что ничего не принес, хотя бы яблок купил. - Когда обещают выписать? - Здесь ведь выписывают, как попросишься. Я не прошусь пока, раз попала сюда, надо лечиться... Ты, Костя, подумай, может, ляжешь, пока я здесь? Вместе было бы хорошо... - Зачем мне, мам? Ты что это вздумала?... - Как же, у тебя с детства нервная болезнь, - жалостно произнесла она. - В Анжерке не лечили, а здесь ведь могут. Сроду бы не подумала, в кремлевской больнице лежать буду... Я тут с врачом разговаривала, про твою болезнь ему рассказала. Он и говорит: месяц-два - и вылечим... - Мне эту болезнь лечить нельзя. - Это еще почему? - Говорил тебе как-то. Такой болезнью болеют только гении. - Ой, да что ты придумал? Какие гении, Костя? - Например, Александр Македонский. - Но какой из тебя-то гений? Да тебя отец по голове бил, от того и болезнь эта. Ведь говорила же, кричала, по жопе бей, по голове не надо, а он и меня... - Да нет, моя болезнь врожденная, я чувствую задатки, - он старался говорить мягко. - Много раз проверял... - Ну, не болтай, хватит, - вдруг застрожилась она. - Заикаешься, лицо вон дергается, что тут от гениев? Крюков на мгновение ослаб, но в следующий миг воспрял. - Ты сама подумай, кто у нас из Анжерки в люди выбился? Ну, кто еще стал губернатором? Много таких? А из нашей части много в депутаты прошли? - Да уж правда, немного, - согласилась мать. - Да ты что тогда, не по болезни, а от гения человека убил? - Какого человека?.. - Витьку Фильчакова. - Что ты говоришь? - его охватил озноб. - Я его убил?! - Кто ж еще? Вся Анжерка говорит, ты. За телевизор убил, а? Да на что он мне, все равно я по нему только тебя и смотрела. Что там еще смотреть, одна война да убийства. - Мам, я его не убивал! - взмолился он. - Об этом знает милиция, прокуратура... Он умер от передозировки наркотиков. Есть официальное заключение! - Они напишут, - она протянула руку и заботливо погладила по волосам. - Сам же понимаешь, простого человека в лагеря бы загнали, а тебя нельзя, шишка на ровном месте. А ты знаешь: не посадят, вот и убил. Милиция, она даст заключение, рука руку моет...н отдернулся, отскочил от кровати, и в это время в дверях появилась соседка - женщина средних лет. Тихо поздоровалась и хотела тут же уйти, чтобы не мешать свиданию, но мать вдруг потянулась к ней. - Светлана Михайловна, не уходи! Останься! - Извините, - сказала та, взглянув на Крюкова. - Я забыла полотенце в массажной... выскочила за дверь. - Видишь, люди не хотят с тобой в одном помещении находиться, - пожаловалась мать. - Я ей рассказала про тебя, вот она и боится.н почувствовал, как судорога стаскивает кожу с лица и скручивает шею. Он пытался сопротивляться ей, и от этого темнело в глазах. - Да ты с ума сошла, мам!.. Ты что про меня говоришь?.. Ты что сплетни распускаешь про родного сына?! - Какие сплетни, Костя? Ведь так и было. А у меня на душе накипело, Поли рядом нет, поделиться не с кем... - Но я его не убивал! - рот уже стягивало вниз, и слова вырвались с мычанием. - Я скажу, скажу.... Всего несколько раз стукнул. Понимаешь?.. И то не сильно. Кочиневскому от меня больше досталось! - Люди видели... Ребятам своим приказал бить, а это ведь еще хуже, чужими руками-то. Сам убивал и другого человека заставил, за собой по крови потащил...н знал, что судорога может скрутить все тело, и, чтобы удержаться на ногах, схватился за спинку стула. Речь отнялась, язык вздулся, сделался деревянным, а мать сидела, качала опущенной головой и говорила. - Я все боялась, когда ты пацаном был. Думала: ввяжешься в драку, пырнешь кого ножиком - вот беда-то будет. А ты как-то пережил, спасся - и на тебе! Когда уж радовалась за тебя, по телевизору смотрела и думать не думала. Ты за молодость и наверстал, взял и парня убил. Ох, знать бы, не пустила, на руках и ногах повисла...рюков хотел крикнуть ей: "Замолчи!", но лишь стонал, а она смотрела себе на колени и ничего не видела. - Да как знать-то? И как тебя удержишь, раз пошел за свою молодость счеты сводить? Не догадалась я, зачем ты в люди выходил, в депутаты. На что вам эта неприкосновенность, раз вы там все хорошие да справедливые? Вон для чего, оказывается. Всем закон пишете, а вам не писан. Уж лучше бы умереть, чтобы не знать, не видеть...отом мать лишь шевелила губами - терялся слух, но Крюков этого не понял и думал, что она молится. Он хотел поднять стул, но перекладина спинки выскользнула из скрюченных рук. Тогда он схватил ее за горло и прижал к кровати. последний миг перед глазами мелькнуло лицо чужой старухи с пеной у рта, и больше он ничего не видел. Все остальное было как во сне: кто-то его скручивал на полу, стягивал руки за спиной, выламывая их из тела, а он думал, что скоро проснется и этот кошмар кончится... 14 Дня три после встречи с Крюковым Зубатый места себе не находил, не один раз и покаялся, что разговаривал резко, а с ним надо было, как с ребенком, как с больным, и не раз оправдал себя - как же еще говорить с таким человеком? Который даже смерть сына использовал против него? После этого что, в уста его целовать? И Василий Федорович, ничуть не смущенный услышанным, в зависимости от настроения Зубатого, поддакивал ему и изредка повторял: - Думал я, у многих там с головой беда, но не до такой же степени.а Соринскую Пустынь, забытый властями угол, куда в последний раз приезжал начальник в ранге председателя сельсовета лет десять назад, появление целой компании высоких чинов произвело сильное впечатление, и разговоров было на две недели. Каждый день к Василию Федоровичу кто-нибудь приходил, вроде бы по делу, но на самом деле порасспросить его гостя и пересказать в собственной интерпретации всю историю с приездом главы администрации района (который оказался в свите), начальника милиции и налогового инспектора, которого никогда в глаза не видывали.ока Зубатый разговаривал с Крюковым, местное начальство прошло всю деревню вдоль и поперек, проверили паспорта, переписали жителей поименно и даже хотели огороды померять, но длинной рулетки не нашлось. А потом собрали народ, выбрали старостой Ивана Михайловича и объявили, что жители еще с советских времен не платят налоги за землю и недвижимость, поэтому следует наложить на всех штраф и обязать в течение короткого времени погасить задолжность. Дескать, в Америке вы бы уже все сидели в тюрьме за такую провинность. И каждому сумму назвали, но, мол, в связи с крайней нищетой населения налоговые органы прощают неуплату прошлых лет тем, кто живет здесь постоянно, а дачникам никакого прощения нет, и если не заплатят, опишут имущество по суду. Но в любом случае с этого дня и впредь платить будут все поголовно без всяких скидок на старость. А кто откажется, вычтут из пенсии.о есть, получилось так, что появление в Соринской Пустыни Зубатого навлекло беду, о чем ему, не стесняясь, и сказали. Не приехал бы сюда, так бы и жили, ни к какой области не приписанные и свободные. Знали бы один рыбнадзор, а тут, выходит, самый главный начальник - налоговый инспектор, который никому не подчиняется. Теперь начнут ездить да обирать. А раз ты из Совета Федерации, нельзя ли похлопотать, чтобы оставили как было?днако скоро налоговые страсти улеглись, жизнь в деревне вернулась в прежнее русло, поскольку встал лед на Соре и надо было возить сено с покосов из-за реки, пока снегу не навалило. Каждое утро Василий Федорович запрягал мерина и уезжал на ту сторону, и в это время прибегал Ромка погреться на русской печке. Обычно лежал, подперев головенку руками, и рассказывал последние новости. - Завтра я буду у вас ночевать, - однажды сообщил он. - Мама с бабушкой пойдут в магазин. Ближайший магазин находился в деревне Макарьино, за тридцать пять километров... - Но это же далеко! Как они понесут продукты? - На саночках повезут. Он промолчал, а когда Василий Федорович привез сено, и они сметали его на поветь, взял Ромку за руку и повел домой. Обе Елены занимались уборкой, но идеального порядка здесь было не навести, поскольку везде, где только можно, даже под столом, лежали дрова - чтобы лишний раз не выбегать на холод. Окна затянуты пленкой, так что мир виделся мутным и расплывчатым, на северной стене - старый ковер с пола, прибитый досками крест-накрест, а на полу - несколько пластин войлока. Все сделано неуклюже, по-бабьи, но тема утепления дома обсуждению не подлежала. - Я завтра еду в магазин, - между прочим сказал Зубатый. - Вам, случайно, ничего не нужно?ни переглянулись, и старшая сказала сдержанно: - Мы тоже собирались... - Тогда часов в девять и поедем! И Романа возьмем.н сразу же ушел, чтобы женщины не передумали. Наутро младшая Елена с Ромкой вышли из дома, едва он появился на улице - значит, собрались и ждали. Он волновался и радовался от предвкушения этой поездки, в дороге можно и поговорить, и помолчать, испытывая те чувства, что возникли, когда он напросился переночевать - с того случая они больше никогда не оставались один на один. То старшая Елена рядом, то Василий Федорович, а деревня маленькая, все на виду. Реку перешли пешком, по санному следу, и пока прогревался двигатель, Елена приблизилась к Зубатому, посмотрела пристально и вдруг спросила: - Вам Ромка сказал, что мы собираемся в магазин? - Ромка, - признался он. - И в