ый тип, и все это чувствуют. - Зоя заговорила резко, нервно сжав тонкие пальцы. - Самый настоящий подонок. Зачем мы только пустили его? Он же глумится над всеми, неужели вы не видите? - Она, казалось, готова была расплакаться. - Что-то ты слишком разволновалась, матушка, или он тебя как-то задел? - Муж смотрел на нее довольно холодно, и в заботливом вопросе слышалась скорее ирония. Зоя смешалась еще больше, слезы были уже совсем близко. - Я не знаю, но, по-моему, он всех здесь задевает. Почему ты сердишься? - Не сержусь вовсе, просто эмоций как-то много. - Да ладно вам, еще недоставало нам ссориться. Тип действительно малоприятный, но как от него избавиться? По крайней мере, пока не рассветет - его не выставишь. Еще придется вытаскивать его машину. - Утонул бы он, что ли... Шутка была явно неуместной, если не сказать - неприличной. Внешне ее предпочли просто не заметить. Утонул? Господи, какая хорошая идея! Бассейн глубокий, кругом скользкий мрамор, одно неосторожное движение - и все: падение, удар, беспамятство и смерть через несколько минут. Господи, как это было бы хорошо и просто! Господи, не обрекай душу на смертный грех, сделай именно так! Нет, подруга, Бог тебе тут не помощник. И вообще, не богохульствуй - беседуешь с Создателем как с наемным убийцей. Собственно, ты и так получила сегодня то, о чем и мечтать не смела. Вернее, то, о чем всегда молила Бога - ты этого человека получила в полное распоряжение. Несчастный случай - это будет уж слишком, тебе и так, вроде пушкинской старухи, вместо нового корыта все царство пожаловали. Теперь иди и действуй. Легко сказать - действуй. Как? Просто ударить его по голове? Спихнуть в воду? Но ведь быстро и красиво получается такое только в кино. И вообще, кто сказал, что он сразу потеряет сознание и будет послушно тонуть. И потом - ведь будет следствие... Выходит, что опять из-за этой мрази вся жизнь коту под хвост? Господи, время. Время уходит, он ведь там один пока... Я должна, я обязательно должна что-то придумать, причем немедленно. Для начала ты должна просто туда пойти, просто пойти. Потом обязательно что-нибудь подвернется. Да, именно так - что-нибудь обязательно должно подвернуться. Иначе это было бы слишком нелогично и слишком жестоко с твоей стороны, Господи, - послать его мне и не дать возможности наказать за все. Я ведь так долго этого ждала, Господи! Прошу тебя, пожалуйста, не наказывай меня так жестоко! Что ж, надо признать, работают они профессионально. И быстро. Когда они появились первый раз? Месяца еще не прошло, да, точно, они появились меньше месяца назад и предложили мне выбрать. Между плохим и очень плохим. Я должен уйти добровольно или остаться, но под их жестким контролем. И я их послал. Что они успели за месяц? Очень многое: переворошить, и подробно, все мое прошлое. Вычислить Мусю и ее историю. Как? Не важно - людей задействовано было тогда достаточно, кто-то вспомнил. Размотать клубочек назад, выйти на этого типа. Дальше - все просто - история с машиной разыграна не блестяще, но ведь сработала же - значит, все у них получилось. Пока. Теперь - дальше. Что последует дальше? Еще раз объявятся со своим предложением, намекнут на дела давно минувших дней, а может, и намекать не станут - заявят все прямо. Или я принимаю их условия - или... Да, что или? Во-первых, огласка, скандал, потоки грязи, репутации, считай, больше нет. Потом возбуждение уголовного дела - убийства срока давности не имеют. Странно, но ведь не так давно я этим вопросом интересовался. Впрочем, почему странно: был Мусин день рождения, я посмотрел на нее и подумал: "Совсем уже старенькая стала. Простили бы ее теперь, интересно?" А на следующий день встретил Березина и спросил. Он сказал: не простили бы и что-то еще про рацио законодателя. Нет, все-таки странно. Значит, потащат Мусю, достанут Вадю, он ведь вроде как соучастник, как, впрочем, и я. Замять это они не дадут, да я и не сумею - это они знают и то знают, что этого я никогда не допущу. Выходит, все у них получилось. Забавно, я ведь даже не узнал его сразу, а он вроде бы личность известная. Мразь. Интересно, на чем они держат его? Возможно, просто купили. Но в любом случае... Стоп, вот именно, в любом случае без него у них ничего нет. Значит, у меня есть шанс. Для начала с ним надо просто поговорить. Лучше всего это сделать сейчас - пока он там один, и быстро - он вот-вот вернется. Очень быстро. А вот это уже конец. Все остальное было так, игрушки. Детские страшилки. А вот это - конец. Настоящий. Как же он, наверное, меня ненавидит, этот человек! Еще бы - знаменитость, разоблачитель-обличитель. Его же, наверное, все боятся. Он даже смотрит на людей так - с ленинским прищуром: "Пой, ласточка, пой до поры. Но помни - я все про тебя знаю". Он же столько карьер, и судеб, и жизней сломал. И вдруг какая-то бабенка, ничем особым не примечательная, - и такой облом. Уж кто-кто, а я-то знаю, как ломал людей Борис. Через колено ломал, жестоко. И с этим наверняка не церемонились. Конечно, он все помнит. Такие не забывают. Он ведь и Борису мстил. После смерти, правда, при жизни ручонки были коротки. Мерзкая была статья - никто так не глумился, хотя грязи вылили много. Про меня он просто забыл или лень было, кто я такая, в конце концов, у него тогда были фигуранты поинтереснее - он министров гробил и целые правительства опрокидывал. Но сейчас его царапнуло, его очень сильно царапнуло - как он смотрел на меня - ног до сих пор не чувствую - ватные какие-то, не свои. Встать наверняка сейчас не смогу - просто растянусь на ковре, как щенок только родившийся. Боже мой, дни и впрямь какие-то окаянные. Ну почему у него должна была сломаться машина, почему именно сегодня и именно здесь? Зачем мы вообще поехали на дачу? Ведь не хотела же, как чувствовала. Боялась даже - в дороге что-то случится - так муторно было на душе. Уж лучше бы - в дороге... Что же делать, что мне теперь делать? Он ведь все может, он просто уничтожит меня. Он будет шантажировать - это у него на лбу написано крупными буквами. Он будет унижать меня, он... Господи, он за все отыграется, мало ли что он еще делал для Бориса, наверняка делал. А теперь Бориса нет, а я - вот она, тепленькая. Что-то надо делать, что-то надо немедленно сделать... Может, пойти к нему, предложить денег? Нет, деньги он не возьмет - те, кого он уничтожал, наверняка тоже предлагали. Нет, у меня он точно не возьмет. Особенно теперь. Ну хорошо, встану на колени, буду умолять, унижаться - он явно из тех, кто получает удовольствие, унижая других. Да, ничего не скажешь - веселенькая получается альтернатива - или купить, или продаться, дожила. А что еще мне, Господи, остается? Что? Как же все это жестоко и как справедливо одновременно. С чего это, собственно, ты вдруг решил, что все прощено и забыто? Извольте, сударь, получите напоминание. В лучших, к слову сказать, традициях - и в полночь, и в бурю. Кто же там воздает нам, смертным, по заслугам? Бог? Дьявол? Мистика какая-то, но Лазарь-то уж точно душу продал сатане. С ума можно сойти, как он изменился. Ведь сколько времени я сидел рядом, смотрел на него, говорил, слушал - и даже тени сомнения, догадки не промелькнуло. Просто другой человек, совершенно другой - молодой, намного моложе настоящего, а главное, слеплен из какого-то другого теста. И все равно - странно, что именно он каждый раз возвращается ко мне, чтобы сорвать корочку с раны. Почему он, по какому праву? Ведь если разобраться по существу, он виноват больше меня. Нет, Господи правый, я далек от мысли переложить свой грех на чужие плечи - мой крест, мне и нести. Но ведь тогда я ушел с причала - подло, мерзко ушел, сбежал, - но ведь я был уверен, что с Ольгой ничего такого не случится. Я же знал, сколько там воды... А он оставался, он ждал, он не мог не понять, что с ней что-то неладно. Собственно, он ведь и признал это тогда в ДАСе. Как он сказал? Он сказал: "Какого хрена я должен был ее спасать..." То есть он знал, что ее надо спасать, и не стал этого делать. То есть он и убил ее! Боже правый, Господи, почему я раньше никогда не думал об этом? Почему? Да потому, что я трус и просто боялся этих мыслей и гнал их от себя прочь. И кстати, он это понял и не побоялся мне такое сказать! И сейчас сидел напротив меня и наслаждался - коньяком, и... чем там еще мы его потчевали? - и ничего не боялся. Потому что уверен - ничего я ему не посмею сказать, а тем более сделать. Как там сказала Зоя: он глумится над нами? Молодец, девочка, уловила суть, но не поняла. Он не над нами - он надо мной глумился. Но вот это уже слишком. Пусть я трус и подлец, но даже для меня это - слишком. Небольшой тренажерный зал, уютная сауна и роскошный, обшитый мрамором внушительных размеров бассейн находились в некотором отдалении от дома, но, чтобы попасть туда, вовсе не обязательно было выходить под открытое небо - строения соединял небольшой стеклянный переход, накрытый полукруглой, тоже стеклянной крышей. Усилиями садовника это пространство было превращено в подобие зимнего сада. Летом стеклянные стены коридора раздвигались и зелень экзотических растений практически сливалась с ветвями родной подмосковной сирени, зимой большие причудливые листья и хитро переплетенные гибкие стебли фантастически зеленели на фоне заснеженных деревьев. Сейчас идти по коридору было бы страшно - стеклянные стены его словно растворились и темная ревущая мгла подступила вплотную, здесь открывалось зрелище, от которого защищали в доме тяжелые плотные шторы - темный, терзаемый непогодой сад внезапно освещали неестественно яркие вспышки молний - на ослепительно белом фоне проступали причудливые черные силуэты: ветки кустов и стволы деревьев. Они как живые страшные существа - корчились, изгибались, тянули внутрь коридора длинные щупальца-лапы, бились о невидимую преграду кривыми уродливыми телами. Эта картина являлась на несколько мгновений, потом со всех сторон снова наступала беспросветная темень и в ней раздавался оглушительный грохот - на землю обрушивался очередной раскат грома. Казалось, еще мгновенье, и невидимая стеклянная преграда не выдержит - вместе с очередным громовым ударом, осколками стекла и потоками ледяной воды сюда ворвется нечто могущественное и злобное, что беснуется уже который день за окнами. В бассейне царил полумрак, светильники на стенах не горели, и все помещение освещалось только лампами подсветки, расположенными в воде, - казалось, что голубовато светилась, отбрасывая неровные блики на стены и потолок, сама водная гладь. В самом центре мерцающего квадрата, широко раскинув руки, почти полностью покрытое водой, ничком плавало обнаженное мужское тело. Именно тело - даже мимолетного взгляда было достаточно: человек в воде мертв. Более того, смерть его не была естественной. Лазурно-голубая вода бассейна вокруг тела приобрела багряный оттенок, вдоль борта тянулись, уродуя благородную мраморную поверхность, бурые, даже на вид вязкие лужицы. - Ну вот, прямо черт за язык дернул - теперь не идет из головы. Как бы он там, правда, не утонул. Сколько же можно париться? - По мне, так все равно - хоть парится, хоть тонет, лишь бы подольше не появлялся. Без него так спокойно... - Нет, правда, уже больше часа прошло. Может, просто заснул? - Вот и я про то же. Пойду все-таки взгляну. - Солнышко, по-моему, если и стоит его проведать, то не тебе. - Это еще почему? - Ну-у, возможно, ты не обратила на это внимание, но он, некоторым образом, мужчина. - О, Господи! Вот уж о чем я думаю меньше всего. - Именно это я и имел в виду. Так что придется мне, если не возражаешь... Происходит что-то немыслимое. Его убили. Это очевидно? Но кто? Никто из нас из комнаты не выходил. Значит, в доме еще кто-то есть. Вернее, был, теперь, понятно, уже нет - они работают профессионально. Но зачем им его убивать - ведь он их единственный шанс достать меня. Значит, план состоит в другом. В чем? Повесить на меня убийство? Допустим, вариант с Мусей почему-то, не важно почему, они разыграть не могут, но они показывают мне его, и я... Я рассуждаю именно так, как я рассуждаю. Я пришел с ним поговорить, разговора не получилось, потому что его уже убили. Но напрашивается другое: я его и убил. Такова их версия. Неплохо - есть труп, есть человек, который его обнаружил, у человека есть мотив, наверняка они позаботились о нескольких уликах - какие-нибудь мои отпечатки на чем-нибудь, что-то в этом духе. Наверняка. Сейчас я возвращаюсь обратно и говорю, что обнаружил труп, а потом выясняется, что все это, мягко говоря, не совсем так и я обнаружил очень даже живого человека. Доказать обратное будет очень трудно. Почему? Я же не убивал. Вот именно, я не убивал и не собирался убивать, хотя это еще как сказать. Но плана у меня не было. А у них есть. И я, кстати говоря, до сих пор послушно по этому плану действовал, далее мыслил. Значит, теперь надо все делать наоборот. Что я сейчас должен сделать по их разумению - я должен с воем ворваться в гостиную. Именно так. Ну а я этого делать не буду. Не видел я никакого трупа - он был жив и усиленно поправлял здоровье. Вот таким образом. А там посмотрим, куда кривая вывезет. Его встретили сразу несколькими вопросами: - Быстро ты, он что, тебя выгнал? - Ну как он там, жив? - Вполне. Просит извинить за длительное отсутствие. - Ты сказал, что здесь его никто особенно не ждет? - Нет, уж извини. Но я сказал, чтобы он ни в чем себя не ограничивал, а он, по-моему, не очень торопится. - И то слава Богу. - Да уж, пусть лучше лечится. - Пока он лечится, я, кажется, заболела - голова просто разламывается. - Это от переутомления. - Это от злости. На этого пришельца и на нашу с вами доброту. Ну да ладно, пойду выпью таблетку. Извините, оставлю вас ненадолго. Господи, этого ведь просто не может быть. Этого никак не может быть. Ведь это я шла его убить! Я! Кто же мог это сделать вместо меня? Да и когда? Это ведь не может мне казаться? Нет, мне не кажется, Господи, я ведь только что именно так все и представляла. Нет, не так. Я про кровь не думала. Вон ее сколько. Кто же это? Кто? Какая разница - кто? Главное - это случилось. Он - покойник. Ты ведь этого хотела. Радуйся... Да, конечно, да. Я этого очень хотела. Бабушка, если ты меня слышишь, бабушка, его нет больше! Больше он никого не погубит и не растерзает. Господи, как же ты милосерден. Я ведь шла взять страшный грех на душу - убить его. Не знала - как и не понимала даже, что иду на это, но шла. Теперь можно сказать честно - шла. А вот говорить никому ничего не надо и дышать нужно ровнее - ты же шла не в бассейн, ты шла выпить таблетку, вот и выпей, успокойся и возвращайся обратно. Кстати, впереди много всяких неприятностей - следствие, допросы и прочая тягомотная гадость. Ну да ладно, неприятность эту мы переживем. Теперь-то уж точно. Часы на камине тягучим хрипловатым своим боем отсчитали шесть часов. - Слава Богу, утро. - Вот уж не думаю, посмотри на улицу, там, по-моему, ни намека на рассвет. - Может, и впрямь настал Судный день, а мы тут заняли оборону и не ведаем? - Похоже. - Ой, не надо, пожалуйста, смотреть на улицу - еще какой-нибудь призрак появится. - Призрак? Как похоже. Ты, Зоя, сегодня все удивительно точно называешь. Призрак... - Ну, призрак - не призрак, а машину его придется тащить, иначе он здесь просто поселится. Трос, кстати, у меня, по-моему, есть в багажнике. Или нет? Пойду взгляну. - Ну зачем сейчас, в такой тьме? Вот рассветет - тогда сразу и пойдете. - Ну уж нет, лучше я найду его сейчас, потом придется терпеть это ваше привидение еще целую вечность. Это не шутки и это не мистика, что-то происходит сегодня во вселенной. Понять бы, что? И вправду, похоже на Судный день. Что же выходит - он признан виновным и наказан? Кем? Я задал вопрос, я спросил об этом себя, вернее, я про себя высказал свое сомнение - и получил ответ. От кого? Великий Боже, как слаб и беспомощен человек. Так можно просто сойти с ума. Мистика, религия, философия - это прекрасно. Но вот в воде - человек. Он только что был жив, разговаривал, досаждал нам - и все хотели от него избавиться. Что ж получается, настолько хотели, что кто-то разбил ему голову и бросил умирать в бассейн? Чушь! Но ведь кто-то сделал это? Кто? Никто не уходил из комнаты надолго. Ведь для этого нужно было время. И потом, не мог кто-то из них спокойно убить, а потом вернуться к камину и как ни в чем не бывало вести светскую беседу. Нет, невозможно. Это мог бы быть только... я. По крайней мере, у меня был для этого повод. Но я этого не делал. Тогда - кто? Черт побери, замкнутый круг! Самое смешное, а скорее самое ужасное, что я не могу сейчас ничего сделать, я даже сказать им не могу, что нашел его. Еще и с тросом этим получилось так бестолково. Сам виноват. Тянул до последнего. Решил ведь для себя, что пойду и, по крайней мере, заставлю рассказать все. По крайней мере... Да, все ужасно, но, черт побери, все могло быть во сто крат хуже. - Ты нашел трос? - Да. - Значит, есть надежда, что он отсюда уедет? - Если захочет. - А если не захочет? - Останется. - Господи, твоя воля! - Да не дразните вы ее! Она, бедная, и так еле на ногах держится. - Солнышко, может, тебе лучше прилечь? - А никто не обидится? - Обидится? Да на что, Бога ради? - Ну вы все сидите здесь и героически терпите, пока он... пока рассветет, а я пойду спать? - Можно подумать, вместе страдать легче. Это из пионерского детства что-то. Простите, глупость сказал. - Не страшно. Так я пойду? - Ну, разумеется... Мертв? Его убили. Убили. Но кто? Кто-то, кто сильнее меня. И решительнее. Я шла умолять его, унижаться, а кто-то просто проломил ему череп и утопил, как котенка. Как я завидую этому человеку! Может, и напрасно завидую, откуда я знаю, что он сейчас чувствует. И вообще, что я про него знаю? Может, он, как я, шел просить, умолять, а потом не выдержал и убил. Кто он, интересно? Кто из них? С виду такие сильные люди, уверенные в себе. Но кого-то этот поганец на чем-то поймал. Он ведь, наверное, массу народа держал в своей паутине. Паук проклятый. Вот и доигрался. Вообще-то мне, наверное, нужно радоваться сейчас. Но что-то, как-то... в общем, невесело. Ладно, надо уходить отсюда. В любом случае, я ничего не знаю и ничего не видела. Да я и не могла ничего видеть - я мирно дремала, ожидая рассвета, слабая, беспомощная, пугливая женщина. Этот удар грома был особенно мощным. Казалось, небеса просто раскололись, не выдержав напора неведомой силы. Вздрогнуло все вокруг - дом, предметы, его наполняющие, пламя в камине, вздрогнули люди - и не успели еще оправиться от испуга - случилось нечто еще более пугающее. Что-то черное, тяжелое и, как показалось в ту минуту, огромное вылетело из каминной трубы и, страшно ухнув, обрушилось в огонь, подняв мерцающий огнем черный столб из искр и пепла, который на мгновенье ворвался в комнату, но тут же исчез, осев серым налетом на мебели и обивке кресел. В оцепенении все несколько секунд сидели неподвижно, с ужасом глядя в камин и ожидая чего-то еще более ужасного. Ничего не происходило, но прошло еще несколько мгновений, пока все поняли: из каминной трубы просто вывалился треснувший кирпич, видимо, пламя бушевало уж слишком долго. Кирпич загасил огонь в камине, и только два уголька ярко мерцали в шипящей зияющей тьме - словно два чьих-то огненных глаза. - Послушайте, - женский голос пронзил тишину, упругий и звенящий, будто кто-то невидимый ударил по сильно натянутой тонкой струне, - послушайте меня. Пожалуйста. Вы же все знаете, что в бассейне. Чего мы теперь ждем? При чем здесь рассвет? - Действительно. Но, получается, кто-то из нас... - Может, он просто упал и разбился? - Ну да, а потом утопился. - Почему утопился? Потерял сознание, упал в воду... - Очнулся - гипс... - Господи, как ты можешь шутить? - Успокойтесь все. Оставим Кесарю - кесарево. Будет, как вы, надеюсь, понимаете, следствие. Вот пусть они и разбираются, как, что и кто. Я лично этим заниматься не желаю. Нет возражений? - Ты прав. - Надо, наверное, позвонить. - Обязательно. Но не забудьте, каждому из нас придется что-то говорить. - Нужно еще раз посмотреть на него. - Странное желание. - Абсолютно правильное желание. Надо осмотреть бассейн. - Зачем? - Я же говорю - каждому придется что-то говорить. - И каждый уже, по крайней мере по одному разу, солгал. - Прекрати. Мы же договорились, по-моему. - Я к тому, что всем не мешает туда зайти. Впрочем, дело, естественно, сугубо добровольное. - Я пойду. - Я тоже. Никто никогда не замечает дороги, которые мы преодолеваем ежедневно и еженощно многие тысячи и сотни тысяч раз, никто и никогда не опишет точных примет самых известных нам дорог - дорог, которые пролегают в наших домах - из спальни на кухню, из коридора в гостиную, из ванны на балкон, - их мы проходим как бы вслепую, наизусть, и попроси кто описать их особенности, вряд ли сумеем сделать это легко. Сейчас все они, и даже те двое, для которых дом был родным, шли совершенно новой дорогой из гостиной в бассейн, открывая ее для себя - странную, незнакомую, таящую в каждом повороте и изгибе целый сонм страхов. Шли они медленно, и казалось всем: это очень длинная дорога, но это не пугало, а скорее радовало идущих - никто из них вовсе не рвался к ее окончанию. Шли они тесно сплотившись, не избегая, а скорее ища прикосновений, но не глядя друг на друга и молча. Дорога привела их в мраморный зал, дышащий влажным ароматным теплом. Здесь более, чем в доме, господствовала роскошь - матовое свечение розовых стен было торжественным и даже величавым - блики, которые отбрасывала на них мерцающая поверхность воды, переливались, порождая ощущение вселенского покоя. Дно и стены бассейна были изнутри лазурно-синими, откуда-то из-под толщи воды струился яркий свет, отчего вся водная гладь казалась огромным драгоценным камнем, светлым сапфиром или темным аквамарином, заключенным в розовую мраморную оправу. Она была превосходна и... идеально чиста. Ничто и никто не тревожил мерцающий глянец - бассейн был пуст и девственно чист. Чисты были мраморные плиты вокруг бассейна. Складывалось устойчивое ощущение, что этими роскошными апартаментами никто, никогда, или по крайней мере очень длительное время, не пользовался. Спустя почти полтора часа они вернулись в гостиную. Охрипшие от споров, с трудом держась на ногах от бестолковой суеты, очевидно бесцельных поисков, оглушенные безумством происходящего, смятые и раздавленные от ощущения полного собственного бессилия. Никто из них не мог и не хотел более говорить, смотреть, слушать и думать. В гостиной было душно и сильно пахло оплавившимся воском - свечи давно догорели, камин погас, в ярком хрустальном свете уныло громоздились на разоренном столе грязные кофейные чашки, хрустальные фужеры с остатками недопитых вин, лед в серебряном ведерке растаял - в нем плавала пустая бутылка из-под шампанского, а пепельницы были полны окурков. Никто ничего не сказал вслух, но все почувствовали нечто похожее на омерзение. И снова, теперь уже во второй раз, Мария резко отдернула тяжелую портьеру и распахнула створки высокого, в два пролета, окна. Что-то произошло в мире в эти минуты, а может и несколько раньше, просто они это не замечали. В комнату хлынул поток ледяного воздуха и яркого солнечного света. Наступившее утро было холодным и ярким. Пронзительно-синее небо еще покрывали кое-где серые клочья туч, но сильный ветер нещадно гнал их прочь. Дождь перестал, но мокрая листва еще хранила на себе ледяные капли, косые лучи раннего солнца находили их, и тогда на блестящей зелени, сияющем золоте и багрянце вспыхивала, искрясь, торжественная бриллиантовая россыпь. А кипенно-белый иней оторочил стволы некоторых деревьев и оконную раму торжественным кружевным жабо. Нет, ничего не произошло этой ночью в мире, все в нем осталось по-прежнему. Просто зима порывалась сойти на землю несколько раньше срока, но ей, нахалке, дан был достойный отпор. - Хорошо бы чаю, - сказал Лозовский, с наслаждением вдыхая холодную свежую прохладу. - Я бы даже сказал, что время завтракать, - отозвался маэстро. Он явно зяб и натянул на лицо высокий воротник объемного свитера, но свежесть утра была и ему по душе. Зоя молча принялась собирать со стола грязные чашки. Мария отвернулась от окна - зеркало над камином отразило ее бледное, измученное лицо, вокруг глаз залегли глубокие темные круги, заметны вдруг стали морщины. Все смотрели на нее, словно ожидая чего-то. - Что скажешь, Машенька? - прервал молчание маэстро. Она едва заметно улыбнулась и провела рукою по лицу, словно снимая с него какую-то невидимую паутину, она была очень бледна, и это было особенно заметно в ярком солнечном свете, но и глаза вдруг блеснули как-то особенно ярко. - Скажу... скажу, что на яичницу вы можете рассчитывать смело. Налетевший порыв ветра с треском захлопнул где-то то ли дверь, то ли оконную раму, и в дом вошла светлая тишина раннего подмосковного утра.