заявить о своем праве быть режиссером. В конце речи я сослался на согласие С. А. Герасимова. - Верю в серьезность твоих намерений... - Алешечкин с сомнением покачал головой. - Дело в том, что по существующему положению о высшем образовании не разрешается получать два диплома одного вуза. - Он развел руками, а у меня сердце упало. - Неужели ничего нельзя сделать? - едва не со слезами на глазах воскликнул я. - Я не могу нарушить инструкцию Министерства высшего образования! - Алешечкин разозлился от бессилия, сам вылил в стакан остатки коньяка из первой бутылки и залпом выпил. Помолчав несколько минут, он вдруг поднялся: - Стоп! Кажется... - Он подошел к огромному книжному шкафу, вытащил толстенный том и принялся быстро листать его. - Во! - ткнул он пальцем в открытую страницу. - Котелок все-таки варит еще! Нашел! - Что нашли, Георгий Михайлович? - Я не понял причины его радости, но надежда затеплилась. - Есть возможность у тебя учиться на режиссерском факультете ВГИКа! - Алешечкин победоносно взглянул на меня. - Как? С дипломом? - Считай, что да! Вот циркулярное письмо Министерства высшего образования: ты можешь учиться на втором факультете в ПОРЯДКЕ ПОВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ! - едва не по складам произнес он, - Пройдешь полный курс обучения, сдашь все экзамены и получишь соответствующий документ о квалификации, в качестве приложения к уже полученному диплому этого института! Как? Здорово! - Господи, Георгий Михайлович, вы просто волшебник! А для меня как отец родной! - воскликнул я. Этот славный человек всегда оставался добрым и чутким, помогая всем, кому он был в силах помочь. Теплее от таких людей! Спасибо ему от всей души! Пусть земля ему будет пухом! Вечная ему память!.. Как на крыльях долетел я до ВГИКа, имея в кармане направление на режиссерский факультет. Сергей Аполлинариевич был на съемках, и меня принял его заместитель Тавризян, знакомый мне по давнему творческому конкурсу. Я ему рассказал о моей договоренности с Герасимовым, но он бесстрастно заявил, что Сергей Аполлинариевич ему обо мне никаких указаний не давал, а так как мастерская у них переполнена, то он, как заместитель руководителя кафедры, возражает против моего зачисления в мастерскую. Я умолял его - или зачислить условно до возвращения Герасимова, или пока вообще не зачислять, а дождаться шефа. Герасимов будет отсутствовать несколько месяцев, а по распоряжению Алешечкина я должен быть зачислен в течение недели. Мне пришлось согласиться. Откуда мне было знать, что Тавризян отыгрывался на мне за то, что в их мастерскую навязывают человека, не спросив его мнения. Типичная кавказская гордыня. Учеба оказалась для меня самым настоящим испытанием. Дело в том, что Тавризян подписал приказ о моем зачислении в мастерскую профессора Е. Л. Дзигана, который тоже был на съемках. Ведь личная договоренность с Мастером - одно и совсем другое - получить в мастерскую студента в приказном порядке. Представляете, какую судьбу мне уготовил господин Тавризян? Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, как я был принят Ефимом Львовичем Дзиганом. Хотя до сих пор сам не знаю, в чем я-то перед ним был виноват? Оспорить приказ профессор не посмел и все свое неудовольствие перенес на меня. Нет, я нисколько не осуждаю Ефима Львовича: кому бы понравилось, если бы его женили без его согласия? Он был по-своему добрый человек, всю жизнь посвятивший кинематографу. Вина в том, что я не прошел школу С. Герасимова, целиком лежит Тавризяне! Однако прощаю и его... Когда Сергей Аполлинариевич вернулся со съемок, я рассказал ему, как со мной обошелся его заместитель. Герасимов дружески похлопал меня по плечу и высказал очень важную для меня мысль: - Что поделаешь, дорогой Виктор, порой жизнь выставляет нам такие рогатки, что хоть волком вой, но я уверен, что человека сильного испытания только закаляют, а о слабых нечего и говорить... А на мои занятия ты приходи в любое время... Удивительный Человечище! Скольким ученикам Герасимов дал путевку в жизнь! Пожалуй, он был единственный Мастер во ВГИКе, который заботился о своих учениках даже после того, как они получали диплом! Вечная вам память, Сергей Аполлинариевич!.. Мастерская Е. Л. Дзигана была просто уникальной по интернациональному составу. Ирэн Тенес из Франции, работавшая потом с великим Антониони, и рыжий парень Раймо О. Ниеми из Финляндии, ставший впоследствии одним из самых известных в своей стране режиссеров, и Ян Прохазка из Чехословакии, возглавивший одну из программ ТВ в Праге, и немец Ганс Мюллер, ныне вице-президент "Грин пис", и Узад Дахман из Алжира, уверявший нас, что его отец пастух, тогда как на самом деле он был одним из богатейших людей Алжира, и Мурад Оморов и Сергей Шутов из Казахстана, и Джангур Шахмурадов из Таджикистана, Боря Горошко (Беларусь-фильм). Учились здесь в то время многие будущие звезды и российского кино: Володя Грамматиков, Александр Панкратов (тогда он был просто Панкратов, но когда выяснилось, что есть еще один Александр Панкратов и тоже режиссер, Саша, чтобы не было путаницы, добавил себе определение - Черный и стал Панкратов-Черный), Коля Лырчиков и другие. С каким энтузиазмом мы ставили спектакль по мотивам пьес Сухово-Кобылина! Роль Тарелкина великолепно играл Володя Грамматиков, уже тогда проявляя недюжинный талант руководителя. Сняв немало интересных картин, он сейчас получил новое поприще, где востребован и второй его дар - возглавил киностудию имени Горького. Я убежден, что ему по плечу любые задачи... Одного из чиновников играл Саша Панкратов. Настоящая "чума"! Этот парень заводил всех энергией, юмором и неисчерпаемой фантазией. Одно слово: весельчак, балагур, любимец женщин и очень хороший и верный товарищ!.. Таким он остается до сих пор!.. Когда я рассказал, что работаю над этой книгой, он за меня порадовался и напомнил некоторые детали нашей учебы во ВГИКе. Он меня удивил еще одной гранью своего таланта, подарив сборник своих стихов, который подписал так: "Витя, тебе, как однокурсник однокурснику. Наизусть не учи, но прочитай! Твой друг Панкратов-Черный. 11.03.99". Даже здесь чувство юмора не изменило ему. Милый мой Саша Панкратов-Черный, спасибо тебе, друг мой!.. Во время учебы во ВГИКе меня вызвали в райком партии. Вызов меня не удивил, поскольку секретарь комитета комсомола ВГИКа предупредила меня о нем. Она переходила на другую работу и на свое место предложила меня, написав весьма лестную характеристику. В кабинете меня встретили двое: второй секретарь райкома партии и первый секретарь райкома комсомола. Разговор повел секретарь райкома партии. Он многословно и витиевато говорил о влиянии партии и комсомола на творчество, на художника и вообще на жизнь советских людей. И наконец сказал с некоторым пафосом: - Есть мнение предложить твою кандидатуру на пост освобожденного секретаря комсомола ВГИКа, - и, сделав выразительную паузу, добавил со значением: - Эта должность входит в номенклатуру Центрального Комитета! - Он ткнул указательным пальцем вверх. - Со всеми отсюда вытекающими... Что скажешь, Доценко? - А как же режиссерская работа? - пролепетал я. - Ты не понимаешь, ЧТО ТЕБЕ ПРЕДЛАГАЮТ? - Партийный шеф бросил удивленный взгляд на своего меньшего брата, который был ошеломлен не меньше. Они не менее часа пытались открыть мне глаза на то, что стоит за этой должностью: и возможности карьеры, и приобщение к кругу избранных, и частые поездки за границу... Но я твердил: - Хочу снимать кино! Наконец до них дошло, что меня не переубедить, и второй секретарь райкома партии сказал: - Ладно, можешь идти, - и со значением добавил: - Напрасно ты отказался, ох напрасно... Часто ощущая неприязнь Мастера и продолжая работать по договорам на киностудиях в режиссерских группах, я старался побыстрее расправиться с экзаменами по программе режиссерского факультета. Со всеми экзаменами и зачетами я справился где-то за полтора года, после чего приступил к дипломной работе. Сколько сценариев забраковал Ефим Львович! Но я не унывал и продолжал поиски. По прошествии многих лет искренне благодарен Мастеру за строгость: тогда я думал, что он просто придирается ко мне, а сейчас понимаю, что любовь бывает и такая. Я уверен, что Ефим Львович по-своему ценил меня. У меня есть тому подтверждение - после моего возвращения из Ленинграда мы случайно встретились. Я обрадовался и говорю, отчасти хвастаясь: - Вернулся с режиссерской стажировки, получив очень хорошую аттестацию! - Знаю, я звонил Герберту (Раппорту. - В. Д.), поздравляю! - Он крепко пожал мне руку. Сегодня я понимаю, что таким образом он проявлял свою заботу обо мне. Во всяком случае, его придирки помогли мне обрести вторую профессию: литератора и драматурга. Не находя удовлетворявший его сценарий, я решил: напишу сам! Я взял историю партизана Отечественной войны, оказавшегося в экстремальной ситуации, и назвал ее "Сила мечты". То ли у Мастера было хорошее настроение, то ли я ему надоел, но он дал свое "добро", и я вступил в подготовительный период. И вдруг как гром с ясного неба: Мастер не только отказался финансировать съемки моего диплома, но и не выделил пленки. Очередные испытания? У меня едва не опустились руки, но я вспомнил слова Сергея Аполлинариевича и стал искать иные пути. Я всегда помнил, что мир не без добрых людей. Одним из них для меня стал заведующий кафедрой операторского факультета профессор А. Д. Головня. Прочитав мой сценарий и одобрив его, он выделил из своих запасов необходимое количество пленки, поставив единственное условие. Снимать я должен был со студенткой-дипломницей операторского факультета из Монголии, я до сих пор не забыл ее имя и фамилию - Бямба Луузаншаравын. Позже выяснилось, что от нее отказались все дипломники-режиссеры. Но у меня было безвыходное положение, и я не возражал. У меня была пленка, съемочная аппаратура и оператор. Это - в активе. А еще нужно было: 15-20 человек массовки, а также транспорт: три-четыре мотоцикла с коляской, немецкий легковой автомобиль сороковых годов и телега с лошадью. И наконец, реквизит: пять автоматов, пистолет системы "Вальтер" с холостыми патронами и несколько пиротехнических взрывпакетов, а значит - оружейник, он же и пиротехник. И все это требуется как-то оплачивать. Кроме того, услуги костюмерного цеха. Первым делом я бросился за помощью на студию Горького, и директор студии, Г. И. Бритиков, пошел мне навстречу во всем, что касалось взрывов, оружия и костюмов. Стало чуть легче дышать. Где найти транспорт? После долгих поисков через своих знакомых и знакомых их знакомых обнаружился "Опель-капитан" сорок третьего года: хозяин готов был сниматься за вполне умеренную плату - пять рублей в день. Не зря столько лет и сил я отдал спорту - на этот раз спортивные связи сослужили службу. Я отправился к полковнику Табунову, возглавлявшему спортклуб ЦСКА. Чего я только я ему не пел... И все-таки добился своего: на три дня он выделил мне телегу с лошадью и возницей, три мотоцикла, один из них с коляской, и четырех солдат, умеющих водить мотоцикл. И все БЕСПЛАТНО, как говорится, исключительно из любви к кино. Гражданская массовка шла за мой собственный счет. Через день начало съемок, а я получаю страшную весть: на студии Горького застрелился начальник пиротехнического цеха! Цех опечатан на время ведения следствия! Кошмар! Все рушится! Взяв ходатайство у С. А. Герасимова, я мчусь на "Мосфильм", и меня спасает Н. А. Иванов, будущий первый заместитель генерального директора. Этот удивительно добрый человек, дай Бог ему здоровья и долголетия, бесплатно выделяет мне оружейника с оружием и пиротехническими средствами, но я сам обеспечиваю соответствующую доставку со студии на съемки и обратно. Это означало: привозить его на отдельной машине. Оставалось найти актера на роль героя. В моем понимании у него должно быть скульптурное, словно из камня вытесанное славянское лицо. Он не должен быть актером, как и все, кто будет сниматься в фильме. До сих пор я твердо уверен, что режиссерская дипломная работа должна ярко выявить творческие способности дипломника-режиссера. Весьма соблазнительно взять на все роли профессиональных актеров, и они сумеют прикрыть режиссерские огрехи. И я сознательно усложнил себе задачу: в моей дипломной нет ни одного профессионального актера. После долгих поисков роль главного героя я предложил студенту операторского факультета ВГИКа из Эстонии - Арво Ихо, ставшего впоследствии одним из известных режиссеров своей страны. Удивительно, но у Арво именно такое лицо, которое было в моем воображении. Вторую роль, роль немецкого офицера, командующего расстрелом пленного партизана, я решил сыграть сам. Нашел я в фильме и место для юмора, пригласив на роль старухи возницы финна из нашей мастерской - рыжего Раймо О Ниеми, с огромными усами, с которыми он и снимался. Понимая, что при моих скромных средствах я не могу тратиться еще и на далекие переезды к местам съемок, я обошел всю близлежащую вокруг ВГИКа территорию и нашел подходящие места для съемок. Работа над дипломной вспоминается как один из самых счастливых моментов в жизни... Слава Богу, к тому времени я уже выбил свои деньги из Болгарии, читай - из посольства СССР в Софии. Львиная часть их ушла на съемки моей дипломной работы. Мои усилия и затраты не прошли даром, по крайней мере для Бямбы: посмотрев фильм, профессор А. Д. Головня поставил ей "Отлично"! А что со мной, спросите вы? Несколько недель я просил Мастера посмотреть мою дипломную картину, длящуюся всего лишь около десяти минут, но все было тщетно. Наконец он выделил мне время, но по ходу просмотра дай Бог пару раз бросил взгляд на экран, да и то, похоже, это была рефлекторная реакция на звуки взрывов: он обсуждал какие-то неотложные вопросы со своими педагогами. Когда в аудитории включился свет, Мастер молча взял мой отрывной талон, немного подумал, словно колеблясь, и наконец вывел: "НЕУД"! Я взял талон, пожал плечами и вышел, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать от обиды... Я был уверен, что Мастер со мною поступил несправедливо: как сказал профессор Головня А. Д., за послед-ние несколько лет моя работа была одной из самых сложнопостановочных, и мне удалось с честью выдержать это испытание. Два дня я приходил в себя, а потом отправился к С. А. Герасимову с просьбой посмотреть картину. Он уже через пять минут смотрел мою работу. Когда включился свет, я, с трудом сдерживая волнение, спросил: - Что скажете, Сергей Аполлинариевич? - Вполне добротная и честно выполненная работа! Мне кажется, Витя, я в тебе не ошибся! - Другие думают иначе... - И тут я не выдержал: предательские слезы выступили из глаз. - О ком ты? Я молча протянул ему отрывной талон. - Господи... - поморщился Герасимов. - Напрасно он так... - Потом достал из кармана ручку, зачеркнул "неуд", написал "отлично" и расписался: зав. кафедрой режиссуры, проф. Герасимов. Работа над дипломной картиной, мой первый самостоятельный опыт, сопровождался большим душевным подъемом. И эту высокую оценку безоговорочно поддержала моя мама. Посмотрев фильм, она с тихой грустью сказала: - В твоем фильме так все натурально, словно я очутилась в прошлом... Великий режиссер и мама: что связывает их? Просто они люди одного поколения... До сих пор жалею, что не мог оставить себе на память драгоценный для меня листок с оценкой моей дипломной работы и автографом великого Мастера! Но у меня все-таки есть два автографа Сергея Аполлинариевича. Первый - на книге о нем - гласит: "Виталию на добрую память, Сергей Герасимов, 23 февраля 1973 года". Тогда я еще именовался так. Второй автограф более дорогой для меня, поскольку носит творческий характер. Я написал сценарий для "Ералаша", под названием "Профессор", и показал Герасимову. Вот его мнение, написанное им собственноручно и сохранившееся у меня: "На мой взгляд эта маленькая история годна для фитилька. В ней есть мысль и ситуация очень натуральная для каждого маленького мечтателя. А главное, легко поставить, что тоже немаловажно для дебюта. Сергей Герасимов" Вообще о педагогах ВГИКа у меня сохранились самые теплые воспоминания. О некоторых я уже написал, но не могу не упомянуть Илью Вениаминовича Вайсфельда, профессора ВГИКа, преподававшего нам кинодраматургию, до кончиков ногтей интеллигентного, очень доброго и порядочного человека. Именно он, одним из первых, предсказал мне хорошую творческую судьбу, а даря мне свою книгу, написал: "Дорогому экстерну Виталию Доценко: станьте режиссером, друг мой! 18 июня 1973 года, И. Вайсфельд". Не могу промолчать и об удивительной, обаятельной женщине, преподававшей нам музыку, - Ирине Борисовне Шур!.. С каким трогательным вниманием относилась она к нам, заботясь не только о том, чтобы мы научились музыкальной грамоте, но и о наших душах. Она всегда замечала, если кто-то похудел, а значит, явно голодает, и ненавязчиво угощала своими вкусными домашними пирожками и печениями. Да, если бы написать о каждом педагоге, оставившем в душе моей добрый след, то это была бы отдельная книга... Итак, я получил документ о режиссерском образовании, и теперь мне требовалось стажировка у какого-нибудь известного режиссера. Случай меня свел с художественным руководителем "Казахфильма" Мажитом Сапаргалиевичем Бегалиным, который приступал к съемкам фильма об Отечественной войне под названием "Уралье в огне". Не прочитав сценария, но получив добро на стажировку, я улетел вместе с Бегалиным в Уральск. Проработал я с ним около двух месяцев. Вот уж где был неприкрытый национализм! Лично ко мне, из-за близости с Бегалиным, относились достаточно лояльно, но к другим русским... Окончательно меня доконал прочитанный сценарий. По нему выходило, что Отечественную войну выиграли исключительно благодаря казахам... Я поблагодарил Мажита Сапаргалиевича за действительно радушный прием и под каким-то благовидным предлогом вернулся в Москву. Там вновь понял, что без своего доброго гения я не обойдусь, а потому поспешил в Госкино. Нужно было видеть искреннюю радость Алешечкина, сдобренную нескрываемым удивлением. - Честно говоря, никак не думал, что ты добьешься своего! На моем веку ты первый, кто за столь короткое время сумел получить два образования! По существу, за два с половиной года! Ты сейчас где работаешь? - У Николая Москаленко на фильме "Сибирская легенда", но уже подал заявление об уходе... Этот фильм превратился потом в фильм А. Кончаловского "Сибириада": вскоре после моего ухода с должности второго режиссера скоропостижно скончался Николай Москаленко, и делать эту картину предложили Кончаловскому, который не оставил бы меня на картине, давно работая со своим режиссером... Получилось так, что я словно предчувствовал что-то... - Почему ты решил уйти? - удивился тогда Алешечкин. - Когда мы ездили на выбор натуры в Ленинград, я там познакомился с Гербертом Морицевичем Раппопортом, который вскоре запускается с трехсерийным остросюжетным фильмом "Сержант милиции". Узнав, что я хочу пройти стажировку, он согласился взять меня, если я получу направление из Госкино... - Я вопросительно посмотрел на него. - Без проблем! - воскликнул Алешечкин. - Я сам переговорю с Блиновым (в то время директор "Ленфильма". - В. Д.)... Уверен, что и на этот раз ты не подведешь меня!.. В первых числах декабря 1973 года я был зачислен в киногруппу фильма "Сержант милиции" в качестве режиссера-стажера и на целый год покинул Москву. Чем мне запомнился Ленинград и "Ленфильм"? Во-первых, тем, что я впервые в жизни самостоятельно не только разрабатывал, но и снимал целый эпизод из профессионального фильма (да еще какой! Эпизод погони!). Кроме того, горжусь тем, что мне удалось убедить: сначала Раппопорта, а потом и актера - Олега Янковского сыграть в фильме роль уголовника - Князя. Олег долго отнекивался, ссылаясь на то, что за отрицательные роли званий никому не дают. К тому времени Олега любили снимать в роли комсомольских вожаков или партийных секретарей. В конце концов он согласился и на каком-то зарубежном фестивале телевизионных художественных фильмов за эту роль получил первую премию! Тешу себя мыслью, что именно благодаря этой первой отрицательной роли Олег снялся потом в удивительной роли у Марка Захарова в фильме "Убить Дракона". Во-вторых, я благодарен судьбе за то, что именно на "Ленфильме" я познакомился с такими замечательными людьми, как Глеб Панфилов и Инна Чурикова. Получилось так, что у них на фильме "Прошу слова" тяжело заболел второй режиссер, и Глеб Анатольевич попросил у дирекции выделить кого-нибудь до его выздоровления. А кто пойдет на фильм на один-два месяца? Тогда-то директор киностудии и предложил это мне, предварительно согласовав с Раппопортом. Я согласился и около полутора месяцев с большим удовольствием работал с Глебом Панфиловым. Именно на "Ленфильме" я познакомился с еще одним удивительным мастером нашего кино - с Владимиром Яковлевичем Мотылем, который начинал снимать в то время свой прекрасный фильм "Звезда пленительного счастья". Наше знакомство было случайным и поразительным. Как-то иду я по студии и вдруг ощущаю на себе чей-то взгляд. Поднимаю глаза и вижу знакомое лицо - имя этого человека после фильма "Белое солнце пустыни" было на слуху у всех любителей кино. - Вы кто? - спросил меня Мотыль. Я представился. - Вы можете сейчас уделить мне пару часов? - неожиданно спрашивает он. Ответ вы наверняка знаете. Я даже не спросил, зачем я ему понадобился! Оказывается, он увидел во мне портретное сходство с Николаем Первым. Меня облачили в царские одежды, чуть добавили грима и отвели на фотопробы. Там произошел забавный случай: на фотопробах присутствовала какая-то очень древняя, сильно сгорбленная старушонка, которая, увидев меня, принялась тыкать в мою сторону своим узловатым пальцем, приговаривая: - Это он! Это он! Он!!! Старушка консультировала создателей фильма именно по царской семье. Через несколько дней Владимир Мотыль пригласил меня к себе и предложил сыграть роль Николая Первого. С огромным сожалением я отказался в пользу своей режиссерской стажировки. Однако я горжусь тем, что внес в картину один маленький вклад. Прочитав сценарий, я спросил Владимира Яковлевича, знает ли он молодого московского актера Игоря Косталевского, с которым мне ранее приходилось общаться по работе? Задолго до отъезда в Ленинград, в семидесятом году, я был ассистентом режиссера И. Гурина на фильме "Москва проездом". Сначала мне предложили поработать "актером окружения", но когда мы ближе познакомились со вторым режиссером Светланой Рималис, чертовски обаятельной девушкой, а это была ее первая картина в качестве режиссера, она настолько в меня поверила, что предложила мне поработать в качестве и. о. ассистента по актерам. Кстати, работая над этими воспоминаниями, я созвонился со Светланой, и она напомнила мне, что я даже снялся в каком-то эпизоде фильма. Честно говоря, я забыл об этом. Просматривая студентов актерских вузов Москвы, я и пригласил на небольшую роль солдата студента ГИТИСа Игоря Косталевского... Владимир Яковлевич сказал, что его ассистенты говорили ему об этом актере, но пока он с ним не встречался. Потом просит своего второго режиссера вызвать Игоря Косталевского на "Ленфильм". Не знаю, как другие, но я считаю роль поручика Аненкова в этом фильме одной из лучших работ Игоря. Кстати, работая на фильме "Москва проездом", я первым заметил среди студенток Щукинского училища будущую звезду нашего кинематографа Наталью Гундареву, которую пригласил на малюсенький эпизод: она играла продавщицу мороженого. Как говорится, с этого фильма и началась кинематографическая судьба этой удивительной актрисы! Интересно, помнит ли это Наташа? С огромным трудом дозваниваюсь. Слышу знакомый голос. Представляюсь. Милый смех и бальзамные для меня слова: - Конечно, помню... Как же давно это было... Кажется, на третьем или даже втором курсе... Не скрою, мне было очень приятно... Однако вернемся к работе на "Ленфильме"... Осталось у меня и очень неприятное воспоминание о том времени... Написал я тогда одну небольшую киноповесть с весьма многозначительным названием: "День, прожитый завтра". В этой повести я фантазировал на тему развала в нашей стране Коммунистической партии и прихода к власти военной хунты. К тому времени я сблизился с главным редактором "Ленфильма" - Дмитрием Молдавским и дал ему прочитать свое творение. На следующий день он сказал сакраментальную, провидческую фразу: - Слушай, Виктор, ты либо гений, либо тебя посадят! Я рассмеялся от такой оценки моего труда, а через день в снимаемую мною квартиру пришли трое в штатском, в сопровождении капитана милиции. Бесцеремонно, нарушая все мыслимые и немыслимые законы, без предъявления ордера или какого-либо обвинения, они принялись тщательно обыскивать все помещение. Мои попытки пресечь это беззаконие окончились тем, что мне постучали немного по бокам и пристегнули наручниками к батарее. Обыск продолжался в течение нескольких часов, они складывали в кучу мои заметки, рукописи, черновики. Закончив, уложили все в мешок. А на мой вопрос, где мне это все потом искать, дали телефон: звоните! И ушли. Было уже поздно, и я позвонил на следующее утро. Подумав, что это телефон какого-нибудь следователя, который станет права качать, я был крайне удивлен, когда услышал: - Приемная полковника Надсона, начальника УГБ по Ленинградской области, что вы хотите? Надсон - запоминающаяся и довольно редкая для России фамилия. Я представился и попросил соединить. - Виктор Николаевич, - поздоровавшись, сказал приятный баритон, - если вы хотите, чтобы у вас не возникало никаких проблем и вы спокойно продолжали бы работать на воле, а не в других местах, советую сменить тему вашего творчества! Я понятно говорю? - Более чем! - вздохнул я. - Вот и ладненько... Надеюсь, мне не придется слышать о вас в подобном контексте? Всего доброго! Тон его голоса не слишком соответствовал пожеланию, высказанному в конце. Это был уже второй звоночек, предупреждавший о пристальном внимании ко мне со стороны Органов, но я был молод, беспечен и все в моей жизни складывалось так удачно, что я отнесся к этому сигналу несерьезно, а напрасно... Закончив стажировку на "Ленфильме", я вернулся в Москву с хорошей творческой характеристикой, и вновь передо мною остро возник вопрос прописки и жилья. С пропиской помогла все та же Тамара, которая работала на прежнем месте. Оставалось найти жилье. Однажды я встретил старого знакомого по занятиям спортом, который рекомендовал меня в жэк-7 на улице Станкевича на должность педагога-воспитателя, с предоставлением служебной площади. В мои обязанности входило создать детскую команду: летом - по футболу, зимой - по хоккею, короче говоря, сделать все возможное, чтобы отвлечь трудных подростков от криминала. Стояла холодная зима, и я не мудрствуя лукаво стал ходить по дворам своего участка, где искал ребят, гоняющих шайбу, или настоящих драчунов. Помните повальное увлечение турниром "Золотая шайба"? Вот во все жэки и спускались грозные приказы о создании таких команд. Вскоре мне удалось создать такую команду, что она вышла в финал первенства города, но... в финале нашу команду дисквалифицировали: выявили пару ребят, которые были на год старше определенного возраста. Все команды так делали, но попались только мы... Занимаясь с ребятишками по вечерам, днем я вел битву за то, чтобы снимать самостоятельную картину, но все было тщетно, и я принял предложение Виктора Георгиева поработать вторым режиссером на его фильме "Большой аттракцион". С какими замечательными актерами посчастливилось тогда мне встретиться на съемочной площадке: нестареющий Мартинсон, великий Пуговкин, удивительная Варлей (мне по-настоящему жаль, что эта прекрасная актриса сейчас почти не снимается, подрабатывая лишь на телевидении в качестве ведущей), мощный Цилинский, уникальный Акопян-старший, забавный Крамаров (помните анекдот, рассказываемый им самим? "Сержант перед строем солдат: "надеть противогазы!" Все надели. - "Снять противогазы!" Все сняли. - "Рядовой Крамаров, почему не снял противогаз?" - "Я снял!" - "Ну и рожа...") и многие, многие другие. А сколько прекрасных девушек снималось у нас: и группа ритм-балета Касаткиной и Василева, и большая группа из цирка. А сколько интересных историй во время съемок на Черном море! Например, мы наблюдали за тренировками отряда космонавтов при спуске космической капсулы в море. Руководил тренировками космонавт Виктор Горбатко. Он оказался очень веселым и компанейским человеком. Именно тогда я познакомился и с Владимиром Шаталовым, который в будущем оказал содействие в довольно сложном положении. А был и забавный случай. Наша группа проживала в получасе ходьбы от места съемок, которые, в свою очередь, проходили невдалеке от массандровских хранилищ. Чтобы меньше жариться на солнцепеке, съемочный день начинали в шесть утра. Можете представить, как трудно было поднимать на работу людей, особенно технический персонал, которому приходилось вставать еще раньше, чтобы подготовить приборы и механизмы для съемок. И вдруг, по прошествии нескольких дней, я, как "начальник штаба", начал замечать, что "техники" устремляются на съемочную площадку задолго до времени побудки. Но было замечено и то, что к обеду весь наш технический персонал еле на ногах держался, а к вечеру все были "в лоскуты". Мы с Георгиевым ничего не могли понять: до зарплаты было еще далеко, аванс уже подходил к концу. Откуда средства на алкоголь? Я решил провести собственное расследование. В один день, встав пораньше, я пошел за ними, стараясь не попадаться на глаза. Обойдя съемочную площадку, наш рабочий класс остановился всей группой на небольшой полянке среди виноградника, и по одному по очереди куда-то скрывались на пять - десять минут. Стараясь не привлечь их внимание, я незаметно проследил за последним, и когда увидел, что выдумали они, с трудом удержался от смеха. Он подошел к какому-то кустику, наклонился и так простоял немного, после чего причмокнул и удалился. Подошел и я, несколько озадаченный увиденным. Интересно, зачем они нагибаются? И тут я заметил привязанный к кустику медицинский шланг. Я пожал плечами и не очень решительно наклонился и попробовал сосать. После некоторых усилий мне в рот хлынуло отличное массандровское вино. А предыстория была такова. Как-то один из осветителей, шастая по винограднику, натолкнулся на забор из колючей проволоки. Он, естественно, заинтересовался: что там может быть? Проверил и обнаружил огромные, закопанные в землю бочки. Догадаться, что в этих бочках, было нетрудно. Но как добраться до драгоценной жидкости? Он поведал обо всем приятелям, и вскоре коллективный разум русского мужика нашел выход. Проявив все мыслимые и немыслимые чудеса изобретательности, они достали двадцать метров медицинского шланга, протянули его до ближайшей емкости, просверлили в ней дырочку, засунули в нее шланг и протянули за ограждение, тщательно его замаскировав. Простенько и со вкусом: каждое утро они вливали в себя по пол-литра дорогого вина, догоняясь им же после обеда. Можно было только догадываться, что грозило этим халявщикам, если бы их застукали!.. За пару месяцев до окончания съемок Георгиев уединился со мною. Дело в том, что фильм снимало ЭТО - Экспериментальное Творческое Объединение. ЭТО было первой ласточкой коммерческого кино, но, к сожалению, просуществовало недолго. Это был толковый эксперимент, сразу выявлявший - профессионал ты или холодный ремесленник. От обычного кинообъединения ЭТО отличалось тем, что любая пролонгация съемок, любой перерасход сметы влек за собой ощутимые потери в финансовом благополучии каждого члена съемочной группы. Но если не были нарушены сроки сдачи фильма, не было перерасхода сметы и если фильм оказывался кассовым, то все члены группы долгое время получали соответствующие проценты с проката. Много лет и я получал свои проценты... В самый разгар съемок на студию вернулся старый приятель Георгиева - Василий Панин, наш коллега. Вернулся из мест заключения. Поскольку наш фильм снимался на коммерческой основе, Георгиев и обратился ко мне за поддержкой, чтобы оказать помощь его приятелю, который, по его мнению, пострадал невинно. Помня о судьбах отца, мамы, а также понимая, как тяжело адаптироваться после выхода на свободу, я без колебаний решил поделиться с Василием своими процентами и согласился, чтобы мы разделили обязанности "начальника штаба". Сейчас Василий Панин довольно известный в стране режиссер, снимающий талантливые фильмы об историческом прошлом России... После этого фильма я увлекся телевидением, и как-то получилось, что мы сблизились с режиссером Евгением Гинзбургом. Я активно помогал ему и в съемках "Голубого огонька", и в съемках "Артлото" - очень популярной тогда музыкальной передачи. Особенно запомнилось то "Артлото", которое снималось в пяти столицах СССР: Москва, Алма-Ата, Ташкент, Тбилиси и Ленинград. Именно тогда я познакомился с такими будущими звездами кино и ТВ, как Лариса Голубкина и Федор Чеханков. А позднее Евгений Гинзбург пригласил меня поработать на фильме "Бенефис Гурченко", но об этом позднее... Мы продолжали общаться с Виктором Георгиевым и после завершения съемок. Он от кого-то услышал удивительную историю о партизанке Савельевой, которая во время Отечественной войны повторила судьбу Жанны д'Арк, - фашисты сожгли ее на костре. Собирая материал, мы узнали, что она была в партизанском отряде знаменитого Федорова, который в семьдесят пятом году был министром социального обеспечения Украины. Наступило 9 Мая - праздник Победы! Не помню, с чьей помощью, но я оказался на Красной площади и там неожиданно встретился с генералом Федоровым. Коротко рассказав о нашем сценарном проекте, напросился на встречу, которую Федоров назначил на следующий день, то есть десятого мая, у себя в номере гостиницы "Россия". Этот легендарный человек, если бы захотел, мог очень помочь в воплощении нашего замысла. В то время я сблизился с одним парнем, который взялся отладить мне магнитофон английской фирмы "Фергюссон", немного барахливший при записи. Не все читатели, наверное, знают, что тогда не было признанных специалистов по ремонту западной аппаратуры, а этот парень, Олег Чулков, выглядел настолько участливым, настолько дружелюбным, что я доверился ему, как другу. Проявил он и интерес к нашему с Георгиевым проекту и, узнав, что я встречаюсь с генералом Федоровым, напросился пойти со мной. Для меня Федоров был настолько легендарной личностью, что, когда мы пришли к нему в номер в три часа дня, как и было назначено, я был несколько растерян, увидев генерала в семейных трусах. Смущенно предложил обождать за дверью, но Федоров усмехнулся: - Тебя что, Виктор, смущает мой пляжный вид или то, что видишь генерала в трусах? - Нет-нет, мне просто не хотелось вас смущать... - пролепетал я первое, что пришло в голову. - Слышишь, мать? - крикнул он в сторону спальни, из которой вышла его супруга. - Молодой человек, оказывается, за меня смущается! - Ну и оделся бы, - улыбнулась миловидная женщина. - Не все же люди партизанили с тобой? Вы извините, что оставляю вас, но мне нужно кое с кем встретиться... - Она чмокнула супруга в щеку и ушла. Мы провели несколько часов с этим удивительным человеком, который столько рассказал нам о своем военном прошлом, что у меня голова пошла кругом от избытка интереснейших историй. Мы вышли из гостиницы где-то в восьмом часу вечера и только на улице ощутили, насколько проголодались. Отправившись на Калининский проспект, мы решили зайти перекусить в кафе "Печора". В праздничный вечер свободных столиков, как нас заверили, не было, и нам предложили подсесть на свободные места, которые оказались у одной сугубо девичьей компании. Машинально я отметил, что рядом с нами был свободный столик, но официантка заявила, что он заказан, и вскоре его действительно заняли четверо парней. Мне показалось, что одного из них я уже где-то видел. С удивлением девушки слушали, как мы заказывали первое, второе и третье. Пришлось объяснять причины нашего голода. Трудно сказать, что послужило конкретным поводом - то ли праздничное настроение, то ли мои вдохновенные рассказы о генерале Федорове и о будущем сценарии, но наш столик, как, впрочем, и компании за другими столиками, стали петь песни. Нет, не подумайте, что нас подтолкнул к этому алкоголь: мы с Олегом вообще не заказывали спиртного, а у девушек на четверых была лишь одна бутылка шампанского, из которой они нам плеснули для тоста по глотку. А пели мы патриотические песни: и о Красной Армии, и "Каховку", и даже "Вставай, проклятьем заклейменный...". У нас был какой-то душевный подъем и удивительное настроение... И вдруг за соседним столиком, где сидели те четверо парней, которым было лет по двадцать пять, раздался отборнейший мат, причем направленный в нашу сторону. Мне бы задать себе несколько простых вопросов: "Почему именно в сторону нашего столика направлена эта злость? Если им не понравились наши песни, то и за другими столиками тоже пели и репертуар не очень отличался от нашего? Почему эта компания в праздничный вечер все время сидит тихо, изредка поглядывая в нашу сторону, ничего не ест и только лишь накачивается вином? И где я видел одного из них?" (Потом вспомнил: этот парень присутствовал при обыске в Ленинграде, но было поздно...) Но... этих вопросов я себе не задал. Более того, я и представить не мог, что произойдет далее, и даже не снял дымчатые итальянские очки. Я встал, подошел к ним и, находясь в совершеннейшем благодушии, сказал: - Ребята, праздник Победы, девушки вокруг, все веселятся, а вы матом... Не успел я договорить, как тот, что сидел ближе ко мне, встал, как мне показалось, с намерением извиниться, но неожиданно хрястнул меня бутылкой в лицо. Очки разлетелись на кусочки, и все мое лицо залила кровь. Каким-то чудом (везет им!) глаза мои остались целыми. Что делать? Защищаться! Поскольку мой обидчик, заметив, что я устоял на ногах, вновь замахнулся бутылкой. Я саданул его в подбородок, и того отбросило на их столик. Почему-то я был уверен, что с тыла мне ничего не угрожает: там был мой приятель - Олег. Какой я был наивный! Олег и попытки не сделал, чтобы оказаться рядом, чем воспользовались соратники ударившего меня. Один-таки разбил о мою голову бутылку, а двое других стали молотить в четыре кулака. Мне удалось сбить одного из них с ног, каким-то чудом вырваться из этой молотилки и побежать к лестнице, ведущей на первый этаж. Меня подташнивало, и голова кружилась. По дороге я встретил милиционера, которому крикнул: - Мне разбили голову... Они на втором этаже... Арестуйте их! - и потерял сознание. Я очнулся в отделении милиции. Огляделся: за столом сидел и тот, что разбил мне очки, и один из его приятелей. Они что-то писали. - Очнулись? - участливо спросил дежурный майор. - Можете писать? - Нет, мне плохо... - с трудом шевеля языком, ответил я и спросил: - А где мой приятель, Чулков Олег, где