разглядеть что-либо было трудно. Судя по всему, они попали в коридор бывшей коммуналки: на стенах висели клочья обоев, на полу валялись куски известки и штукатурки. -- Подождите! -- Георгий вернулся в комнату, из которой они с таким трудом вырвались. Вернулся с двумя бидонами в руках. -- Это зачем? -- почему-то прошептал Саша. -- На, -- Георгий всучил Маневичу один из бидонов, -- пригодятся. И вот что... Темно, будьте осторожнее. Не бежать! Держитесь за меня! Я пойду первый! Лизавета, так и не справившаяся до конца с головокружением, послушно ухватилась за пояс его пальто. Воистину универсальное одеяние -- и склад, и противопожарное средство, и нить Ариадны. Георгий повернул налево. Он почему-то решил, что выход там. Чутье его не обмануло. Вереницей они добрались до выхода из квартиры. Георгий толкнул дверь, бросил взглялд наружу и, полуобернувшись, прошептал: -- С дублированием систем безопасности у них плоховато, понадеялись на свою броню, а на большее ума не хватило. Столько денег в это гнездо вбухали, и все равно липа. Недоноски хреновы! -- Он проговорил это с такой обидой, словно деньги, потраченные на обустройство школы телохранителей и прилегающих к ней помещений, вытащили из его собственного кармана. -- Ладно, на площадке чисто, идем вниз... На лестнице было совсем темно. Лизавета еще крепче вцепилась в пальто спасителя. Они шли, осторожно нащупывая ступеньки и стараясь не шуметь. Получалось плохо -- на лестнице валялось много строительного мусора. Спуск показался Лизавете бесконечным -- ступеньки, ступеньки, ступеньки, поворот, опять ступеньки, новый поворот... Лизавета знала, что в центре Петербурга дома преимущественно в пять этажей, семиэтажные встречаются очень редко. Но это теоретически. Сейчас ей подумалось, что они попали в небоскреб. Таких длинных лестниц в обыкновенных домах не бывает! Дверь она заметила, только когда Георгий шепнул: -- Кажется, пришли! Он открыл ногой дверь. Лизавета отскочила и зажмурилась. Ее ослепил ярчайший свет. Кто-то включил фонарик, но не простой, а суперяркий, как прожектор. Когда она открыла глаза, все было кончено -- как ни странно, в их пользу. Георгий сумел обездвижить неизвестного и заломить его руки за спину. Как он это сделал, Лизавете было не дано узнать. Прожектор отлетел в угол. -- Возьми фонарик! -- негромко распорядился Георгий. Лизавета кинулась выполнять приказание, и они с Сашей чуть не столкнулись лбами. -- Осторожнее, вы еще друг друга поубиваете! Так, отдай фонарик даме и помоги мне. Георгий в двух словах объяснил Саше, что нужно делать, и они связали оглушенного врага его же собственными брюками, предварительно опустошив карманы -- там нашлись пистолет и нож. А куртку Георгий превратил в эффективный кляп -- воротник в рот, спинка накинута на голову, рукава завязаны на затылке. Таким образом, когда поверженный противник очнется, ни кричать, ни видеть он уже не сможет. Георгий засунул нож в карман пальто, выщелкнул обойму пистолета. -- Очень неплохо! Теперь мы вооружены. "Тэтэ" штука старая, но надежная. К тому же полная обойма. -- Он снова загнал ее в рукоятку. -- Вот что, побудьте здесь, а я попробую разведать обстановочку. Георгий исчез, скрывшись в дверном проеме. Лизавета и Саша тупо разглядывали побежденного стражника. Тот даже не ворочался. Вскоре появился Георгий. -- Двор они, скорее всего, просматривают, -- сообщил он. -- Попытаемся вырваться на крышу... Свети! Лизавета нажала на кнопку фонаря. Теперь дело пошло быстрее. Они уже не ползли, нащупывая ступени, а неслись во весь дух. До пятого этажа -- все-таки это был не небоскреб, а пятиэтажка -- добежали за несколько секунд. На металлическом люке, отделяющем лестничную клетку от чердака, висел замок. Примитивный, громоздкий, висячий, с заржавевшей дужкой, он висел как воспоминание о домоуправе или дворнике в белом фартуке и с лохматой метлой. Металлическая лестница, ведущая к люку, тоже была ржавой. Маневич подергал замок. -- Труха! Может, они и окошки на крыше не законопатили? Вдруг Саша предупреждающе поднял руку и замер. Послышались быстрые шаги. Кто-то бежал по лестнице. -- Либо за нами, либо к нам. Что, в сущности, одно и то же, -- пробормотал Георгий. -- Ладно, времени нет! Он выстрелил -- дужка замка отлетела в одну сторону, сам замок в другую. Вытянувшись на верхней ступеньке навесной лесенки, Георгий уперся в люк. Что-то скрипнуло, и дверца подалась. Георгий спрыгнул на пол. -- Быстрее, быстрее. Нет, ты первый, -- скомандовал он, когда Саша, как истый джентльмен, решил пропустить Лизавету. -- Поможешь ей забраться. Саша нырнул в черную дыру, ведущую к спасению. За ним последовала Лизавета, она уже приноровилась бегать, прыгать и лазить на каблуках, в истерзанном пальто и порванной юбке. Вернее, приноровилась не обращать внимания на мелкие неудобства и не думать о том, как она выглядит. -- Живо, живо... -- Георгий ловко подсадил ее и энергично вытолкнул на чердак, когда увидел, что она схватилась за протянутую Маневичем руку. Тот втянул ее наверх. Лизавета снова ободрала колени, но даже не почувствовала боли. Перекатилась на бок и свесила голову. -- Теперь ты! -- Держи. -- Георгий протянул ей бидон с бензином. Второй бидон, оставленный Сашей, стоял у перил. Лизавета только сейчас обратила внимание, что мужчины доволокли горючку до верхнего этажа, а не бросили внизу, там же, где и связанного "телохранителя". -- Попробуйте найти окно или выход на крышу, -- тихо приказал Георгий и протянул Лизавете нож. Та испугалась: -- Без тебя? -- Увидите окно -- немедленно открывайте. Ищите! -- негромко, но властно повторил приказание Георгий. -- Живо! Он повернулся и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Тихонько присвистнул, затем откинул крышку бидона и осторожно наклонил емкость. Бензиновые струйки побежали по деревянным перилам. Саша, не слышавший и не видевший, что происходит на лестнице, дернул Лизавету за руку. -- Что он там делает? -- Поливает бензином лестницу! Сказал, что мы должны искать выход на крышу! -- А-а-а, тогда давай быстрее. Луч мощной лампы терялся в обширном помещении. Они ковыляли почти во мгле. Низкие балки то и дело заставляли пригибаться, а ноги разъезжались на гранулах керамзитового утеплителя. Лизавете мешал фонарь, мешал нож, зажатый в другой руке. Она очень боялась при падении потерять и то и другое, а отдать нож Саше не догадывалась. Время от времени Лизавета останавливалась и принималась водить фонарем, пытаясь разглядеть искомое оконце. Безуспешно. Обычно дневной свет, пробивающийся сквозь многочисленные щели, помогает обнаружить лаз на крышу. Но, как они смогли убедиться ранее, над этим домом трудились дотошные реставраторы -- реставраторы, позаботившиеся о том, чтобы ни мышь, ни таракан не сумели пробраться в здание без их ведома. -- Здесь мы ноги переломаем, а ничего не найдем, -- споткнувшись в очередной раз, прошептала Лизавета, хотя шептать не было никакой необходимости. -- Дымом пахнет. Он что, собирался поджечь лестницу? -- Маневич шумно втянул воздух носом. -- Кажется, да... -- Тогда идем быстрее. Быстрее не получилось, но они очень старались и наконец вышли к стандартному для старых петербургских домов чердачному оконцу. Его, естественно, заколотили на совесть -- проем перекрывал лист железа. Саша подтянулся и вскарабкался на ближайшую балку, с которой можно было дотянуться до края окна. Лизавета светила фонарем. -- С металлом нам не справиться! -- Вот! Попробуй этим! -- Лизавета протянула коллеге тяжелый нож. Саша несколько раз ударил по железу. -- Нет, бессмысленная затея! -- Сбоку попробуй. Рама должна быть трухлявой! -- прозвучал совсем рядом хладнокровный совет Георгия. Его неожиданное явление перепугало обоих. Лизавета, как более нервная, уронила фонарь. Сашино падение с балки могло бы кончиться плачевно, но он удержался. -- Как ты подкрался? -- спросила Лизавета. Она искренне недоумевала -- бесшумно передвигаться по шуршащим камешкам было практически невозможно. -- Потом расскажу! Действуй! И в этот раз Георгий оказался прав. Саша засунул нож под лист, слегка ковырнул, посыпалась мягкая труха. -- Давай энергичнее, время поджимает! -- Георгий забрался на соседнюю балку и начал помогать Саше. Интересоваться, почему именно "поджимает время", ни Саша, ни Лизавета не стали -- и так все ясно. Запах дыма становился все отчетливей. Наконец совместными усилиями им удалось раскрошить раму, к которой крепилось железо. Георгий, не жалея пальцев, уцепился за край листа и спрыгнул, поджимая ноги. Гнилое дерево не выдержало, лист оторвался и упал, накрыв самого Георгия. Сквозь окно хлынул поток дневного света. Почти в ту же минуту неподалеку полыхнуло оранжевым. Пламя по деревянным перекрытиям пробралось и на чердак. Каким-то образом пожар начался сразу и повсюду. Нужды в фонаре больше не было, тем не менее Лизавета по-прежнему крепко сжимала длинную блестящую рукоятку. Правду говорят, что огонь гипнотизирует, и очень часто люди гибнут не потому, что не было времени, сил и возможности выбраться, а потому, что глаз не могли оторвать от причудливых рыжих извивов. -- Пошли! -- Георгий схватил девушку чуть ли не за шиворот, подтянул к окну, и они с Сашей буквально выпихнули ее на крышу. Лизавета, отвыкшая от дневного света, в очередной раз зажмурилась и покатилась по припорошенной снегом крыше, снова царапая ноги и раздирая пальто. Ей казалось, что она движется с ужасающей быстротой. Ускорение, приданное заботливыми мужчинами, довело, точнее, докатило ее до самого края, до последней черты. И только возле нее, по чистой случайности, Лизавете удалось зацепиться пальцами за кровельное ребро. -- Господи, как ты туда доползла? -- донеслось до нее, словно с того света. Лизавета открыла глаза и увидела, что она лежит довольно далеко от чердачного окна, а вот пропасть улицы совсем близко. -- Как-то так вышло... -- Слова она выговаривала с трудом, царапая язык о наждак нёба. Она повернула голову, увидела провал улицы -- внизу, словно заводная игрушка, ехал автомобиль и шли крохотные пешеходы, -- и у нее снова закружилась голова. Хотя, вообще говоря, высоты Лизавета не боялась. Наверное, бывает высота и высота. Когда она гуляла в кроссовках по краю крымской скалы или тащила оператора на балюстраду Исаакиевского собора, головокружений у нее не случалось. -- Некогда разлеживаться, возвращайся! -- Едва появившись на крыше, Георгий принялся отдавать приказания. -- Я не могу, -- прохрипела Лизавета. В окне за спиной Георгия корчились языки пламени. Он выпрямился, огляделся и, оценив ситуацию, двинулся на помощь. Причем по грохочущей от малейшего движения, даже от дуновения ветра жести удивительный Фельдмаршал тоже шагал почти бесшумно. -- Держись и старайся не смотреть вниз. -- Георгий лег на крышу и попробовал дотянуться до Лизаветы. Она не реагировала. Не потому, что, подобно феминисткам, считала оскорблением протянутую мужскую руку, -- просто свело пальцы, и она не могла оторвать их от кровли. -- Дай руку! -- Не выходит. -- Говорить было все труднее. Георгий отодрал побелевшие Лизаветины пальцы от тоненького выступа на стыке двух листов жести, приподнялся, подхватил девушку под мышки и потащил к кирпичной башенке на гребне крыши. -- Почему ты считаешь своим долгом оцарапать меня еще сильнее? -- спросила Лизавета, когда он прислонил ее к башенке. Голос дрожал, но она уже опять иронизировала и сама себе удивлялась. -- Для пущей живописности... Лизавета оглядела себя. М-да, вот уж воистину -- в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда!.. Французское пальто походило на лохмотья обитателя трущоб. Снег, грязь, кровь, бензин, ползание по чердакам и подвалам сделали свое дело. Больно было смотреть на изящное творение парижского кутюрье. Лизавета взглянула на Маневича. Сашино одеяние выглядело не лучше. Его изгвазданная куртка и Лизаветино пальто -- бывшее пальто! -- составляли идеальную пару. Она вздохнула: -- В следующий раз оденусь иначе... Камуфляж подойдет? -- Зачем же так броско... Удивительное дело: белое пальто Георгия, несмотря на приключения и небрежное обращение, выглядело вполне приемлемо! -- У меня нет такого длинного светлого пальто с такими вместительными карманами... -- Придется завести... -- Георгий смотрел не на Лизавету и не на подошедшего к башенке Маневича, а куда-то вдаль. -- Ну что? Передохнули? Тогда ступайте прямо, вон к тому выступу... -- А ты? -- Разговорчики! -- Георгий взмахнул пистолетом, но глядел по-прежнему мимо. Когда они добрались до выступа кирпичной стенки и укрылись за ним, Лизавета осмотрела крышу дома, которую изучал Георгий. Дом был знакомым -- именно в первом этаже этого здания и располагался странный магазин, на пороге которого они с Сашей спорили ночью и в котором Савву, по их предположению, угостили отравленной пепси-колой. -- Батюшки светы, они стреляют! -- крикнул Саша. Лизавета выглянула из-за укрытия и увидела Георгия. Он бежал вдоль кирпичной стенки на краю крыши. Вот Георгий остановился, присел и выстрелил. Причем не в сторону той крыши, на которую смотрел, а вбок -- туда, откуда они сюда пришли. Их спасительное чердачное окошко уже затянуло дымом, но и в сизых клубах можно было разглядеть высокого, крепкого парня в черном с автоматом в руках. -- Кажется, погоня, надо отстреливаться, -- сказал Маневич. Он произнес эти слова абсолютно спокойно, будто смотрел и комментировал кино. Георгий выстрелил еще раз. Парень дернулся, упал на крышу и поехал по скату. Георгий, уже не пригибаясь, бежал к ним. Лизавета увидела, как от стены в метре от него отлетел кусок кирпича. Видимо, по нему стреляли, но этих выстрелов она почему-то не слышала. Парень в черном доехал до края крыши, еще раз дернулся и сорвался. Георгий обернулся, вскинул руку, пальнул -- теперь уже через улицу, -- затем сделал отчаянный прыжок и нырнул за спасительный выступ. -- Ты в порядке? -- крикнул ему Саша. -- Дальше, скорее... -- Георгий дышал с большим трудом. Бежать дальше, по сути, было некуда. Дальше была щель, отделяющая необитаемые дома, дома без окон, без дверей, от других, самых обыкновенных, тех, что в путеводителях по Петербургу называют исторической застройкой или "типичными доходными домами конца девятнадцатого -- начала двадцатого веков". Щель, по большому счету, не широкая -- метра два, два с половиной. В новой столице дома строили не просто так, а сообразно правилам гармонии и порядка -- определенной высоты, определенной ширины, никаких перепадов, все по ординару. Строились встык -- столичная земля была дорогой. Но вот кто-то не стал экономить -- отделил свой дом от других, и получился неширокий проем. Его дно было теперь усыпано обломками кирпичей, битым стеклом и бытовым мусором. Именно такие проемы, а еще проходные дворы, парадные и черные лестницы и подвальные катакомбы превращают Петербург в каменные джунгли, увлекательные и захватывающие. Хочешь -- путешествуешь под землей (по слухам, даже под Невой можно пройти: есть ход из Петропавловки в Зимний), хочешь -- гуляй по крышам вдоль Невского, по Литейному и далее везде. Гуляй, пока не наткнешься на такую вот редкую щель, тогда поворачивай назад. Однако в данный конкретный момент Саша и Лизавета были не в состоянии должным образом оценить прелесть архитектурных неожиданностей. О пути назад не могло быть и речи, а прыжки в длину на уровне пятого этажа не навевают радостных воспоминаний о школьных уроках физкультуры. Георгий снова выстрелил по крыше дома напротив. -- Там кто-то есть? -- с тревогой спросила Лизавета. -- Ага, какой-то фраер с пушкой... -- Георгий выпустил еще одну пулю, крякнул от досады -- видимо, промахнулся -- и прикрикнул на раскисших молодых людей: -- Чего расселись, как бабы на базаре? Живо туда! -- Куда? -- Маневич, конечно, видел, куда именно они должны прыгнуть, но на всякий случай переспросил. -- На ту сторону! -- Я не допрыгну! -- И я тоже, особенно на каблуках... -- подала голос Лизавета. -- Никуда не денетесь, допрыгнете... Ага! -- воскликнул Георгий и молниеносно, почти не целясь, выстрелил. Оказывается, агитируя их за физкультуру, он успевал следить за тем, что творится вокруг. -- Есть! Только тут Лизавета увидела человека на крыше дома напротив. Он прямо-таки выпал из-за башенки -- точной копии той, за которой прятались они сами. -- Вот что, сначала прыгайте, а потом рассуждать будем. -- Говорю же, я не смогу на каблуках... -- Сапоги сними, и будешь без каблуков. -- Снова рецепт, выписанный Георгием, был прост, как мычание или пареная репа. -- Давай их сюда... Лизавета послушно стянула сапожки и отдала Георгию. Тот сунул их в свои бездонные карманы. Там уже лежали нож и фонарик. -- Давай я тебя подсажу... И впрямь -- прыгать с небольшого возвышения башенки было проще, да и два шага для разбега там были. -- Не смотри, не смотри направо. -- Георгий держал ее за руку. Потом отпустил. Лизавета отошла на край башенки, разбежалась, оттолкнулась и... опять зажмурилась. Она открыла глаза уже на другой стороне и только тут осознала, что такое полное, совершенное, абсолютное счастье. -- Прыгай, это легко! -- крикнула она Маневичу. Саша переминался с ноги на ногу там, где мгновение назад стояла Лизавета. -- Тебе хорошо говорить! -- Но я же прыгнула... Тоже мне, спецназовец! -- Это было триста лет назад! -- Быстрее, у меня последний патрон! -- Георгий опять выстрелил куда-то назад. Саша оттолкнулся и.... Дальше все было действительно легко. Они стремительно долетели до чердачного окна, проломились сквозь него, словно это была театральная бутафория, и понеслись по чердаку. Выход, как и следовало ожидать, был закрыт -- в целях борьбы с мелкой преступностью, а также с бомжами, ЖЭКи держат чердаки и подвалы под замком. Чертыхаясь, Георгий всем телом высадил дверь, они скатились по лестнице, и вот он, пьяный воздух свободы! Едва оказавшись на улице, Саша и босая Лизавета остановились, чтобы перевести дух. Саша даже повалился в сугроб. -- Отставить, голуби мои! -- рявкнул Георгий. -- Вы что, решили -- дело в шляпе? -- Да, -- честно ответила Лизавета. -- Только вот ноги мерзнут. -- А ну, обувайся. -- Георгий кинул ей сапожки. -- И приоденься. Твое пальтецо уже ни к черту. -- Он сбросил с плеч свою фантастическую белую хламиду. Георгий поднял руку. Возле них остановилась темно-серая "девятка". -- Куда едем? -- спросил Георгий, когда они уселись в машину. Лизавета назвала свой адрес. -- У тебя приведем себя в порядок, а потом на студию, -- решительно заявил Маневич. -- Такой материал, просто убойный! Георгий, сидевший впереди, повернулся и с изумлением уставился на Сашу. -- Видишь ли... -- начала Лизавета, но не договорила. -- Ты набросаешь текст, а я еще покопаюсь в архиве. Это же волчье логово! Тут выкармливают двойников, которые могут изменить Россию! Это настоящая бомба... -- Для президента... Бомба для будущего президента, -- вяло пошутила Лизавета. Она смотрела назад -- там вовсю полыхало логово, о разоблачении которого с упоением грезил Саша Маневич. Грезы долгими не бывают. Всегда найдется охотник вылить на мечтателя ушат ледяной воды. -- Вы с разоблачениями повремените, ребята... -- Почему? -- Саша все еще витал в облаках. -- Я вам объясню. Только потом, -- спокойно сказал Георгий и отвернулся. -- А если мы не послушаемся? -- так же вяло спросила Лизавета. -- Это вряд ли, вы ведь умные, я это давно понял... "Девятка" свернула на Литейный и встала: навстречу с диким воем неслись пожарные машины... ВЫПУСКНОЙ БАЛ Для того чтобы правильно снять выборы президента России, одного корреспондента и одного оператора явно недостаточно -- так решили в редакции. В результате командировка в Москву досталась Лизавете и Саше Маневичу как политически подкованным и технически грамотным. За Лизавету говорил еще и опыт предыдущих, парламентских выборов. В силу тех же соображений одним из операторов стал Славик Гайский, а вторую камеру решили доверить Ромуальду Борисовичу, человеку опытному и заслуженному... В самый последний момент Савва умудрился внушить руководству, что на Западе без продюсера, обеспечивающего тылы, даже в соседнюю пивную на съемки не ездят, а уж в Москву... на эпохальные выборы... куда съедутся тысячи журналистов со всего мира... "Да без соответствующей подготовки их затрут!" -- не уставал повторять Савва. И, ко всеобщему удовольствию, его прикомандировали к двум бригадам. Случай беспрецедентный -- на студии не любили тратиться на "лишних" людей, вроде мифических продюсеров с непонятным кругом обязанностей. Оператор -- понятно, камеру возит и носит. Корреспондент -- тоже понятно, с микрофоном бегает. Простыми и понятными были осветители, водители, видеоинженеры, звукооператоры. Продюсер же -- личность загадочная, скорее всего, тунеядец, намеревающийся прокатиться за государственный счет. До сих пор не разрешали ездить с продюсерами, а тут вдруг разрешили -- и впрямь беспрецедентные съемки. В Москву все пятеро приехали заранее, в пятницу, чтобы на месте осмотреться, в гостинице поселиться, проверить, заказаны ли перегоны и готовы ли аккредитации. Народу, пишущего и снимающего, было не просто много, а невероятно много. Журналисты бродили и ездили по Москве табунами. Только "Си-эн-эн" прислало нехилый батальон особого назначения -- человек пятьсот. Остальные тоже не ударили лицом в грязь. Практически на каждом перекрестке в центре российской столицы можно было увидеть человека с микрофоном, человека с камерой или человека с портативным компьютером. Что уж говорить о парламентском центре на Цветном бульваре! Проколов, несмотря на столпотворение, не было. Аккредитационные карточки, с цветными фотографиями, выдали без всяких-яких. Сражаться с охраной тоже не пришлось: пресс-центровские столы установили прямо в фойе. Учли, учли прошлогодний опыт! Коллеги на Российской студии подтвердили перегон. В гостиницу поселили без осложнений -- молодая и уже уставшая от жизни женщина полистала допотопный журнал, нашла их фамилии и выдала ключи. Савва, с удовольствием игравший роль усердного продюсера, тут же кинулся к телефону. Проверил, будет ли у них завтра и послезавтра автомобиль, составил график поездок и монтажей. В субботу они поснимали предвыборную Москву. Выяснили, где будут в день выборов основные кандидаты. Больше делать было нечего, и все отправились ужинать в город. Утром первой уехала Лизавета, ей выдали спецпропуск для съемок в школе на Осенней улице, где должны были голосовать российские верхи. Полдня она болталась там вместе с десятком других журналистов. Со всей громоздкой радио- и телевизионной аппаратурой они расположились в школьном коридоре и превратили стандартно оборудованный избирательный участок в своего рода восточный базар. Как и положено, журналистам, во избежание неожиданностей, не сообщили, во сколько будет голосовать исполняющий обязанности, во сколько -- мэр Москвы и когда посетит школу на Осенней улице семейство первого президента России. Поэтому они прибыли заблаговременно: первыми, в половине восьмого, -- коллеги с Независимого канала, потом, спустя полчаса, -- все остальные счастливцы, сумевшие заполучить спецаккредитации. Поскольку в одном микрорайоне с властью проживала и оппозиция, как демократическая, так и ортодоксальная, то журналисты рассчитывали на богатый улов. Пока же сидели -- кто на полу вдоль стен, кто на скамейках, поставленных для престарелых и ослабленных избирателей, -- и судачили. Судачат журналисты всего мира об одном и том же. О видах на политический урожай, о перестановках внутри телестудий, о поведении великих мира сего во время интервью и о капризах техники. Наконец появлялся очередной "клиент". О его прибытии по беспроволочному репортерскому телеграфу предупреждали заранее, и журналистский народ, суетясь, выстраивался с камерами, пушками, журавлями и ручными микрофонами. В эти минуты каждый воевал за себя и свою бригаду, а потом все возвращались к мирной жизни и охотно делились слухами, пивом, пепси-колой, пирожками и сигаретами. День был сумбурный и удачный. К пяти все вернулись на Российское телевидение. Савва, сидевший в тылу и следивший за сообщениями агентств, вручил вернувшимся коллегам информационные подборки. Саша отправился к себе в комнату писать текст. Лизавета осталась в шумной редакции "Российских новостей" -- притулилась у стола, отведенного гостям. Отписавшись и смонтировав репортажи, отправились ужинать. Операторы, уже сытые и умиротворенные, выглядели особенно отдохнувшими, старик Ромуальд даже поспать успел. Потом перегнали сюжеты в Петербург. Затем мальчики хором закричали, что пора ехать в парламентский центр. Лизавета и Славик возражали -- в декабре реальная жизнь в бетонно-стеклянном дворце на Цветном бульваре начиналась после полуночи. -- Ребята, там сейчас всего полтора землекопа из особо усердных. Да еще гиганты разворачивают аппаратуру. Делать в центре абсолютно нечего! -- Мы в тот раз приехали сразу после десяти вечера, и то почти никого еще не было, -- флегматично поддержал Лизавету Славик Гайский. Ромуальд Борисович склонялся на их сторону, но молодость и энтузиазм победили. -- Я устала, мне надо привести себя в порядок, не хочется болтаться там без толку, -- заупрямилась Лизавета. Савва, как и положено продюсеру, нашел выход из положения: пообещал прислать за ней машину к одиннадцати. И выполнил обещание. Лизавета появилась на Цветном бульваре около полуночи. Савва, Саша и операторы сидели в буфете вместе с другими журналистами. Пили сугубо суровую водку. -- Здравствуй, мы уже заждались! -- улыбнулся Маневич. Савва побежал за кофе и шампанским для Лизаветы, а она окинула взором обстановку. За три месяца практически ничего не изменилось. Те же длинные высокие столы, покрытые скатертями красного тяжелого шелка, стойки с яствами вдоль стен и неприхотливое меню: кофе, чай, бульон, водка, шампанское, бутерброды с пирожками и йогурт для язвенников. -- Ну, как дела? -- Лизавета взяла пластиковый стаканчик, наполненный шампанским. За прошедшие три месяца парламентский центр так посудой и не обзавелся. -- Записали пару интервью, -- скромно потупился Савва. Саша Маневич таким сдержанным не был. -- Знакомых лиц мало. Вот только великий Боровой явился. -- Толстый, мочи нет... Оба говорили азартно, наперебой. -- И болтлив не в меру. Мы к нему подошли просто от нечего делать. Он такого наговорил!.. -- Следом прикатил аптекарь, на лимузине, я таких не видел, метров двадцать длиной. Он хоть и не кандидат, как в прошлый раз, но тоже хочет быть в центре событий. И жена с ним. У жены шляпа с полями, тоже метров двадцать в диаметре. -- Он попозировал, мы сняли. На всякий случай, -- осторожно добавил Савва. Он помнил разнос, учиненный Лизаветой за оду, пропетую им в честь аптекаря еще в прошлом году. -- Потом приехал кинорежиссер. А следом -- красавчик. Красавчиком журналисты, занимающиеся коверными съемками, называли первого помощника и. о. президента. -- Он явно что-то знает... Держался скромнягой. Однако улыбался и набросившихся журналеров зычно звал пить пиво в буфет. -- Попил, попил и незаметно куда-то слинял. По-моему, они уже знают, за кого проголосовали на Чукотке и в Ямало-Ненецком автономном округе. -- Чукчи и коряки, как тут верно заметили товарищи, -- поддакнул Савва. -- А в одиннадцать, пять минут двенадцатого первые цифры пошли. На Чукотке -- за исполняющего. -- Что и требовалось доказать... Убедились, что до одиннадцати здесь делать нечего? -- Не то чтобы совсем уж нечего... -- попытался уклониться от ответа Савва. Но старый, многомудрый Ромуальд не дал соврать: -- Как есть нечего, они тут изнылись все... Прям как на партсъезде, только там буфет побогаче был да зевать в открытую боялись. -- Ромуальд Борисович с чувством опрокинул в рот граммов сто водки, крякнул: -- И водка почище была. -- Саша еще и либерал-демократа снял, -- вдруг заговорил Славик Гайский. Он, вероятно, вспомнил, как они с Лизаветой вели телеохоту в декабре. Саша рассказал о пришествии либерал-демократа: -- Появился, как обычно, с эскортом. Восемь плечистых парней с мускулистыми затылками. Прошествовал в первый ряд и уселся строго напротив полиэкрана. Уставился на экран. Засветились первые цифры. Надо было видеть выражение его лица! Никакая компьютерная графика не заменит подлинную игру страстей, особенно политических. Довольство сползло с него, как перчатка. Смотрит на свой жалкий процент и отвечает на дурацкие вопросы... -- Привет, я так и думал, что опять увидимся. -- Из-за плеча Саши Маневича вырос Глеб из "Огонька". -- Чего ты так поздно? -- Нас теперь много, бригадой работаем... Познакомься... -- Лизавета представила коллег. Саша по-компанейски предложил выпить за знакомство, Глеб не отказался. Потом к ним присоединились человек из "Московских новостей", дама-обозреватель из "Литературки" и двое с радио. Затем компания раскололась -- часть публики вернулась в зал. Остальные решили не оставлять насиженное, вернее, "настоянное" место -- громкая трансляция позволяла быть в курсе без отрыва от буфета. Глеб отошел, потом вернулся с шампанским. Хлопнула пробка. Он протянул стаканчик Лизавете. -- Хорошо выглядишь. Глеб одобрительно осмотрел ее наряд. Английская двойка -- черное в мелкий желто-красный цветочек платье без рукавов и в талию, к которому прилагался коротенький желтый пиджачок с фальшивыми пуговицами, Лизаветина мама называла его "фигаро". Костюм дополняли коричневые туфли на наборном каблучке и плоская сумка-ранец тоже коричневого цвета. Не Кензо и не Версаче, от которых одеваются московские теледивы, но вполне элегантно. Глеб продолжал восхищаться: -- Ты и в псевдомужском костюме смотрелась женщиной на все сто, а уж теперь... В Петербурге, наверное, эпидемия мужских самоубийств. -- Он поцокал языком. -- Почему-то мои чары действуют на столичных мужчин, а у нас, видимо, слишком холодно... -- Кстати, о самоубийствах, что там с этим?.. -- С кем? -- Врать не хотелось, рассказывать правду тоже. Лизавета притворилась тупицей, ничего не помнящей. -- Вот что такое девичья память! -- Глеб картинно воздел руки к потолку, потом посерьезнел. -- С этим депутатским помощником... как его звали? Дедуков, кажется? Так есть вести о господине Дедукове? -- А что, вы занимались его смертью? -- сунулся с вопросом Саша Маневич. Глеб повернул к нему голову, выдержал сияющий наивностью взгляд и, чуть помедлив, ответил: -- Нет. По большому счету -- нет... -- Вот и я по большому счету нет! -- Надо же, а тогда, в декабре, ты произвела впечатление очень настырной девушки... Валерий Леонтьевич потом часто повторял -- такую, мол, энергию да в мирных целях... Лизавета не стала уточнять, почему расспросы о скоропостижно скончавшемся у них на глазах человеке показались журналистскому начальнику "не мирными". Ведь, по его словам, смерть депутатского помощника была самой что ни на есть обыденной -- от инсульта. Точнее, от инфаркта, инсульты всплыли потом. Лизавета ловко сменила тему: -- Да! А где же Валерий Леонтьевич? -- Там, где по-настоящему приобщают... В штабе исполняющего обязанности. Там же и Петюня Рюмин отдыхает... -- Глеб принялся язвительно рассказывать, какими правдами и неправдами любители потереться вокруг власти добывали аккредитации в центр президентского притяжения. Его едкие шутки были вполне стандартными, отвечать не требовалось, и Лизавета погрузилась в воспоминания... Тогда, в субботу утром, они с Сашей, конечно же, проигнорировали настоятельные пожелания Георгия. Подгоняемая нетерпеливым Маневичем, Лизавета привела себя в порядок за час. Это оказалось нетрудно -- ущерб, нанесенный ее здоровью и внешности, был не столь уж велик. Восстановлению не подлежало только французское пальто. Ссадины на ногах и локтях она прикрыла джинсами и свитером, попутно переживая, что не надела их днем раньше. Душ помог смыть следы усталости и побоев, а тон и пудра -- скрыть несколько царапин на лице. Саша тоже сполоснулся в душе, но от макияжа категорически отказался. Он явился на студию, блистая сиреневым фуфлом под глазом и рассеченной губой. -- Ой, тебе домой выпускающий названивает... -- пискнула, увидев его, "телефонная девочка" в центре информации. -- А ты где был? -- Лизавету она сначала не заметила. -- Решал кое-какие вопросы, -- солидно кашлянул Маневич и попытался оттеснить вечно удивленную деву от вертушки. Та не унималась: -- Ведь ты сегодня дежурный корреспондент, а на Надеждинской грандиозный пожар, выпускающий в ярости... Ярость выпускающего удалось умерить -- сюжет привез другой репортер. Саша завладел телефоном и дозвонился до своего источника в ГУВД. Через два часа они были уже готовы выдать серию репортажей. В том числе и про пожар, о котором в официальной сводке сообщалось следующее: загорелся дом, поставленный на капитальный ремонт, жертв нет, причины выясняются, скорее всего, виноваты бомжи. Неофициально же удалось выяснить, что на пожарище работают представители ФСБ, найден чуть не десяток сильно обгоревших трупов, несколько свидетелей говорят о серии взрывов, прогремевших во время пожара. Эффектным получился сюжет и про школу телохранителей, расположившуюся как раз во флигеле одного из выгоревших домов, -- странную школу, в спортзале которой занимались люди, очень похожие на помощников и личных телохранителей кандидатов в президенты. Лизавета с Сашей написали также третий сюжет -- о покойном помощнике депутата, помянувшем перед смертью школу двойников, и об исчезнувшей гримерше Леночке Кац, виртуозе портретного грима. Оба скончались от инсульта -- один в буфете парламентского центра, вторая -- в залитом водой подвале. Причем скончались совершенно неожиданно. В том же сюжете рассказывалось и о печальной судьбе депутата Зотова, впутавшегося в контрабанду, и о преподавательнице сценодвижения... Лизавета сидела в своем кабинете и сочиняла заключение: "Вы увидели три репортажа. Сгорели несколько домов, сгорели так, что этим заинтересовались спецслужбы. В одном из этих домов работала школа телохранителей, там тренировали двойников, их учили гримироваться, двигаться, говорить и действовать так, как двигаются, говорят и действуют помощники и охранники кандидатов в президенты. Те, кто знал или мог знать об этой школе, умирали, иногда при странных обстоятельствах. Таковы факты. Далее мы позволим себе сделать некоторые предположения. Судя по всему, кто-то готовит заговор, напрямую связанный с грядущими президентскими выборами, готовит "выход" на ряд основных кандидатов в президенты или провокацию, причем старается сохранить строгую тайну... Этот "кто-то" способен на убийство, подлог, похищение... Можно считать доказанным, что в ходе предвыборной борьбы используются чисто уголовные методы. Уже давно не новость, что Россия превращается в криминальное государство. Люди, уличенные в мошенничестве, заседают в Думе, сотрудников аппарата правительства можно увидеть за одним ресторанным столиком с "криминальными авторитетами". Такого рода фактами никого удивишь. И вот еще серия фактов..." Лизавета застонала и отвернулась от компьютера. Ничего не получалось. Общие слова. Пустота. Она позвала на помощь Маневича... -- Ничего не выходит! -- У тебя? -- Саша тихонечко свистнул, -- Ни за что не поверю... -- Мы зря не послушались Георгия! -- Это и сейчас не поздно сделать. Только что же это такое происходит? Великая Лизавета готова поднять лапки вверх? Лизавета встала и принялась ходить по комнате. Она не любила, когда ее подначивают. -- У нас мало информации... -- Что? Мы лично видели этот дом-крепость. Мы еще сегодня утром чудом выбрались из волчьего логова, а ты говоришь -- нет фактов! А Андрей Викторович? А Леночка? А психологи? А отравленный Савва? А Георгий твой, черт его побери? Это не факты? -- Саша с разбегу плюхнулся на гостевой диван и начал хлопать себя по карманам джинсов. -- Факты, -- вздохнула Лизавета, присаживаясь с ним рядом. -- Это факты, а я говорю об информации. Наверняка мы знаем только то, что существует некий заговор с двойниками. И все. Кто в заговоре, какова его цель -- нам совершенно неведомо. -- Мы знаем, что идет грязная игра! -- Саша на секунду прервал свои поиски. -- И все? Об этом каждый знает... Можем выйти на улицу и спрашивать прохожих, идет ли грязная игра в верхах. Девяносто пять процентов ответят, что идет! Теперь Саша взялся за карманы куртки. Через несколько мгновений он нашел сигареты, но не свои, а оператора Байкова, который курил "LM". (Маневич наотрез отказался заехать домой переодеться, и Лизавета выделила ему свитер и операторскую куртку -- о том, откуда у нее в доме столь специфическая деталь туалета, Саша деликатно не спросил.) Он открыл пачку и трясущимися от злости руками протянул ее Лизавете, забыв, что та на данном этапе жизни не курит. Лизавета, конечно же, отказалась. -- А я покурю, надо успокоиться! -- Он щелкнул зажигалкой. -- От волнения закуривают в плохих детективах, -- тихонько произнесла Лизавета. Зазвонил телефон. Саша невозмутимо снял трубку, нажал на рычажок и положил ее рядом с аппаратом. Потом набрал одну цифру, чтобы не мешал навязчивый зуммер. -- А я и попал в плохой детектив. Ты уже второй раз меня заводишь. Тогда не дала сюжет сделать, и сейчас не понимаю, какого рожна тебе надо. -- Не рожна, а информации. Я не хочу бросать булыжники в воду и любоваться кругами на воде. Не хочу действовать по-обывательски. Не хочу просто сплетничать о власть имущих. -- Обыватели -- те действительно сплетничают. А у нас убийственные данные! Снова раздались телефонные звонки, теперь звонили по местному. И опять Саша решил не отвечать. -- Хорошо, -- холодно улыбнулась Лизавета. -- Вот текст. Может, допишешь? Так, чтобы без общих фраз! Кто в заговоре? Кто? Никому не ведомый Андрей Викторович? Мы даже фамилии его не знаем! Мы даже не знаем, в каком качестве туда вписались депутаты Зотов и Поливанов! -- Она перешла почти на крик. -- Так это только начало! -- крикнул в ответ Маневич. Голос у него был куда более звучным. -- Начало! У нас всегда начинается и кончается одинаково: преступление есть, виноватых нет! -- А почему именно я должен отвечать за всю страну! Здесь конкретное дело! -- Они стояли друг напротив друга и орали так, что, наверное, было слышно в студии на первом этаже. -- Потому что ты торопишь, гонишь, как на пожар, с этим пожаром! Докричать они не успели. Заявилась та самая муза телефонной информации, которая еще утром сулила Саше неприятности. -- Ну и шумно тут у вас. Понятно, почему Эфирный дозвониться не может... -- Девица внимательно разглядывала комнату и спорщиков. Лизавета готова была поручиться, что она какое-то время подслушивала под дверью. Впрочем, пусть! Все равно ничего не поймет.