сти, недопустимые на рабочем месте. Теперь вольнодумство практикуется без отрыва от производства, назначение кафе изменилось, а название осталось. Лизавета вошла в "Элефант" и огляделась. Все как всегда. Как и должно быть в кофейне на Петербургском телевидении в половине восьмого вечера. За дальним угловым столиком тесной кучкой сгрудились и гомонят операторы, на столе перед ними -- бутылка водки и недопитые стаканы с кофе. Суровая действительность (сок в кофейне бывает не каждый день) научила их запивать водку напитком из солнечных аравийских зерен. За соседним столом пьет чай очень красивая дикторша. Строгая, подтянутая, аккуратная -- в кафе, обставленном столами и стульями, крытыми убогим советским пластиком, с обгрызенным стаканом в руке, она кажется инопланетянкой или, по крайней мере, иностранкой. Поодаль пьют свой вечерний кофе бухгалтер и экономист. Лизавета подошла к строгой дикторше. -- Привет. Нашу социологиню не видела? -- Бог миловал, -- пожала плечами дикторша. Когда-то социологическая служба Петербургского телевидения, получив заказ руководства, с цифрами в руках доказала, что иметь в штате такое старомодное явление, как дикторы, объявляющие программу передач, не просто не выгодно, а стыдно. Потом социологи представили рейтинг дикторов, и красавице досталось последнее место. С той поры прошло уже немало времени, но она по-прежнему не жаловала социологов. Лизавета взяла кофе и устроилась рядом с дикторшей. -- А еще какие новости? -- Уволят нас всех в ближайшее время... Уже "наследнички" приходили осматривать помещение. -- Ерунда. -- Лизавете не хотелось ее утешать. -- Как сказать, может, я к вам перейду... -- Ты же не любишь суету и беспорядок... -- Придется полюбить. Внезапно дикторша выпрямила спину и растянула губы в улыбке. Лизавета сразу поняла, что пришла социологическая гранд-дама, с которой у нее и была назначена встреча в кофейне. -- Здравствуйте, Лиза... Здравствуйте, Леночка... Студийный социолог была молодой женщиной. Тем не менее многие называли ее гранд-дамой или весомым специалистом. Она и выглядела весомо -- минимум центнер живого веса плюс острый как бритва ум, густой бас и супермодная одежда. Она не боялась носить велосипедные трусы, бархатные леггинсы, мини на грани дозволенного и прозрачные блузки. Спокойно говорила художественному руководителю студии и любым шеф-редакторам все, что она думает об их грандиозных проектах. Виртуозно материлась и артистично составляла убедительные докладные записки, в которых подвергала сомнению разнообразные начинания и громила все и вся. Словом, она действительно была социологом. -- Ты хотела меня видеть? Редкий случай. Сейчас кофе возьму. -- Социологиня уплыла к буфетной стойке и вскоре вернулась с чашкой кофе и тарелкой, перегруженной пирожками и бутербродами. Чрезмерный вес представительницы самой модной науки на телевидении не был связан с болезнью, его причина коренилась в жизнелюбии и обжорстве гранд-дамы. -- Пойду, пожалуй. -- Вечно сидящая на диетах дикторша скоренько допила свой чай и удалилась. -- Я хотела бы кое-что выведать, Людмила Андреевна, -- сразу призналась Лизавета. С умной женщиной лучше играть в открытую. -- Вы же факультет психологии заканчивали году в восемьдесят восьмом? -- Где-то так... -- хмыкнула гранд-дама. -- Значит, должны знать некоего Целуева... -- Лизавета произнесла фамилию политического продюсера очень вкрадчиво. -- Кто же не знает старика Целуева! -- рассмеялась социологиня. Ее смех, отдаленно напоминающий грохот волн, разбитых волнорезом, произвел сильное впечатление на операторов. Они замолчали, на минуту забыв о своих творческих горестях, -- подвыпившие операторы всегда погружаются в невеселые разговоры о собственных загубленных и упущенных возможностях: кого в Голливуд приглашали, за кем Параджанов охотился, звал снимать "Цвет граната", за кем Тарковский... В наступившей тишине следующую фразу социологини услышали все: -- Целуев -- это тип! -- В каком смысле? -- Цельный человек, всегда знающий, чего он хочет и как именно этого "чего" можно добиться. Он учился на нашем курсе. Маяком был, образцом. Комсорг, отличник, активист. Женился на дочке секретаря обкома, правда, не первого. В аспирантуру прошел на "ура", диплом защищал по социальной психологии, но потом переметнулся на кафедру психологии политической, что позволило ему впоследствии стать преуспевающим консультантом. Открыл какую-то фирму. А почему нет? Знакомства тестя плюс модная специальность... -- Социологиня погрустнела. -- Так чем же тебя заинтересовал этот красавчик? -- Он занимается предвыборной кампанией одного человечка. -- Лизавета предпочитала говорить правду, когда могла. -- Да, да, я слышала, -- закивала Людмила Андреевна, -- мне Игорек говорил. -- Игорек? -- переспросила Лизавета. -- Его лучший друг по университету, а теперь злейший враг... -- Вот как? И что случилось? -- Понятия не имею. Я не уточняла. Знаю только, что Олежек способен на все, а Игорь его конкурент... -- В смысле?.. -- Тоже зарабатывает предвыборными и политическими консультациями, он меня как-то нанимал для социологического обеспечения проекта. Там ходят хорошие деньги. -- Гранд-дама погрустнела еще больше, уголки пухлых губ опустились, из обширной груди вырвался тяжкий вздох. -- У нас, считай, весь курс на научной политике кормится. Или наукообразной. -- Телевизионный социолог умела быть честной, когда это не угрожало ее собственному благополучию. Лизавета была довольна собой -- именно на такую информацию она и рассчитывала, раскапывая старые связи господина Целуева. Телефон Игорька Людмила Андреевна помнила наизусть. -- Его компания называется "Перигор", двести тридцать четыре -- сорок пять -- шестьдесят семь. -- "Перигор"? -- удивилась Лизавета. -- Он имеет какое-то отношение к этой старой французской провинции? -- Я тоже сначала не поняла, что это тонкий намек на знаменитого выходца из Перигора, Шарля Мориса де Талейрана... Лизавета чуть не поперхнулась кофе. -- Он выбрал имя великого политика, умудрившегося послужить и директории, и Наполеону, и Людовику, причем в одном и том же качестве... Очень грамотно. Должно понравиться нашим политикам... Если они, конечно, разберутся... -- Политикам можно разъяснить, -- подхватила социологиня. -- За что ты мне нравишься, так это за умение быстро соображать. Ну и за образованность... -- Что есть, то есть. Только образованный человек может оценить знания ближнего... -- не стала скромничать Лизавета. -- Хотела бы я знать, почему тебя волнует Целуев... -- Ответа социологиня не дождалась и на прощание пропела: -- Подловить его трудно, он тоже умный и образованный. -- Поживем -- увидим, -- самоуверенно бросила Лизавета и отправилась к себе -- дозваниваться до основателя фирмы имени ударника дипломатического труда Шарля Мориса де Талейрана-Перигора. Впрочем, на кнопки аппарата она давила напрасно. Номер 234-45-67 молчал. Видимо, "перигорцы" жили по европейским обычаям -- в восемь вечера в их конторе уже никто не подходил к телефону. ПЕРВАЯ ШПАРГАЛКА Петербург прекрасен в любое время года. Разумеется, для тех, кто понимает. И для тех, кто может любоваться редким простором площадей, проспектов и даже боковых улиц, гармонией фасадов и державной красотой дворцов и памятников, не обращая внимания на пыльные бури летом, несвойственные морскому климату города, и очень даже свойственные метели зимой. Утро выдалось солнечным, и имперская столица, построенная для того, чтобы блистать, заулыбалась всеми своими бесчисленными ртами -- даже такими, которым улыбаться вовсе не полагается: чугунными щербинами поваленных оград, пробоинами в дворцовых окнах, дырами в стенах домов и провалами мостовых. Впрочем, щербины, дыры и провалы -- это частности, а если не обращать внимания на частности, в остальном все было хорошо. Солнце -- самый большой во Вселенной сторонник равенства -- радовало богачей и бедняков, эмансипированных дам и настроенных на домострой мужичков, сплетничающих старух и хулиганистых мальчишек. Сославшись на солнечную погоду, директор компании "Перигор" Игорь Кокошкин предложил Лизавете прогуляться, а заодно и побеседовать. Когда она позвонила в компанию имени Талейрана и спросила господина Кокошкина, тот подошел моментально. Он словно ждал ее звонка. Едва Лизавета представилась, тут же закричал "Да, да, конечно, знаю", немедленно согласился встретиться и даже не спросил, зачем он вообще нужен ведущей теленовостей. В целом, вел себя как очень отзывчивый товарищ, прямая противоположность своему другу, буке и забияке Целуеву. Лизавета появилась на углу Восстания и Невского точно в срок, в половине одиннадцатого. Господин Кокошкин уже поджидал ее. Он действительно не походил на коллегу и приятеля. Высокий, плотный шатен, некрасивый, с грустными глазами бассета, косолапый и неуклюжий в своем мешковатом костюме, будто специально сшитом "вне моды, вне времени и вне страны". Но абсолютными антиподами они с Целуевым не были. Обаятельная улыбка и проникновенный, заглядывающий в душу взгляд -- вот что выдавало в двух товарищах представителей одного клана. -- А вы в жизни гораздо обаятельнее, чем на экране. И не такая злючка, -- начал профессиональный психологический разбор консультант по политике. -- Почему вы столь неулыбчивы в эфире, столь сосредоточены на том, о чем говорите? -- А на чем я должна сосредотачиваться -- на подсчете пролетающих гусей? У них были разные профессии. Консультант "вскрывал" собеседника ласково и с подходцем, мог не спешить, Лизавета же, привыкшая к вечной диктатуре эфирного дефицита времени, действовала напрямик, резко, чаще всего нелицеприятно. -- Нет, при чем тут гуси? Просто можно мягче, нежнее... -- Ага, нежненько так рассказывать о захвате заложников, очередном взрыве, банковской афере или многомесячной задержке зарплаты! Вам не кажется, что в этом случае ласковая улыбка моментально превратиться в оскал дебила? -- Я же и не утверждаю, что улыбаться надо всегда. -- Психолог немедленно уступил даме и сменил тему: -- Я, вообще говоря, из ваших поклонников, вы очень сильно работаете, мощно, производит впечатление... Лизавета не обратила внимания на "барскую похвалу" так же, как тремя минутами раньше пропустила "барский гнев". Какое-то время они молча шли по Лиговке. -- Не могу понять, зачем я вам понадобился, -- опять заговорил Игорь Кокошкин. Он, вероятно, был из породы болтливых знатоков человеческого сознания и подсознания. -- А я думала, вам Людмила Андреевна все рассказала, -- воспользовалась домашней заготовкой Лизавета. Она сразу решила, что поразительная сговорчивость совершенно незнакомого и занятого человека не может быть беспричинной. Причина -- предупредительный телефонный звонок однокурсницы. -- Ох уж эти мне журналисты, все время зрят в корень, -- не растерялся печальный Кокошкин. -- И никак не могут заткнуть фонтан. -- Лизавета решила не пояснять, какой именно фонтан. -- И начитанные, черт подери... -- Выпускники одной альма-матер, -- пошла на мировую Лизавета. Пикировка мешает расспросам, а она все-таки встретилась с главой "Перигора", чтобы узнать как можно больше о его скрытном коллеге, о его друге-враге. Приступить к допросу немедленно не получилось. Дорогу им преградил мастодонтистый желтый броневик -- инкассаторы, почему-то в неурочный час, утром, приехали в банк с благостным названием "Покровский". Броневичок поставили на тротуаре, чтобы бравым охранникам в милицейской форме, бронежилетах и с автоматами было удобнее отбиваться от потенциальных налетчиков. Один из стражников грозным взглядом остановил Лизавету, попытавшуюся проскользнуть в узенький проход между броневиком и стенкой дома. Далее последовал не менее грозный окрик: -- Куда прешь! Не видишь -- деньги грузят! -- Для вящей наглядности милиционер качнул дулом автомата. Лизавета приостановилась и шепнула спутнику: -- Зачем они старательно делают вид, будто банк можно ограбить без сговора с охраной? -- Вот за это вас и называют злюкой. Банки и просто так грабят... -- У вас неполная информация. Я чуть ли не ежедневно читаю сводки ГУВД. Там все время сообщают об ограбленных банках. И что получается -- как ограбление банка, так какая-нибудь замечательная несуразность. -- Лизавета назидательно подняла пальчик. -- Великое мошенничество -- обманом выманили сорок тысяч долларов, в обмен подсунули куклы из российских рублей! Вы меняли хоть раз пусть даже десятку в банке? Психолог Кокошкин согласно кивнул. Осторожно придерживая Лизавету за локоть, он повел ее в обход броневика, по проезжей части. -- Наверняка вашу жалкую десятку, я уж не говорю о стодолларовой купюре, обнюхивали и так, и этак, и ультрафиолетом подсвечивали, и пальцем "плечо президента" поглаживали. И все эти предосторожности вокруг относительно небольшой, по банковским меркам, суммы. -- Они вышли на тротуар, Лизавета освободила локоть и продолжила: -- И вот появляется человек, намеренный получить сущий пустяк, сорок тысяч баков. Тут, естественно, все теряются и покорно принимают гору нарезанной бумаги. А потом бегут в милицию. Милиция возбуждает уголовное дело по факту мошенничества и включает описание этого потрясающего преступления в сводку. А я, прогрессивный журналист и по совместительству отрешенное от мира наживы и чистогана существо, ни разу не посещавшее храм злата, то бишь банк, должна возмущенно озвучить сей безрадостный факт. Вот тогда я буду добрая. Если же я позволю себе усомниться в лопоухости банковского кассира, то я злючка. Предпочитаю быть не лишенной здравого смысла злючкой. Пока Лизавета разглагольствовала, психолог опять уцепился за ее локоток и помогал лавировать в людском потоке. Народу на Лиговке в этот час было довольно много. -- Вы логично рассуждаете, -- похвалил девушку Кокошкин. -- Спасибо. Приходите еще, у меня много таких историй. Но я собиралась говорить не об этом. -- Лизавета испытующе посмотрела на психолога, тот тонко улыбнулся. -- Как сказала вам Людмила Андреевна, меня интересует ваш однокашник. Кокошкин снова прозрачно улыбнулся и продолжал молчать. Ждал, когда она назовет имя. -- Ваш коллега Олег Целуев... -- Целуев... Сложная личность... -- многозначительно произнес психолог и опять умолк. -- Я слышала, люди вашей профессии страшно любят рисовать психологические портреты. Может, попробуете? Тем более что Целуев был вашим другом. Игорь Кокошкин вздохнул и оттопырил нижнюю губу, отчего лицо его, и раньше отмеченное печалью, стало совсем унылым. -- Вы рассуждаете, как обыватель. Говорить о друзьях и близких с профессиональной точки гораздо труднее. За время общения глаз "замыливается". К тому же мы, психологи, тоже люди и отнюдь не "всегда на работе". Хирурги стараются не оперировать родственников, следователю и судье дают отвод, если подозреваемый или обвиняемый его друг. А мы из другого, что ли, теста? -- Хорошо, -- не стала спорить Лизавета, -- тогда расскажите о нем просто как друг. -- Правильный ход: не настаивать, а искать обходной маневр. -- Он опять помог ей увернуться от столкновения. На этот раз они чуть не врезались в маленького сизоносого мужичка с огромной тачкой. -- Это вы только что сказали, что вовсе "не всегда на работе"? -- Еще более грамотно -- обходной маневр и атака с тыла. -- Я разрешаю вам нарисовать мой психологический портрет, но после того, как поведаете все, что знаете о Целуеве. Психолог опять вздохнул: -- Да нечего рассказывать. Он -- то, что в романах русских классиков именуется словом "подлец". -- Даже так? -- Ладно, извольте... Только сначала присядем, я не умею вести серьезные разговоры на ходу. Он огляделся и заметил кафе. Вернее, киоск, внутри которого стояли два столика из литой пластмассы и шесть стульев. Подают в подобных заведениях безалкогольные и горячительные напитки, кое-где имеются электрочайники или электросамовары. Тогда в ассортименте появляются растворимый кофе и чай из пакетиков. -- Что будете пить? -- галантно поинтересовался психолог. -- Яблочный сок, если его нет -- минералку. Кокошкин пошел к стойке и вернулся с двумя бутылками французской воды "Эвиан". Протянул одну Лизавете. -- Стаканы -- только для горячительных напитков, воду следует пить из горлышка. Все-таки тонкий вкус и дорогостоящие замашки рано или поздно погубят отечественную торговлю. В невзрачном уличном заведении подавали привезенную из самой Галлии "Эвиан" и знать не хотели родную, кондовую "Полюстровскую". -- Вы употребили слово "подлец". -- Да! А как еще можно назвать человека, который женится на связях и привилегиях и бросает жену -- к тому времени больную, -- потому что связи перестали работать? -- Никак, -- охотно ответила на риторический вопрос Лизавета. -- А как можно назвать человека, который способен оклеветать друга, ну пусть не друга, приятеля, лишь бы пробиться в аспирантуру? Или человека, который не отдает долги? -- И все это Целуев? -- Да. -- Психолог отхлебнул минералки и поставил голубую бутылку на стол. -- Он женился на дочке второго секретаря обкома, еще когда мы учились на втором курсе. Девица была не красавица и даже не лощеная-холеная, а наоборот -- болезненная и от этого сварливая. Жениха подобные вещи не волновали. Зато учиться и пробиваться стало легче. В аспирантуру тогда было не попасть. Он быстренько сориентировался и перепрыгнул на кафедру политической психологии. Мест там тоже не было, но наш герой не смутился, два звонка сверху, потом этот разговор "начистоту" с завкафедрой, разговор о конкуренте, который якобы высмеивает труды заведующего... -- Кокошкин замолчал, не то вспоминая "этот разговор", не то раздумывая, что еще можно сказать, потом опять приложился к бутылке. -- Ученые самолюбивы и обидчивы, так что место Олежек получил. Потом обком и обкомовские связи перестали действовать. Когда его тесть ушел на пенсию, а не в банк, пришла пора разводиться. Причем он продолжал дружить с некоторыми старыми друзьями уже бывшего тестя -- с теми, кто нашел свое место под новым солнцем. И не без помощи бывших "товарищей" открыл собственную фирмочку, которая стала заниматься политическим консалтингом. Консультирует, так сказать, по всем вопросам политического бытия! -- Теперь Игорь Кокошкин говорил проникновенно, страстно. Он даже забыл про воду. -- Вы не пожалели черной краски. У вас получился тип в духе Никколо Макиавелли. -- Не трогайте автора "Государя", он по сравнению со своими последователями чистый младенец. -- Он был первым. -- В политике первых не бывает. До Макиавелли правители тоже умели быть беспринципными. Игорь Кокошкин допил минеральную воду, поморщился: -- Может, что-нибудь покрепче? -- Рано еще. -- Лизавета посмотрела на часы. -- Плевать, что рано. Я бы выпил, для дезинфекции, раз уж... замарал язык... В его голосе звучала глубинная, застарелая горечь. Так пылко в наше время не говорят даже о законченных подонках. Если, конечно, подонок не нагадил по-крупному лично рассказчику. Совершенно очевидно, между Игорем Кокошкиным и Олегом Целуевым существовала, выражаясь языком милицейского протокола, личная неприязнь. А Лизавета в эту личную неприязнь влезла со своим любопытством. -- Хорошо, только мне белое вино. Ничего крепче я в одиннадцать утра не вынесу. -- Спасибо за компанию. Сам Игорь выбрал коньяк. -- А его работа?.. -- осторожно спросила Лизавета, когда они пригубили каждый свое. Точнее, Лизавета действительно только коснулась губами края стакана, а Игорь Кокошкин резким движением опрокинул коньяк в рот. -- Что -- работа? -- Горькая складка, падавшая от носа к губам психолога, стала еще более резкой; именно она делала его похожим на упитанного Пьеро. -- Чем он занимается? То есть я знаю чем, -- поправилась Лизавета, -- только и эту работу можно делать по-разному. -- Работа... Я говорил уже -- когда он начинал, ему сильно помог тесть. В конце восьмидесятых публичной политикой занимались и партийные функционеры. Как раз входили в моду околополитические науки, и связи в эшелонах власти помогали утвердиться на вершине холма. А в девяностые ситуация в нашем деле не очень-то изменилась. Стало даже хорошим тоном привлекать к работе околополитических консультантов. -- Шарлатанов. -- Лизавета намеренно показала быку красную тряпку. Правда, бык отреагировал довольно миролюбиво: -- Шарлатаны так шарлатаны, как кому нравится. Я не берусь однозначно утверждать, что политическая психология -- строгая наука, вроде математики. Мне самому многие теоретические построения кажутся надуманными. Я только знаю, как что действует. -- Кокошкин немилосердно сжал пластиковый стаканчик так, что тот хрустнул. -- Знаю, скажем, как поправить лицо и манеру держаться, чтобы понравиться максимальному количеству людей. Подчеркиваю: не всем, а многим. Знаю, какой формы должна быть челка и какой костюм у претендента на роль душки-военного. И как должны выглядеть отец народа или сухарь-технократ. Это все равно что стиральный порошок -- домохозяйки не знают химическую формулу, но знают, как с его помощью стирать белье. То же самое и имиджмейкер... -- Так вы с Целуевым имиджмейкеры? -- Нет, мы с ним психологи, -- сказал Игорь и, поймав вопросительный Лизаветин взгляд, поспешил пояснить: -- Тут все непросто. Обычно работают целые коллективы, по нескольку фирм и центров. Вот, к примеру, сейчас, насколько я знаю, на главного кандидата в президенты трудится множество разных команд специалистов... -- Так на то у него и штаб огромный, там весь государственный аппарат... -- Лизавета опять пригубила вино. -- Я не про это, -- отмахнулся от реплики Кокошкин. -- Я об ученых-консультантах. К примеру, ребята из конторы "Н-М" -- по моему, это инициалы Макиавелли -- разработали имидж. Отдельная бригада занимается поездками -- планируют, куда и когда. Они же нанимают чернорабочих психологов, которые мотаются по регионам и, как разведчики, готовят материал -- о социально-психологическом климате, о настроениях масс, отыскивают популярные местные истории, анализируют, какие "кодовые слова" на какую аудиторию произведут впечатление. Это наша работа. Мне парень из той бригады рассказывал, что они порекомендуют кандидату использовать во время выступлений в Волгограде душераздирающую историю о заводе, выпускавшем аппаратуру для подводных лодок и в связи с конверсией перешедшем на товары народного потребления, в том числе фаллоимитаторы. Теперь товарами, в частности -- искусственными фаллосами, выдают зарплату, причем рабочие довольны -- на рынке эта продукция пользуется спросом. Кандидат на эту тему будет шутить. Лизавета чуть не поперхнулась глотком вина: -- Значит, команда претендента собирает по всей стране фривольные истории? Очень недурственное занятие. -- Не только, -- Кокошкин ничуть не смутился, -- хотя качественную историю найти нелегко. -- Качественную непристойность? Не найти? -- тряхнула рыжими локонами Лизавета. -- Непристойность, которая сработала бы в нужном направлении. Но там не только байки коллекционируют. Отбирают эмоционально значимые для местного населения проблемы, решение которых положительно скажется на имидже кандидата. Для каждого города целую цидулю сочиняют -- там и проблемы настоящие, а не имитаторы: бедственное положение в здравоохранении, то, что больные дети даже в реанимационном отделении голодают, или разворовывание бюджетных денег. Анализируют местную прессу, узнают, какие горячительные напитки пьют аборигены и за какую футбольную команду болеют. Разведчики выясняют расклад политических карт, советуют, с кем из местных бонз встретиться, кого обласкать, кого проигнорировать. Вполне серьезные разработки. Ну и частности -- к какому монументу цветы, на какой улице спонтанная остановка и так далее. -- И так далее. -- Лизавета лукаво улыбнулась. -- Монотонная работенка. Этакий политический маркетинг... -- Да, что-то в этом роде. Заказ основного претендента -- хороший заказ, денежный. Да и вообще, в Москве основные деньги крутятся, -- вздохнул глава компании "Перигор". Все петербургские предприниматели -- и те, кто занимается программным обеспечением, и продавцы позолоченных унитазов -- при каждом удобном случае с неподдельной завистью поминают московские финансы, московские контракты и легкую столичную бизнес-жизнь. Поставщики предвыборных советов, как выяснилось, не исключение. На фоне подобных вздохов и стонов забавными выглядят грезы о превращении губернского Санкт-Петербурга в международный банковский центр и связанный с этой метаморфозой невиданный приток капиталов. Метаморфоза, которая после жалоб деловых людей кажется не более реальной, чем превращение Дафны в дерево, а Адониса -- в гиацинт. -- Вы так выразительно вздыхаете. Неужели Целуев допущен к московскому пирогу? -- Конечно! Я, пожалуй, добавлю коньячку. Вы как? -- У меня еще осталось вино... Пока психолог Кокошкин ходил за очередной порцией утреннего коньяка, Лизавета раздумывала о природе ненависти вообще и ненависти двух консультантов, в частности: в том, что они ненавидят друг друга, сомнений не было. Еще она думала о том, как частная ненависть влияет на судьбы стран и народов. Подножка при поступлении в аспирантуру, еще пара столь же локальных гадостей. В результате два ученых готовы разодрать один другого на кусочки, словно маралы в ходе брачных игр. Волею судьбы оба крутятся в сфере политики, оба так или иначе связаны с крупными деятелями. А ведь все социологические прогнозы, политологические советы и стратегические научные концепции зависят и от личных отношений совершенно малозначительных граждан. Консультант А, нанятый политиком Б, ненавидит консультанта В, который работает уже на политика Г. В результате Б и Г передрались и готовы палить друг в друга из пушек. А один из них сидит в парламенте. А другой... Всю пальбу, получается, подстроил консультант, написавший патрону в докладной, что научно-объективно Г -- его конкурент по жизни и к тому же крайне любим народными массами, следовательно, его лучше убрать. Мысленно нарисовав гипотетическую пружину, которая правит миром, Лизавета ужаснулась: "Боже, что я несу?!" Ужасаться и бредить в том же духе далее не получилось -- вернулся Игорь Кокошкин. Грузно опустившись на хрупкий стульчик, он сделал вид, что забыл, о чем шла речь: -- О чем мы говорили? Тему беседы Лизавета не забывала ни при каких обстоятельствах. -- О столичных заказах, которые перепадали... -- Вот именно, что перепадали... Все дело в связях: кто кого кому порекомендовал. Олежек тут был в порядке. А московский заказ... Лизавете надоело его нытье: -- Вы и на местных неплохо зарабатываете. То Думу выбирают, то Законодательное собрание, то губернатора. Так что не бедствуете! -- Оно, конечно, так, -- согласился вечно печальный Кокошкин, -- но почему-то на моем счете в банке нулей меньше, чем у Целуева. -- Кто ж виноват, что он лучше работает! Комплимент врагу выбил психолога из привычного грустного равновесия: -- Кто? Он? Да он элементарных приемов не знает, хватается за что попало и цены заламывает. У нас, к сожалению, пока еще думают, что раз дорого, значит, хорошо. Хотя сейчас уже начинают разбираться, что Олежек за фрукт и с чем его едят. Он ведь полез совсем в странные истории. Готовит невесть что. Нанимает специалистов втемную! -- Кокошкин прищурил левый глаз, а правый и вовсе закрыл, дабы развеять все Лизаветины сомнения относительно моральной чистоплотности и научной состоятельности его коллеги. -- Это в каком смысле -- "втемную"?.. -- Лизавета выпрямилась и внутренне напряглась, почувствовав, что они добрались до горячего и она все же узнает, почему Целуев так странно общался с Сашей Маневичем во время неполучившегося интервью. -- Как можно нанять специалиста, не объяснив ему, что делать? И если втемную, то как вы об этом узнали? -- Слухи просачиваются... -- Кокошкин опять принялся терзать стакан. -- В нашем деле принято хвастаться заказами и клиентами. А он делает какую-то работу, приглашает разных специалистов, но никто не знает, на кого он пашет. -- Ну, в политике есть и совсекретные области. Кроме коммерческой, бывают еще политические тайны. Может, его клиент готовит оружие возмездия и не хочет раньше времени светиться? -- Может. Только странное оно, это оружие. Олег нанимает мастеров по сценической речи и сценодвижению. А еще за хорошие деньги он заказал у одного фотокора серию непонятных снимков. Мы как-то пили с этим парнем, так он сам удивлялся: ему оплатили командировки, и он снимал лидеров разных партий и движений, в том числе кандидатов в президенты, но нужно было снимать только движение: идет, садится в машину, выходит из самолета. -- Ну и что? -- Лизавета с трудом разыгрывала равнодушие. -- Парадокс: парень не знает, что и зачем снимает. Учителя сами не знают, кого учат и зачем. Я тут приглашал недавно педагога -- надо было позаниматься речью с доверенным лицом одного кандидата в Петербурге, тот не говорил, а мямлил. Эту женщину, педагога, я давно знаю, классная училка, просто волшебница, два урока -- и вместо мямли получается Цицерон, причем безо всяких камешков. -- Камешки использовал Демосфен, -- осторожно поправила психолога Лизавета. Но Кокошкин был слишком увлечен повествованием. -- Не важно. Речевик, старорежимная такая тетечка, в пенсне и крахмальной блузке с рюшами, рассказала мне, что недели две назад учила неизвестного ей типа говорить точно так же, как другой столь же неизвестный ей тип. -- То есть? -- ошалело переспросила Лизавета. -- То и есть. Я сам обалдел. Ей показали видеопленку, на которой сидел, ходил, говорил абсолютно незнакомый ей мужчина, и попросили научить говорить точно так же другого парня. Потом предъявили парня. -- А она? -- Что -- она! Она научила. Я же сказал, волшебница. Вот такие причуды. -- Кокошкин горестно вздохнул. -- И если вы считаете, что здесь все чисто, то... Лизавета так не считала, но вдаваться в подробности ей не хотелось. Она допила вино и принялась прощаться: -- Спасибо за помощь. Ничего не возразишь, необычный заказ у вашего Целуева. -- Он такой же мой, как и ваш, -- буркнул Кокошкин. -- Минуту, я вас провожу. Психолог допил вторую дозу коньяка и заторопился следом за девушкой. Галантный президент фирмы "Перигор" довел Лизавету до телецентра. О странностях Целуева они больше не говорили. Теперь болтовня была вполне светской, но с политическим уклоном. Попрощались на паперти -- так весь Петербург называет ступени у телевизионного центра. Название утвердилось после памятных митингов в поддержку "Секунд", когда старушки подбрасывали в костры не традиционные во времена сожжения Яна Гуса вязанки хвороста, а целые бревна. Откланялся психолог эффектно -- так, словно решил напоследок доказать, что он не плакса, каким казался во время разговора, а подлинный мастер психологического трюка. Он по всем правилам склонился к Лизаветиной руке (большая редкость в наши дни, сейчас почему-то принято тянуть дамскую ручку к губам, а не приникать к ней с поклоном), мастерски исполнил поцелуй, потом ласково произнес "До свидания" и, как вежливый человек, секунд тридцать смотрел вслед Лизавете. Потом повернулся и уселся в подкативший "Опель-рекорд". Лизавета, разглядевшая представление боковым зрением, хмыкнула. Унылый психолог разыгрывал свою партию. Он притворялся откровенным плаксивым простаком, а потом дал понять, что его поза -- только игра. Теперь Лизавета не могла сказать с точностью, кто в данный момент ведет в счете -- он или она. В редакции было тихо и пусто. Те, кто впрягся в работу с утра, -- уже на съемках, остальные появятся не раньше часу дня. Лизаветин кабинет тоже был тих и пуст. На полу белела подсунутая под дверь записка -- от ранней пташки, от трудоголика Маневича: "Звонил, звонил и звонил! Дома тебя нет, и вообще никого нет. Нашли Леночку, уехал в отделение. Отыщи меня непременно. У-у-у, злыдня!" Записки от Маневича всегда отличались крайней эмоциональностью и неопределенностью. Как она могла найти человека, уехавшего неизвестно когда, неизвестно на сколько и неизвестно в какое отделение? ОТКРЫТЫЙ УРОК Лизавета запихнула записку Маневича в папку и автоматически, по привычке, включила компьютер. Действия опытного работника, будь то слесарь, продавец или министр, всегда доведены до автоматизма. Бармен недрогнувшей рукой наполняет стаканы на слух, по булькам, пресс-секретарь политического мандарина, выйдя к журналистам, надувает щеки и пыхтит после каждого заданного вопроса, чтобы любое произнесенное от лица босса слово стало весомым, как гиря. Толковый ведущий программы новостей, едва войдя в рабочий кабинет, включает компьютер и просматривает сообщения информационных агентств. Даже если ведущий в этот день не работает, он все равно следит за событиями, чтобы быть в курсе, чтобы не заблудиться в информационных дебрях. Выпасть из информации проще простого. Достаточно неделю не читать газет, не следить за агентствами, не включать телевизор. И тогда для тебя, дремучего, известие об уходе Билла Гейтса превратится в новость, хотя компьютерный магнат оставил пост руководителя "Майкрософт" неделю назад и об этом знает даже кот короля Свазиленда Мсвати Третьего. Строго говоря, новость -- это то, что случилось сегодня или, в крайнем случае, вчера. Есть еще особые новости -- давнишние, но тщательно от всех скрываемые. Тогда новость -- это то, о чем мир, страна, город узнали сегодня. Все остальное -- беллетристика и отсутствие профессионализма. Лизавета давно научилась прочитывать сообщения одним взглядом, ориентируясь на ключевые слова. Но в этот раз не очень получалось. В голову лезли вопросы, к работе и новостям касательства не имеющие. Где нашли Леночку? Почему Саша поехал в отделение? Где сейчас сама Леночка? Если принять на веру утверждение Кокошкина о том, что его коллега нанимал специалистов "втемную", можно предположить, что Леночка и была таким специалистом. Ведь если хочешь добиться полного сходства, мало научить человека ходить и сидеть так, как это делает прототип. Леночку наняли, чтобы она разработала грим. А раз работа секретная, на это недвусмысленно намекал Кокошкин, то гримершу спрятали. Теперь же, когда она справилась, -- отпустили. Тогда выходит, что хоть в этой части все в порядке. Надо будет расспросить Леночку, кого она копировала. Если, конечно, ей захочется отвечать на вопросы... Лизавета старательно гнала вопросы и предположения. Нет смысла гадать на кофейной гуще, если скоро объявится Саша, а может, и сама Леночка. И она старательно вникала в тексты утренних сообщений. Работая с агентствами, важно знать, на что следует обратить внимание, а на что -- нет. У каждого агентства, как и у человека, -- свой почерк. ИТАР-ТАСС сразу выпихивает в сети полученную информацию. Тассовские статьи приходят быстрее других, но отличаются длиннотами и старомодным стилем: много лирики, мало сенсационности. Именно сенсационности, а не сенсаций: каждое не желтое информагентство распространяет приблизительно одинаковое число сенсаций в неделю. В тассовских материалах нет стилистических оборотов, которые превращают обыкновенный указ о присвоении почетных званий в список чиновных падений и взлетов. Два или три раза в день присылает свои подборки респектабельный и солидный "Интерфакс". Там работают серьезно, умело сочетая формальную беспристрастность изложения, умеренную оперативность и скандальность, прикрытую флером объективности. "Постфактум" -- видимо, чтобы оправдать свое название, -- присылает сообщения со значительным опозданием, как правило, то, что уже отработали другие. Но порой в мутном потоке старья промелькнет действительно неожиданный фактик, вполне тянущий на общероссийскую новость номер один. "Северо-Запад" работает по географическому принципу -- новости только с севера России или только с запада. Правда, в погоне за географией там почему-то забывают о времени, и статья с пометкой "21 февраля" вдруг приходит 25-го. "ИМА-пресс" специализируется на новостийных "гэгах", посмехушках, казусах и ляпсусах. Именно это агентство снабжает газеты, радио и телевидение байками о козах, пристрастившихся к чтению "Советской России", и о заводах, где зарплату выдают керенками по причине отсутствия наличных. Еще есть скучноватое Российское информационное агентство с длинными сводками "Российского курьера". Правда, именно это агентство очень часто первым рассылает вести о громких околокремлевских разборках. Лизавета машинально помечала нужные блоки информации. Она любила работать с компьютером, поскольку пришла на студию на излете телетайпной эры, когда редакторы и ведущие еще бродили по коридорам, обмотанные рулонами желтоватой бумаги, -- телетайпные ленты кроились и перекраивались. Надо было прочитать все информации и из тысячи выбрать нужные десять-пятнадцать. За сводки новостей сражались ведущие выпусков, выходящих в разное время. Информашки старались перехватить пронырливые администраторы. Из-за них интриговали и вредничали. Телетайпная лента тогда была предметом первой необходимости -- ее использовали как скатерть на дружеских пирушках, на ней писали служебные и личные записки, неприхотливые сотрудники находили и другое, иногда называемое прямым, применение желтой плотной ленте с темными точечками необработанной целлюлозы и текстами "тассовок". Долгое время ТАСС, "уполномоченный заявить", был единственным информационным агентством на территории СССР, и именно название этого гиганта стало словом, обозначавшим любое сообщение агентства. Так что телетайпы и Телеграфное агентство Советского Союза повлияли на газетно-телевизионную жизнь и с лингвистической, и с бытовой точек зрения. Теперь телетайпные аппараты кажутся такой же древностью, как и этрусские вазы, -- их отправили в ссылку на склад, чтобы не пропали и могли бы порадовать археологов третьего тысячелетия... В комнате, где гремели шумные аппараты, устроили видеотеку. А все корреспонденты и редакторы стройными шеренгами отправились овладевать компьютерной грамотой, часто не вполне владея грамотой обыкновенной. Компьютеры сделали жизнь журналиста проще. Компьютеры и особенно глобальные и локальные сети должны были превратить журналистов, по крайней мере, телевизионных, в любителей тишины и покоя: выбрал информашки, составил текст, переслал редактору, получил его обратно с правкой, исправил по-своему, заслал обратно, потом, тоже при помощи кнопок, отправил уже согласованный материал на телесуфлер, тоже с некоторых пор компьютерный. И ни гугу. Тишь да гладь, да божья благодать. Но природа телевизионной работы не терпит тишины. Телевизионным людям необходимы азарт и общение. Иначе зрители, с которыми они общаются, умрут от скуки. Поэтому журналисты, вооруженные новейшими технологиями, продолжали переругиваться и перешучиваться давно испытанным старым способом -- вслух. И гвалт в горячие ча