ял. -- Как ты догадался? -- почти с восхищением расширил глаза Фархад. -- Птица Говорун отличается умом и сообразительностью, -- с чувством законной гордости подмигнул Саша. -- Ну, а Красная Шапочка говорит, -- неунывающий Пчела травил бородатый анекдот, -- бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие уши? Сань, посмотри, -- без паузы и с той же интонацией продолжил он, -- вон того в красном пиджаке не узнаешь? В противоположном углу камеры на нарах пристроилась весьма колоритная троица. Лысый бугай карикатурно "новорусского" вида. Латиноамериканского типа красавчик с четким пробором. И третий -- с большими залысинами и бегающими глазками, тот самый -- в красном пиджаке... x x x -- Не дергайтесь, утром отпустят, -- слишком уверенно, словно стараясь самого себя убедить в собственной правоте, вещал тот, что в пиджаке. И Каверин, а это был именно он, повел носом, словно охотничий пес, взявший след. Враг был совсем рядом, и сначала матерый опер учуял его запах, а уж после, тотчас же, впрочем, и увидел -- Белов со своей свитой сидел близко. Слишком близко. Каверин скрипнул зубами. И, стараясь оставаться спокойным, объяснил бугаю: -- Сегодня всех метут, кто попадется. -- А кто дергается?.. Только ты один, Володенька, и дергаешься. А нам-то, пацанам, чего? -- развязно и несколько свысока "пригасил" его лысый... x x x Белый внимательно проследил за направлением Пчелиного взгляда и зафиксировал "картинку": -- Кто такие? -- Чего, Космос, не узнаешь? -- разминая сигарету, скривился в улыбке Пчела. -- Морда вроде знакомая... -- сложный мыслительный процесс отразился на Космосовой физиономии. -- Из мафии? -- предположил он не слишком уверенно. Эта хитрая рожа с рыскающими глазками и высокими залысинами была ему, кажется, знакома. Наверняка мудила тот еще. -- Да с чего! Околоплавающий какой-то... -- определил Фил. -- Подожди. -- Он сощурил глаза, пристально вглядываясь. -- Может, из люберецких? -- Точно, Мухин родственник! -- врубился Белый. -- Но он же мент! -- резко вскинулся он. -- В чем дело? -- вопрос его прозвучал раздраженно и очень по-деловому: типа, почему непорядок? -- Да, счас, мент! -- заулыбался Пчела. -- У него частное охранное агентство. Кстати. -- И Пчела назидательно поднял палец. -- Крышу дает Лешке Макарову. -- А с ним кто? -- Вот справа. -- Пчела прищурил правый глаз и чуть наклонил голову, чтобы лучше видеть, -- Бек, серьезный мужчина. А другого... Раз в "Метле" видел. Кто такой, чем дышит, не в курсах... -- Да кончай на них пялиться! -- подернул плечами Фархад. Похоже, только он не знал, чем кончается Пчелин анекдот. -- Дальше-то чего? -- А, ну вот. Красная шапочка и спрашивает: "Бабушка, бабушка, а почему у тебя такой большой хвост?" -- А это не хвост, -- ответил волк и густо покраснел. -- И вообще, у тебя молоко на губах не обсохло. -- А это не молоко сказала Шапочка, и волк покраснел еще гуще. И все, вместе с Фариком, густо заржали, будто и вправду слышали историю про Шапочку и Волка в первый раз... x x x Лысый Бек недовольно поморщился, глянув на ржущую компанию: -- А это что за молодежь? -- Щас кого ни спроси, все солнцевскими откликаются, -- лениво и немного снисходительно отозвался Лева-латиноамериканец. -- Эти -- хуже, -- сквозь зубы прошипел Володя Каверин. Он прямо взмок от напряжения, хотя в камере было совсем не жарко, разве что душно. -- Зверье, каких мало. -- Вон тот рыженький, возле стены, в "Метелице" часто зависает, -- проявил осведомленность Лева. Бек презрительно хмыкнул и перевел взгляд правее: -- А в белом что за пацанчик? Бывший опер сделал страшные глаза и беззвучно, шевеля только губами и нижней челюстью, просипел: -- Саша Белый. -- Этот пионер -- Саша Белый?!! -- В заплывших глазах Бека промелькнул искренний интерес с изумлением пополам. -- Пионер!.. -- Желваки Каверина заходили так, будто он пережевывал непроваренную конину. -- Волчара почище многих. Пионер!.. -- Он аж задохнулся от возмущения: Белый был его кровным врагом, а врагов, их... знать надо! Чтобы бошку не оторвали! x x x Ну и денек! Спятить можно! Введенский посмотрел на часы: было уже двадцать минут второго. Похоже, сегодня придется заночевать на службе. Весь мир сошел с ума. И центр безумия -- Москва. Введенский посмотрел на хорошо знакомый ему портрет, что висел в его кабинете всегда. Дзержинский мрачно улыбался. -- Разрешите? -- В дверь аккуратно постучали. Это Коноваленко. Введенский мог узнать каждого из своих подчиненных за версту. По шагам, по запахам и -- по стуку. Коноваленко ходил крадучись, пользовался французским одеколоном от Армани польского производства, а стучал аккуратно и никогда не открывал двери, не дождавшись разрешения. За что и ценил его Введенский больше других своих джигитов. Да еще и за энтузиазм в работе. И, пожалуй, за некоторую, умеренную, впрочем, романтичность. -- Входи, -- распорядился он. -- Белов прилетел, все нормально, -- доложил Коноваленко, потирая тонкий, с горбинкой, нос. -- А потом -- вложений в почтовый ящик не было. Звонка не было. Я послал людей, его офис уже вверх дном. Я рискнул, -- он внимательно посмотрел на шефа, но тот вроде был спокоен, хотя и выглядел усталым, -- позвонил на мобильный. Не отвечает. -- Он удрученно поджал губы. -- Ну, сегодня что за день-то? -- вздохнул Введенский. Точно, поспать не придется. -- Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. К утру доложишь, а я сейчас наверх... -- Он со значением указал пальцем в потолок. Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними. -- Там сейчас такое творится -- не поверишь! x x x -- Дело было так, Сань, можно я расскажу? -- Фара уже заходился от смеха, предвкушая финал своей истории. -- Ну, короче, всех на плацу построили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки на погонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается. -- Сань, ты первый раз тогда, что ли? -- встрял Космос. -- Ну да, только попробовал... Афганка, зеленая, знаешь, она же крепкая. -- Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, -- переведя взгляд с Космоса на Сашу, продолжил Фара, -- тот стоит, крепится, генерал так на него посмотрел, как отец родной, да, и говорит: "Как служба, сынок?" А Саня: "Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищ генерал". -- Эй, кончай базар! -- раздался чей-то недовольный голос. -- Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить? -- огрызнулся Кос. -- Что, серьезно, что ли? -- недоверчиво переспросил Фару Фил. -- Клянусь Заратустрой! "Раз косяк, два косяк, и граница на замке"... -- От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера... x x x -- Да что такое! -- заворочался Бек и поднял голову. -- Это что за чурка? -- указал он на Фархада. -- Не знаю, -- раздраженно ответил Каверин. -- А должен знать, Володенька, -- поучал его Бек. -- Ты мент или кто? На хрен я тебя брал? -- Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать! -- с верхних нар по соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке. -- Отец, прости. Возраст мы уважаем, -- серьезно ответил Саша. И распорядился: -- Все, давай спать. -- Раз косяк, два косяк... Потом губа, конечно... -- бормотал, укладываясь, Фара. -- Отец, базара нет. -- Естественно, последнее слово должно было остаться за Космосом. Осталось оно, однако, за Белым: -- Жена рожает, а я на нарах... -- тоскливо сказал он, глядя на грязные стены камеры. Да уж, ситуация, какой и врагу не пожелаешь. Ладно, утро вечера мудреней... x x x Оля проснулась от боли. Ныл живот. А на душе скребли кошки. Тысяча ободранных кошек. Эта душевная боль заставила ее подняться. В палате тускло светил ночник. Сдержав стон, она медленно, стараясь не делать резких движений, вышла в коридор. Слава богу, никого. Тут только она поняла, что забыла надеть тапочки. Но возвращаться в палату не стала. В закутке дежурной сестры Оля присела на край стула и набрала Сашин номер. -- Абонент не отвечает или временно недоступен. Позвоните, пожалуйста, позднее, -- ответил чересчур вежливый механический голос. Господи, где же он? Кошки радостно принялись за свое черное дело... x x x Мобильники трещали без умолку. На разные лады. Прямо птичник, а не тюрьма! Один даже нагло выдавал звуки государственного гимна. Пожилой прапорщик с ненавистью смотрел на изъятое имущество. Развели тут... Он беззвучно выматерился. Нашел в куче аппаратов "гимнюка" и попробовал заткнуть хотя бы его, тыркая толстым пальцем во все кнопки подряд. -- Мать твою, заколебали, -- вслух ругнулся он, когда телефон уже молча завибрировал в его руке. Чтобы перекрыть трели, он включил телевизор. На экране черный-черный дым валил из белого Белого дома. Час от часу не легче! -- Понедельник -- день тяжелый, -- вздохнул прапорщик и вырубил гребаный ящик... XXX Он так и проспал остаток ночи -- одетый, скрючившись на узком диванчике, под недремлющим оком железного Феликса. Солнце разбудило. Невзирая на бурные ночные события, оно сегодня светило чуть ли не по-весеннему. Казалось, природе нет ни малейшего дела до политических катаклизмов. Введенский встал, с хрустом потянулся. Новый день -- новые заботы. Надо быть в форме. 14з стола он достал пузатую бутылку с волшебным элексиром. Там оставалось всего ничего, на донышке. Ну да ладно, на первый заряд бодрости хватит. Он плеснул коньяку в бокал, вдохнул его аромат и с наслаждением опрокинул в себя, будто это был не благородный напиток, а рюмка водки. -- Разрешите? -- постучали в дверь. Ну наконец-то Коноваленко, где ж тебя носило? -- Входи. -- Введенский поставил пустую бутылку под стол. -- С добрым утром, Игорь Леонидович. -- Коноваленко цвел, как роза. Определив состояние шефа по заблестевшим глазам, подчиненный осмелился пошутить. -- После первой не закусываете? -- Не борзей, -- оборвал его Введенский. -- Ну, что там? -- Нашли его. -- Коноваленко моментально вытянулся в струнку. -- В Бутырке. -- Да что ты! -- восхитился Введенский. -- Жив-здоров? -- Да ничего вроде. Омоновцы только помяли немного. -- Ну, ничего, до свадьбы заживет. -- Введенский был доволен. "Объект" и в самом деле всего лишь попал под "гребенку". -- Ладно -- молодец, Коноваленко. Иди домой, отсыпайся. -- Есть, -- козырнул Коноваленко. Самому Введенскому отдыхать пока не светило. Надо было еще вызволять своих. Пока они еще свои. Перед тем, как засесть за телефон, Игорь Леонидович заботливо прикрепил к российскому трехцветному флажку, что стоял у него на столе, черную полоску бумаги. "Траур по недолгой российской демократии, -- усмехнулся он про себя. -- Аминь". x x x Гостеприимные двери Бутырской тюрьмы были распахнуты настежь. Сегодня, в отличие от вчерашнего, выпускали. Уже без формальностей. И без эксцессов. Даже мобильники отдали. И чего, спрашивается, огород городили? -- Ну, Саня, это тебе не гауптвахта, понимаешь, -- веселый Фархад размахивал голубыми, под цвет октябрьского неба, четками. Саша улыбался отстраненно -- ему надо было дозвониться прямо сейчас, немедленно, еще вчера. Но у Кати было занято. Блин, да с кем же она треплется-то? -- Братва, я не понял, в чем дело? Метут без предъявы. Что за дела? Гонят ни свет, ни заря. Ну извиниться-то хотя бы можно? -- несколько запоздало качал права Фил. Но ему никто не отвечал. Космос подставил лицо солнцу, а ногами выстукивал чечетку. Пчела по мобиле успокаивал родителей -- у отца сердце не фонтан, поди, не спал всю ночь, телек смотрел, переживал за страну и за сына. -- Ну так, подумали, а чего мы будем хороших пацанов зря держать? Пусть едут... -- наконец отозвался Саша и тут же закричал на всю улицу: -- Але, Кать? x x x -- Ты куда пропал -- мы с ног сбились!.. -- разъяренная Катерина вопила в трубку так, что слышала, наверное, вся Бутырка. -- Что значит "не ори"? Немедленно звони матери, она там с ума сходит!.. -- Кать, а... -- Он не успел спросить, как голос тетки стал сладким-сладким: -- Да, родился, мальчик, конечно. Такой хорошенький, на три двести... Нормально, все у твоей Оли нормально, молока хоть залейся... Ну, в общем, я тебя поздравляю, папаша... -- повесив трубку, Катя налила себе из мензурки пятьдесят граммов спирта и выпила. Слава богу, нашелся блудный племянник. И, сильно выдохнув -- спирт все-таки, не крюшон, -- она радостно помчалась к Оле: -- Олечка, кормить пора! x x x С полминуты Саша молча смотрел перед собой. Взгляд его был совершенно отсутствующим. И, наконец, до него окончательно дошло, что же произошло! Какое чудо свершилось в мире. Чудо, такое нужное и важное именно сейчас. -- Мужики, у меня сын родился! -- все еще не до конца веря собственным словам, проговорил он. И только когда друзья заорали так, что задрожали окна соседнего дома и едва не сработали сигнализации припаркованных автомобилей, Саша понял -- все правда истинная, как и то, что они теперь свободны и над ними чудесное голубое небо без единого облачка. Руки друзей и братвы, приехавшей встречать их, подхватили Сашу и начали качать, высоко подбрасывая в небо. На эту сцену без улыбки не могли смотреть даже те люди, что стояли у бутырских стен в ожидании того времени, когда начнут принимать передачи. А у Саши из карманов вываливались ключи и мелочь, подпрыгивая и крутясь на асфальте. Кто-то из пацанов собрал все это и заботливо положил Саше в карман, когда его, наконец, опустили на грешную землю. Фара обнял Сашу и крепко, ладонью постучал по его спине: -- Най-най-на-на-най... Саня, дела потом, -- махнул он рукой. -- Вези меня смотреть сына! Для мужчины сын -- первое дело, клянусь Аллахом! Космос, как всегда, слова в простоте сказать не мог: -- В семье самурая дочь -- кошмар, а сын -- праздник, -- очень многозначительно шевеля губами, вымолвил он. И глаза его округлились. -- Одно смущает, в понедельник родился... -- посетовал Саша, на чьем лице продолжала блуждать счастливая улыбка. -- А кто тебе сказал, что понедельник плохая примета? В понедельник -- это очень хорошо; понедельник -- так наш город называется, Душанбе! -- уверенно успокоил его Фара. -- Володя, -- наклонился Саша к водителю, -- едем в роддом. Но не забыл и о делах: -- Космос, пошли людей в офис, скажи, чтоб прибрали все, -- и опять вернулся к главной, самой важной теме: -- Фарик, я не верю! Йо-хо-хо! x x x Под дикарский вопль счастливого отца на бутырском крыльце появилась мрачная троица в лице Бека, Левы и Каверина. Каверин как вкопанный остановился на верхних ступеньках и наблюдал за всей этой веселой вакханалией -- его враг опять был на коне. -- Ну, что встал? Поехали, -- прервал его размышления Бек, которого сейчас волновало только одно -- как бы скорее пожрать. Ну никак не мог он не есть больше трех часов подряд, даже ночью. -- Ты знаешь, Бек, -- многозначительно ответил ему Каверин, усаживаясь в машину, -- мы сегодня здесь не зря ночевали. Я чурбана-то этого вспомнил... x x x Саша торопил водителя, приказав ехать через центр. Фил советовал рвануть на МКАД, но Саше казалось, что это то же самое, что ехать, например, в Петербург через Калининград. Поэтому поехали прямо по Лесной -- к Белорусскому. И все вроде бы шло ничего. Только уже посредине Большой Грузинской, перед огромным сталинским домом с высоченной аркой, наперерез им выскочил спецназовец в пятнистой форме, закамуфлированной каске и... опять с десантным автоматом наперевес. Как они надоели! Все одно и то же, словно по дурному кругу! -- Чего ты машешь, еханый ты бабай! Я все равно проеду! Я к сыну еду! -- психанул Саня. -- Давай, Володь, поворачивай. Дворами поедем. -- Стоять! -- заорал спецназовец, опускаясь на одно колено и совершенно определенно наводя автомат на Белова. -- Э-э, смотри, да он же запросто стрельнет! -- глаза Космоса выражали неподдельное изумление и вместе с тем абсолютную уверенность в собственных словах. -- Ладно, ладно, -- пробормотал Володя, потихоньку сдавая назад. Удрученно вступил в обсуждение и Фил: -- Говорил я тебе, Белый, что не надо через центр ехать. И зря он это сделал -- Белый был сейчас, как сухой порох: только спичку поднеси. -- Ты мне будешь указывать, что мне делать! -- заорал он уже на Фила, вымещая на нем свои злобу и бессилие. Из арки тем временем медленно выезжал армейский "уазик", а за ним -- огромный "Урал". В таких обычно перевозят солдатиков. Именно эту колонну, видимо, и ждали спецназовцы, чтоб пропустить ее вперед всех. Грузовик свернул направо и приостановился перед светофором. -- Пацаны, ни хера себе, глянь, глянь! -- ахнул Фил. Глаза его будто бы остекленели. Из-под брезента, которым был накрыт какой-то бесформенный груз, свешивалась окровавленная рука человека. В том, что он был мертв, сомнений не было. Как и не было их в том, что весь кузов "Урала" забит человеческими телами, то есть, если быть точным до конца, трупами. -- Сань, чего это, а? -- изумленно спросил Космос. -- Это те, кому не повезло этой ночью, -- ответил Саша. И добавил, имея в виду не только судьбу этих несчастных, но и многое, многое другое: -- Не дай бог... x x x -- Дороги перекрыты, но мы прорвались! -- наскоро поцеловав тетку и оставив ей охапку роз, Саша рванулся в палату к Оле. И, страшно вымолвить, к сыну. Оля сидела на кровати. Она нежно улыбалась мужу, а в руках у нее был аккуратный кулечек. Кулечек сладко посапывал и таращил светлые глазенки. Сын. Ванька! У Саши перехватило дыхание. Легонько коснувшись губами Олиных губ, он осторожно взял сына. Руки моментально стали деревянными. Глядя на маленькое смешное личико, он тихо сказал Оле: -- А я думал, они лысыми родятся... -- Вот так, голову держи... -- Оля поправила его руку, чтобы та поддерживала голову младенца. А Саша всматривался в крошечное существо и все не мог поверить. Неужели вот так, вдруг, еще вчера его не было, а сегодня уже настоящий человечек: реснички, белесые бровки. -- Оля, а он на тебя похож, -- восторженно прошептал Саша. Он боялся говорить громко, хотя Ванька не спал, а вовсю таращился на папу. -- Настоящий человеческий детеныш. -- Я уже не могу без него... -- Оля погладила мужа по плечу, глядя на сына. Глаза ее наполнились слезами. -- Я люблю тебя, моя хорошая, не плачь, не плачь, ну... -- Ты где был? Я так тебя ждала... -- слезинка скатилась по щеке. -- Зайка, верь мне. Я не могу тебе сказать, где, но я не мог выбраться... Правда... -- Руки совсем онемели, ему хотелось обнять Олю. -- У, колени дрожат... Страшно, оказывается, детей-то иметь... Кать, возьми, а? -- Он осторожно передал Ваньку Катерине и наконец обнял жену. -- Что, Иван Александрович, напугал отца? -- Катя умело взяла кулечек и вышла из палаты на цыпочках. x x x В маленьком коридорчике, который отделяло от палаты стекло, стояли и смотрели на сцену встречи супругов Елизавета Павловна и Татьяна Николаевна. -- Учтите сразу: воспитание я возьму в свои руки. Хватит одного бандита в семье. -- Елизавета Павловна строго, поджимая губы, посмотрела на Сашину маму. -- Не смейте моего сына оскорблять! -- тихо, но твердо вступилась за сына Татьяна Николаевна. И добавила укоризненно: -- Что ж вы за человек такой? У вас правнук родился... Они не входили в палату, через стекло умильно и ревниво разглядывая, как Катя забирает ребенка у Саши. -- Оленька! Тебе не пора кормить? -- вздорная старушка все же решила показать, кто здесь главный. -- Она уже кормила, -- успокоила ее Катя, закрывая за собой дверь. -- Девочки, -- примирительно сказала она, -- пойдемте пить чай. Пусть они тут полюбезничают, -- она оглянулась на шепчущихся супругов... x x x -- Я завтра заеду. Тебе что принести? -- Саша поправил уже успокоившейся Оле выбившуюся прядь. -- Напиши мне записку, ладно? -- вспомнила Оля о "потерянной" записке. Она твердо знала: мужья должны в роддом писать женам трогательные письма, так было во все времена. -- Напишу, -- засмеялся Саша. -- Только не на компьютере, -- предупредила Оля. -- Прямо сейчас напишу. -- Саша взял лист из стопочки, лежавшей на белой тумбочке, и быстро, но аккуратно, почти печатными буквами вывел на первой страничке: "ОЛЕНЬКА МОЯ". -- А остальное потом допишу, -- пообещал он, отрывая листок. И махнул рукой. -- А это -- для тебя! По его знаку жалюзи на окне палаты как по волшебству раскрылись, и обомлевшая Оля увидела Сашину команду. Космос, Пчела, Фил и Фара, размахивая огромными букетами, дружно грянули: -- С днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван Александрович, с днем рожденья, родной! -- К их на удивление стройному хору присоединился и Саша, радостно подмигивая ей уже из-за стекла. Она не могла не рассмеяться. Ну и шум они устроили в роддоме! Вот дуралеи, честное слово! XXXI В офисе не только прибрали, но и стол накрыли. Водка, икра, копченое мясо, колбаска, брусника Все как у людей. Человек родился! Фил в газетной треуголочке, как заправский строитель, внес последнюю черту -- подвесил люстру. Новехонькую, только из магазина. Старая во время обыска-разгрома рассыпалась на мелкие кусочки, омоновцы потрудились на славу. Орлы, да и только! Но Саша и Фара не праздновали. Дела, дела. Саша, нервно затягиваясь, курил одну за другой. Фара казался спокойным, но его тонкие породистые пальцы нервно и быстро перебирали бусинки четок. Одну за другой, одну за другой. -- Фара, брат, я тебе сразу сказал. Это не катит, -- терпеливо втолковывал Саша. -- Что ты уперся?! -- Ты мне брат, Саша, клянусь Аллахом! Но против своих я тоже не пойду. Ты это знаешь... -- Саша хотел перебить, но Фара остановил его решительным жестом. -- Дай досказать, я тебя долго слушал... Я между вами как на границе! Дома мне говорят! пускай Софет товар в Москве сбывает, и наши доходы увеличатся втрое. А что мне говорит Софет? Софет -- значит, Белый... -- объяснил Фара. -- Да погоди!.. Он мне говорит: "Фара, брат, пошли подальше всю свою родню, потому что я в Россию дурь гнать не стану". Так? Саша, конечно, понимал, что так. Но не мог он рассказать Фарику про Контору, Министерство, мать их, добрых дел. Не мог, и все тут! И -- не хотел. Он находил все новые и новые доводы, стараясь быть убедительным. -- Я тебе тридцатый раз говорю! Наркота -- не сигареты! Все сыплются на сбыте, на мелкой рознице. На хрена мне это надо?! Я два года отлаживал оптовую линию на Запад! И сейчас, когда все заработало, ты хочешь, чтобы я все бросил, послал на хрен? Иногда именно этого ему и хотелось больше всего -- послать всех. И Введенского, который день ото дня становился все требовательнее, в особенности. Но -- коготок увяз. -- Саша, ты пойми, мне условие поставили. -- Фара решил открыть свои карты. -- Если я не улажу этот вопрос с тобой, они будут решать его по-своему. -- Здравствуй, жопа, Новый Год, -- вскинулся Саша. -- Дошли до ручки совсем. Это что, стрелять меня будут? -- Будут, -- уверенно ответил Фара. -- Не угрожай мне, Фарик! -- Саша с силой затушил сигарету в пепельнице и полез в пачку за новой. Черт, неужели всю пачку уже высадил? -- Я не угрожаю, -- печально откликнулся Фархад, поднимаясь. Четки жалобно стукнули о край стола. -- Тем более. Угрожать мне бессмысленно. -- Саша через силу улыбнулся. x x x Перекрестье оптического прицела переместилось по стене дома и замерло, добравшись до нужного окна. В проем между жалюзи просматривался накрытый по-праздничному стол. За столом сидели Саша, Космос и Фархад. Они беззвучно шевелили губами, словно рыбки в аквариуме. Прямо как на ладони... Поколебавшись, прицел остановился на Сашином лице, в перекрестье загорелась красная точка, и... ... сразу же, сквозь помехи эфира, стали слышны голоса: -- Тем более угрожать мне бессмысленно, -- это говорил Белов. Каверин стиснул зубы, словно вспоминая, как обещал загрызть его живьем. Ничего, еще не вечер, загрызу. А пока -- пусть покувыркается. Под оптическим-то прицелом. Прослушку Каверин установил в пустой квартире, в доме прямо напротив офиса Белова. Эти "академики" о настоящей безопасности имели, видно, самые смутные представления. "Дилетанты хреновы..." -- злорадствовал Каверин. Оторвавшись от оптики, он посмотрел на Петровича. -- Пишешь? -- спросил он верного подручного. Петрович не слышал Каверина, его слух услаждали совсем иные звуки -- беседа о наркоте оказалась интересной. Ишь, какой благородный клиент попался -- в России дурь не хочет продавать. Из патриотов, не иначе. Но беседа -- беседой, а от уровня новой техники даже у видавшего виды бывшего топтуна Петровича съезжала крыша. Технический, блин, прогресс! -- Пишешь? -- Каверин тронул Петровича за плечо и пощелкал пальцем по внешней стороне наушника -- уж так-то он его услышит. -- Ага... -- Петрович приподнял наушники. Он не мог больше сдерживать восхищение. -- Ни черта себе приборчик. А как это действует? -- Да лазер элементарный, -- объяснил Каверин, не уточняя, впрочем, сколько эта "элементарщина" стоит. -- Луч считывает вибрации воздуха с оконного стекла. -- Беда! -- Петрович снова надел наушники и приник к окуляру. Как там пациенты? Не перестреляли случаем друг друга? Без присмотра-то. x x x Фара сдерживал гнев и разочарование уже из последних сил. Он, конечно, знал, что Саша человек упрямый, но не настолько же. Самое главное, он никак, ну никак не мог понять, почему тот так упорствует. Фара не видел для этого причин. Поэтому и злился все больше и больше. -- Саша, ты же знаешь, ты мне как брат. Я тебе последнее отдам... -- Фара, я люблю тебя как брата, -- но личное есть личное, а дело есть дело. Это бизнес, какого черта!.. Все, короче. -- Саша вскочил со своего места и начал нервно ходить по кабинету, словно рубя ладонью воздух. -- В Москву я наркоту не пропускаю. Скажешь родне. -- Он поднял взгляд на Фару и, хотя увидел в его глазах окончательную, какую-то вселенскую тоску, резко и безапелляционно закончил: -- Белый в отказе. Пусть хоть бомбу бросают, мне по фигу. -- Ох, брат!.. -- Фарин взгляд не смог передать весь спектр его чувств -- от обиды до восхищения. Да, даже восхищение выражал его взгляд. Но все-таки не это было в нем главным. Заканчивалось сегодня что-то очень важное, может быть, это был последний день, последний вечер их дружбы. Фархад, поняв, что сказать ему больше нечего, лишь сжал в тонких пальцах рюмку, едва не раздавив ее. -- Фара, ты устал, -- решил перевести разговор на более спокойные темы Саша. -- Поезжай в гостиницу, отоспись... -- Саша, я уйду! -- вскочил теперь и Фара: ему еще будут указывать, как себя вести, когда и что делать. -- Но ты помни, -- потряс он перед собой пальцем, -- что ты своего брата кинул! Ты кинул... -- Фара, схватив свой длинный черный плащ, выскочил из кабинета и буквально через несколько ступенек понесся вниз. Полы плаща развевались -- и Фара еще больше напоминал Демона, того самого, который -- хочешь, не хочешь -- вынужден нести людям зло. -- Фара! -- крикнул вслед ему Белый. -- Ребята, проводите! -- Фара, стой! Чего ты кипятишься? -- Пчела нагнал Фару уже в коридоре перед дверью. И только потому, что тот остановился там на время, поглядывая вверх и бормоча какие-то родные заклинания. -- Ты не понимаешь! -- ну, может, хоть мудрый и расчетливый Пчела поймет всю опасность ситуации. -- Сначала они убьют меня, -- и он убежденно ткнул себя пальцем в грудь, -- потом убьют его, -- и Фара показал куда-то наверх, имея в виду, впрочем, всего лишь Сашу Белова, а не какого-то там небожителя. Даже если последний себя таковым уверенно считает. -- Фара! -- с неменьшим убеждением и даже немного назидательно ответил ему Пчела. -- Саша зря ничего не делает! К ним двоим присоединился и Фил, спустившийся по лестнице с банкой красной икры, которую он уплетал ложкой, правда, не столовой, а чайной -- столовая бы в такую банку просто не влезла. Фара посмотрел на почти безмятежно пожирающего икру главу службы безопасности и окончательно понял: каши с ними сейчас не сваришь. И он, уходя, бросил уже совершенно обреченным гоном: -- Наивные вы, как дети. Вы моих басмачей не знаете! Э-э-э... -- И скрылся в ночи. -- Вить, не ломай голову, -- махнул рукой на все Фил. -- Пойдем накатим. -- Подожди, -- закурил по новой Пчела. -- Пусть потрещат. У всех у них оставался последний шанс, что Космос все же сможет убедить Сашу. У него это иногда получалось, хотя в последнее время все реже и реже. Белый предпочитал все решать сам. Фил с таким положением давно смирился, но Пчелу и Космоса оно не совсем устраивало, если не сказать больше. -- Надоела. Не могу ее больше жрать. -- Фил поставил недоеденную банку с икрой на подоконник. А Пчела затушил прямо в икру недокуренную сигарету. Завоняло, надо сказать, премерзко. x x x Каверин в своей темной комнате отобрал наушники у Петровича: -- Давай-ка езжай за азиатом, узнай, где живет. -- Есть! -- по-военному ответил тот. Каверин же с нетерпеливым интересом стал слушать: он чуял, что не все еще было сказано -- самое интересное, оно, может быть, как раз еще впереди. Космос и вправду надеялся исправить положение. Он не слишком-то был напуган угрозами Фары. Но он тоже никак не мог понять почти ослиного упорства Белого. Уж в чем, в чем, а в особом чистоплюйстве Саша замечен не был. -- Белый, послушай меня... Только сразу не заводись, ладно? -- попросил Космос. По его примирительному тону Саша сразу почувствовал, куда тот клонит. -- И ты туда же? -- Ну ты послушай! -- Кос почувствовал, что Сашино настроение несколько переменилось. Он был сейчас намного спокойнее. И поэтому надо было ловить шанс. -- Это же выгодно для нас! -- Космос! Ты ни черта не знаешь. -- Саша понимал, насколько все его доводы выглядят пустыми и неубедительными, но что ему было делать? Рассказать о Введенском прямо сейчас? Это было невозможно! -- Зато считать умею! -- принялся загибать пальцы Космос. -- Мы теряем колоссальные бабки! Это Москва, блин, порт пяти морей. Не мы будем, тут же найдутся другие... Саша с тоской посмотрел на Фила и заученно повторил, по-прежнему ничего не объясняя: -- Повторяю! Ты ничего не знаешь. Я не буду гнать наркоту в Россию. Только транзит. Все. -- Разговор был окончен. -- Ну, как знаешь... -- Космос почувствовал себя в положении Фары, когда понимаешь, что никакие доводы не действуют. Хоть стреляйся. Или стреляй. Ну не в Белова же?! Он поднялся, обреченно махнул рукой и направился к двери -- тут ловить было больше нечего. -- Кос! -- услышал он Сашин голос и обернулся. -- У меня, между прочим, сын вчера родился. Наконец и до Космоса дошло, насколько они все сегодня заигрались в дела. Наркота, конечно, тема не последняя, но о Сашкином-то сыне они, подлецы, за всем этим забыли. Хотя именно ножки-то и хотели обмыть -- всей дружной компанией. Ой, как нехорошо получилось. Выражение Космосова лица не только сменилось, но, казалось, лицо его буквально просветлело в этот момент. -- Лови. -- Саша запустил по полированному столу рюмку водки. -- Прости, брат! -- с чувством поднял рюмку Кос. -- За Ивана твоего. Чтоб рос настоящим пацаном. -- А почему не профессором астрофизики? -- подколол его Белый. И вдруг неожиданно даже для самого себя принял решение. Пошли они все в задницу, эти умники из Министерства добрых, мать их, дел. Неужто они дороже ему старого друга? Не надо его подставлять. А то и вправду убьют, на хрен. -- Ладно. -- И он хитро посмотрел на тут же вскинувшегося Космоса. -- Чего Фару под пресс ставить? Дадим ему килограммов... десять. Пусть отстегивает нам долю с доставки, а продажами занимается сам. И волки сыты, и овцы целы... Глаза Космоса просто сияли. x x x Как нельзя больше доволен был и Каверин. Щелкнув кнопкой магнитофона, он сбросил наушники и залился тонким вибрирующим смехом. Раскачиваясь, как Ванька-Встанька, на табуретке, он пробормотал: -- Насчет овец ты это зря... -- И голос его гулко разнесся по пустой квартире. x x x Праздник -- так по полной! Даже охраннику налили стопарь, оставив, правда, на страже. Но с собственной бутылочкой "Абсолюта". Так что Костя Шишин на судьбу не жаловался. А служба, она и есть служба. Никто на нашу землю не ступит, не пройдет! Не забывая прикладываться к водочке, он внимательно смотрел в черно-белый экран монитора, показывающий совершенно неизменную картинку: темные машины, безлюдную улицу. Город, казалось, вымер. Отдыхал после вчерашних безумств. Из кабинета Белова неслось нестройное пение пацанов. -- А на черной скамье, на скамье подсудимых, ее сын дорогой и какой-то жиган!.. -- пели там, наверху. Костя тихонько подпевал. Ох, любил он хорошие, правильные песни! Космос прервал пение первым, еще Саня не отложил гитару. Коса все не оставляла в покое мысль о будущей профессии Сашиного сына, первого ребенка в их компании. Рождение этого малыша словно заставило их всех вспомнить, что они когда-то тоже были маленькими, тоже хотели чего-то достичь, кем-то стать... -- Саня!.. Саня, блин, братан... -- Космос расчувствовался не на шутку. -- Я ведь в первом классе думал, тоже буду профессором... -- А я сначала космонавтом, потом артистом порнофильмов, -- Пчела вскочил и манерно завихлял бедрами, -- а потом... -- Пчел, а я уже артист, ты понял, да? -- перебил его гордый Фил. -- Ты артист? -- возмутился Пчела. -- Ты массовка! -- А я хотел вулканы изучать, -- неожиданно грустно сказал Саня. И, уже зло, добавил: -- сука. Костя-охранник набрался уже основательно. Он старался не отрывать глаз от монитора. Но там не менялось ничего. Ни-че-го. -- Ну, блин, и телевизор, -- задумчиво удивился Костя, наливая по новой. Чего-то он уже поплыл. Ну да за сына Белого грех не выпить! И немедленно выпил. XXXII -- Подождите! -- Катя ворвалась в квартиру первой и едва заставила остановиться Сашу и всех остальных. Сегодня она снимала фильм века. Фильм о Ваньке. Ну, и об остальных, Ванькиных родственниках. Главное, чтоб получилось. Кинооператор из нее еще тот -- практики маловато, только вчера немного потренировалась. Она включила видеокамеру: -- Двадцать восьмое октября одна тысяча девятьсот девяносто третьего года! -- торжественным голосом произнесла Катерина, стараясь, чтобы в объектив попали все. И племянник с Ванькой на руках, и Оля с охапкой цветов, несколько растерянная после больницы, и сестрица Татьяна, и Елизавета Павловна, всю дорогу ревниво посматривающая на Сашу. -- Теперь входите, -- милостиво разрешила она, выискивая новые ракурсы и выстраивая новые запоминающиеся мизансцены. Эх, надо было не в медицинский, а во ВГИК идти! Такие таланты в землю зарыла! -- Ну, с новосельем, Вань! -- Саша шагнул первым, точнее, первым был Иван. Саша осторожно держал сына, разглядывая серьезное детское личико. Ванька не спал. Не иначе, как в виде исключения. Чувствуя торжественность момента. А ведь в машине сопел, как паровозик, даром, что кроха. -- Здесь у тебя детская будет... -- под внимательным присмотром камеры Саша знакомил сына с квартирой. -- А ванночку купили? -- заботливо спросила Елизавета Павловна. Она осталась в стороне от хозяйственных забот, и это ее немного раздражало. Наверняка ведь что-нибудь забыли! -- Купили, купили. Все купили, -- успокоила ее Татьяна Николаевна. -- И ванночку, и кроватку. Памперсов целый контейнер. -- А сюда мы железную дорогу купим... -- показывал Саша Ваньке уже свой кабинет. -- Ну все, пора на бочок. -- Счастливый папаша положил сына в кроватку. -- Саш, улыбайся! А где Оля-то? -- Катя решила, что пора бы и невестке появиться в историческом ее фильме. Как-никак, молодая мама. Оля гремела на кухне посудой -- надо было куда-то пристраивать огромных размеров букеты, от запаха цветов уже кружилась голова. Или это с непривычки? От свежего-то воздуха... Все-таки долго они с Ванькой провалялись в больнице -- почти три недели. -- Наш Ванечка... -- почти хором умильно прошептали Татьяна Николаевна и Елизавета Павловна, глядя на сонного ребенка. И переглянулись. Елизавета Павловна даже соизволила улыбнуться. -- Поцелуй для истории! -- Катя, наконец, выстроила мизансцену. И Саша приник к Олиным губам сначала для камеры, а потом уже по-настоящему, забыв обо всем на свете... -- А коляску купили? -- все-таки не удержалась Елизавета Павловна. И, надо же, попала! Коляски пока не было. x x x Фархад был почти счастлив. Все-таки Белый все понял и согласился с его предложениями. Иначе бы точно не обойтись без большой беды. Зато сейчас он был на коне, встречая в Домодедове земляков, которые прибывали по реальному делу, а не просто так -- в гости. Или еще хуже -- для разборок с ним и с братом Белым. Наконец стеклянные двери зоны прилетов распахнулись и выпустили Далера в сопровождении двух охранников. По обычаю обнялись. Чувствовалось, что все довольны и искренне рады видеть друг друга. А как же иначе может быть, когда все так хорошо складывается? Уже ведь и плантации решили увеличить под новые заказы и новые проекты. -- Рад тебя видеть. Как семья? -- спросил, улыбаясь, Фархад. -- Слава Аллаху, все здоровы, -- серьезно ответил Далер, приглаживая свои непослушные воздушные волосы. Которые почему-то в последнее время еще поседели. -- Весь род гордится тобой. Ты доказал, что заботишься о семье. Обычные вроде бы восточные комплименты были все равно приятны Фархаду. Прежде всего потому, что ему не придется доказывать, что он не верблюд, корабль пустыни. И объяснять, что бессилен договориться с Белым. Теперь все пойдет как по маслу. Главное -- хорошо организовать первую продажу, наладить связи. Ну, не хочет сам Белый в это ввязываться, пусть остается в стороне. Главное, чтобы не мешал. Тогда всем будет хорошо. -- Для начала взял у Белого десять килограмм из общей партии, -- выходя из зала аэропорта, объяснил он Далеру. -- Скоро начнем свое дело. Все будут довольны. -- Больше всех этим словам верил сам Фархад. И это было главное. XXXIII "Все-таки нельзя из жратвы делать культа", -- думал Каверин, глядя на поглощающих жирные креветки Бека и Леву. Так или примерно так сказано было в каком-то фильме, чуть ли не про Остапа Бендера. Если на Леву еще можно было смотреть, то Бек вызывал просто омерзение -- он за столом напоминал какое-то животное, точнее -- зверя. Жадного и нечистоплотного. Но что было делать. Володя вынужден был работать с этими людьми. Хотя бы пока. Пока не накопит собственных сил. Приходилось терпеть эти застолья, на которых у него напрочь пропадал аппетит. По крайней мере, так он себе это объяснял. Потому что ему просто ни разу ничего не предложили. Он присаживался за этот стол просто как бедный родственник. И в лучшем случае мог выпить минералки из чистого фужера. -- Чего морщишься, Володенька? -- обратил, наконец, на него внимание Бек, сплевывая креветочную шелуху и вытирая жирные руки белой салфеткой, на которой тотчас же проступили мокрые желтые пятна. -- Послушай, Бек, я знаю человека, -- Каверин сделал паузу, чтобы последующие слова прозвучали позначительнее, -- кото