Николай Федорович Иванов. Операцию "шторм" начать раньше... --------------------------------------------------------------- OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- РОМАН МОСКВА ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1993 ББК 84Р7 И20 ISBN 5-203-01602-Х (c) Н. Ф. Иванов, 1993 Действующие лица: Брежнев, Устинов, Андропов, Громыко, Суслов, Огарков, Картер, Тараки, Амин, послы, командующие, советники, разведчики и другие. Место действия: Москва - ЦК КПСС, Генеральный штаб, МИД; Кабул, Нью-Йорк, Ташкент, Прага. Время действия: 28 апреля 1978 года (день Апрельской революции в Афганистане) - 10 ноября 1982 года (день смерти Л. И. Брежнева). Что было - то было Всем, кого опалил Афганистан ПРЕДИСЛОВИЕ 27 декабря 1979 года, в 18 часов 25 минут по кабульскому времени - на 4 часа 35 минут раньше первоначального срока и на 5 минут раньше окончательного времени "Ч", началась операция "Шторм", известная как взятие дворца Амина. Это назовут вторым этапом Апрельской революции в Афганистане, а к названию операции, составляя донесение в Москву, добавят цифры "333", что означало успех в ее проведении. "Штормом-333" Афганистан и СССР на целое десятилетие вышли на острие политических страстей во всем мире. Однако история раз за разом напоминает, что политика вершится все-таки не на сцене, а за кулисами. И в событиях вокруг Афганистана это проявилось, как никогда, отчетливо: здесь артисты практически вообще не выходили на сцену. К примеру, вначале 1978 года, когда об Афганистане и специалисты говорили крайне редко, из американского посольства в Кабуле посол тем не менее подписывает и отправляет секретную шифрограмму: "30 января 1978 г., Э 0820. Из посольства США в Кабуле. Госсекретарю. Вашингтон. Немедленно. Конфиденциально. Тема: Афганистан в 1977 году, внешнеполитическая оценка. ...То, что Дауд по своей инициативе улучшил отношения с Пакистаном и Ираном, хорошо послужило в этом году интересам США... С целью оказания поддержки усилиям Афганистана сохранить возможно большую степень независимости от советского давления, что является принципиальной целью политики США в этом районе, мы продолжаем демонстрировать наш дружеский и ощутимый интерес заметным американским присутствием в стране. Элиот". Как видно из телеграммы, кроме стратегических интересов американские политики оставались верны себе и в другом: чтобы не иметь лишних врагов в борьбе с СССР, надо сделать их своими, пусть даже "привязанными", друзьями. Даже таких незаметных на мировой арене, как афганцы. Словом, 1978 год по отношению к Афганистану рассматривался в Америке как год дальнейшего теснейшего сближения. Однако история распорядилась по-другому - режим Дауда через три месяца после отправления телеграммы пал. И уже 20 января 1980 года в ЦК КПСС поступила докладная записка из Академии наук СССР. Вернее, это были тезисы "некоторых соображений о внешнеполитических итогах 70-х годов", подписанные группой академиков во главе с О. А. Богомоловым. На тридцати двух страницах давался как перечень достижений советской внешней политики, так и недостатки в этой области. По тем временам это уже означало многое, тем более что вывод напрашивался в "Тезисах" один - отступать за красивые лозунги, победные реляции больше некуда: в восьмидесятых годах страну ожидают многочисленные проблемы. Несколько страниц доклада посвящались Афганистану. Они интересны сами по себе уже хотя бы потому, что писалось все это, предвиделось и прогнозировалось, когда наши войска находились на территории ДРА всего 25 дней - 25 первых дней из 9 лет, 1 месяца и 21 дня войны. "Введением войск в Афганистан наша политика, очевидно, перешла допустимые границы конфронтации в "третьем мире". Выгоды от этой акции оказались незначительными по сравнению с ущербом, который был нанесен нашим интересам: 1. В дополнение к двум фронтам противостояния - в Европе против НАТО и в Восточной Азии против Китая - для нас возник третий опасный очаг военно-политической напряженности на южном фланге СССР, в невыгодных географических и социально-политических условиях, где нам придется иметь дело с объединенными ресурсами США и других стран НАТО, Китая, мусульманских государств и повстанческой армии афганских феодально-клерикальных кругов, обладающих сильнейшим влиянием на афганский народ. Впервые после второй мировой войны мы оказались перед возможной перспективой локального военного конфликта, в котором, в отличие от корейского, вьетнамского и других, нам придется воевать собственными войсками. В связи с этим возникает угроза военной эскалации. 2. Произошли значительное расширение и консолидация антисоветского фронта государств, опоясывающего СССР с запада до востока. 3. Значительно пострадало влияние СССР на движение неприсоединения, особенно на мусульманский мир. 4. Заблокирована разрядка и ликвидированы политические предпосылки для ограничения гонки вооружений. 5. Резко возрос экономический и технологический нажим на Советский Союз. 6. Западная и китайская пропаганда получила сильные козыри для расширения кампании против Советского Союза в целях подрыва его престижа в общественном мнении Запада, развивающихся государств, а также социалистических стран. 7. Афганские события, как и кампучийские, надолго ликвидировали предпосылки для возможной нормализации советско-китайских отношений. 8. Эти события послужили катализатором для преодоления кризисных отношений и примирения между Ираном и США. 9. Усилилось недоверие к советской политике и дистанцирование от нее со стороны СФРЮ, СРР и КНДР. Даже в печати ВНР и ПНР впервые открыто обнаружились признаки сдержанности в связи с акциями Советского Союза в Афганистане. В этом, очевидно, нашли свое отражение настроения общественности и опасения руководства указанных стран быть вовлеченными в глобальные акции Советского Союза, для участия в которых наши партнеры не обладаю достаточными ресурсами. 10. Усилилась дифференцированная политика западных держав, перешедших к новой тактике активного вторжения в сферу отношений между Советским Союзом и другими социалистическими странами и открытой игре на противоречиях и несовпадении интересов между ними. 11. На Советский Союз легло новое бремя экономической помощи Афганистану. В создавшейся ситуации дальнейшее развитие процессов разрядки представляется маловероятным без решения афганского кризиса на компромиссной основе. Можно предполагать, что Вашингтон, продолжая показную пропагандистскую кампанию против "советской интервенции", вместе с тем постарается максимально использовать присутствие советских войск в Афганистане для подрыва международных позиций СССР. В таком случае США рассчитываю получить редкостную возможность навязать Советскому Союзу затяжную изнурительную войну с афганскими повстанцами в исключительно неблагоприятных для него условиях, оставаясь сами в положении "третьего радующегося". Вот такой документ лег на зеленое сукно стола Леонида Ильича Брежнева в конце января 1980 года. Генсек познакомился с ним вначале бегло, потом перечитал еще раз. Однако никому ничего не сказал, не оставил никаких знаков на листах, не распорядился отвечать. Просто отложил в сторону - много сейчас советчиков развелось, попробовали бы они разобраться в том, что происходило на самом деле. Однако через полгода, в июле, Брежнев потребовал записку ученых вновь. Когда Цуканов через несколько минут принес папку, Леонид Ильич сидел над тремя страничками машинописного текста, подписанного академиком Сахаровым. (Цуканов Георгий Эммануилович - помощник Генерального секретаря ЦК КПСС с 1966 года.) "Президиуму Верховного Совета СССР, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневу. Копии этого письма я адресую генеральному секретарю ООН и главам государств - постоянных членов Совета Безопасности. Я обращаюсь к Вам по вопросу чрезвычайной важности - об Афганистане. Как гражданин СССР и в силу своего положения в мире, я чувствую ответственность за происходящие трагические события. Я отдаю себе отчет в том, что Ваша точка зрения уже сложилась на основании имеющейся у Вас информации (которая должна быть несравненно более широкой, чем у меня) и в соответствии с Вашим положением. И тем не менее вопрос настолько серьезен, что я прошу Вас внимательно отнестись к этому письму и выраженному в нем мнению. Военные действия в Афганистане продолжаются уже семь месяцев. Погибли и искалечены тысячи советских людей и десятки тысяч афганцев - не только партизан, но главным образом мирных жителей - стариков, женщин, детей, крестьян и горожан. Более миллиона афганцев стали беженцами. Особенно зловещи сообщения о бомбежках деревень, оказывающих помощь партизанам, о минировании горных дорог, что создает угрозу голода для целых районов. Также не подлежит сомнению, что афганские события кардинально изменили политическое положение в мире. Они поставили под удар разрядку, создали прямую угрозу миру не только в этом районе, но и везде. Они затруднили (а может, сделали вообще невозможной) ратификацию договора ОСВ-2, жизненно важного для всего мира, в особенности как предпосылка дальнейших этапов процесса разоружения. Советские действия способствовали (и не могли не способствовать) увеличению военных бюджетов и принятию новых военно-технических программ во всех крупнейших странах, что будет сказываться еще долгие годы, усиливая опасность гонки вооружений. На Генеральной Ассамблее ООН советские действия в Афганистане осудили 104 государства, в том числе многие ранее безоговорочно поддерживающие любые действия СССР. Внутри СССР усиливается разорительная сверхмилитаризация страны (особенно губительная в условиях экономических трудностей), не осуществляются жизненно важные реформы в хозяйственно-экономических и социальных областях, усиливается опасная роль репрессивных органов, которые могут выйти из-под контроля. Я не буду в этом письме анализировать причины ввода советских войск в Афганистан - вызван ли он законными оборонительными интересами или это часть каких-то других планов, было ли это проявлением бескорыстной помощи земельной реформе и другим социальным преобразованиям или это вмешательство во внутренние дела суверенной страны. Быть может, доля истины есть в каждом из этих предположений... По моему убеждению, необходимо политическое урегулирование, включающее следующие этапы: 1. СССР и партизаны прекращают военные действия - заключается перемирие. 2. СССР заявляет, что готов вывести свои войска по мере замены их войсками ООН. Это будет важнейшим действием ООН, соответствующим ее целям, провозглашенным при ее создании, и резолюции 104 ее членов. 3. Нейтралитет, мир и независимость Афганистана гарантируются Советом Безопасности ООН в лице ее постоянных членов, а также, возможно, соседних с Афганистаном стран. 4. Страны - члены ООН, в том числе СССР, предоставляют политическое убежище всем гражданам Афганистана, желающим покинуть страну. Свобода выезда всем желающим - одно из условий урегулирования. 5. Афганистану предоставляется экономическая помощь на международной основе, исключающей его зависимость от какой-либо страны; СССР принимает на себя определенную долю этой помощи. 6. Правительство Бабрака Кармаля до проведения выборов передает свои полномочия временному Совету, сформированному на нейтральной основе с участием представителей партизан и представителей правительства Бабрака. 7. Проводятся выборы под международным контролем; члены правительства Кармаля и партизаны принимают участие в них на общих основаниях... Я также считаю необходимым обратиться к Вам по другому наболевшему для страны вопросу. "В СССР без малого 63 года никогда не было политической амнистии. Освободите узников совести, осужденных и арестованных за убеждения и ненасильственные действия... Такой гуманный акт властей СССР способствовал бы авторитету страны, оздоровил бы внутреннюю обстановку, способствовал бы международному доверию и вернул бы счастье во многие обездоленные семьи. А. Сахаров". Больше всего Брежнева раздражал в этом письме последний абзац. Хотя каждому, кто более-менее глубоко знакомился с правозащитной деятельностью Сахарова, было ясно: во главу угла тот ставит вопрос о праве за эмиграцию, свободный выезд из страны. Но кому нужно это право? Простому народу? Нет, конечно. О простом народе у академика ни слова, весь упор на интеллигенцию и евреев, стремящихся в США и Израиль. Знания получали в Советском Союзе бесплатно, а отрабатывать хотят на дядю? Андропов подготовил справку, что в Израиле уже и так в оборонной промышленности работает около 90 процентов специалистов - выходцев именно из СССР. Так что, плохо учим? Или просто Сахаров хочет довести этот процент до ста? Раздражало Брежнева еще и то, что об этом обращении в Верховный Совет начали трубить радиоголоса Запада еще до того, как оно попало в Кремль. О нем давались пространные интервью - опять же западным газетам - самим автором и его женой. И договорился академик даже до того, что стал просить Америку применить по отношению к Советскому Союзу силу, чтобы под ее давлением СССР изменил свою внутреннюю и внешнюю политику. Вот так, не больше и не меньше. И после этого еще кто-то считает Сахарова патриотом России? Говорит, что его зря сослали в Горький? И что он там насчет погибших твердит? Поднял телефонную трубку. - Слушаю, Леонид Ильич, - отозвался Устинов. - Ты можешь дать сейчас точные данные по погибшим в Афганистане? - Конечно. Вернее, точные данные будут к 24 часам. (Согласно директиве Генштаба сведения по безвозвратным потерям личного состава передавались в ГШ ежедневно к 24 часам по состоянию на 20.00 за каждую воинскую часть.) - Да мне необязательно до человека. - За эти полгода погибло около шестисот человек. - Спасибо. "Спасибо" за информацию или что цифра потерь значительно меньше сахаровской? А то так ведь, если слушать радиоголоса, и о миллионах заговорить можно. Подвинул к себе письмо ученых. Если первый раз оно показалось ему легковесным, то сейчас, по сравнению с сахаровским, выглядело более аргументированным и озабоченным. За полгода до XXVI съезда КПСС на одном из заседаний Политбюро Брежнев поднимет начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Н. В. Огаркова, который присутствовал на нем вместо заболевшего Устинова: - Николай Васильевич, я думаю, ввод в Афганистан сыграл свою роль на первом этапе. А мировое общественное мнение, да и мнение в нашей стране подводят нас к тому, что войска следует возвращать на Родину. Подумайте, как это сделать к началу работы съезда. Министерство обороны успеет вернуть на Родину в 1981 году первые 5 тысяч человек. Однако обстановка и в мире, и в самом Афганистане резко изменится, и дальнейшие события показали, что вывести войска оказалось намного сложнее, чем в свое время ввести их. Америка с удовольствием сделалась "третьей радующейся" страной, моджахеды, названные Сахаровым партизанами, категорически отмели любые попытки создать коалиционное правительство и не сели за стол переговоров даже после вывода ОКСВ - им тоже оказалось выгоднее воевать. М. С. Горбачеву, с самого начала своего правления настроенному на прекращение афганской одиссеи, потребовалось около четырех лет, чтобы осуществить наконец это. Да и то не всякий знает, что в конце 1988 года - начале 1989, за несколько недель до объявленной даты вывода, движение советских войск к границе было приостановлено. Командарм Борис Громов вышел на связь с Москвой: - Если я вечером 7 февраля не продолжу движение, то из-за снежной обстановки на Саланге к 15 февраля войска к Термезу не выйдут. Трижды собиралась Комиссия Политбюро по Афганистану во главе с министром иностранных дел Э. Шеварднадзе по одному и тому же вопросу: как быть? Режим Наджибуллы просил помощи и защиты и, по всем прогнозам, мог продержаться от силы около суток. Афганская армия начала разбегаться, само правительство переместилось на аэродром, поближе к самолетам. Один из лидеров оппозиции, Ахмад Шах, даже назначил на 16 февраля прием иностранных послов в Кабуле уже в качестве главы государства и правительства. Неужели тогда все зря? - Назовите минимальное количество войск, которое мы сможем оставить в Афганистане, - спрашивали представителей Генерального штаба. - Как оставить? Ведь мы заявили о полном выводе. - Вас просят назвать минимальную цифру. Десять, двадцать, тридцать тысяч. Сколько? - Двадцать тысяч в какой-то степени будут контролировать ситуацию. Но только вокруг Кабула. - Подумайте, как это сделать. В любом случае это должны быть добровольцы. - Извините, но добровольцы должны подписывать контракт. А офицеры прежде должны уволиться из Советской Армии, чтобы вступить в другую. - Продумайте и этот вариант, он не исключен. Тысячу, тысячу двести рублей в месяц - на эту сумму контракт будут подписывать? - Добровольцы-то найдутся. Но что мы скажем миру? - Эти объяснения оставьте нам, МИДу. Проработайте свои вопросы, чтобы они не застали вас врасплох. - Отчего вы, гражданские, такие кровожадные? - выходя из кабинета на очередной перерыв в заседании, в сердцах бросил один из генералов представителю министерства иностранных дел. А Громов по ту сторону Гиндукуша требовал определенности. У границы с Советским Союзом колонны специально растягивались в гармошку, чтобы показать: сбоев в графике вывода нет, войска находятся в движении. Молчал лишь эфир. - Если мы не выведем войска полностью, нам больше никто в мире не поверит ни в наши благие намерения, ни в перестройку - ни во что. И не надо себя обманывать - ничего мы не сможем объяснить и миру. - Член Политбюро А. Н. Яковлев, до этого практически во всем поддерживавший Шеварднадзе, на этот раз принял сторону военных. И чаша весов стала склоняться к тому, чтобы вывести войска в срок, безоговорочно и полностью. Сам Шеварднадзе, как председатель Комиссии, вылетел в Афганистан, чтобы прояснить ситуацию на месте. - Что Ахмад Шах? - спросил он у командования 40-й армии после доклада по общей обстановке. - Держит Саланг. - А мы? - Мы ниже. На самые высокие вершины первым сел он. - А почему не мы? Громов оставил вопрос министра без ответа: слишком разные это задачи - выводить войска и одновременно занимать господствующие вершины, Да еще без потерь. Тут или - или. Однако, поняв озабоченность Шеварднадзе, пояснил: - Я передал ему несколько писем. Предварительная договоренность такова: мы не трогаем его, он пропускает нас. - И вы поверили ему на слово? - удивился министр. Мог ли верить Громов Ахмад Шаху - этому влиятельнейшему и достаточно сильному полевому командиру? Имел ли право идти по острию бритвы? Полевой командир был непредсказуем, но если делать расклад всей ситуации - а Громов к этому времени служил в Афганистане по третьему сроку, - Ахмад Шаху крайне выгодно, чтобы шурави ушли спокойно, не тронув его. В этом случае он оставался единственной реальной силой в Афганистане, способной вести борьбу с нынешним режимом. Если же советское командование, обеспечивая безопасность вывода, обрушит на него удары авиации и артиллерии, станут неизбежны потери, и потери значительные. И тогда на первые роли выйдут другие - Гульбеддин, Раббани, то есть те лидеры оппозиции, которые всю афганскую войну просидели в Пакистане. Отдавать такой шанс хоть и единоверцам, но полностью продавшимся Западу и Штатам, Ахмад Шах не хотел. (Шурави - Советские) Находились козыри и для Советского Союза, если бы вдруг власть Наджибуллы пала после вывода ОКСВ. Те же Гульбеддин, Раббани, Наби и другие смотрели только на США и Запад. Ахмад Шах в конечном итоге не отвергал сотрудничества в будущем и с Советским Союзом. Так что из двух зол надо было выбирать меньшее. Однако, косвенно возвышая прозападных "духов", Шеварднадзе приказал тем не менее подготовить и нанести удар по отрядам полевого командира. Отметая все расчеты и прогнозы на будущее. Пусть сегодня нормально выйдут войска, а завтра... И впервые за афганскую войну наши летчики не заботились о точности бомбометания, выпуская ракеты, снаряды, бомбы на пустые склоны гор: даже они понимали, что нельзя, уходя, проливать новую кровь. И смолчал командарм Громов, глядя на результаты таких ударов. И Ахмад Шах тоже оценил это, и воистину вывод войск прошел без боевых действий. Ну а тогда, "ударив" по противнику и доложив в Москву о выполнении приказа, Громов получит наконец команду продолжить движение на север. И приведет свою 40-ю армию практически без потерь к родному порогу. И сам выйдет последним в лучших традициях русского офицерства - только когда за его спиной не останется ни одного человека, кому бы угрожала опасность, он переступит черту, отделяющую войну от мира. Родина встречала своих сыновей. Громова же, выведшего тысячи парней к матерям, женам, невестам, - его самого не должен был встречать никто. Отец погиб в 43-м на Курской дуге, сразу после войны умерла мать. Жестоким, подлым ударом судьбы стала гибель в авиационной катастрофе жены. Лишь два сына, Максим да совсем малый Андрейка, жили в Саратове у дедушки и бабушки, родителей жены. Шел Громов, последний наш солдат на афганской земле, самый молодой генерал-лейтенант в Вооруженных Силах, Герой Советского Союза, шел просто домой. И вдруг... - Папа! Под пулями ходил, снарядами обстреливался, а здесь вздрогнул. - Максимка. Сынок! Спасибо саратовским телевизионщикам: вылетая на съемки фильма о выводе войск, они включили в группу и четырнадцатилетнего сына командарма. И пусть у них была своя профессиональная цель - заснять встречу отца и сына, но мир, не отрывавшийся в то время от телевизоров, увидел, как вздрогнул невозмутимый, железный Громов, как проявил свою, наверное, первую нерешительность: обнять ему сына или сначала доложить о выполнении приказа Родины. И Родина ему простила, когда он обнял сына. И именно в этот миг до всех дошло - война кончилась... Хотя, ради исторической правды, последними с афганской земли, получив сообщение о выходе "Первого", переправились пограничные отряды, которые обеспечивали безопасность и моста Дружбы, и самого Громова, и празднества встречи. А вышли тихо, без фанфар, поздравлений и приветствий, подарков и наград, скромно - как с работы. Хотя так оно и было: они вышли и стали погранзаставами по Амударье. Вообще-то пограничники - особый разговор в афганской теме. Долгие годы даже не упоминалось, что они тоже прошли через эту войну, что и у них есть свои Герои Советского Союза, свои погибшие и раненые. Еще в 1981 году афганцы обратились к Советскому правительству: пусть ваши пограничники охраняют границу и с нашей стороны. Это высвободит афганские части для борьбы с бандами и в какой-то степени обеспечит мир и спокойствие в северной, пограничной зоне. К этому времени участились переходы душманов нашей границы, попытки захвата наших пограничников и мирных жителей, особенно пастухов. В Москве лежали письма руководителей среднеазиатских республик с просьбой навести порядок. И в марте 1982 года мотоманевренные группы погранвойск стали в основных узловых точках северной зоны ДРА. Первое, что попробовали сделать, - это организовать приграничную торговлю между двумя странами. Не по их вине задуманное не получилось. Но уважительное отношение к местному населению осталось главенствующим в поведении пограничников, что и позволило им сдать при выводе самую нетравмированную войной зону. 514 пограничников погибло на этой войне. Но ни один из них не сдался в плен, ни один не попал в руки душманов даже раненным, ни один погибший не остался лежать на той стороне после вывода войск. Ни один пограничник, который должен был уволиться осенью в запас, не уехал домой, пока не дождался сигнала, что Громов вышел. И последний, "прощальный" Герой Советского Союза на этой войне именно пограничник-вертолетчик. Но все это будет потом, далеко потом. И это будет уже другая история. Важнее же понять, почему эта история случилась так, а не иначе. Для этого надо заглянуть в семидесятые годы, когда все для нас только начиналось. Глава 1 РАЙВОЕНКОМ ЧЕРДАНЦЕВ. - "ИНСПЕКТОРСКИЙ" ФАКТ МОСКВЫ. - СОНЬКА ГРАЧ И АННУШКА ВДОВИНА. - ГДЕ СТОЯТЬ НА КУХНЕ, ЕСЛИ ПОПАЛ ТУДА. - ДУБЧЕК И АФГАНИСТАН. - "ЕСЛИ ЖЕ РЕВОЛЮЦИЯ ПОБЕДИТ..." 28 апреля 1978 года. Суземка. Ко всему, кажется, можно привыкнуть в России, но только не к ее дорогам. Вдрызг исколошмаченные, истерзанные, прорезанные колеями, как окопами, залитые в низинах водой - такие они со времен царя Гороха по весне и осени. Горе кому умирать или рождаться в эту пору: до больницы аль станции ни доплыть, ни доехать, ни доползти. Можно, конечно, рискнуть: сцепить цугом два-три трактора, за ними на прицепе тележку и - спаси и сохрани, Господи, - в путь. Но дело это и впрямь настолько рисковое, что застрять всему этому цугу и простоять до лета - коту труднее чихнуть на печке. Идут, конечно, иногда и на такое, но это если только нужда подопрет своего брата механизатора или председатель пообещает закрыть ходку тремя нарядами. Гарантии, конечно, опять никакой, что на первой же из колдобин роженица не разрешится, а душа отходящего не плюнет на все эти земные мытарства и не улетит - какое там по погоде? - на серое, придавившее землю небо. Нет счастья на деревенских большаках и зимой, особенно снежной. Пробить дорогу в заметах все теми же малосильными деревенскими тракторами - пустая затея, только топливо жечь да моторы рвать. Могла бы быть надежда на лошадку с дровнями, как в старые добрые времена, да только повсеместно нет сейчас в деревнях лошадок. Вывели за ненадобностью. А если где и остались - то ли по нерасторопности, то ли, наоборот, мужицкой мудрости местного начальства, - денно и нощно они заняты на подвозе корма от заснеженных скирд в поле до фермы: планы по молоку и мясу для председателя страшнее смертей и рождений. Поэтому и подгадывают в русских деревнях рожать, умирать, болеть, ездить в гости, справлять свадьбы летом - не по нужде, а по хорошей погоде и дороге. С нетерпением ждал этого времени и майор Черданцев. Назначенный в родной район военкомом аккурат под начало половодья, он тем не менее поначалу не утерпел, собрался съездить в свое село без промедления. Водитель "уазика" ушел на пенсию вместе с прежним военкомом, и Михаил Андреевич сел за руль сам. Сам потом и бегал в "Сельхозтехнику" за трактором вытаскивать завязший по дверцы "уазик". Благо, дорога кончилась сразу за крайними домами райцентра и далеко не отъехал. Подсохло лишь к концу апреля, и майор наметил поездку к себе в Сошнево на конец недели, пятницу 28-го числа. С утра чувствовал волнение, был возбужден и тем не менее ничего не мог поделать с собой. Да и подумать - последний раз был он в родных краях почти двадцать лет назад. Когда год за годом идет - оно вроде и незаметно, а когда оглянешься разом на все прошедшее - и жизнь, оказывается, почти прожита. Одно оправдывало: перевез мать перед смертью к себе на Дальний Восток, там и похоронил. Правда, заикнулась она однажды о могилке в родной земле - мол, должен человек лежать там, где осталась его пуповина, но потом вслух порассуждала, каких мытарств будет стоить эта переправка через всю страну, и смирилась, пожалела и сына, и себя, уже мертвую. Может, все-таки и решился бы Черданцев на эту дальнюю дорогу, да подоспел Карибский кризис, привязал офицеров-разведчиков к штатным местам по боевому расчету покрепче материнских просьб и сыновних обязательств. До сих пор напряжение того, можно сказать, предвоенного времени он, например, отмечает, фиксирует в памяти по церковным срокам - девятому и сороковому дню. Так что близких могил в родном селе не оказалось, дальние родственники со временем стали еще дальше, товарищей разбросало по стране - куда ехать после службы? - Куда поедете, Михаил Андреевич, после увольнения в запас? - задали, однако, вопрос другие - проверявшие их часть кадровики из Москвы. - Слушай, Мария, а не махнуть ли нам на старости лет в родные края? - задумался он за ужином. Жена замерла у плиты, потом обтерла руки подоткнутым за фартук полотенцем, села на стул напротив. Увидев, что муж не шутит, облегченно сказала давно выношенное: - Поедем, Миша. И, то ли кадровики попались человечные, то ли им ради "инспекторского" факта в своей командировке нужна была такая "жертва", то ли им просто понравился прощальный ужин, которым заправлял как раз без пяти минут пенсионер Черданцев, а может, в небесных созвездиях получилось удачное сочетание, но уже через полгода собирал майор Черданцев чемоданы. Да не на пенсию, а военкомом в свою родную Суземку. Сказка, небыль - а случилось. - Это за все наши мытарства по "точкам", - смиренно радовалась жена. - Что-то другим таким же "мытарикам" не повезло. Вот тогда Мария и добавила к везению еще и небо: - Видимо, легли удачно звезды. "Какие к черту звезды, - усмехнулся Михаил Андреевич. - Если они что и сделают, то уж, конечно, не небесные, а обыкновенные металлические, которые на полковничьих погонах". Сделали. И едет райвоенкомом Черданцев мимо переливающихся изумрудом озимых - с одной стороны, и ровных, загибающих за бугор высаженных грядок то ли свеклы, то ли картошки - с другой. Едет в родную деревню, едет не к кому-то конкретно, а к себе предвоенному. К месту, где стояла их изба, к озеру посреди села, к школе, пожарищу... "Ты смотри-ка, - удивился майор, - пожарище вспомнилось. Ни разу за службу не всплывало в памяти, а тут как будто каждый день на слуху было". Пожарище... Место деревенских сходок, детских игр, пасхальных боев крашеными яйцами. Здесь же делили и привозимое с луга сено. Два-три мужика разносили его по кругу в каждую копну, стоявшие рядом бдительно глядели, чтобы копны были ровные. Когда все разнесут, ширину копенок обмерят шагами, высоту - навильником, и начинается дележ: с закрытыми глазами, по совести и удаче. Получившие свой пай тут же рассаживали вокруг копны ребятишек и принимались доказывать, что именно в их копну не доложили последний раз навильник сена. И что кривая она, и бок один у нее худой, и середка не забита, и макушка срезана. Доходило и до драк, и до заявлений в сельсовет, но начальство просто мудро тянуло время до вечера: все равно на ночь никто свое сено не оставит, перетаскает вязанками в подворье. "Надо же, не забыл", - вновь подивился Михаил Андреевич, представив и горластых деревенских женщин, и праздничное настроение ребят, затевающих прятки среди копен, и довольных отца с матерью, долго не выходящих из сарая, счастливо, с удовольствием спорящих, сколько пудов получено: семь или восемь. Переходили на вязанки, потом на навильники - приятно считать то, что уже на сеновале. А осталось ли пожарище? Может, уже и застроили, место-то приглядное, почти в центре села. До пожара в тридцать девятом там стояло пять хат... "Уазик" шел ходко по накатанной обочь озимого поля новой дороге: старая, разбитая, лежала, как в руинах, рядом, дожидаясь бульдозера, который сровняет застывшую грязь до следующих дождей. Уже стали узнаваться родные места. Слева промелькнул лог, где пасли деревенских коров, а вот и перекресток с екатерининской дорогой. По рассказам, давным-давно ехала по этим местам царица, а перед ее каретой мостили каменную дорогу. Хорошая была дорога, на века и тысячелетия, но потребовались куда-то камни во время войны, и Михаил Андреевич сам выдалбливал, выколупывал ломом гладкую, теплую на солнце брусчатку. А вон уже и грушенка - ты смотри-ка, еще цела, Сколько же ей лет? В детстве "дойти до грушенки" - все равно, что почувствовать себя большим. "Дальше грушенки не ходи", - наказывала в то же время мать, когда собирались, например, за щавелем. Там уже считалась чужая земля. Так что грушенка - это и близко, и далеко одновременно, Но жива, стоит, разлапистая и низкорослая. Здравствуй. У дерева кто-то зашевелился, и Черданцев разглядел женщину, торопливо собиравшую сумку. Еще одно воспоминание, тут же мгновенно вспыхнувшее, - у грушенки в самом деле всегда отдыхали последний раз перед селом. Как все вечно в этой жизни! А если бы он не приехал сюда дослуживать, неужели никогда не вспомнил бы пожарища, лог, эту грушенку? Он стал притормаживать машину, подъезжать к замершей у дороги женщине медленно, вглядываясь в ее морщинистое, коричневое от загара лицо - у деревенских загар зимой не сходит, он просто становится цветом кожи. Пытался узнать. Тем более что мелькнуло что-то знакомое, и даже очень знакомое. Ну же, ну... - О-о, военный? Довезешь меня, военный? - пошла женщина навстречу остановившейся машине, и это протяжное "о-о", вскинутая рука сразу выдали в ней Соньку Грач. Ну конечно же, это она, Сонька! - Ба-атеньки, никак Мишка? - остановилась и она, вглядываясь в вышедшего из "уазика" майора. Всплеснула руками: - Точно, он. Миш, ты? - все же с долей сомнения переспросила она. - Я, Соня. - Здравствуй. - Она медленно подошла, некоторое время рассматривала его, а потом в глазах мелькнули такие знакомые Михаилу Андреевичу бесенята: - Здравствуй, кучерявый, - повторила она с улыбкой, сняла у него с головы фуражку. - О-о, а где шевелюру-то свою оставил? - В армии. Ракеты. - А-а... - Сонька повертела в руках фуражку, надела себе поверх платка, подошла к зеркальцу, посмотрелась. Вздохнула, оперлась о капот машины: - Вот и жизнь прошла, Миша. Два раза встретились - и нет жизни. Смешно. - Да ладно тебе, - дотронулся Черданцев до Сонькиного плеча, дотронулся просто так, но оба замерли: тогда, давно-давно, в сорок первом, он дотрагивался при встречах точно так же, и точно так же Соня замирала... - Помнишь, что ль, все? - Соня отвернулась, стала смотреть на грушенку. - А что ж не помнить? - Да пацан вроде был. - Но ведь, кажется, не... - начал Черданцев и тут нее оборвал себя: пошлость не имеет возраста или сроков давности. Соня, кажется, тоже поняла его, по крайней мере благодарно провела шершавой ладонью по его руке. И, странное дело, Михаил Андреевич почувствовал в себе волнение, словно перед ним стояла не морщинистая, сухонькая старушка, а все та же двадцатилетняя Сонька, Соня Грач, его первая женщина... - А я из Зерново иду, годовщина свекрови, сходила на могилку, помянула, - начала опять Сонька. Она не умела молчать, могла говорить ночи напролет, избавляя и его от первых смущений. - Иду, чувствую, от ног отстала, села передохнуть, а тут военный едет... Знаешь, у меня самогоночка есть, слеза чистая. Давай выпьем? - И, не дожидаясь согласия, не оглядываясь, пошла обратно к грушенке. Когда Михаил Андреевич, заглушив машину, подошел к ней, на подстеленной вместо скатерти сумке и обрывке газеты лежали яички, сало, хлеб, луковица. В граненом стакане успокаивалась у стенок плеснутая из бутылки самогонка. - Я немного, - кивнул на "уазик" Черданцев, становясь на колени перед едой. Поднял стакан: - Ну что, Соня. Не ожидал, честно говоря, я тебя вот так сразу увидеть. Но - за тебя. Отпил глоток. Мгновение, не отрывая стакана от губ, подумал и решился: опрокинул "слезу" до конца. - О-о, уважил, - улыбнулась Соня. - Спасибо. Сивушная горечь в горле постепенно опадала и превращалась в тепло в груди. В голове то ли затуманилось, то ли просветлело - поди разберись в том мгновении, когда наступает опьянение. - Когда я приезжал последний раз в деревню, тебя не было здесь, - устраиваясь поудобнее, проговорил Черданцев. Желая сделать Соне приятное, добавил: - Я спрашивал, говорили, где-то в Узбекистане жила. Он угадал: Соня улыбнулась. Еле заметно, для себя, но улыбнулась. - Жила. В Ташкенте. У меня и сын оттуда, че-ерненький. О-о, чистый узбек. Его и в селе дразнят узбеком... Ну а мне нальешь или самой за собой ухаживать? Аль не кавалер? - Извини, - потянулся к бутылке Михаил Андреевич. Стекло в ней было темное, и плеснулось почти полстакана. Думал, Соня запротестует, но она взяла самогонку, поглядела на него, покачала головой своим мыслям и без слов выпила. Не спеша отломила хлеба, понюхала его, закусила. "Неужели пьет?" - подумал майор. - Когда немцы подошли к селу, - продолжила Соня, - я вместе с беженцами в Москву подалась. А уж оттуда в Узбекистан. Сначала помыкалась, потом прижилась - хороший край, тепло и с голоду не помрешь. А вернулась все равно обратно. - Я вот тоже обратно, - поддержал Михаил Андреевич. - Райвоенкомом. - О-о, а что ж молчал-то? - выпрямилась Сонька. - Значит, по блату моего Юрку в хорошее место служить отправишь. Отправишь? Да ты ешь, ешь, не оставляй ничего, а то невеста рябая будет. - Какие теперь невесты. Невесты теперь сыновьям. Сколько твоему-то? - Осенью восемнадцать и стукнет. Двоим на селе - моему да Сашке Аннушки Вдовиной. Рука Черданцева замерла над луковицей, и Сонька, видимо ожидавшая чего-то подобного, усмехнулась: - Ну и жук же ты был, Мишка. Я ведь знала, что ты после меня к Аннушке бежал. В груди у майора начало опять гореть, но теперь уже не от самогонки, а от стыда. И чтобы перебить это жжение, снять краску, залившую лицо, он сам потянулся к бутылке. Соня опять выпила, стала чистить яйцо, но раздавила его, уронила, и Михаил Андреевич решил, что больше не стоит наливать. Да и себе тоже. - Но я не в обиде на тебя была, не думай, - раздумчиво проговорила Соня. Взяла лежавшую рядом фуражку, поиграла солнечным зайчиком на лакированном козырьке. - Ни на тебя, ни на Аннушку. Просто время случилось нам такое. - А Анна-то... как? - переборов смущение - а что смущаться, раз все знает, - спросил Черданцев. - Муж ее вернулся, ты, наверное, знаешь, весь покалеченный. Двоих деток успели родить - и отвезли на погост. Ее младший-то, Сашка, с моим Юркой не разлей вода, дружатся. Ты их вместе в армию-то и забери. А Аня... ты же знаешь, что колхоз красоты и здоровья не прибавляет. Она хоть и моложе меня, а боюсь, что и не узнаешь... О-о, на девятой версте вспомнила, - хлопнула себя по ноге Сонька. - Мне же давеча брови свербило, я еще и думала, что за путник встретится и с кем кланяться буду. Вот и сбылось... Ну что, поедем? - Знаешь, - вдруг неожиданно решил Черданцев