я. -- Потом мы сидели в ресторане на набережной -- Десантник и Реаниматор с вашими подругами, которые потом не пустили их к себе, а мы... -- ...пошли на женский пляж,-- счастливо закончила тетя Нина.-- Все помню, а вот имя твое... забыла. Миллион раз пыталась вспомнить,-- она виновато заморгала ресницами. -- Алексей. Алексей Заремба. -- Точно, Алексей. Старший лейтенант Алексей. Не верю. Как ты меня вспомнил? -- А если я скажу, что никогда не забывал? -- Правда? Омоновцы у дверей слишком явно прислушивались к их разговору, и они перешли к дальнему окну. Конечно же, тетя Нина постарела. Не бабушка, правда, но на этот раз действительно "тетя". Правда, и он уже не лейтенант. -- Я рад тебя видеть. -- Ой, правда? А я думала, что и не вспоминал никогда. Одно время, извини, но думала, что погиб в Афганистане, раз не объявляешься больше. Но потом сказала себе: "Нет, он не погиб и не погибнет. Его сохранят мои молитвы". Но то что помнил... Как приятно. Она откровенно, по-девичьи выглядела счастливой. И с сожалением оглядывалась на снующих отдыхающих и омоновцев, мешающих крепко обняться. -- Ты к нам отдыхать? -- Нет, проездом. А если уж окончательно честно -- то специально к тебе. -- Я могу замениться,-- радостно предложила тетя Нина.-- Лена, что с нами была тогда в ресторане, -- она теперь здесь работает, со мной. -- Витька Десантник погиб,-- сообщил неприятную новость еще с той, первой своей войны Заремба. -- Как жалко. А третий, третий был, веселый такой... -- Реаниматор. Однажды встретил в Пятигорске. Тоже погиб. В Кабуле, уже при выводе войск. -- Да, жизнь пораскидала. А я вот вернулась из Киева, уже давно. Не склеилась разбитая чаша. Ну так...-- Она оглянулась на стойку, около которой терпеливо ждали ее только что прибывшие новички. -- Поменяйся. Но только не с Леной. А вы с ней -- к семи вечера, как в прошлый раз, в том же ресторане. -- Он закрыт на ремонт. За ним, чуть повыше, есть летнее кафе. Давай там встретимся. --Ждем. Побежала молоденькой девочкой к гостям, несколько раз еще успела взглянуть на Алексея, пока тот шел к двери. Охрана выпустила его почтительно, признав за своего. Вот так и надо выходить в открывающиеся перед тобой двери -- через почтение окружающих, с прекрасным прошлым и с реальной надеждой на лучшее будущее. Туманов не верил в его быстрое возвращение, но по улыбке командира понял, что встреча состоялась. -- Готовься к выходу в ресторан, салага,-- сообщил ему подполковник.-- Только знай, что у Лены маленький ребенок и она живет с родителями. Хотя... так было пятнадцать лет назад. Что сегодня -- не ведаю. Туманов взвился: -- Слушай, кого ты мне подсовываешь? За пятнадцать лет самые малые дети успели сами стать мамами и папами... -- Зато гарантирую два момента -- это не подстава. И -- ноги. Какие у Лены ножки!.. Про Десантника, некогда восхищавшегося ими, говорить не стал. Ни к чему это. Жизнь продолжается. Хотя в глубине души пожалел, что придет Лена. Пусть бы лучше она подменила на работе Нину, а та нашла бы другую женщину, которая никоим образом не была связана с его друзьями... Но слово в порыве радости оказалось произнесенным, улетело вершить дела и оправданием могло послужить лишь то, что Туманов не от жиру здесь на пляже бесится, а вместе с ним выползает через игольное ушко с войны. Ресторан нашли сразу. Его в самом деле переделывали под ночное казино. Поднялись повыше. На склоне увидели скромненькое кафе, по одному виду которого Заремба предположил: женихи в военном санатории обезденежели, раз тетя Нина посещает такие запущенные закусочные. Адрес, однако, был указан, и спецназовцы дотошно принялись изучать меню, выпрашивая у распорядителя что-нибудь экстравагантное. На деньги Вениамина Витальевича могла шиковать вся группа, но судьбой выпало тратить их им двоим. Кто же все-таки выписывал счет? -- Еще целый час,-- нетерпеливо протянул Туманов.-- Слушай, командир: давай я смотаю на переговорный, попробую все же дозвониться до дома. -- Ноль вопросов. Заремба сам улыбнулся, вспомнив Варфоломеева с блокпоста. И как там дела у Приходько? Сколько ему еще стоять на дороге под пулями и под солнцем? Сколько России стоять с оружием сбочь своих же дорог? -- Принесите бутылочку пива,-- попросил официанта. -- Рекомендую темное. -- А светлое есть? Не хочу ничего темного. -- Как скажете. "Скажу: хочу светлого",-- мысленно повторил Заремба. В последнее время заметил за собой странную особенность: события вокруг себя начал рассматривать с точки зрения их полезности Отечеству. Что это, политическая зрелость, когда любая мысль проецируется на государственные интересы? Но он и раньше не считал себя безграмотным в вопросах, касающихся защиты Родины. Больше, конечно, действовал на практике, чем думал и разглагольствовал, но вот теперь волей случая... "Ничего, это не худшее из возможного",-- оценил собственное открытие, но о подобном постарался больше не думать. Ненормально это, чтобы офицер отсраненно размышлял о Родине. Она должна, как и раньше, находиться в его крови и плоти. Он должен не замечать ее, как не замечаем воздух, которым дышим... Кафе понемногу наполнялось, и подполковник порадовался, что они пришли пораньше и выбрали самый удобный, с видом на море столик. Написав на салфетке "Занято", встал, подошел к оградке. Потягивая пиво, принялся всматриваться в прохожих, желая издали увидеть Нину и Лену. Наверное, вечер получится немного грустным, тем более что оркестра нет, а слабосильный магнитофончик его не заменит. Хотя грустить не хочется. Повода для веселья, правда, особого нет, поэтому... поэтому они просто ужинают. А потом видно станет. Лишь бы девчата пришли. Вместо женщин увидел Туманова. Капитан поднимался в гору медленно, скорее всего разговор с бывшей семьей радости ему не принес. Он даже не отреагировал на двух парней, которые что-то спросили у него. И как же зря, как зря он так поступил! Потому что несколько последовавших за этим секунд стоили пограничнику жизни. От Туманова не отстали, наоборот, плотно зажали с двух сторон. Заремба ничего не успел предпринять: лишь увидел взметнувшуюся для удара ножом руку одного из парней, после чего пограничник мгновенно обмяк между ребятами. Те, поддержав тело, сделали вместе с ним еще два шага, но лишь для того, чтобы донести убитого до края дорожки и сбросить в кусты. Достали? Заремба резко развернулся. Сразу увидел тех, кто напряженно следил за ним и не отвел взгляд. Кажется, трое. Перепрыгнуть ограду не успел. На него бросились двое из троицы, курящей рядом с ней. Без замаха Заремба бутылкой встретил голову самого ближнего из них, и тот, в пенных потоках пива и хлынувшей крови, отшатнулся. Со вторым справиться оказалось легче: выпрыгнул навстречу ему и с полуприседа широким замахом ноги подрубил нападавшего. И только потом, едва коснувшись потертых перил, выпрыгнул за ограду. Над спиной запоздало пропели две пули. -- Конец. Все, конец,-- хрипел в злобе и отчаянии Заремба. Не себя имел в виду, а свору, на него набросившуюся. Тех, кто предал группу, кто только что убрал Василия. Если до этого еще какие-то сомнения роились по поводу дальнейшей судьбы Вениамина Витальевича и К°, то теперь все стало на свои места. Светлого пива ему, видите ли, захотелось-Раздалось еще два выстрела. Шум поднимать или не боялись, или деньги, заплаченные за его смерть, стоили больше того риска, которому подвергали себя киллеры. -- Конец! -- орал внутри себя Заремба. Еще не став на ноги, увидел неподалеку каменную кладку. Рыбкой нырнул туда, не задумываясь о том, что может за ней находиться. Просто знал, что по эту сторону ждет пуля. За стеной оказался еще более крутой склон, почти обрыв. Подгибая кустарники, которые после него недовольно вставали и отряхивались, перекручиваясь вокруг стволов деревьев, Заремба продолжал скатываться вниз. Инстинктивно прикрывал лицо и зажимал на поясе сумку с документами. Скорее всего, на него первого не напали только потому, что хотели выяснить, укого документы. Как их все же высчитали? Из-за тети Нины? Но это каким нужно быть профессионалом... Овраг вытекал к городской улице, но, опасаясь машин, нырял под мост и широким раздольным охватом пытался обнять раскинувшееся перед ним море. Заремба из последних сил выбрался на трассу, ухватился за борт проезжавшего мимо грузовика. Легковушки засигиалили, то ли поддерживая его, то ли чертыхаясь: сами лезут под колеса, а ты отвечай. Водитель грузовика затормозил, и спецназовец, не желая выяснять отношения еще и с ним, отцепился и свернул в первый попавшийся двор. На счастье, он оказался проходным. Но Заремба оставил просвет в арке с противоположной стороны для преследователей, а сам забежал в дальний подъезд дома. Как бы пригодился ему сейчас "Король джунглей"! Как точна и беспощадна стала бы его вооруженная рука! Пока же промчался по узким лестничным пролетам на третий, последний этаж. Уперся головой в крышку, закрывающую выход на чердак. Замок висел внушительный, широченный и сияющий, как щеки Гайдара, и подполковник в отчаянии двинул его кулаком. И от неожиданности замер: "гайдар" висел на одной петле, для камуфляжа. Или ключник спьяну не поймал вторую скобу, или надеялись, что одним своим видом пухлощекий сторож отгонит Карлсонов, охочих полазить по чужим крышам. Заремба всунул голову в пыльную, паутинную, скрипучую духоту чердака. Для острастки по-хозяйски спросил: -- Кто здесь? Кому там быть, если и голос побоялся ткнуться в самые замшелые углы и быстренько примолк, не родив даже эхо? -- Тогда мы здесь,-- вытянул спецназовец свое тело с лестничной площадки. Предупредил и сдержал себя: -- Только тихо. Осторожно прикрыл крышку. Звякнул недовольный чем-то "гайдар", но как висел условной декорацией, так и остался -- ни ключа, ни пользы. Похоже, в стране точно так же: щеки надуваем, а границы открыты. Прислушался в ожидании, пока глаза привыкнут к темноте. Погоня, видимо, проскочила в арку. Ворвись она в подъезд, уже стучалась и вламывалась бы во все двери. Еще раз проверил сумку -- висит под ветровкой. Как же они Туманова - то!.. Нет, нельзя надеяться, что, выбравшись из Чечни, оставляешь позади войну. В самой России она идет еще более тайная и подлая. Там хоть какой-то элемент защиты существует, тот же Приходько с блокпостом, а здесь -- деньги, деньги и снова деньги... Глаза постепенно привыкли к темноте, и в крыше стали просматриваться маленькие дырочки. Стараясь не греметь, на ощупь пошел к ним. Вот так же осторожно, на цыпочках, требовалось выбираться из ситуации, когда догадались, что их предали. Понадеялись на свое умение. А у врагов есть собственное мастерство и огромные возможности... Не первый он, видать, ходил к дырочкам в торце крыши. Только дотронулся до досок, они податливо скрипнули, готовые отодвинуться и выпустить узника из темницы. Так что ни утерянный ключ, ни "Гайдар" здесь роли не играли: скорее всего чья-то жена бегала на тайные свидания или муж подобным образом возвращался домой. Или пацаны играли в войну. Отодвигая по чуть-чуть доски, Заремба оглядел местность за приютившим его домом. С самого начала предполагал, что потайной ход во двор не прокладывается, а на улицу -- тем более. Так и оказалось. Дом боком выходил в заросли шиповника на склоне, взметнувшемся нагло перед самым носом у стенки. Три ступеньки пожарной лестницы давали возможность приблизиться к земле настолько, чтобы безбоязненно повиснуть на руках и не поломаться при прыжке. Металлические ступени пожарки, если и не отполированы, то и не ржавые, что подтверждало существование тайной тропы из дома. -- Это нам подходит,-- прошептал Заремба. Просочился на стену, сполз по ней, повис на лестнице и спрыгнул на утоптанный под ней пятачок. Сразу, на всякий случай, отпрыгнул в сторону. Тишина. Только потревоженные птицы шарахнулись по кустам, как застигнутые врасплох влюбленные парочки. -- Хорошо, хорошо,-- подбадривал себя Заремба, вслед за птицами скрываясь в зарослях. Сердиты, колючи растения на юге. Листочки сжались в шипы, чтобы меньше влаги отдавать солнцу, а Заремба теперь страдай из-за этого. Горушка вывела его на окраину города. Как он стремился сюда столько лет! Реабилитационных центров не нужно -- дайте человеку вернуться в счастливое прошлое... Только кто мог предположить, что в нем роятся пули. Травят собаками и "вертушками". Подло пыряют ножами. Впервые что-то похожее на страх и отчаяние овладело подполковником. Куда идти и к кому идти? Что и как делать? Даже если он освободится от документов, за ним продолжат охоту до тех пор, пока не уберут. Или пока он не уберет сам тех, кто поставил ему черную метку. В раздумьях и с долей отчаяния дождался темноты. Если ловушка подстроена из-за Нины, то путь к ней закрыт. А западню невольно мог подсказать журналист, которому он по сентиментальности рассказал о женском пляже. Значит, встряхнули и того. Сколько человек еще затронут эти бумажки, вместившиеся в поясную сумку? Вспомнил свой лейтенантский отпуск, когда ночи не имели темноты и вмещались в три поцелуя. А все тревоги тех лет -- покачивающаяся лунная дорожка на морских волнах и пограничники на берегу. Детский сад в песочнице! И когда мы только отучимся жить воспоминаниями? Когда ностальгия перестанет подтачивать песчаные берега нашего сегодняшнего бытия? А оно именно песчаное, потому что не нашлось камня и гранита для нынешних времен. Заремба откинулся на спину, но вынужден был тут же подхватиться: --Черт! Под плечи попал кусок битого бутылочного стекла. Который вовремя напомнил: нельзя расслабляться даже на ночь и ради сна. Нужно искать выход из капкана. Голосовать на трассе попутку исключалось: остановят на первом посту ГАИ. Остаться пожить здесь? Возможный вариант, но киллеры могут, закусив удила, перепахать весь частный сектор. Кстати, они с Василием так и не заплатили хозяйке. Да еще кто-то тянул их за язык подчеркивать свою принадлежность к армии. А Приходько? Похоронил ли он солдата? Что думает Нина о его неожиданном исчезновении? Мысли невольно наталкивались на дела, либо незавершенные, либо скорбные. И раз за разом они возвращались к Нине. Оказалось, что ему совсем небезразлично, как отнесется дежурная к очередному его исчезновению. Оставалось надеяться, что в кафе будут говорить о стрельбе и Нина догадается: события каким-то образом связаны с ним, и он не сбежал от нее. Женщины крайне ранимы в таком возрасте, и все проблемы болезненно связывают со своим увяданием. А он найдет, обязательно найдет возможность еще раз увидеться и объясниться. Второе -- нужно передать деньги старушке. За причиненное беспокойство. И чтобы продолжала верить в людей. Третье -- отыскать после войны Приходько. Четвертое -- рассказать всю правду о "Кобре" журналисту. Пусть попробует написать о его друзьях. Чтобы о ребятах узнали другие люди, Это неправда, что все они были одиноки и никому не нужны. Так что у него есть смысл остаться в живых хотя бы ради того, чтобы поставить памятник Ласточке и каждому погибшему спецназовцу. Ну, и пятое -- остается тайна документов и ответ Вениамину Витальевичу. Я вернусь,-- убежденно сказал в темноту Заремба.-- И воздам каждому... ПОСЛЕСЛОВИЕ И вновь Вениамину Витальевичу оказалось суждено увидеть, как рушатся на глазах памятники. Шеф метался по кабинету, подлетал к окну и, наверное, впервые осознавал, как далек Кремль. Как бы то ни было, а оттуда руки длиннее, голос внушительнее, выбор средств в борьбе с противником безграничен. -- С какой интонацией он говорил? -- Злоба. Решительность и злоба: "Я вернулся. И вам воздается". Звонили из городского телефонного автомата, потому что определитель показывал восьмерку. Но район зафиксировали -- Курский вокзал. -- Плохо. Плохо, что упустили. Теперь представляешь, что может быть? Хозяин кабинета закурил. Несколькими затяжками уничтожил сигарету и, как было в предыдущем кабинете, окурок вдавил в чистейшую пепельницу. Неужели один человек способен нагнать страх на тех, кто смог заставить президента сначала развязать, а потом и остановить войну в Чечне на выгодных для себя условиях? Если власть дрожит, то что тогда говорить о нем, простом клерке при этой власти? Неужели что-то начало меняться вокруг, а он не заметил? Неужели теперь придется только ждать и бояться? Вениамин Витальевич судорожно потянулся за носовым платком.