ко что хорошо попользовались. На душе было мерзко и противно... Произошло это осенью шестьдесят девятого года... К тому времени наш долгий и вялотекущий развод достиг наконец своего завершения, и нас развели. К зиме шестьдесят девятого года я закончил писать дипломную работу, и мне назначили день защиты: шестое января тысяча девятьсот семидесятого года. А моя болгарская виза заканчивалась двадцать девятого декабря шестьдесят девятого года. Вполне естественно, еще в октябре, узнав, что день защиты дипломной работы намечен через неделю после окончания визы, я взял ходатайства о ее продлении из ректората института, из болгарского ЦСКА и с основного места работы - из директората "Балкантуриста". Тогда мы еще не были разведены, и потому в посольство СССР пришлось пойти и Павлине. Принимал нас первый секретарь посольства. Вспомнилась даже фамилия - Воробьев. Он был весьма любезен, особенно с Павлиной: тогда я как-то не обратил на это внимание и только почти через четверть века, от моей бывшей болгар-ской жены, Павлины Крум Живковой, я узнал пошлые подробности тех далеких дней. Оказывается, господин Воробьев положил глаз на мою жену в первую же встречу с ним и поэтому решил во что бы то ни стало сделать все возможное, чтобы овладеть ею. И главным препятствием посчитал меня, то есть мужа Павлины... Предполагая, что визу мне могут продлить лишь до дня сдачи экзаменов, я решил узнать у того же Воробьева, что нужно для того, чтобы взять мой "Мерседес" в Москву. Он связал меня с сотрудником посольства, который оформлял документы на машины. Тот сотрудник попросил приехать на машине, чтобы он осмотрел и оценил ее. В этот же день он, осмотрев машину, заявил мне, что таможенная пошлина на мою машину составляет семь с половиной тысяч рублей!! Эта сумма была столь внушительной, что я не поверил своим ушам и переспросил сотрудника посольства, но и второй раз он повторил то же самое. Таких денег у меня не было, и мне ничего не оставалось, как самому подыскивать покупателя. На мое счастье, такой покупатель нашелся, и мне удалось продать своего "железного друга" без потерь!.. Однако продолжим... Воробьев назначил мне встречу по поводу продления визы на двадцать восьмое декабря, то есть точно за день до ее окончания. Почему я тогда не сообразил и не насторожился? Теперь-то понял, что причина была очевидна. Зная, что у меня есть кое-какие связи на самом высшем уровне в Софии, он не оставил мне никаких шансов. Более того, за пару часов до назначенной встречи с Воробьевым ко мне пришел полковник Куманов и, избегая смотреть мне в глаза, предложил поехать с ним, чтобы уладить кое-какие формальности моего пребывания в Болгарии. Дело в том, что мой вид на жительство истекал в тот же день, что и виза. Ничего не подозревая, я спокойно поехал с ним. Полковник привез меня не в свой офис, а в какое-то помещение, напоминающее солдатскую казарму. Там я понял: что-то не так, и прямо спросил: - Товарищ полковник, что это значит? И вновь Куманов прятал от меня взгляд. - Виктор, тебе придется быть здесь до выяснения некоторых формальностей... - И, не говоря более ни слова, тут же вышел, закрыв дверь на ключ. Чего только не передумал я за часы, проведенные в этой казарме на сорок с лишним кроватей! Не найдя никаких разумных объяснений, я пришел к версии: меня задержали болгарские Органы за неосторожное посещение американского посольства. Умереть от голода мне не дали: вечером человек в военной форме принес мне вполне приличный ужин. Ни на один мой вопрос он не ответил, словно был глухонемым. На следующий день он же накормил меня завтраком и ранним обедом. Где-то около двенадцати часов пришел Куманов и смущенно объявил мне: - В связи с окончанием вашей визы мне предписано сопроводить вас в аэропорт и посадить на самолет, летящий в Москву! - Товарищ полковник, у меня же защита диплома шестого января! - чуть не плача, воскликнул я. - Извините, но ничем не могу вам помочь! - Он странно скосил глаза, и я понял, что нас прослушивают. - Я могу созвониться с советским посольством? - спросил я, пытаясь что-нибудь придумать. - Сегодня советское посольство не работает... - не очень уверенно ответил Куманов. - А как же мои вещи? Деньги? - Ваши вещи будут упакованы в контейнер и переправлены в Москву на ваше имя, а деньги будут переведены через международный банк. Вам будет сообщено, где и когда вы сможете их получить... - Он говорил сухо и бесстрастно, словно робот. - Куда же мне сообщат, если я сам не знаю, где буду жить? У меня же нет адреса... - Казалось, рушится вся моя жизнь. - Не беспокойтесь: власти найдут, как вернуть вам и вещи, и деньги... Собирайтесь! - Можно в туалет? - попросился я, зная, что единственный туалет находится у самого выхода, а значит, Куманов отведет меня туда сам, а там не будет нежелательных слушателей. - Хорошо. - Он сделал паузу, вероятно, чтобы дать время наблюдателям укрыться. - Пошли... только без глупостей! - предупредил полковник. Не успели мы переступить порог казармы, как я спросил: - Почему? - хотя уже прекрасно знал ответ: задержать меня могли и болгарские Органы, но высылать из страны, да еще так беспардонно, могли только мои родные власти. - Не знаю, чем ты насолил своему посольству, но это их распоряжение, - снизив голос до шепота, ответил полковник. - Я пытался вступиться за тебя, но мне намекнули, чтобы я не вмешивался, если не хочу потерять погоны и работу... - Он с огорчением вздохнул. - На моей памяти такое впервые случается... Ты уж не держи на меня зла... - Я понимаю... - пробурчал я, хотя ничего не понимал... И только через четверть века узнал от своей бывшей жены, что инициатором моей необъяснимой депортации был этот сукин сын Воробьев. Чтоб ему пусто было! Надо отдать должное Павлине: поняв, что именно Воробьев повинен в моих бедах, она от души посмеялась над ним. Ему часами приходилось выстаивать в костюме-тройке и галстуке на самом солнцепеке в ожидании Павлины, которая, вдоволь помучив его, наконец соглашалась прийти на свидание. С полгода она виртуозно морочила ему голову, то отдаляя, то приближая к себе, а потом категорично послала куда подальше... Вот кому бы не пожелал ничего хорошего в жизни! Подонок всегда и везде остается подонком... Вот я - в Москве и под самый Новый год! Ни вещей, ни угла своего... Да и денег-то с гулькин нос! Не помню точно, но не более двухсот рублей... В аэропорту я познакомился с очаровательной девушкой, работавшей там в справочной. Не помню, что я ей там наплел про свое житье в Софии, но мои байки ей понравились, и она пригласила меня к себе на празднование Нового года! Мне было не только некуда торопиться, но и даже некуда пойти, а потому несколько часов я прокрутился возле этой милой девушки. К своему стыду, имени ее не помню (пускай будет Ирина), однако фамилию запомнил навсегда - Мазур. Ирина действительно понравилась мне, но не мог же я провести у справочной всю ночь! Но и признаться в том, что я бездомный, было не лучше. Мило попрощавшись и пообещав позвонить при первой возможности (я не обманул, и наш бурный роман длился несколько месяцев), я вышел из здания аэропорта в полной растерянности. Как говорят: "Куда пойти? Куда податься? Кого найти, чтобы отдаться?" Именно такое настроение и было у меня в тот момент. Немного поразмышляв, я заключил, что мне ничего не остается, кроме как пойти туда, где я жил до отъезда в Болгарию: в общежитие МГУ! К моему счастью, комендантша с тех пор не сменилась, а внимательное отношение к людям обязательно приносит свои плоды. Сделав вид, что ничего не знает о моем отчислении из университета, она выписала мне пропуск и временно поселила в пустующую комнату. Хорошо еще, что выдала и постельное белье. Вселился я в комнату и едва волком не завыл от бессилия и одиночества. Еще пару дней назад мне казалось, что все у меня стабильно и основательно: есть жилье, работа, друзья, грядет защита диплома, а впереди открываются новые перспективы... И вдруг, в одночасье, как будто по чьей-то злой воле, все летит к чертовой матери: нет жилья, нет работы, рухнула защита диплома, да и вообще остро встал вопрос о завершении высшего образования. И если бы не сердобольность Людмилы, командовавшей общежитием, я вообще оказался бы на улице... Честно признаюсь, она мне очень помогла в это время - поверив в меня чисто по-женски, она поддерживала меня всеми силами, придавала мне энергии, уверенности в себе, да и подкармливала, что было совсем не лишним в моем положении. Вы можете спросить: а почему я не обратился за помощью к своему тренеру - Вадиму Константиновичу Дармо? Да потому, что мне было стыдно... Перед отъездом в Болгарию он предупреждал меня о том, что я пожалею о своем выборе, но я не послушался и уехал. А сейчас, когда мне стало трудно, просить о помощи? Нет, я был слишком гордым, чтобы пойти к нему. После праздников я пересилил себя и отправился в свой бывший деканат. В учебной части меня, конечно же, не забыли и тут же с виноватым видом вручили мне злополучную академическую справку, которая гласила: "Доценко Виктор Николаевич отчислен из числа студентов четвертого курса экономического факультета МГУ за АМОРАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ..." Почему-то мне стало так смешно, что даже пропало желание, возникшее в первую же секунду после прочтения - раскурочить всю учебную часть. Кстати, дата отчисления совпадала с полугодовым юбилеем моей жизни в Болгарии. Мне захотелось получить объяснение от декана. Тот, промурыжив с час в приемной, все-таки принял меня. Когда я вошел, профессор Солодков не дал мне и рта раскрыть: - За "аморальное поведение" потому, что... - он сделал паузу и, глядя мне прямо в глаза, ехидно закончил: - Сам знаешь почему! О том, что тебя вытурили в двадцать четыре часа из Болгарии, тоже знаю, как и о твоих успехах в учебе... Учитывая твои прошлые заслуги перед факультетом и университетом, я зачислю тебя на четвертый курс, но... - декан прищурился, - через год! Так что возвращайся домой, приезжай на следующий год, доучивайся и защищайся... В его голосе было столько ехидства, что я с огромным трудом сдержался, чтобы не нахамить ему. Однако на большую "доброту" меня не хватило: - Да, я пришел просить о восстановлении и просить прощения за свою ошибку, но после ваших слов я пожалел, что потерял столько времени на учебу на вашем факультете... - Потом молча оглядел его и с горькой усмешкой добавил: - Да какой вы педагог... - махнул рукой и пошел к выходу. - Наглец! - выкрикнул он мне вслед. - Ты еще пожалеешь!.. Но я уже как бы его не слышал: для меня действительно исчезло само понятие "экономический факультет МГУ". Да, по молодости человек допустил ошибку, но он осознал это и пришел покаяться. Жизнь и так наказала: зачем же добивать и так сбитого с ног человека? Не говоря уж о том, сколько славы в прошлом я принес и факультету, и МГУ, и в спорте, и в художественной самодеятельности... Хотя бы из-за этого могли пойти навстречу... Так я себя накручивал, находясь в полном отчаянии от безысходной ситуации. Сегодня я понимаю, что тогда несколько погорячился: сам виноват и мог поискать какого-нибудь выхода, потерпеть годик, но уж очень было обидно... Тем не менее и сейчас считаю, что несчастья, случившиеся в дальнейшем со мной, можно было избежать, если бы профессор Солодков протянул мне руку помощи... Несколько месяцев рыскал я по Москве в поисках ответа на простой, казалось бы, вопрос: где я могу защититься и получить диплом о высшем образовании, если у меня сданы все экзамены, в том числе и государственные, и даже написана дипломная работа? Все экономические вузы от меня отбрыкивались, как от прокаженного, не желая брать меня с такой огромной разницей в программах курсов своих институтов по сравнению с болгарским. Не помогли даже ходатайства Г.В. Александрова и О. Н. Ефремова на имя министра высшего и среднего образования. С Григорием Васильевичем я познакомился где-то в семидесятых годах. А однажды случайно встретились на "Мосфильме". Он расспросил о моей жизни, порадовался, что я успел закончить ВГИК, а потом неожиданно пригласил к себе домой. Я с радостью и трепетом согласился! В ГОСТИ К САМОМУ АЛЕКСАНДРОВУ!!! Александров и Орлова - целая эпоха советского кино! Григорий Васильевич был такой светлой личностью, что общаться с ним было сплошным удовольствием. Встречи с ним были не только познавательными, но и приносили огромный заряд бодрости и жизненного оптимизма. С каким восторгом я слушал трогательные, а порой и смешные истории из его жизни! И о тяжелом пути нестареющего фильма "Веселый ребята", и об отношении к нему тогдашних руководителей кино: как они ставили любые препоны, не давая выйти на экраны страны этому фильму, и о его встречах со Сталиным, который, просматривая "Веселых ребят", несколько раз смеялся, а в конце сказал: - Смешная картина... - пустив этой фразой фильм в большое плавание... А встречи с великим Чаплином, очарованным Любовью Орловой настолько, что не отходил от нее ни на шаг... Однажды Григорий Васильевич сказал, что телевидение Би-би-си предложило совместно снять художественно-документальный фильм о супружеской чете Александрова и Орловой. - Это должен быть уникальный фильм! - воскликнул я. - Виктор, как ты отнесешься к моему предложению стать режиссером с советской стороны? - И вы еще спрашиваете? Буду счастлив, если смогу быть Вам полезен в любом качестве! - не задумываясь, ответил я. Мы говорили еще о чем-то, но мои мысли целиком были заняты лестным предложением великого мастера. К сожалению, реализация проекта затянулась, а потом меня лишили свободы и более я не увидел в живых одного из своих кумиров в мире кино. И я как святыню храню его последние слова, написанные мне на его книге "Эпоха и кино", подаренной мне на прощанье: "Виталию Доценко с пожеланием успеха на режиссерском, творческом пути. Режиссер Гр. Александров. Январь 1980"... А с Олегом Николаевичем Ефремовым я сам познакомился, буквально внаглую. Однажды, когда я гостил у мамы в Омске, мы смотрели по телевизору фильм с участием Павла Луспекаева. Мои предки были в изрядном подпитии по случаю какого-то праздника, и вдруг мама бросила фразу, которая, пролетев в тот момент мимо моего сознания, тем не менее засела в мозгу. Она сказала, что Павел Борисович является нам каким-то дальним родственником. Я вспомнил это уже в Москве и хотел при первой же возможности выяснить все детали у самого Луспекаева. Но он жил в Ленинграде, и когда навещал Москву, наши пути не пересекались, а в апреле семидесятого Павла Борисовича, этого удивительного актера, не стало... Я знал, что Павел Луспекаев, Олег Ефремов и Михаил Казаков были очень близкими друзьями, и когда мне понадобилось ходатайство для учебы, я набрался наглости, созвонился с Олегом Николаевичем и договорился о встрече. Ефремов - удивительно добрый и обаятельный человек, и я влюбился в него с первой встречи. Я рассказал о своих трудностях с учебой и как бы мимоходом заметил, что Павел Борисович Луспекаев является моим дядей. Короче говоря, Олег Николаевич с легкостью подписал ходатайство, под которым в то время уже стояла подпись Григория Васильевича Александрова... К сожалению, их подписи в тот момент не помогли мне. Положение казалось мне отчаянным и безвыходным. Меня уже выставили из общежития МГУ, и, проскитавшись с неделю по знакомым, я сумел с помощью одной приятельницы получить временную прописку в Московской области. Что это давало? - спросит неискушенный читатель. Давало очень многое! Как говорил мой герой Савелий Говорков, "без прописки не устроиться на работу, без работы - не прописывают". Так что благодаря прописке в Подмосковье я имел право не только работать в Москве, но проживать в ней, снимая квартиру, комнату или угол: в зависимости от материальных возможностей. Не думайте, что временная прописка, выдаваемая на год, далась мне легко, хотя и с "протекцией по знакомству". Моя знакомая была дальней родственницей начальницы паспортного стола подмосковного села недалеко от станции Шереметьевская. "Вооружившись" бутылкой коньяка и коробкой шоколадных конфет, я отправился к этой начальнице, от которой зависело мое пребывание в столице. Кроме того, без прописки я не имел возможности завершить высшее образование. Меня встретила симпатичная дородная женщина лет тридцати. У нее было двое детей и масса забот не только на работе, но и по дому и на огороде. Не зная, как себя вести, я представился, сославшись на ее московскую родственницу, которая, как оказалось, была настолько дальней, что Тамара (назовем ее так) с трудом вспомнила о ее существовании. Это меня совсем выбило из колеи, и я, смущаясь и краснея от неловкости, вытащил из портфеля бутылку коньяка, коробку конфет и протянул ей со словами: - Вы знаете, у меня к вам огромная просьба... И не мудрствуя лукаво все ей честно изложил. Выслушав меня, Тамара обещала подумать и предложила приехать через пару дней. Почему-то я не обратил внимание на ее интонацию и красноречивые взгляды, которые она бросила на меня с первой же встречи. Несколько раз я таскался в это село, пока однажды не рискнул сделать ей комплимент по поводу ее привлекательности. В тот день она пригласила меня к себе домой. Близился вечер, дети были в школе, а муж на работе. Тамара предложила мне пообедать с нею и поставила на стол тот самый коньяк, который я ей подарил... К возвращению домочадцев я обрел искомое - Тамара, удовлетворенная сполна, взяла мой паспорт и тут же поставила штамп о прописке в собственном доме... Несколько лет мне пришлось возобновлять временную прописку, и каждый раз я получал ее знак памяти о том первом свидании. Не думаю, что ее муж, в меру пьющий, вполне симпатичный и довольно внушительных габаритов мужчина, не удовлетворял ее женских потребностей. Скорее всего Тамаре, этой доброй и очень милой русской женщине, просто не хватало человеческого общения. Во всяком случае, у меня о ней остались самые добрые воспоминания. Дай Бог ей и ее семье здоровья... Завершая историю о моей прописке, нельзя умолчать и о том, как я "откосил" от армии... Я поставил слово "откосил" в кавычки не для того, чтобы вызвать улыбку у читателя. Мое поколение было воспитано в духе настоящего патриотизма, и фильмы о Максиме Перепелице отражали то, что действительно волновало почти всех юношей, по крайней мере моего возраста. В те времена все мальчишки с благоговением смотрели на тех, кто с гордостью носил военную форму. Я до сих пор с глубоким уважением отношусь к военным и ко всему, что связано с армией. И с раннего детства помнил, что "Красная Армия всех сильней!". У меня, как и у всякого порядочного мужчины нашей страны, сердце обливается кровью от того, что сделали с нашей армией. До чего же довели российскую армию, что сегодняшние мальчишки любыми путями стараются действительно "откосить" от священной обязанности отдать свой воинский долг Родине?! Грустно это... Очень грустно!.. Конечно, я много анализировал то, что случилось с нашей армией, и у меня есть мысли на этот счет, более того, есть и некоторые соображения об улучшении ситуации, но говорить об этом в данной книге неуместно... Все знают, что любой мужчина призывного возраста должен обязательно встать на воинский учет по месту прописки... Прописав меня временно на своей жилплощади, Тамара взяла мой воинский билет, чтобы поставить на учет. Мне тогда было двадцать четыре года. Целый год меня не тревожил военкомат. Но однажды пришла повестка, а я как раз учился в институте, в котором, к моему огорчению, не было военной кафедры. То есть ни о какой отсрочке и речи быть не могло. С армией не пошутишь! Что было делать? И я решил рискнуть, используя проверенный временем чисто российский метод. Купив бутылку хорошего коньяка, прихватив многочисленные фотографии моей кинематографической "деятельности" (это были фотопробы разнообразных эпизодических ролей, на которые меня приглашали), я отправился на прием к военкому. Для пущей важности оделся в лучший костюм и нацепил галстук. Не дожидаясь своей очереди и не обращая внимания на возмущение будущих солдат, я нагло вошел в кабинет и увидел седоватого полковника с очень усталым лицом. - Мы же тоже стоим! - донеслось из-за моей спины. - Здравия желаю, товарищ полковник! - не обращая внимания на то, что творится за порогом, четко поздоровался я с хозяином кабинета. Полковник недоуменно взглянул на меня. Видимо, то, что я был намного старше призывников, да еще и с бородой, заинтриговало его, и он вопросил: - Слушаю вас? В те дни на экраны вышел фильм, в котором я снимался в небольшом эпизоде (в таком малюсеньком, что заметить мое присутствие на экране можно было только с посторонней помощью: "Вон! Вон, видишь, я стою справа, прямо за Мишей Козаковым!"). Но в тот момент я был в ударе, - помните у Ильфа и Петрова: "Остапа несло". - Не узнаете, товарищ полковник? Он вглядывался в меня несколько минут, явно перебирая в памяти лица, но, конечно же, "не узнавал". Но в силу осторожности старого службиста на всякий случай неуверенно произнес: - Что-то знакомое... Но точно не припоминаю... Фу, облегченно вздохнул я, достиг желаемого: он меня не выставил из кабинета. Сделав "морду кирпичом", я подошел к полковнику и протянул руку: - Виктор Доценко, Василий Иванович! - с некоторой долей фамильярности произнес я. (Как его звали на самом деле, я, к большому сожалению, забыл.) Все еще пребывая в недоумении, Василий Иванович ответил на рукопожатие, и я полез в портфель, достал пачку фотографий и протянул ему. Он стал рассматривать и мгновенно оживился. На мое счастье, полковник оказался страстным поклонником кинематографа. - Господи, конечно же, узнаю! - чуть смущенно произнес он и, восхищенно причмокивая языком, похлопал меня по плечу. - Какими судьбами в наших краях, Виктор... - Можно просто - Виктор! О делах потом... - нахально отмахнулся я. - Может быть, за знакомство? - И вытащил коньяк. - Или... не положено? Трудно сказать, то ли он был охоч до "зеленого змия", то ли ему действительно импонировало знакомство со "столичным актером", а может, я ему просто понравился. - По граммульке можно... - улыбнулся военком. - Только... - Он подмигнул, вышел из-за стола и запер дверь на задвижку. - "Чтобы в деканате не услышали"? - подхватил я. - Вот именно! - Полковник достал из сейфа два стакана, плавленый сырок "Дружба" и смущенно добавил: - Вся закусь... - Не голодные! - Я налил ему полстакана, плеснул чуток себе. - Больше не могу - съемки вечером! - соврал я. - За знакомство!.. - За приятное знакомство! - уточнил полковник. Выпили. Закусили. - Ты извини, Виктор, но у меня народ ждет... - с сожалением взглянув на бутылку, со вздохом проговорил он. - Да, конечно... Я не займу много времени... Вы возьмите: потом выпьете за мое здоровье! - кивнул я на бутылку, которая мгновенно исчезла в сейфе вместе с остатками сырка и стаканами. - Чем могу служить? - дружелюбно спросил военком. - Я учился в МГУ, где, как вы знаете, есть военная кафедра, а с четвертого курса мне пришлось уехать в Болгарию на два года... - И, не вдаваясь в подробности, добавил: - По обмену! - Значит, тебя могут призвать на офицерские трехмесячные сборы... - задумчиво проговорил он, уже догадываясь, о чем будет просьба. - Я не успел получить звание: госэкзамен сдал, а в лагерях не был... - Тебе сколько лет? - Двадцать пять... - Маловато... - задумчиво покачал головой полковник, - На год могут призвать... - Мне ж диплом скоро защищать! Да и фильм большой намечается... - Я старался скрыть отчаяние. - Документ о сдаче госэкзамена по военной подготовке есть? - немного подумав, спросил он. - Конечно! - воскликнул я, радуясь своей предусмотрительности: когда профессор Солодков отказал мне в восстановлении, я зашел на военную кафедру и взял справку, которая гласила, что я сдал госэкзамен, но звание не получил в связи с "выбытием" за границу. - Это уже нечто... - задумчиво проговорил полковник, потом весело добавил, - Что ж, попробуем! Опущу наш дальнейший разговор, а изложу суть. Военком написал в Министерство обороны прошение от своего военкомата о представлении меня к офицерскому званию, подробно доложив все вышесказанное. Отослав документы, Василий Иванович выдал мне взамен воинского билета рядового "временный офицерский билет", в котором в графе "воинское звание" значилось - "без звания". Более года из МО СССР не было ответа, наконец он пришел, и какой!.. В пакете, запечатанном внушительными сургучными печатями, находилось послание моего военкома, в конце которого, после слов "Ходатайствуем о присвоении Доценко В.Н. звания лейтенанта" стоял жирный вопрос и ничего более. Никаких приписок или пояснений. Когда мне позвонил военком и сказал, что пришел ответ, я мигом примчался к нему, в надежде, что стал офицером. Увидев, что ничего не сдвинулось с места, я растерянно взглянул на полковника. - Отлично! Сработало! - Военком не скрывал своего удовлетворения: кажется, он заранее знал, что придет именно такой ответ. - Что сработало? - не понял я. - Представляю, по скольким кабинетам потаскалось мое послание... - усмехнулся он: бумага действительно выглядела весьма потертой. - Мы посылали эту бумагу в надежде, что нам объяснят, как поступить с тобой, но нам объяснений не дали. Следовательно, - он хитро прищурился, - мы вновь направим наше ходатайство... Только через год, когда мне исполнилось двадцать семь лет и я вышел из призывного возраста, пришел ответ из МО СССР, который был весьма лаконичен: "Отказать!" Так и вышло, что я более двух лет был единственным офицером Советской Армии без звания... Прописка имелась, в армию не призывали, и я с еще большей энергией принялся искать пути завершения высшего образования, подрабатывая на московских киностудиях и в качестве помощника режиссера, и в качестве актера на эпизодические роли, и в качестве "актера окружения"... Поделившись с кем-то из сотрудников киностудии своей бедой и печалью по поводу отсутствия диплома, я получил совет обратиться за помощью к Алешечкину Г. М. - начальнику Управления кадров Госкино СССР. А чтобы он не прогнал меня с порога, а выслушал, меня должным образом проинструктировали. О, первый поход к Г. М. Алешечкину я никогда не забуду: эта была целая симфония... До встречи с ним следовало обзавестись ходатайствами известных деятелей советского киноискусства. И я опять обратился к Г. В. Александрову и О. Н. Ефремову. И вновь мэтры мне не отказали. Вооружившись ходатайствами, я зарядил портфель "крупнокалиберными снарядами" и с дрожью в ногах явился пред светлы очи Г. М. Алешечкина. Поздоровавшись, я трясущейся рукой протянул ему ходатайства Великих. Не поднимая глаз, он бегло прочел обе бумаги, потом хмуро взглянул на меня. - И что? - спросил он. - Георгий Михайлович, добрые люди сказали мне, что только вы можете мне помочь! - чуть не плача, начал я. - Я очень люблю кино и уже несколько лет отдаю ему свои силы и знания... Помогите мне, я очень хочу учиться во ВГИКе... - Господи, всем нужен Алешечкин... - Он всплеснул руками. - Чуть что - Алешечкин, помоги, Алешечкин, спаси! - Он выразительно покачал головой. Тут я подумал, что настала пора "крупнокалиберных". - Георгий Михайлович! - воскликнул я, - Чуть не забыл, я ж только что из Болгарии вернулся и вам в подарок привез... прямо с завода... - Я вытащил из портфеля две бутылки болгарского коньяка "Слънчев бряг" и поставил перед ним. - Та-а-ак, - протянул он, и в его глазах промелькнул веселый огонек. - Никогда не пробовал... - Встал из-за стола, подошел к дверям, выглянул в приемную. - Наденька, ни с кем не соединяй: я занят с товарищем по очень важному делу! - Затем закрыл дверь, повернул ключ и вернулся на свое место. Я уже откручивал пробку. На соседнем столе увидел графин с водой и стаканы. Взяв один, поставил перед хозяином кабинета и принялся наливать. Алешечкин не проронил ни слова до тех пор, пока до края стакана не осталось чуть менее пальца. - Достаточно! - сказал он, взял стакан. - Попробуем, что за дрянь... - Залпом опрокинул содержимое стакана в рот, крякнул от удовольствия, зажевал протянутой мной шоколадной конфеткой и произнес, как-то странно взглянув на бутылку, - Что-то не распробовал... Я налил ему еще стакан, который он уже выпил не торопясь, с чувством, но вновь смачно крякнул, поставил стакан, закинул в рот конфетку и в упор взглянул на меня, словно только что заметив: - А ты чего не пьешь? - У меня сегодня тренировка, - не моргнув глазом, схитрил я. - Спортсмен? Понятно! - кивнул он. - Так о чем мы с тобой говорили? Поняв, что раньше он меня не слышал, я ему все подробно повторил. Не успел я закрыть рот, он сказал: - У тебя очень большая разница в предметах со ВГИКом, не подведешь? - Не подведу! - твердо ответил я. - Давай заявление! - Он быстро начертал на нем свою резолюцию и протянул мне. - Декану я позвоню... Учись, Виктор! - Спасибо, Георгий Михайлович, я ваш должник! - Пустое... - отмахнулся он и подмигнул. - А коньяк-то приличный братья славяне варганят!.. Кое-кто из читателей может подумать, что этот славный человек был алкоголиком или злоупотреблял своим служебным положением. Грешен: в первый момент это мне тоже пришло в голову, однако чем больше я узнавал его, тем больше мне нравился этот человек. Господи, скольким он пришел на помощь! К сожалению, меня не было в Москве, когда он умер, но я слышал, что проститься с ним пришло огромное количество народа. Уверен, что это самый объективный критерий того, насколько человек был добр и нужен людям!.. На следующий день я вошел в кабинет декана экономического факультета ВГИКа. К удивлению, я увидел перед собой миловидную даму с очень доброй улыбкой. - Доценко, Виктор... - скромно назвался я и тихо добавил: - Вам должны были звонить... - Жукова, Маргарита Сергеевна, - представилась она. - Да, мне звонил Георгий Михайлович... Давайте ваши бумаги... Я протянул заявление, академические справки: из МГУ и болгарскую. Внимательно изучив их, она заметила несоответствие дат: - Вы что, одновременно учились и в Москве, и в Софии, судя по числу получения академической справки в МГУ? Я честно рассказал об этом казусе, и Жукова догадливо спросила: - За "аморалку" из-за женитьбе на болгарке? - Угу, - вздохнул я. - Ладно, это меня не касается... - Она еще раз просмотрела список сданных мною предметов, покачала головой, - Некоторые предметы придется сдавать даже за первый курс... - Я справлюсь, Маргарита Сергеевна, поверьте! - Значит, так, вы ж понимаете, что зачислить вас на дневное отделение я не могу: не все экзамены сданы за первый курс, а потому предлагаю заочное отделение... - Я согласен! - обрадовался я: на дневном мне и самому не хотелось - сиди там среди детишек. - Вот и хорошо! - Она что-то написала на заявлении и протянула мне. Написала следующее: "Зачислить на первый курс заочного отделения - условно! Декан Жукова". - Маргарита Сергеевна, может, на второй? - со вздохом попросил я. - Сдашь хвосты за первый, переведу на второй... - А если сдам сразу и за второй? - За первый сначала сдай! - усмехнулась она и заполнила мне четыре отрывных талончика: три на экзамены и один на зачет. Через две недели я снова явился к Жуковой. - В чем проблема? - спросила она. - Пришел за отрывными второго курса. - Я был сама скромность. - Уже сдал? - Жукова искренне удивилась и проверила мои отметки: все три экзамена я сдал на "пять". - Молодец, поздравляю! - Она стала выписывать мне новые отрывные талончики на сдачу зачетов и экзаменов. - Переведите сразу на третий курс, - нахально попросил я и, перехватив взгляд Жуковой, добавил: - Я к тому, чтобы у вас меньше писанины было... - Ох и самоуверенный ты, Доценко! - Я не самоуверенный, Маргарита Сергеевна, я в СЕБЕ уверенный! - Я с улыбкой протянул ей коробку конфет "Птичье молоко". - Надо же, самые мои любимые... - Она улыбнулась. - Ладно, Бог с тобой: на третий так на третий! - А может, сразу на четвертый? - Я скорчил хитрую рожицу. - Не зарывайся, Доценко... - Маргарита Сергеевна погрозила пальчиком... Короче говоря, прошло еще месяца четыре, а я уже сдал все экзамены по программе, догнав выпускников текущего года. У некоторых из них еще оставались хвосты, и на своем семинаре Маргарита Сергеевна принялась их стыдить и как пример привела меня. Вот, мол, всего полгода назад пришел на факультет Виктор Доценко из болгарского института - хвосты были даже за первый курс, - так он уже все досдал и даже перегнал вас: ему остались только госэкзамены и диплом. И заключила свою речь так: - Доценко промелькнул на нашем факультете "как мимолетное видение"!.. В июне 1971 года мне выдали диплом ВГИКа с квалификацией "экономист кинематографии и телевидения". К этому времени я всерьез, до фанатизма увлекся кинематографом, причем не как актер, а работник режиссерской группы... Снимаясь в массовках и эпизодах в Москве, и даже в большой роли в Софии, я относился к этому как к развлечению, за которое еще и платят. Тогда я еще не понимал, что уже "серьезно болен" болезнью под названием "кино". Но когда я закончил ВГИК, работая во время учебы на съемках разных фильмов, причем в любой должности, я ощутил, что все больше и больше увязаю в "мохнатых лапах" кинематографа. В мире кино бытует такая поговорка: "Стоит протянуть в кино мизинец, оно из тебя вытащит весь скелет!" Можно привести тысячи примеров, когда кино безжалостно отвергало даже талантливых людей, но я ни разу не слышал, чтобы кто-то по собственной воле отказался от работы кино... Почему так притягивает кино? Что это за феномен? Мне кажется, я ответил себе на этот вопрос. Главное, сначала понять, что такое кино. На мой взгляд, КИНО - ЭТО ОДУХОТВОРЕННОЕ ВИДЕНИЕ МЫСЛИ И ОБРАЗОВ!.. Мне посчастливилось поработать с таким режиссером, как С. А. Герасимов, в фильме "Журналист", где я, снимаясь в массовке, словно губка впитывал все, что видел на площадке, - бережное общение с актерами, скрупулезное отношение к деталям - к декорациям и к реквизиту. Именно Сергей Аполлинариевич открыл для меня простую, но принципиальную истину: в кино нет НЕ ВАЖНЫХ вещей и в нем нельзя идти на компромиссы, которые противоречат твоим замыслам, твоей творческой индивидуальности... Всех "киношников" объединяет одно главное качество - они беззаветно преданы своей профессии. И мне кажется, что любая профессия в кино - это не специальность, а это ДИАГНОЗ... Что подтолкнуло меня к профессии режиссера? Думаю, первые симптомы моей "болезни" проявились еще на фильмах Сергея Герасимова и Ролана Быкова, а осознание "ДИАГНОЗА" пришло в работе с Владимиром Беренштейном. Пришел я к нему в качестве "актера окружения" для руководства массовкой, но уже через месяц Владимир Борисович оформил меня сначала своим ассистентом, а еще через месяц - и. о. режиссера. На каждой картине возникают смешные ситуации. Снимали мы эпизод в Московском Дворце пионеров, что на Ленинских горах. И вдруг хлынул ливень. Все попрятались от дождя кто куда: некоторые юркнули под тенты над столиками, а некоторые, в том числе и я, укрылись под весьма коротенькими козырьками крыши. Потоки воды, низвергаемые с небес, обрушивались на крышу, с которой текли настоящие водопады. Козырек спасал нас только от прямого попадания сверху, но ручьи, текущие с крыши, бились об асфальт, брызги разлетались в стороны и обдавали нас, заливая обувь и брюки. С завистью взглянув на тех, кто стоял под тентами, я со вздохом заметил: - Им под тентом хорошо! А теперь вслух быстро повторите эту фразу. Повторили? Вы понимаете, почему вся съемочная площадка взорвалась громким хохотом?.. Или еще. Снимаем мы большую массовку в Артеке. По сюжету фильма это - международный детский лагерь. Режиссерской группе нужно распределить детей Артека "по национальностям". Эти - французы, эти - немцы, эти - китайцы, арабы, испанцы и так далее. Организовывать массовые сцены в Артеке нам помогал коллега с Одесской студии - украинец с чудовищным акцентом по имени Грицко! Отобрали мы несколько "национальных групп", отправили одеваться к костюмерам. Осталось несколько ребятишек, которые ну никак не могли быть отнесены к каким-либо "иностранцам". А каково ребенку, пришедшему со своим отрядом сниматься, оказаться забракованным? Обида на всю жизнь! Ну куда их деть? И вдруг наш Грицко, задумчиво глядя на несчастных ребятишек, со всей серьезностью, глубокомысленно говорит: - Та не хай вони будуть голандци! Окружающие просто лопнули от смеха. Получилось, что образ любой нации худо-бедно имелся, а о бедных голландцах вспомнил лишь Грицко, да и то от полной безнадеги! С этого дня на картине все лишнее либо ненужное определялось данной колоритной фразой: "Та нехай будуть голандци!" Получив диплом экономического факультета ВГИКа, я счел, что этого мало, и задумал поступить на режиссерский факультет. Первым делом я обратился к С. А. Герасимову, заведующему кафедрой режиссуры. Сергей Аполлинариевич сразу меня вспомнил и, внимательно выслушав мою страстную речь, дал согласие на мою учебу на его курсе, при условии, если я получу в Госкино официальное направление. Окрыленный, я вылетел из его кабинета: половина дела сделана! Осталась вторая половина: мой "старый добрый волшебник" - Алешечкин. Но тот оказался в отпуске, и пришлось ждать его возвращения около двух недель. Наконец он вернулся и через пару дней выкроил время для встречи. Прихватив "проверенное средство", я вошел к нему в кабинет как к доброму знакомому и с порога доложил: - Георгий Михайлович, я выполнил данное вам обещание и получил диплом за полгода! - Знаю и от души поздравляю тебя! - Он крепко пожал мне руку. - Такое событие положено отмечать... - Я простодушно вытащил две бутылки коньяка "Слънчев бряг" и кивнул в сторону дверей: - Закрыть? - Так... - Он вдруг нахмурился. - Думаешь, я алкоголик? Или задабриваешь?.. Да в тот раз у меня просто голова болела: накануне гулял на дне рождения племянника! - Его тон не предвещал ничего хорошего. - Господи, Георгий Михайлович, - чуть не плача, залепетал я. - Вы не так меня поняли... у меня и в мыслях не было ничего дурного... я ж от всей души... - Не зная, что делать с бутылкой, я потянулся к портфелю, чтобы убрать ее. - Ну, если от души... - Он улыбнулся своей добродушной улыбкой, - Прикрой дверь... - За твой диплом! - провозгласил Алешечкин, взяв налитый мной полный стакан. Я молча кивнул головой в знак благодарности, боясь опять что-нибудь ляпнуть невпопад. - Не журись, хлопче! - Он дружески подмигнул. - Я тебя понимаю... Нравишься ты мне! - неожиданно услышал я. - И вы мне... - Вот и хорошо. - Он выпил и привычно крякнул: - Молодцы братья славяне! - потом взглянул мне в глаза и спросил, будто был уверен, что я пришел не просто отрапортовать о сдержанном обещании: - Ну, слушаю тебя, Витя... Какие проблемы? Меня словно прорвало: я рассказал ему о том, как с дет-ских лет мечтал стать режиссером, как успешно поступал в свое время во ВГИК, как драматические обстоятельства помешали мне учиться, и о том, какой долгий путь я прошел, чтобы