было.
     Я заметил,  как дрогнуло лицо Фомы Филимоновича, как сдвинулись и
мгновенно разошлись его косматые брови.  Он обвел всех  нас  взглядом,
потом прикрыл глаза рукой и, закусив нижнюю губу, отошел в сторонку.

        48. И СНОВА В БОЙ...

     После приема в Кремле, поздно вечером, в гостиницу заявился майор
Петрунин и скомандовал одеваться.  Две "эмки" бесшумно понесли нас  по
затемненной улице Горького.  На перекрестках,  под небольшими кружками
глубинного света,  стояли регулировщики.  В  черном,  бездонном  небе,
усыпанном  мириадами  колючих звезд,  неподвижными громадами едва-едва
вырисовывались аэростаты воздушного заграждения. Изредка небо из конца
в конец рассекали, подобно огненным мечам, лучи поисковых прожекторов.
Когда лучи меркли,  темнота сгущалась еще более.  По тротуарам,  мерно
печатая  шаги,  проходили  военные  патрули.  На крышах домов торчали,
устремив стволы вверх, автоматические зенитки.
     Москва была  начеку,  во всеоружии,  грозная в своем спокойствии,
готовая отразить врага, откуда бы он ни появился.
     В воздухе  не  чувствовалось  прохлады - нагретый за день асфальт
продолжал излучать тепло.
     Машины остановились возле темного особняка.
     Все вышли и,  следуя за Петруниным,  поднялись на второй этаж.  У
дверей  нас  встретил  лейтенант  Воронков.  Он  провел всех в светлую
комнату, усадил и сам исчез за дверью, прикрытой тяжелой портьерой.
     Дверь он не закрыл, и все мы услышали голос полковника Решетова:
     - Где же именинники?
     - Все налицо, товарищ полковник.
     - Давайте зовите!
     Вновь раздвинулась портьера, и показался Воронков.
     - Прошу! - сказал он и сделал широкий жест.
     Мы прошли  в просторную,  залитую ярким светом комнату с накрытым
столом посередине.
     - Рассаживайтесь, товарищи! - пригласил Фирсанов.
     Не было   никаких    церемоний,    лишних    слов,    объяснений.
Чувствовалось,  что  и Решетов и Фирсанов дорожат своим временем,  что
его у них немного,  но,  тем не менее они считают своим долгом вырвать
час-другой и уделить его нам.
     Расселись. По обе стороны  от  меня  сели  Таня  и  Сережа.  Фому
Филимоновича   усадили   между  полковниками,  а  Логачев  и  Березкин
расположились напротив.
     Решетов встал, поднял бокал и сказал:
     - Выпьем за смелых! За тех, кто проник по приказу Родины и партии
в логово врага и, рискуя собственной жизнью, преодолевая все преграды,
сумел умно и дерзко выполнить сложное и ответственное задание!
     Он сказал   несколько   слов   о   моральном   облике  советского
разведчика, ставящего интересы дела превыше всего и готового не только
биться  с врагом в жестоком поединке,  не только побеждать,  но,  если
потребуется, и жертвовать собой.
     Потом выпили за партизан.
     Затем вспомнили о тех,  кого уже никогда не будет с нами,  кто не
сядет  за  убранный стол,  кто не разделит с советским народом радость
грядущей победы,  кто,  не щадя своей жизни,  выполнил долг советского
патриота.
     Перед моим  взором  возник  Полюс  недоступности,  наш  маленький
неприступный  островок  и  невысокий  холмик,  под которым мы оставили
истинного сына Родины, нашего замечательного друга...
     Через час  мы  были  уже  в  номере.  Я  стоял  у открытого окна,
выходившего на  огромную,  сейчас  безлюдную  площадь,  и  думал.  Все
пережитое за последние месяцы вновь проходило перед глазами.  Мне было
как-то легко и грустно.
     Над столицей раскинулась теплая летняя ночь.  Сквозь предутренний
сумрак проступали очертания зданий, кремлевские звезды.
     Я постоял  еще  немного,  почувствовал усталость и лег.  Но спать
пришлось недолго. Меня разбудил телефонный звонок.
     - Подполковник Стожаров? - раздался в трубке незнакомый голос.
     - Так точно.
     - Вас ожидает полковник Фирсанов.  Быстрее одевайтесь. Внизу ждет
машина.
     Видимо, случилось  что-то  важное,  если  полковник  не  дал  мне
отдохнуть.  Я быстро оделся,  вышел и тихо  прикрыл  за  собой  дверь.
Коридор был пуст и безлюден.
     Я быстро сбежал по  бесконечным  ступеням  лестницы  и  вышел  на
улицу.  Над  Москвой  вставало  утро.  Воздух  был по-утреннему чист и
прохладен.  На тротуарах появились первые прохожие.  По небу скользнул
последний,   побледневший   луч   прожектора.   Отчетливо   виден  был
снижающийся аэростат воздушного заграждения.  Прижавшись  к  тротуару,
против подъезда стояла машина. Я направился к ней.
     - Да, враг еще не разбит, война продолжается!

     Ъ51Ъ0 Стой!
     Ъ52Ъ0 Руки вверх!
     Ъ53Ъ0 Внимание, танки!
     Ъ54Ъ0 Наверное, сумасшедший!
     Ъ55Ъ0 Выходи!
     Ъ56Ъ0 Выходи быстрее!..
     Ъ57Ъ0 Обыщи его!
     Ъ58Ъ0 Проклятие!
     Ъ59Ъ0 Дежурный унтер-офицер Курт Венцель  слушает...  Так  точно,  он
       здесь. Есть!
     Ъ510Ъ0 Есть, господин капитан!
     Ъ511Ъ0 Не понимаю
     Ъ512Ъ0 Еще одну!
     Ъ513Ъ0 Стой! Руки вверх!
     Ъ514Ъ0 Ложись!