добавил специально для Артура: -- Я, кстати, тоже кое-куда опоздал... III Саша не просто опоздал на примерку, а появился на пороге, когда Оля уже собиралась ложиться спать. Одна. Назло. "Буду спать по диагонали", -- подумала Оля, держа в руках фату и не зная, куда ее приспособить. В конце концов она повесила ее на тот же крючок, на котором висела скрипка. И этот неожиданный натюрморт расстроил ее -- фата показалась могильным венком, который кто-то возложил на всю ее сегодняшнюю и будущую жизнь. Тут, как ни в чем не бывало, и явился Саша. -- Если хочешь знать, это подлость просто! -- с обидой в голосе обратилась Оля к дражайшему жениху. Саша встряхнул свой кожаный плащ и аккуратно повесил его на плечики: -- Здрасьте. Подлость -- это когда, извини, спид в нагрузку получают. -- При чем здесь спид, когда у нас свадьба?! Она стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. Сквозь легкую ткань голубого халата просвечивало ее худенькое тело, выглядевшее в лунном свете особенно соблазнительно. Саша прислонился к стенке и внимательно посмотрел на подругу, потом сбросил испачканные грязью ботинки: -- Оленька, конечно, ни при чем. Это я так, к слову. Оля не собиралась сдаваться, бабушка хорошенько попилила ее перед уходом, прямо как заправская скрипачка: -- Мы тебя, идиотки, два часа ждали! Последняя примерка, теперь не изменишь ничего. Она сразу шить будет. Саша уже стянул и джемпер: -- Ну и замечательно. Я вам целиком доверяю. В платьях ни-че-го не понимаю, правда, Оль. -- Меня бабуля замучила просто! "Вот, он необязательный, он такой, он сякой"... Саша улыбнулся, как Чеширский кот -- от уха до уха: -- А ты отвечай: "Любовь зла, полюбишь и братка". Пристально глядя на нее, Саша методично расстегивал пуговицы, снимал рубашку, майку, взялся за брючный ремень. Оля, слегка обалдев, продолжала говорить по инерции, непроизвольно меняя тон: -- Я хотела вместе, чтоб ты одобрил, а ты как всегда... Не отрывая смеющегося взгляда от невесты, Саша начал расстегивать брюки. -- Хотела вместе, говоришь? Хорошая идея. Главное -- своевременно! -- брюки отправились вслед за рубашкой. -- Ну да... А ты что, в стриптизеры записался? -- Ольга не могла долго сердиться на него, но и отступление тоже было не в ее правилах. Хотя какие уж тут правила! -- Не-а. Соскучился, -- честно ответил Саша. Уже смеясь, Оля развязала пояс халатика: -- Видела бы бабуля... -- с притворной горечью вздохнула она. Над ними фата венчала скрипку, как праздничный букет, подаренный замечательной исполнительнице поклонником ее таланта... x x x Умиротворяющая тишина, которая, казалось, невидимым куполом накрыла Олю и Сашу, время от времени нарушалась шумом проезжающих за окнами машин. Оля, приподнявшись на локте, осторожно указательным пальцем дотронулась до пулевого шрама на Сашином боку: -- Саша, брось все это, а? -- Что именно? -- Ну, ты же умный, одаренный, а разбойник, -- вкрадчиво сказала она и прижалась лицом к его ладони. -- Разбойник... -- усмехнулся он и погладил ее, как маленькую, по голове. -- Думаешь, я об этом не думал? Думал... Так странно... Понимаешь, был момент, казалось, все: убьют или сяду. Даже клятву дал пацанам. А потом раз -- и все утряслось! Да ты же помнишь, тогда, на даче. Оля шумно вздохнула: -- Но сейчас-то два года прошло. -- А мне нравится, Оль. Это такая жизнь... реальная, что ли. Как в мезозойскую эру, -- помолчав, Саша встряхнул ее за плечи. -- И море, море, огромное море денег! Знаешь, как мы года через два заживем? Даже не через два года, через год! Оля вздохнула: ну что он, прямо ребенок, честное слово, будто все в игрушки играет в песочнице: -- Ой, Саш, да при чем здесь деньги? Страшно это все... Знаешь, мне родители сегодня приснились. Будто они живы, мы все в Анапе и купаться пошли. И я заплыла так далеко, за буйки, что их не вижу. Фигурки какие-то, как мураши на берегу. Плыву, и только слышно, мама меня зовет: "Олюшка! Плыви назад! Олюшка, я боюсь!"... Саша наклонился к Оле и нежно поцеловал глаза, щеки, теплые губы: -- Ну что ты, зайка? Я же с тобой, я люблю тебя, что ты? Оля погладила рукой Сашино плечо, на котором был выколот небольшой, величиной с пол-ладони кельтский крест. Мизинцем она провела по очертанию странного креста: -- Саш, а ты во все это веришь? И почему этот крест не такой, как у всех? -- Но я ведь тоже не такой, как все, -- почти всерьез ответил ей Саша. -- А крест такой потому, что кельты, в отличие от многих других, не предали своих предков, а просто соединили в своей религии, в образе как раз этого креста, языческое солнце и веру в Христа. А верю ли я во все это? Знаешь, Оль, мне иногда кажется, что не в свое время родился. А может, я когда-то уже и рождался. Вовремя. И был настоящим кельтом. -- Но они же жестокие были, Саш. -- Они были просто воинами. Строгими, но справедливыми. Кстати, забавно -- кельтская знать, что женщины, что мужчины, носили холщовые рубахи и что-то вроде шерстяных плащей. Штаны, как это ни смешно, носили исключительно простолюдины. Оля засмеялась: -- Так что, Белов, ты в прошлой жизни без штанов ходил, что ли? -- Ест-ст-но. -- То есть, ты там, конечно, самый главный был? -- Насчет самых главных -- не поручусь, но что не среди последних -- это точно. Голову на отсечение дам. -- Саша подмигнул ей обоими глазами сразу. -- У кельтов ведь оно как было? Да как, как? Собственно, как у нас. Одни пашут в поте лица, другие их в страхе держат, а третьи всем этим управляют. Всегда существует только три класса: народ, воины и... -- Политики? -- У кельтов они назывались друиды. -- Вроде священников? -- Отчасти. Но они не только были посредниками между верхним и нижним миром, но и сами обладали почти божественной мистической силой. Они умели повелевать не только людьми, но и стихиями -- ветрами, водами, огнем. Зато и отвечали за все. И всех. -- Так ты хочешь сказать, что ты был именно друидом? -- не без язвы в голосе поинтересовалась Оля. -- Я не волшебник, я пока только учусь, -- рассмеялся Саша, но тут же снова стал серьезным: -- Сейчас я пока воин. Быдлом я не стану. Я обязательно поднимусь. Мой путь -- только вперед и вверх. -- А я? Куда же я? -- Как куда? За мной. Со мной. Я же тебя люблю больше всех на свете. IV Юра, Юрий Алексеевич Кошко, недавний выпускник престижного МГИМО, спец по международному праву, последнее время все более охотно оказывал услуги Белову и его команде. Уж больно хорошо платили. Причем налом, иногда даже валютой. Кто бы мог подумать! А что ему было делать, если он, Юра Кошко, закончивший с красным дипломом самый престижный в стране институт, оказался никому не нужен? О поступлении в Институт международных отношений он мечтал с восьмого класса. И хотя все вокруг убеждали его, что без блата поступить туда невозможно, он упрямо гнул свою линию. Школу Юра окончил с золотой медалью, но она его не спасла. Его элементарно зарезали на первом же экзамене. Причем так беззлобно и даже сочувственно: типа, куда ты, парень, в калашный ряд со своим-то свиным рылом? Юра понял, что единственный его шанс -- отслужить в армии, вступить там в партию, а уж после, через рабфак, пытаться вновь одолеть эту вершину, которая казалась сияющей. Так оно и случилось. Поступив, он был уверен, что уж теперь-то весь мир будет у его ног. Но к третьему курсу понял, что его ждет в лучшем случае место юрисконсульта в какой-нибудь внешнеторговой организации, впаривающей сеялки-веялки населению занзибарских пустынь. Вышло же -- и того хуже. Страна как раз пошла в полный разнос, и юрисконсульты без волосатой лапы никому не были нужны. Во вновь образовывающиеся фирмы и фирмочки брали не столько хороших спецов, сколько людей со связями. И все-таки сработал пусть скромный, но блат. Родственная, так сказать, протекция. Мать устроила его в свой загибающийся НИИ среднего машиностроения, в юротдел. Смешно сказать, его месячной зарплаты хватило бы разве что на блок импортных сигарет. Но Юра не курил. Так что подобный расклад его не особо-то радовал. И он затосковал. Поэтому когда к нему домой заявился нагловатый сосед из второго подъезда, носивший дурацкое имя Космос, и попросил помочь с оформлением документов, Юра сразу, без раздумий и разговоров, согласился. Начав работать на Космоса и Белова, Юра скоро сообразил, во что он вляпался. Но в таких случаях, как говорится, вход -- рубль, выход -- два. Для Юры же главная проблема заключалась поначалу в том, чтобы найти моральное оправдание своей новой деятельности. Куда было деваться? Он его нашел. И успокоился. Теперь все так работают, страна у нас такая -- ничего здесь не попишешь! Не без труда, но он вывел для себя эту формулу. Так что просьбу съездить в фирму "Курс-Ин-Вест" и посмотреть контракты за последние полгода он воспринял как обычное рабочее задание. Надо посмотреть -- посмотрим, надо оценить -- оценим. В "Курс-Ин-Вест" он поехал на такси -- так распорядился Белов. Фил предлагал послать с Юрой своих бойцов, но Саша сказал, что не стоит, если они обо всем договорились... x x x Выйдя из машины, Юра указательным пальцем поправил очки. Перед самой оградой он остановился и, что называется, привел себя в порядок -- аккуратно заправил шарф, разгладил на груди белый модный плащ и, взявшись за козырек кепки, слегка сдвинул ее на затылок. Он немного нервничал, но всем своим видом пытался излучать уверенность. Это было важно прежде всего для него самого. Юра подошел к воротам. К нему неторопливо, вразвалочку направился охранник в черной униформе: -- Вы к кому? Взявшись пальцами за дужку очков, Юра разглядел фамилию охранника на бейдже -- Кокошкин. "Почти однофамилец -- улыбнулся про себя юрист. -- Кошко-кокошка. Рифма, однако". -- Добрый день, -- вежливо поздоровался он. -- Я от Белова. У меня встреча с Артуром Вениаминовичем. -- Подождите, -- кивнул охранник и отправился в дежурку. Сняв трубку внутреннего телефона он проговорил, словно передавая оперативную информацию: -- Он прибыл. Кошко от делать нечего рассматривал окрестности, но остановить взгляд было не на чем. Справа возвышался глухой брандмауэр, в стене левого дома лишь одно слепое окошко. За офисной оградой, в глубине, начиналась высокая арка. Чем-то этот мрачноватый пейзаж напоминал не Москву, а Питер. Он услышал, как позади него прошелестели шины уезжающего такси. А Кокошкин уже открывал ворота: -- Проходите. Знаете, как идти? Прямо и за угол. -- Спасибо. Поправив еще раз шарф и переложив кейс из руки в руку, Юра вошел в арку. В ее полумраке после яркого солнца он практически ослеп. Постояв несколько секунд, чтобы привыкнуть к новому ощущению, он вошел во двор и свернул направо, за угол. Навстречу ему быстро двигались два темных силуэта. Юра не успел ничего подумать, все случилось мгновенно. Чудовищный удар бейсбольной биты, казалось, расколол его голову надвое. Но это было, наверное, уже в прошлой жизни... Вечером в один из переулков около Ленинского проспекта свернула красная "копейка". Проехав через двор к гаражам, машина приостановилась. Из нее прямо на дорогу выпихнули тело в грязном окровавленном плаще... Юра упал на спину. Следом из взревевшей и рванувшей с места машины вылетел кейс. Он раскрылся в воздухе: белые бумажные листы закружились в воздухе, медленно опускаясь на асфальт, серые сугробы и черные лужи. Уцелевшие очки чудом удержались на лбу Кошко. Сквозь толстые линзы кровавая рана на лбу юриста казалась еще более страшной... В приемном покое Склифа в этот поздний час было малолюдно. Только на одном из деревянных диванчиков, словно три богатыря с конфетной коробки, восседали Космос, Фил и Пчела. Они были явно не в настроении, с чего уж тут радоваться, но их печаль выражалась весьма своеобразно. Нервно хихикая, они хрустели чипсами и синхронно провожали взглядами ножки проходящих мимо медсестер. -- Да, -- задумчиво протянул Пчела, -- облом. -- Я говорил, надо было ребятишек с ним посылать, -- рубанул рукой воздух Фил. -- А заигрался Белый, -- раздраженно подытожил Космос. -- Думает, он -- комиссар Миклован. x x x В глубине гулкого бесконечного коридора Саша в накинутом поверх кожаного плаща белом халате разговаривал с солидной врачихой. Он внимательно, мрачно сдвинув брови и чуть склонив голову, слушал ее профессиональный отчет. -- Множественные переломы. Ушибы. Черепно-мозговая травма. Пришлось делать трепанацию. Жить, безусловно, будет, но инвалидность гарантирована. -- Его вы оперировали? -- тихо спросил Саша. x x x Мимо них прошла хорошенькая медсестра в слишком коротком халатике. Пацаны, как один, сделали охотничью стойку. Но всех, по обыкновению, опередил Пчела: -- Девушка, тут такая проблема, -- вкрадчиво заговорил он. -- У меня температура. Примерно пятьдесят -- пятьдесят шесть. Углубившиеся ямочки на щеках медсестры наглядно продемонстрировали, что она вполне принимает правила игры: -- В таком случае вас надо немедленно изолировать. Пчела, казалось, готов был взвиться, как пламя костра, а изолироваться -- ну хоть прямо сейчас... x x x -- К вам отдельно заедут, поблагодарят, -- заканчивал разговор Саша. -- Пожалуйста, проследите, чтобы за ним как следует ухаживали. Саша вежливо пожал врачихе руку и, махнув Пчеле и ребятам, скомандовал: -- Ладно, пошли, опричники. -- Сань, ну что врачи говорят? -- подскочил к нему Фил. -- Херово, -- бросил Саша. -- Подождите! Подождите! -- раздался в конце коридора нервный женский голос. Все обернулись. Женщина с опухшим от слез лицом и с выражением совершенного отчаяния в глазах быстрыми шагами приближалась к ним. -- Вы Белов, да? -- задыхаясь, выговорила она, глядя Саше в глаза. -- Я, -- уже почти понимая в чем дело, спокойно ответил он. Отодвинув Фила, женщина со всего размаха влепила Саше пощечину. Саша вздрогнул и отвернулся, лицо его на мгновение окаменело. Повисла гулкая пауза... -- Вы его видели? Вы видели его?! -- кричала мать Юры Кошко, а это была именно она. -- Из-за вас он живой труп теперь! -- она беспомощно опустила руки. -- Сколько я ему говорила -- не связывайся с уголовниками!.. -- Извините, -- сухо сказал Саша, бросив на женщину быстрый взгляд. Он швырнул халат на диван и, уже не оглядываясь, зашагал к выходу. -- Господи, из-за этого щенка! -- растерянно, но уже словно самой себе или просто в пространство сказала женщина. На ходу, через плечо, Саша бросил: -- Пчела, поможешь ей деньгами, не забудь... Пчела, стоя вполоборота к матери Кошко, достал бумажник. -- Ну почему у вас на уме одни деньги? -- обреченно махнула рукой женщина и медленно побрела в глубь коридора. Пчела, искренне не понимая ситуации, пожал плечами, спрятал бумажник в карман и вслед за ребятами двинулся к выходу... V Один из сидящих за длинным столом клерков заглянул в пришедшую по факсу бумагу: -- Шестьсот тонн алюминия. Пятьдесят процентов предоплата. Налом, остальные по факту. Физиономия Артура вытягивалась на глазах. Видимо, то, что он только что услышал, превосходило меру его разумения: -- Так сколько?! Я не понял, повтори. Хлебников, его верный зам, для порядка проверил сообщение и, победно улыбаясь, повторил цифры. -- Ни хрена себе... -- присвистнул Артур. -- А кто это? Ты Петру звонил? -- Он проверял -- реальные люди... Артур, нервно расхаживая взад-вперед по узкому пространству кабинетного предбанника, теребил свой цветастый галстук и причитал, как актер в античной трагедии: -- Риск-то, конечно, большой, но наличка... Чай с лимоном! -- бросил он секретарше Людочке. -- Наличка, наличка, наличка... -- едва не пел он. И, наконец, решился, словно после жаркой бани всем своим упитанным телом ухнул в ледяную прорубь. -- О'кей, -- махнул он Хлебникову, бодро проходя в кабинет. -- Звони в Душанбе, пусть Бако готовит поставку. Заключай контракт пожестче и давай тоже туда, проследишь за отгрузкой. Хлебников, который изначально шел к шефу с каким-то документом на подпись, по инерции протянул Артуру красную папку с бумагами. Но сделал он это зря. Артур словно взбесился -- от раздражения, радости и нетерпения в одном флаконе. И этот флакон взорвался: -- Что ты стоишь?!! -- завизжал Артур. -- Бегом, бегом, бегом! -- И Артур, неожиданно бодро для своей комплекции изобразил резвый и целенаправленный бег на месте. Спровадив таким экзотическим образом бестолкового зама, Артур плюхнулся в кресло и, как это обычно делают крутые парни в американских фильмах, закинул ноги на стол. Душа его пела. Вместе с ним и весьма фальшиво: -- А в Таджикии родимой распускаются каштаны!.. В кабинете было душно. Воздух переполняли запахи хорошего одеколона, дорогого коньяка и пота. Артур всегда потел в сложных ситуациях, будь то большое горе, сильная радость или крупная сделка. Сейчас к этому сложносоставному запаху прибавился еще один -- запах денег. Причем не фигурально, а буквально. Сотрудники фирмы вытряхивали на полированный стол пачки денег из огромных резиновых мешков. За процессом наблюдали Артур и двое солидных мужчин министерского вида. Один грузный и щекастый, второй поджарый, с седым ежиком. Это были покупатели, и алюминий нужен был им позарез. По внешнему виду банковских упаковок можно было с легкостью определить, что банкноты, прежде чем попасть на этот стол, прошли через многие руки. И пахли, точнее, пованивали, соответственно. -- Надо пересчитать, -- деловито заявил Артур. -- Артур, -- укоризненно покачал головой щекастый, -- мы не первый день в бизнесе. -- Считайте, -- не терпящим возражения тоном повторил Артур и сам начал засучивать рукава. Вслед за ним и Хлебников стал покорно развязывать галстук, словно это могло поднять его работоспособность. -- Считайте. Здесь пятьдесят процентов, -- жестяным голосом проговорил щекастый. И, поднимаясь из кресла, добавил: -- Ждем металл... x x x Спустя два часа деньги, наконец, были пересчитаны. Все было тип-топ. Можно было считать, что первый этап завершен: денежки, они вот уже, вот, у Артура в кулаке. Он расхаживал по кабинету и возбужденно говорил в телефонную трубку: -- Бако! Бакошка, слышишь? Отправляйте срочно!.. Что значит много? Такой контракт!.. Да... Да... Ну хорошо, хорошо, только не дольше. У меня очень жесткие сроки... Ну, я верю в тебя... Да... Привет Далеру. До звонка. -- Дождавшись коротких гудков отбоя, Артур, паясничая, склонился к телефонному микрофону и ласково, игриво проворковал туда: -- Чурбанчик ты мой ненаглядный!!! Чувства переполняли его, Артур готов был лопнуть. Лишняя энергия требовала немедленной нейтрализации. Неуклюже приплясывая, он все более входил в раж и в одиночестве начал свой коронный номер, который позволял себе лишь в сильном подпитии, -- как Кинг-Конг, он прыгал на полусогнутых ногах, бил себя кулачками в грудь и подпевал, ритмично выпячивая массивный подбородок: "Куба далеко, Куба далеко, Куба рядом! Это говорим мы!" Секретарша с подносом зашла именно в тот момент, когда Артур отплясывал уже на рабочем столе. Людочка мелко задрожала от смеха, изо всех сил стараясь сдержать себя. Но чайная ложечка предательски дребезжала на блюдце, а чай едва не выплескивался из стакана. Артур Вениаминович, увидев ее наконец, сделал строгое лицо: -- Люда! Сегодня из Нью-Йорка факс пришел. Людочка, словно в замедленной съемке, сменила смеющуюся маску на сугубо деловую. Все-таки она была профессионалом:.. VI Погода стояла прекрасная. Настоящая весенняя. Здесь, на железнодорожных путях "Москвы-Сортировочной", где пахло креозотом, дымком и угольной пылью, весна ощущалась еще острее. Утреннее солнце еще едва-едва пригревало, но уже было видно, что день будет прекрасным. За Артуром и Хлебниковым, стремительно шагающими вдоль длинного состава, едва поспевали начальник станции, грузчики и сияющие сотрудники "Курс-Ин-Веста". -- Ну давай, докладывай, -- приказал Артур Хлебникову. -- Значит, так, -- деловито начал тот. -- Докладные подписаны, с начальником все договорено. Ну, надо подмазать, сам понимаешь... Грузчики на месте. Остановившись у головного вагона, Артур как дирижер взмахнул рукой: -- Ну, вскрывайте. Глянем на наш таджикский алюминий. Крылатый металл. Здорово поднимает! Пока Хлебников с начальником станции обменивались накладными, Артур продолжал дирижировать: -- Где шампанское? -- Все как положено, -- успел подскочить с видом именинника Хлебников. Под скрежет дверей вагона, вскрываемого работягами в оранжевых жилетах, в голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий пенный напиток, расплескивая на землю, разлили в пластмассовые стаканчики, расставленные рядком на поленнице шпал. -- Итак, уважаемые товарищи! -- вовсю актерствовал Артур. -- Перерезана алая лента, и первая партия таджикского алюминия хлынет на наш московский простор! Публика зааплодировала. И вот он, последний аккорд! Тяжелая дверь с жутким металлическим лязгом отъехала, наконец, в сторону. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь дощатые щели вагона, весело заиграли по его стенам. На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал из его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки. Вагон был пуст. Девственно чист и пуст. Если, конечно, не считать роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной прямо в дверном проеме. -- Так, я не понял. Не понял, -- действительно ничего не понял Артур. -- Что это за фигня? Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам, метнулся в вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он истошно заорал кому-то вдоль вагонов: -- Проверяй все вагоны! Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся на грязную просмоленную шпалу. В руках он держал дурацкую цветочную корзину, издевательски украшенную траурной лентой. У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные милицейские околыши. Подскочил запыхавшийся Хлебников. -- Ну? Хлебников смог лишь развести руками. -- Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое? -- Все. Все, -- едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. -- Все выгребли подчистую. Артура затрясло: -- Я тебя сейчас сам выгребу! Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком траурной ленты. Солнце уже залило светом все огромное пространство станции "Москва-Сортировочная". И кого-то, в отличие от Артура, оно грело гораздо ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости. Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного пустого состава стоял другой, точная копия предыдущего. Отличие ситуации было только в том, что вдоль него быстрыми уверенными шагами шла группа людей во главе с Сашей Беловым, Филом и Космосом. Вслед за ними едва поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады. В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела: -- Советский цирк умеет делать чудеса, -- вопил он, имея на то все основания. За его спиной тускло поблескивали аккуратные штабеля металлических чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз. Космос ласково приник к волшебному грузу: -- Теперь это все наше, прикинь! -- ясное дело, кому, как не сыну астрофизика, было оценить возможности крылатого металла. -- Золото Маккены, -- восторженно и одновременно снисходительно подвел итог Саша. -- В Уфе, на сортировочной, вагоны отцепили, поставили пустые, опломбировали, и ту-ту-ту! Вперед, с песнями, -- из Пчелы так и перли восторг и гордость за содеянное с таким блеском, он даже попробовал изобразить движущийся паровоз. -- Орлы. Ну просто орлы. -- Саша по-ленински щурился на солнце и Пчелу. -- Теперь этот урод никуда не денется. Махнув бойцам, он браво отдал приказ: -- Закрывайте. Вместе с Пчелой. Хохочущий Пчела, изо всех сил отмахиваясь от протянутых к нему рук, все же не отбился. Его схватили и несколько раз подкинули в небо, по-прежнему голубое. Что и говорить, это был, конечно же, Пчелин триумф. Один только Фил остался серьезным, отдавая последние распоряжения пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке: -- Слышь, командир. Как договорились: закрываешь, пломбируешь, а бабки потом. Командир согласно кивал. Роли переменились. Если еще недавно Артур был полным хозяином положения, то сейчас "министерские" заказчики были вправе диктовать свои условия. Оговоренный срок Артур элементарно просрал. А еще пальцы гнул. -- Артур, пойми, мы очень зависим от этого металла, -- беззлобно, но со значением говорил щекастый. Артур суетливо оправдывался: -- Я понимаю, но вы тоже меня поймите, -- наискосок через весь кабинет Артур перебежал к карте Советского Союза, висевшей на стене. -- Посмотрите на эту карту наших долбаных железных дорог. Здесь -- Москва, -- ткнул он толстым пальцем, -- здесь -- Таджикистан... Они и в нормальное-то время очень плохо функционировали, -- будто двоечник перед учителем географии оправдывался он, прекрасно при этом понимая, что оправдания выглядят неубедительно и чудовищно глупо. Естественно, ответ он получил вполне ожидаемый: -- Артур, это твои трудности, -- тон щекастого стал уже более раздраженным. Прыжки и ужимки Артура его трогали меньше всего. Его волновал только алюминий. -- Да, я понимаю, но подождите... Второй гость, с седым ежиком, всегда отличавшийся исключительной корректностью и молчаливостью, почти по-хозяйски взял с Артурова стола первую попавшуюся папку, потряс ею в воздухе и демонстративно бросил обратно на стол. Это, очевидно, была точка в разговоре: -- В общем, мы готовы ждать, ну, еще неделю, не больше. Мужчины молча поднялись. Щекастый исподлобья глянул на Артура и оценивающе оглядел обстановку его кабинета. Достав из кармана монетку, он крутанул ее по столу в сторону Артура. Монетка завертелась быстро, волчком. Артур, сидя в кресле, завороженно смотрел на нее. -- Знаешь, Артур, такую арию, -- на выходе из кабинета обернулся щекастый, -- "Люди гибнут за металл"? -- До встречи, -- без тени улыбки завершил разговор седой. Артур остался один на один со своими невеселыми "металлическими" мыслями. Монетка слишком вещественно напоминала о том, что он попал. Как кур во щи. Точнее, в тысячу раз хуже. -- Артур Вениаминович, -- заглянула Людочка. -- Вам Белов звонит. -- А? -- Белов. Александр. -- Кто? -- по его интонации Людочка поняла, что до шефа наконец-то дошло. -- Он спрашивает, как у вас настроение? -- Да понял, понял... -- безвольным жестом отмахнулся Артур. Буквально за несколько секунд на лице его сменилось несколько противоречивых чувств: растерянность, бешенство и проблески решимости. Голова его, наконец, начала соображать. И главное, что она сообразила, -- к разговору с Беловым он не готов. Пока не готов. -- Скажи, меня нет. Я скоропостижно скончался. Меня вообще здесь нет. Я уехал. В Таджикистан. Нет, в Монголию. Так. Стоп. Артур швырнул монетку в корзину для бумаг. -- Соедини меня срочно с Петром. Он закурил сигарету и чертыхнулся -- чуть было не зажег с фильтра. -- Сволочь, -- бормотал он едва ли не с восхищением. -- Скотина... VII Саша свернул на Герцена. Время еще в запасе было, поэтому он ехал настолько медленно, насколько мог. Оля сидела рядом спокойно, глядя вперед на мокрую мостовую. Но он чувствовал, как она волнуется. Все-таки сегодня в каком-то смысле решалась ее судьба. Комиссия консерватории определяла сегодня, кому из вчерашних выпускников что светит. -- Ну вот, прикинь, -- излишне бодро предположил Саша, -- тебе сейчас говорят: "Распределяетесь в "Ла Скала"!" Или куда там? -- В Бостонский симфонический оркестр, -- подсказала Оля, и на щеках ее обозначились ямочки. Значит -- немного расслабилась. -- Во. В Бостонский. Что будешь делать? Бросишь меня, да? Поедешь в Америку проклятую? -- он покосился на Олю и подмигнул памятнику Чайковского, сворачивая во двор консерватории. -- Во-первых, я хочу сольно выступать, -- не без пафоса заявила Оля. -- А во-вторых, никуда я от тебя не поеду, знаешь прекрасно. -- Знаю, маленькая моя. Давай, ни пуха. Я тебя жду. Оля подставила щеку, но не тут-то было. Саша не мог отпустить ее без полноценного поцелуя. -- Ты с ума сошел, Белов, -- не сразу вырвалась Оля. Он лишь улыбнулся, наблюдая, как она поправляет ничуть не пострадавшую прическу. Взглядом проводив Олю до самых дверей консерватории, Саша вышел из машины. Он пнул переднее колесо своей синей БМВ. Нет, ему не показалось -- можно чуть-чуть подкачать. Саша открыл багажник и потянулся за насосом. -- Пойдешь со мной. Быстро. -- Белов почувствовал, как в левый бок ему уперлось дуло пистолета. -- Сейчас. Багажник закрою. -- Бегом. Ох, как Саша не любил, когда ему приказывают! Да еще и таким тоном. Но в данном случае следовало согласиться с неоспоримым доводом, упиравшимся ему теперь прямо в спину. Рядом тормознула черная "Волга". Бросив взгляд на дверь консерватории, Саша сделал пару шагов и опустился на заднее сиденье рядом с молодым бугаем в черной кожаной куртке. Другой, с пистолетом, втиснулся рядом, не без труда захлопнув дверь. Выехав на Герцена, машина резко набрала скорость и рванула в сторону площади Восстания. Все молчали. Говорить пока было не о чем. Стиснутый с двух сторон "быками", Саша смотрел вперед, на дорогу и увеличивающееся на глазах здание островерхой высотки. Мужик, сидевший рядом с водителем, внимательно и с любопытством рассматривал Белова в зеркале заднего вида. У мужика был крепкий коротко выбритый затылок и глубокий бледный шрам на правой стороне лица -- от середины лба до середины щеки. Быстро проскочили Пресню, потом Хорошевку и уже через минут пятнадцать съехали на едва заметную дорожку, ведущую куда-то в глубину Серебряного бора. Саша невозмутимо поглядывал по сторонам. Место было хорошее. У самой Москвы-реки. Здесь и остановились. От воды медленно поднимался туман. И ни единого человека не было видно. Будний день. Весна, не лето. -- Пацаны, погуляйте, -- приказал тот, со шрамом. "Быки" и водитель выбрались из машины, открыли багажник и разобрали заранее приготовленные обрезки труб. Один намотал на руку крупноячеистую цепь. "Психологическая обработка, так сказать", -- про себя усмехнулся Саша. Ну, ничего, к такому он всегда готов. Не первый день в школе. Хотя рожи у них были все же малоприятные. -- Ну что, фраер, колись. -- Меченый, наконец, соблаговолил обратиться к нему. -- Что именно тебя интересует? -- Где металл? -- У меня. Артур получит его только тогда, когда введет моего человека в состав учредителей, -- не задумываясь -- ибо это было давно принятое решение, -- высказал свою деловую позицию Саша. -- Это с какого хрена? -- взвился Меченый, и шрам его заметно побелел. -- А не надо бить по голове моего юриста, -- назидательно пояснил Саша. -- Ты пришел к Артуру с наездом. -- Меченый постарался выдержать столь же дидактичный и спокойный тон. -- Я пришел поговорить по делу. Хамить козла никто не заставлял, -- спокойно закончил Саша. -- Ладно, дело прошлое, -- не споря и уже вполне примирительно сказал Меченый. -- Верни металл, и вопрос закрыт. -- А найди! Шестьсот тонн -- не иголка. Давай! -- В Сашином голосе прозвучала неприкрытая издевка. Меченый всем своим видом теперь демонстрировал, что спокойный деловой разговор окончен: -- Ты отвечаешь за свои слова? -- Я всегда отвечаю за свои слова, -- без тени сомнения ответил Саша, крепче сжимая кулаки. -- Ну, молись, сука. -- Меченый, похоже, вышел из себя, прямо-таки -- выскочил. И, резко отвернувшись, взялся за ручку двери: пора было кончать со всем этим. -- Погоди, родной... Меченый с еще большим любопытством, чем прежде, взглянул на Белова в зеркало. -- Сюда смотри, -- медленным движением глаз Саша указал -- куда именно. В Сашиной левой руке, почти уютно, как-то по-домашнему уместилась аккуратная граната. Противопехотная. Такие ласково и нежно кличут "лимонками". Большой палец предусмотрительно был продет в кольцо. Граната находилась в идеальной боевой готовности. Меченый судорожно дернулся, а скулы у него напряглись. Шрам обозначился еще резче. Саша, не повышая и не понижая тона, продолжал. Каждое слово он произносил четко и раздельно, словно ставил ударения -- для большей доходчивости: -- Когда меня задевают, я иду до конца. Я смертник, ты понял? -- Меченый, судя по мгновенному взмаху ресниц, понял, уяснил. -- Скажи "быкам", пусть подождут, а мы поедем в город. Считаю до трех и вынимаю чеку. К едреной матери. Раз. Два... -- на слове "три" Саша и вправду выдернул кольцо. Теперь достаточно было просто разжать пальцы. Следовало к тому же признаться, что Сашина рука ребристое тельце тяжелой и опасной игрушки уже порядком устала держать. Но Меченый и без Сашиных слов это понял. Он опустил стекло и крикнул: -- Пацаны, погуляйте, мы отъедем. -- Оценка "пять". Давай, садись за руль. Только не тряси -- я кольцо обратно вставлю. -- Саша улыбнулся Меченому как лучшему другу. Тот, больше не оборачиваясь, пересел на водительское место, и они тронулись -- сначала медленно-медленно, а потом -- в карьер. Туман по-прежнему неторопливо плыл вдоль реки, куда-то в сторону видневшихся вдалеке высотных жилых домов. -- Так я не понял, что случилось? -- ошарашенно вопрошал приятелей боец с намотанной на ладонь цепью. -- Мы приехали?.. -- И лишь удивленное молчание было ему ответом. x x x Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы учебы, сотни часов упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого начала подавала огромные надежды. А теперь -- что? В никуда? Домашней хозяйкой при муже. Пусть и с консерваторским образованием. Ей при распределении не предложили ничего. Ничего. Даже самого захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого позора Оле захотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным, так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе из зала ее остановил, взяв под локоток, профессор, Валентин Георгиевич. Ни слова не говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их класс, где, как она до сих пор считала, прошли ее лучшие годы. В окружении портретов великих композиторов и исполнителей Оля чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича, но мысленно была уже далеко отсюда. -- Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через все это прошел. Нужно обладать экстраординарным талантом, чтобы добиться таких вот вершин. -- Валентин Георгиевич, артистично всплеснув руками, призвал в свидетели портреты великих. -- Ты человек способный, но скажи, неужели тебя устроит шестой пульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом? Оля понимала, что ей абсолютно нечего возразить. Да и желания не возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал: -- Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне были очень близки, я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал... Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд. -- Я поняла все, Валентин Георгиевич, -- неожиданно для самой себя спокойно и почти безразлично проговорила она. -- Мне надо идти, извините. Меня просто ждут внизу. До свидания. Вымученно улыбнувшись, Валентин Георгиевич лишь беспомощно пожал плечами -- он сделал для нее все, что мог. Тяжелые двери консерватории медленно закрылись за ней. Наверное, навсегда. Машина была не заперта, но Саша куда-то исчез. Посмотрев по сторонам, Оля села в машину. В салоне невыносимо громко звучал фрагмент скрипичной сюиты Рахманинова. Оля резко повернула ручку настройки -- из динамика полилась какая-то тупая попса. Но в данный момент эти звуки раздражали ее меньше. Невидящим взглядом Оля смотрела сквозь лобовое стекло на счастливых студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С нее хватит. Наконец явился Саша. Такой запыхавшийся, будто бегал на длинные дистанции. -- Ты где был? Что машину оставил? -- Я за сигаретами бегал, -- ответил он, заводя машину. -- Ну, что сказали? -- В Москве остаюсь, -- впервые ей ничего не хотелось объяснять Саше. -- Ну и славненько, Олька, -- отозвался он весьма довольно. -- Все нормально. Будем жить-поживать и -- как это говорится -- добра наживать! Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный взгляд на Олю: да, похоже, не повезло сегодня его девочке. Ну да ничего, прорвемся. И теперь, еще более внимательно, он посмотрел в зеркало заднего вида. Все было чисто. Надо было только избавиться от гранаты, которая оттягивала карман плаща. Жизнь продолжается. x x x Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел, что его уже ждут. Рядом с черной "Волгой" по тротуару прохаживался Силантьев. "Ну и рожу он себе отъел. Прямо член ЦК комсомола", -- привычно констатировал Петр. Остановившись метрах в десяти, Петр вышел из машины и подождал, пока Силантьев подойдет к нему сам. -- Опаздывать нехорошо. -- Силантьев изо всех сил старался выглядеть начальником. Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего не ответил. -- Ладно, ладно, -- примирительно замял Силантьев. -- Ну как? Окинув его взглядом, Петр указательным пальцем провел по своему шраму на щеке: -- Вел себя достойно. Не трухал, угрожал гранатой. -- Петр эти слова произнес едва ли не с гордостью за своего "клиента". -- У пацана стержень. -- Хорошо, давай кассету. Ты записал? -- Да, -- ответил Петр и достал из кармана диктофон. Вынув кассету, он передал ее "комсомольцу". -- Что мне Артуру сказать? -- Инструкции в рабочем порядке, -- деловито ответил Силантьев. -- Все, будь здоров. Машины -- черная "Волга" Силантьева и БМВ Меченого -- развернулись и разъехались. Каждая в свою сторону. VIII Несмотря на все внешние изменения в жизни страны, в здании на Лубянке продолжалась обычная рутинная работа. Шпионы в мире еще не перевелись, да и, судя по всему, никогда не переведутся. Но те сотрудники, что собрались сегодня в кабинете генерал-майора Хохлова, шпионами никогда не занимались. Собравшиеся были действующими сотрудниками знаменитого Пятого Главного управления КГБ СССР. И прежде по роду своей деятельности занимались, так сказать, вопросами исключительно идеологическими. То есть следили за собственными гражданами. Их же, родных, брали в разработку. Объектами деятельности этих "суперпрофессионалов" были всякие диссиденты и прочие недовольные политикой партии и государства отщепенцы... Перестройка, казалось, все поставила с ног на уши. Но ситуация полного разброда продолжалась в "Пятерке" совсем недолго. Появились гораздо более интересные и, что куда важнее, более выгодные сферы применения сил. А именно: контроль за новыми политическими движениями, нарождающимся российским бизнесом и матереющим кримин