-- А что это? -- Протокол допроса! -- А как я могу расписаться, если я не помню своей фамилии! -- Как хочешь! НА ПРОСЬБУ РАСПИСАТЬСЯ ЗАДЕРЖАННЫЙ ОТВЕТИЛ ОТКАЗОМ, -- невозмутимо заметил сержант, расписался сам и вновь посмотрел на Савелия уже с нескрываемым недоверием. -- Сейчас вас отведут к судье, который и решит, что с вами делать. -- А что, может и суд назначить? -- А ты как думал? Может быть, ты хотел, чтобы за наркотики тебе денежный приз дали? -- ехидно спросил сержант. -- А могут меня под залог выпустить? -- не обращая внимания на колкости сержанта, спросил Савелий. -- О, извините, ваша светлость! Мы и не знали, что смели себе позволить задержать богатого человека! -- Коп ощерился и с серьезной миной добавил: -- Сомнительно, что твоих трех долларов хватит для освобождения под залог! -- А какова может быть сумма залога? -- Это судья будет решать, но уверен, что отсчет нужно начинать с десяти тысяч баксов, не менее. Тем более что ты не поставил свою подпись под протоколом: этого судьи нашего участка очень не любят! Ладно, бывай! -- Он встал и быстро направился к выходу. "Да, Савелий, если этот сержант не врет, то ты здорово влип!" -- промелькнуло в голове у Савелия. Он никак не мог взять в толк, кому понадобилось подставлять его, да еще с подброшенными наркотиками. Конечно, ни о какой проверке здесь и речи быть не могло. Может быть, его просто с кем-то перепутали? Если это так -- он сам себе навредил, не рассказав правды. Но если это все-таки проверка? Нет, рисковать он не имеет права ни в коем случае! Будь что будет! Савелий криво улыбнулся: теперь у него будет возможность сравнить российскую тюрьму с американской. Слабоватое, однако, утешение... -- Что ж, благодарю за службу: классно ты его раскрутил, Лео! -- Комиссар покровительственно похлопал сержанта по плечу. -- Теперь, если он судье заявит, что не помнит своего имени, а дежурит сегодня судья Хардворд, который любое неосторожное слово считает неуважением к суду, -- усмехнулся и хитро прищурился Уайт, -- эта путаница ему дорого обойдется! И я буду очень удивлен, если судья не отправит его за решетку уже только за одно это! Отличная работа, парни? Далее я уж сам продумаю, как с ним поступить. Ну что так долго за ним не идут? -- Так за ним уже приходили: я и должен его отвести! -- виновато бросил Рауль. -- Так веди! Не хватало, чтобы Хардворд и тебя зацепил в придачу. Полюбезнее с ним! -- Слушаюсь, Комиссар! Когда Савелия ввели в комнату дежурного судьи, тот допрашивал человека, задержанного за неправильную парковку. Быстро пробежав глазами протокол, судья Хардворд убедился, что в остальном его клиент перед законом чист, и вынес постановление: штраф -- двести пятьдесят долларов. -- Следующий! -- Сержант Стрингфельд, ваша честь! -- пробасил сержант, протягивая судье протокол допроса и две объяснительные. -- Почему только сейчас подаете документы? -- строго спросил Хардворд. -- Извините, ваша честь: не хотел отрывать вас от работы, -- льстиво и чуть виновато ответил коп. У судьи Хардворда было хорошее настроение. Он было хотел наказать этого нерасторопного верзилу, но тот смотрел так преданно... И судья милостиво процедил: -- В следующий раз не принесете документы до начала заседания -- не приму. Будете дожидаться следующего дня! -- Да, ваша честь! -- В чем обвиняется... этот, как его? -- Кларк Рембрандт, ваша честь! -- А почему не Кларк Пикассо? -- с усмешкой съязвил Хардворд, но тут же стер улыбку с лица. -- Здесь нет документов о личности задержанного. -- Простите, ваша честь, но в протоколе указано: он отказывается говорить, где... -- Это мне и без вас ясно: читать я умею! -- оборвал судья. -- Как это он ни разу не задерживался? -- Ни разу, ваша честь! -- пожал плечами сержант. -- Очень интересно! -- Судья Хардворд повернулся к Савелию: -- Задержанный, почему вы отказались подписать протокол допроса? -- Так я не знаю, кто я. Как я могу подписываться? -- пояснил Савелий. -- Вы хотите сказать, что ваша фамилия не Рембрандт? -- Не знаю, сэр! -- с глуповатой улыбкой ответил Савелий. -- Не сэр, а господин судья или ваша честь. Так обращаются ко мне, судье Хардворду! -- Хорошо, господин судья! -- Савелий безропотно кивнул и повторил еще раз: -- Я не знаю, господин судья! -- Почему вы отказались от адвоката? -- Настроение у судьи падало. Этот парень явно водил его за нос. -- А зачем он мне, если я ни в чем не виноват, господин судья? -- Савелий снова чуть улыбнулся в знак искренности, но именно эта улыбка и вывела Хардворда из себя. -- Вы еще скажете, что вы святой! -- Он повысил голос. -- Он не виноват! У него обнаруживают несколько граммов кокаина, а он не виноват! -- Я не знаю, откуда он у меня: мне он не принадлежит, госполин судья! -- спокойно возразил Савелий. -- Отлично! -- хмыкнул тот. -- Ну хоть бы один задержанный с поличным признался, что найденный у него наркотик принадлежит ему! Хоть бы один! Вдруг Савелия осенило. Он задрал рукав: -- Да вы взгляните, господин судья! Если бы я был наркоманом, то имел бы проколотые вены, не так ли?! -- Так вы, значит, не наркоман? А я-то думал, что вы наркоман и поэтому не помните своей фамилии! Даже пожалеть вас захотелось! -- Хардворд явно издевался. -- Выходит, вы не наркоман, а продавец! Значит, вы не хотите назвать свою фамилию... -- Он не спрашивал, а утверждал, причем уже громовым голосом. -- Не не хочу, а... -- начал Савелий, но Хардворд перебил: -- Слова я вам не давал! Вы проявили самое настоящее неуважение к суду, а поэтому я приговариваю вас к содержанию в тюрьме Райкерс-Айленд до того времени, пока вы не вспомните свою фамилию! После чего вы будете привлечены к суду по статье четыреста девяносто седьмой Уголовного кодекса Соединенных Штатов Америки. Во время ваших воспоминаний вы будете числиться, коль скоро вам так захотелось, под фамилией Рембрандт! Заседание окончено! -- Хардворд встал и направился в свой кабинет. -- Пошли, Рембрандт! -- усмехнулся довольный сержант. Савелия ввели в другую камеру, ничем не отличающуюся от первой, но в ней, правда, никого не было. Он сел на скамейку и устало прикрыл глаза. Как ни странно, он был доволен решением судьи: по крайней мере, его не осудили и пока есть время продумать дальнейшие действия. Он вдруг вспомнил глаза сержанта, когда судья зачитывал свое решение. Этот сержант словно бы имел какую-то личную заинтересованность в том, чтобы Савелия отправили в тюрьму. Бред какой-то! Да он впервые его видит. Неужели это все подстроено? И его никто и не собирается судить, а просто на время изолировали? Но зачем? Кому он мешает? Что должно произойти за то время, пока он будет изолирован? Он ничего не понимал. Не могли копы знать, что у него не окажется документов, что он захочет назваться чужим именем. Нет, тут явно что-то не так... Савелий задумался... Эту ночь Розочка спала беспокойно. Ее преследовали кошмары. Из университета она вернулась около пяти вечера. Еще вспоминая интересную лекцию профессора, она, переодевшись в купальник и накинув на плечи махровый халат, спустилась в бассейн. На улице было довольно прохладно: температура опустилась до минус четырех. А в крытом бассейне было тепло, и вода напоминала парное молоко. Сбросив халат на плетеный лежак, Розочка собрала волосы в пучок и нырнула. Ей очень нравилось плавать одной: во-первых, именно здесь, у этого самого бассейна, ее впервые (хотя и во сне -- ну и что?) поцеловал Савелий. Во-вторых, в одиночестве и комфорте приятно было о нем думать. Она продолжала жить воспоминаниями о той единственной встрече в день экзамена. Стоило ей вспомнить о прикосновениях Савелия, как сразу же по всему телу пробегала дрожь, и ее всю охватывало прекрасное и незнакомое волнение. Какой же он милый! Звонит и молча слушает ее трепотню. Как это трогательно! Значит, тоже волнуется за нее, переживает. Интересно, как он оказался в Нью-Йорке? Если бы Савелий приехал сюда только из-за нее, он бы просто пришел. Значит, есть что-то такое, ради чего ему пришлось сменить не только свои данные, но и внешность. Господи, а что, если ему грозит опасность? Что, если с ним что-нибудь случится? Господи, не допусти! Как ей тогда жить? Эти мысли так взволновали ее, что плавать расхотелось. Она вылезла из воды и вдруг почувствовала, что вся дрожит, как от холода. Часы показывали половину восьмого -- в это время она обычно ужинала, но сейчас голода не ощущалось. С ума сойти -- ее Савелию может грозить опасность! Розочка даже перекрестилась -- чур меня! -- не хватало еще беду накликать! -- Розочка! -- услышала она голос тетки, спускавшейся к ней. -- Кричу тебя, кричу, а ты не отзываешься! Даже напугалась! Что с тобой, моя девочка: ты вся побледнела! -- Зинаида Александровна подошла ближе и взяла ее за руку. -- Господи, да ты вся дрожишь! -- Она обняла Розочку за плечи. -- Замерзла, что ли? -- Нет, Зинуля, мне не холодно! -- машинально ответила Розочка, думая о своем. -- Что-то случилось? В университете? Может, с подружкой поссорилась? -- не унималась Зинаида Александровна. -- Ни с кем я не ссорилась, и в университете все в полном порядке! -- ответила Розочка. Но в глазах ее светилось беспокойство, тетка покачала головой. -- Кажется, мы с тобой договорились всегда и всем делиться друг с другом, -- заметила она и обиженно поджала губы. -- А я, Зинуля, ничего от тебя и не скрываю! -- Розочка попыталась улыбнуться и тоже обняла ее. -- Я и сама не знаю, что со мной. Пришла в таком отличном настроении... -- Да и я почувствовала это... -- Потом поплавала, и вдруг мне показалось, что ему грозит какое-то несчастье! -- Господи, снова ты о нем! -- облегченно вздохнула Зинаида Александровна, потом, словно про себя, пробормотала: -- И чего он так мучает мою девочку, не навестил ни разу с тех пор, как поздравил с поступлением в университет... -- Она тряхнула головой, как бы прогоняя ненужные мысли, и вдруг широко улыбнулась. -- Ты ж вроде говорила, что он звонит тебе! Ну зачем забивать голову всякими глупостями? Поверь мне, все у него хорошо! Вот позвонит, и ты сама еще посмеешься над своими страхами. -- Правда? -- Розочка чуть улыбнулась: может быть, и впрямь все хорошо и она зря себя изводит? -- Сама увидишь! -- Тетка подмигнула. -- Вот что, утро вечера мудренее! А сейчас поужинаем: на голодный желудок чего только не померещится! Идем? -- Идем! -- вздохнула Розочка, накинула халат, обняла тетку за талию, и они вместе, улыбаясь, пошли вверх по лестнице. Зинаида Александровна изо всех сил старалась развлечь Розочку и весь вечер болтала безумолку, рассказывая анекдоты из своей жизни. Но ее старания были безуспешными: даже те истории, над которыми Розочка когда-то хохотала до упаду, на этот раз не вызвали даже улыбки... Приготовив домашние задания, Розочка улеглась и попыталась уснуть. Ей самой хотелось немного отвлечься -- но что поделаешь, если в ее мыслях царил один Савелий! Розочка ворочалась, иногда приоткрывала глаза в забытьи. Она напоминала больного, которого мучают температура и жар. Ей снился он -- то его засасывает болотная трясина, то он лежит, раненый, на пустынном поле, то томится от жажды среди песчаных барханов. "Помоги!" -- шептали его потрескавшиеся, раскаленные губы... Поднявшись утром, она была уже твердо уверена, что Савелий в опасности. Какая же она идиотка -- не настояла на том, чтобы он назвал свой телефон! И вот остается только одно: ждать, когда он сам позвонит. Он должен позвонить! Он же знает, что у нее нет его телефона! А разыскивать его она не может. Вдруг это ему повредит? "Подожду несколько дней, а потом решу, что делать," -- подумала Розочка, позавтракала и поехала в университет на занятия. Обычно она с большим удовольствием сама водила машину, но сейчас ее ничего не радовало. Она поехала с водителем. Словно почувствовав настроение хозяйки. Билли вел машину молча. На следующий день после сдачи экзамена ГМАТа, его хозяйка как бы невзначай поинтересовалась, как он развез по домам ее знакомых. Билли, не вдаваясь в подробности, коротко ответил: мол, сначала отвез Ларису, потом Сергея. Почему-то Билли показалось, что госпожа Роза не очень-то поверила ему и так посмотрела, что он отвел глаза в сторону. Однако Розочка больше ничего не спросила, но несколько дней разговаривала с Билли очень скупо и сухо. По расписанию первым был семинар по теории игр. Розочка поднялась на второй этаж. Аудиторы для семинаров была небольшой, но весьма уютной. Она была рассчитана на одну группу, списочный состав которой обычно не превышал пятнадцати человек. Здесь не было амфитеатра рядов, расположенных веером вокруг профессорской кафедры, как в лекционных залах, зато у каждого студента было деревянное кресло с откидывающимся столиком для записей и конспектирования. Был и экран для видеоматериалов. Розочка вошла в аудиторию и тут же столкнулась с Ларисой. -- Привет, подруга! Это надо же! -- радостно воскликнула та и устремилась навстречу. -- Ты что, тоже перепутала? -- О чем ты? -- удивилась Розочка. -- Нам же изменили расписание на среду: первая пара перенесена на три часа! Нам этот, как его, лысый такой, ну из деканата... -- Который на Ленина похож? -- Точно! Думаю, кого он мне напоминает! Точно, вождя мирового пролетариата! -- Она хихикнула. -- Так именно он и объявлял об изменении! Забыла? -- Я не в ту тетрадку заглянула... -- У Розочки был совершенно отсутствующий взгляд. Лариса внимательно оглядела ее. -- Что с тобой, подруга? -- нахмурилась она. -- Что-то случилось? -- Да что вы все заладили? Ничего у меня не случилось! -- Кто это все? -- пожала плечами Лариса. -- Сначала тетка, потом ты... -- Значит, я права! -- сделала вывод она и упрямо бросила: -- Давай рассказывай, что произошло! -- На улице зима, а снега нет. Идешь на занятия, а их тоже перенесли. Кофе утром был невкусный... -- шутливо перечислила Розочка. -- Вот и настроение плохое... -- Ага! И люди вокруг какие-то странные; им предлагают дружеское участие, а они отказываются, -- в тон ей закончила Лариса. -- Не хочешь, не говори! Я и сама догадываюсь, что с тобой происходит! -- Она хитро усмехнулась. -- Вот как? Очень интересно! -- Розочка слегка насторожилась. -- С милым давно не виделась, не так ли? -- неожиданно выпалила та. -- Отку... -- машинально начала Розочка, но тут же махнула рукой и ехидно заметила: -- У тебя вечно одно на уме! -- Откуда я знаю? Ты это хотела спросить? -- не обращая внимания на ее тон, не унималась Лариса. -- Скажешь, что я не права? Посмотри на себя в зеркало! За все время, что я тебя знаю, у тебя только один раз по-настоящему сияли глаза! В тот день, когда ты сдала ГМАТ. Но не потому, что ты его сдала, а потому, что приходил ОН! Неужели ты его так любишь? -- спросила она полушепотом, сделав огромные глаза. -- Тебе-то что? -- Розочка опустила взгляд. -- Как, ты же моя подруга! Может быть, я смогу чем-то помочь? Ей казалось, что она искренна. Но на деле ее участие объяснялось тем, что ей самой хотелось хотя бы еще раз встретиться с этим симпатичным и немного странным парнем. С того самого дня, как она затащила его в постель, Лариса его больше не видела. А встреча осталась в памяти, и она ругала себя за то, что оказалась настолько вульгарной и самоуверенной, что не взяла у него телефон, надеясь, что он никуда не денется -- сам позвонит. Однако время шло, а он не звонил. Она продолжала "работать" на два фронта, встречаясь то с Лассардо, то с Минквудом, втайне посмеиваясь и над тем и над другим, но в то же время побаиваясь их обоих. К тому же и ее такой любящий и заботливый отец в последнее время переменился к ней. Он, похоже, уже не мог носиться с нею как с малым ребенком, но и с трудом воспринимал дочь как взрослого человека. Отец стал очень молчаливым, даже замкнутым. Однако Лариса не пыталась поинтересоваться, что с ним. Она продолжала "держать стойку". И, конечно, Ларисе в голову не могло прийти, что в неприятностях отца виновата только она, и никто другой. После того разговора с шантажистом Алекс Уайт долго не мог прийти в себя, каждый раз вздрагивая от любого звонка даже на службе, хотя шантажист и обещал позвонить по домашнему телефону. Его сотрудники начали многозначительно переглядываться, но, зная крутой нрав своего шефа, даже за его спиной не говорили на эту тему, делая вид, что их это не касается. Комиссар уже начал терять терпение: неужели этот тип решил нарушить договоренность, неужели вот-вот в газетах появятся гнусные фотографии дочери?! Каждое утро он останавливал машину у газетного киоска и скупал все центральные газеты. Быстро просматривал их, бросал в урну и, слегка успокоившись, ехал в комиссариат. Прошло уже более трех недель, и наконец раздался звонок. -- Привет, Комиссар! Узнал? -- Узнал! -- Заждался? -- спросил тот и мерзко захихикал. -- Чего ты хочешь? -- Говорить можешь или перезвонить попозже? -- Да, я один в кабинете. -- Только смотри, не делай глупостей, -- Парень сменил тон. -- Что ты имеешь в виду? -- Не вздумай выслеживать меня! Если со мной что случится, мое доверенное лицо сразу отошлет все материалы в газеты! Так что уверяю тебя, я тебе больше нужен живой, а не мертвый! -- Понятно, -- Комиссар постарался сохранять спокойствие. -- Чего же ты хочешь? Денег? -- Денег?! -- Тип добродушно рассмеялся: -- Забавно! Денег я тебе сам могу дать! Вполне возможно, что даже и дам вместе с негативами твоей ненаглядной дочки, если только ты мне поможешь в одном деле! -- В одном? -- Может быть, в двух. -- Снова мерзкий смешок. -- И какие же это дела? -- Одно из них для тебя такое пустяшное, даже криминал отсутствует! -- Ага! -- невесело усмехнулся Уайт. -- "Приходи мышка ко мне в гости, на обед!" -- говорила кошка. -- Ну что ты. Комиссар, так грустно шутишь! Можешь мне поверить, что и ты мне тоже живой больше нужен, чем мертвый. Живой и с чистой репутацией! -- Было похоже, что это правда. -- Попробую поверить! -- вздохнул Комиссар. -- И что же все-таки я должен сделать? -- Сущий пустяк. Замолвить перед своим приятелем словечко за одного просителя. -- И что же нужно этому просителю? -- О, буквально пустячок: разрешение на покупку небольшого кусочка земли. -- Надеюсь, не кусочек Бродвея? -- Ну что ты, Комиссар? Бродвей оставим денежным мешкам, магнатам, нам бы чего попроще: этот кусочек расположен в Чайнатауне. Дом уже расселен... -- Так в чем же загвоздка? -- Загвоздка в том, что этот кусочек хотят кинуть на аукцион! Сам понимаешь, что в этом случае нет никакой гарантии, что он попадет моему приятелю! -- Да и денег можно затратить во много раз больше, чем стоит сама земля, не так ли? -- понимающе усмехнулся Комиссар. Ему стало немного легче: он боялся, что шантажист запросит деньги. Пришлось бы продавать все, что он сумел скопить за эти годы. Одной этой задачкой, конечно же, шантаж не кончится, но намек на возврат негативов и на какой-то левый куш вселял в Комиссара некоторый оптимизм. -- А вы не глупый человек, Комиссар! Сразу заметили гвоздь в заднице! Обещаю вам, оставшийся излишек от этой сделки получите вы, а как с ним поступить: оставить полностью себе или поделиться со своим приятелем Мэром, исключительно ваше дело! -- И с какими нулями этот "излишек"? -- не утерпел Комиссар. -- Не менее четырех нулей, да и цифра начинается не с единицы! -- заверил тот. -- А какова гарантия, что вы выполните свое обещание после того, как я выполню ваши условия? -- спросил Комиссар. -- Никакой! -- честно ответил тот. -- Кроме элементарной логики. Вы понимаете сами, что мне безопаснее иметь вас другом, чем врагом. Да и выгоднее!.. -- А если бы я согласился прямо сейчас и попросил вас, действуя исключительно на доверии, вернуть мне негативы? Вы бы сделали это? Комиссар был действительно неглупым человеком и задал этот вопрос с одной лишь целью: узнать, врет ли незнакомец. Если скажет "да", то, значит, ведет с ним игру. Вряд ли он вернул бы ему все негативы! -- Зачем это вам? Вы что, мне не верите? Допустим, я скажу да, согласен, и верну негативы, снимки с которых я вам выслал. Но это же не означает, что у меня нет других, не так ли? Нет, гораздо спокойнее вы себя почувствуете, когда узнаете меня получше, поймете, что мне можно доверять, то есть и я смогу вам доверять... Подумайте сами. Ведь это логично, не так ли? -- Вполне! -- Алекс Уайт вдруг понял, что с этим парнем можно иметь дело. -- Хорошо, пересылай ко мне свои документы. Только с пометкой: "лично". Думаю, что мне удастся убедить Мэра в полезности для города... что вы там собираетесь" строить? -- Отель с ночным клубом, с шоу-варьете и рестораном! -- Тем более! Жду! -- Очень рад нашему разговору. Комиссар! -- Я тоже! Положив трубку, Уайт задумчиво посмотрел на телефон. Есть еще несколько дней для того, чтобы передумать и не завязнуть в криминальных делах, оставшись полицейским с незапятнанной репутацией. "О чем ты, Алекс? -- тут же подумал он. -- Ты же не в кабинете начальства! Вспомни бедняга, какие черти тащили тебя наверх по служебной лестнице! Вспомни того молодого парня, которого ты пристрелил, а затем выдал за убитого террориста! Ведь за это преступление ты получил свое первое повышение по службе... А сколько такого было потом!.. И теперь, когда любимой дочери грозит позор, ты колеблешься?.. Боишься нарушить Закон? Не хочешь подзаработать хорошие бабки?.. Ты сделаешь это, Алекс Уайт! Да, да, я сделаю все, что от меня потребуют..." Обо всем этом Лариса даже не подозревала. Она была уверена, что отец просто стареет. Хотя и раньше времени -- ведь ему не было еще пятидесяти. Несколько раз она хотела обратиться к нему за помощью, попросить разыскать Сергея. Но всякий раз ее что-то удерживало. Отец спит и видит ее женой этого лысеющего капитана ФБР. В последнее время Кен Минквуд стал часто к ним захаживать, хотя она почти не приглашала его. Значит, отец... Возможно, поэтому его довольно частые визиты начали ее раздражать. В конце концов Лариса не выдержала и прямо спросила отца: -- Чего это Кен к нам зачастил, уж не хочешь ли ты сосватать ему свою дочь? -- А чем он плох? Кажется, одно время и ты к нему благоволила? -- Комиссар добродушно улыбнулся, пытаясь спрятать раздражение при воспоминании о тех злополучных снимках, где она была запечатлена и с капитаном Минквудом. -- Благоволила, ну и что? -- с вызовом заявила Лариса. -- Даже спала с ним! Но с каких это пор, как сейчас говорят, постель стала поводом для знакомства? -- Она даже ногой топнула. -- Или, может быть, ты хочешь диктовать мне, с кем ложиться, а с кем нет? -- Ну что ты, дочка?! Я же только счастья тебе хочу! -- Он тяжело вздохнул, покачал головой и вышел из комнаты. Лариса потом несколько дней вообще не разговаривала с отцом. Вела себя так, словно вместо него перед ней было пустое место. Характер у нее был твердый и обидчивый: скорее всего, этот бойкот продолжался бы еще долгое время, если бы не одна случайность. У Ларисы кончились карманные деньги. Обращаться к отцу впрямую не хотелось. Она стала заходить к нему в кабинет с надеждой, что он поступит так же, как уже было во время одной подобной размолвки: тогда он оставлял ей деньги на своем рабочем столе в кабинете. Кабинет Комиссара был обставлен с безвкусной роскошью. Мебель красного дерева под старину была инкрустирована серебром и перламутром. Стены и паркет тоже красного дерева, пропитанного особым раствором, -- оно отражало солнечный свет. Стоило человеку, сидевшему в кресле, просто повернуть голову, и по всей комнате разбегались тусклые лучики света, сходившиеся и расходившиеся, точно в детском калейдоскопе. На стенах висели картины известнейших художников мира: Брейгеля, Боттичелли, Мазереля -- подношения тех, кто не хотел иметь хлопот с Законом. Такими подарками был полон весь особняк, и хозяин разместил их, не слишком сообразуясь с законами хорошего вкуса. Один из дуэльных пистолетов, украшавших стены гостиной, был экспонатом для гостей: Комиссар уверял, что этот пистолет стал причиной смерти великого Пушкина. А кривая янычарская сабля в серебряных ножнах, украшенных драгоценными камнями, висела крест-накрест с клюшкой для гольфа, принадлежавшей одному знаменитому на весь мир игроку: он никогда не проигрывал, а когда наконец проиграл, то убил своего соперника именно этой клюшкой... И это дело попалось Алексу Уайту, тогда еще начинающему полицейскому. Убийца шепнул ему несколько слов, и Алекс сумел так виртуозно запутать следы, что расследование длилось более года и приобрело скандальную известность. Несколько раз суд выносил решение о продлении следствия из-за недостаточности представленных улик. Публика с нездоровым азартом следила за борьбой обвинителя с мощной командой подкупленных адвокатов. Всем было ясно: вот убийца, вот орудие убийства, а покойник уже спокойно догнивает в своей могиле, но... Это дело так и закончилось ничем: последний суд вынес решение закрыть дело из-за "недостаточности улик"! Каково, а? Эта удача принесла Уайту необыкновенную популярность не только среди уголовного мира, но и среди людей со средним достатком, на его счету появилось несколько десятков тысяч долларов, а злополучная клюшка, официально так никогда и не признанная орудием убийства, стала частью его личной коллекции трофеев. Кроме этого, его приняли в гольф-клуб как почетного члена, где он и познакомился с будущим мэром Нью-Йорка. ... Лариса третий день подряд заходила в кабинет отца, но денег нигде не было: либо он забывал оставить, либо и впрямь обиделся. Не найдя денег и на сей раз, Лариса уже хотела было выйти из кабинета, как вдруг заметила, что небольшая картина Айвазовского почему-то покосилась. Она подошла ближе, взялась за перекошенный край. Картина, укрепленная на шарнирных петлях, легко откинулась в сторону, открывая изящный, но внушительный сейф. К своему огромному удивлению, Лариса обнаружила его чуть приоткрытым: в дверце торчал ключ. Отец не только никогда не открывал его при ней, но даже не упоминал о нем. Нисколько не раздумывая, Лариса открыла тяжелую дверку и заглянула внутрь. На одной полке лежали сафьяновые коробочки, в каких продаются драгоценности, на другой -- стопки денежных пачек в банковской упаковке. Но не деньги привлекли ее внимание, а то, что лежало рядом с ними: фотографии! Здесь она с Минквудом, здесь с Сергеем, а здесь?.. Лассардо! Это был день, когда она впервые испытала близость с мужчиной. Снимал сам Лассардо, поэтому его лица не было видно. Тут она вспомнила, что сама уговорила его несколько раз сняться через зеркало. Она быстро просмотрела все фотографии. Но тех не было. Сначала она с возмущением подумала, что это дело рук отца: видно, приставил одного из своих прихвостней и заставил следить за каждым ее шагом. Но снимки Лассардо заставили задуматься: если это не отец, то кто? Кому понадобилось подглядывать за ней? И вдруг она вспомнила расспросы Лассардо об отце. Подонок! Мразь! Так вот для чего она ему понадобилась! Выходит, все эти фотографии сделаны им! Но зачем? Она спросит у отца, решила Лариса. Решительно взяв фотографии, она хлопнула дверкой сейфа и уже хотела вернуть на место картину, как услышала за спиной шаги. Она резко повернулась -- перед ней стоял отец. -- Зачем... -- Это было все, что он мог сказать ей. Лариса безжалостно бросила фотографии ему на стол. -- Я случайно на них наткнулась: ты не закрыл сейф и я заглянула! Откуда они у тебя? -- кивнула она на снимки. -- Мне их прислали... -- Он виновато опустил глаза. -- Кто? -- Не знаю. Я его не видел. Он только звонил мне... -- Требовал за них деньги? -- Нет, кое-какие услуги... -- И угрожает опубликовать эти фотографии в прессе... Подонок! -- Лариса зло стиснула зубы. -- И давно ты их получил? -- Около месяца назад... -- И столько времени молчал. -- Она покачала головой. -- Теперь я понимаю, почему ты так изменился! Понял, что я уже не та маленькая девочка, которую ты бросил, не так ли? -- Ты же прекрасно знаешь, что я люблю тебя! -- По его щекам текли слезы. -- Неужели ты, полицейский, позволишь такому подонку... -- Я никому не позволю обливать тебя грязью! Слышишь, никому! -- Естественно! Ведь эта грязь не только прольется на меня, но и подмочит твою репутацию, -- сказала Лариса беспощадно. -- И на твоей карьере можно будет поставить крест! Представляю заголовки: "Дочь Комиссара полиции Нью-Йорка -- проститутка!" или "Шлюха -- дочь Комиссара полиции!" -- Перестань, дочка! -- с болью воскликнул он. -- Неужели ты никогда не сможешь простить меня? -- Ты обратил внимание на слово "простить"? Простить и проститутка слова от одного корня! Не мучайся, пахан, все в порядке! А фотки-то ничего! -- Она ернически подмигнула. -- Ты видишь, какая у тебя классная дочка? Послушай, может, выделишь мне немного наличных, а то я на занятия опаздываю? Кроме фотографий, я ничего в сейфе не трогала! -- Да-да, конечно, дочка? -- Он суетливо сунул руку в карман, достал портмоне и вытащил из него три сотенные купюры. -- Достаточно? -- Более чем! -- резко схватив деньги, она пошла к выходу, подчеркнуто вихляющей походкой профессиональной шлюхи, напевая: "Я проститутка, я дочь камергера!.." В ней боролись два чувства -- жалость и отвращение. Сначала, поняв, как отец должен был страдать, получив эти фотографии, она захотела обнять его, поплакать на его груди, но когда увидела его слезы, слабость, ей стало противно: мужик тоже мне! Лучше бы он избил ее, надавал пощечин, чем нюни распускать! Ай да Лассардо! Крысенок! Решил поиздеваться над отцом? Напрасно! Ты еще не знаешь, на что способна униженная женщина! Теперь берегись! Никто не имеет права унижать ее отца. А он унизил и ее... Она опять вспомнила слабого, плачущего папашу. Только она может распоряжаться своей судьбой! Захочет, хоть со всем Бродвеем бесплатно перетрахается! А не захочет -- ни за какие бабки никому не даст! Конечно, и Минквуд такая же скотина, что и Лассардо! Просто Лассардо действует открыто, а Минквуд может нанести удар исподтишка. Это единственная разница между ними... Какая же все-таки мразь! Ведь прекрасно знал, что она поймет, кто послал эти фотографии! Или надеялся, что отец ей не покажет? Как бы там ни было, на что бы Лассардо ни рассчитывал, теперь она знает все. Ах, Лассардо, Лассардо, как же ты недалек!.. VI. Савелий в американской тюрьме В Москву Воронов с Ланой прилетели ранним утром. Предстояло долго ловить машину, но каково же было удивление Воронова, когда прямо за таможенным барьером он увидел добродушно улыбающуюся физиономию Михаила Никифоровича. -- Приветствую вас на родной земле! -- бодро проговорил тот, затем протянул букет красных гвоздик Лане и крепко пожал руку Андрею. -- Господи, товарищ полковник, зачем было так хлопотать в такую рань? -- смущенно спросил Воронов. -- Откровенно говоря, я с большим удовольствием повалялся бы в кровати, но... -- посмотрел наверх полковник. -- Могли бы и просто водителя прислать. -- Не мог: шеф и это предусмотрел! -- Неужели так прямо и сказал? -- Даже добавил: "Встретишь лично!". И слава Богу! -- воскликнул полковник. -- Благодаря мне вы не замерзнете! А то словно на юг приехали: декабрь на дворе, а вы в одних плащиках! Генерал как в воду глядел: захвати, говорит, им пальто, чтоб не замерзли. -- Ну и Порфирий Сергеевич! -- покачал головой Воронов. -- Неужели так холодно? -- Двадцать два градуса мороза, да еще и ветер! -- Ну, с ветрами мы и в Нью-Йорке натерпелись! -- Воронов зябко передернул плечами, подмигнул Лане и тут же воскликнул: -- Ой, прошу прощения! Товарищ полковник, разрешите представить вам мою жену! -- Лана! -- Она протянула полковнику руку, и тот с удовольствием пожал ее. -- Полковник Рокотов, Михаил Никифорович! Как же, как же, наслышан об этой красавице! -- Спасибо за комплимент! Мне о вас тоже Андрюша рассказывал. -- Надеюсь, не очень часто проходился "по матушке"? -- Ну что вы, Михаил Никифорович! Только самое хорошее! -- И на том спасибо! А где же ваш багаж? -- удивленно спросил полковник, заметив, что у Воронова лишь небольшой чемоданчик, а Лана держит в руках спортивную сумку. -- А это и есть наш багаж! -- усмехнулся Воронов. -- Да, впервые вижу русского человека, возвращающегося из-за границы почти налегке! -- Благодаря Порфирию Сергеевичу! -- Как? -- не понял полковник. -- Факс, полученный за подписью Порфирия Сергеевича, звучал так: "Срочно вылетай в Москву!" А срочно -- это значит немедленно. Во всяком случае, меня так учили и родители, и командиры. Мы взяли билеты да и вылетели! А вещи адмирал обещал переслать контейнером... -- Контейнером? Ну, слава Богу! -- облегченно улыбнулся полковник. -- Тогда все в порядке. Ладно, пошли в машину! На улице дул пронизывающий ветер. Они устремились к черной "Волге", мгновенно продрогнув. Однако полковник приостановил Воронова за рукав, повернулся к Лане и смущенно сказал: -- Ты уж извини, дочка, но тебе придется ехать в другой машине: нам с майором поговорить нужно. Там, кстати, и дубленка для вас. -- Спасибо за заботу. А то, что ехать придется без Андрюши, я потерплю: никаких проблем, -- заверила Лана. -- Нужно так нужно! Мне в какую садиться? -- Сюда, в черную "Волгу"! -- Полковник предупредительно открыл перед ней заднюю дверцу, и девушка поспешно юркнула внутрь. Андрей наклонился и чмокнул ее в щеку. -- Дверь быстрее закрывай: салон выстудишь! -- состроив серьезное лицо, бросила Лана. -- Предупреди, если не домой поедешь. -- Обязательно, милая! -- Воронов хлопнул дверцей и оглянулся по сторонам: полковник уже сидел за рулем своих зеленых "Жигулей". Как только Андрей сел в машину, полковник тронулся, черная "Волга" поехала следом. -- На заднем сиденье теплое пальто, накинул бы, -- предложил полковник. -- Спасибо, я и вправду замерз. Ну, рассказывайте, к чему такая срочность? Какие новости в Москве, в России? -- Новостей много... -- задумчиво проговорил полковник. -- Не знаю, с чего и начать... -- С любого конца! -- усмехнулся Андрей. -- Хм... Действительно, проще начать с конца. Про Чечню, конечно, слышал? -- О выборах? Да, успел уже. Слава Богу, что не допустили к власти этого убийцу! -- Да, трудно было... -- вздохнул полковник, думая по-прежнему о чем-то своем. Воронов почувствовал, что тот чего-то недоговаривает. -- Михаил Никифорович, чего там: руби сплеча! Зачем тянуть? -- Он повернулся и посмотрел прямо в глаза полковнику. -- А вот ты своей новостью меня просто огорошил! -- ответил полковник. -- Когда поженились-то? -- Официально пока не расписывались... Свадьбу, думаю, весной сыграем! Но при чем здесь Лана? -- удивился Андрей и вдруг догадался: -- Неужели в Чечню? Полковник тяжело вздохнул и кивнул головой. -- Черт бы побрал всех кретинов, затеявших эту войну! -- взорвался Воронов. -- Думал, что после Афгана ни в одну подобную заварушку больше не сунусь, и вот -- на тебе! Господи! И когда только я смогу пожить спокойно хотя бы месяц? -- А кто тебе сказал, что у тебя нет этого спокойного месяца? -- Полковник с улыбкой посмотрел на него. -- Как? Но генерал Говоров так торопился с вызовом... -- А если бы он не написал "срочно", то когда бы ты вылетел? -- спросил полковник. -- Понятно: генеральская шутка... -- Не совсем! За этот месяц ты должен будешь не только отдыхать, но и вникать в ситуацию, изучать обстановку, готовить людей и готовиться к операции сам, а там, глядишь, и братишка вернется... -- с намеком заметил полковник. -- Так... Выходит, и его вы хотите втравить в эту бузу? -- Ну зачем так грубо, товарищ майор? -- поморщился полковник. -- Никто никого втравливать, как ты говоришь, не собирается. А Сергей Мануйлов тебе самому понадобится. -- Не уверен, что удастся его уговорить отправиться в Чечню... -- Говоришь таким тоном, словно знаешь, о чем пойдет речь! -- Вряд ли мы отправимся туда с визитом вежливости, -- хмыкнул Воронов. -- Вот уж точно -- нет. -- И что же мы должны будем сделать? -- О задании тебе расскажет Порфирий Сергеевич: он ждет тебя сегодня в шестнадцать часов. Да, чуть не забыл: возьми в бардачке свои настоящие документы. -- А эти оставить? -- Нет, пусть пока будут у тебя. -- Понял! -- Андрей открыл бардачок, вытащил оттуда пухлый конверт и сунул в карман. -- Судя по всему, задание будет нелегальное, -- в раздумье произнес он. -- Ну, с чего ты взял... -- Полковник отвернулся и посмотрел в окно. -- Уверен, в Чечню мы отправимся под своими легендами. -- Полковник промолчал. Воронов продолжил: -- А это означает только одно: в случае провала от нас открестятся! -- Тебя это смущает? -- Меня уже ничего не смущает, товарищ полковник! А почему встреча только в шестнадцать? Решили дать отоспаться? -- Конечно! Это я предложил, все-таки восемь часов разницы во времени! -- Мы специально в самолете отоспались. -- Ничего, отдохнешь еще немного: кашу маслом не испортишь! Или не терпится в бой? -- Да нет, по Бате соскучился! -- Ну и ну! -- улыбнулся Рокотов. -- Ведь когда я уговаривал шефа перенести встречу с одиннадцати на шестнадцать, он тоже сказал, что соскучился по тебе. -- Серьезно? -- Конечно. Ты ж, верно, слышал, какие изменения у нас произошли за то время, пока тебя не было? -- Вы о кадровых перестановках? -- О чем же еще? Пожалуй, только наше управление не затронули, а так... -- Полковник махнул рукой. -- Лишнее подтверждение, что мы нужны любой власти, -- рассудительно, заметил Воронов. -- Вот это-то меня и пугает! -- со вздохом прошептал Михаил Никифирович. -- Возможно, вы и правы! -- неожиданно согласился и Воронов. Его охватило щемящее, тревожное чувство. Было пять часов утра. Яркие лучи восходящего, солнца окрашивали город в какие-то непривычные цвета. В теплом салоне машины, несмотря на мороз, было почти жарко. Как все-таки здорово возвращаться в свой родной город! Только сейчас, глядя в окно на пустынные еще улицы, Андрей понял, как сильно соскучился по Москве. Конечно, в Нью-Йорке много удивительного: небоскребы, роскошная неоновая реклама, от которой светло даже ночью, воздух почище, вежливая полиция и постоянные улыбки на лицах американцев... И все-таки Москва обладала какой-то своей, одной только ей присущей, притягательной силой, -- ведь это факт, что настоящий москвич нигде не ощущает себя дома и всегда скучает по своему городу. Вот такой странный феномен. Интересно, о каком задании идет речь? Андрей вспомнил все, что читал о Чечне еще в Америке. Последняя история его очень возмутила: нападение на миссию Международного Красного Креста. Господи, какими же нужно быть варварами, чтобы расстреливать людей, приехавших бескорыстно помогать твоему же народу? А захваты заложников? Еще как-то можно понять, когда в заложники берут военных, но журналистов?! Какими бы благими лозунгами не прикрывалась эта их оппозиция, но захватывать в плен людей, которые освещают события в Чечне, -- эта акция не имеет оправдания. "А может быть, прикажут именно с этим и разбираться?" -- неожиданно промелькнуло у него в голове. Он повернулся к полковнику: -- Прошу вас, не упоминайте при