умела функционировать в режиме запредельных возможностей. В восемь утра Сизов начинал прочесывать автовокзал. "Колдунов" в это время практически не было, и он говорил с водителями междугородных рейсов, диспетчерами, контролерами, уборщицами платформ. Через пару часов, примостившись на ступеньках идущего на запад "Икаруса", доезжал до железнодорожного вокзала, где менял декорации: отправляя Губарева на свое место, сам продолжал его работу -- "трусил" дворников, носильщиков, кассиров и других работников, чьи окна выходили на привокзальную площадь. К середине дня появлялись промышляющие дальним извозом частники, он переключался на них, потом, захомутав одного, перебирался в аэропорт. Потолкавшись среди местных водил, опять заезжал на автовокзал и, направив Губарева в аэропорт, завершал официальную часть работы. Работая "в четыре руки", они плотно прикрывали все ворота города. К вечеру список сыщиков пополнялся таким количеством фамилий, что их вполне можно было разбросать на три рапорта, высвободив себе пару дней, но при этом не исключались накладки: если, например, "колдун" попадет в аварию, а из рапорта выходит, что в этот день он как ни в чем не бывало беседовал с опером, "химия" мгновенно обнаружится. Хотя вероятность подобных состыковок была невелика, Сизов не хотел оставлять за спиной уязвимых моментов и включал все фамилии в один дневной рапорт. Питался он, как обычно, в буфетах и столовках, иногда вспоминая фразу известного в былые годы деловика: "Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, как ты живешь". Тот деловик, если исходить из его собственного афоризма, жил отлично. Сизов был на обыске и помнил глубокий сухой подвал добротного дома, забитый развешанными на крюках ароматными копченостями, грудами деликатесных консервов, невиданными винами и коньяками и другим съестным дефицитом. Если с той же меркой подойти к жизни майора Сизова, то символом ее стал бы огромный, плохо прожаренный пирожок и кастрюля жидкой бурды, именуемой в общепите "кофе". Плюс рентгенограмма желудка, на которой гастрит вот-вот грозил перейти в язву. Правда, бесплатные санаторные путевки пока позволяли отодвигать осуществление этой угрозы. А у деловика, которого Сизов через несколько лет встретил в Юрмале выходящим из пропитанной запахом очень крупных взяток шикарной гостиницы, язва уже была, что подтверждало мнение Старика о полной бессмысленности придуманного им афоризма. Рапорт о проделанной за день работе Сизов передавал с Губаревым в управление, после чего нырял в Центральный райотдел, где изучал прекращенные дела и отказные материалы семи-, восьмилетней давности. Архив после окончания рабочего дня закрывался, но знакомые опера затаскивали в пустующий кабинет связанные шпагатом пачки тонких папок в картонных или бумажных обложках, и Старик, оставшись один в привычной казенной обстановке, неторопливо развязывал тугие узлы, окунаясь в удивительный мир счастливых находок, неожиданных открытий и случайных совпадений. Вот гражданин сообщает о сорванной с головы шапке, а через пару дней признается, что потерял ее по пьяному делу. Или заявляет об избиении, а вскоре пишет: "Телесные повреждения получил при падении в подвал". Сегодня озабочен кражей портфеля, а завтра находит портфель на лестнице. Накануне требует привлечь обидчика к ответственности, а сейчас утверждает, что никаких претензий к нему не имеет. Ничего удивительного: раскрываемость преступлений в те годы была почти сто процентов. Иногда потерпевшие упирались и не хотели "находить" пропавшее, исцелять побои или признаваться в "ошибке", но дела это не меняло. "... Учитывая, что гр-н Сомов оставил мотоцикл без присмотра на неохраняемой стоянке да еще не оборудовал его противоугонным устройством, он сам виновен в происшедшем угоне..." "... Заявление гр-ки Петровой о краже у нее пальто объективно ничем не подтверждается, а следовательно, оснований для возбуждения уголовного дела не имеется..." "... Поскольку телесные повреждения, по заключению су дебно-медицинской экспертизы, относятся к легким, повлекшим кратковременное расстройство здоровья, рекомендовать потерпевшей обратиться в народный суд в порядке частного обвинения..." Майор быстро продирался сквозь горы исписанной корявыми почерками бумаги в поисках следов разбойной группы, о которой упомянул Батняцкий. Иногда откладывал какой-нибудь материал в сторону, чтобы потом взглянуть свежим взглядом, но утром, поспав пару часов на сдвинутых стульях или брошенной на пол шинели, после дополнительного изучения возвращал папку на место. Когда внизу начинали звенеть ведра исполнявших роль уборщиков пятнадцатисуточников, Сизов увязывал архивные материалы жестким шпагатом, запирал кабинет и, заехав в управление побриться, отправлялся на автовокзал. На четвертый день такой жизни Губарев застал майора в кабинете около восьми утра. Тот делал выписки из мятой папки в синей бумажной обложке. -- Я уж и отвык видеть вас за столом, -- сказал Губарев и кивнул на исписанный листок. -- Зацепили что-нибудь? -- Похоже, -- как всегда, не проявляя эмоций, ответил Старик и, откинувшись на спинку стула, с хрустом потянулся. -- И что же? -- Да особенного-то и ничего, -- прищурился Старик. -- Некий гражданин Калмыков заявил о попытке ограбления. Потом написал, что ошибся, перепутал, преувеличил. -- Бывает... -- Бывает-то всякое... -- задумчиво проговорил Сизов. -- Только произошло это на Яблоневой даче за десять дней до убийства Федосова. -- Интересно. А кто занимался? Сизов глянул в глаза собеседнику. -- Наш начальник, тогда еще капитан, а ныне подполковник Мишуев. -- Вот так блин! -- оторопело вымолвил Губарев. Фоменко бы сказал: "Я ничего не слышал!" -- А ты что скажешь? -- Сизов не отводил взгляда. -- Как что? Надо беседовать с Калмыковым. -- Наши мнения совпадают. -- Майор протянул напарнику свой листок. -- Здесь его установочные данные. Проверь, не изменился ли адрес, и вызови на девятнадцать. А я пока сдвину стулья и вздремну пару часов. Ну этот автовокзал к чертовой матери! В то время, как майор Сизов прикорнул в чуткой полудреме на разъезжающихся стульях, начальник отдела особо тяжких Мишуев объяснялся с Крутилиным. -- Люди работают, -- стараясь быть убедительным, говорил он. -- Линия автоматов повисла в воздухе: магаданцы давно разослали фоторобот -- результата нет. Что может Веселовский? Переключился, пошел по новому кругу -- от багажной веревки, которой был связан Сероштанов. Проверяет товарные станции, речной порт... Выпуклые холодные глаза полковника выражали безмерную скуку. Он действительно отдал оперативникам персональную машину, ездил городским транспортом, вмешивался в уличные конфликты и лично доставил в Прибрежный райотдел двух хулиганов. Пожилые руководители считали его надменным выскочкой, ищущим дешевой популярности, молодые оперативники -- "настоящим ментом" и правильным мужиком. В одном мнения сходились: человек он в общении неприятный. -- Как же вы не поймете, -- ласково сказал Крутилин. -- Веревка -- это фигня! На ней можно только повеситься тому начальнику отдела, который не умеет организовать работу. Именных веревок не бывает, а потому на "сицилийцев" она никогда не выведет. По крайней мере напрямую. Пусть ею занимаются участковые райотделов. Тон полковника и сочувственная участливость, с которой он растолковывал свою мысль, подошли бы для общения с умственно отсталым ребенком. -- ...А вы доложите, как собираетесь поправить дело? И когда дадите результат? Задача уголовного розыска -- произвести задержание. Значит, нужны конкретные данные: кто преступники и где находятся! Мишуев растерянно молчал, остро ощущая собственную беспомощность. Если бы такие вопросы ставили перед ним с самого начала карьеры, он бы до сих пор был рядовым опером в районе. Дело в том, что Мишуев совершенно не владел логикой оперативного мышления. Лишенный природных способностей шахматист может разыгрывать механически заученные партии, но ему никогда не стать мастером. Зато, выдвинувшись по организаторской линии, третьеразрядник сумеет вполне успешно командовать гроссмейстерами... Поняв, что из миллионов пронизывающих жизнь линий причинно-следственных связей он не способен наверняка выбрать ту, которая соединяет место происшествия с преступником, начинающий оперативник Мишуев окунулся в общественную деятельность. Через год его хорошо знали в райкоме, он стал постоянным участником всевозможных активов и конференций, дежурным и довольно красноречивым оратором. Волна успеха могла вынести его в сферу идеологической работы, но дальновидный Мишуев воспротивился, боясь затеряться среди стандартно-благообразных молодых людей с ловко подвешенными языками, обильно населяющих это поприще. Он рассудил, что общественная активность заметно выделит его именно на прежней службе, где вечно озабоченные, задерганные оперативники только радовались, если находился желающий выступить на собрании или поучаствовать в очередном мероприятии. Вместе с тем надо было "давать процент", что он тоже делал с помощью нехитрых приемов, распространенных в то время повсеместно. В отличие от большинства замотанных делами коллег, он регулярно читал юридические журналы и специальные сборники. Наткнувшись на разработку моделей розыска убийцы, обусловленных спецификой места происшествия, Мишуев на совещании по обмену опытом представил недавно раскрытое преступление как результат использования последних достижений науки, чем привел в восторг генерала. И все шло хорошо. Была поддержка, были составленные подчиненными розыскные планы, было умение показать себя, было доброе отношение начальства. Преступления либо раскрывались, либо нет. В первом случае это была заслуга Мишуева, во втором -- неизбежные в любом деле издержки, не снижающие опять-таки оценки проделанной Мишуевым работы. -- Какие наиболее перспективные мероприятия вы планируете провести в первую очередь? -- снова спросил Крутилин, лениво пролистывая розыскное дело. От третьеразрядника требовали гроссмейстерской игры. -- Сизов и Губарев ищут свидетелей на автовокзале, -- наугад сказал Мишуев. Полковник захлопнул дело и бешено вытаращил глаза. -- Я не могу понять, как вы руководите отделом, -- зло процедил он. -- По-моему, вы ничего не смыслите в розыске! У Мишуева захолодело внутри. Так оно и было. Но то, что Крутилин разгадал это, грозило катастрофой. -- У вас есть единственная козырная карта -- отпечаток пальца. Надо разыгрывать ее в первую очередь! -- Там же ручной поиск, -- почувствовав почву под ногами, Мишуев приободрился. -- Министр приказал собрать двести экспертов со всей страны... Сидят, перебирают... -- Двести экспертов?! А сколько из них приехало? Вы что, не знаете, как отпускают специалистов? Хорошо, если треть собрали! В общем, так! Командируйте человека в центральную картотеку, пусть посмотрит, как выполняется приказ министра, если что не так -- поднимает шум! Пусть мозолит глаза начальству, теребит всех, пока не получит ответ! -- Хорошо, я пошлю Веселовского. Он парень шустрый, с инициативой. -- Посылайте кого находите нужным, -- мягко проговорил Крутилин. -- А я на днях побеседую с Сизовым, подумаю... Может быть, в ближайшее время вы сдадите ему дела. Калмыков оказался огромным парнем с красным лицом и лопатообразными руками. Клетчатая ковбойка не сходилась на мощной шее. -- Вот у меня повестка, -- сообщил он от двери. -- К Сизову. Это вы будете? -- Я, -- майор показал на стул. -- Садитесь. -- Спасибо, я уже сидел. -- Свидетель оглушительно хохотнул и пояснил: -- Это такая шутка. Попробовав стул рукой, здоровяк аккуратно уселся и осмотрелся по сторонам. -- Повестку принесли, думал -- за аварию на Октябрьском шоссе, а оказалось, не в ГАИ, в угро. С чего бы это? -- Значит, жизнь идет по плану -- автошколу успешно окончили, сели за баранку... -- Сизов будто продолжал начатый разговор. -- Шофер первого класса! -- довольно сообщил свидетель. -- Как и хотели -- мощный самосвал? -- Рефрижератор... -- Калмыков запнулся. -- Постойте, а откуда знаете-то? Про планы, работу... Автошколу вспомнили -- то ж когда было... Считай, семь лет. -- Зачет по материальной части сдали на "отлично", решили отметить и пошли в кафе "Север". Вот с этого места расскажите подробно, по порядку. -- Ничего не пойму! -- недоумевающе сказал водитель. -- Я уж забыл про тот случай... А вы, выходит, все копаете? Чудеса! Мне почудилось, капитан хотел закрыть дело... -- По порядку. -- Сизов был невозмутим. -- Пришли в кафе... С кем? -- Один был. Хотел подзаправиться да принять сто граммов с прицепом. А тут подвернулась эта Тамара. -- Он удивленно всплеснул руками. -- Смотри, сколько лет прошло, а имя запомнил! Другой раз через неделю забуду наглухо, а здесь само выскочило! -- Как она подвернулась? -- Деньги подошла разменять, двадцатипятирублевку. В буфете, говорит, сдачи нет, а ей сигареты нужны. Пожалуйста, разменял, еще подумал: дурак, деваха красивая, чего растерялся... А она опять подходит -- прикурить просит. Ну, тут я пригласил ее за столик, вина взял, конфет, и пошло-поехало: танцы, манцы, анекдоты... Дело к закрытию, я уже веселый, она тоже... Может, говорю, продолжим? Соглашается: мол, дача в Яблоневке пустая, там и выпивка есть, и закуска. Далековато, конечно... Калмыков сделал выразительную паузу. -- Да уж больно заманчиво... И поехал на свою голову! Во двор зашли, по тропинке к дому, а навстречу мужик... "Привела?" -- и ножик наставляет... А сзади из кустов -- второй... -- Здоровяк нервно засмеялся. -- Мы так не договаривались -- рванул обратно, сшиб этого второго, только меня и видели! Хорошо, что не растерялся, аж сейчас мороз по спине... -- В заявлении про нож ни слова -- Почему? -- Капитан спрашивает: "Ты нож видел?" Нет -- темно ведь, но щелкнуло, как финка выкидная, и вроде блеснуло... Что это, кроме кнопочного ножа? А он опять: "Раз не видел, значит, догадки, а в протокол только факты нужны. Тебе ж показаться могло? Могло. То-то!" -- А дальше? -- Поехали с ним на дачи, искал я долго, еле нашел. Оказалось -- хозяева в отъезде, дом забит, на калитке замок сломан -- заходи кто хочет! Капитан поскучнел, говорит: "Ты этих мужиков опознать можешь?" Какой там -- только тени видел. "А почему решил, что ограбить хотели?" А чего ж -- премию выписать? А он сердится: "Опять догадки! Может, это твоей девчонки братья? Или муж с другом? Может, хотели отучить козла от чужих огородов?" Калмыков вздохнул и развел руками. -- Разозлился я и написал, что ничего не было. Зачем в дураках ходить? С тех пор милицию за квартал обхожу. Свидетель обиженно замолк. -- Тамара эта как выглядела? -- не проявляя видимого интереса, спросил оперативник. -- Внешний вид, одежда, поведение? -- Симпатичная! Фигуристая, волосы черные до плеч. Одета... Вся в красном: платье, пояс такой широкий, как из клеенки, туфли, сумочка... А чулки черные! -- Калмыков азартно хлопнул себя по колену. -- Хороша, зараза! Но видно, что девка неправильная. Курила много... Да! -- Он значительно поднял палец. -- Когда от вина разомлела, сболтнула, что кабаки любит, в "Спутнике" чуть не каждый день бывает. Я еще подумал: на какие такие деньги? Или каждый день ухажеров меняет? Не понравилось мне это... -- Узнаете? -- отрывисто бросил Сизов главный вопрос. -- Если в той же одежде... Баба приметная! Да зачем? Я никаких претензий не имею. -- Не имеете, значит... -- Сыщик согласно покивал. -- А если бы получили ножом в печень? Тогда бы имели? -- Ясное дело! Раз обошлось, чего вспоминать? -- А ведь гуляют они на свободе, и ножичек выкидной при них... Это у вас претензий не вызывает? Вдруг опять повстречаетесь? -- Вы на меня свои дела не перекладывайте! -- досадливо сказал Калмыков. -- Вам за одно деньги платят, мне -- за другое. А оборонить себя сумею, не беспокойтесь! Сизов составил объяснение, протянул водителю, тот внимательно прочитал и расписался. -- Можно уходить? Старик кивнул. -- Но еще понадобитесь. У нас к вашим знакомцам серьезные претензии имеются! Водитель вышел в коридор и почти столкнулся лицом к лицу с Мишуевым. -- Здравствуйте, -- буркнул он и, обойдя подполковника, начал спускаться по лестнице. -- Здравствуйте, -- недоуменно ответил начальник отдела и, оглянувшись, проводил здоровяка задумчивым взглядом. Потом толкнул дверь семьдесят восьмого кабинета. -- Кто сейчас у вас был? -- спросил он у Сизова. -- Лицо очень знакомо. -- Шофер первого класса, который считает, что борьба с преступностью -- дело милиции и его не касается, -- обтекаемо ответил майор. Мишуев отметил, что Сизов не встал и никак не обозначил почтения к вошедшему начальнику. "Может, ему уже известно о планах Крутилина?" -- подумал подполковник, а вслух сказал: -- Вот народ! Никакой сознательности. Где же я видел эту физиономию?.. Он по-хозяйски сел на стул, достал сигареты, не предлагая Сизову, закурил. -- Значит, опрашиваете водителей, -- миролюбиво констатировал Мишуев. -- И каковы результаты? Сизов пожал плечами. -- Каких и следует ожидать. Вы же поручили мне самую бесперспективную линию. Добыто полезной информации -- ноль. И вывод -- Старик выработался, пора отправлять на покой. Это и есть главный результат. По крайней мере вам кажется именно так. -- Нет бесперспективных линий, есть бесперспективные работники... -- отозвался Мишуев после некоторой заминки. -- Вот, например, Веселовский: инициативен, находчив! Надо сказать, что он оправдывает надежды. -- С помощью оправданных надежд "сицилийцев" в камеру не посадишь, -- усмехнулся Сизов. Не обратив внимания на реплику, подполковник бросил пробный шар: -- А вы, насколько мне известно, продолжаете свое подпольное расследование, в ущерб полученному заданию. Потому-то и нет положительных результатов. Сизов опять усмехнулся. -- Задание я выполняю, и вы об этом знаете -- каждый вечер получаете доклады. Что до остального... У меня есть своя версия, занимаюсь ею в личное время в соответствии с законом и служебной дисциплиной. Считаете возможным запретить? Мишуев промолчал. -- Запретить можно многое, почти все. -- Старик понизил голос. -- Только черта с два кто-то помешает мне отыскать "сицилийцев" и вцепиться им в глотки! -- По-моему, вы переутомились, -- сухо сказал Мишуев. -- Неужели действительно считаете, что я препятствую розыску преступников? Он встал и молча вышел из кабинета. Придя к себе, Мишуев вызвал Веселовского, приказал лететь в Москву и без результата экспертизы пальцевого отпечатка не возвращаться. -- А какое задание определить Фоменко по работе с Сивухиным? -- поинтересовался Веселовский. -- Да бросьте вы его к чертовой матери! -- поморщился подполковник. -- Отдайте все материалы в райотдел, пусть отвечает за хулиганство! Веселовский чуть заметно улыбнулся, и Мишуев поспешил сгладить свою непоследовательность: -- На определенном этапе наш интерес к нему был оправдан, но сейчас ясно, что к "сицилийцам" он не подстегивается. Веселовский подумал, что этот интерес обойдется Сивухину в три-четыре года отсидки -- на острастку местной шпане и на пользу состоянию правопорядка в микрорайоне. Если подполковник предвидел такой результат с самого начала, значит, он мудрее, чем о нем думают. -- Да, вот еще... -- Мишуев сосредоточенно сдвинул брови. -- Как обстановка в отделе? Настроения, взаимоотношения? -- Нормально вроде... А там кто знает... В душу-то каждому не заглянешь... Я больше контактирую с Фоменко. -- А почему? -- быстро спросил подполковник. -- Да так как-то... Он звезд с неба не хватает, но службу знает. И без всяких фантазий. Разрешите идти? Мишуев кивнул. То, что подчиненный ничего не сказал о Сизове и Губареве, само по себе было ответом. После разговора с Крутилиным Мишуев находился в растерянности. Не то чтобы он поверил в высказанную полковником угрозу -- замена начальника отдела не такое простое дело и вряд ли по зубам этому Бульдогу, но ясная и прогнозируемая перспектива дальнейшей службы сейчас выглядела размытой и неопределенной. Поэтому особенно важна стабильность в отделе. Подполковник уже жалел, что начал подталкивать Сизова к почетной отставке. Собственно, и визит в семьдесят восьмой кабинет имел целью не только зондаж настроения и намерений старейшего сотрудника, но и демонстрацию возможности примирения. Но где там! Старый упрямец настроен категорично... И черт бы с ним, если бы он не ковырялся в старых делах... Мишуев похолодел. Он вдруг вспомнил, откуда знает здоровяка шофера, вышедшего из семьдесят восьмого кабинета. А в семьдесят восьмом кабинете Губарев дописывал рапорт: "... Опрошено три диспетчера, восемь перронных контролеров, двенадцать водителей. Положительных результатов получить не удалось..." -- Завтра опять по вокзалам? -- обреченно спросил он, откладывая ручку. -- Нет. Завтра тебя ждут рестораны, бары и красивые женщины, -- улыбаясь, сообщил Сизов. Губарев чертыхнулся. -- Неужели опять бросают на антисанитарию? Отстреливать бродячих собак, разгребать мусорные свалки, заставлять домовладельцев красить заборы? Или еще что-то придумали? Старик от души рассмеялся, что случалось крайне редко. -- Нет, на этот раз без обмана. Смотри! Майор вынул из ящика увесистый альбом в потертом коленкоровом переплете, раскрыл наугад. На разноформатных нумерованных фотографиях были запечатлены молодые женщины, в конце альбома каждому номеру соответствовали фамилии, имена, адреса, у некоторых -- клички. -- С утра покажешь этих птичек Калмыкову, если никого не опознает, отправишься в "Спутник" и поработаешь по приметам некой Тамары. Сизов двинул по столу небольшой листок. -- Вредное производство, -- ободренно сказал Губарев, просмотрев убористый текст. -- Они же могут посягнуть на мою добродетель. -- Ерунда. Даром, что ли, в твоей аттестации написано "морально устойчив"! -- Старик стер с лица улыбку. -- И знаешь что... Работай аккуратно, без рекламы. Сейчас обстановка в управлении складывается так, что нужен козел отпущения. Похоже, что наш достойный руководитель готовит на эту роль меня. А я хочу уйти чистым. Возьму "сицилийцев" -- подаю рапорт! Глава десятая Предчувствия никогда не обманывали Старика. В его способности предвидеть события было что-то мистическое. Впрочем, провидческий дар можно объяснить вполне реалистично: большой опыт общения с людьми плюс развитая интуиция. Как бы то ни было, он предугадал намерения начальника отдела, хотя и не знал, что они реализуются в виде тонкой картонной папки, в которую Мишуев вложит полученный от Громакова запрос на архивное дело Батняцкого и черновик собственного рапорта на имя генерала. В рапорте сообщалось о нарушении старшим оперуполномоченным Сизовым субординации и служебной дисциплины, выразившемся в подделке подписи начальника отдела, а также о бессмысленной поездке в командировку, не давшей никакого результата Конечно, компромат слабенький, но осведомленные люди хорошо знают: заведенное досье разрастается очень быстро. Сизов также предчувствовал, что Калмыков никого не опознает в фотоальбоме, потому что там собраны снимки только профессионалок, хорошо известных милиции. Да и поход в "Спутник" по делам семилетней давности тоже скорей всего не увенчается успехом. Просто Губарев должен выполнить обязательную в подобных случаях программу, после чего данная линия розыска независимо от результата считается отработанной. Следуя общепринятым методикам, иных путей выйти на Тамару не существует. Но у Сыскной машины были свои методы. На разболтанном гремящем трамвае Сизов добрался до Берберовки. Бывший поселок стал микрорайоном, впрочем, заметных изменений там не произошло -- только блочные пятиэтажки встали вместо бараков на грязных, изрытых, непроезжих круглый год улицах. Сизов зашел в замызганный подъезд, поднялся на последний этаж и позвонил у свежепокрашенной двери, вокруг ручки которой пробивались потеки копоти. -- Здорово, Игнат. -- Открывший дверь человек в вылинявшем мешковатом трико как будто ждал его прихода. -- Видишь, что делают, сволочи! -- Он указал на следы копоти. -- Я крашу, а они жгут! Ну, поймаю! -- Кончай воевать, Поликарпыч. -- Сизов протиснулся в коридор. -- Не надоело? -- А чего еще делать? Больше-то ничего и не умею. Поликарпыч, прихрамывая, прошел на кухню, плюхнулся на табурет. -- Если всю жизнь кусать да гавкать, на пенсии сам себя грызть начнешь. Тебе-то небось тоже скоро? За последние годы Поликарпыч сильно сдал. Обрюзг, сгорбился, похудел. Сизов вдруг увидел в нем себя, и ему стало страшно. -- Хорош плакать! Сизов осмотрелся. Окно без занавесок, голые стены, колченогий стол. На полу десяток трехлитровых баллонов с водой. -- Воду так и дают по графику? -- Утром и вечером, с шести до десяти. Чтоб они сдохли! Выпить хочешь? Старик покачал головой. -- Еще возвращаться на службу. -- У меня и нет ничего, -- желчно осклабился Поликарпыч. -- Только хлеб дома держу да картошку. В будни на мехзавод пускают -- там столовка хорошая... -- Чего же предлагаешь! -- Сизову захотелось поскорее уйти отсюда. У Поликарпыча всегда был скверный характер, но не до такой степени! -- Я к тебе по делу. -- Ясно-понятно, -- буркнул хозяин. -- Стал бы ты в эту дыру тащиться. -- Семь лет назад в "Спутнике" сшивалась красивая брюнетка с длинными волосами, Тамара. Вся в красном, широкий пояс... Помнишь такую? -- Тамара? -- Поликарпыч пожевал губами. -- Была одна Тамара -- маленькая худая вертихвостка, так та белая, перекисью красилась. А других не помню. Сложив руки на груди, -- хозяин замолчал, и вид у него был уже не такой, как несколько минут назад: будто невидимый компрессор подкачал воздух в полуспущенную шину -- он распрямился, вроде как окреп, и даже морщины разгладились, а может, так казалось оттого, что в глазах появилось новое выражение. Сизов выдержал паузу. -- Ну, поройся, поройся в своих захоронках. Ты ж каждую записывал! Поликарпыч встал и направился к кладовке. -- Посмотрю, если не выкинул... Сизов сдержал улыбку. Через пять минут отставной и действующий сыщики просматривали изрядно потрепанные записные книжки с малоразборчивыми записями, обменивались короткими фразами и переглядывались, понимая друг друга с полуслова. -- А знаешь что, -- уставившись в пространство перед собой, сказал Поликарпыч, когда последняя страница его домашнего архива была перевернута. -- По приметам похожа на Статуэтку. И место совпадает -- "Спутник". И одежда. Только она Вера, а не Тамара. Он пролистал блокноты в обратную сторону. -- Вот... -- Темный ноготь с кровоподтеком у основания подчеркнул одну из записей. -- Строева Вера Сергеевна, Пушкинский бульвар, 87, квартира 14. Старик ждал продолжения. -- Не профессионалка, в скандалы не попадала, приводов не имела. Но почти каждый день в кабаке ошивалась. Я с ней беседовал пару раз для профилактики... Потом как-то вдруг пропала, может, замуж вышла... А недавно встретил случайно возле "Локона" -- выскочила в белом халате воды попить. Конечно, не узнала... Старик записал фамилию, прозвище, адрес. Поликарпыч удовлетворенно кивнул. -- Есть польза от отставной ищейки? Может, рано нас списали? "Нас!" -- Старика покоробило. -- Я тебе так скажу: мы хотя образования не имели, но раскрываемость давали! И настоящую, не липовую! -- Всякую... -- Но не так, как сейчас! -- Ты отстал. Сейчас все по-другому. -- Да знаю я! Но эти, новые, все равно работать не умеют! И не хотят! Кто из них ко мне хоть раз пришел? Запросят ИЦ-картотеку: нет, и ладно -- пошел домой отдыхать. Наше поколение и слова такого не знало -- отдыхать! Сейчас говорят: "Пили, били..." Но ведь блат знали, в любую хазу спокойно входили, а чтоб кто-то на опера руку поднял... Я не говорю -- пику достать... -- А как Фоменко по башке трахнули? Забыл? Поликарпыч отмахнулся. -- Когда тебя выставят, ты тоже многое забудешь. А я выброшу эту макулатуру. -- Он потряс одной из записных книжек. -- Все равно она никому не пригодится. Глава одиннадцатая На следующий день модный дамский парикмахер Вера Строева по пути на работу дважды прошла мимо неприметного молодого человека, на которого не обратила ни малейшего внимания и не заподозрила, что он проводит скрытую фотосъемку. Еще через день свидетель Калмыков из нескольких предъявленных ему снимков уверенно выбрал фото Строевой, пояснив, что именно о ней он давал ранее показания и ее называл Тамарой. Вечером курьер отнес девушке повестку. За два часа до ее прихода Сизов зашел в областную прокуратуру. Спустившись в цокольный этаж, он без стука вошел в маленький кабинет с зарешеченным окном. Сидящий за столом высокий худой мужчина мгновенно перевернул лежащий перед ним документ текстом вниз и встретил гостя взглядом, от которого неподготовленному человеку хотелось попятиться. -- Здорово, Вадим! -- А, это ты... Здорово! Взгляд стал мягче, но ненамного. Последние пятнадцать лет Трембицкий работал по убийствам, и это наложило на него заметный отпечаток. Резкий, малоразговорчивый, он никому не доверял, постоянно носил при себе пистолет и был готов к любым неожиданностям. Несколько раз во время следствия по шумным делам людская молва уже хоронила его и всю его семью. К Сизову он относился хорошо, но тем не менее перевернутый лист остался лежать в прежнем положении. -- Нашел "сицилийцев"? -- натянуто пошутил следователь. -- Пока нет. А ты? Трембицкий накрыл перевернутый лист руками, осторожно протащил по поверхности стола и, приоткрыв ящик, согнал документ туда. Проделав эту процедуру, он с явным облегчением выпрямился. -- Есть одна зацепка. От автоматов... Трембицкий замолчал, и Сизов понял, что больше он ничего не скажет. О ходе расследования важняк информировал только одного человека -- прокурора области. И то только в тех пределах, в каких считал возможным. -- А я пробую вариант со старым делом, -- сказал Старик. -- И мне нужно прикрытие на всякий случай. В семьдесят восьмом кабинете областного УВД Сизов и Губарев готовились к встрече Строевой. -- Вот сигареты. -- Губарев достал из кармана яркую пачку, тщательно протер платком и положил на стол. -- "Кент"! То, что надо. Только бери аккуратно, за ребра. -- Обижаете. -- Сразу, как сравнят, зайди и скажи. Только чтоб она не поняла. Что-нибудь типа: "Вам звонили". Губарев кивнул, посмотрел на часы и молча вышел из кабинета. Через несколько минут дверь приоткрылась. -- Мне нужно к Сизову... На пороге стояла эффектная брюнетка в модном облегающем платье, подчеркивающем достоинства фигуры. -- Проходите, присаживайтесь, -- пригласил майор, разглядывая посетительницу. Выглядит лет на двадцать пять, гладкое фарфоровое личико, умеренный макияж, ухоженные руки. Почти не волнуется. Строева опустилась на краешек стула. -- Еще в милиции не была. В народный контроль вызывали, товарищеский суд разбирался -- ни одной бесквитанционки, а она все пишет и пишет! Вот дура завистливая! Ей место не в нашем салоне, а в вокзальной парикмахерской! Лишь бы нервы мотать... Сизов сочувственно кивнул. -- Мы уже и на собрании заслушивали, и в профкоме были, ну скажите, сколько можно? На лице Строевой эмоции не отражались, только поднимались полукружия бровей и закладывались глубокие морщинки на лбу. Она покосилась на сигареты. -- Можно закурить? А то свои забыла. -- Курите, курите, -- кивнул майор, не отрываясь от бумаг. Строева вскрыла пачку, ловко подцепила наманикюренными коготками сигарету, размяла тонкими пальчиками. -- Фирменные. Хорошо живете! Она улыбнулась. -- Неплохо, -- согласился Сизов, подняв голову. Он отметил, что улыбка у девушки странная: верхняя губа, поднимаясь, обнажила ровные зубы и розовую десну, а нижняя осталась ровной. Не улыбка, а оскал. Строева поднесла сигарету к губам, ожидающе глядя на Сизова, но тот не проявил понимания, тогда она вытащила из небольшой кожаной сумочки зажигалку, закурила, откинулась на спинку стула и забросила ногу на ногу. -- По-моему, это неправильно. Пишет всякий кому не лень, а милиция тут же повестку... Сколько можно! -- Разберемся, Тамара Сергеевна, -- успокаивающе сказал майор. -- Вера Сергеевна! -- еще не понимая, машинально поправила Строева. -- Ах да, извините. Тамарой вы представлялись некоторым из своих знакомых. Строева поперхнулась дымом. -- Когда? Я никому чужим именем не называюсь! У меня свое есть! Сизов молча смотрел на собеседницу. Она снова застыла в неудобной позе на краешке стула. На лбу проступили бисеринки пота. Коротко постучав, в кабинет вошел Губарев. -- Игнат Филиппович, сигареткой не выручите? -- Бери, но с возвратом. Губарев аккуратно поднял сигаретную пачку и вышел. Сизов продолжал рассматривать Строеву. -- Почему вы молчите? -- забеспокоилась она. -- И что это за намеки? -- Вам придется вспомнить и рассказать один эпизод из своей жизни. Семь лет назад, вечером, в кафе "Север" вы подошли к одинокому молодому человеку и попросили его разменять двадцать пять рублей... -- Этого не было! Я никогда не подхожу к мужчинам! -- Вы очень эффектно выглядели: жгучая брюнетка в красном платье с широким красным поясом, черные чулки. У вас была такая одежда? Строева напряженно задумалась: -- Я... не помню. -- Это очень легко уточнить. Можно спросить у ваших подруг по общежитию, можно... -- Кажется, действительно носила красное платье с поясом. Ну а чулки -- разве упомнишь... -- Тот молодой человек опознал вас по фотокарточке, опознает и при личном предъявлении, а на очной ставке подтвердит свои показания. -- Он просто трус и слизняк! -- гневно выкрикнула Строева. -- На нас напали грабители, и он убежал, а меня оставил на растерзание! Она заплакала. Сизов невозмутимо выжидал. Постепенно Строева успокоилась, достала платок, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза. -- В милицию вы, конечно, не заявили, примет не запомнили, -- прежним тоном продолжил майор. -- Так? -- А что толку заявлять? Разве мне легче станет? И как их запомнишь, если темно? Она нервно порылась в сумочке, обшарила взглядом стол. -- Ваш товарищ так и не вернул сигарет. -- Пачка у экспертов, -- пояснил оперативник. -- Они исследуют отпечатки ваших пальцев. -- Зачем? -- испуганно вскинулась Строева. -- Что я, воровка? -- Объясню чуть позже. -- Сизов не сводил с допрашиваемой пристального взгляда. -- А пока скажите, что произошло на дачах через десять дней, когда вы привели туда нового знакомого? Статуэтка остолбенела. -- Какие десять дней?! Какой новый знакомый? Ничего не знаю! Вы мне собак не вешайте! Я... Я жаловаться буду! Прямо к прокурору пойду! Последние слова она выкрикнула тонким, срывающимся на визг голосом. -- А почему истерика? Если не были больше на дачах, так и скажите. -- Майор говорил подчеркнуто тихо. -- Вызывают, нервы мотают... Никогда и никого я туда не водила! Одного раза хватило, чтобы за километр Яблоневку обходить! -- Она глубоко затянулась, закашлялась, протерла глаза. -- Пудреницу не теряли? -- по-прежнему тихо спросил Сизов. -- Когда эти типы напали, всю сумочку вывернули! Хорошо, голова уцелела! -- не отрывая пальцев от глаз, глухо произнесла Строева. -- Мы говорим о разных днях. После того, о котором вспоминаете вы, место происшествия осматривалось очень подробно, но ничего найдено не было. А через десять дней, когда очередной ваш спутник не успел убежать, нашли пудреницу. Она лежала в трех метрах от трупа... -- Ничего не знаю! Вы меня в свои дела не запутывайте! -- закричала Строева, с ненавистью глядя на майора, но тот размеренно продолжал: -- С нее сняли отпечатки пальцев, и сейчас эксперты сравнивают их с вашими, оставленными на сигаретной пачке. Подождем немного, и я задам вам еще несколько вопросов. Лицо Строевой побагровело, и пот проступал уже не только на лбу, но и на щеках, крыльях носа, подбородке, будто девушка находилась в парилке фешенебельной сауны, только готовая "поплыть" косметика была до крайности неуместна. -- Я больше не желаю отвечать ни на какие вопросы! Я передовик труда, отличник бытового обслуживания! У меня грамоты... -- Это будут смягчающие обстоятельства. Чистосердечное признание тоже относится к ним. Советую учесть. -- Да вы меня что, судить собираетесь? Красивые губы мелко подрагивали, и Сизов знал, что произойдет через несколько минут. -- Я собираюсь передать материал следователю. Он тщательно проверит ваши доводы и скорее всего полностью их опровергнет. А потом дело пойдет в суд. -- За что меня судить?! -- Строева еще пыталась хорохориться, но это плохо получалось, чувствовалось, что она близка к панике. -- За соучастие в разбойных нападениях. В зависимости от вашей роли -- может быть, и за соучастие в убийстве. Надеюсь, что к последним делам ваших бывших приятелей вы не причастны. -- Какие еще... последние дела? -- Охрипший голос выдавал, что она из последних сил держит себя в руках. И Сизов нанес решающий удар. -- Три убийства. Двое потерпевших -- работники милиции. По контрасту с будничным тоном сыщика смысл сказанного был еще более ужасен. -- А-а-а! -- схватившись за голову, Строева со стоном раскачивалась на стуле. Фарфоровое личико растрескалось, стало некрасивым и жалким. -- Это звери, настоящие звери! Они запугали, запутали меня... Я же девчонкой была -- только девятнадцать исполнилось! Ну любила бары, танцы, развлечения... Зуб предложил фраеров шманать, я отказывалась, он пригрозил. Он психованный, и нож всегда в кармане, что мне оставалось? Когда этот здоровый убежал, Зуб меня избил за то, что такого бугая привела... Она захлебывалась слезами, и голос ее звучал невнятно, но обостренный слух Старика улавливал смысл. -- А этот, второй, только слово сказал. Зуб его ножом... Разве ж я знала, что он на такое пойдет... Я с той поры от них отошла, в последние годы совсем не видела, думала, посадили... А они вот что... -- Кто такой Зуб? -- властно перебил Сизов, знающий, как пробивать стену истерической отчужденности. -- Зубов Анатолий, а худого звали Сергей, фамилию не помню... -- словно загипнотизированная, послушно ответила Строева. Когда в кабинет вернулся Губарев, Строева сидела, безвольно привалившись к холодной стали сейфа, а Старик быстро писал протокол. На скрип двери он поднял голову и устремил на вошедшего вопросительный взгляд. Губарев замялся. -- Ну? -- Вам не звонили. Сизов ошарашенно помолчал. -- Точно? -- Не точно. -- Губарев переступил с ноги на ногу. -- Как бы лучше объяснить... Плохая слышимость. Невозможно разобрать, кто звонит и кому. Сизов что-то сказал про себя, только губы шевельнулись. -- Ладно, разберемся. Организуй машину и понятых, мы с Верой Сергеевной прокатимся по городу да съездим на Яблоневую дачу. -- Майор повернулся к Строевой. -- Посидите пару минут в коридоре, нам нужно обсудить небольшой вопрос. Когда Строева вышла, майор набросился на молодого коллегу: -- Что ты плетеш