щая. -- О! Красавица! -- цокнул языком Фара. -- Выступает? -- Нет, дома сидит, -- кратко ответил Саша. -- Можно я своим покажу? Саша кивнул и передал фотографию. Ни Саша Белов, ни его друзья, накинувшиеся на закуски, ни Фара со своими таджиками, которые, уважительно цокая языками, передавали друг другу фото Сашиной ханум, не смотрели на эстраду. Джазовый оркестр, выступавший там, играл тихо и ненавязчиво. Партию скрипки в оркестрике исполняла не кто иная, как Оля, та самая жена, которой он сейчас так гордился. -- Уважаемый Абдула-Нури говорит, что ты поступаешь как настоящий мужчина -- старшая жена должна хранить дом и воспитывать детей. Саша согласно закивал: -- У нас в России следующий тост принято выпивать за родителей. Я предлагаю выпить за родителей. Тех, которые живы... Одновременно Саша услышал знакомый голос и увидел вытянувшиеся лица таджиков: они, все трое, как один, смотрели то на фотографию, то на сцену. Оля, стоя вполоборота к залу, пела композицию из репертуара Эллы Фицджеральд. Деликатные таджики опустили глаза в тарелки. Космос опрокинул в себя внеочередную рюмку. А Пчела на противоположном конце стола медленно и демонстративно зааплодировал. Дальнейшую сцену можно было бы назвать немой, если бы Оля не пела. Она смотрела на поднимающегося Сашу, и голос ее звучал все тише и тише. Словно кто-то поворачивал рукоятку настройки громкости. -- Я сейчас, -- резко поднялся из-за стола Саша... x x x -- Оленька, ну что ты так переживаешь? -- выпятив нижнюю губу, выпустил струю дыма Виталик. -- В конце концов, ты ведь не в стриптизе танцуешь. Они курили в закутке перед кухней. Когда в конце коридора показался Саша, Оля по инерции хотела спрятать сигарету, но пересилила себя и затянулась, глядя прямо в глаза приближающегося мужа. -- Можно тебя, -- проходя мимо, приказным тоном бросил Саша. Оля даже не подумала двинуться вслед за ним. В то же время ей очень хотелось перевести ситуацию в обычное человеческое русло. Ведь ничего ужасного-то не случилось. Мы же все-таки цивилизованные люди! -- Познакомься, это мой муж, Саша, -- кивнула она Виталику. Почувствовав, что Саша уж точно не рвется пожать ему руку, Виталик не стал подставляться и остался сидеть за столом, переводя взгляд с Оли на Сашу и обратно. -- Поздравляю вас с супругой, Саша. Мы с Олей учились вместе, она очень талантливая. Кстати, Оля, -- будто вспомнил он, -- приглашай супруга на банкет. Хотим отметить ее премьеру, -- пояснил он Саше, туша сигарету. -- Ну что, такое событие стоит отметить. -- Саша обращался исключительно к Оле, будто Виталика не существовало вовсе. -- Желаю тебе успехов. Особенно творческих. Достав из кармана пачку денег, Саша бросил сторублевую купюру в тюбетейку, оставленную кем-то из официантов. Посмотрев презрительно на деньги и удивленно вслед удаляющемуся Саше, Виталик произнес значительно, как со сцены: -- Да, ну он и мавр! Когда они вновь вышли на маленькую ресторанную сцену и Оля начала играть, ни Саши, ни его компании за столом уже не было. Скрипка звучала нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано -- за фоно сидел Виталик. Так музыканты обычно помогают одиноко поющей на сцене солистке. Мучительный вечер, наконец, закончился. Оля стремительно собралась и почти бегом выскочила из ресторана. -- Ну, Оль, неловко получается, ну... -- Виталик выскочил за нею, что-то дожевывая на ходу. -- Я столик заказал, ребята поздравить тебя хотели... -- Потом отметим, я поеду, -- отмахнулась Оля, поднимая руку. Такси тормознуло в момент. -- Ну давай хоть я тебе провожу, -- не отставал Виталик, держа ее под руку. Оля, не глядя на него, высвободила руку и села в машину: -- Извини, Виталик, мне надо ехать. Счастливо. -- Завтра в семь репетиция, не забудь. Оля кивнула: -- Счастливо. Виталик еще с минуту смотрел вслед укатившей машине, ухмыльнулся и пошел доедать. Ну их, этих баб, с их капризами и мужьями! Когда Оля вернулась домой, Саши там не было. И, по всей видимости, в ближайшее время не ожидалось... XIX Саша с Фарой на самом деле никуда из "Узбекистана" не уехали. Они только, отпустив своих бойцов, переместились в маленький кабинет, где расслабились по полной программе. Наконец часам к трем ночи они выбрались на ресторанное крыльцо, продолжая свой давно начатый бесконечный разговор. -- Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? -- настаивал Саша. Швейцар, уже порядком подмерзший в ожидании выхода последних гостей, сделал стойку, моментально оценив платежеспособность клиентов. Конечно, такие вот загульные гости порядком удлиняли его рабочий день, точнее, ночь. Зато от них перепадали и самые сладкие чаевые. Он сложил брови домиком и услужливо поклонился, забыв о холоде. -- Сань, я же ариец, -- взяв Сашу за пуговицу пиджака, доказывал Фара. -- Ага, иранский, -- ржал Саша. -- Да, настоящий иранский ариец, -- согласился Фара. -- Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! -- воскликнул Саша. -- Ну да. Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый. -- И они заржали уже хором, радостно, как малые дети. Саша не забыл достать из бумажника и вручить привратнику сторублевку. Тот, взглянув на купюру, умудрился одновременно отдать честь и сделать книксен, что еще больше развеселило друзей. -- Заходите, -- напутствовал их швейцар. -- Обязательно зайдем, -- успокоил его Саша. -- Я здесь жить буду! -- с пьяной уверенностью добавил Фара. Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу доставая ключи. -- Стой, стой! На машине не надо! -- попытался образумить его Фара. -- Я ее не брошу, -- упрямо твердил Саша. -- Она же железная, -- увещевал Фара. -- Стоит себе и стоит. Никто ее не украдет. Сейчас поймаем машину... Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось куда-то ехать, мчаться, вперед, дальше, не разбирая дороги. И словно по волшебству вдруг прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь. На самом-то деле никакого волшебства -- две девчонки, рыженькая и беленькая, из уголка Дурова уже давно подрабатывали здесь экзотическим извозом. Себе на молочко или, скорее, пиво, лошадке -- на овес и сено. Сегодня, правда, они что-то припозднились. -- Фарик, не может быть! -- прижимая щеку к теплой лошадиной морде, воскликнул Саша. -- Это знак судьбы! Можно прокатиться? -- Пятьдесят, -- окинув его оценивающим взглядом, определила таксу рыженькая. -- На, держи сто! -- Саша достал купюру. -- Что-то дороговато за такую клячу, -- проворчал Фара. -- Как его там, у Дон-Кихота? Типичный Росинант. -- Фара похлопал коня по напряженной шее. -- Я буду всадник без башни! -- гордо ответил Саша, перехватывая поводья у рыженькой. -- Ты будешь всадник Апокалипсиса! -- торжественно и мрачно провозгласил Фара. Саша, не без труда вставив ногу в стремя, перевалился в седло и тронул поводья -- "Росинант" лишь вяло переступил ногами. И только когда Саша дал ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в карьер. Фара с гордостью проводил взглядом друга, вскоре скрывшегося в перспективе Неглинки. Спустя час Саша все еще не появлялся. Протрезвевший Фара сидел в "мерседесе", не зная, что предпринять. Уже в который раз к нему приставали девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться: -- Ну, где его носит? Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру: -- На, иди пива купи. -- Да не лезет уже ваше пиво! -- недовольно пробурчала та, но от денежки, впрочем, не отказалась. Саша же был в это время уже далеко. И мыслями, и буквально. Выжав из коняги все, на что тот был способен, Белый за этот час добрался до самого Битцевского лесопарка. Для этого ему пришлось проскакать через Манежку мимо Кремля, пересечь Москву-реку по Большому Каменному мосту, добраться до Гагаринской площади, а там двигаться уже почти по прямой -- по Профсоюзной, а потом -- дворами до самого лесопарка. В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из Саши вылетел, зато невеселым мыслям в голове стало просторно. Оля, упрямо курящая сигарету, так и стояла у него прямо перед его глазами. Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже цоканье "Росинанта" не было слышно -- трава глушила звук. Лишь мерное дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым. Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду. Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем. Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади. Эх, Оля, Оля... Саша пристально смотрел на воду, словно надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода. А, собственно, что произошло-то? Ну, решила поработать. А ведь он впервые после свадьбы, точнее, после того распределения, увидел ее со скрипкой в руках! Почему он не думал об этом прежде? Ах да, своих наворотов хватало... Ну и -- лабала в кабаке, и что же? Ну, увидели ее таджики -- неловко получилось. Да хрен с ними, не детей же вместе им крестить, а бабки зарабатывать. Перетопчутся. "А Фара... Фара -- друг Фара поймет и простит. К тому ж он, хоть и восточный человек, но ведь не настолько же... Ариец!" -- вспомнил Саша и засмеялся, трогаясь с места. x x x Толстая угрюмая дворничиха остервенело мела асфальт около телефонной будки. Окурков-то набросали, вот ведь люди называется! Урна же совсем рядом! Равномерные звуки разрушали утреннюю тишину, будто целью женщины было разбудить всю округу, а не навести чистоту. И вдруг она остолбенела: к шварканью метлы прибавилось звонкое цоканье. Прямо на нее из-за поворота выехал всадник на белой лошади. Саша подъехал к телефону-автомату и, не слезая с коня, набрал свой домашний номер. Оля сняла трубку почти сразу -- наверное, поставила телефон в спальню. -- Але! Але! -- голос жены был нежным и немного хриплым. Спала, похоже, без задних ног, пока он бороздил московские улицы. Он молчал и словно бы видел ее всю. Теплую, сонную. Он видел как она своим, только ей свойственным движением прижимает плечом трубку, как откидывает прядь волос со лба. Видел, как бьется, пульсирует голубая жилка на виске. -- Але, -- еще раз сказала она и замолчала. Но трубку не положила. Он слышал ее осторожное дыхание. Олька, любимая! -- Ну и зараза ты, Сурикова! -- ласково сказал он и повесил трубку. Он не мог слышать, как она счастливо засмеялась. "Простил, -- подумала она, проваливаясь обратно в сон. -- Сашка, любимый..." И как она могла всерьез злиться на него? XX На лице Игоря Леонидовича Введенского играла отвлеченная улыбка. Ему чрезвычайно нравилось то, что он слышал. Он уже в третий раз подряд прокручивал магнитофонную запись. Лейтенант Коноваленко все никак не мог понять, доволен начальник добытой информацией или она его раздражает. "Восток -- дело тонкое...", -- прозвучал в магнитофоне голос Фархада. -- Это таджик? -- спросил Введенский. -- Он считает себя иранцем, -- уточнил Коноваленко, проведя кончиком пальца по своему тонкому, с горбинкой, носу. Введенский жестом заставил его замолчать. "Значит, берем чушку... делаем там полость... забиваем наркоту... и ни одна собака, ни один рентген не найдет... пять чушек на сто -- двести тонн. И ни одна собака..." "Значит, я тупой... -- это снова голос Фары, -- а ты... ты -- гений... ты -- Аристотель! Ты -- Ницше!.." Введенский выключил магнитофон и чуть было не подмигнул Коноваленко: -- В самом деле, ничего идея... И вообще, Белов -- голова! Учись, орел. Он и вывернулся и нашел способ, как дальше подняться. Пора подключаться. -- Игорь Леонидович пробарабанил пальцами по столу, изобразив нечто очень похожее на простенький ритм "Чижика-пыжика". x x x Конь стоял в одном ряду с автомобилями на стоянке перед офисом бывшего "Курс-Ин-Веста". Прямо с асфальта он собирал мягкими губами соленые чипсы. А в офисе, в бывшем предбаннике кабинета Артура Лапшина, из угла в угол метался Фархад: -- Саня, я опоздаю, уже регистрация началась! -- кричал он Белову через дверь, из-за которой слышался плеск воды. Фархад нервничал и, чтобы чем-то занять руки, перетаскивал горшки с цветами на стойку секретарши, устраивая из них какой-то необыкновенный ботанический сад. -- Иду, Фарик! -- наконец вышел Саша, вытирая полотенцем чисто выбритый подбородок. -- Все, летим. Мне уже положение не позволяет небритым ходить. Что ты мне здесь наставил? -- Изумленно уставился он на зеленые заросли. -- Лес, -- кратко объяснил Фара. -- Дарю! -- И он взмахнул рукой в широком жесте. Саша захохотал: -- Собрал все цветы в моем офисе -- лес он мне подарил! Как я секретаршу в этом лесу увижу? -- Увидишь, увидишь... -- Все, ладно. Тогда я тебе часы дарю. -- И Саша принялся расстегивать браслет. -- Золотые? -- почти всерьез поинтересовался Фара. -- Золотые, золотые, -- успокоил его Саша. -- А у меня -- бриллиантовые, -- то ли в шутку, то ли всерьез сказал Фара. -- Оставь себе. -- И он заставил Сашу застегнуть браслет. -- Очень мало времени. Давай быстрее. -- И он чуть не силой вывел Белова на улицу. -- Адрес тех девчонок узнал? -- увидев припаркованного коня, спросил Саша. -- Саш, они совсем малолетки, ты понял? -- Фара еще и издевался! А утверждал, что на самолет опаздывает. -- Не болтай... -- легонько толкнул друга Саша. -- Надо же коня вернуть. -- Не надо. Я его купил. Катайся, Саня! -- Ты что, сдурел? На кой он мне? -- А на кой мне? Думаешь, я его в Душанбе повезу? Он не залезет в самолет, -- очень серьезно стал объяснять Фархад. Но Саша уже смотрел не на него. В противоположной стороне двора остановилась красная "пятерка". Из нее вышел человек, по чьему внешнему виду Саша моментально догадался: посланец из органов. Эти самые органы в последнее время, по отчетам службы безопасности Бригады, проявляли к нему и его делам все возрастающий интерес. Дабы Саша окончательно убедился, что гости точно к нему, "пятерка" несколько раз зажгла и выключила фары. Точно подмигивала. -- Фарик, извини, я не смогу тебя проводить. Сейчас Пчеле позвоню, он тебя подбросит. -- Проблемы? -- Фара посмотрел на Сашу и бросил взгляд на человека с круглым румяным лицом, стоявшего у красной "пятерки". -- Да нет! -- отмахнулся Саша. -- Вот, у меня еще подарок есть для тебя. Для твоей супруги, -- уточнил Фара. Из внутреннего кармана шикарного пиджака он достал носки грубой домашней вязки с ярким восточным орнаментом. -- Носки? Фарик! -- умиленно удивился Саша. -- Это не носки, это джурабы, -- пояснил Фархад. -- Бабушка сама вязала. Здоровье супруги -- это здоровье твоих детей. -- Спасибо, парень, -- растроганно обнял его Саша. -- Счастливо!.. -- Александр Николаевич? -- явно для формы спросил круглолицый. -- Садитесь в машину. Ох уж эта Контора! Ни слова в простоте, все тайны, тайны. Будто нельзя поговорить прямо здесь, в офисе. Но Саша кривил душой -- он прекрасно понимал, что говорить в офисе не следует. -- Игорь Леонидович, -- представился человек, сидевший на заднем сиденье. Руки он не протянул, так что Саше не пришлось решать дилемму: отвечать на рукопожатие или нет. Представляться в ответ он тоже не посчитал нужным. Молча сел на заднее сидение и всю дорогу демонстративно смотрел в окно. Игорь Леонидович тоже молчал. Они пересекли Трубную площадь и по Неглинке выехали на проспект Маркса. Свернули налево. Похоже, его везли на Лубянку. "В святая святых..." -- усмехнулся про себя Саша. Однако они быстро проскочили площадь Дзержинского, оставив монументальное здание Конторы по левую руку. Когда же от площади Ногина машина свернула на Солянку, Саше ничего не оставалось думать, кроме как о том, что любезные товарищи решили подбросить его домой -- основная башня Котельнической высотки была отсюда видна как на ладони. Но красная "пятерка", свернув в переулок, остановилась, чуть не доехав до Яузы. Войдя через решетчатые ворота в церковный двор, Саша и Игорь Леонидович оказались в своеобразном коридоре, с одной стороны ограниченном церковной стеной, с другой -- парапетом Яузской набережной. "Отличное место для дуэли!" -- подумал Белов, выходя вслед за чекистом из машины. Они остановились у парапета. -- Я так понял... -- начал Саша. -- Считайте, -- перебил его Игорь Леонидович, -- что мы из Министерства добрых дел. -- А в чем ваш интерес? -- В том, чтобы наркотики сбывались не в Москве, а где-нибудь, например, в странах Бенилюкса, для начала. А об остальном поговорим позже. -- Хотите помочь Западу окончательно загнить? -- усмехнулся Саша. -- Давайте на будущее сразу договоримся, чтобы я не отделывался глупыми ответами, вы не задаете глупых вопросов, -- поморщился Введенский. -- Вы не рано о будущем заговорили? Я еще не решил. -- Саша внимательно и с вызовом посмотрел на собеседника. Введенский ответил ледяным взглядом, тон его стал еще более жестким: -- А у вас есть выход? -- задал он, по его мнению, риторический вопрос. -- По совокупности можете лет двенадцать получить. А уж в лагере мы вам устроим сладкую жизнь. -- Ну, носочки у меня уже есть, чего уж там, -- отвернувшись в сторону, пробормотал себе под нос Саша. Введенский его то ли не услышал, то ли не пожелал услышать. Он продолжал свой ликбез: -- Сотрудничество с нами -- процесс обоюдный. С одной стороны, вы можете рассчитывать на нашу поддержку в критических ситуациях. С другой -- мы будем предъявлять к вашей деятельности свои требования. -- А критические ситуации будете создавать сами? -- съязвил Саша. Введенский вновь сдержался, но уже с большим трудом: -- У вас больше врагов, чем вы представляете. Как раз сейчас вы находитесь в такой ситуации, когда от вашего решения зависит, выберетесь или нет. -- У меня есть время подумать? -- мрачнея, спросил Саша. -- Нет, -- отрезал Введенский. Он резко повернулся и зашагал прочь, оставив Сашу в одиночестве. Негромко выругавшись, Белов в сердцах стукнул по парапету ладонью. Похоже, ему и вправду не хотели оставлять выхода. Ладно, поживем -- увидим. В конце концов, он не сказал пока ни "да", ни "нет". XXI Однако Игорь Леонидович Введенский был уверен в том, что они с Беловым обо всем договорились. Ну, не идиот же этот мальчик в самом деле! С утра пораньше он позвонил генералу Чуйкову и договорился о встрече. Надо было срочно нейтрализовать зревшее уголовное дело против Белова. Прихватив для верности несколько оперативок на капитана Каверина, Введенский многое добавил и на словах. Слава богу, было что добавлять, в конторских разработках компромата на Каверина было выше крыши. -- На кого угодно мог подумать, только не на него, -- сокрушенно потирал лысину Петр Ильич. -- Пять лет вместе работаем... Огромные надежды возлагал на него... Один из лучших офицеров -- и в криминале запачкаться... -- Причем -- впрямую, -- смакуя коньяк, усугубил ситуацию опытный Введенский, похожий сейчас на библейского змия-искусителя. -- Причем он не сошка-участковый, многим честным людям может жизнь испортить. Этим-то, -- закатил он глаза к потолку, намекая на высшее начальство, -- звания и заслуги до лампочки, найдут виноватого, проведут показательную чистку руководящих кадров... Генерал тяжело вздохнул и расстегнул воротник кителя. Но воздуха все равно не хватало. Ему всего-то пару лет оставалось дотянуть до пенсии, а тут -- такая подстава! Как назло, зазвонил еще и телефон спецсвязи. Взяв трубку, генерал Чуйков вытянулся по стойке смирно: -- Да, товарищ министр... Есть, товарищ министр!.. Игорь Леонидович Введенский лишь посмеивался в свою рюмку. Такая уж у него была работа. x x x Володя Каверин сегодня имел право быть счастливым. Собранных им документов вполне хватало для того, чтобы генерал, не задумываясь, подписал ордер на арест Белова. Сам ордер он подготовил, можно сказать, с любовью, собственноручно. -- У себя? -- скорее для формы поинтересовался он у секретарши, прекрасно зная, что генерал его ждет. Что подтвердила и секретарша: -- Он только что вас спрашивал. Злой... -- протянула она участливо. -- Счас развеселю, -- не очень-то поверил в генеральскую злость Каверин. Для кого злой, а для кого и отец родной. Каверин молодцевато расправил плечи, открывая дверь в кабинет. Позабыв поздороваться, так его распирало, Каверин начал прямо с порога: -- Ну, Петр Ильич, висяк-то я размотал... Труп -- дело рук преступной группировки Белова. Приблизившись к огромному генеральскому столу, он, как козырного туза, выложил перед Чуйковым ордер. -- Есть факты, доказательства. Ордер подпишите. Петр Ильич ордер взял в руки, внимательно прочитал его и, вместо того чтобы поставить на нем свой размашистый автограф, бросил бумагу в нижний ящик своего безразмерного стола. Челюсть Каверина начала медленно отвисать: он ровным счетом ничего не мог понять из того, что происходило. Между тем физиономия генерала Чуйкова приобретала несвойственный ей алый оттенок. -- Белов, говоришь? -- генеральская шея багровела прямо на глазах. -- Ну-ну... -- Он стал медленно подниматься из-за стола и заговорил с уже едва сдерживаемым бешенством. -- Ты, Владимир Евгеньевич, знаком с Артуром Лапшиным, предпринимателем? -- Да знаком, ясный перец! Вот и заява от него, -- он стал доставать из папки заявление, подписанное Артуром. -- А что стряслось-то? Чуйков побагровел теперь весь -- от кончиков ушей до лысой макушки. Он несколько раз вздохнул, все еще пытаясь сдержать ярость, но это было уже выше его сил. Он заорал так, что задрожала люстра и жалобно подпрыгнули чернильницы, когда генерал со всего маху опустил кулак на дубовую столешницу. Генеральский кабинет слышал, конечно, многое, но такой отборный мат, скорее всего, прозвучал здесь впервые. -- Ты что, па-адлец, совсем (здесь генерал употребил все знакомые ему возвратные глаголы сексуального характера)!!! Думаешь (генерал вспомнил дальних и близких родственников подчиненного, совершавших необдуманные поступки опять же остро сексуального характера)... умник (генерал достиг высот виртуозности -- на два слова, прилагательное и существительное, приходилось четыре матерных)!.. А из-за тебя и меня (глагол был один, но опять же нецензурный и очень емкий)!.. В общем, бумагу генерал подписал размашисто. Только это был не ордер на арест Белова, а приказ об увольнении капитана Каверина В.Е. из рядов доблестной советской милиции... x x x Лейтенант Коноваленко в темных очках сидел за столиком Шереметьевского бара с развернутой "Financial Times". Поверх совсем не интересовавшей его газеты он поглядывал на Артура Лапшина, нервно пившего рюмку за рюмкой. Диктор аэропорта объявила рейс на Дюссельдорф. -- Кажется, ваш? -- участливо поинтересовался лейтенант у бывшего предпринимателя. Тот словно бы проснулся. Тяжело поднявшись из-за стола, Артур с ненавистью глянул на усмехавшегося соседа. Набрав в легкие побольше воздуха, он вложил в свои слова всю накопившуюся ненависть: -- Пошел ты в жопу со своей вонючей родиной! И со своими гэбистскими березками! Коноваленко нехорошо улыбнулся. Артур, неуклюжий и нелепый в излишне пестром галстуке, подхватил саквояж и двинул в сторону конторки регистрации. Все, хватит! Сюда он больше не ездок! Коноваленко, глядя вслед Артуру, склонился к воротнику плаща и произнес в микрофон: -- Объект отправлен на регистрацию, прием! Лейтенант нравился себе чрезвычайно. В этих темных очках, длинном светлом плаще с микрофоном в воротнике он чувствовал себя Джеймсом Бондом. В исполнении Шона Коннери. XXII Каверину оставалось пройти только формальности. Правда, самые неприятные. Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не силы, то ее символов. "Дерьмо, дерьмо, дерьмо!" -- стучало в голове Каверина, забивая все мысли и чувства. Первым делом ему пришлось сдать оружие. За железной дверью оружейки сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом не было никакого дела до треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский "Макаров", не иначе как на предмет порчи казенного имущества, и внимательно, пальцем, пересчитал патроны. В отделе кадров, сдавая свое красное удостоверение, Каверин из уст грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия: -- Ну что, куда дальше? -- Поглядим, -- независимо повел плечом Каверин, а про себя подумал: "Ах ты, дерьмо собачье!" С полученным в зубы обходным листом он направился получать дурацкие подписи -- в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в медицинском кабинете. "А это-то на хрена!" -- стиснул зубы Каверин. Хорошо хоть анализы не заставили сдавать! Развели бездельников! Силовые, блин, структуры! Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но не этому долбаному зданию. И не заплеванному знамени. А собственному фото, которое еще не успели снять с Доски Почета Управления. x x x Джазовый коллектив Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников у Трех вокзалов. Их туда пускали два раза в неделю на два часа. Бесплатно. Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для тех же железнодорожников. Бартер -- по-современному называл это Виталик. Сегодня Виталик лютовал, так как играли его новую композицию. После седьмого прогона он, наконец, смилостивился: -- Ну что, ребята, на сегодня -- все. Репетиция окончена. -- Он взглянул на часы: -- Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке. Музыканты принялись складывать инструменты и отключать аппаратуру. Виталик, покосившись на Олю, которая была явно не в лучшем настроении, напомнил: -- Завтра -- как всегда, в семь. Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на руку, спустилась со сцены в зал: -- Счастливо, ребята! До завтра! В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть: -- Я провожу. -- Ну, проводи, -- мягко высвобождая руку, не слишком охотно разрешила Оля. Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру: -- Ну как твой мавр, сцены не устроил? -- иронично поинтересовался он. -- Нормально все. -- Оля была на удивление спокойна. -- Ну, видишь как. А ты волновалась. Они прошли партер, и Виталик снова взял ее за руку, заставив обернуться: -- Оленька! -- Он пристально смотрел ей прямо в глаза. -- А мы премьеру твою так и не отметили. -- Ну, какие проблемы? -- на его интимный тон Оля отвечала нейтрально, по-дружески. -- Приезжайте к нам, отметим... -- Ну, это само собой, -- перебил ее Виталик и продолжал вкрадчиво: -- А может, поедем ко мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не вошло. -- Не, Виталь, спасибо, мне домой надо. -- Оленька, ты же музыкант -- надо быть свободнее... -- не отставал Виталик. -- Надо, надо, -- только чтобы он отстал, согласилась Оля. -- В конце концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? -- В его голосе прозвучал уже не интимный намек, а едва ли не требование расплатиться за оказанное благодеяние. -- Самое непосредственное, спасибо тебе, Виталик... -- устало улыбнулась Оля, в который раз освобождая руку от его пожатия. -- Но я, понимаешь, имею отношение к своему мужу... x x x Сверху, с балкона, за этой сценой уже давно наблюдал Саша. Ему, конечно, не нравилось, что этот хмырь липнет к его жене. Но в то же время ему было по-детски интересно, чем все это кончится. То есть в жене он особо не сомневался, посмотреть на брачные игры этих пидоров-однокурсников было занятно... x x x -- То есть у вас любовь? Морковь... -- поняв, что здесь ему ничего не обломится, протянул Виталик. -- Да, -- спокойно и твердо ответила Оля, не принимая его игривого тона. -- А я думал, по расчету, -- откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик. -- Не хами, -- оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась к выходу из зала. Виталик уже готов был махнуть на нее рукой, но его все же распирало, и он не смог остановиться: -- Хотя, Оль, знаешь, подожди. -- И он побежал за нею, нагнав ее в вестибюле. -- Я тебя понимаю и даже как-то поддерживаю. Если ты бездарь, надо устраиваться, работать известным местом... Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку: -- Тихо-тихо! Что люди подумают? И они оба опять не увидели, как из двери позади них в вестибюль вошел Белов. Но зато Виталик это мгновенно почувствовал. Саша двумя пальцами схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно. -- Привет, милый, -- ласково улыбнулась мужу Оля. -- Привет, моя хорошая? Вы закончили? -- Саша поцеловал ее в щеку, а стонущего Виталика заставил опуститься на колени. -- Закончили. -- Поехали домой? -- Саша отпустил Виталика и носовым платком вытер окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях. -- Поехали, -- радостно согласилась Оля. -- Как бабуля? -- поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду поверженного маэстро. -- Хорошо, -- ответила Оля, взяв мужа под руку. -- Пойдем отсюда... x x x На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу. Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей. -- Саш, так странно, -- говорила Оля, -- мне даже не обидно. Я с детства думала -- музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй... И вдруг как молния ударила. И перевернулось все. Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска: -- Оль, да ну, -- у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. -- Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни. -- Ой, точно ведь! -- обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении. -- Ну вот! -- поддакнул Саша. -- А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул. Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза. -- Нет, Белов, ты бы так не сказал... Ты бы, скорее... Как дал мне! -- И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника. -- У! Врезал бы! -- Саша повторил ее жест. -- Да я бы убил вааще! -- Вот поэтому я за тебя замуж вышла, -- очень серьезно сказала Оля. Саша рассмеялся: -- За то, что побил бы, да? -- Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь. -- А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно -- колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть. Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать? Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом. -- Смотри! -- Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста. -- Сань, ты что, дурак, что ли? -- в ужасе выдохнула Оля. Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие -- шириной в Олино запястье! -- Тихо-тихо. Все нормально, -- успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной. Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды. Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним: -- Саша, не надо! Они мокрые... Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене: -- Вот это мне нравится. Понимаешь? -- Понимаю. Только слезь, а? -- умоляюще протянула к нему руки Оля. В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую. -- Господи, ну и чучел ты... -- Она обняла его, словно после долгой разлуки. -- Оль, ну ты что? -- провел ладонью по ее влажным волосам Саша. -- Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается... Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами... И боюсь, если открою -- упаду. -- Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду... x x x Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и -- через гастроном, естественно, -- отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная. Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов. Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил. Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль. С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками! Поздно! Поздно... Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше -- в голове Белова. От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась -- она опасалась раздражать мужа в таком состоянии. -- Все, хватит, иди закуси! -- Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой. Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску. -- Вот за десять лет сколько! -- Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. -- Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания! В капитанах, говорит, засиделся! А за паршивого щенка, за щенка погнали! Тогда еще надо было его валить, понимаешь, Светка, тогда! Светлана тоскливо смотрела на мужа, по-бабьи подперев подбородок ладонью. Как он ей сегодня надоел! Кто б знал! Когда ж он угомонится? Завтра на работу к восьми... -- У-у-у... Вот он гад, вот его морда, -- выудил Каверин еще одну фотографию Белова, из старого уголовного дела. Это дело надо было запить. -- Вот свело меня с ним! -- выпив и уже совсем не почувствовав вкуса водки, снова завелся он. -- Знаешь, как на Востоке говорят: кысмет! Кысмет. Судьба, значит! Ну, ничего... Побарахтаемся! Меня везде с руками оторвут. Таких спецов поискать!.. -- Все, все, тихо, тихо. -- Светка обняла мужа за плечи и прижала его непутевую лысеющую голову к своей груди. "Дурачок ты мой...", -- подумала она. Каверин на мгновение притих, словно душа его чуть оттаяла. Но это была только видимость. Прошло время эмоций. Каверин принял решение -- окончательное! Вдвоем им на этой земле места не будет. -- Свет, а Свет, -- притянул он к себе жену и стиснул ладонью ее затылок. -- Я ведь способ изыщу. -- Он дышал тяжело и жарко, больно захватывая ее волосы потной рукой. -- Я его загрызу. Живого, веришь? Светка уже согласна была поверить во что угодно. XXIII Макс Карельский жалел только об одном. О том, что слишком долго не мог расстаться с армией. И, когда вернулся, наконец, в Москву, то к дележу самого лакомого пирога не успел. Засиделся на старте. Биография его ничем особым не отличалась от биографий ровесников. Разве что успел повоевать в Афгане и Таджикистане, был замечен, попал в спецназ ГРУ, но выше старшего сержанта не поднялся, несмотря на всю свою крутость. Когда он понял, что в армии ему ничего не светит, кроме возможной дырки в башке, он написал рапорт и отправился домой, в родную подмосковную Малаховку. По своей мирной профессии сварщика, полученной до армии в ПТУ, устроиться на работу Сухов мог запросто. Но платили за это так мало, что даже матерые прорабы опускали глаза, называя зарплату. А вокруг шла настоящая жизнь. Деньги, тачки, красивые девчонки. В общем, соблазнов было в тысячу раз больше, чем возможностей. Пришлось вспомнить навыки, полученные в спецназе. И потрясти торгашей. Наели тут рожи, пока он в окопах, можно сказать, вшей кормил. Собрав под свое начало старых приятелей из тех, кто не спился и не сел, Макс сколотил свою команду. Небольшую, но крепкую. По старой памяти Малаховку они достаточно легко взяли под свой контроль -- все лотошники моментально легли под них. Так продолжалось примерно с полгода, пока Карельскому не пришлось загасить чеченского бизнесмена. После этого на них начали наезжать с двух сторон. С одной -- менты в лице опера Каверина, расследовавшего убийство, который тоже хотел иметь свою долю, с другой -- чечены, зверье, как их называли за склонность к беспределу. Вторые были гораздо хуже -- с ними невозможно было договориться. Ни при каких обстоятельствах. Башни у них у всех были свинчены напрочь. Надо было что-то делать. Под свой штаб команда Макса снимала небольшую автомастерскую. В ней и правда иногда ремонтировали чьи-нибудь автомобили. В основном свои или знакомых. Да еще разбирали на запчасти угнанные "жигулята". Макс любил и сам повозиться с железом, это его успокаивало. Когда он надевал маску с синим стеклом и брал в руки сварочный аппарат, это доставляло ему почти физическое удовольствие. Но это вовсе не значило, что он готов был обратно переквалифицироваться в сварщики. Делу -- время, потехе -- час. Тем не менее ситуация становилась критической. Правда, в последний раз на стрелке они хорошенько пощипали зверьков, но это совсем не успокаивало. По многим признакам к тем должно было прийти значительное подкрепление. Да и с ментами чечены, похоже, уже снюхались. Макс понимал, что самим им не подняться. Это чувствовалось и по настроению внутри команды. Не то чтобы попахивало предательством, но кое-кто