вник. Широко улыбаясь, он еще раз предложил позвать к столу бойцов: надо же угостить таких славных джигитов. Саттар взял блюдо с пловом и сказал: - Не обижайтесь, ата, но не надо джигитам отлучаться от коней. Время беспокойное... А за плов спасибо. Я им отнесу его. Настойчивость садовника не понравилась Халилову. Он вышел из дому, пересек двор и подошел к товарищам. Те стояли возле оседланных лошадей и о чем-то тихо переговаривались. - Принимайте угощение, - сказал Халилов, подавая плов Гребенникову. - А зачем оседлали лошадей? - На всякий случай, - ответил Закир. - Тут что-то затевается. Я уж хотел сам идти к вам... - Ну, ну... рассказывай. - Выгуляли мы с Гребенниковым коней, обтерли, напоили, сами подкрепились из запасов. Ну и решил я по саду пройтись, груш немного набрать, уж очень хороши они в Обисарыме, знаменитые груши здесь. Ну, постоял я под старой грушей, съел парочку и прилег на травку отдохнуть. А кругом - груши... - Да что ты тянешь, груши да груши! - вскипел Саттар. - Рассказывай скорее!.. - Я и рассказываю, - невозмутимо продолжал Закир. - Так вот, лежу я в травке, еще парочку груш съел и только думал для Гребенникова набрать, как вижу, пришли двое: здешний хозяин, что встречал нас, а с ним второй - неизвестный. Встали они недалеко от меня, за персиками - персики здесь тоже хорошие, - и заспорили. Хозяин говорит, что надо седлать коней и сейчас же увозить кого-то, а второй возражает, доказывает, что никак нельзя увезти, так как бойцы находятся во дворе, увидят, что выводит коней из конюшни. И вот тогда я сообразил, что они, наверное, ведут речь о твоей Анзират. - Не иначе, как о ней, - подтвердил Гребенников. Халилов, волнуясь, слушал рассказ. Он нетерпеливо мял фуражку в руках, смуглое лицо его побледнело, губы пересохли. - Кто-нибудь входил во двор после нашего приезда? - хрипло спросил он Закира. - Приходил один - маленький, толстенький, - ответил Гребенников. - Войти вошел, но назад не вышел. - Ладно, все ясно, ребята, - проговорил Халилов. - Ну, теперь надо быть начеку! Никого со двора не выпускайте. Ни пешего, ни конного. Возможно, что они не откажутся от мысли увезти ее. Поэтому ты, Гребенников, наблюдай за воротами и калиткой, а ты, Закир, - за садом. Если кто-нибудь только попытается выехать или выйти, задерживайте его - и ко мне. Я спать не буду. Проинструктировав бойцов, Халилов вернулся в дом, подбил повыше подушку, лег на кошму и задумался. Он не допускал мысли, что кто-то из троих - садовник, Бахрам или мулла - мог догадаться, зачем он сюда приехал. Это исключалось. В лицо его здесь никто не знал, а об отношениях с Анзират и в городе мало кто догадывался. Наруза Ахмеда в доме нет, он в песках с бандой. А этим "хозяином" или как там его руководит простая осторожность. Он боится, что Анзират может днем увидеть бойцов, рассказать о себе и попросить помощи. Не иначе. Осторожный стук в стену прервал размышления Саттара. Он приподнялся и прислушался: сразу нельзя было определить, где стучали. Стук повторился. Саттар бесшумно вскочил и бросился к узкой закрашенной двери. До него донесся приглушенный разговор. Разобрать слова было невозможно, но по голосам он догадался, что разговаривали мужчина и женщина. "Что там происходит? - мелькало в голосе Саттара. - Кто эта женщина? Почему прекратился стук? Может, стучала Анзират? Подавала сигнал?" Голоса за стеной стали громче, отрывистее. Послышалась какая-то возня. Ясно донесся женский крик: - Оставьте меня! Уйдите! Никуда я не пойду! Саттар узнал голос Анзират. Кровь ударила ему в лицо. Как быть? Выбежать из комнаты и ворваться в дом через другие двери? Так, и только так! Он бросился к выходу, как вновь раздался уже отчаянный крик: - Уйдите, собаки!.. Не трогайте меня! Спаси-и-те! Саттаром овладела ярость. Задыхаясь, он отбежал на несколько шагов и с бешеной силой с размаху ударил всем телом в глухую замазанную дверь. Раздался треск, стены вздрогнули, посыпалась известка. Саттар снова отбежал и снова, подобно разъяренному барсу, бросился на створку. Дверь с треском сорвалась с петель, и вслед за ней он, как камень, пущенный с горы, влетел в соседнюю комнату, освещенную керосиновой лампой. - Саттар! - услышал он громкий зовущий голос. Анзират лежала на тахте. Садовник зажимал ей рот, а мулла пытался связать ей руки чалмой. В сторонке у зеркала стоял Бахрам. Четыре пары глаз смотрели на Саттара сквозь медленно оседавшую пыль. Он медлил лишь долю секунды, какой-то миг. Затем ринулся на садовника, который был к нему ближе всех, и ударил его кулаком в выпиравший кадык с такой силой, что тот, падая, стукнулся головой о стену и потерял сознание. Но мулла, жирный маленький мулла, не растерялся. С кошачьей ловкостью он кубарем подкатился к Саттару, пытаясь схватить его за ноги. Саттар изловчился и носком сапога ударил муллу в живот. Толстяк припал к полу и завизжал. Саттар хотел было добавить еще, но внимание его отвлек Бахрам. Тот бросился через комнату к стене, где на ковре висел тяжелый клинок. Саттар опередил Бахрама на мгновение, вскочил на тахту и, сорвав клинок, молниеносно обнажил его. В воздухе мелькнула серебристая сталь, и Саттар прикончил бы самого опасного врага, если бы не Анзират. Она, бледная, охватила ноги Саттара, качнула его и крикнула: - Саттар! Нельзя! Не надо! Клинок все же со свистом опустился, но не туда, куда метил Саттар. У Бахрама начисто отлетело правое ухо. Он дико зарычал, а затем, зажав рану рукой, бросился вон из комнаты. - За мной, Анзират! - крикнул Саттар и потянул девушку за руку через дверь, которую только что выбил. Только теперь Саттар вспомнил о нагане и вытащил его из кобуры. Но наган не понадобился - на пути им никто не попался. - Коней! Быстро! - подал он команду бойцам и, оставив около них Анзират, с карабином в руке бросился к воротам. Несколькими ударами приклада он сбил замок и открыл створки. Минуту спустя Саттар и его друзья скакали по улице, поднимая тучи пыли. 13 Курбаши Мавлан, пользуясь темнотой, пытался оторваться от преследовавшего его кавалерийского дивизиона и укрыться в горах, в кишлаке Обисарым. Туда вел его Наруз Ахмед. Во второй половине ночи курбаши с радостью убедился, что кавдивизион отстал далеко в песках. Мавлан поднял руку, пустил коня шагом и приказал джигитам спешиться и стать на отдых. В разные стороны были высланы дозоры, а Наруз Ахмед с десятком джигитов выдвинулся вперед к горам, чтобы разведать подходы к кишлаку. Наруз поскакал на юг и в предгорьях угодил под выстрелы красных конников, которых держал в засаде уполномоченный особого отдела Шубников. Басмачи быстро повернули коней и сломя голову помчались назад, ведя за собой погоню. Наруз Ахмед считал, что поступил правильно, не приняв боя. Он прежде всего должен был предупредить курбаши о новой опасности, грозившей всему басмаческому отряду. Кроме того, Наруз понимал, что спасение его самого и его людей будет зависеть от того, успеет ли он соединиться с основными силами отряда. Но он не мог знать и даже предполагать, что за минувшие два часа, пока он был в разведке, произошли события, которые изменили весь ход дела. Кавалерийский дивизион все же настиг банду Мавлана и вел с ней бой. На помощь конникам подоспел отряд добровольцев-краснопалочников. Окруженный Мавлан яростно отбивался, но кольцо вокруг него неумолимо сжималось. Все это Наруз Ахмед увидел и понял слишком поздно. Ему ничего не оставалось, как влиться в бой и поддержать курбаши. Опасаясь полного уничтожения своих сил, Мавлан решил прорваться хоть с горсточкой людей и уйти в пески. Сейчас, в горячке боя, он собирал вокруг себя лучшую сотню из отчаянных головорезов, приведенных им из-за кордона. Остальных можно бросить... Он крутил своего скакуна во все стороны, его огромная белая чалма мелькала среди тюбетеек и бритых голов басмачей. Наконец Мавлану удалось сбить сотню. Издав дикий гортанный крик, он ринулся на ряды плохо вооруженных добровольцев. Подскакавший Наруз Ахмед угадал замысел курбаши и решил ударить по добровольцам с тыла. Но он упустил из виду своих преследователей - Шубникова с его взводом. Шубников сразу разобрался в запутанной обстановке боя и повел бойцов на помощь краснопалочникам. Мавлан несся на них с одной стороны, Наруз Ахмед - с другой и, наконец, Шубников - с третьей. Внезапно, на полном скаку, Наруз Ахмед сдержал своего горячего карабаира. Он увидел, что большая часть джигитов курбаши дрогнула, сбавила аллюр и начала рассыпаться. - Подлые шакалы! - крикнул Наруз, размахивая шашкой. - Назад! Кого вы покидаете? Его голос потерялся в шуме боя. Смелые и дерзкие в кровавых налетах на беззащитные селения, басмачи, как всегда, трусили в открытой схватке. Уж если они бросали своего курбаши, то что мог значить для них приказ Наруза Ахмеда! Ослепленный злобой, Наруз Ахмед, пригнувшись к шее коня и размахивая шашкой, не заметил, как врезался в центр боя. Он не почувствовал даже, что чей-то клинок своим концом ужалил его повыше левой брови. Он очнулся лишь в ту минуту, когда перед его глазами конь курбаши взвился "свечой" на дыбы и сбросил с себя мертвого седока в белой чалме. Панический, животный страх сжал сердце и горло Наруза Ахмеда. Ничего больше не видя, он дернул повод, сдавил коленями бока своего карабаира, и тот в несколько скачков вынес его в безопасное место. Бессмысленными от ужаса глазами он огляделся и заметил, что к нему приближаются несколько басмачей. Наруз Ахмед ударил коня и помчался от них во весь опор. Он хотел быть один, ему надо было избавиться от этих непрошеных сообщников. За одним беглецом красноармейцы, может быть, и не погонятся, а за кучкой - обязательно... Проскакав с километр, он выскочил на высокий бархан, остановился и посмотрел назад. Вдали чуть виднелись маленькие фигурки. Бой выдохся. Под ударами красных конников валились на песок последние басмачи. Но небольшая цепочка, увязавшаяся за ним, огибала бархан и приближалась. Наруз Ахмед понял, что это - конец. Пал Ахмедбек, пал Мавлан, убиты сотни лучших джигитов, которые должны были служить основным ядром будущей армии мщения. И теперь нигде не укрыться Нарузу Ахмеду - ни в городе, ни в кишлаке Обисарым. Надо уходить. Бежать на ту сторону. Но прежде необходимо попасть в Обисарым. Там клинок с отцовской спасительной тайной, там верный Бахрам. Взвилась тяжелая камча, со свистом опустилась между ушами карабаира, и тот, сделав страшный прыжок, ринулся вперед. Пригнувшись к луке, скакал Наруз Ахмед в Обисарым, а позади, боясь отстать от своего последнего вожака, мчались одиннадцать уцелевших джигитов из разгромленной банды курбаши Мавлана. 14 Услышав лошадиный топот, а затем решительный стук в ворота, Бахрам и садовник в страхе забегали по двору, отыскивая место, где можно было бы понадежнее укрыться. Оба они твердо решили, что это возвратился Саттар Халилов, и теперь уже не с двумя аскерами, а с большой подмогой. Но в это время из-за дувала послышался знакомый и злой голос Наруза Ахмеда: - Вы что, оглохли там? А ну, открывайте скорее! Трудно сказать, кого бы сейчас предпочли видеть Бахрам и садовник: своего грозного хозяина или ночного гостя. Садовник засеменил к воротам и, распахнув их, тотчас же повалился на землю, готовый принять любое наказание от рук хозяина. Бахрам поправил повязку на голове и встал в сторонке. Во двор въехали Наруз Ахмед и одиннадцать джигитов на мокрых, измученных конях. Наруз Ахмед спрыгнул с седла и быстро подошел к Бахраму, по бледному лицу которого и окровавленной повязке можно было понять, что здесь что-то произошло. Наруз проговорил лишь одно слово: - Клинок? - Цел, - ответил Бахрам, - и он стоил мне уха. - Что ты говоришь? - нахмурился Наруз Ахмед. - Кто посмел? - Посмел аскер Саттар Халилов... - Как? - Саттар Халилов с аскерами был здесь ночью и увез Анзират. Гнев чуть не задушил Наруза Ахмеда. Глаза его налились кровью, лицо передернулось гримасой. - Саттар Халилов... - пробормотал он побелевшими губами. - Да, - тихо произнес Бахрам и, взяв Наруза Ахмеда за руку, повел его в дом. У самого порога Наруз высвободил руку, подошел к скамье и сел на нее. - Неси клинок, - сказал он. - В дом я не пойду... Бахрам с недоумением посмотрел на него, но ничего не сказал и молча вошел в дом. Наруз Ахмед сидел на самом солнцепеке. Мысли его ускользали и путались, вертелись вокруг одного: надо бежать, зря он ввязался, нет, не зря - клинок должен спасти... Отец остался не отомщенным... Куда бежать? - Возьми! - сказал появившийся Бахрам и подал знакомый клинок. Наруз Ахмед машинально принял его и, усадив Бахрама рядом с собой, забормотал запекшимися губами: - Мавлан убит... Отряд разбит, разбежался... Надо бежать... Седлай коня! Бахрам воспринял эту страшную весть до того спокойно, что Наруз Ахмед заподозрил - уж не лишился ли слуха верный Бахрам. - Ты слышал, что я сказал? Бахрам кивнул и спросил в свою очередь: - Окончательно решил бежать? - Да... Другого выхода нет. - Ты не голоден? - К черту! - вспылил Наруз Ахмед и встал. - Седлай коня и едем! 15 В ту минуту, когда Наруз Ахмед покидал кишлак Обисарым, Саттар Халилов въезжал в колхоз имени Буденного. Он не мог миновать его. Конь под Саттаром окончательно вымотался и еле передвигал ноги. До дивизиона на нем никак не добраться. Надо менять коня. И такой обмен можно сделать только в колхозе. Едва Саттар въехал в кишлак, как из ближайших дворов высыпали женщины и окружили его. Каждая старалась первой сообщить гостю новости. Оказывается, на рассвете красные конники вместе с добровольцами-дехканами окружили в песках басмаческую банду Мавлана и разгромили ее. Сам курбаши Мавлан убит. Все мужское население кишлака выехало на место боя зарывать трупы. О замене коня не могло быть и речи: все лошади заняты. Да и торопиться некуда: с Мавланом покончено, можно немножко передохнуть. Заехав в первый же двор, Саттар расседлал лошадь и привязал ее к стволу раскидистой чинары. Потом вымыл в арыке руки и освежил лицо. Предложение хозяйки пройти в дом, попить чаю и поесть Саттар решительно отклонил. Нет, нет. Не сейчас. После. Ему не до еды. Он не спал двое суток кряду и только сейчас почувствовал, как сильно устал. Все тело ломило, в голове стоял туман, глаза слипались. Спать, спать, спать... Он закурил, положил под голову седло и лег под чинарой. Давно не было так спокойно на душе Саттара. Анзират спасена, и за судьбу ее не надо тревожиться. Закир в сопровождении Гребенникова повез ее в свой кишлак, и она найдет временный приют в доме родителей Закира. А потом он испросит отпуск у командира дивизиона и приедет за ней. И все это будет в самые ближайшие дни! Глухую ревнивую мысль о том, что Анзират была женой Наруза Ахмеда, он отгонял от себя, как злую докучливую осу. Главное - Анзират спасена, он пришел на ее зов, И Саттар быстро уснул крепким сном здорового, смертельно уставшего человека. Над ним ворковали горлинки, таясь в густой листве чинары. Разгорался знойный день. ...Спустя три часа к кишлаку тихо подъехали Наруз Ахмед, Бахрам и одиннадцать басмачей. Им тоже нужны были свежие лошади. План их был прост: выдать себя за добровольцев-краснопалочников и уговорить колхозников обменять коней. Никаких боевых действий они решили не предпринимать. Сейчас им было не до этого. Лошади - и только лошади! Но как только Наруз Ахмед увидел во дворе крайнего дома привязанного к чинаре строевого коня и спящего возле него человека, он забыл о лошадях и обо всем на свете. Захватив с собой троих басмачей, Наруз тихо въехал во двор. Форма Халилова, драгунское седло и лежавшее тут же оружие сразу подсказали Нарузу Ахмеду, кто находится перед ним. - Связать по рукам и ногам! - шепнул он двум басмачам. Саттар продолжал мирно спать, не ведая о беде, нависшей над ним. Басмачи кошками соскользнули с коней и, вооружившись длинной веревкой, навалились на спящего. Саттар проснулся, но не успел даже сообразить что-либо, как был оглушен ударом приклада по затылку. Его мгновенно спеленали, как младенца. - Вяжи конец к хвосту своего коня, - приказал Наруз Ахмед. Басмач начал старательно вывязывать узел. Вдруг рядом на улице захлопали выстрелы. Наруз Ахмед вздрогнул и приподнялся в стременах. Всадники, ожидавшие за дувалом, кучей ринулись в переулок. Конь под Бахрамом завертелся. - Аскеры! - крикнул он истошным голосом и, пригнувшись к луке седла, послал своего коня вслед удиравшим басмачам. Басмач вскочил на коня и вылетел со двора. Веревка натянулась. Связанный Саттар перевернулся, как неживой, раз, другой - и облако пыли скрыло его. Наруз Ахмед подбежал к дувалу и стал наблюдать за улицей. Басмач проскакал полсотни шагов и хотел уже свернуть в переулок, как наперерез ему с обнаженным клинком вылетел всадник. Ловким ударом он разрубил натянутую струной веревку, и Саттар остался на дороге. Басмач рванулся было в сторону, но тот же клинок блеснул в лучах солнца еще раз. Освободившаяся от седока лошадь перемахнула через арык, уткнулась головой в дувал и облегченно заржала. Всадник подъехал к лежавшему в пыли Саттару и соскочил с коня. Опустившись на колени, он ножом быстро разрезал веревки, опутавшие руки и ноги Халилова. Это был уполномоченный особого отдела Шубников. Со своим отрядом он шел по следу Наруз Ахмеда и наконец настиг его. Осторожно выглядывая из-за дувала, Наруз Ахмед наблюдал за Шубниковым. Когда тот опустился над телом Саттара, он подал знак басмачам, вместе с ними вылетел на улицу и поскакал вправо. Шубников схватился за винтовку и открыл по беглецам огонь. Конь под одним упал на передние ноги и, храпя, кувыркнулся через голову. Но второй басмач и Наруз Ахмед, нещадно нахлестывая обезумевших лошадей и низко пригнувшись к седлам, продолжали удаляться. Однако уже в конце улицы, подняв коней на дыбы они повернули: навстречу им мчались пять конников. Дико гикнув, Наруз Ахмед послал коня на невысокий дувал, и тот легко преодолел препятствие. Басмач же замешкался и попал под клинки красноармейцев. Сбив с ног старика во дворе, Наруз промчался через сад, через виноградник, перескочил через второй дувал и оказался в переулке. Километрах в десяти от колхоза он нагнал скакавшего Бахрама и присоединился к нему. Убедившись, что их уже не преследуют, Бахрам и Наруз Ахмед перевели взмыленных коней на шаг. Долго они ехали молча. Наконец Бахрам спросил: - Что ты сделал с этим аскером? - Ничего, - угрюмо ответил Наруз Ахмед. - Его привязали к хвосту коня, а тут выскочил красный дьявол и все испортил... - Как? - Разрубил веревку и убил джигита. Бахрам покачал головой и вновь спросил: - А ты знаешь, кого ты привязывал к хвосту? - Нет, а что? Бахрам усмехнулся: - Это был тот самый аскер, который отрубил мне ухо и увез Анзират. Наруз Ахмед плотно закрыл глаза, и из груди его вырвался стон. - Будь я проклят!.. Как я его не узнал?.. Неужели это он? - Он, он... Саттар Халилов! Видно, суждено ему жить... Наруз Ахмед вновь сомкнул веки. Желваки на его скулах задвигались. Гнев, отчаяние и злоба кипели в нем. О ишак! Длинноухий ишак! Упустил такой случай! И почему взбрело ему в голову привязать его к хвосту коня? Зачем? Не проще ли было покончить с ним ударом ножа? А теперь он жив... Жив! И будет смеяться над своим мстителем... О шайтан! Они продолжали ехать шагом, сберегая силы лошадей, и молчали, думая каждый о своем. Под вечер, когда до пограничной реки оставался час езды переменным аллюром, Бахрам первым нарушил молчание: - Ты твердо решил перебраться на ту сторону? - А куда же еще? - с раздражением спросил Наруз Ахмед. - Ты уверен, что тебя там ожидают белые лепешки, шашлык и вино? Наруз кинул на собеседника короткий злой взгляд и хмуро произнес: - Тебе лучше известно, что там ожидает нас. Бахрам кивнул и сказал: - В том-то и дело, что мне лучше знать. Одиннадцать лет - срок вполне достаточный для того, чтобы кое-что понять. - И что же ты хочешь сказать? Бахрам не ответил. Оглянувшись назад, он увидел вдали большое пыльное облако и хлестнул коня. - Погоня! Никаких сомнений быть не могло: облако приближалось. Сквозь пыль угадывались очертания всадников. Их оружие поблескивало в лучах заходившего солнца. Началась бешеная скачка. Солнечный диск коснулся края земли и стал угасать. Кони вынесли Наруза Ахмеда и Бахрама на высокий каменистый берег реки с темно-стальными быстрыми водами. - Пускай с разгону, - посоветовал Бахрам, и они отъехали шагов на двадцать от берега. Наруз Ахмед ударил каблуками в бока коня и через мгновение был уже в воде. Конь храпел, скалил зубы, Оторопело водил налитыми кровью, глазами и, преодолевая быстрое течение, уносил твоего хозяина на чужой берег. Спохватившись, что рядом с ним никого нет, Наруз Ахмед повернулся в седле и увидел Бахрама на берегу. - Давай! Скорее! Они уже близко! - надрывая глотку, крикнул Наруз Ахмед. - Плыви, плыви! - донесся до него голос Бахрама. - Я уже был там. С меня хва-а-тит!.. Бахрам повернул коня и шагом поехал навстречу приближавшимся всадникам. Смятение охватило Наруза Ахмеда. Значит, он остается... Бахрам, верный Бахрам, слуга и телохранитель отца, бросает его в самую трудную минуту... Наруз хотел что-то крикнуть, но в горле застрял какой-то ком, душили слезы. Закусив губу, он выбрался на чужой глинистый берег и, не оглядываясь, пустил коня вскачь куда глаза глядят.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  1 Словно глубокими морщинами, избороздили южную окраину Тегерана кривые улочки и переулки. Шум большого города сюда не доходит. Не дотягиваются до этих кварталов трубы водопроводов, иссякает где-то в пути электрический свет. Вечный полумрак, духота и зловоние царят в южном Тегеране. Здесь прозябали люди на последней грани нищеты. В маленьких кособоких хибарках из глины или необожженного кирпича, а то и просто в ямах, вырытых в земле и покрытых чем попало, в страшной скученности влачили свое существование все те, чьи руки ценились очень дешево или вообще никому не были нужны. Как в знойной пустыне, вода здесь была редкостью. Ее пускали по загрязненным отбросами арыкам раз в неделю, а то и реже. Люди запасались ею впрок и пили экономно, оставляя лишнюю кружку уже тухлой воды на завтра. Все здесь расходовалось по капле и крошке. Только воздух, пыльный и пахучий, выдавался вволю да щедро палило головы бедняков горячее беспощадное солнце. На одной из таких зловонных улиц в жалкой глинобитной хибарке жил Наруз Ахмед. Время круто расправилось и с его обликом, и с его привычками. Ничто не напоминало в нем теперь ни сына знатного бухарского вельможи, ни преуспевающего инспектора потребсоюза... Старое поношенное платье, стоптанные чувяки, несколько медных грошей в кармане - вот все, чем располагал теперь Наруз Ахмед. И впереди - тоскливые нищие дни, бесконечные поиски хоть какого-нибудь заработка. Ушла молодость... Восемнадцать лет искал он своей судьбы, особенной, ему лишь предназначенной. И не нашел. Чудесный клинок, который он с таким трудом добыл и ради обладания которым шел на смертный риск, не принес ему богатства. Клинок хранил свою тайну. Этой тайной владел старый лекарь-табиб Ахун, один из двух посвященных в секрет булатного клинка. А найти старика никак не удавалось. Долго искал его Наруз Ахмед. Очень долго. В поисках его он три года шатался по базарам, караван-сараям и мечетям Афганистана. А когда наконец напал на верный след и полный ожиданий открыл дверь Ахуновой лачуги, оказалось, что старый шайтан еще на прошлой неделе ушел с караваном в Иран. Наруз не задумываясь последовал за ним. Но и в Иране Нарузу не посчастливилось. Старик будто ускользал от него. Казалось, вот-вот они должны встретиться, люди утверждали, что третьего дня Ахуна видели в чайхане, что только вчера почтенная тетушка Зейнаб-ханум купила у него мазь от чесотки, но старик снова исчезал, как сказочный джин. Следы его неизменно терялись, чтобы через некоторое время обнаружиться вновь и вновь исчезнуть. Он поистине был неуловим. В июне сорок первого года в Рафсинджане, на юге Ирана, Наруз Ахмед окончательно потерял след старика - и, кажется, навсегда. Терзаемый горьким отчаянием, обнищавший Наруз скитался по всему Ирану в погоне за дневным заработком. И куда его только не кидало, где он только не побывал! Вначале он работал грузчиком на текстильных фабриках в Исфагане и Бехшахре; потом был уличным торговцем наркотиками в Тавризе; зазывалой купеческих лавок на базарах Керманшаха и Кашана; комиссионером по продаже фальшивых рубинов... В городе Ахвазе его научили бить в барабан, и он полгода состоял барабанщиком в оркестре. В Казвине он овладел ремеслом массажиста и почти год мок в подземных банях города. В Реште старый дервиш доказал ему, что когда пуст желудок, то самым вкусным блюдом кажется обыкновенная саранча. Он научил Наруза Ахмеда засушивать и сохранять этот крылатый пищевой продукт. В восемнадцати километрах от Тегерана, в гостинице "Дербент", Наруз Ахмед постиг искусство полотера и некоторое время кормился за счет паркетного блеска. Но и "легкий" заработок не давался в руки. Любая работа, даже самая презренная, бралась с бою. Все это осточертело Нарузу Ахмеду. Глухая враждебность свила гнездо в его сердце, он озлобился, ожесточился. Он стал ненавидеть все окружающее: эту чужую для него страну, людей, небо, звезды, солнце... Осень сорок первого года вдохнула в Наруза Ахмеда какие-то надежды. Летом гитлеровская Германия вторглась в пределы Советского Союза. Газеты предсказывали скорую гибель коммунистического режима. Иран с первых дней войны заявил о своем нейтралитете, но этот нейтралитет носил очень странный характер: гитлеровские разведчики всех рангов и мастей наводнили страну; они пролезали во все учреждения, захватывали важные посты. В Тегеране, Реште, Пехлеви и Казвине появились активные нацистские группы. Из немцев, проживавших в Иране, спешно формировались ударные батальоны. Их отводили в горы и там обучали военному делу. К границам СССР подтягивались диверсионные, шпионские и террористические группы. Их сколачивали из бывших белогвардейцев, из дашнаков, муссаватистов и басмачей. Перебрасывалось оружие, закладывались тайники с продовольствием и боеприпасами. Влиятельные лица подкупались гитлеровскими агентами. Берлин не жалел денег: в стране велась разнузданная антисоветская пропаганда. На стенах домов и на заборах запестрели надписи с призывами идти рука об руку с фюрером, день и ночь передвижные радиостанции кричали о победах немецкого оружия. В воздухе запахло порохом. Обстановка была ясна: фашисты хотели вовлечь Иран в войну против Советского Союза. И к этому все шло. Готовился военный переворот. Тут-то и понадобился Наруз Ахмед. О его существовании пронюхал известный в Иране гитлеровский разведчик майор Фриеш. Это случилось в конце июня. Через сутки после встречи с майором Наруз Ахмед оказался в составе диверсионной группы в пустыне Даште Кевир под Гярмсаром. Началась сытая жизнь, появились деньги. Судьба, казалось, обнадеживающе кивнула Нарузу. Группу готовили к выброске на территорию Узбекистана. С этой целью разношерстный сброд, набранный майором, обучали радиоделу, взрывной технике, топографии, приемам самозащиты и нападения, владению всеми видами холодного и огнестрельного оружия. Немецкие "специалисты" натаскивали вчерашних басмачей в таких "тонкостях", как пользование сильнодействующими ядами, прыжки с парашютом, шифровальное искусство. В первых числах августа в Тегеране под видом делового представителя торговой фирмы появился один из руководителей гитлеровской разведки - адмирал Канарис. Все было готово. Ждали только сигнала. Правительственный переворот, затеянный реакционной военщиной, вначале был назначен на двадцать второе августа, затем перенесен на двадцать восьмое. Но двадцать пятого... Эту дату Наруз Ахмед никогда не забудет. Она убила ожившие надежды и вновь ввергла его в беспросветную нужду. 25 августа в Иран неожиданно вошли советские войска. Адмирал Канарис мгновенно исчез. Майор Фриеш "испарился", словно его и не было. Местные фашисты и их подпевалы частью разбежались, частью ушли в подполье. Заигрывавший с Берлином Реза-шах отрекся от престола. Старый кабинет ушел в отставку. Было сформировано новое правительство. Опасаясь разоблачения и ареста, Наруз Ахмед перебрался на восточную окраину страны и вблизи Мешхеда нанялся рабочим на сахарную плантацию. Вновь в Тегеране появился он лишь зимой сорок шестого года. Нищета так сдавила Наруза, что оставалось одно: повыгоднее сбыть проклятый клинок. Сделать это можно было только в Тегеране, где много охотников до всякой старины. Тайна, окутывающая клинок, уже потеряла для него всякую привлекательность. Да и была ли она вообще? Теперь ему казалось, что никакой тайны и не было. Может быть, отец просто посмеялся над ним? Может, клинок являлся для Ахмедбека просто символом старой хорошей жизни, памятью о последнем эмире? Но что это значило для Наруза Ахмеда? Ровным счетом ничего. Нарузу до зарезу нужны были наличные деньги, а не сомнительная тайна. Отец погиб, табиб Ахун пропал, возможно, умер... Нет, клинок стоит не больше, чем он стоит в лавке древностей! И Наруз Ахмед сбыл клинок человеку, понимающему толк в старинном оружии, и на вырученные деньги купил неброский с виду, но очень приличный костюм, модную фетровую шляпу, полуботинки и две сорочки. Приличный костюм все же дает какие-то шансы в жизни... Кроме того, у Наруза еще осталась значительная сумма, которую он отложил на "черный день" - мало ли что могло случиться! Совершив удачную продажу и прошатавшись дня два по магазинам, Наруз покинул Тегеран и вновь появился в столице Ирана лишь в начале сорок девятого года. К переезду в Тегеран его толкнули уже надоевшая причина - отсутствие легкого и прибыльного дела - и уговоры бродячего фокусника Али Мансура. Дружба с ним началась восемь лет назад и оказалась довольно выгодной для Наруза Ахмеда. В частые наезды фокусник останавливался у него, иногда жил подолгу, и это время для владельца лачуги оказывалось самым сытным и беззаботным. Али Мансур умел добывать деньги! И часть их перепадала Нарузу Ахмеду. Кроме того, в периоды особого расположения фокусник посвящал друга в тайны своей профессии. А в будущем это очень могло пригодиться Нарузу Ахмеду, - мало ли что ожидает человека в жизни! Али Мансур собирался поработать лето в Тегеране и окрестных селениях. Ему нужен был постоянный угол в городе и дешевый помощник. Старик уговорил Наруза ехать с ним, подыскал для жилья лачугу за небольшую плату и пообещал через неделю пристроить его к делу. Так началась новая жизнь в столице. И началась так же безрадостно, как и всегда: без денег, с одной лишь надеждой на лучшие дни. Наруз Ахмед лежал, уставившись в грязный косой потолок, и думал о том, куда мог деваться Али Мансур. Позавчера утром он покинул дом с тем, чтобы купить рису и муки, и больше не появлялся. Что могло случиться? Или он выехал куда-нибудь? Почему же тогда не зашел за своим сундуком? Без него фокусник как без рук, все волшебство заключено в этом старом сундучке, валяющемся сейчас в углу каморки. Занятый этими мыслями, Наруз скорее почувствовал, чем услышал, что в комнату кто-то вошел. Он привстал и увидел незнакомого худого старика в белом халате. Стоя посреди комнаты и вращая головой на длинной шее, он презрительно осматривал голые стены. Когда взгляд его остановился на деревянном лежаке, где, свесив ноги, сидел Наруз Ахмед, старик сказал: - Салям алейкум! - Алейкум салям! - торопливо ответил хозяин и, соскочив с лежака, поклонился гостю. Старик вздохнул, сел на край, достал из-за пояса маленькую тыковку, вынул из нее щепотку наса и, заложив ее за щеку, начал жевать. Наруз Ахмед с растерянным видом смотрел на неожиданного гостя. Его охватило какое-то смутное беспокойство. Старик посидел некоторое время в молчании, а затем без всяких восточных церемоний спросил: - Как твое имя? - Наруз Ахмед. - Сын Ахмедбека? - Да. - Не думал встретиться... Ты узнаешь меня? Наруз еще пристальнее всмотрелся в изрезанное глубокими морщинами лицо старика и отрицательно покачал головой. Нет, он не знал этого человека. - Это было давно. Много лет назад, - тихо проговорил гость. - Я был таким, как ты сейчас, а ты - совсем маленьким. Вот таким, - и он показал рукой. - Я первый обучил тебя грамоте. Я - Ахун Иргашев. Нарузу Ахмеду показалось, будто силы сразу оставили его: плечи опустились, руки беспомощно повисли. - Ахун-ата? - пробормотал он, почти не шевеля губами. Старик закивал головой, и лицо его задвигалось в улыбке. - Я помню... Я вспомнил... Увидев вас, я почувствовал... - Что ты почувствовал? - спросил Ахун. - Ну, как вам сказать?.. Что-то такое... - Понимаю, понимаю... - Но как вы нашли меня? - Нашел, сын мой. Меня направил к тебе старый Али Мансур. - Где же он сам? - Его уже нет. Аллах взял к себе душу Али Мансура. Позавчера утром он попал под автомобиль, колесо переломило ему спину. Ничто не могло его спасти, даже мои целебные травы. Умирая, он сказал, что ты его друг, и просил передать вот это, - Ахун достал из-под халата матерчатый сверток и подал Нарузу Ахмеду. Тот быстро развернул его и увидел деньги. Много денег. - Ой! Как же это так? Мансур умер? - Да, умер... - вздохнув, подтвердил старик, поглаживая бороду желтой высохшей рукой. Наруз Ахмед сунул сверток с деньгами под одеяло и, забыв сразу о Мансуре, сказал: - А как я вас искал, Ахун-ата! И где только не искал... - Плохо искал, если не нашел. Где же ты искал? - Всюду. Сначала в Афганистане, а затем здесь. Сколько я объездил городов. Был в Ахвазе и Фирузаде, Ширазе и Сари, Керманшахе и Реште, Тавризе и Рафсинджане. - Много, - покрутил головой Ахун. - А когда ты был в Рафсинджане? - Весной сорок первого. - А я весной уехал из Рафсинджана и поселился в Кермане. Ты не был там? - Нет. - А зачем ты искал меня? Наруз Ахмед потер лоб, покрывшийся испариной, и подсел к гостю на кровать. - Длинная история. Вы мне нужны были вот так, - и он провел ребром ладони по горлу. - Я готов был вскарабкаться на небо, чтобы найти вас. Отец мне сказал... - Где Ахмедбек? - перебил его Ахун. Наруз Ахмед насупил брови и хмуро ответил! - Он пал в бою под знаменем эмира... - О! Расскажи все подробно! - потребовал гость. Наруз Ахмед закурил дешевую сигарету и стал рассказывать. Ахун внимательно слушал, качал головой, цокал языком и поглаживал свою редкую белую бороду. - Отец приказал отыскать клинок, подаренный ему эмиром Саидом Алимханом. Я отыскал... - Где клинок? - встрепенулся Ахун, и глаза его заблестели. Наруз Ахмед беспомощно развел руками и признался, что продал его. Ахун вскочил с места. - Когда продал? - Три года назад. - Где? - Здесь, в Тегеране. - Ты глупец! Ты безумный! Аллах отнял у тебя разум. Разве ты не знал, что это за клинок? Наруз Ахмед смешался и не мог произнести ни слова. - Ай-яй-яй... Ай-яй-яй... Этот клинок мог сделать и тебя, и меня, и наших детей, и внуков самыми богатыми людьми. Наруз Ахмед тупо слушал. Слова старика будто оглушили его, В мозгу вертелось: "Значит, отец говорил правду... Тайна... Богатство было в руках... Все, все погибло..." - Глупец! - воскликнул расстроенный Ахун. - Кому ты его продал? Наруз Ахмед задумался на мгновение и ответил, что продал какому-то знатоку в европейской части города, около ресторана. Человек этот дал вдвое больше, чем предлагали на базаре. - Ай, ай!.. - сокрушался старик. - Какое несчастье, какое несчастье! - Что ж... Теперь уж поздно горевать, - чуть слышно ответил Наруз Ахмед. - Не поздно! - взвизгнул Ахун. - Не поздно! Надо отыскать человека, которому ты продал клинок... - Ха! - горько усмехнулся Наруз. - Тегеран велик... Он виновата посмотрел на старика. Обхватив руками голову, тот качался и стонал. На выпуклом виске билась багровая склеротическая жилка. - Отыскать... Отыскать... - бормотал Ахун. - А в чем же состоит тайна, уважаемый ата? - нерешительно опросил Наруз. - Может быть, и не стоит искать? Ахун выставил бороду вперед, и лицо его перекосилось от негодования. - Как не стоит? Ты что говоришь, сумасшедший? - Я спрашиваю: в чем заключается тайна? - Тайну я открою тебе только тогда, когда клинок будет в наших руках. И тогда ты будешь целовать мои ноги. Ищи этого человека! Брось все дела и ищи! Я помогу тебе деньгами. Гость пробыл у Наруза Ахмеда до сумерек. Уходя, он оставил адрес своей квартиры и пачку кредиток. 2 Знаменитый тегеранский базар называют торжественно "Эмир". Тегеранский базар - это хаотическое нагромождение построек, связанных между собой сложным лабиринтом крытых коридоров, улочек и переулков, в которых лепятся друг к другу магазины с яркими витринами, лавки с глухим фасадом, ларьки, киоски, навесы, чайханы, ошханы, парикмахерские и ремесленные мастерские. "Эмир" - это хаос всевозможных звуков. В воздухе стоит неумолчный гул: кудахчут куры, которых несут связанными попарно, вниз головой, на коромыслах; предсмертно блеют овцы, над которыми занесен неумолимый нож мясника; ревут равнодушные ко всему окружающему ослы; протяжно мычат буйволы; задорно ржут лошади; разноголосо поют птицы в клетках, развешанных на стенах лавок. В этот хор вплетается гром молотков и кувалд о наковальни, где на глазах заказчика производится любая поковка; унылое завывание слепцов, бредущих цепочкой и нащупывающих дорогу суковатыми посохами; гортанные выкрики зазывал, торгашей, водоносов и лоточников с подносами и корзинками на головах. Все это перекрывает звон медной и глиняной посуды и грохот допотопных колымаг по мостовой. Слитный людской говор и пение бродячих дервишей составляют неумолчный аккомпанемент всему этому оглушительному оркестру. "Эмир" - это смешение запахов перца, подгорающего лука, чадною дыма горнов, аромата свежеиспеченных лавашей и лепешек, горячего пара из котлов с кипящей похлебкой или пловом, зажаренного шашлыка, сушеных и свежих фруктов, невыделанной кожи, пота животных; смесь запахов острых, ароматных, пряных, раздражающих и дурманящих. Наконец "Эмир" - это людское столпотворение. Здесь бродят курды и таджики, арабы и туркмены, афганцы и турки, армяне и евреи, азербайджанцы и луры, иранцы и узбеки. Звучит разноплеменная речь. Мелькают разноцветные халаты, пышные чалмы, высокие башнеподобные тюрбаны, вышитые золотом тюбетейки, лохматые овчинные папахи, широкополые и островерхие войлочные и обычные фетровые шляпы, красные фески с черными кистями, отороченные мехом малахаи... Закутанные в прозрачные и легкие покрывала, мягко плывут женщины. На базаре можно сытно поесть - и остаться голодным, пос