и при помощи Васькова попал на прием к Ю. М. Лужкову. Оказалось, что он читал мои книги и они ему нравятся. С признательностью принял только что вышедший новый роман с моей дарственной надписью. Услышав о моих проблемах, обещал помочь. Юрий Михайлович произвел на меня впечатление очень внимательного и доброжелательного руководителя, презирающего бюрократизм и волокиту. Он человек дела и верен данному слову. Думаю, его отношение к людям характеризует такой эпизод. Во время нашей беседы в кабинет вошел один из министров от Москвы (говорят, он обычно заходит к нему в любой момент без доклада), и Юрий Михайлович говорит ему: - Извините, я занят: принимаю писателя Доценко... Я не отношусь к тем творческим счастливчикам, на которых сыплются государственные награды, которым дарятся квартиры, дачи, даются звания. Поначалу это расстраивало меня... Но однажды... Много лет назад, когда я еще был никем и звали меня никак, случай свел с удивительной женщиной, о которой тогда тоже мало кто знал, хотя она и лечила главу нашего СССР. Это была Джуна. Правильно говорят, что хороших людей сводит сам Бог. Прошло несколько лет, и однажды Джуна пригласила меня к себе на Старый Арбат. К тому моменту она стала Великой Княгиней России, Царицей Ассирии. Оказалось, что Джуна внимательно следит за моим творчеством: читает мои романы, смотрит мои фильмы. Тот год был для меня особенным: минуло полвека со дня моего рождения. Приглашаю Джуну на свой юбилей. Ослепительная Джуна появляется на моем празднике в окружении казачьих генералов, среди которых был и начальник штаба казачьих войск. Джуна произнесла теплые слова в мой адрес, а потом, "за заслуги перед отечеством", пожаловала мне потомственный титул Князя, а генерал Камшилов присвоил звание генерал-майора казачьих войск, с вручением ордена "Молодая элита России". Это первая и единственная награда за мой труд. И ею очень горжусь. Кстати, до сих пор не являюсь членом ни одной писательской организации: не приглашают - значит, я им не нужен... Бог им судья... Конечно, не все было безоблачно во время съемок. В самый разгар работы пришлось расстаться со вторым режиссером: выше я рассказывал о Милиане и о том, как она пошла за мною в отчаянной ситуации. Я человек благодарный и достаточно много сделал для нее во время работы над фильмом, и не только в плане материальном... Однажды Мила, едва не со слезами, рассказывала, что ее сына могут вот-вот забрать в армию, чего она не переживет. Оказывается, он учится на вечернем отделении МАТИ, которое не дает отсрочки от призыва на военную службу. Надо помочь. Беру сценарий фильма и еду в ректорат института. К счастью, ректора на месте не было, встречаюсь с первым проректором. Вхожу, и вдруг мы с хозяином кабинета буквально замираем, глядя друг на друга, а через несколько секунд паузы, едва не одновременно, восклицаем: - Виктор?! - Виталий?! Проректором МАТИ действительно оказался мой бывший товарищ по спортивному клубу МГУ: Виталий Мануйлов был немного старше и тоже серьезно занимался спортом. Пошли воспоминания, "рюмки чая"... Случайно заговорили о стихах. Послушал его. Понравилось. Он дарит мне небольшой сборник, собранный вручную. С удивлением спрашиваю: почему не занялся изданием стихов? Отвечает: не задумывался. Настаиваю... Ко дню, когда пишу эти строки, Виталий издал более десяти сборников стихов и написал тесты песен для двух моих фильмов: "Тридцатого уничтожить!" и "Черные береты". С той памятной случайной встречи в его профессорском кабинете мы прочно сдружились и не мыслим себя без этой дружбы и нередко встречаем вместе семейные и иные торжества. Один из своих сборников, он подписал так: "От автора Виктору Доценко. Дорогому другу и человеку, рискнувшему и позволившему сделать автору первый шаг в "официальное искусство" В. Мануйлов 25.05.93." Ясно, что сын второго режиссера был переведен на дневное отделение, и армейские будни ему больше не угрожали. Он даже сыграл небольшую эпизодическую роль в фильме... Но... добро не остается безнаказанным! Мила настолько освоилась, что всерьез стала вмешиваться в съемки, в сценарий, требовала сорежисерства, соавторства. Страдала работа, и терпеть сплетни, разлагавшие съемочную группу, я не мог, а потому уволил ее. Было небольшое столкновение и с актером Садальским. Он, безусловно, талантлив, но до моего фильма играл довольно однотипные роли, в которых узнавался Кирпич из сериала "Место встречи изменить нельзя". Я рискнул пригласить его на роль русского мафиози: беспощадного, жестокого, но умного. Я надеялся, что сумею выдавить из него остатки Кирпича. По техническим причинам съемки Садальского пришлось начать с последней психологически очень сложной сцены в больнице, где он противостоит главному герою. Репетируем несколько раз, но я жду большей точности образа и не начинаю снимать. Станислав не выдерживает и в сердцах говорит: - Сколько можно репетировать? Ты же не Феллини, Виктор! Вспылил и я: - Между прочим, Стас, и ты не Мастрояни! Садальский обозлился и ушел. А у него, между прочим, по сценарию вторая по значимости роль. На следующий день он является и говорит: - Извини, Виктор, погорячился я немного! - Я тоже, - кивнул. - Работаем... Впрочем, дальнейшая работа со Стасом стала совсем иной: у меня пропал прежний кураж. Думаю: буду снимать, как хочет Стас, а при монтаже постараюсь добиться того, что нужно мне, как автору и режиссеру. В результате, по словам зрителей, Садальский раскрылся в моем фильме с совершенно новой стороны, но роль пришлось существенно сократить. Со Стасом мы встретились через несколько дней после премьеры фильма, и он мне откровенно сказал: - Знаешь, Виктор, во время работы над фильмом я сомневался, что он у тебя получится, а сейчас хочу извиниться за свое неверие: фильм получился потрясный!.. Во время съемок я столкнулся с настоящей забастовкой. Мы снимали в литовском городе Гайжюнай, где находился 242-й учебный центр ВДВ. Для одного из эпизодов я выбрал заброшенный бункер, в котором хранились ракеты типа "земля - воздух - земля". Согласовав с командиром дивизии генералом Н. В. Стаськовым место и время, я назначил день съемок. Приезжаем, и вдруг все актеры и некоторые из членов группы отказываются заходить в бункер, ссылаясь на то, что там остаточная радиация. Все мои доводы о том, что этого не может быть, ибо в случае подобной опасности никто бы не дал там снимать, не дали результата. Тогда я предложил группе следующее: сам войду в бункер на полчаса, что и сделал, а втихую распорядился достать дозиметр. Он пригодился; мое "показательное выступление" не потребовалось. Когда дозиметр никакой радиации не обнаружил, все извинились. Был в Гайжюнае и смешной случай. Привез нас туда Грачев, ставший командующим ВДВ. Пробыл пару дней, вручил мне камуфляжную форму с погонами в четыре генеральских звезды: сейчас они обозначают звание генерала армии, а тогда это воспринималось только как шутка. Убывая в Москву, Павел Сергеевич заметил, что наделяет меня полномочиями личного представителя командующего ВДВ. В фильме есть эпизод захвата террористами военного склада с оружием. Узнав у комдива, где расположен действующий склад, я взял его "уазик" и поехал с оператором посмотреть место. Остановив машину напротив ворот с часовым, я вышел из кабины и направился к нему, забыв, что на мне генеральские погоны. Представляете картину: из машины комдива выходит незнакомый генерал непонятного достоинства, да еще и с окладистой седоватой бородой, и направляется к военному объекту. Как должен поступить бедный часовой? - Стой! Стрелять буду... - дрожащим голосом произнес он. - Погоди, сынок, стрельнуть всегда успеешь, - строго говорю ему. - Я - представитель командующего ВДВ, и мне нужно взглянуть на охраняемый тобой склад! - Я обязан доложить своему командиру! - чуть не плача, заявил часовой. - Выполняй! - добродушно кивнул я. Облегченно вздохнув, тот подскочил к столбу, открыл потаенную дверку и вытащил из углубления трубку связи. Он старался говорить тихо, но я все слышал. - Товарищ капитан, докладывает часовой объекта пять, ко мне подошел какой-то генерал и просит показать ему охраняемый объект... Генерал?.. Не знаю, но звездочек очень много, и говорит, что он представитель командующего ВДВ... Так точно!.. Есть!.. - Он положил трубку, повернулся ко мне и извиняющим тоном сообщил: - Товарищ генерал, командир сейчас прибудет! - Хорошо! - спокойно ответил я и вернулся к машине. Не успел я сесть в нее, как увидел несущийся "уазик". Он лихо затормозил в двух метрах от нас, и из него выскочил статный капитан, взял "под козырек", четким строевым шагом подошел ко мне: - Здравия желаю, товарищ генерал! Вверенные мне объекты находятся в полном порядке и готовы к выполнению любого приказа командования! Докладывает командир взвода охраны капитан Селиванов! Тут я и осознал важное отличие армейской жизни от гражданской. На гражданке, будь ты самим министром, но если тебя не знают в лицо, то никто и ухом не поведет, а в армии важно не лицо, а знаки отличия. Даже когда я объяснил капитану, кто я такой, а он созвонился с комдивом и тот подтвердил мои полномочия, он продолжал тянуться передо мной по стойке "смирно" и отвечал односложно: "есть", "так точно"... Но не все было гладко и в Гайжюнае. Меня пригласил на день рождения командир дивизии, генерал Стаськов (кстати, в момент написания этих строк - начальник штаба ВДВ). Праздновали в домике отдыха с сауной. Когда мне дали слово, я поздравил именинника и в дополнение сказал, что ВДВ повезло с новым командующим (им стал Павел Грачев). И вдруг замполит дивизии, успевший набраться, громко сказал: - Это ему повезло с нами! За столом мгновенно повисла гнетущая тишина. Меня поразило, что комдив не сделал ему замечания и смущенно отвел взгляд, когда я посмотрел на него. Я никогда не прощаю, если оскорбляют моих друзей, но здесь я, во-первых, был гость, во-вторых, представлял командующего. - Мне кажется, что вы, полковник, должны извиниться за свою бестактность! - тихо проговорил я, давая ему возможность исправить свою оплошность. - А мне по фигу твое мнение! - громко воскликнул тот. Это уже был прямой вызов на конфликт, и я хотел было достойно ответить, но тут подошел комдив, виновато улыбаясь: - Виктор Николаевич, все в порядке: перебрал человек, с кем не бывает... - Он строго взглянул на полковника. Тот зло усмехнулся, но промолчал. - Пойдемте попаримся, Виктор Николаевич, - предложил комдив, явно желая что-то сказать наедине. Я не ошибся. Николай Викторович рассказал, что у замполита свои взаимоотношения с Грачевым: в Афганистане он спас Павла Сергеевича от смерти, а потому и позволяет себе лишнее. И даже он, комдив, опасается с ним конфликтовать. Генерал попросил меня не усугублять ситуацию. Вернувшись к столу, мы выпили еще, а потом кто-то предложил помериться силами в армреслинге. У нескольких офицеров я выиграл, и все стали просить комдива защитить честь ВДВ. У генерала действительно оказалась сильная рука, да еще он был именинником. Короче, отчаянно посопротивлявшись, я так и не смог с ним совладать. Возможно, этим все бы и закончилось, но снова подал голос замполит. - А может, со мной потягаешься? - злорадно спросил он. - Почему бы и нет? Левой или правой? - спокойно поинтересовался я. - А любой! - В таком случае обеими! - Почему-то я был уверен, что накажу этого хама. Со всеми офицерами, даже легкими противниками, я делал вид, что с трудом преодолеваю сопротивление, то с замполитом обе схватки закончились в считанные секунды. Тот буквально озверел. - Пойдем выйдем один на один, и тебя не спасет даже Грачев! - прошипел он. - Пойдем, и я порву тебя, как грелку! - вскочил я, но его снова спас комдив, воззвавший к тому, что у него день рождения и не нужно его портить. Я согласился, но понял, что оставить все без последствий не имею права. Поднимаюсь в апартаменты Грачева, где он меня поселил, набираю прямую связь и первым делом спрашиваю, правда ли, что замполит дивизии защитил его от пули. Павел Сергеевич искренне удивился этой байке, и тогда я ему поведал все подробности поведения полковника и что офицеры его побаиваются из-за его претензий на особые отношения с командующим. Павел Сергеевич страшно разозлился и на следующий день пришел приказ: замполит срочно переводился куда-то к "черту на рога". Комдив подошел ко мне и сказал: - Уверен, не обошлось без вашего вмешательства... - Никогда не нужно верить на слово, тем более нечисто-плотным людям! - Спасибо вам, Виктор Николаевич, в дивизии стало дышать легче... Окончание съемок в Гайжюнае пришлось на семнадцатое августа девяносто первого года, и в тот же вечер мы выезжали поездом в Москву. Неожиданно на перроне подошел ко мне один литовский полковник, с которым мы сблизились во время съемок, отвел в сторону и, оглядываясь беспокойно по сторонам, тихо проговорил с сильным акцентом: - Виктор, будь осторожен в Москве: туда идут военные силы... Много! - Для чего? - не понял я. - Переворот... Всех резать, убивать хотят, чтобы... - еще тише начал пояснять он, но тут, увидев кого-то, побледнел и устремился прочь. У меня не было оснований не доверять этому человеку, и я нашел переговорный пункт. Звоню Грачеву - не отвечает. Руцкому, тогда вице-президенту, - никто не берет трубку. Звоню Михаилу Полторанину (с ним сблизился еще до фильма: он обещал мне помочь с бумагой для издания первого романа), результат тот же - не отвечает. Время поджимает - набираю номер Ивана Степановича Силаева. Слышу его голос и облегченно вздыхаю. Скороговоркой представляюсь и передаю полученную от литовского офицера информацию. - О движении войск к Москве мне ничего не известно, - задумчиво отвечает Иван Степанович. - Но спасибо: обязательно проверю... Никому из группы я, конечно же, ничего не сказал, но ехал всю дорогу в большом волнении. Прибываем в Москву и на вокзале чувствуем какую-то странную напряженность, видим озабоченные лица. Встречающий нас администратор картины сообщает: военный переворот! Мухой лечу домой и набираю домашний телефон Грачева. Трубку поднимает его супруга. - Любаша, где Павел Сергеевич? - спрашиваю. Та в слезы: - Паша арестован! - Как арестован? - растерялся я. - Гэкачепистами! Что делать, Виктор? - Ничего не делать: успокоиться и верить, что все будет в порядке! Верьте мне, Любаша: все будет в порядке! - твердо повторяю я, а сам прислушиваюсь к радио, где говорится, что все прогрессивные граждане Москвы должны идти к Белому дому. - Любаша, я иду к Белому дому и постараюсь сообщать вам новости! А вы успокойтесь, прошу вас! Договорились? - Я постараюсь! - Люба тяжело вздохнула и положила трубку: я не обманул, и все эти дни звонил ей и старался подбодрить и вселить надежду на лучшее... Переодеваюсь в тот камуфляж, что подарил Павел Сергеевич, кладу зачем-то в карман нож-выкидыш и спешу к Белому дому. Было уже около девяти часов вечера. Транспорт не работает, но мне везет: Неопалимовский переулок находится в пятнадцати минутах ходьбы от Белого дома. Там уже собралось несколько тысяч народу. Настроение у всех тревожное, но, несмотря на растерянность, чувствуется какое-то необъяснимое единение. Все заняты сооружением баррикад, сваливая в кучу все, что попалось под руку: железные бочки, куски бетона, части арматуры, листы железа... Пытаюсь прояснить ситуацию, получить какую-то определенную информацию, но со всех сторон слышатся разные, порой исключающие друг друга слухи. Увидал Стаса Намина, которого окружили фанаты. Поприветствовали друг друга. Мелькали в толпе известные всей стране люди: Шеварднадзе, Попов, Гайдар, Говорухин. Несмотря на то что каждый из них находился в окружении своих помощников, люди прорывались к ним, засыпали вопросами. Добрался и я с вопросами к Шеварднадзе во вторую мою ночь моего дежурства у Белого дома. Незадолго до этих событий нас познакомил Иван Степанович Силаев. Шеварднадзе узнал меня, сразу остановился, дружелюбно поздоровался. Меня в те часы волновали два вопроса: насколько основательны сведения о подходе бронетехники для атаки на Белый дом и что слышно о Грачеве. Отвечать Шеварднадзе начал со второго вопроса, сообщив, что Грачев жив, но находится под домашним арестом: - А на первый вопрос... - начал он, сделал небольшую паузу, и его лицо мгновенно стало серьезным и чуть суровым. - Нужно быть готовыми ко всему... - Думаете, и "Альфа" может пойти на штурм? - Этот вопрос волновал всех "защитников". - Нужно быть готовыми ко всему... - повторил он. - Только не поддавайтесь провокациям. - Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и тихо прошептал: - Будь осторожен, Виктор, береги себя... После разговора с Шеварднадзе я позвонил жене Грачева и пересказал ей разговор. По-моему, Любаша стала чуть спокойнее... Еще в первую ночь меня поразило, что и военные, охранявшие Белый дом, и другие, находившиеся среди граждан-ских защитников на баррикадах, были растеряны настолько, что пребывали в некоторой прострации, хотя и пытались подбодрить друг друга: кто взглядом, кто жестом, а кто и выкриком какого-нибудь популярного лозунга. Постепенно пришел к выводу, что лично меня происходящее на баррикадах не устраивает: я жаждал каких-то действий, и желательно полезного свойства. Неожиданно словно сам Господь решил дать мне подсказку: передо мной мелькнуло знакомое лицо одного бывшего афганца. Я окликнул его, и мы дружески обнялись. - Камуфляж из-за Речки? - спросил он. - Нет, подарок Паши Грачева... - Правда? - Он так обрадовался, словно услышал сообщение о его награждении. - Я ж под его началом года три в Афгане служил. Отличный комдив был! - Послушай, Аркадий, ребята с тобой? - спросил я. - Я - один, но человек двадцать наших видел, а что? - Его глаза странно заблестели. - Мысль одна есть! - подмигнул я. - Можешь собрать их в кучку? - Где? - А вот здесь! - кивнул я в сторону одного из трех танков, ставших на защиту Белого дома. - Через полчаса все будем здесь! - заверил он. - Действуй, Аркадий! - бросил я. - Есть, командир! - вытянулся тот и исчез в толпе. С его легкой руки ко мне прилепилось прозвище Командир. Это прозвище вызвало к жизни занятную историю. Увидев, как вокруг меня деловито суетятся люди, а я в камуфляже (забыл сказать, что звезды с погон я, естественно, снял), ко мне подошел пожилой мужчина и говорит: - Извините, могу я спросить, в каком вы звании? Подполковник или полковник? И фамилию вашу, если можно... Борода ваша меня смущает... - Отец, у меня одно звание: российский кинорежиссер, который пришел сюда защищать демократию! А зовут меня - Виктор Доценко! - с некоторым пафосом ответил я (какой же я все-таки был тогда наивный). - Извините меня, старика, я полковник в отставке: может, сгожусь на что? Вполне возможно, я и не вспомнил бы о нем, если бы двадцать четвертого августа, то есть после провала путча, мне не позвонила журналистка "Вестей". Оказывается, этот полковник дозвонился до их программы и рассказал, как "кинорежиссер Виктор Доценко, наверняка в прошлом кадровый военный, профессионально и четко руководил отрядами защитников Белого дома, а своей верой и оптимизмом вселял надежду во всех людей, находящихся на баррикадах". Руководство "Вестей" поручило сделать со мной интервью у баррикад, которые еще не были разобраны. Около часа мучила меня журналистка, но два вопроса важны для меня до сих пор. Как я отношусь к Горбачеву и что я думаю: известно ли было ему о готовящемся путче? Я сказал честно, что Горбачев наверняка был одним из разработчиков этого путча и никто его не изолировал в Форосе. Он просто там спрятался, выжидая, чем все кончится и не рисковал ничем: при любом раскладе Горбачев не проигрывал. Он рассчитал все, не учтя лишь одного фактора, которым был Борис Ельцин. Не знаю, из-за моих суждений о Горбачеве, а может, еще почему, но мое интервью так и не вышло в эфир, а жаль... В те три дня у Белого дома мы искренне верили, что действительно защищаем демократию, и нам по-настоящему было страшно ТАМ. Никто не мог дать гарантию, что бронетехника не двинется на нас, "защитников Белого дома", и что группа "Альфа" не начнет штурм. Вскоре Аркадий действительно привел человек двадцать афганцев. Выяснив, что у некоторых есть машины, я отправил их в разведку в разные стороны Москвы, чтобы узнать, есть ли движение воинских частей в сторону центра города. Кроме того, снабдил их пачками листовок, переданных нам из штаба обороны. И очень просил их не просто раздавать военным эти листовки, но доходчиво объяснять им, что воевать со своим народом аморально: все равно что поднять оружие против своих матерей и отцов. Но разговаривать просил культурно, интеллигентно, без крика: они же люди военные и выполняют приказ. Отправив разведку, я неожиданно заметил великолепного актера Льва Дурова, который ходил среди "защитников", явно не зная, к кому притулиться. - Лева, иди сюда! - позвал я. Он довольно улыбнулся, как же, увидел знакомое лицо, однако мне показалось, что он тогда меня толком и не узнал. Я оказался прав: ближе мы познакомились, случайно встретившись перед домом. Выяснилось, что живем в одном доме, в разных подъездах. Пригласил его к себе, подарил свои книги. Посидели за "рюмкой чая", повспоминали "боевые будни". А через несколько лет он звонит мне и говорит, что тоже готов вручить свою книгу: "Грешные записки", в которых он упоминает и "наши баррикады". "Командиру Виктору Доценко! В память об окопной жизни и боях... С любовью! Рядовой Л. Дуров. 11.03.99". Так подписать свою книгу мог только милый Лева Дуров. Дай Бог ему долгих лет жизни!.. Но тогда выяснять, кто с кем и где встречался, было не место да и не время... Я отобрал пятерку ребят, владевших боевыми рукопашными искусствами, и послал их проверить чердаки близлежащих домов: на одном они задержали снайпера, которого мы передали военным, охранявшим Белый дом, как и "лазутчика", шнырявшего среди "защитников". Его обнаружил я, обратив внимание, что один мужчина лет тридцати, молча подходит к одной группе людей, потом к другой, после чего, зыркая по сторонам, сует нос под куртку. Решил не выпускать его из поля зрения. В этот момент Дуров мне шепчет: - Видишь, командир, парня в голубой куртке? Не нравится он мне что-то... - Давно за ним наблюдаю. - Я повернулся к Аркадию, - Аркаша, задержи-ка того, в голубой куртке, только аккуратненько и без шума... Парень и глазом не моргнул, как его руки оказались за спиной. Подводят ко мне. - На кого работаешь, парень? - спокойно спрашиваю. - Не понимаю, о чем ты, земляк? - усмехнулся тот. Резко распахиваю его куртку, а под ней - портативная рация. - Отведите его в штаб: там разберутся, - бросил я и вдруг увидел, как несколько подвыпивших парней несут бутылки с "коктейлем Молотова". - Подождите-ка, ребята! - сказал я и подал знак афганцам: те мгновенно окружили их. - Зачем это? - кивнул я на бутылки. - Надо же как-то защищаться... - буркнул один из них. - От кого защищаться? На вас что, уже нападают? - Я не на шутку разозлился. - Да вы самые настоящие провокаторы! В бронемашинах такие же русские люди, как и мы, а вы их сжигать готовы? - А если они стрелять начнут? - Да кто тебе сказал, что у них боевые снаряды? Я уверен, никто не будет стрелять, если не провоцировать! Кто-то предложил мне подняться на танк и разъяснить всем, что нельзя поддаваться панике и провоцировать военных. Я говорил долго, отвечал на вопросы. Через несколько дней после путча я познакомился с американским журналистом по фамилии Полярос: он пришел взять у меня интервью об августовских событиях. И вдруг, по ходу разговора, он утверждает, что ему знакомо мое лицо: в ту августовскую ночь он был на баррикадах и сфотографировал меня, вещающего с танка. Снимок был опубликован в "Таймс", и он получил за него пятьсот долларов. Вот такая забавная деталь. Вскоре стали возвращаться мои "авторазведчики", благодаря которым мы получили информацию, и все ценные сведения я передавал в штаб обороны. Никто не учил меня, как вести себя на баррикадах, я действовал, как действовал бы мой герой - Савелий Говорков. Сейчас говорят, что все тогда было чуть ли не фарсом, во всяком случае, несерьезно. Чушь собачья! Не откажись "Альфа" штурмовать Белый дом, пойди Павел Грачев на поводу у гэкачепистов и подними войска ВДВ... даже страшно подумать, что это была бы за мясорубка... Печально, что на Садовом, где случилась трагедия, не было разумных людей, которые нашли бы такие слова, способные остановить водителей бронетехники. Не нашлось, и три молодых жизни оборвались... О напряжении у туннеля мне сообщил один из "разведчиков", и мы помчались туда, но... опоздали: приехали, когда еще горел троллейбус, но смерть уже пришла на баррикады. До сих пор вижу растерянность на лицах и гражданских, и военных, а последние были не только растеряны, но и просто посерели на глазах, а потухшие глаза были уставлены в землю. На эти молоденькие лица было просто страшно смотреть... Нет, тогда все было всерьез... Через несколько месяцев Павел Сергеевич меня как-то спрашивает, получил ли я медаль "Защитника отечества". Говорю, нет. - Надо же, кому не лень получают эту награду: такое впечатление, что вся Москва была у Белого дома, а человек, который действительно столько сделал на баррикадах, ее до сих пор не получил! - раздраженно говорит Грачев и добавляет: - Нужно исправить эту несправедливость... - делает пометку в своем еженедельнике. Но эту медаль я так и не получил... Если человека обманывают, его отношение к тем, кто это сделал, резко меняется. Прошло около двух лет, и москвичей снова призвали: "Все на защиту демократии!" На этот раз - к мэрии. А у меня полное безразличие: вера пропала начисто! На этот раз смертей было гораздо больше, а Павел Грачев, не пожелавший поднять руку на народ в августе девяносто первого и попавший за это под домашний арест, на этот раз самолично руководил операцией по обстрелу Белого дома. Того самого Белого дома, который мы два года назад защищали в буквальном смысле голыми руками. "Все смешалось в доме Облонских..." Мне кажется, что самую большую ошибку за все время пребывания у власти Борис Николаевич Ельцин совершил в августе девяносто первого года, и она до сих пор дает о себе знать, препятствуя стабильности в стране. Если бы в первый же день прихода к власти Ельцин запретил коммунистическую партию и предал наконец мумию Ленина земле, жить, по-моему, было бы легче. Коммунисты привыкли только разрушать: "...разрушим... до основанья, а затем..." А вот "затем" у них не получалось почти семьдесят пять лет, а разрушать и топтать ростки нового, созидательного - с этим они успешно справляются до сих пор, протиснувшись в Думу при поддержки уставших пенсионеров, соблазняя их своими проеденными молью устарелыми лозунгами. Когда же мы научимся распознавать мерзавцев и подлецов, умело маскирующихся под маской добропорядочных и милых граждан?.. Через пару лет после съемок фильма Грачев, уже в ранге министра обороны России, пригласил меня 9 Мая к Могиле Неизвестного Солдата. Догадываясь, что там будет много известных в стране людей, я взял с собой целый портфель своих книг. Уже вышли первые два моих романа. Там я лично познакомился с Президентом России. Понятно, эта встреча не была запланирована, и меня поразило, что Борис Николаевич, получив в подарок от меня книги с дарственной надписью, неожиданно сказал: - Виктор, когда ты только успеваешь, понимаешь, все это... - Президент сделал паузу, с хитринкой в глазах оглядел присутствующих. - И кино снимать, понимаешь, и книги писать... Выходит, он смотрел по крайней мере хотя бы один мой фильм. Это так приятно поразило меня, что кроме слов: "Спасибо, Борис Николаевич!" - повторенных несколько раз, я более ничего не смог вымолвить... Приятно было и то, что Борис Николаевич обратился ко мне на "ты". Читая всяческие откровения ближайшего его окружения, я обратил внимание на то, что все они говорили: "Ко всем президент обращается только на "вы..." Значит, он как бы меня выделил. Лично я обращаюсь на "вы" только в двух случаях: если мне человек не симпатичен или если он намного старше меня, в других случаях достаточно быстро перехожу на "ты". Так было и с Виктором Степановичем Черномырдиным, и с Анатолием Сергеевичем Куликовым, и с Павлом Сергеевичем Грачевым, и с многими другими известными людьми. Спустя несколько лет ко мне обратился руководитель бюро английской газеты "Таймс" в Москве Ричард Бистон с просьбой об интервью: я был вторым в России писателем, с которым они хотели сделать интервью. Первым был Александр Солженицын. Естественно, я согласился. В предисловии к опубликованному интервью говорилось, что я - один из самых популярных писателей России и мои книги читает даже сам президент и его супруга, но Наине Иосифовне не нравятся эротические сцены. Любопытно, откуда они это взяли?.. Но 9 Мая я запомнил на всю жизнь. Вероятно, я был первым, если не единственным писателем России, который удостоился чести вручить свои книги с автографом не только самому президенту, а почти всему кабинету министров во главе с В. С. Черномырдиным и также мэру Москвы Ю. М. Лужкову, но и обменяться с каждым рукопожатием. Павел Сергеевич посмеивался над моими возвышенными эмоциями и советовал мне, как персонажу фильма "Поцелуй Мэри Пикфорд", не мыть руки и показывать их за деньги желающим... Жалею до сих пор, что рядом не было человека, который запечатлел бы эти исторические минуты... Примерно года через полтора после этой памятной встречи меня пригласили на презентацию книги Ю. М. Лужкова "Мы дети твои, Москва". У меня уже вышел шестой роман - "Золото Бешеного", и я, конечно же, прихватил с собой несколько экземпляров для подарков, а две подписал заранее - Виктору Степановичу и Юрию Михайловичу. Сначала появился виновник торжества: Юрий Михайлович Лужков и с благодарностью принял от меня книгу. Потом пришел и Черномырдин, окруженный внушительных габаритов телохранителями. Я взял подписанную книгу и направился к премьеру-министру. - Стоять! - грубо приказал один из телохранителей. - Да я только книгу отдать... - Стоять! - еще более грозно оборвал тот. - Виктор Степанович! - окликнул я. Черномырдин повернулся, увидел меня, недовольно сверкнул глазами: бравые ребята тут же смущенно расступились. - Где третья? - тут же спросил он. - О чем вы, Виктор Степанович? - не понял я. - Где третья? - повторил премьер-министр и, не дав мне и рта раскрыть, говорит окружающим: - Вчера собрался перед сном почитать "Тридцатого уничтожить!" и не смог остановиться... Прекрасный роман!.. Но это второй, а где третий? - Вот мой шестой роман, - смущенный высокой оценкой моего труда, сказал я и протянул ему "Золото Бешеного". - А где третий, четвертый и пятый? - Черномырдин вопросительно прищурился. - Виктор Степанович, да разве к вам пробьешься? У вас такие церберы на телефоне сидят... - недовольно буркнул я. - Я решу эту проблему: дай мне визитку... Нужно повидаться... На следующий день звонок его помощника. - Вы что-то обещали Виктору Степановичу, - говорит он. - Готов передать... - Сейчас подъедет офицер фельдъегерской службы... Приезжает капитан, и я ему вручаю не только обещанные книги, но и кассеты с моими фильмами, а также футболку с рекламой романа "Команда Бешеного". Минуло несколько недель, выходит мой новый роман. Звонок. Поднимаю трубку. - Виктор, где моя книга? - Кто это? - не узнаю. - Черномырдин! Сегодня видел по ОРТ рекламу: где моя книга? - Я пытался дозвониться, но меня вновь не соединили, - объясняю. Слышу, как он кому-то дает нагоняй. - Посмотрели мои фильмы? - спрашиваю. - Да, "Тридцатого уничтожить!" по телевидению... - На кассете же изображение лучше! - На кассете?.. - В голосе явное недоумение. - В прошлый раз я послал вам все книги, все мои фильмы и даже майку с изображением на ней обложки "Команды Бешеного"... - Вот как? - В голосе снова злость: слышу, как громко отчитывает своих помощников. Потом спрашивает: - К трем можешь подъехать ко мне? - Конечно! - Вот и хорошо! До встречи!.. Незадолго до этого в Москву прилетала моя мама, чтобы пройти курс лечения. Узнав о возможной встрече с Черномырдиным, дала мне бронзовую нательную иконку восемнадцатого века и просила передать ее Виктору Степановичу. С маминым подарком без пяти три я в приемной, где толпятся нетерпеливые губернаторы. Уныло вздыхаю: ждать придется не один час. Иду к дивану: - Виктор Николаевич? - вдруг спрашивает один из помощников. - Да... - Минуту... - Он тут же заходит в кабинет шефа, а на меня уставились любопытные взоры губернаторов. Возвращается помощник. - Сейчас он вас примет, - говорит он мне. Недоуменные и завистливые взгляды ожидающих. Кто-то из них подошел к помощнику и что-то спросил. Любопытным оказался Аяцков, губернатор Саратовской области. Он читал мои книги и с удовольствием принял от меня новый роман с автографом. Потом в приемную зашел Шохин, с которым я поболтал на различные темы. От него узнал, что Виктор Степанович вот-вот уедет в Шереметьево встречать президента. Ну, думаю, вряд ли сегодня с ним встречусь: вон еще сколько губернаторов. Даже по две минуты на каждого - и я в осадке. И вдруг помощник приглашает войти всех губернаторов одновременно. Стало несколько веселее. А вскоре и меня приглашают. Вхожу, а Виктор Степанович уже с ними прощается. Увидев меня, спрашивает губернаторов: - Вы читаете книги писателя Виктора Доценко? - Господи, когда нам читать? - Тут свою работу дай Бог сделать... - Некогда, Виктор Степанович... - раздались голоса со всех сторон. - А я книги о Бешеном читаю по ночам! - победно восклицает Виктор Степанович. - Страна, между прочим, живет так, как пишет Доценко!.. Знаете, уважаемый читатель, для меня эти слова были очень важны и дороги. Я испытал сходное чувство, когда смотрел одну из давнишних передач - "Иванов, Сидоров, Петров". Журналист останавливает бомжа и задает ему разные вопросы. Спрашивает: - Читаете ли вы что-нибудь? - Какое там... - отмахивается тот. - А что за книга торчит из кармана? - А... эта... Это "Срок для Бешеного", - с какой-то нежностью говорит он. - Мы втроем сбросились и купили... вот и читаем по очереди... - Чем же нравится вам этот писатель? - А он правду пишет! - важно поясняет бомж. По-моему, это самая высокая оценка любого творчества. Если бомж, тратящий каждую копейку на алкоголь и еду, выделил деньги на чью-то книгу, значит, автор пишет не напрасно... Когда мы с Черномырдиным остались одни, я вручил ему иконку от мамы, что растрогало его. Потом мы с ним сфотографировались на память, и много позже, второй раз став премьер-министром, Виктор Степанович надписал эту фотографию: "Виктору Николаевичу в знак глубокого уважения и пожеланием творческих успехов! В. Черномырдин. 8. 09. 1998 г." Потом спросил: - Когда будет продолжение фильма "Тридцатого уничтожить!"? - Так денег нет, Виктор Степанович... - А много ли нужно? - озабоченно спросил он. - Пару миллионов долларов... - Пришли мне финансовое обоснование и письмо, попробуем помочь: народу и армии нужны фильмы с таким героем, как Савелий... Получив документы, Виктор Степанович одобрил их, все чиновники сказали "Есть!", но через некоторое время президент вновь отправил его в отставку, и чинуши затормозили мой проект... А жаль... * * * Нередки и забавные случаи, связанные с дарением книг. Адмирал Касатонов пригласил меня на празднование 300-летия Военно-морского флота России. Вручил я книгу адмиралу и нескольким военно-морским начальникам. Стою с ними, разговариваю. Подходит мой старый знакомый: - Виктор, твои книги очень любит Жириновский... - Ну и что? - безразлично спрашиваю. Мне уже попадались различные, чаще всего нелицеприятные высказывания журналистов о Жириновском, а один раз наблюдал по ТВ его экстравагантную выходку с Немцовым. Мнение мое о нем было не очень доброжелательным и даже ироничным. - Понимаешь, он здесь, и я обещал ему вас познакомить, - продолжал мой приятель. - Напрасно обещал! - отмахнулся я. - Ну прошу тебя! - канючил он. - Отстань, не буду я знакомиться с этим клоуном! - отрезал я и в этот момент перехватил беспокойный взгляд приятеля: обернувшись, увидел за спиной Жириновского, окруженного многочисленной свитой телохранителей и почитателей. "Неужели он все слышал?" - почему-то стало неудобно. - Познакомьтесь, Владимир Вольфович! Это - писатель Доценко! - воспользовавшись паузой, представил приятель. - Читал ваши книги: очень талантливо написаны! - заметил лидер ЛДРП. - Спасибо! - Я был несколько смущен. - Вот, я тоже написал книгу! - сказал Жириновский, взял у одного из помощников брошюрку "Последний бросок на юг", подписал и протянул мне. Требовался ответный жест, и я подписал ему "Золото Бешеного". - У вас толще! - с усмешкой заметил он, взвешивая книгу на руке. Этот жест мне чем-то не понравился, а может, такое было настроение, и я бездумно бросил: - Так я ж и умнее... Показалось, что я оглох: наступила мертвая тишина, лица окружающих превратились в окаменелые маски, словно некто всемогущий скомандовал: "Замри!" Пауза становилась томительной, и мой приятель осторожно отодвинулся от меня. - А вы шутник! - вдруг весело проговорил Жириновский и заразительно расхохотался. Смех подхватили и окружающие. Мне стало так стыдно, что это заметил и Жириновский и, дружелюбно похлопав меня по плечу, негромко сказал: - Нужно уметь владеть собой... - Подмигнув, он повернулся к окружающим. - Только я должен быть президентом России: больше никто не спасет страну от коммунистов и голода! - Знакомый имидж вновь выплеснулся наружу. Я стоял, не вслушиваясь в обычный набор лозунгов Владимира Вольфовича: мысли вертелись вокруг того, что получил урок общения в толпе людей, которых хочешь привлечь на свою сторону. Я понял, что Владимир Вольфович очень умный человек, специально создавший себе маску скандального политика и клоуна. Судьба еще не раз сталкивала нас. Сначала мы около часа общались, встретившись на телевизионной передаче "Суд идет...". Владимир Вольфович предложил мне написать книгу, в которой он становится президентом России, как сам расскажет. На что я ответил, что всегда пишу только правду. Жириновский предложил: сначала я напишу его версию, а потом - свою. Я не возражал при одном условии: он берет на себя все расходы по изданию и мой гонорар. Обещал подумать. Прошло больше года, но никаких предложений не поступило. Однажды мне пришло приглашение представить на презентации книгу "Азбука секса", написанную Владимиром Вольфовичем в соавторстве с В. Юровицким. К приглашению прилагалась и книга. Открыв с некоторым скепсисом, я прочитал ее и признаюсь, что, кроме эпатажа, нашел в ней и некоторые здравые мысли... Съемки подходили к концу и вдруг застопорились из-за того, что новый финансовый партнер не смог выделить валюту д