лования несовершеннолетней! Ей еще не исполнилось восемнадцати, - спокойно изложил капитан и добавил: - Сейчас наперегонки валят все на покойного и друг на друга. - А что со мной? - растерянно спросил я. - А ты... распишись на каждом листе своих показаний, а на последнем допиши: "записано с моих слов правильно" и распишись. Из подозреваемого ты превратился в свидетеля: когда понадобишься - вызовем! - Капитан пододвинул ко мне листы, и я все сделал, как он велел. - И что, я могу быть свободен? - Конечно! - Спасибо вам, товарищ капитан! - обрадовано воскликнул я. - Это ты Марину должен благодарить! - Какую Марину? - не понял я. - Девушку, за которую ты вступился: она ждет тебя в вестибюле. Кстати, ответь на один вопрос, Виктор, как ты решился пойти на троих? - Честно? - Конечно! - По глупости! - Значит, в другой раз глаза и уши закроешь? - В голосе капитана послышалось разочарование. - А вы что, считаете, что я сегодня поумнел? - Я рассмеялся и поморщился от боли в заплывшем от удара глазе. - Побольше бы таких людей, как ты! - серьезно проговорил капитан и крепко пожал мне руку. Марина действительно ждала у входа. Увидев меня, она подскочила и чмокнула в щеку: - Спасибо вам, Виктор! Если бы не вы... - У нее навернулись слезы. - Да чего там... - И у меня в горле встал комок. - Вы из Москвы? - Да... - Пойдемте к нам домой. - Зачем? - Надо же привести вас в порядок! - кивнула она на мой плащ... Ее отец оказался майором-танкистом, а мать врачом-ветеринаром. Увидев меня с подбитым глазом и в окровавленном плаще, мать всплеснула руками, а отец недовольно нахмурился. Но, услышав рассказ дочери, мать стала охать и ахать, а отец крепко, по-мужски обнял меня, а потом, скрывая волнение, сказал: - Мать, накрывай на стол: будем потчевать дорогого гостя! - Погоди, Костик, парня нужно подлечить немного. - А я пока плащ застираю, - подхватила Марина... Эту ночь я провел у них, а наутро, подлеченный и в чистом плаще, поехал к себе в общежитие... Пару раз меня вызывали для дачи показаний, для очной ставки с приятелями насильника, которые в конце концов получили по четыре года... С Мариной мы виделись еще пару раз, но эти встречи не имели продолжения. Очень надеюсь, что у нее в жизни все хорошо и она имеет любящего мужа и прекрасных детей... * * * После второго курса у меня не было летом никаких соревнований, и я отправился навестить родителей. С каким волнением я ехал в Омск, где прошли детство и часть юности! Получилось так, что многие друзья мои разъехались: кто в отпуск, кто на заработки, а кто последовал моему примеру и уехал учиться в Ленинград, Москву, Новосибирск. На месте были Никита Фридьев и Геннадий Царенко, с которыми мы несколько вечеров "отрывались" по полной программе. Бывший мой тренер - Владимир Семенович Доброквашин - был рад видеть меня и неожиданно предложил "не бить баклуши, а попробовать сочетать приятное с полезным". Он предложил мне поехать физруком - руководителем по физкультуре - в пионерлагерь Чернолучья. Аргументы звучали весомо: во-первых, бесплатное питание, во-вторых, хоть и не ахти какая, но зарплата, в-третьих, активный отдых. Я откликнулся с удовольствием и обрадовался еще больше, когда узнал, что в тот же лагерь нужны еще двое: преподаватель кружка "умелые руки" и массовик-затейник, играющий на баяне или аккордеоне, чтобы аккомпанировать на утренней зарядке и вести танцевальные вечера. Я подумал о своих приятелях и помчался к ним. Их тоже уговаривать не пришлось: Гена охотно взялся за "умелые руки", а Никите сам Бог велел стать "массовиком-затейником, играющим на аккордеоне". Вышло так, что среди сотрудников пионерлагеря в количестве более пятидесяти человек - каждому из двенадцати отрядов были положены вожатый и воспитатель из студентов педагогического института - лишь четверо принадлежали к мужскому полу: нас трое и начальник пионерлагеря, остальные - особы прекрасного пола. Так что по приезде дамы всерьез принялись за нас. Оставив в покое начальника пионерлагеря, они буквально по часам распланировали наш "ночной труд". Каждый из нас должен был строго следовать расписанию, "обрабатывая" то одну студентку, то другую. Мы просто измучились на этой "работе": уставали так, что днем в буквальном смысле валились с ног. Мы взбунтовались: взяли и на пару дней объявили им бойкот! Это дало положительные результаты, и мы зажили как султаны: исходя из собственных желаний, а не из их расписания. На какие только уловки не шли девчонки, чтобы произвести на нас впечатление и завладеть хотя бы ненадолго нашим вниманием. Среди девчонок, запавших на меня, одна оказалась очень строптивой. Еще одна Лариса. У нее были длинные красивые ноги, стройная фигура, прекрасные волосы, уложенные так замысловато, что за эту прическу ее прозвали Шахиней. Строптивая Шахиня в первое наше ночное свидание твердо заявила, что у меня с ней ничего "не получится, пока она сама не захочет мне отдаться". Я рассмеялся ей в лицо и удалился к ее подруге. Так продолжалось несколько дней, пока Шахиня, подзуживаемая другими девчонками, наконец не выдержала. Оказалось, что она, в отличие от остальных, до сих пор девственна, и все девчонки не только следили за нашим противоборством, но и однозначно были на моей стороне, всячески помогая "укротить строптивую". Шахиня сдалась сама: однажды она среди ночи ворвалась в комнату воспитательницы, с которой я в ту ночь забавлялся. Шахиня едва не силком вытолкала ее из комнаты, потом сбросила с себя модный халатик, под которым оказалась совершенно обнаженной. - Виталик, вот сейчас я действительно готова и хочу, чтобы ты сделал меня женщиной! - заявила она. - Как? - удивился я. - Ты в самом деле еще девушка? - Я был уверен, что это просто отговорки с ее стороны. - А ты что, против? - усмехнулась Лариса. - Нет, что ты, я - за! - улыбнулся я, еще не веря ей и думая, что это обычное кокетство: слишком уж вызывающе она себя вела. Но Шахиня не обманула: я действительно оказался у нее первым мужчиной. С той ночи она никого не подпускала ко мне, и я, если честно, был этому очень рад: мне понравилась эта девушка. Наш роман продолжался несколько лет: то Лариса приезжала ко мне в Москву, то я навещал ее в Омске, а в интервалах мы часто писали друг другу письма. Вполне возможно, что, если бы не расстояние, разделявшее нас, мы поженились бы, но... Последнюю попытку соединить наши судьбы предприняла Лариса, приехав, когда я учился уже на четвертом курсе. До этой встречи мы не виделись почти год, да и письма от меня стали настолько редки, что было ясно: угольки нашего чувства не горят, а еле тлеют и вряд ли они дадут пламя без каких-то "горючих" добавок. В последнюю нашу встречу Лариса соорудила на голове ту самую "шахиню", которая мне так нравилась, и была одета с большим вкусом. В то время я уже жил в "высотке", в главном здании университета. У меня был один сосед, Валера Макаров, тоже спортсмен. В день, когда мы встретились с Ларисой, он, опередив меня, попросил "погулять пару часов", чтобы побыть со своей новой знакомой. Я вынужден был встретиться с Шахиней в метро. Часа полтора мы провели под землей, ведя вялый и тягучий разговор, пока наконец не поняли, что нас больше ничто не связывает. Никто не виноват: просто чувства ушли... Через пару месяцев мама сообщила, что Лариса закончила пединститут, отделение иностранных языков, вышла замуж за дипломата и уехала во Францию. Как тебе живется, милая Шахиня? Надеюсь, ты нашла свое счастье? Приехав в Омск на зимние каникулы после первого семестра учебы в МГУ, я попал в ситуацию на эротическом фронте, которая могла окончиться весьма печально. Едва ли не в первый день приезда я пошел прошвырнуться по магазинам, в надежде повстречать там знакомых. К сожалению, никого не встретил и вдруг в одном из отделов универмага увидел симпатичную мордашку. Решил познакомиться. На студента Московского университета клевало почти все женское население любого периферийного города. Слово за слово, познакомились по наработанному варианту: - Люда. - Виталик. - Очень приятно. - Мне тоже. Во сколько вы заканчиваете работу? - В восемь... А что? - Хотите послушать новые модные записи, которые я захватил из Москвы? - Хочу, а что? - Давайте я встречу вас после работы и мы пойдем к нам в гости? - Хорошо, а для чего? - На "рюмку чая" и музыку послушать... - На "рюмку чая"? - ехидный смех. - Хорошо, а с кем вы живете? - С мамой, папой и братишкой (в то время Саша отдыхал в зимнем пансионате). - Тогда в девять, на углу вблизи универмага... - Но ты же в восемь заканчиваешь? - Нужно же мне переодеться... - усмехнулась девушка столь непонятливому кавалеру... Ровно в девять мы встретились и направились домой. Стоял январь. Было очень морозно, дул пронизывающий ветер. В это время мои предки имели обыкновение отходить ко сну. Если по телевизору шел интересный фильм, смотрели, лежа в кровати, если нет, быстро засыпали: рано утром на работу. Они вставали в шесть часов, как только раздавались первые ноты Гимна Советского Союза: "Союз нерушимый республик свободных..." В тот вечер телевизор работал: значит, родителей что-то заинтересовало. Когда входишь к нам в квартиру, оказываешься в длинном коридоре, который упирается в ванную комнату, туалет и кладовку, справа от входа - комната родителей, в конце коридора направо - небольшой коридорчик на кухню, налево - наша с Санькой комната. Когда мы вошли, Люда, услышав, что телевизор работает, шепотом спросила: - Там твои родители? - Да, - шепотом же ответил я, приложив палец к губам и давая понять, что тревожить их необязательно. - Пошли ко мне в комнату... - Пошли, - кивнула она. - Витя, это ты? - Да, мама! - Ты не один? - Нет, мама, со знакомой... - Не забудь напоить ее чаем: в буфете на кухне конфеты в вазочке! - Хорошо, мама! Спокойной ночи! - Спокойной ночи... Я помог Людмиле снять зимнее пальто, дамскую меховую шапку, шарф, валенки предложил не снимать: пол был холодный, а время на поиски тапочек тратить не хотелось. Я провел ее в свою комнату, усадил на диван и включил музыку. - Чай будешь? - Нет, мы им на работе обдулись. - Тогда вино: я привез бутылочку из Москвы... с конфетами... Будешь? - Хорошо... "Все идет как по маслу!" - обрадовался я, предвкушая приятный вечер с симпатичной новой знакомой. На кухне отыскал початую бутылку марочного вина, привезенного мною, чтобы отметить успешное окончание сессии, прихватил и шоколадных конфет, купленных мамой в честь моего приезда. Мы выпили по фужеру вина: я только чуть пригубил за компанию, объяснив, что у меня скоро соревнования. Потом я смело обнял Людмилу за плечи и медленно потянулся к ее губам. Девушка не возражала, и вскоре наши губы встретились. Людмила целовалась очень хорошо: ее гибкий язык тщательно обследовал мой рот. Мне стало так хорошо и спокойно, словно я знал ее давно. Не спеша я просунул руку под шерстяную кофточку, пролез под бюстгальтер и начал нежно ласкать ее грудь, медленно обнажая ее для поцелуя. Не встречая возражений и не ощутив даже и намека на сопротивление, я принял это за одобрение: страстно впился губами в ее грудь, а руку положил на колено и стал медленно пробираться по бедру под юбку. Людмила воспринимала мои ласки как должное, хотя не очень-то возбуждалась. "Неужели холодная попалась?" - подумал я, и вдруг Людмила прошептала мне на ухо: - Виталик, принеси, пожалуйста, водички! - Сей момент! - весело ответил я и пошел на кухню, радуясь, что все так удачно складывается. Я наливал в стакан воду, когда послышался звон разбитого окна... Надеюсь, не забыли, что наша квартира расположена на первом этаже. Услышав звон стекла, я подумал, что кто-то бросил камень в окно, и устремился в свою комнату. Люды там не было. Я побежал в комнату родителей: предчувствия меня не обманули. Не знаю, какая муха ее укусила, но Людмила ворвалась в комнату родителей, выбила окно и выпрыгнула в него. - Ты что с ней сделал, Витя? - с ужасом спросила мама. - Господи, ничего я с ней не делал, мама! Поверь! Целовались, потом попросила воды и, пока я ходил, выпрыгнула в окно! - Да кто она такая? - Продавцом в универмаге работает, Людой зовут... - Да, помню: она с месяц как работает в сувенирном отделе... Вроде симпатичная... Что ей взбрело в голову? - Да чокнутая какая-то! - выругался отец. - Плюнь, сынок, на нее и ложись-ка спать! - мудро рассудил он. - Спать? А знаете, что вся ее верхняя одежда здесь на вешалке! - нервно воскликнул я, на миг представив, как эта девчонка мчится в милицию, где наплетет три короба, и меня арестуют. Прощай тогда университет, прощай Москва! Нужно что-то срочно предпринять! Я понимал, что меня спасут только правда и скорость. Быстро накинув пальто на плечи, я натянул на голову шапку, подхватил ее вещи и устремился на улицу. Не знаю, сколько бы я бегал в поисках Людмилы, но мне навстречу попался сотрудник милиции. Ну, вот уже за мной! Внутри все похолодело, и я стал вспоминать, кого я знал в омской милиции. - Что-то случилось? - спокойно спросил милиционер, не отводя от меня настороженного взгляда. - Понимаете, товарищ лейтенант... - начал я, стараясь не скрывать своего беспокойства, и рассказал ему все честно, без утайки и подробно: как говорится, во всех деталях. - Как ее зовут, говоришь? - Людмила... - Где познакомились? - Она работает в универмаге... - В сувенирном отделе? - Да, - растерялся я от его осведомленности, и меня опять охватило волнение. - Давай ее вещи... - усмехнулся лейтенант. - Так говоришь, спокойно целовалась, обжималась, а как только по ноге полез - "Принеси водички..."? - Лейтенант заразительно рассмеялся. - Не повезло тебе, парень: она ж того, - он выразительно покрутил у виска, - сдвинутая по фазе... - покачал головой, снова рассмеялся и пошел прочь... Я стоял, глядя ему вслед, и не знал, плакать мне или смеяться. Однако волнение улеглось, и я с облегчением подумал о том, что все закончилось удачно... Думаю, что мои любовные похождения потянули бы на отдельную книжку рассказов. Был, например, такой случай. Кажется, на третьем курсе. На каком-то университетском балу, весеннем или осеннем, познакомился я с симпатичной старшекурсницей с юридического факультета. Жанна тоже жила в главном здании и была родом из Харькова. У нее была очень сексуальная фигурка, и она прекрасно чувствовала ритм. Мы танцевали, а потом я предложил уединиться. В "общаге" я делил комнату с Валерой Макаровым, а соседка Жанны по комнате уехала на несколько дней к родственникам в Подмосковье, и девушка пригласила меня к себе. Как только мы вошли, я обнял ее и принялся страстно целовать ее губы, лицо, шею... Она тяжело дышала, и ее руки сначала крепко обнимали меня, потом стали раздевать. Вскоре борьба с одеждой успешно завершилась, и мы, совершенно обнаженные, как Адам и Ева, стояли друг против друга. Это продлилось несколько мгновений, за которые каждый мог отказаться от продолжения. Но мы повалились на диван. О том, что Жанна девственна, я узнал, когда вошел в нее, а она испустила крик боли. Я тут же остановился, но ее руки буквально впились в мои ягодицы, и я со всей страстью продолжил движение. Когда все закончилось и я увидел на простыне кровь, я несколько напрягся - сейчас начнутся слезы, а может, и истерика. - Слава тебе, Господи! - неожиданно радостно воскликнула девушка. - Спасибо тебе, Виталик! - добавила она и принялась целовать мои руки. Я вспомнил омскую Людмилу и подумал: неужели я снова наткнулся на девицу, явно "сдвинутую по фазе"? Во всяком случае, отклонение налицо: ее девственности лишили, а она за это руки целует и Бога благодарит! "Везет" же мне! На самом деле все оказалось обыденней и печальней. Как объяснила мне Жанна, ей уже двадцать два года, а она до сего дня была девушкой, потому что все парни, с которыми она встречалась, узнав, что им представляется шанс стать первым мужчиной в ее жизни, исчезали так быстро, что только пыль столбом клубилась. - Я была в полном отчаянии! Хочется нормальных взаимоотношений с парнями, близости, ощущения мужской ласки, а от меня шарахаются, как от прокаженной! Я дошла до того, чтобы кому-нибудь заплатить, чтобы стать женщиной... Я так тебе благодарна! Но почему ты не испугался? - неожиданно спросила она. - Почему? - Я пожал плечами. - А почему я должен испугаться? Ты мне приглянулась, да и я вроде не был тебе противен... - Да, у тебя сильные руки и... такие нежные... - Она скосила глаза вниз и рассмеялась. - Забавно... - Что? - не понял я. - Твой приятель после работы ослабел, словно отдал все свои силы... - Это... - начал я, но в этот момент Жанна прикоснулась пальчиками к моей плоти, - ...ненадолго... - закончил я шепотом. - Какой милый... - Она вдруг чуть сжала его, будто бросая вызов, и он был принят: мгновенно расправился и призывно вздрогнул. Не в силах терпеть больше, Жанна привстала надо мной и опустилась, впуская меня в себя. - Боже! Боже! - Она приподнималась и опускалась, вскрикивая и все ускоряя движения. - Я... знала... что... это... прекрасно! Знала... Знала... - Слова вылетали в такт движениям, пока ее желание не достигло наивысшей точки наслаждения. - А-а-а! - закричала девушка и упала на меня в изнеможении... Потом мы несколько минут лежали молча, думая о своем... - Спасибо тебе, Виталик! - снова поблагодарила она. - О чем ты... - А теперь, пожалуйста, иди... Мне нужно побыть одной... Я позвоню... может быть... Мне показалось, что ей вдруг стало стыдно и она жалеет... Нет, не о том, что отдалась первому встречному, а о том, что призналась ему в самом сокровенном. Я почувствовал, что мы вряд ли увидимся еще... Так оно и случилось: больше мы никогда не только не созванивались, но даже и случайно не встретились. Надеюсь, что она нашла свое счастье... Чтобы закончить воспоминания об эротических историях, приключившихся со мной, расскажу еще об одном забавном случае. Как-то в Болгарии меня пригласили на студенческий вечер. Был интересный концерт, и я положил глаз на пышную певицу, которая бархатным голосом исполняла популярные песни. Да и она бросала откровенные взгляды на меня прямо со сцены. После концерта начались танцы, я ее пригласил. Девушку звали Снежана. Потанцевав немного, мы сбежали с вечера, чтобы остаться тет-а-тет. Я снимал комнату в софийском квартале "Лозенец" и жил один. Придя ко мне, мы с порога упали в объятия друг друга. Снежана была очень страстной девушкой и завелась мгновенно. Наша одежда уже в беспорядке валялась на полу, но она вдруг решительно остановила меня. - Не хочешь? - удивился я. - Хочу! - Тогда в чем дело? - Ты должен надеть что-то... - Она смутилась. - Что? - не понял я. - Ну... на него... - Снежана скосила глаза вниз. - Господи, презерватив, что ли? - догадался я. - Ну конечно! - Но у меня нет! В то время никто и не слышал про СПИД, да и другие "гусарские" болезни были редким явлением. Потому я отвергал подобные приспособления, сравнивая их с поцелуем в противогазе. Сейчас, конечно же, мое отношение изменилось... - А у меня есть! - сказала Снежана. Она подняла с пола сумочку, вынула пакетик, надорвала, вытащила и принялась его надувать. - Зачем это? - удивился я. - А вдруг он бракованный? - не выпуская предмет из губ, процедила она. Тут меня разобрал такой смех, что я едва не впал в истерику. Снежана спокойно занималась своим делом. Я хохотал, не в силах остановиться. Наконец, убедившись, что презерватив целый, она выпустила воздух, скрутила его и сказала: - Все в порядке: можно начинать! - Нет... Ха-ха-ха!.. Нель... ха-ха-ха!.. зя! - давясь от смеха, выдавил я. - Почему? - Глядя на меня, она тоже стала улыбаться. - Пото...му... ха-ха-ха!.. Потому, что я уже... Ха-ха-ха!.. Кончил! Понимаешь, кончил! Ха-ха-ха! Мой приятель, не выдержав всех ее манипуляций, обессиленный, опал, и никакими домкратами его уже невозможно было поднять. Во всяком случае, никакие старания Снежаны не помогли: так она и ушла, недоумевая, что сделала такого неправильного... Мое поколение росло в обществе, где, как известно, "секса не было". Это сейчас молодым все доступно, исчезли любые запреты, секс открыто пропагандируется в средствах массовой информации, свободно продаются порнофильмы и бесчисленные пособия по сексу. А мы все знания приобретали на собственном опыте, не всегда радостном, которым щедро делились друг с другом, зачастую выдумывая и приукрашивая чувственные сценки, которых на деле-то и не было. Первый интерес к противоположному полу проявился у меня в два года с небольшим... Как-то Люся, моя двоюродная сестра, приехала к нам на Сахалин. "Удобства" там находились во дворе. А маленькие дети, естественно, ходили на горшок. Однажды, играя вблизи деревянного туалета, я увидел, как моя двоюродная сестренка, которая была старше меня лет на семнадцать, резво спешит к нему. Меня разобрало любопытство: почему такая спешка? Я побежал за ней следом, но она заперла за собой дверь. Не могу объяснить, почему я, если уж так был обеспокоен, не поднял шум или не спросил сестру, что случилось, а наоборот, молча принялся искать щелку, чтобы посмотреть самому. Туалет был построен на совесть: из горбыля внакладку, и найти щель было довольно трудно. Однако кто ищет, тот всегда найдет. Подходящая щель отыскалась в задней стене. Дрожа от волнения, я приник к ней... сначала не понял, что передо мною. Что-то внушительное и белое. Это оказалась попа сестренки, а чуть ниже нечто такое, чего не было у меня... А из "нечто" капала кровь! А бедная сестренка громко постанывала. Так я и знал: ей плохо, она умирает! Я и закричал во весь голос, стуча кулачками в дверь туалета: - Не умирай, прошу тебя! Не умирай! Сестра открыла дверь, вид у нее был испуганный. - Кто умирает? - спросила она. - Ты! Ты умираешь! - со слезами выкрикнул я, уткнувшись в ее живот и обнимая ее бедра. - Господи, Витюша, с чего ты взял? - Я видел, как у тебя идет кровь отсюда! - Я ткнул пальчиком в ее промежность. - Где ты видел? Когда? - растерялась она. - Здесь, сейчас! - размазывая слезы по щекам, ответил я, указывая на туалет. Все наконец поняв, она громко рассмеялась. - Это надо же... - сквозь смех вырывались у нее слова, - уже подсматривает за девками... Это нехорошо, Витюша, нехорошо. - Она погрозила пальцем. - И не бойся, я не умру... А кровь, которую ты видел... понимаешь, она лишняя, ненужная мне... Помню, она довольно долго меня убеждала, что ей ничто не угрожает, а потом пообещала рассказать матери, что я подглядываю за девчонками в туалете. Не знаю, что больше на меня подействовало - страх наказания или стыд... Признаюсь, от подглядывания за девчонками я окончательно не отказался. Волнение, испытанное мною тогда, настолько мне запомнилось, что при первой же возможности тянуло его повторить. И я не лишал себя этого вполне безобидного удовольствия... Но разве можно сравнивать наши невинные шалости с тем, что происходит сейчас? Никаких запретов не осталось, и уже никого не удивляет зрелище беременной тринадцатилетней девчонки. А рост заболеваний венерическими болезнями несовершеннолетних регулярно обсуждается на страницах серьезных газет. Одобряю ли я подобную свободу нравов? Свобода одного не должна вредить другому и ущемлять его свободу. Сексуальная свобода необходима, но при условии, что молодые люди к ней подготовлены не фильмами сомнительного содержания или дурацкими пособиями, а собственными родителями. Причем дочь в вопросах морали должен подготовить к жизни отец, а сына - мать! А в чисто технических вопросах, в том числе и личной гигиены, ответы должны дать мать дочери, а отец сыну! И разговоры об этом должны вестись серьезно, открыто, безо всяких стеснений и со всей откровенностью! Только в этом случае ребенок войдет во взрослую жизнь подготовленным и сможет сделать верный выбор... Трудно сказать, какие гены сыграли наибольшую роль в моей сексуальной жизни, гены отца или матери, - вполне возможно, что и те и другие. Во всяком случае, получилась гремучая смесь, которая наделила меня гиперсексуальностью на всю жизнь. Эта сторона жизни важна для меня до сих пор. В отрочестве я не испытывал недостатка внимания со стороны девочек, но это внимание было поверхностным, как бы созерцательным: стоило мне попытаться пойти чуть дальше, и девчонки испуганно шарахались в сторону. Я же постоянно нуждался в сексуальных контактах и очень сильно переживал их отсутствие. Скорее всего, мое половое созревание произошло гораздо раньше, чем у моих сверстниц, и поэтому я тянулся к общению с более старшими дамами. Моя гиперсексуальность подарила мне в жизни много радости, но были и печали. Попадались девицы, не понимавшие меня, и не принимавшие мой напор. Могу признать, что меня не только любили и хотели, но и отвергали, иногда резко и обидно. Но мне кажется, что любой человек старается поскорей забыть о своих любовных неудачах. Вот и я о них не вспоминаю... Сексуальные потребности и возможности глубоко индивидуальны. Если в течение какого-то времени у меня не было сексуальной близости, я становился раздражительным, у меня зудела кожа и я мог возбудиться просто при виде женщины. Все упростилось, когда я стал учиться в университете. В то время очень популярными были анекдоты про "армянское радио", которое отвечало на любые вопросы. И про университет ходил такой анекдот. Армянское радио спрашивают: "Сколько потребуется выделить денег, чтобы переоборудовать Московский университет в дом терпимости? Армянское радио отвечает не задумываясь: "Пять рублей!" - "Пять рублей?" - "Да, пять, чтобы сменить вывеску..." Это, конечно, шутка, но во всякой шутке есть доля истины. Нравы в университете были свободными, можно сказать, раскрепощенными. Отчасти потому, что в нем училось много иностранцев, и потому, что студенты университета имели возможность съездить за границу. Мне кажется уместным немного рассказать о высотном здании университета на Воробьевых, или в мои дни Ленин-ских, горах. Известно, что этот комплекс был построен по личному распоряжению Сталина. На строительстве в основном использовались заключенные. Уже никогда не подсчитать число бедных заключенных, похороненных в бетонных конструкциях этого здания. Двадцать восемь этажей над землей, а сколько под ней? Поговаривают, что под землей в три раза больше, но это только слухи. Когда было возведено этажей пятнадцать, один из заключенных, работавший до приговора суда инженером, произвел расчеты своего веса, площади фанерного листа, силу воздушных потоков, после чего ухватился за лист фанеры и сиганул с высоты. Он приземлился целехоньким на Ломоносовском проспекте там, где теперь кинотеатр "Прогресс", и в тот день его не поймали. Его задержали через несколько дней в Малаховке, но его полет к свободе будут помнить всегда... В общежитии была блоковая система: по две комнаты с общей дверью, за которой был небольшой предбанник с вешалкой, туалет и душевая. Каждая комната была рассчитана на двух-трех студентов. Дипломники жили по одному. Нам с Валерой Макаровым удалось поселиться вдвоем. А чтобы уединяться, мы разгородили комнату пополам огромным буфетом. Один диван-кровать стоял у окна, за буфетом, другой - возле входа, там же стоял столик. Если приходилось готовиться к занятиям одновременно, то один садился за столик, а второму доставался буфет, из которого выдвигались доска-стол. Мы вместе тренировались, вместе питались по утрам и вечерам, часто вдвоем ходили в столовую на обед. Макаров был похож на Алена Делона: девицы буквально вешались на него. Когда мы сблизились, Валера, приглашая очередную пассию, всегда настаивал на том, чтобы она обязательно приходила с подругой, которая предназначалась мне. Макаров был столь избалован женским полом, что готов был поделиться своими партнершами. Любимым его выражением было: - Вит, если вы закончили трахаться, пора меняться "лошадками"! В общем, с Валерой скучать не приходилось... В главное здание университета я переехал только через два года. И первым моим соседом оказался профессор из Японии - Укеру Магасаки, приехавший в Москву на стажировку по русской филологии. Его имя и фамилию я дал первому тренеру моего Савелия Говоркова по восточным единоборствам в романе "Срок для Бешеного". За полгода до моего перевода в главное здание у меня появилась первая сберегательная книжка, на которую, наученный горьким опытом, я откладывал сэкономленные рубли. И не только от стипендии. Укеру Магасаки был, по нашим понятиям, очень богатым человеком. В день моего рождения он повез меня в валютный магазин "Березка", где в подарок купил мне финское зимнее пальто на меховой подкладке, огромный мохеровый шарф, две нейлоновых (самый последний писк моды тех лет) сорочки, белую и голубую, и черные кожаные перчатки на белом меху. Все это обошлось ему около двухсот долларов. Я никогда не получал столь ценных подарков и был просто обескуражен. Кстати, именно во время соседства с Укеру на очередной вечеринке я познакомился с Леной, студенткой географического факультета. Эта черненькая, с прической под Мирей Матье, симпатичная девушка, с округлыми весьма соблазнительными коленками, сразу привлекла мое внимание. Происходила вечеринка в комнате общежития и была достаточно интимной: неяркий свет, медленная музыка, хорошее вино. Все это располагало к чувственности, к быстрому сближению. При первой же возможности я пригласил Лену на танец. Наш танец растянулся почти на весь вечер: расставались мы только в те редкие моменты, когда кому-то все-таки удавалось отобрать ее у меня на один танец. Наши ауры настолько совпали, что нам просто хотелось быть вместе. Мы настолько увлеклись, что стали внаглую, не обращая ни на кого внимания, целоваться и обниматься. Кто-то не выдержал и из зависти предложил: - Шли бы вы, влюбленные голубки, отсюда куда подальше: смотреть тошно! - И уйдем! - решительно заявила Лена, подхватила меня под руку и повела к выходу. - Куда пойдем? - спросил я, когда мы остались одни. - К тебе можно? - Конечно! - обрадовался я... Дня за три до нашего знакомства Укеру договорился с ректоратом и переехал в отдельную комнату, но мы продолжали с ним общаться. Через пару месяцев у него заканчивалась стажировка в Москве, и он начал потихоньку избавляться от ненужных вещей, продавая по очень низким ценам. За двести рублей он продал мне японский стереомагнитофон "Айва", около ста больших пластинок английского производства с записями Элвиса Пресли, Тома Джонса, "Битлз" и многих других популярных в то время групп и звезд эстрады. Всю коллекцию он продал мне по цене, по какой продавались в наших магазинах долгоиграющие пластинки: от рубля восьмидесяти до двух рублей двадцати копеек за штуку. Я не был фанатом-любителем пластинок, предпочитая слушать магнитофонные записи, и потому не представлял их реальной ценности. Можете себе представить мое радостное удивление, когда я предложил нашему университетскому торгашу одну из пластинок и тот неожиданно выложил мне тридцать пять рублей!!! В конечном итоге, заплатив оптом Укеру двести рублей за всю коллекцию, я получил за них две тысячи пятьсот рублей, существенно увеличив свой капитал на сберкнижке... Кстати, об этой сберкнижке. К окончанию учебы на ней скопилось около шести тысяч рублей, но я их не тратил, оставляя "на черный день". А потом закрутились события: поездка за границу, стажировка на "Ленфильме", отбывание наказания, и я начисто забыл о ней. Обнаружил я сберкнижку случайно, но уже тогда, когда эти шесть тысяч - огромная сумма в те дни моего студенчества - превратились после денежной реформы в жалкие гроши, и эту потерю я горше всего оплакиваю в своей жизни... * * * В ту ночь Лена осталась у меня, а на следующий день я предложил ей выйти за меня замуж. К моему изумлению, она согласилась. Она была удивительно нежным существом. Запомнилось, как трогательно Леночка относилась к цветам. Увидев на дороге брошенный кем-то цветок, она бережно поднимала его, относила в сторону от дороги и там заботливо устраивала в траве. - А вдруг на него кто-нибудь случайно наступит? Жалко же... - объясняла она, заметив мой недоуменный взгляд. Лена была москвичкой, причем единственным ребенком в очень обеспеченной семье: и мать и отец у нее были профессорами, а отец, за выведение особого сорта морозоустойчивого картофеля, получил даже государственную премию. Они жили в большой трехкомнатной квартире в районе метро "Кропоткинская". Родителям я понравился, и мы получили их благословение. Свадьбу решили устроить на широкую ногу. Ректорат пошел навстречу одному из лучших спортсменов МГУ, и свадьбу объявили комсомольской, а для ее проведения выделили второй этаж студенческой столовой на Ломоносовском проспекте. Гостей было много: человек пятьдесят. Присутствовал проректор по учебной работе, несколько профессоров, заведующий кафедрой физвоспитания, конечно же, мой тренер, Укеру Магасаки, родители невесты, брат Лены и много друзей как со стороны невесты, так и с моей стороны. На свадьбе играла одна из первых бит-групп Москвы - "Грифы"... О бит-группе "Грифы" хочется рассказать отдельно: получилось так, что я был одним из ее организаторов. Компания собралась талантливая: я нашел очень хорошего ударника, сам нашелся парень, играющий на соло-гитаре, он привел с собой и ритм-гитариста. Долго искали подходящего бас-гитариста, и мне приходилось самому подыгрывать на контрабасе, на котором мне показали основные аккорды. А когда пришел прекрасный парень со своей бас-гитарой, я просто стал менеджером группы, организовывая площадки для выступлений: в основном это были кафе, рестораны... Вход пять рублей вход с носа: два за столик, три - нам. Повезло с вокалистом. Саша Шустов, приятель Наташи Варлей, был очень талантлив и пел песни, которые сочинял сам. Кстати, строчки из одной песни у меня до сих пор звучат в голове: Ты разбила мечты! Ты ушла от меня! Как смогла это ты? Так смогла это ты! Только ты! Только ты! Только ты! Он пел с таким чувством, что публика просто балдела от его исполнения. Ансамбль приобрел такую популярность, что его однажды даже пригласили выступить по Интервидению. Зарабатывали прилично и собрались разориться на покупку трех установок английской фирмы "Вокс". Именно на таких инструментах играли знаменитые Битлы. В установку входили: гитара и усилитель, одна установка стоила тысячу долларов. Однако нам не повезло: парень, который ехал в Лондон, обещав привезти нам инструменты, надул нас, сказав, что все конфисковали на таможне. Кто пошел бы в то время проверять его утверждение? И мы "утерлись". После этой потери мы как-то сникли, и группа стала постепенно разваливаться, а потом и я уехал за границу на два года, и дальнейшая судьба "Грифов" мне неизвестна... Свадьбой все остались довольны: гости, родители и мы с Леной. А дальше все пошло наперекосяк. То тут, то там раздавались ехидные реплики, что Доценко женился на Лене не по любви, а потому что она - москвичка, словом, из-за прописки. А я же гордый! Примерно за год до свадьбы на одном из университетских балов я познакомился с обаятельной девушкой с первого курса географического факультета. И звали ее, конечно же, Наташа. Фигурка - как у статуэтки. Огромные карие глаза. Чуть крупноватый нос нисколько не портил ее, а придавал особый шарм. Безукоризненный вкус в одежде. А на голове что-то вообще невообразимое: огромная копна черных волос. Тогда эта прическа была последним писком моды, и в народе ее метко прозвали "вшивым домиком". Шиньоны были дорогим удовольствием, и чтобы не отставать от моды, на какие только ухищрения не шли наши бедные девчонки: подкладывали даже консервные банки... Я не спрашивал у Наташи, кто ее родители и где она живет: мне доставляло огромное удовольствие просто видеть ее, и мы часто встречались. Ходили в кино, на танцы, гуляли, целовались, обнимались в скверах, на последних рядах кинотеатров, а то и в подъездах. Все мои попытки перейти к более близким отношениям не имели успеха. Но однажды в моей комнате мы зашли в ласках слишком далеко, и я, добравшись пальцем до сокровенного местечка, вдруг обнаружил, что Наташа девственна. Я тут же отдернул руку и встал. - Тебе плохо, Виталик? - спросила она. - Нет, мне не плохо: мне тяжело! - выдохнул я, гася возбуждение. - Почему? - удивилась Наташа. - Потому что я не железный! Я же мужчина, в конце концов! - повысил я голос. - Бедненький мой! - прошептала она, и ее глаза увлажнились. - Как же мне тебе помочь? Скажи! Пойми, я не могу стать женщиной до свадьбы... - Я понимаю тебя, милая, но и ты должна меня понять... - Но что я должна сделать? Сначала я думал, что она кокетничает и скрывает свой опыт в интимной жизни, но оказалось, что она действительно и поцеловалась-то впервые именно со мной. С этого вечера, который мы впервые провели в моей комнате, и начались наши "опасные" игры. Мы занимались петтингом. Сначала я ласкал ее бедра, потом она стала помогать мне рукой, и в конце концов мы перешли к более изысканным ласкам, но ее девственность оставалась в неприкосновенности. Наташе так понравились мои ласки, что она перестала зажиматься от страха и буквально истекала любовным нектаром. Нам было так хорошо вместе, что все чаще и чаще звучала мысль: а не пожениться ли нам? Сдав последний экзамен летней сессии, Наташа решила представить меня своим родителям. Они жили в элитном доме в начале Ленинского проспекта, но даже у дома мне и в голову не пришло, что мне предстоит впервые встретиться с высокопоставленным советским чиновником. В квартире у меня просто дух захватило: огромные шесть комнат, роскошная старинная мебель, хрустальные люстры, дорогие ковры. Я устыдился своей дешевенькой одежды и с трудом сдержался, чтобы тут же не сбежать. Потом я узнал, что отец Наташи занимает в правительстве пост, соответствующий рангу министра. У них была двухэтажная госдача с лифтом в поселке, где отдыхали министры. Поселок охранялся, и там был кинотеатр. Имелись собственная "Волга" и служебная "Чайка". Отец принял меня, можно сказать, любезно: Наташа была его любимицей, а вот мать, ярко выраженная еврейка, никогда не работавшая, отнеслась ко мне с откровенным предубеждением. Однако, когда мы подали заявление в загс, она смирилась: нежной и покладистой Наташа была только со мной. У нее был твердый характер, и она умела настоять на своем. Свадьбу назначили на осень, и Наташа уговорила меня переехать к ним. Мне выделили собственную комнату, в которой мы с Наташей проводили большую часть времени, но спала она в своей комнате. У Наташи была сестра, старше ее на несколько лет. Она уже была замужем. Август вся семья проводила на даче. Наташа заставила и меня поехать с ними. Мы прекрасно отдыхали: купались, загорали, ходили на яхте, смотрели не шедшие в нашем прокате иностранные фильмы. Наташа не выдержала и наконец решилась стать женщиной. Все было пр