ожет быть искусственный инсульт? -- вдруг подал голос Савва. Лизавета искоса посмотрела на коллегу. Савва славился умением осторожно выражаться. Вот и теперь, вместо прямого вопроса -- не отравили ли Леночку Кац чем-нибудь? -- он спрашивает про гипотетический искусственный инсульт. Доктор вздохнул. -- Теоретически это вполне возможно. Ввести человеку соответствующее лекарство, вызывающее резкое повышение давления. Вот, например, клофелин вызывает понижение давления, и им широко пользуются для отравлений... Так что... -- Может быть, отравление лекарством? -- жадно вцепился в доктора Савельев. Это был тоже типичный его прием -- Савва формулировал вопросы крайне осторожно, но уж если собеседник проговаривался, он вцеплялся в него, как питбуль. Только в бюро судебно-медицинской экспертизы работают не безответственные болтуны, а классные специалисты, что врач немедленно и доказал. -- Нет, этого я не говорил. Теоретически возможно вызвать инсульт, но тогда анализы покажут сверхсодержание какого-нибудь препарата. Химия, знаете ли.. Разве что... -- Он помедлил, раздумывая, посвящать ли двух репортеров в свои мысли. -- Конечно, бывает яд, который бесследно разлагается за один-два часа, а тело вашей сотрудницы нашли на четвертый день после смерти. Но это уже работа спецслужб, причем хорошо оснащенных спецслужб. Могли за вашим гримером охотиться спецслужбы? На сей странный вопрос гости отвечать не стали. А Савва задал встречный вопрос: -- Значит, это могло быть убийство? Вы так сказали? Патологоанатом опять вздохнул. -- Не говорил я ничего подобного... Чтобы решиться на такое заявление, я должен был бы провести специальные анализы. А они -- вещь дорогостоящая. Как у нас с деньгами, вы знаете, да и не было в данном случае причин подозревать столь изощренный способ убийства. А чисто теоретически -- все возможно. Но теперь мы уже и не узнаем. Здесь есть пометка, что получено разрешение на похороны. -- Спасибо. -- Лизавета встала первой. Патологоанатом по-старомодному простился и даже проводил их до дверей кабинета. Очень воспитанный врач. Савва же счел его манерным. Видимо, из зависти... Не любившая ждать Лизавета, которой крепкоголовые богатыри, удобно расположившиеся на приступочках, нравились все меньше и меньше, решила вступиться за врача: -- Мы пришли к нему без приглашения, тем не менее он не заставлял нас ждать! -- Пятнадцать минут ожидания допускается протоколом! -- опять возмутился Савва. -- Тоже нашел, протокольное мероприятие! -- сказала Лизавета и через секунду добавила: -- Может, я и одета неподобающим образом? -- Да уж, телезвезде не пристало шляться там и сям в джинсах! Лизавета уже оскалилась, чтобы дать нахалу отпор, но ее опередили. -- Что вы, Елизавете Алексеевне джинсы идут. И вообще, женщина с такой прекрасной фигурой может себе позволить что угодно, любой костюм, -- заявил некто, стоявший у нее за спиной. Некто подошел так незаметно и ввязался в их тихий разговор так неожиданно, что Лизавета и Савва от неожиданности подпрыгнули в креслах. -- Сидите, сидите, -- успокоил гостей любитель внезапных появлений. Он произнес это столь вальяжно и снисходительно, будто не сомневался, что визитеры собирались приветствовать его, стоя по стойке "смирно". Облик человека создавал впечатление какой-то намеренной вертикальности. И слегка курносый нос с маленькой бульбочкой, и раздвоенный подбородок, и волевой рот с легкой улыбкой в уголках губ, и даже коротко стриженные волосы -- все в нем парадоксальным образом было устремлено ввысь. Да и рост, никак не меньше метра девяноста, позволял смотреть на окружающих сверху вниз. Одет он был, как и четверо крепышей, весьма скромно: темно-серые брюки с кинжальными стрелками, водолазка белей белого и пестрый пиджак, дамы называют такую расцветку "гусиные лапки". -- Здравствуйте. Значит, вы представляете наши "Новости", и если я правильно понял Савву Артемьича... -- Вертикальный человек посмаковал Саввино и впрямь "пахнущее русским духом" имя и не удержался от комментария: -- Какая прелесть эти старорусские имена! Вы, как я понял, заинтересовались нашей школой! И Савва Артемьич, -- теперь он повторил имя менее смачно, -- пригласил для предварительной беседы очаровательную Елизавету Алексеевну. -- Хозяин школы четко, по-военному кивнул: -- Рад приветствовать вас в этих скромных стенах. Помещение, в котором они находились, менее всего походило на "скромные стены". Лизавета отреагировала на лицемерие мгновенно, как спаниель на утку: -- И как мы можем вас называть в этих скромных стенах? -- Ха, -- обозначил смех хозяин. -- Меня можно называть Андреем Викторовичем. Если не возражаете. На этот раз Лизавете не понравился его смех, точнее, призрак смеха -- назвать возглас "ха" как-то иначе было трудно. В голосе ее зазвучал яд. -- Что вы, какие возражения. Андрей Викторович -- значит Андрей Викторович. Не такая, конечно, прелесть, как Савва Артемьевич, но все же, все же... Вы правильно поняли смысл нашего визита, Андрей Викторович! -- Замечательно, тогда приступим к делу! -- Хозяин сделал вид, что не заметил ни язвительного тона Лизаветы, ни жеста Саввы, попытавшегося успокоить вдруг закусившую удила спутницу. Савельев крепко сжал ее руку, а заодно дал взглядом понять, что это -- его сюжет и Лизавета попросту не имеет права вмешиваться. Лизавета еле заметно повела ресницами -- она действительно повела себя не по-товарищески, столь рьяно бросившись окучивать совершенно не свои грядки. -- Мы договорились о репортаже и... -- начал Савва. -- Мы договорились лишь о том, что поговорим о репортаже, -- мягко перебил его хозяин. -- Пусть так. Давайте говорить. Что же это у вас за школа такая? -- Савва сразу дал понять, что для журналиста говорить о чем-либо и задавать вопросы -- одно и то же. Андрей Викторович охотно ответил: -- Школа телохранителей. В наше время люди озабочены собственной безопасностью. Не только у нас в России. Всюду. Квалифицированный специалист, который помогает хозяину сберечь жизнь, здоровье и деньги, ценится на вес золота. А мы таких специалистов готовим. Причем готовим очень хорошо. -- Андрей Викторович мягко шагнул к столику с аппаратурой, взял пульт дистанционного управления, именуемый в просторечии "ленивкой", и включил телевизор и видеомагнитофон. -- Вы люди телевизионные, любите картинку, вам так понятнее, я знаю. Поэтому вот, смотрите, это наша работа. Фильм, им показанный, был не просто профессиональным кино о профессии, -- он был снят на голливудском уровне. Только в Голливуде умеют одинаково хорошо и четко снимать яростные перестрелки, эффектные погони, стремительные атаки, драки на ножах, поединки каратистов и простонародный мордобой. Закадрового текста не было, но и нужды в нем не было тоже. Вот ребята в черных "пижамах", на профессиональном языке -- кимоно, входят в зал и умело швыряют друг друга на татами. Вот они же, но уже в черных комбинезонах, выходят на линию огня в хорошо оборудованном тире -- все стреляют просто замечательно. Они же демонстрируют свои успехи в кулачном бою. По очереди показывают класс за рулем автомобиля и за рычагами бронетранспортера. Штурмуют отвесную стену. Вот они же уже не в учебных, а в полевых условиях обезвреживают подосланных к хозяину убийц. Все обставлено очень натурально: нападающие догоняют мчащийся на бешеной скорости автомобиль, из переднего окна атакующей машины показывается впечатляющее жерло какой-то базуки, но охранники не теряются. Один, расположившийся на заднем сиденье, валит подзащитного на пол. Второй открывает шквальный огонь из массивного пистолета со своего места рядом с водителем и обезвреживает сначала одного, а потом и второго наемного убийцу. "Мерседес" с нападавшими беспомощно скатывается в кювет и даже переворачивается. Эпизод номер два. Выстрел из засады. Действия телохранителей и в этом случае точны и упруги. Грохот ружейной стрельбы, машина тут же разворачивается, с переднего сиденья выкатывается один из стражников, он должен разыскать того, кто покусился на жизнь босса, второй же, опять свалив охраняемое тело на пол автомобиля, прикрывает его собой. Следующая душераздирающая сцена -- освобождение заложников. Чудный кудрявый ребенок и длинноногая красотка с зеркальными глазами, словно сошедшая со страниц "Космополитена", изображают семью босса, захваченную злобными террористами. Охрана проводит блистательную операцию по вызволению похищенных. Ловкие, вооруженные до зубов преступники и чихнуть не успевают -- падает бронированная дверь, летит в сторону кованая решетка, прикрывавшая окно, сразу с двух сторон в узилище врываются телохранители, и вот уже злоумышленники, один из которых еще секунду назад держал пистолет у виска хозяйской "жены", лежат на полу с выкрученными и скованными руками. -- Красивая работа, -- досмотрев фильм, вздохнул Савва. -- Мы готовим лучших в стране специалистов, может быть, лучших в мире, -- надменно отозвался Андрей Викторович. -- И где же вы их прячете? Или они слишком заняты на съемках? -- опять не выдержала и вмешалась в разговор Лизавета. Кино показалось ей откровенно трюкаческим, рассчитанным на то, чтобы произвести впечатление на богатеньких и готовых тратить деньги дилетантов. Сама она специалистом в охранном деле не была, но от фильма пахло Голливудом, мерещились спецэффекты, каскадеры, режиссер на площадке крана и ассистенты с мегафонами и радиотелефонами. -- Здесь нет ни одного спецэффекта, все снималось натурально. -- Оказывается, Андрей Викторович почти умел читать мысли. -- А специалисты наши работают в разных местах. -- Что-то не видно их работы. Всякие "Альфы" и "Беты" действуют довольно беспомощно, своих же кладут порой, а вы говорите о лучших в мире специалистах... -- Я не сказал, что мы учим людей из госструктур. Это им не по карману, курс обучения одного бойца весьма дорог. А мы не филантропы. -- Андрей Викторович выключил видеомагнитофон. Телевизионный автомат врубил первую программу, где как раз шли новости. -- Кому же тогда по карману? И где вы достали учителей? С других планет? -- опять принялась нападать Лизавета. Она не любила расплывчатые высказывания. Андрей Викторович с высоты своего довольства не услышал раздражения в голосе журналистки. -- Услугами наших выпускников пользуются преимущественно частные лица. Ну и политики, особенно те, кто еще не вплотную приблизился к кормилу и кому не положена официальная охрана. И у кого есть деньги. Повторю: наши ребята стоят дорого. -- А кто платит за "студентов"? Они же? -- По-всякому, иногда сами "студенты". Мы их, правда, так не называем. У нас в ходу слово "курсант". -- А преподает кто? Инопланетяне? -- Да, интересно, откуда берутся столь квалифицированные преподаватели? -- Савва попробовал вклиниться в разговор и смягчить общую направленность беседы. -- Мы приглашаем лучших специалистов. И по рукопашному бою, и по стрельбе. Многие, кстати, перешли к нам с государственной службы. Есть и самоучки-самородки, есть и иностранцы. Но преподаватели, если вы заметили, предпочитают обходиться без рекламы. Действительно, в фильме, посвященном работе школы, для преподавателей почему-то не нашлось места. -- Но я смогу их снять? -- осторожно поинтересовался Савва. -- Не всех, не всех, -- барственно улыбнулся Андрей Викторович. -- А что еще можно снять? -- Вас заинтересовал этот материал? -- Да, безусловно! -- Савва сделал максимально заинтересованное лицо. -- Тогда вы можете воспользоваться нашим фильмом... -- Качество... -- в один голос бросились возражать Савва и Лизавета. Но хозяин не дал им договорить и снисходительно бросил: -- Он у нас есть в профессиональном варианте, в формате "Бетакам", так что... -- Все равно... Этого мало, надо еще интервью и какие-нибудь оригинальные съемки, тренировки, что ли... иначе это, понимаете, чужой материал, такой не освоенный... -- Савва старался говорить мягко, чтобы не спугнуть потенциальную жертву репортажа, но при этом донести до нее, до жертвы, первую заповедь телерепортера: материал не считается, если ты не снял его сам. -- Понимаю... Это уже детали. Мы что-нибудь придумаем, чтобы показать вам все, что вы хотите увидеть, и при этом не... -- Впервые Андрей Викторович замолк не оттого, что выдерживал запланированную им самим паузу, а оттого, что не смог сразу найти подходящее слово. -- Не... травмировать наших людей. Но Лизавете в его заминке почудилось совсем другое слово, ей показалось, будто он хотел сказать "не засвечивать наших людей". Она опять разозлилась и вспомнила совсем другую школу, школу, упомянув о которой, умер веселый толстяк в парламентском центре. Эта школа двойников становилась ее кошмаром, ее навязчивой идеей. -- Похоже на центр подготовки террористов, а не респектабельных телохранителей, -- едко сказала она Савва снова разрядил обстановку: -- А где вы проводите тренировки? Можно посмотреть? -- Хоть сейчас. Зал, в котором идут занятия, находится здесь. Один из залов, -- поправился хозяин, поймав наполненный скепсисом Лизаветин взгляд. -- Прошу! -- Он встал и гостеприимно взмахнул рукой, приглашая гостей следовать за собой. Помещение действительно находилось рядом с приемной. Лизавета сразу узнала показанный в рекламном ролике зал с татами на полу. В нем действительно шли занятия. Два жилистых парня, облаченные в черные кимоно, отрабатывали прием, похожий на замысловатую подсечку. На пришельцев они не обратили ни малейшего внимания, знай лупили друг друга по щиколоткам и закидывали руки за спину противника. Все опять выглядело очень театрально -- одинаково черные кимоно, отточенные движения, будто парни долго и старательно репетировали этот боевой танец. Издалека они выглядели очень похожими, почти двойниками. Оба накачанные, оба среднего роста, оба в черном. -- Черная одежда -- ваш фирменный стиль? -- хмыкнула Лизавета. -- Получается, что да. Хотя специально этим никто не занимался, -- ответил Андрей Викторович. -- А это курсанты? С ними можно поговорить? -- Сразу видно профессиональную хватку Саввы Артемьича, -- сказал хозяин. Лизавета опять чуть не вспылила. Чванливый властитель школы телохранителей даже льстить умудрялся свысока. Но Андрей Викторович и в этот раз предпочел не заметил ее недовольную гримаску. -- Сейчас они заняты. А когда надо будет, мы все организуем... -- Вы здесь кем работаете? Пресс-атташе? -- спросила Лизавета. Хозяин ничуть не обиделся и важно изрек: -- Контактами с прессой занимаюсь тоже я... -- А еще чем? -- не унималась Лизавета. -- Можете считать меня директором школы. -- Директор школы телохранителей -- это звучит! Савва в третий или в тридцатый раз сделал большие глаза, призывая Лизавету не лезть не в свое дело, и опять бросился спасать свой репортаж: -- Значит, договорились. Можно это будет снять в субботу? -- Когда угодно, -- развел руками Андрей Викторович. -- Тогда созвонимся. Спасибо, -- поспешил распрощаться Савва. Он явно опасался, что Лизавета очередным дурацким вопросом все же достанет непробиваемого пока хозяина. -- Всего доброго! Провожать гостей до двери в этом заведении было не принято. Впрочем, выход Савва и Лизавета нашли без труда. И оказались на Надеждинской. -- Ты совсем обнаглела, -- немедленно набросился на коллегу Савва. -- Не умеешь держать язычок на привязи -- молчи. Чуть сюжет не сорвала! -- Ты что, испугался, что твой ласковый и нежный зверь вдруг взбунтуется и откажется делать сюжет? Если он согласился с тобой встретиться, значит, ему это нужно раз в триста больше, чем тебе! Интересно почему? Ты вообще как их нашел? -- Случайно. -- Савва робко улыбнулся. Он был застенчивым молодым человеком, хотя и играл мрачного, все изведавшего Печорина или одинокого, тоже все познавшего Чайлд Гарольда. -- Мы здесь снимали напротив -- тройня родилась, молодую мамочку еще мэр поздравлял. Потом вышли, ну и... -- Савва замялся, -- остановились покурить. А здесь во дворике два мужика дерутся. Даже не дерутся, а как в боевике играют. Треск от ударов стоит невероятный, руки-ноги вертятся, как мельницы, но оба целы-невредимы. Мы со Славиком Гайским были, тот просто восхитился, камеру включил, снимает. Мужики нас заметили не сразу, а когда заметили и остановились, я подошел спросить, кто они такие и откуда. Потом этот Андрей Викторович выскочил. Они здесь махались, во дворе. -- И что? Андрей Викторович пришел в восторг, увидев популярного корреспондента популярной городской программы новостей? Он сразу же предложил сделать сюжет? Этакий любитель городской прессы... -- Не совсем так. -- Савва опять застенчиво улыбнулся. В глубине души он был уверен, что все должно происходить именно подобным образом. -- Не совсем. Я, разумеется, представился, спросил, что происходит. Они ответили, что это школа телохранителей, открытая при частном детективном и охранном бюро "Роланд". Мы разговорились. Сегодня об этом упомянуто не было, но на самом деле с этими школами и детективными бюро -- проблема, и не маленькая. Их пытаются изничтожить. А почему, собственно?.. -- Савва, ты глупенький или прикидываешься? Или газет не читаешь? -- Как тебя понимать? -- невозмутимо поинтересовался Савва. -- А так, что только ленивый не писал о том, что, прикрываясь лицензиями на ведение частной детективной и охранной деятельности, работают банды рэкетиров. Очень удобная легенда -- под этим соусом можно и хазу для быков отделать, и разрешение на ношение оружия получить, и счет открыть, чтобы "охраняемые" гнали деньги не черным налом, а переводили в банк, чин чинарем. -- Не все же такие, а их под одну гребенку стригут. Есть частные детективы и из бывших милиционеров. -- Есть, есть... Много чего есть... Вход в школу телохранителей был с улицы. Лизавета огляделась. -- Однако занятное местечко... Похоже, тут на целый квартал никаких жильцов, кроме твоих "телохранителей". Вдоль Надеждинской вплоть до Малой Итальянской стояли дома, ожидающие капитального ремонта. Причем не просто опустевшие, а тщательно законсервированные. Двери и окна на первых этажах были замурованы -- мышь не проскочит. Все окна выше наглухо забиты листовым железом, даже на чердачных окошках заглушки. Подворотни тоже перекрыты железными воротами. В результате получились дома без окон, без дверей. Коробки. Лизавета дотронулась до мощного висячего замка на воротах -- он сильно отличался от того, что они с Сашей видели на дверях подвала, в котором нашли тело Леночки Кац. -- Это местная жилконтора от бомжей повесила. Хорошо работают, образцово-показательный ЖЭК! Замок класса "цербер", тщательно забитые окна и двери -- и все это в необитаемом здании, в то время как и жилые дома стоят голые-босые -- стекла выбиты, двери заштопаны фанерками. Местные хозяйственники наверняка потратили все деньги на консервацию трех домов на Надеждинской. -- Ты права. Занятное местечко. С торца вход в эту школу -- и никаких соседей! Мне еще в тот раз оно затейным показалось. Молодые люди шли вдоль совершенно слепого здания. Все как положено: на облупившихся стенах -- обрывки коммерческих объявлений и предвыборных плакатов, на земле, вперемешку со снегом, -- битое стекло, неизбежный строительный мусор, палки, осколки кирпичей. Лизавета с Саввой остановились на перекрестке. -- А с той стороны вы осматривали? Савва отрицательно мотнул головой. Они свернули на Малую Итальянскую. Последний дом необитаемого квартала был отделен от остальных зданий довольно широким проходом. Не подворотней, которую можно перекрыть воротами, а ничем не заполненным, пустым пространством. Лизавета запрокинула голову: -- И здесь все до самой крыши задраено. Загадка природы. Может, какие коммерсанты этот дом арендовали? Под склад? -- Она вспомнила, что даже затопленный подвал использовали "под склад", правда, там потом нашли мертвое тело Леночки. Савве она про подвал рассказала, еще когда они ехали на Екатерининский. Савва дотронулся до кирпичей, которыми были заложены все оконные проемы. -- А как они товар забирают -- при помощи вертолета? -- Наши могут и вертолетом... Особенно наши мафиози. А что? -- вдруг загорелся Савва. -- Не исключено, они хранят здесь оружие или наркотики... -- Ага, а это секретный код... -- Лизавета прочитала размашистую надпись мелом: -- "Майк плюс Боб равняется любовь". Нет уж, тут скорее пристанище гомосексуалистов. А что? Снаружи запустение, внутри уютные любовные гнездышки. Знаешь, сколько их здесь может поместиться? -- Точно, и под покровом темноты голубые парочки пробираются сюда, у каждого в руках ключ вон от той двери... Савва был прав -- рачительные хозяева замуровали не все двери расселенных домов. В дальнем углу дверь -- явно не парадного, а черного входа или даже входа в котельную -- была не заложена кирпичами, а закрыта броней. На ней висел такой же замок, что и на воротах с другой стороны дома. Савва подошел к маленькой бронированной дверце в стене и с силой постучал. Как и следовало ожидать, никто не отозвался. -- Качественная работа, заботятся геи о своей безопасности, ничего не скажешь... -- Так ведь у нас не Сан-Франциско, у нас еще не все прогрессивно относятся ко всяческим меньшинствам, -- ответила Лизавета. -- Ладно, пошли, в подозрительное ты меня привел местечко. Может, и школа телохранителей здесь не случайно? -- Она говорила про одну школу, а думала про другую, про ту, которой так боялся упавший на пол весельчак в бежевом костюме и следы которой они нашли в Петербурге. -- А ведь точно, -- азартно отозвался Савва. -- Надо бы понаблюдать за ними. -- Не дури, здесь тебе крепкие парни с пестиками понаблюдают! -- Лизавете вдруг стало страшно. Бывает такой липкий, бессознательный страх, когда боишься не чего-нибудь конкретного, а боишься вообще. -- Лучше поехали домой! Они вернулись к многострадальной Саввиной "копейке", раздолбанной и исцарапанной до невозможности. Савва возвел в абсолют знаменитый тезис о том, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Поэтому из принципа не мыл и не чистил машину. Бегает -- и хорошо. Лизавета долго вертелась на переднем сиденье -- устраивалась так, чтобы пружины не впивались в спину и ниже. Занятая тем, как бы усесться поудобнее, она с завистью бросила взгляд на ехавшую за ними следом "Ауди" с затемненными стеклами -- там пассажирам не приходилось беспокоиться о таких пустяках, как комфорт. Всю дорогу до студии Лизавета мучилась, а когда они форсировали ямы, которых немало и в центре города, даже несколько раз вскрикнула -- плохая подвеска делала удары взбунтовавшися пружин просто нестерпимыми. Заодно Лизавета ругала Савву, который довел свои принципы до абсурда. Савва вяло отругивался и все старался свести разговор к будущему репортажу о школе телохранителей. Ни он, ни она не заметили, что "Ауди" ехала за ними до самой студии. УРОК МУЖЕСТВА День зарплаты для всех служащих -- святой день. А на телевидении, где значительная часть сотрудников, особенно творческих, в силу разных причин на службу ходит изредка, это вообще -- день всех святых. Именно в день зарплаты в кафе и буфетах выстраиваются длинные змееподобные очереди, именно в день зарплаты, а значит, дважды в месяц, можно встретить старых друзей и заклятых врагов. День зарплаты -- это еще и день общестудийной вечеринки. Все, от операторов до ведущих и от студийных техников до администраторов, стараются себя побаловать -- кто водочкой, кто винцом, а кто пирожными. День февральской зарплаты не стал исключением. Савва, Лизавета и Славик Гайский сидели в Лизаветином кабинете и пили чай с коньяком и тортом. Торт принес Славик, он почему-то решил сделать Лизавете подарок. Какой и к какому празднику, непонятно. Из его путанных объяснений получалось, что это либо заблаговременное поздравление с Восьмым марта, либо страшно запоздалое приветствие к Дню печати, который с некоторых пор празднуется у нас в России 13 января, то ли просто торт в ясный зимний день. Лизавета не успела толком разобраться, как появился Савва. Он внимательно осмотрел и даже обнюхал торт, купленный не где-нибудь, а во французской кондитерской "Тритэ", признал его удовлетворительным и заявил, что пить голый чай с тортом в день зарплаты -- извращение. И тут же пригласил Славика прогуляться до израильского магазина на Каменноостровском, куда, по его данным, завезли вполне пристойный армянский коньяк, и по разумной цене. Савва вообще уделял много внимания этой теме. Когда они вернулись с бутылкой, приготовленный Лизаветой чай был разлит по чашкам из небьющегося стекла, а коньяк -- по фаянсовым японским стопочкам, и Савва затеял долгий разговор на тему "Соотношение "цена -- качество" в России и в мире". Тут было что сказать всем и каждому. Лизавета посетовала, что в бутиках под видом эксклюзивной одежды продают обыкновенный корейский ширпотреб. Славик тут же вспомнил, сколько сюжетов он снял на подпольных винокуренных заводиках, где гонят бодягу. А раз ее гонят в таких количествах, значит, и продают не меньше. Не в Израиль же экспортируют! Савва же, как и подобает резонеру, делал выводы: -- Это все-таки коньяк, не опускаются израильтяне до торговли бодягой. -- Он сделал маленький глоток и зажмурился от удовольствия. -- Не то что наши. Пока российский бизнес не научится работать в условиях нормальных, а не бешеных прибылей, все так и будет. Это ведь французишки с англичанами и немчурой довольствуются жалкими тринадцатью процентами, а наш без ста-двухсотпроцентной накрутки и с дивана не слезет! К тому же еще классики писали, что русский купец чувствует себя человеком лишь тогда, когда продает подгнивший или залежалый товар. В противном случае ему кажется, что его обманули. -- Савва темпераментно махнул рукой и чуть не уронил рюмку. -- Они страдают, торгуя качественными продуктами. Особенно по разумной цене! Лизавета подвинула его фаянсовую стопку ближе к центру журнального столика. -- У меня такое впечатление, что в свое время рекламный слоган для "Доси" придумал ты! Но это вовсе не означает, что надо стопки бить. Они качественные и дороги мне как подарок. -- И вообще, не бить, а пить надо, -- схватился за бутылку Славик. После второй рюмки они перешли к обсуждению местных новостей. Славик поведал о новом невиданном драконстве, учиненном главным режиссером "Новостей". -- Он теперь требует, чтобы мы постоянно сидели в операторской комнате. Причем все, кто стоит в расписании. Даже если сюжетов нет и не предвидится, а до окончания смены двадцать минут. Вовка ушел в столовую, ему влепили выговор. -- А что, в столовую тоже нельзя? -- с интересом посмотрела на оператора Лизавета. Славик грустно покачал головой. -- Не-а, он говорит, мы все время должны быть под рукой. Потому что пора горячая -- выборы. -- Он КЗОТ читал? -- задал риторический вопрос Савва и сам же ответил: -- Впрочем, КЗОТ давно уже не в моде. Но он все-таки зверь. Очередное зверство, учиненное главным режиссером, казалось вдвойне противным потому, что было бессмысленным. Можно понять и если не принять, то объяснить любые мероприятия по укреплению дисциплины. В "Петербургских новостях", как и везде, достаточно халявщиков и любителей прокатиться на чужом горбу. Операторский батальон -- не исключение. Бывали случаи, когда съемки срывались из-за того, что операторы разбегались, словно тараканы при зажженном свете, а потом долго лепили душераздирающие истории о том, что выпускающий не нашел их в кафе или в туалете. Но с некоторых пор всех операторов оснастили милыми и удобными устройствами под названием "пейджер", и теперь при желании найти любого -- не проблема. Так что решение посадить их едва ли не на цепь в операторской было чистой воды садизмом и произволом. -- Он, правда, два компьютера поставил, чтоб нам не скучно было, но есть-то все равно хочется! -- жалобно добавил Славик Гайский. -- А ты торт ешь, -- заботливо посоветовала ему Лизавета. Славик кивнул и взял большой ненецкий нож, который Лизавете прислали почитатели из Тюмени. Осторожный стук в дверь прервал светскую беседу. -- Да, -- солидно крикнул Савва и недоуменно посмотрел на Лизавету. Китайские церемонии в "информации" не в ходу. Даже когда здесь правила склонная к чинопочитанию номенклатура, все -- от главного редактора до машинистки -- были на "ты", а кабинеты стояли с распахнутыми дверями. -- Да, открыто, -- повторил приглашение Савва, а Лизавета встала, чтобы открыть дверь застенчивому посетителю. На пороге стояла гримерша. Марина выглядела усталой и измученной -- под глазами тени, в уголках рта глубокие морщины. Разительная перемена за какие-нибудь три дня, ведь Марина всегда была веселой и разговорчивой. Сейчас она явно пыталась найти нужные слова. -- Добрый день, Мариночка, -- поприветствовала гостью Лизавета, -- проходите, пожалуйста. Хотите чаю? -- И коньяку! -- Савва, сидевший в самом удобном кресле, пересел на стул, уступая лучшее место даме. -- Даже не знаю... -- выдохнула Марина и бочком пробралась к креслу мимо выдвинутого на середину комнаты столика. -- Ну пожалуйста. -- Гостеприимный Савва чуть не насильно вложил ей в руки стопку. -- А то мы будем чувствовать себя законченными алкоголиками. Марина не заставила себя уговаривать и сделала глоток коньяка. -- Я что пришла... мы тут деньги собираем Леночке на похороны. И я подумала... -- Она опустила глаза. Продолжения никто ждать не стал. Лизавета и Савва, которые были в курсе, сразу бросились к кошелькам. Их примеру последовал и Славик Гайский, который о Леночке Кац услышал впервые. -- Ой, спасибо, ребята. -- Гримерша достала наполовину исписанный лист и внесла еще три фамилии, предварительно поинтересовавшись, как зовут молодых людей. Покончив с формальностями, Марина выпила еще рюмку, раскраснелась и затараторила: -- А я тут хожу, хожу... Да у нас все замотались. Валерка, Ленин муж, совершенно вялый и беспомощный. Его понять можно, он Леночку очень любил, она ему и жена, и мать была. Заботилась о нем. У него же со здоровьем неладно. И ничего не знает, не умеет, совсем непрактичный. -- Марина говорила захлебываясь, почти без пауз, будто боялась, что ее перебьют. Но никто гримершу не прерывал. -- Сначала, когда разрешили хоронить, мы хотели крематорий, я вообще-то против, не по-христиански это, но Леночка не религиозная была, а крематорий все же дешевле. У них ведь совсем денег не оказалось. А вчера пришлось все переиграть, позвонили из этой... прокуратуры, что ли? Говорят, по закону нельзя сжигать, пока дело не закончено. -- Марина не заметила, какими взглядами обменялись Савва и Лизавета -- ведь именно вчера они ездили на Екатерининский к экспертам. -- Валерка сразу паниковать, пришлось заново договариваться. А денег кот наплакал. Мы просили у начальства выделить пособие на погребение -- как положено, из соцстраха. Они отвечают, что по месту работы родственников. Ужас какой цинизм -- Валерка не работает, Леночка сама из Брянска, у нее там старенькая мама и брат, разве пособие? Ирина, наша старшая, пыталась объяснить ситуацию, а там ни в какую. В общем, выделили матпомощь в размере оклада, полторы тыщи, все равно что кот наплакал. А Леночка на студии двадцать лет проработала. Вот мы и собираем. Так что спасибо вам, ребята. -- Марина совершенно неожиданно закончила говорить и встала. -- Я пойду, попробую еще кого-нибудь поймать, расходов-то тьма. -- А торт с чаем? -- попробовал удержать гримершу Савва, но та решительно отказалась и стала быстро пробираться к выходу из кабинета. -- Во сколько похороны? -- успела спросить Лизавета. -- Автобус в десять, от морга Мечниковской больницы, ее тело почему-то туда перевезли... -- Марина уже стояла в дверях. -- Похороны в одиннадцать на Южном кладбище. Еще раз спасибо, ребята. -- Я всегда знал, что чиновники сволочи, но чтоб такие... -- задумчиво произнес Славик, едва за Мариной захлопнулась дверь. -- За двадцать лет работы -- пятьдесят долларов, по два с полтиной в год. Вот так подохнешь под забором, и всем на тебя чихать. Кроме родственников и друзей. Ладно, помянем Леночку... Лизавета не стала рассказывать Славику, что Леночка, возможно, умерла так же, как тот человек в парламентском центре, когда они с Гайским там снимали. А может быть, и из-за той же школы двойников. ...До Южного кладбища они добирались на Саввиной машине. Лизавета позвонила ему утром и предложила съездить на похороны, а то получается, что они просто откупились. Савва отменил ранее запланированный визит в комитет по культуре, и в одиннадцать они уже добрались до места. Автобус еще не приехал. Вдвоем они стояли у входа, где ловкие старушки торговали цветами. Лизавета сжимала букет лиловых гвоздик. Савва держал ее под руку. Он заметил, что Зориной явно не по себе. Потом подъехал автобус, вышли немногочисленные провожающие. Марина помогла выбраться мужчине в черном костюме, с детским, растерянным лицом. Лизавета догадалась, что это Валерий, Леночкин муж. Еще было человек двенадцать -- гримеры, парикмахеры, пожилая женщина, одетая в дутое китайское пальто, на голове большой черный платок. В ней сразу можно было узнать провинциалку -- вероятно, Леночкина мать все-таки успела на похороны. Могильщик погрузили гроб на тележку, и печальная процессия потянулась на кладбищенскую окраину, где уже подготовили могилу. Священника не приглашали, раввина тоже. Леночка Кац не была еврейкой: фамилия досталась ей от первого мужа. Когда началось нечто вроде панихиды, Лизавета закусила губу. К гробу подошла начальница гримерного цеха, милая, чуть полноватая брюнетка с круглым лицом. Она начала говорить чуть задыхаясь: -- Леночка пришла к нам совсем молоденькой, училась у старейших мастеров, потом сама стала мастером. Но мы знали ее не только как мастера, мы знали, что она была добрым и отзывчивым человеком, про которого никто не мог сказать плохого слова. Это была правда, точнее, половина правды. О Леночке порой говорили не очень хорошо, хотя реальных оснований для этого не было -- просто многим не нравилось, что на халтуры чаще приглашают именно ее, что у нее лучше получается, что она умеет найти подход и к капризным эстрадным дивам, и к замотанным хозяйством народным артисткам, что она умеет то, чего не умеют другие, и что один раз ее даже пригласил поработать голливудский режиссер, из эстравагантности снимавший на натуре эпизод своего фильма про русскую шпионку. -- Она была очень хорошим человечком. -- Место начальницы заняла Вера Семеновна. -- Хорошим, добрым, светлым и талантливым, сильным... Неожиданно громко начал рыдать Валерий. В его рыданиях слышалось бабье повизгивание, и от этого стало особенно жутко. Вера Семеновна продолжала: -- ...И она очень рано ушла. Мы ведь даже не знали, что она так больна... -- Тихо заплакали женщины-коллеги, и только Леночкина мама смотрела куда-то вдаль, и глаза ее были сухими. Погода неожиданно испортилась. За пять минут небо заволокло тучами, и могила сразу стала выглядеть, как бездна. Цветов было до слез мало. Правда, стояли, воткнутые в снег, два пышных венка от тех, кого Леночка делала для сцены красивыми, -- от одной петербургской и одной московской эстрадной звездочки. А ведь таких звездочек, преображавшихся под руками Леночки Кац, было довольно много. "Наверное, не всем сообщили", -- утешила себя Лизавета. Она с трудом сдерживала слезы. Ей хотелось плакать и от безысходной жалости к Леночке, и от того, что студия решила поскорее о ней забыть, и от того, что веселую, недавно полную жизни женщину пришло проводить всего полтора десятка человек, и еще от того, что утрачен торжественный и многозначительный ритуал проводов. Лизавете не хватало проникнутых будущностью слов: "Мы провожаем ту, что умерла с верой в Христа в душе и с надеждой на Спасение". Хотя это глупо. Леночка, да, впрочем, и сама Лизавета не были верующими. Откуда тогда эта тоска по утешению? Почему щемит сердце? Когда Лизавету спрашивали, верит ли она в Бога, она отвечала цитатой из Канта: "Я верю в звездное небо над нами и в нравственный закон внутри нас!" Ей казалось, что именно закон, возможно, душевный инстинкт заставил человека придумать десять заповедей, выработать жизненные правила, чуть более сложные, чем "выживает сильнейший". И придумывали их повсюду -- и там, где верили в Христа, и там, где признавали пророка Мухаммеда, и там, где возносили молитвы Будде. Так нужно ли выбирать определенное вероучение? Если в сухом остатке -- все то же звездное небо и все тот же нравственный закон. Только почему-то именно сейчас Лизавете не хватало веры и надежды, которые даруют молитвы! И хотелось плакать горько и не останавливаясь. Не потому ли, что она знала, была почти уверена -- Леночка ушла из жизни не из-за внезапной болезни, а потому, что где-то перестал работать нравственный закон, кто-то растоптал законы человеческие, а значит, и Божеские? Ведь нет законов Бога без человека. А потому и звездное небо может рухнуть. Лизавета вздрогнула от внезапного деревянного стука -- это о гроб стукнулся первый комок мерзлой земли. Лизавета с трудом подавила всхлип. Она не будет плакать -- слезы бессмысленны. Над могилой установили деревянную дощечку с лаконичной надписью: Елена Михайловна Кац 6 июня 1962 -- 18 февраля 2000 Последней, кто положил букет на неправдоподобно маленький могильный холмик, была Лизавета. Шесть лиловых гвоздик. Она, присев, замешкалась, и Савва тут же испуганно спросил: -- Что с тобой? -- Ничего, все в порядке. Просто думаю об этих гадах, которые ее убили, и еще о милиции -- я здесь никого от них не заметила! А в фильмах любят показывать, как те даже на похоронах ловят убийц. -- В кино не бывает столько глухих убийств, -- тихо заметил Савва. Лизавета кивнула. -- Ты не падай духом, -- сказал Савва, когда они шли к его "жигуленку". -- Вот вернется Сашка, и мы обязательно разберемся в этом деле. Лизавета опять кивнула. -- Да. Когда вернется... Он что-то пропал. Его отпустили на три дня, а прошла уже неделя. ПЕРЕВОД НА ШЕСТИДНЕВКУ ...Лизавета повернулась к монитору и приготовилась смотреть сюжет, который стоил ей, Савве и Саше Маневичу пяти лет жизни, что не очень много, но, может, будет стоить и очень дорого, и расплачиваться придется работой, любимой работой. Саша в Москве задержался. И привез потрясающий материал. Он умудрился познакомиться с тем самым следователем прокуратуры, который работал по делу бывшего мэра Петербурга, не так давно вернувшегося в Россию после нескольких лет пребывания "в бегах". Об этом взяточном деле в Петербурге говорили долго, потом разговоры угасли, дело вроде бы закрыли, почему бывший мэр и решился пересечь границу в обратном направлении, но внезапно выяснилось, что старое не забыто. И вот чиновник прокуратуры предложил Саше сделать репортаж о ходе возобновленного следствия. Неслыханная удача. Неслыханная и невиданная в обычные дни, но вполне возможная в период предвыборной войны. И Саша привез дивный материал о том, как, кто, где и за что получал квартиры в городе на Неве, не имея прописки, не мучая семью и себя долгими очередями и не откладывая из зарплаты по зернышку, чтобы накопить требуемые для покупки квартиры дв