шкент, стал с завистью думать о людях, которые могут выйти из душных помещений, посидеть у арыка с пиалой. Сам же от темна до темна изучал личные дела офицеров, а когда чувствовал, что в глазах начинает рябить, что прочитанное уже не воспринимается, уезжал в свою бывшую бригаду, куда потоком шли кандидаты в "мусульманский" батальон. Там уже рождались и крутились вокруг всего этого самые необыкновенные слухи и домыслы, а когда пришел приказ выселить в пользу "мусульман" из казарм в палатки спецназовцев - спецназовцев, выше которых, казалось, никого уже нет! - все стали сходиться на одном: готовятся советские камикадзе. - Скоро бары построят, обещали даже девочек иногда привозить, - поддерживали свой имидж сами ничего не знающие кандидаты. Но слишком любопытных и разговорчивых особый отдел тут же отправлял по старым местам службы. Колесов же отсеивал тех, кто прослужил более полутора лет и больше думал о дембеле, чем о службе, кто не имел спортивных разрядов, не состоял в комсомоле. Оставленных вновь просеивал и оставлял уже тех, кто имел несколько спортивных разрядов (не по шашкам и шахматам, естественно), кто умел прыгать с парашютом, хорошо говорил по-русски, не имел родственников за границей и тому подобное. Выбирать было из кого, а когда подослали программу подготовки батальона, Колесов немного определился в главном: для чего. Среди тестов, которые предлагались солдатам уже на первых занятиях, прослеживалась, или, как пишут в газетах, проходила красной нитью, мысль о возможных ранениях и даже гибели во время боевых действий. - Отряд попал в засаду. Ранен пулеметчик, его жизнь зависит от того, перевяжут ли ему рану. Вы станете делать перевязку или продолжите стрельбу? Санинструкторы обязаны были уметь водить технику, связисты - стрелять из гранатомета. Словом, создавался двойной штат специалистов, в результате чего батальон практически в два раза увеличивал свои возможности. БТР, БМД прислали новенькие, только после обкатки, а командиры рот - рот, а не батальона, могли требовать для своих занятий любое количество боеприпасов и моторесурсов. В свое время Колесов сам, будучи комбригом, не имел, например, права менять упражнения по вождению, теперь же офицеры выдумывали такое, что только вверх колесами не ездили. И не потому, что не разрешалось - ради Бога, а просто не могли заставить машины двигаться таким образом. Да и сами солдаты словно с цепи сорвались: как же, официально разрешили нарушать все правила и режимы. В охотку водили технику ночью в колонне то без габаритных огней, то без показаний приборов. Гранатометчики стреляли на дальность, на время, на шумы сквозь дым, на минимальные расстояния. Нашивали на форму новые карманы, а для удобства и быстроты в стрельбе из автомата связывали крест-накрест изолентой магазины. Короче, чем невероятнее, сложнее и опаснее выдумывались ситуации, тем было лучше. Когда в армии было такое? (БТР, БМД - Бронетранспортеры и боевые машины десанта.) - Рестораны и девочек оставляем тем, кто не способен воевать по уму, - появилась новая тональность в разговорах "мусульман" со спецназовцами. - Например, вам. Нас-то натаскивают не погибать, а выполнять боевую задачу. Все вроде с формированием и началом тренировок шло неплохо, и единственное, что смущало пока Колесова, - никак не могли подобрать комбата. Начштаба был, ротные как на подбор, замполиты, техники уже крутились, а того, кто получит приказ и будет отвечать за его выполнение, все не находилось. Василий Васильевич вновь и вновь перебирал личные дела, ворошил память на бывших сослуживцев и однажды остановился на Халбаеве - своем бывшем инструкторе по воздушно-десантной подготовке бригады. И что привлекло в характере Хабиба Таджибаевича в первую очередь - это его выдержка и спокойствие. На первый взгляд, даже излишнее спокойствие, но если реально смотреть на вещи, то в той ситуации, в которой может оказаться батальон, самое основное - это как раз не пороть горячку, не наломать дров. К тому же при тех же боевых качествах и возможностях, которые предписывалось наработать батальону, про рассудительность и выдержку как-то забыли. И хорошо уже то, что об этом вспомнилось, подумалось в связи с Халбаевым. А если все-таки удастся соединить флегматичность Хабиба и пламень "мусульманскою" батальона? Может, как раз и получится тот сплав, который необходим начальнику ГРУ? Вернее, тому, кто приказал ему подготовить такой батальон? Посоветовавшись со своим помощником майором Швецом, Василий Васильевич позвонил Ивашутину: на курсах "Выстрел" проходит переподготовку капитан Халбаев Хабиб Таджибаевич, может быть рассмотрен на должность командира "мусульманского" батальона. Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану): "9 мая 1979 г., Э 3626/1 и 2. Из посольства США в Кабуле. Госсекретарю. Вашингтон. Немедленно. Конфиденциально. Тема: Роль СССР в Афганистане в настоящее время. На Э 113474 из госдепа. 1. (Ограниченное служебное пользование.) За последние несколько недель советское присутствие в Афганистане заметно усилилось, но оно еще не достигло того преувеличенного уровня, о котором часто сообщается в мировой прессе... 2. (Секретно.) Учитывая, что избранные места этого доклада будут использованы департаментом для ответов на публичные запросы и запросы конгресса (как об этом говорилось в поступившем указании), посольство представляет такой материал о советском вовлечении в афганские дела, публикация которого не нанесет серьезного ущерба нашим операциям и не раскроет наших источников... 8. (Ограниченное служебное пользование.) Наиболее важный вопрос заключается в следующем: можем ли мы ожидать, что советские боевые части примут участие в афганском конфликте? Мы можем только сказать, что такую возможность нельзя исключать. Статья 4 нового афгано-советского Договора о дружбе от 5 декабря 1978 года гласит, что обе стороны "будут консультироваться друг с другом и принимать по согласованию необходимые меры к обеспечению безопасности, независимости, территориальной целостности обеих стран". Статья заканчивается: "В интересах укрепления обороноспособности высоких договаривающихся сторон они продолжат развитие сотрудничества на основе соответствующих документов, заключенных между ними". 9. (Ограниченное официальное использование)... Как представляется, эти формулировки позволяют Советским Вооруженным Силам вступить в Афганистан в любое время, но также содержат достаточно туманных мест, которые дают Советам возможность игнорировать призыв "Хальк" о помощи... 11. (Ограниченное официальное использование.) Почему СССР может решиться на интервенцию? Афганистан, в отличие от Анголы, Эфиопии и Йемена, граничит с Советским Союзом. Эта неспокойная страна примыкает к нескольким уязвимым мусульманским среднеазиатским республикам СССР. Понятно, что Москва обеспокоена возможностью приближения к своей южной границе сплошной полосы консервативных исламских государств от Ирана до Пакистана. И такая ситуация может возникнуть, если союз во главе с "братьями-мусульманами" когда-либо свергнет халькистский режим. СССР пошел также на колоссальные политические, престижные, экономические, стратегические и военные вложения в халькистский Афганистан. Москва вряд ли позволит, чтобы все это пропало, не предприняв усилий для их сохранения. Амстутц". 23 мая 1979 года. Москва. Кому еще надо доказывать, что одна-единственная случайность способна перевернуть с ног на голову мириады закономерностей, или, собственно, всю жизнь. Богачу стать бедным, женатому - холостым, здоровому - больным или все наоборот - все это может быть хоть завтра, а хоть и сегодня. Неисповедимы не только пути Господни, но и каждого из нас. Капитан Халбаев ни о чем подобном, конечно, не подумал, когда его вызвали с занятий, и дежурный по курсам сообщил: - Слушай, Хабиб, тебя на беседу в ГРУ вызывают. Что, в разведчики записался? - Да нет, - удивился вызову Халбаев, но тут же вспомнил: - Да там же сейчас мой бывший комбриг служит. Наверное, просто встретиться хочет. - А-а, тогда ладно, а то разведут агентуру под боком, и знать не будешь. Давай езжай, пропуск заказан. - Как добраться-то, я Москву практически не знаю. Это верно, ближняя к столице точка в его службе - Ташкент. Туркестанский округ исколесил, облазал за десять лет офицерства вдоль и поперек, а вот столицу Родины посетить все недосуг было. А год назад - хорошо, плохо ли, но его должность в бригаде спецназа сократили, а его, как освободившуюся "штатную единицу", послали на военную кафедру пединститута в Чарджоу. Казалось бы, радуйся покою и почти гражданской жизни, но через месяц уже Хабиб взмолился в рапорте: куда угодно и кем угодно, но - в строй! - Опять под ремень и в сапоги? - удивились новые коллеги. - Да. - Пыль глотать? - Да. Ничего больше не спросили, но ясно, о чем подумали. Ну и Бог с ними, что объяснять, если в воинской службе они увидели только ремень да сапоги. А тут аккурат подошла в округ разнарядка - есть место на курсах переподготовки офицеров "Выстрел". Предложили, согласился, вот так и оказался в первый раз от Москвы на расстоянии проезда электричкой. А вскоре и бывший комбриг, Василий Васильевич Колесов, объявился, позвонил накануне Первомая, передал привет, поинтересовался житьем-бытьем. - Что, в ВДВ вернуться хочешь? - уловив грустные нотки в этом месте разговора, спросил Василий Васильевич. - Только в ВДВ. (Подразделения спецназа в то время организационно в ВДВ не входили, но спецназовцы с самого начала считали себя десантниками.) - А если предложат в ТуркВО, поедешь? (Туркестанский военный округ.) - ТуркВО боятся только те, кто там не служил. - Семья как, дочери? - увел разговор в сторону Колесов, но вопрос про ВДВ Хабиб запомнил четко. Может, как-то поможет? Не в Москву ведь просится на охрану Генштаба - в пески и горы. Не может же быть, чтобы и туда конкурс был, ведь кроме личного удовлетворения, ни льгот, ни пособий, ни условий. Скорее всего сегодняшний вызов уже кое-что прояснит. По крайней мере Хабибу хотелось в это верить. А вернуться в свои войска было бы просто здорово. Попробуй того же учителя физики заставить с любовью и уважением преподавать биологию или обществоведение - горе и ему, и ученикам. Так и спецназовцам - элите Советской Армии, десятки раз твердить одно и то же про автомат Калашникова будущим Ломоносовым (не меньше!), которые к тому же совершенно не желают этого знать. Тут уже не насмешка, а издевательство. Тут уж лучше вообще погоны снять, не позориться. ...Москва вокзальная предстала солнечной, крикливой, суетящейся. Мгновенно выделив среди всей толпы в нем приезжего, подвернулись две молоденькие цыганки, задергали, зашептали про судьбу, больно задел тележкой носильщик, торопящийся к группе иностранцев, и Халбаев быстро спрятался от этого мельтешения в подземку метро. Поплутал там немного, но без расспросов доехал до нужной станции, поднялся наверх. И вздохнул полной грудью. Этот уголок столицы был тихим и спокойным. И очень зеленым. Хабиб даже и представить себе не мог, что в Москве может расти столько деревьев и кустарников. За что Россию можно любить - это как раз за ее зелень. Иметь такие леса, столько зеленого моря - для него, выросшего среди гор и хлопка, это казалось истинным чудом, которого ну не может быть в таком огромном количестве. Нет, он не променял бы свое солнце и свое небо на российские перелески, этого не возникало и в мыслях, но позавидовать людям, живущим в Подмосковье, можно было и десять, и сотню раз. Нужный адрес нашел быстро, дольше проверяли на КПП документы, созванивались, что-то уточняли. Наконец выдали пропуск. Номер кабинета Василия Васильевича был написан прямо в нем, и Халбаев, постучав, с улыбкой открыл дверь. Однако за столом сидел незнакомый полковник. - Извините, - удивился Халбаев и посмотрел на пропуск: нет, он не ошибся. - Товарищ Халбаев? - спросил тем временем полковник, не давая ему уйти. - Так точно. - Проходите, садитесь. Значит, не в гости Василий Васильевич звал. Похоже, что даже и не он приглашал... - Что можете, товарищ Халбаев, в военных науках? Что он может? Стрелять из всего, что стреляет, водить то, что ездит. В спецназе ведь был, а там с этим строго. Работать на средствах связи, картах, может и по альпинизму... - Как сходитесь с людьми? - В батальоне проблем вроде с этим не было, вот только в институте... - Нам институт - не показатель. Знаете что? Я вам дам сейчас одну инструкцию, вы внимательно прочтете ее и... - полковник посмотрел на часы, - через полтора часа выскажете мне по ней свои соображения. Пойдемте, я провожу вас в свободную комнату. Передав там скрепленные листочки, вставил в дверь ключ: - Я закрою вас, чтобы не мешали. "На три листочка - полтора часа? - удивился скорее не сверхсекретности, хотя какая сверхсекретность, подумаешь, закрыли на ключ, это элементарное уважение к работе с документами, а отпущенному на изучение бумаг времени подивился Халбаев. - Серьезно работают. Хотя бы Василь Васильевич появился, объяснил что к чему". Оглянувшись на закрытую дверь, снял китель, удобно уселся на стуле и только после этого подвинул к себе листочки. Пробежал глазами текст первый раз, прочел второй, начал вчитываться в третий. Встал, прошелся по кабинету. Подошел к окну. Прямо перед ним лениво шевелили плечиками лоснящиеся на солнце листочки липы. За забором, на тротуаре, бабушка пыталась тащить за руку внука, а он старался ударить, не пропустить ни одной белой головки одуванчиков на газоне. Как все тихо и мирно в Москве... Посмотрел на инструкцию издали. Для борьбы с бандами, переходящими границу (когда, где?), создается специальный отряд. Судя по масштабам задач, в пределах батальона, который в своей деятельности руководствуется... подчиняется... обеспечивает... Если его вызвали сюда и дали инструкцию, то, надо думать, его рассматривают на должность начальника штаба или даже командира этого отряда. Но это уже детали, главное - есть возможность вернуться в строй. Да и дело у отряда вроде бы стоящее... - Что можете сказать? - Дверь кабинета отворилась ровно через полтора часа - в ГРУ, видимо, серьезно относились не только к документам, но и ко времени, и Халбаев увидел устремленный на себя острый, проницательный взгляд полковника. Хабиб выдержал взгляд. - Эта инструкция наполнится содержанием только тогда, когда будет известна штатная структура отряда. Сейчас же, не зная его тех же огневых возможностей, судить об эффективности ведения действий сложно. - Так, хорошо. - Полковник несколько оживился, прошел к окну, но, видимо, не заметил ни листьев за стеклом, ни все еще упирающегося мальчугана на тротуаре. Присел на подоконник. - Основное, на мой взгляд, - это подбор людей в отряд, гибкая штатная структура и... определенная самостоятельность командира, который вынужден будет действовать, как я понимаю, очень часто самостоятельно, в отрыве от основных сил... - Добро, - вновь кивнул полковник, выслушав весь доклад. - Сейчас пойдем к генерал-майору...* Единственное пожелание и совет - будьте решительнее. Входите в кабинет и докладывайте без стеснения и смущения. Словом, не так, как ко мне. Нам нужен решительный офицер. (* Нет смысла называть фамилии генералов из ГРУ, потому что в дальнейшем они не будут появляться в романе.) "В отряд", - утвердился в своих догадках Халбаев. А через минуту уже стоял перед генералом. - Почему ушли из спецназа? Изучили инструкцию? Если доверим батальон, справитесь? Пять минут разговора - и... - На беседу к генерал-полковнику... "Ну и занесло меня", - думал Халбаев, поминутно одергивая китель - военные, чтобы сосредоточиться перед встречей с начальством, почему-то всегда одергивают китель. "Быть капитаном и ходить по генерал-полковникам - слишком большая честь. Или слишком важное задание", - подумал уже серьезно. Однако и это посещение не стало пределом. Еще через некоторое время полковник вел вконец ошалевшего капитана к начальнику Главного разведуправления генералу армии Ивашутину. Генерал армии оказался совершенно седым и небольшого росточка. Он поднялся навстречу из огромного кресла в огромном кабинете, и, чтобы не причинить ему боль, Халбаев осторожно, легонько пожал его руку. Однако в ответ получил такое резкое и сильное рукопожатие, что вновь мигом подобрался, вспомнил, где находится. - Я посмотрел ваше личное дело и послушал товарищей, которые вас хорошо знают и рекомендуют на должность командира. - Начальник ГРУ вернулся в свое кресло, вновь показался маленьким, но Халбаев теперь уже не забывал хватку и силу его рук. - Сначала будете находиться в составе десантной бригады, потом, когда освоитесь и сформируетесь, начнете заниматься самостоятельно. Когда у вас выходит звание? - Через полгода. Вспомнив наставление полковника быть решительнее, Халбаев откашлялся: - Это если считать по-старому. (В 1979 году были сокращены сроки в получении воинских званий. Так, старшим лейтенантом теперь становились не через три, а через два года, майором - через три вместо четырех.) - Запишите номер удостоверения, - отдал распоряжение генерал армии, и рядом с капитаном вырос старший прапорщик. Хабиб отдал ему документы, тот сделал в блокноте пометки и поднял взгляд на начальника. - Чтобы в Ташкент, в батальон, он прилетел уже майором. - Есть! "Как Гагарину, - подумал Хабиб. - Курсы заканчиваются через месяц, если к этому времени оформятся документы на звание, то Москва в самом деле может все. Эх, зря не погадал у цыганки. Интересно, что бы она наплела мне". - Ну что же, товарищ Халбаев. Сегодня ночью на рейс в 0.50 вам заказан билет на Ташкент. До свидания. Удачи в службе, - определил ему время и судьбу, без гаданий и денег, генерал армии. Только в самолете Хабиб смог отдышаться и расслабиться после той спешки, с которой он собирался к отлету. Посмотрел в иллюминатор. Двое в штатском, которые сопровождали его с курсов до самого трапа, еще стояли около самолета. "Тоже служба", - пожалел и понял их то ли капитан, то ли уже майор Халбаев и прикрыл глаза: случайность или закономерность то, что с ним сегодня произошло? Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану): "24 мая 1979 г., Э 3083. Из посольства США в Москве. Госсекретарю. Вашингтон. В первую очередь. Секретно. Тема: Афганистан: перспективы советской интервенции. На Э 3626 из Кабула, к Э 8384 из Москвы. 1. (Секретно.) Мы не думаем, что Советский Союз в нынешних условиях считает свои возможности в Афганистане исчерпанными. По нашему мнению, аналогия с советским вторжением в Чехословакию в 1968 году является ошибочной. Мы думаем, что Советы будут продолжать наращивать свою советническую и техническую помощь просоветскому режиму в Кабуле. Часть советского персонала, возможно, оказывается вовлеченной в военные операции. Тем не менее, с учетом сложившихся условий, Москва, видимо, будет избегать брать на свои плечи сколько-нибудь значительную часть борьбы против повстанцев в Афганистане... 6. (Секретно.) Наконец... мы не считаем, что беспокойство о мусульманском населении советских азиатских республик могло бы послужить стимулом для советского руководства избрать интервенционистический курс по отношению к Афганистану. Вся информация, которую мы были в состоянии собрать по этому региону, показывает, что Москва полностью контролирует ситуацию. Во время частных в последние месяцы поездок сотрудников посольства в советскую Среднюю Азию было обнаружено мало признаков недовольства. Среднеазиатские республики под советским руководством достигли значительного социального и экономического прогресса и имеют значительно более высокий жизненный уровень, чем соседние районы Афганистана и Ирана. И если тем не менее в ближайшие месяцы недовольство и выйдет на поверхность, Советы могут рассчитывать на быструю и эффективную его ликвидацию. Тун. Посол США в СССР". Глава 17 ВОЙСКА ДЯДИ ВАСИ. - МАРГЕЛОВСКИЕ "АЗИАТЫ". - БЫТЬ БЫ ВЕРУЮЩИМ. - ВЫБОР - НА ЛОМАКИНА. - "ГОТОВЬТЕСЬ НА 7 ИЮЛЯ". Начало июня 1979 года. Москва. ВДВ - это вообще-то не воздушно-десантные войска. Это даже не Выходные Дни Выбрось, если говорить об офицерах. ВДВ - это Войска Дядя Васи. Имеется в виду их командующий генерал армии Василий Филиппович Маргелов. О нем ходили при жизни и ходит сейчас множество легенд - реальных, додуманных и просто придуманных, которые, в свою очередь, очень даже могли быть. Собственно, за крутой нрав в 1959 году он был снят с этой должности, но через полтора года восстановлен вновь: достойной замены найти так и не удалось. Маргелов создал дух войск, и десантники рвали тельняшки на груди только потому, что они - десантники. Ее, тельняшку, он выпросил у А. А. Гречко вместе с голубым беретом (до событий в Чехословакии береты были малиновые). И однажды в бане, увидев, что у некоторых приглашенных генералов и полковников под рубашками оказались цивильные майки, построил их в предбаннике, вывел тех, кто имел тельняшки, а остальным указал на дверь. Он много курил - только "Беломор", часто держал руки в карманах и сочно ругался матом. О, сколько случаев можно было бы рассказать по этому поводу, хотя все-таки самым страшным ругательством считалась фраза "Румынский бардак". Пошло это с 1944 года, когда при освобождении Румынии в Маргелова выстрелили из-за угла, ранив в щеку, и он, признающий только открытый бой, посчитал это высшим оскорблением. С тех пор, если при проверке какого-нибудь полка он бросал эту фразу, командир в тот же день ложился в госпиталь на увольнение в запас - заслужить прощение было практически невозможно. В кабинете у него стояли пудовые гири, и при назначении на высокие должности он просил кандидатов "побаловаться" с ними. Мог и выпить, но, закрыв тут же за столом на две-три минуты глаза, вставал бодрый. Зато уж если приезжал на парашютные прыжки, то не уходил с вышки до тех пор, пока не приземлится последний солдат. А когда родилась идея десантировать людей внутри боевых машин - технику на парашютах сбрасывали уже давно, теперь хотелось, чтобы после приземления она не стояла "железом" на площадке и не ждала, пока опустятся на своих парашютах экипажи, а сразу шла в бой. Затея, конечно, очень рискованная, ибо десантник, находящийся внутри машины, не имеет возможности влиять на ситуацию: как и где приземлишься - воля случая. Да и нет на технике запасных парашютов. Но зато заманчивая. Словом, идею Маргелов поддержал, а первым посадил в БМД своего сына - майора. И сам закрыл за ним люк. Не будем гадать, что пережил он, когда над площадкой появился самолет с "Кентавром", раскрылась рампа и оттуда начала падать боевая машина. Единственное, что потом он позволил себе, - обнял сына после удачного приземления: ("Кентавр" - позывной сына.) - Не посрамил, молодец! Под более чем двадцатилетним началом Маргелова десантные войска стали одними из самых мобильных в боевой структуре Вооруженных Сил, престижных службой в них, особо почитаемых в народе... Фотография Василия Филипповича в дембельские альбомы шла у солдат по самой высокой цене - за комплект нагрудных знаков. Конкурс в Рязанское воздушно-десантное училище перекрывал цифры ВГИКа и ГИТИСа, а срезавшиеся на экзаменах абитуриенты по два-три месяца, до снегов и морозов, жили в лесах под Рязанью в надежде, что кто-то не выдержит нагрузок и можно будет занять его место. Дух войск витал настолько высоко, что вся остальная Советская Армия зачислялась в разряд "соляры" и "шурупов". Однако шло деление и внутри самих ВДВ. Две дивизии, расположенные на юге, Маргелов не особо жаловал. - Да что вы, азиаты, собой значите. Европу, Европу держать надо. Там у нас "румынский бардак". К этому времени появилась необходимость создания ДШБР - десантно-штурмовых бригад, которые должны были подчиняться не Москве, а, для оперативности и мобильности, непосредственно округам. Проблема встала в другом: где взять сразу столько офицеров-десантников? Со скрипом, но решили расформировать одну дивизию и передать ее по частям в округа. Только какую? Тут-то и всплыли маргеловские "азиаты". Крест Генштаба лег на ферганскую часть. Справедливости ради отметим, что проработки по ее расформированию начались до революции в Афганистане и до смены командующего ВДВ. Генерал-полковник Дмитрий Семенович Сухоруков принял войска за год до событий в Афганистане. Бывший десантный комдив, он исхитрился не поддаться общей эйфории ВДВ: интеллигентный, мягкий, никогда не повышающий голоса, прекрасно разбирающийся в литературе. После калоритнейшей фигуры Маргелова он казался конечно же анахронизмом, чужеродным телом в этих войсках. Чем он кончит, всем было ясно: не сработается, уйдет. Вопрос ставился другой: сколько продержится и с чего начнет? Начал с боевой подготовки. В первые же месяцы командования поднял две дивизии, выбросил в белорусские леса воевать друг с другом. А потом был разбор. - Чему мы учимся, товарищи? Давайте посмотрим на первом же примере: передовой отряд захватывает мост, "противник" отходит на пятнадцать километров. Через какое-то время подтягиваются основные силы десанта, и что начинается? Море огня, рев, крики, мост вдребезги - как же, десантники пришли! А зачем кричать и палить в воздух, если мост уже сутки как наш! Словом, так: повеселились, а теперь будем учиться воевать. Воевать, а не шуметь. Сколько жизней спасло в Афганистане назначение Сухорукова! К чему приучил он: перед тем, как бросаться под пулеметы, надо все же подумать, похитрить, проанализировать. Сочетание маргеловского духа и сухоруковской выучки и создало в народе впечатление того, будто в Афганистане воевали одни десантники. А ведь их там была одна дивизия! Словом, выпало для ВДВ это счастье, солдатское везение - иметь таких командующих. Но тем не менее решение Маргелова пожертвовать ферганской дивизией догнало его преемника через несколько месяцев после вступления в должность. - Ну что, Дмитрий Семенович, все-таки будем урезать вас, решение окончательное. - Огарков, вызвавший его однажды в Генштаб под конец рабочего дня, сказал об этом как о решенном вопросе, и теперь Сухоруков ждал, какую дивизию назовет начальник Генштаба. - Давайте-ка еще раз пройдемся по вашим хозяйствам. - Огарков подошел к карте. Ему, видимо, и самому доставляло мало удовольствия лишаться целой дивизии, да еще на юге, и он, может быть, просто лишний раз хотел проверить свое решение. - Этих и этих, - маршал постучал карандашом внизу карты, - сейчас нельзя трогать, они у нас сидят из-за Ирана. Эта, - карандаш сместился на северо-запад, - подчинена Варшавскому Договору. Эта, - обвел центр карты, - нацелена на Дальний Восток, там у нас вас нет. Ну а эти, - постучал еще по карте, - извините, эти мой личный резерв. Карандаш упал на карту, что означало точку в решении. - Но сделаем так. - Огарков прошелся по кабинету, - Будем реалистами. Как говорит Ахромеев, у нас появилась головная боль в связи с Афганистаном. Какие шаги будет предпринимать в связи с ним политическое руководство, неизвестно, но нам надо быть готовыми ко всему. Поэтому дивизию расформировываем, а один из ее полков, как вы и просили, оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будем держать за дивизию, деваться некуда. Я хочу, чтобы штаб ВДВ это правильно понял, и довел нашу озабоченность до офицеров полка, которых вы оставите. Афганистан будет их, - без задней мысли, просто как стратег, определяющий зоны ответственности для своих частей и подразделений, добавил маршал. Был бы верующим да знал бы, что говорить, может, и перекрестился бы... Необходимое послесловие. Вскоре командир одного из полков подполковник Сердюков Николай Иванович, успевший отгулять всего шесть дней в отпуске, будет срочно отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит своего командира дивизии. Вместе им и объявят, с одной стороны, о расформировании дивизии, а с другой - о создании усиленного полка центрального подчинения. Командиром этого полка и был назначен Сердюков. 25 июня 1979 года. Москва. Заместителю командующего ВДВ по воздушно-десантной подготовке генерал-лейтенанту Гуськову с отпуском повезло больше: он отгулял его полностью. Правда, в последний день перед выходом на службу ему прямо на дом позвонил Сухоруков: - Отдохнули, Николай Никитович? - Отдохнул. - Хорошо? - Хорошо. - На службу завтра? - Завтра. - Ждем вас. Только захватите с собой гражданский костюм. Надо будет слетать на юг. На юг - это в Фергану. Но гражданский костюм?.. На следующий день в штабе ВДВ командующий ставил своему заместителю сразу три задачи: - Первое - вы назначаетесь начальником ликвидационной комиссии по расформированию дивизии. К концу года вопрос этот должен быть решен окончательно. Второе - из состава дивизии вывести полк подполковника Сердюкова, он станет отдельной частью нашего, центрального, подчинения. Офицеров, солдат, технику - все лучшее отдать и перевести ему. И третье... Здесь Сухоруков умолк, пристально посмотрел на заместителя. Буквально вчера Устинов отдал распоряжение подготовить парашютно-десантный батальон для отправки в Афганистан. Судя по всему, ситуация там складывалась не совсем благоприятная, особенно для нашей транспортной авиации в Баграме. Охраны для летчиков и техники не было практически никакой, а прокатившиеся по республике мятежи с захватами вертолетов и самолетов в Джелалабаде и Асадабаде показали, что гарантии их безопасности тают уже не по дням, а по часам. ( Баграм - аэродром в 60 километрах от Кабула.) - ...И третье, Николай Никитович, выберете в дивизии лучший батальон и готовьте его в Баграм. За что уважал своего заместителя командующий - за спокойное восприятие любого известия. Потом, конечно, появятся десятки и сотни "как", "почему", "откуда", но это будет уже работа. А важно начало, само отношение к делу... Конец июня 1979 года. Учебный центр ТуркВО. Пристальное внимание к своему батальону подполковник Василий Ломакин ощутил сразу после приезда в полк генерал-лейтенанта Гуськова. Подняли их по тревоге и перебросили в учебный центр, как понял комбат, - подальше от лишних глаз и разговоров. Незаметно и скромненько нагрянули представители особого отдела, пересмотрели каждого солдата, несколько человек порекомендовали отправить служить в другие части. Затем в штаб батальона ввели автомобилистов, зенитчиков, а когда приписали двух хирургов и начфина, стало окончательно ясно, что лететь батальону куда-то далеко от места расположения. - Слушай, Володя, отец там ни на что не намекает? - остановил как-то комбат замполита роты лейтенанта Алферова. Было время, когда Ломакин качал еще на коленях нынешнего лейтенанта, а теперь вот судьба распорядилась и вместе тянуть офицерскую лямку. Из всех комбатов в дивизии Василий Иосифович был, пожалуй, самым старым и, считалось, самым опытным - уж не потому ли затевает какие-то непонятные и странные игры Гуськов? А к Алферову обратился еще и потому, что отец его служил в штабе при картах, и уж он-то в первую очередь мог догадаться, куда их готовят: достаточно было лишь проанализировать карты, которые получает для работы заместитель командующего. - Василий Иосифович, молчит, - пожал плечами Алферов. - Так, иногда подойдет, похлопает по плечу, но - молчит. Хотя, наверное, что-то знает. - Ладно, подождем еще. Мы не торопимся. Уж кто-кто, а такой зубр в тактических делах, как Ломакин, размышления с самого начала направил в нужное русло. Шесть раз за последний год в разную степень боевой готовности приводили десантников из-за беспокойного южного соседа. Это только кажется, что события в других странах - дело одних только этих стран. Спросите у десантников, посчитайте, сколько раз сидели они "на парашютах" последние годы, - и вы узнаете, спокоен ли этот мир, дает ли наличие государственной границы безопасность стране, или это все-таки рубеж, за которым не все желают добра одной шестой части земли? Готовился к чему-то батальон... Начало июля 1979 года. ТуркВО. - Осаживай, осаживай смелее. Теперь сам заваливайся влево, а голову ей выворачивай поводом в другую сторону. Так, хорошо. Ногу из стремени, придавит. Лошадь под солдатом осторожно завалилась на бок, и кавалерист залег за нее, вскинул автомат. - Передерни затвор. А лошадь успокаивай. Да не гладь ее, она этого не понимает и не ощущает. Похлопывай по шее. И нашептывай что-нибудь ласковое на ухо. Так, теперь внимание. Огонь! Треск автоматной очереди над ухом - ощущение малоприятное и для человека, а для лежащей, ничего не понимающей лошади тем более. Она рванулась, попыталась встать, но уздечка была прижата ногой всадника к склону, и попытка не удалась. - Хорошо. Успокаивай, успокаивай ее. Теперь забрасывай ногу в седло, освобождай ей голову. Держись. Лошадь, почувствовав свободу, рванулась, копыта заскользили по каменной крошке, но солдат удержался, облегченно улыбнулся. Стоявшие на склоне кавалеристы, как в театре, захлопали в ладони. - Взво-о-од! - пропел Ледогоров, привстав в стременах и оглядываясь по сторонам. У лошадей, услышавших голос командира, замерли торчком уши. - Дистанция - полголовы лошади. Поводья - по-строевому... К лошади подходят и садятся спереди, чтобы она не только чувствовала, но и видела хозяина. Сколько таких премудростей пришлось постичь Борису за почти год службы в эскадроне. Противился вначале, ухмылялся: что за игра в "казаки-разбойники" при современной технике, но это скорее была боль от расставания с десантной службой. И когда зимой их эскадрон подняли с проверкой и солдаты, цепляясь за хвосты впереди идущих лошадей и вытаскивая за поводья своих, поднялись на перевал, считавшийся в январе непроходимым, Борис зауважал новое место службы: нет, недаром жуют овес их лошади, рано их списывать на постой. - Вить "змейку", - указал Ледогоров взводу на один из самых крутых склонов. Запетлял среди камней конный строй: вправо вверх десять метров, влево вверх десять метров - то ли лыжники стащили у конников этот способ подниматься в гору, то ли наоборот, но ввинтиться на гребень горы можно только так. Скорость подъема была невелика. Но Борис специально загрузил на сегодняшнюю тренировку взвод под завязку - боеприпасы, минометы, продукты, малую вьючную кухню, даже пароконные носилки, изготовленные из березовых жердей, и плащ-палатки - все тащили с собой. Пусть втягиваются, особенно молодежь. Это им не кавалерийский мосфильмовский полк под Москвой. Здесь ТуркВО, боевая задача - служба, одним словом. И может быть, черт с ним, с ВДВ, там тоже мишуры и бестолковости хватает. А кавалерия - это по крайней мере интересно, это простор, это взаимная верность и преданность лошадей и их хозяев; об этом тоже думается, потому что все в конечном итоге мечтают в душе жить по истинным законам братства и товарищества. Кавалерист же начинается с того, что берет из переметной сумы щетку, скребницу и идет чистить лошадь. И когда она почувствует заботу о себе, из любого ада вынесет своего седока, пройдет под ним любое расстояние. Двадцать пять прожитых лет, как определил Борис, заставляют уже человека определять, где тараканьи бега за воинскими званиями, а где служба в свое удовольствие. К этим мыслям Борис пришел исподволь, незаметно для себя. Может быть, у вечерних костров, которые так любил их эскадрон и ради которых специально задерживался на полевых занятиях, а может, в долгих переходах, когда качаешься в седле вместе со своими думами. Но они укрепились в душе, помогли перенести разлуку с ВДВ, старыми товарищами. Вот и сейчас, за мыслями, незаметно, но вошел со взводом на гору. Вскинул бинокль, оглядел округу. Внизу, по дороге, в их сторону ехали два "уазика", и, вглядевшись, Борис ощутил легкое волнение: за рулем машин сидели десантники в голубых беретах. Вот ведь как получается: только подумал о своем прошлом, вроде отодвинул его в сторону, - все, не мешайся, а поди ж ты, как заколотилось сердце. Даже Адмирал под ним стал переминаться с ноги на ногу, видимо, почувствовал его волнение. Нельзя, нельзя встречаться с первой любовью, умерло так умерло. Борис перевел бинокль на горы, но вскоре, сам не заметив, когда и как, вновь навел его на машины. Знал, вернее слышал, что в сотне километров от их эскадрона стоит парашютно-десантный полк, одно время порывался даже съездить туда, но удержался перед соблазном: кем приедешь? А что, если сейчас попробовать? Взять и ворваться на лошадях на плац? Или захватить машины? Может, в самом деле посмотреть, как без него в ВДВ управлялись? Торопясь, приказал снять с лошадей груз, спустил взвод по противоположному склону в предгорье и, когда "уазики" показались из-за поворота, прокричал: - Шашки - к бою! Сверкнули, разрубив солнечные лучи, клинки сабель. - За мной - марш! Направил Адмирала на головную машину, ослабил поводья, давая возможность лошади вытянуться стрелой. - Ура-а! - хрипел взвод. Гудела под копытами земля. В машинах их заметили, "уазики" прибавили скорости, но куда мотору в горах против коня! Борис первым выскочил на дорогу, осадил лошадь прямо перед радиатором машины. Улыбнулся, заметив за стеклом испуганные и недоуменные лица водителя и офицера в куртке без погон. Поднял Адмирала свечой, погарцевал, играясь шашкой. Вот так-то, десантнички, кровные ребятушки. Чего растерялись-то, где ваш девиз про гвардию мужества? Первым пришел в себя офицер. Он пригладил волосы, открыл дверцу, спрыгнул на дорогу. Резанули красным цветом лампасы, и теперь уже настала очередь Борису приходить в себя: как это он не подумал, что и в самом деле может ехать генерал. Сейчас взгреет. А лицо знакомое, наверняка когда-нибудь приезжал к ним в дивизию. Теперь надо выкручиваться. Спрыгнул на землю, сбросил поводья коноводу, убрал шашку. - Извините, товарищ генерал, у нас занятие по захвату объекта, а здесь машины на дороге, - на ходу начал сочинять Борис. - Погоди, - остановил его генерал. - Откуда вы такие взялись? Кино, что ль, снимаете? - Никак нет, мы настоящий, действующий эскадрон. Не киношный. Генерал оглянулся на подошедших из второй машины полковников, и те согласно закивали: - Есть тут у нас в округе один эскадрон, товарищ генерал. Экспериментальный. - Хороши эксперименты, если они как снег на голову. Вот такие орлы нам и нужны, - вновь обернулся он к попутчикам. Ах, эти встречи с первой любовью... - А вы возьмите, товарищ генерал. - Борис, покраснев от собственного нахальства, вытянулся перед начальством. - Если нужны - возьмите. - Да знаете, у нас как-то в ВДВ еще не научились с лошадьми прыгать из самолетов, - пошел на попятную генерал, а Борис, лишь услышав про прыжки, наконец-то вспомнил: этого генерала он как раз и видел на прыжках. И фамилия