ь? Какая слышимость? -- Помните, в позапрошлом году прорвало отопление? Архив залило, дактилопленки отсырели, отпечатки с пудреницы расплылись и идентификации не поддаются. Сизов пристукнул кулаком по столу и беззвучно выругался. -- Извини... -- Он немного подумал. -- Ладно! Что есть, то и есть! Сейчас я проведу проверку показаний на месте, а ты займись вот этим. -- Сизов протянул Губареву листок с записями. -- Только очень осторожно -- прощупай, что за люди, где они сейчас. И все! Вечером обсудим. На следующий день начальник отдела заслушивал отчет Фоменко, Ему нравилось, что он внушает подчиненному явное почтение и ощутимый страх, поэтому сбивчивость доклада отходила на второй план и особого раздражения не вызывала. -- Мало ли куда могла попасть эта веревка! Номеров на ней нет, по ведомости не списывают... -- как всегда, глядя в сторону, бубнил Фоменко. -- Можно пять лет работать да успешно отчитываться, только толку никакого не будет. Я о товарище Веселовском ничего плохого сказать не хочу, только он все это распрекрасно понимает! -- Что же ты предлагаешь? -- благодушно поинтересовался Мишу ев. Глаза Фоменко беспокойно блеснули. -- Товарищ подполковник, вы меня знаете -- я исполнитель. Звезд с неба не хватаю, в начальники не рвусь. Что поручат -- выполню точка в точку. А предлагать я не умею. У Сизова выдумки много, он во все стороны землю роет, а что архив горячей водой зальет, и он не предвидел. -- Постой, постой, -- перебил подполковник. -- При чем здесь архив? -- Так он все в этом старом деле ковыряется... -- обрадовавшись вниманию начальника, зачастил Фоменко. -- Вчера у него под кабинетом шикарная дамочка плакала, Губарев к экспертам бегал, ну я и полюбопытствовал. Оказалось, она замешана в убийстве, даже пудреницу на месте происшествия потеряла. -- Фоменко зачем-то обернулся и привычно перешел на шепот: -- Сизов собирался ее отпечатками с той пудреницы намертво к делу пришпилить, а оказалось, дактопленка испорчена. Вот блин! Кто мог предположить? -- Ну и что? -- нетерпеливо спросил Мишуев. Фоменко восторженно рубанул воздух ребром ладони. -- Сизов ее и так расколол! Сказано -- Сыскная машина! Спохватившись, он погасил восхищение в голосе. -- В общем, призналась дамочка по всем статьям! Мишуев немного подумал и хмыкнул. -- Много ли стоит вынужденное признание, не подкрепленное объективными доказательствами? Как вы считаете? -- Почему "вынужденное"? -- недоуменно округлил глаза Фоменко. -- Говоришь же -- плакала! Значит, вынуждали ее, запугивали. Сам знаешь... -- Да они все плачут -- себя жалеют! -- презрительно сказал опер. Мишуев встал, обошел стол и сел напротив подчиненного, создавая обстановку доверительной беседы. -- Вчера призналась, а завтра откажется да еще пожалуется на недозволенные методы ведения дознания! Мало таких случаев? -- Сколько угодно, -- осуждающе выдохнул Фоменко. -- То-то и оно. И придется не восхищаться Сизовым, а наказывать его. Так? Фоменко пожал плечами. Мишу ев недовольно повторил его движение. -- Нет, примиренческая позиция тут не годится. Мы не можем мириться с нарушениями законных прав граждан! А было ли в данном случае соблюдено право свидетельницы давать те показания, которые она считает нужными? Фоменко вновь пожал плечами, явно не понимая, куда клонит начальник. -- Не знаю, не спрашивал. -- Вот и спросите! Где ее найти, знаете? -- Парикмахерша в "Локоне", чего ее искать, -- мрачно буркнул опер. -- Тем лучше, -- кивнул Мишуев. -- Побеседуйте с этой женщиной, узнайте, почему она без объективных улик дала компрометирующие себя показания. Если она захочет пожаловаться на превышение власти Сизовым -- примите заявление. Фоменко сжал челюсти, продолжая мрачно смотреть в сторону. -- Лучше я ее к вам приведу, вы и спросите, -- сквозь зубы процедил он. -- Начальнику это сподручней. И инспекция для таких дел имеется. -- Я лучше знаю, что делать начальнику и что подчиненному, -- холодно произнес подполковник. -- Вы меня разочаровываете, товарищ Фоменко. Предложений по делу у вас нет, инициативы вы никогда не проявляете, уверяете, что хороший исполнитель. Что ж, такие люди тоже нужны. Но вот я отдаю приказ, а вы вместо исполнения начинаете его редактировать! Значит, и исполнитель вы никудышный? Мне бы не хотелось так думать. Иначе зачем вообще держать вас на службе? -- А чего я? Я не возражаю. Надо -- значит, надо. -- Фоменко перевел на начальника убегающий взгляд. -- Раз приказано -- сделаю... -- Важно не только точно выполнить приказ, важно получить нужный результат. -- Сделав паузу, Мишуев со значением повторил: -- Нужный результат, которого от вас ждут! Ясно? -- Ясно, товарищ подполковник. -- Опер привычно шмыгнул носом и кивнул. Вид у него теперь был не мрачный, а просто унылый, как обычно. Но, оказавшись на улице, он снова нахмурился, постепенно замедлил шаг и остановился, явно не желая идти туда, куда был послан. Мимо протекал плотный людской поток, его толкали в спину и бока, били по ногам тяжелыми сумками. -- Чего стал, заснул, что ли! -- Да, видать, пьяный... Недоброжелательность озлобленных жизнью сограждан не удивила Фоменко -- коренного жителя Тиходонска, но придала его мыслям определенное направление. Он целеустремленно зашагал вперед, и тягостные размышления вытеснила из головы поставленная самому себе задача. Через несколько минут он свернул с центральной улицы, юркнул в проходной двор и оказался у тыльной стены неказистого овощного ларька. Постучав условным образом, был впущен. Толстая продавщица в грязно-сером, а на животе черном халате сноровисто щелкнула задвижкой, извлекла из закутка початую бутылку водки, сходила за стаканом, заодно прихватив яблоко и крупную морковку. -- Что я тебе, кролик? Фоменко залпом выпил стакан, промокнул несвежим платком губы, надкусил яблоко. Порывшись в карманах, протянул мятую пятерку. -- Не надо, зачем, что я, обеднею? -- замахала руками продавщица, но он сурово отрезал: -- Уголовный розыск на халяву не пьет! Выйдя на воздух, он доел яблоко, чувствуя, как расплывается по телу приятное тепло, негромко, с удивлением сказал: -- Ну дает! Руками одного сотрудника собрать компромат на другого, столкнуть их лбами, а самому остаться в стороне... Он далеко зашвырнул огрызок, подумал: "Ну что ж, каждый за себя... Мне три года до выслуги... Так что -- кто не спрятался, я не виноват!" Уже не задумываясь над всякими глупостями, Фоменко добрался до фирменного косметического салона "Локон", но Строевой на работе не было, администратор пояснила, что она больна. Заглянув в записную книжку, он отправился к ней домой. В это время Вера Строева, сидя в глубоком кресле, разговаривала по телефону. -- Не могу ничего делать... Руки-ноги дрожат, тоска смертная... Нет, какой бюллетень, просто договорилась... Людка будет только рада -- перебьет моих клиентов. Знаешь, сколько я теряю каждый день? Да, это правильно... Деньги -- дело наживное, а нервные клетки не восстанавливаются... И вообще -- в перспективе тюрьма... Она истерически рассмеялась. -- Да водили меня к адвокату, даже к двум. Один весь такой из себя правильный, говорит: "Характеристики соберите, дело давнее, будем добиваться условного осуждения..." Она переложила красную трубку с белыми кнопками цифрового набора в левую руку, а правой налила в рюмку коньяк из стоявшей рядом на журнальном столике наполовину опорожненной бутылки. -- Представляешь! Все грязное белье наизнанку! И Софка послушает, и Мишель, и заведующий... А второй -- ушлый жук, тот посоветовал от всего отпереться: я не я, хата не моя! Строева осторожно, чтобы не расплескать, поднесла рюмку к губам, сделала несколько маленьких глотков. -- В том-то и дело -- и протокол подписала, и на даче этой проклятой все показала, и фотографировали там меня со всех сторон... А он говорит: "Наплюй, сама на них жалуйся, дескать, заставили, обманули..." Она медленно допила коньяк, заинтересованно прильнула к трубке. -- Тоже так советуешь? А кто он, этот твой приятель? Ах вот оно что... Два раза, говоришь? А за что? Да, они лучше юристов знают, на собственной-то шкуре... Только чего же он от своей фарцовки не отрекся, если такой умный? Вот то-то и оно! Все умные, пока на хвост не наступят... Строева разочарованно скривилась и собралась опять наполнить рюмку, но в дверь позвонили. -- Кто-то пришел, пойду открою. Не знаю, может, Мишель... Я ему ничего не говорила и не знаю, с какого боку... Ну ладно, пока! Она взглянула в зеркало, провела щеткой по волосам и открыла дверь. На пороге, приятно улыбаясь, стоял Фоменко. Улыбался он через силу, это была вынужденная маска при входе в чью-нибудь квартиру после того случая, когда он почти до обморока напугал хозяйку, принявшую его за уголовника. -- Вы к кому? -- Здравствуйте, Вера Сергеевна. Уголовный розыск, капитан Фоменко, -- с той же сахарной улыбкой оперативник поднес удостоверение к лицу Строевой. Та попятилась в комнату и обессиленно опустилась на диван. Захлопнув дверь, Фоменко вошел следом. -- Ну я же уже все рассказала. Зачем вы хотите опять меня мучить? Этот ваш Сизов вытрепал мне все нервы! Она заплакала. -- Я больная, лежу пластом... Я вскрою себе вены... Ну что ты дыбишься, как идиот! В бессильной ярости Строева затопала ногами. -- Да что ты орешь, в натуре. -- Фоменко на миг забылся, и тут же глаза его прищурились, сморщилась кожа на лбу, губы угрожающе скривились, голос разнузданно задребезжал: -- Тебе помочь хотят... Строева громко икнула, но он уже взял себя в руки и загнал внутрь блатную маску, некстати проступившую на заинтересованно-сосредоточенном лице сотрудника уголовного розыска. Впрочем, он нередко забывал, какое у него настоящее лицо, а какое -- маска. -- Я же по поручению... Начальник увидел, как вы плакали в коридоре, и поручил спросить, не применял ли Сизов недозволенных методов... Может, он вас пугал, может, не дал прочесть протокол? Строева мгновенно перестала плакать. -- Так вы что, своего следователя проверяете? -- Ну да. -- Фоменко снова расплылся в сладенькой улыбке. -- Вы не похожи на преступницу, хорошо работаете -- я видел фотографию на Доске почета... Никаких изобличающих вас улик нет... Начальник подумал, что Сизов заставил вас признаться в том, чего вы не совершали. Вот и послал меня разобраться. -- Ну и ну! -- протянула парикмахерша, нащупывая на столике сигареты. -- Конечно, пугал! Она щелкнула зажигалкой, прикурила. -- Под суд, говорит, отдам! И сигаретами шантажировал... -- Статуэтка нервно отбросила пачку. -- Отпечатки пальцев вроде бы снимал. Фоменко согнал улыбку, с напряжением удерживая нейтральное выражение лица. -- Отпечатки пальцев действительно фиксировались, но сравнить их оказалось не с чем: те, которые были на пудренице, оказались утраченными. Строева резко вскочила с дивана и принялась быстро ходить по комнате. -- Значит, на пушку взял! -- Она глубоко затянулась. -- А я, дура, и поверила! Да я такую жалобу... Я до самых верхов дойду! Теперь не те времена! "Ну и стерва! -- подумал опер. -- Клейма ставить негде, а туда же -- права качать!" А вслух сказал: -- Начальник поручил мне принять у вас жалобу, так что идти никуда не надо, можете прямо сейчас и написать. -- И напишу! -- мстительно пообещала Статуэтка. -- Я такое напишу! Бумага есть? Фоменко достал из папки бумагу, ручку, положил на столик рядом с бутылкой, сглотнул. -- А как писать-то? -- Почем я знаю? -- неожиданно грубо сказал опер. -- Как было, так и пишите! "Еще не хватало, чтобы я тебе диктовал на товарища! -- мелькнула гневная мысль. -- Что у меня, совсем совести нет?" Строева медленно начала писать, старательно обдумывая каждую фразу. Фоменко прошелся по комнате, подошел к окну. "Много неприятного приходилось делать на этой собачьей работе, но такого противного еще не было, -- думал он. -- Хотя если разобраться, то и ничего особенного! Она все равно бы отперлась и стала жаловаться, не сегодня, так завтра, добрые люди присоветуют... Какая разница -- я к ней пришел или кто другой... Прислали бы Веселовского -- еще хуже, он бы ей такую бумагу составил! А я что -- пусть пишет всякую галиматью, они все пишут. Сизову это как с гуся вода..." За окном на балконной веревке хлопало на ветру кружевное белье хозяйки. В другое время мысли Фоменко обязательно приняли бы вполне определенное направление. Но сейчас этого не произошло. В душе оперативника шевелилось то ли неведомое, то ли давно забытое чувство. "А ведь Сизов бы не пошел на товарища компру собирать... Да ему бы никто и не предложил такого!" И тут же возразил сам себе: "Потому что авторитет. Сам генерал у него когда-то стажировался. Конечно, тогда легко быть принципиальным! А приказал бы Мишуев Губареву..." Не спрашивая разрешения, он закурил. "Губарев бы тоже не пошел, шум бы поднял, стал бы рапорт писать... Потому что пацан еще, жизни не знает, жареный петух его не клевал... Вот и слушается Сизова, его умом живет..." Сзади звякнуло стекло о хрусталь. "Сука! Не может потерпеть. Ладно, каждый на своем месте, а я за всех не ответчик. Скоро эта дрянь закончит?" Он не оборачивался до тех пор, пока за спиной не прозвучал деловитый вопрос: -- А подписываться как? -- Имя. Отчество. Фамилия. Место работы. Адрес. Дата, -- с отвращением выплевывал он. -- Все! Статуэтка заметно повеселела. Подписав бумагу, она в очередной раз наполнила рюмку, потянулась. -- Хотите выпить, капитан? -- Пухлые губы сложились в обещающую улыбку. -- Теперь можно и расслабиться. Даже без грима, в простом домашнем халате она выглядела весьма эффектно. И круглые неплотно сдвинутые коленки... Фоменко сглотнул вязкую слюну. -- Милиция на работе не пьет, гражданка Строева, -- с трудом выдав ил он, стараясь казаться презрительным и небрежным. -- Не говоря уже о всяких там "расслаблениях". Последнее слово удалось произнести с явной издевкой. Строеву покоробило. Если бы сегодня утром кто-то сказал, что при столь удачно складывающихся обстоятельствах он произнесет подобную фразу и скривится, будто обнаружил в обеденной тарелке кусочек кошачьего дерьма, капитан Фоменко этому бы не поверил. Уходя, он сильно хлопнул дверью. Занеся заявление Строевой начальнику отдела, Фоменко под вымышленным предлогом покинул управление и, придя домой, напился вдребодан. Впрочем, такое случалось с ним и раньше, правда, нечасто. Глава двенадцатая Комната изрядно заросла мохом и паутиной. Старик, который практически только ночевал здесь, уже несколько месяцев откладывал генеральную уборку "на потом", но посещение берлоги Поликарпыча заставило взяться за веник и тряпку. Не хотелось хоть в чем-то походить на одичавшего коллегу. Бывшего коллегу... Отставного коллегу... Сизов будто пробовал на вкус это словосочетание, невольно примеряя к себе. Отставного... Он же остался сыщиком, не спился, не опустился и дела не забыл, помог... Игнат Филиппович выкрутил тряпку, отжимая бурую воду. Слова... Бывший и есть бывший. Списанный охотничий пес. Умеющий идти по следу, поднимать зверя, гнать его, преодолевать сопротивление и, вцепившись в глотку, прижимать, обессиленного, к земле. Больше ни на что не годный, тоскливо грызущий собственный хвост в запущенной комнатенке блочного вольера. Мысль об уходе в отставку, настолько часто посещавшая Сизова в последнее время, что он начал постепенно с ней смиряться, сейчас стала остро угнетать. Может быть, оттого, что после сегодняшнего разговора с Мишуевым перспектива дальнейшей службы определилась предельно четко... Начальник отдела вызвал его через секретаря -- это было верным признаком того, что разговор предстоит неприятный. -- Ознакомьтесь... -- Размашистым движением подполковник бросил на стол заявление Строевой. Сесть он не предложил. Когда обескураженный холодным приемом человек стоя читает кляузу на самого себя, у него обязательно должно шевельнуться чувство вины. Сизов тоже неплохо знал оперативную психологию. Подчеркнуто неторопливо он выдвинул стул, основательно уселся, так же неспешно извлек из внутреннего кармана пиджака очки, которыми обычно пользовался при длительной работе с документами, протер стекла, надел и лишь после этого придвинул к себе заявление. Мишуев внимательно следил за его лицом. Но Старик еще из фэзэушного детства вынес правило: никогда не проявлять боли, растерянности, страха. Особенно перед тем, кто стремится тебе их причинить. Удар, не вызвавший стона, слез или хотя бы болезненной гримасы, кажется всем, в том числе и самому ударившему, вдвое слабей, чем был на самом деле. И уже поколеблена уверенность врага в своем превосходстве, а значит, снизились шансы на победу и самое время сделать ответный ход... Когда-то гражданин Прищепа по кличке Скелет, улучив момент, ширнул его из-под руки в бок толстым шилом, которым до этого уже приколол трех человек, и, вырвавшись, отскочил в сторону, впившись жадным взглядом в "портрет" ненавистного опера. Не находя ожидаемых признаков тяжелой раны, он запаниковал, недоумевающе уставился на круглое острие, испачканное кровью и покрытое коричневым слоем печеночной ткани, промедлил и упустил момент, пока Старик возился в кармане с вмиг ставшим тугим предохранителем. Только щелчок вывел Скелета из оцепенения, он шагнул было вперед, но поздно -- сил вынуть руку не было, и Старик жахнул прямо через плащ... Дочитав заявление, Сизов равнодушно положил его обратно. -- Что скажете? -- напористо спросил Мишуев. -- Ее право. В таких случаях каждый второй жалуется. И ответ майора прозвучал равнодушно. Мишуева это несколько сбило с толку, но по инерции он продолжал с тем же напором: -- Зря вы так легкомысленно относитесь к этому. Напишите подробное объяснение, и я направлю материал в инспекцию для проведения тщательной проверки, -- и, преодолев что-то в себе, после чуть заметной паузы добавил: -- А вас пока придется отстранить от дела. Сизов пожал плечами. -- Не смешите людей, товарищ подполковник. Строева сдала нам подозреваемых -- Зубова и Ермака. Они уже месяц не появляются дома, есть данные, что прячутся в городе. Губарев отрабатывает их связи. Считаю необходимым подключить ему в помощь Фоменко. Мишуев почувствовал, что теряет инициативу. -- Это другая тема. А что все-таки можете сказать по жалобе? -- Строева дала подробные, в деталях показания -- это раз. Показала все на месте происшествия -- это два. Пудреницу опознала ее мать и подруга -- это три. Калмыков изобличил на очной ставке -- это четыре... -- Точно, Калмыков! -- Мишуев подскочил в кресле. -- Я вспомнил этого шоферюгу. Только фамилия вылетела! Но и Строева с пудреницей, и Калмыков -- из далекого прошлого. Имеют они отношение к "сицилийцам"? Если отбросить ваши фантазии, никакого. Зато ко мне все имеют самое прямое отношение. И время выбрано удачно! -- Подполковник говорил еще спокойно, но чувствовалось, что это удается ему с трудом. -- Не понял... -- Губы Старика сжались в жесткую линию. -- Сейчас мне совершенно не нужны осложнения. А тут мышиная возня вокруг старых дел, поиски ошибок и упущений... Бывший наставник копает под меня всерьез! -- Вы сами копали под себя, хотя тогда об этом не думали, -- устало отмахнулся майор. -- А сейчас старые факты выплыли и от них никуда не деться. -- Факты? Где же они? -- зло спросил Мишу ев. -- Где протокол допроса Батняцкого? Ах, официально он ничего не сказал? И не скажет: перед воровским законом "ершом" выставляться? Черта с два -- сразу уши отрежут! Досидит убийцей! Дальше что? Строева? Противоречивые показания, жалобы на незаконные методы воздействия. Пудреница? Поговорит с адвокатом и заявит, что потеряла ее за неделю до убийства. Калмыков? Он жив и здоров, испугался невесть чего, об убийстве Федосова не осведомлен! И что остается? Только ваши документы! -- Остаются Зубов и Ермак! Когда мы их возьмем, даже вы не сможете назвать факты домыслами! Сизов прищурясь, в упор рассматривал подполковника, и тот на миг ощутил себя бестолковым, не знающим дела стажером, допустившим очередной промах. На импортном пульте селекторной связи вспыхнула красная лампочка и мелодично пропел сигнал вызова: "уа-уа-уа..." Мишуев поднял трубку, ткнул пальцем в клавишу соединения с дежурной частью и сразу же напряженно застыл. -- Когда он это сообщил? Кто-нибудь знакомился с телефонограммой? Как нет, когда половина управления о ней знает! -- закричал Мишуев, давая волю раздражению, которое долгое время загонял внутрь. -- Эти фамилии у меня на столе! Ни черта не соблюдаете режим секретности! Будем наказывать! -- Он с силой бросил трубку, резко развернулся к Сизову. -- Два часа назад Веселовский сообщил по ВЧ, что отпечаток пальца в машине оставлен Зубовым! А Ермак -- его ближайший друг и постоянный подельник. Если вы узнали об этом раньше меня, дежурный будет наказан за халатность и ротозейство. Все равно непонятно, к чему городить огород со Строевой и Калмыковым? Неужели так велико желание закопать непосредственного начальника? Мишуев улыбнулся с нескрываемой издевкой. -- Ай-ай-ай, бывший наставник, нехорошо! Учили-то вы меня совсем другому... Сизов некоторое время молчал, с прежним прищуром глядя на подполковника. -- Жаль, так ничему и не научил. Порядочность и честность не привьешь, но и элементарной оценке обстановки не выучил. Какая разница, кто вышел на "сицилийцев"? Главное, что они расскажут про Яблоневую дачу, и ты провалишься в ту яму, которую сам для себя копал! Хотя Мишуев не обратил внимания на сизовское "ты", он уже не чувствовал себя стажером. -- Если расскажут... Утром следующего дня Сизова вызвал Крутилин. В приемной он столкнулся с Веселовским -- тот уже выходил из кабинета полковника, и вид у него был победный. -- Как живете-можете, Игнат Филиппович? -- с небрежной легкостью спросил он. -- Скоро будем брать "сицилийцев", готовьтесь! Если это была шутка, то на серьезный лад. У Крутилина находился Мишуев, сидел за приставным столом, нервно вертя в пальцах красивую импортную ручку с электронными часами. Полковник просматривал бумаги, зажатые в скоросшивателе с синей картонной обложкой. Подняв голову, кивнул вошедшему, указал на стул, перевернул очередной лист. Сизов сел напротив Мишуева, положил перед собой потертую кожаную папку, на которую подполковник покосился с некоторой тревогой. Несколько минут в кабинете царила тишина. Наконец Крутилин перевернул последнюю страницу досье. -- Так. -- Он поднял голову и перевел тяжелый взгляд с Сизова на Мишуева и обратно. -- Подделка подписи -- это полная... -- он сдержался, -- полная ерунда. Безрезультатная поездка -- тоже. Из рапорта видно, что определенная информация получена, хотя официальных показаний этот, как там его, не дал. Жалоба парикмахерши... Ладно, об этом потом. А сейчас скажите-ка мне, майор, на каком основании вы работаете с людьми, проходящими по старым делам? Вызываете их, допрашиваете, воспроизводите показания на месте? Мишуев старательно закивал. -- Они ведь никак не подстегиваются к розыску "сицилийцев"? -- продолжал Крутилин. -- Значит, ваши действия незаконны. Сизов распустил разболтанную "молнию", порылся под настороженным взглядом Мишуева в кожаном нутре папки, отыскал и извлек бланк областной прокуратуры с отпечатанным текстом и размашистой подписью Трембицкого, протянул полковнику. -- Вот письменное задание следователя, которое я выполнял. Крутилин внимательно прочел документ, взглянул на Мишуева. -- Почему я ничего не знаю? -- раздраженно спросил тот. -- Я никаких заданий следователя не визировал! -- В данном случае ваша виза не требуется, -- спокойно пояснил Сизов. -- Я вхожу в оперативно-следственную группу, созданную приказом прокурора области и генерала. Трембицкий -- руководитель группы. В качестве такового он напрямую дает задания всем членам бригады. Мишуев открыл рот и снова закрыл. Крутилин посмотрел на него, усмехнулся и захлопнул досье. -- Теперь по сути жалобы и о результатах вашей работы. Рука Сизова снова нырнула в папку, и на свет появились сразу три документа. Старик по одному выложил их перед Крутилиным. -- Рапорт. Установочные данные фигурантов розыска. План оперативно-розыскных мероприятий, -- коротко комментировал майор, не глядя на начальника отдела особо тяжких. -- А по жалобе чего говорить -- и так все понятно. На каменном лице Крутилина промелькнула тень интереса. Он взял бумаги, внимательно посмотрел на Сизова, потом не менее внимательно на Мишуева. Тот не сводил глаз с авторучки, будто считал выпрыгивающие на электронном циферблате секунды. Полковник погрузился в чтение. В кабинете наступила тишина. Дочитав, Крутилин задал Старику несколько вопросов, которые выдавали в нем профессионала, глубоко знающего сыскное ремесло, пометил что-то на календаре, взвесил на ладони мишуевский скоросшиватель. -- Хемингуэя читали? -- неожиданно спросил он. -- Про корриду? Подполковник ошарашенно пожевал губами. -- Давно как-то... Студентом. -- Что там главное? -- Крутилин слегка подбросил синюю папку, будто давая понять, что в ней и кроется ответ. Мишуев хмуро покачал головой. -- Не помню. Когда это было... -- Главное -- последний удар! -- Выпуклые льдистые глаза азартно блестели. -- Все остальное: танцы перед быком, пики в загривок, взмахи плаща -- это подготовка. Без завершающего выпада -- обычный балаган, которому грош цена! Мишуев недовольно дернул подбородком. -- При чем здесь коррида? -- А при том! -- Полковник еще несколько раз подбросил скоросшиватель, уронил на стол и прихлопнул ладонью. -- Можно планировать, докладывать, отчитываться, заверять, и хрен всему этому цена! Надо задержать преступника, и тогда становится ясно: кто прав, кто виноват, кто умный, кто дурак, кто правильно работал, кто нарушал, кто пахал, а кто болтал... Вот здесь, -- полковник так же небрежно ткнул пальцем в синюю обложку, -- нет ничего про то, как взять "сицилийцев". А здесь все именно про это. -- Он за уголок поднял схваченные скрепкой листки Старика. -- В связи с этим возникает вопрос о двух подходах, двух методах работы, -- продолжал Крутилин. Мишуев вновь считал секунды. -- Кстати, вы не изменили мнения о дальнейшей организации розыска? -- Голос полковника приобрел опасную мягкость. -- Нет. Пусть Веселовский заканчивает свою работу, -- не отрываясь от электронного циферблата, сказал Мишуев. Он знал, на что идет, и ожидал вспышки, но неожиданно в глазах Крутилина появилось новое выражение. -- Что ж, это даже интересно... Полковник откинулся на спинку кресла, тональность голоса изменилась на обычную. -- Проведем эксперимент: какой подход правильней... И сделаем соответствующие выводы... Чтобы никто не упрекнул нас в субъективизме, -- вслух размышлял Крутилин. -- Действуйте, товарищ подполковник, руководите перспективными сотрудниками, товарищами Веселовским и Фоменко. Мишуев понял, что Крутилин издевается, хотя ни в его голосе, ни во взгляде это не проявилось. -- А вы, майор, работайте по своему плану, -- повернулся Крутилин к Старику. -- Докладывайте лично мне. Возникнут проблемы -- ко мне. Короче -- замыкайтесь непосредственно на меня. Такое, значит, устроим соревнование... Полковник улыбнулся Мишуеву, приглашая того к ответной улыбке. -- Кто первый прищемит хвост этим гадам... А задержанием в любом случае руковожу я. Договорились? Улыбка мгновенно исчезла. -- Вопросы есть? Нет? Работайте! Когда разыскиваемые известны, их рано или поздно находят. Принято считать: чем раньше, тем лучше. Но в данном случае Мишуев придерживался противоположного мнения. С его подачи Силантьев доложил на оперативном совещании о крупном успехе отдела особо тяжких: личности "сицилийцев" установлены, при этом отличился Веселовский ну и, конечно, начальник отдела. Само собой, отблеск славы падал и на руководство уголовного розыска, поэтому и Силантьев удостоился похвалы генерала. По имеющимся данным. Зубов и Ермак находились в городе, несколько раз их видели то в одном, то в другом притоне. "Сицилийцев" объявили в местный розыск. Все органы и подразделения внутренних дел области получили их фотографии и соответствующие ориентировки. В любой момент инспектор ГАИ или участковый, оперативный работник или постовой, сотрудник патрульно-постовой службы или младший инспектор из "взвода карманных краж" мог обнаружить и опознать преступников. Для областного уголовного розыска дело было практически окончено. Мишуев с достоинством принимал поздравления коллег и ждал приказа об откомандировании на учебу. И хотя логическим завершением операции могло стать только задержание "сицилийцев", Мишуев не торопил этот момент, напротив, надеялся, что "последний удар" будет нанесен уже в его отсутствие: спокойней, если эти псы начнут болтать про Яблоневку... Не попадешь под горячую руку -- вполне можешь и уцелеть, а за несколько лет все забудется... Правда, Москва не на другой планете, если захотят -- достанут и там... Другое дело -- захотят ли доставать... По-настоящему захотят ли? Ведь проще простого посотрясать воздух, метнуть пару молний в отсутствующего и этим ограничиться. Формально комар носа не подточит... Силантьев так и сделает. Да и Павлицкий мужик не кровожадный, к тому же скандальные разоблачения в областном аппарате ему совсем ни к чему. А вот этот Бульдог да чертова Сыскная машина... В действительности отдел особо тяжких будто трещина рассекла. Веселовский и Фоменко не заходили в семьдесят восьмой кабинет, Сизов и Губарев обходили их восемьдесят третий. При встречах Веселовский здоровался холодно и несколько свысока, а Фоменко буквально корежился, выдавливая слова приветствия, при этом лицо его страдальчески кривилось и глаза убегали в сторону. Обмена информацией между парами сыщиков практически не было. Веселовский докладывал собранные данные Мишуеву, тот, исполняя приказ, представлял их Крутилину, полковник доводил до Старика. В свою очередь, Сизов вначале знакомил с добытой информацией Крутилина, после чего представлял начальнику отдела. Обзорную справку по личностям "сицилийцев" майор тоже принес Крутилину. -- "Зубов Анатолий, тридцать один год, две судимости, квартирная кража и хулиганство, отбыл четыре года, злостно нарушал режим содержания, к представителям администрации относился враждебно, на путь исправления не встал, -- вслух читал полковник. -- После освобождения несколько раз проходил по уголовным делам, прекращенным за недоказанностью... Вину никогда не признает, при задержаниях оказывает сопротивление. Дерзок, агрессивен... Склонен к побегам при конвоировании". Крутилин поднял от бумаг тяжелый взгляд. -- Не подарок! И продолжил чтение: -- "Ермак, тридцать лет, преступления совершал совместно с Зубовым, отбыл три года. Лжив, поддается чужому влиянию, истеричен... Во время развода на работу в ИТК-7 демонстративно вскрыл себе вены. Дерзок, злобен, мстителен, кличка Псих. Поведение труднопредсказуемое..." -- Полковник выпятил подбородок, провел ладонью, будто проверяя, не зарос ли за день. -- Один другого стоит... А ведь они, пожалуй, не сдадутся. Как думаете, Игнат Филиппович? -- Смотря кто брать будет, -- криво улыбнулся Старик, и Крутилин ответил точно такой же понимающей улыбкой. -- А ведь Старик и Бульдог схавают их вместе с костями. Как думаешь? Сизов впервые услышал свое прозвище в официальной обстановке. И впервые полковник проявил осведомленность о том, как называют за глаза его самого. -- Конечно, схаваем, -- дернув щекой, подтвердил майор. -- Значит, вдвоем и пойдем, -- раздумчиво проговорил Крутилин. -- Разве что Лескова в прикрытие поставим, на всякий случай... Он тоже крутой парень! Полковник оживился. -- Знаешь, что он выкинул? Вместо политзанятий проводил метание ножей! Конечно, схлопотал выговор... Крутилин засмеялся. Впервые Старик видел, как полковник смеется искренне и от души. Глава тринадцатая Следующая неделя началась с неожиданностей. Произошло ЧП с Крутилиным. Поздно вечером он возвращался домой, в троллейбусе сделал замечание троице пьяных хулиганов, те, как водится, вышли следом "проучить мужика". Полковник сшиб одного с ног, закрутил руку второму, а третий пырнул его ножом в бок. Обычная история, за исключением того, что потерпевшим в ней оказался замнач УВД. Впрочем, должность, даже самая высокая, не способна защитить того, кто без служебной машины и привычного окружения рискнул путешествовать по ночному городу. Но холодный клинок воткнулся в тело не просто кабинетного руководителя, а матерого сыщика, который ввел для всего оперначсостава постоянное ношение оружия, в свободное время для души ловил карманников и за личностные качества был удостоен клички Бульдог. Это и определило исход происшествия. Рывком сломав захваченную руку, Крутилин бросил бесчувственное тело на землю, не нарушая инструкции, расчетливо выстрелил в ногу вооруженному, раздробив вдребезги коленный сустав, навалился на первого, который начал уже приходить в себя, и, уперев еще горячий ствол ему под челюсть, втолковывал чтото сквозь зубы до самого приезда патрульной машины. Что именно он говорил хулигану, осталось тайной, но то, что тот обмочился, -- достоверный факт, подтвержденный сержантами патруля. Зажимая пульсирующую рану, Крутилин отдал несколько распоряжений, поставил на предохранитель и сдал старшему патрульной группы пистолет и продержался в сознании до самой операционной. Операция прошла нормально, и прогноз врачи давали благоприятный, с обычными, впрочем, оговорками насчет возможных осложнений. Но на полтора-два месяца полковник выбыл из строя. В устранении Бульдога Мишуев увидел руку судьбы. Обязанности замнача переходили к Силантьеву, а тот был доволен отделом особо тяжких и его руководителем, следовательно, развитие событий вновь становилось планируемым и предсказуемым. Но грянула вторая неожиданность: звонок в дежурную часть по "02". -- Зуб с Психом у сестры, на Октябрьской, 47, -- быстро проговорил мужской голос. -- У них красная "шестерка", сейчас свалят, быстрее... В трубке щелкнуло, раздались короткие гудки. Дежурный немедленно передал информацию Силантьеву, тот по селектору доложил генералу, одновременно вдавив клавишу связи с кабинетом Мишуева, чтобы разговор был слышен и ему. Ухватив суть происходящего, Мишуев трижды нажал клавишу с цифрой 83. Это был условный сигнал: срочный сбор. Силантьев еще не договорил первую фразу, когда в кабинет начальника отдела особо тяжких вбежал Веселовский, а через несколько секунд неуклюже ввалился Фоменко, озабоченно устраивающий под мышкой чтото тяжелое. Оба напряженно застыли, вслушиваясь в глуховатый голос, доносящийся из-под декоративной решетки пульта связи. -- Там действительно живет сестра Зубова... Адрес Силантьев назвал раньше, поэтому Мишуев написал его на листке бумаги. Лицо Веселовского выражало готовность к решительным действиям, Фоменко ежился и уныло шмыгал носом. Подполковник протянул листок Веселовскому. -- Берите мою машину. Песцов внизу, во дворе. И это... Оружие держать наготове и применять смело! Оперативники выскочили в коридор. -- ...прервал разговор, поэтому личность его неизвестна... -- Заканчивая доклад, осторожный Силантьев добавил: -- Так же, как и достоверность сообщенной им информации. -- План действий? -- резко спросил Павлицкий. Силантьев замешкался с ответом. -- Мишуев в курсе? -- так же резко спросил генерал. Начальник отдела особо тяжких включился в разговор. -- Я уже послал группу, товарищ генерал, -- ровным голосом сообщил он. -- О результатах сообщу немедленно. Генерал любил краткость и деловитость. -- Кто выехал? -- Голос Павлицкого стал мягче. -- Веселовский, Фоменко, Песцов. Старший -- Веселовский. -- Справятся? -- с сомнением спросил генерал. -- Обязательно! -- без запинки ответил Мишуев. Он знал, что генерал не терпит сомнений, неуверенности и колебаний. -- А где Сизов? Почему его не задействовали? Теперь замешкался Мишуев, но только на мгновение. -- Веселовский успешно провел этот розыск, пусть он его и заканчивает, товарищ генерал. У Сизова возраст и вообще... Должна же быть смена ветеранам... Павлицкий недовольно крякнул. -- Имейте в виду, за исход операции спрошу персонально с вас! Чтобы не наломать дров, самым тесным образом привлеките к задержанию Сизова! Он и в своем возрасте заменит... -- Генерал бормотнул что-то неразборчивое и отключился. -- Не боись, -- подал голос Силантьев. -- Веселовский парень толковый. Да и мы с тобой обмозгуем, если что... Он помолчал. -- А Сизова задействуй... Опыт-то у него, сам знаешь. И вперед видит... Тем более генерал приказал... Он ведь чуть что не так -- сразу тебе голову оторвет... Силантьев тоже отключился. Мишуев распустил узел галстука, вытер вспотевший лоб. Крутилина нет, начальник УУР ушел в сторону, оставив его на острие атаки. С одной стороны, это хорошо: не надо будет делиться славой... А с другой -- не с кем делить ответственность. К победе все равно примажутся многие, а в случае неудачи придется ответить полной мерой. Неудачу генерал подаст как провал линии Крутилина. Погнался за дешевым авторитетом, ездил в троллейбусах, ловил карманников, нарвался на нож. А уголовным розыском не руководил, развалил работу, сбил с толку подчиненных неверным тезисом об игнорировании опытных кадров в целях так называемого "омоложения". И результат налицо. Надо делать оргвыводы... Большая голова одна не падает, надо для компании отрубить несколько маленьких. И Силантьев дал понять, кто в эту компанию попадет... Мишуев встряхнулся. Рано раскисать! Скорей всего Веселовский прихлопнет этих типов как мух. Руки у него развязаны: будут дергаться -- перестреляет, и дело с концом. Кстати, самый лучший выход из той давней истории с Яблоневкой... А подстраховаться не мешает, поэтому Сизова пригласим поучаствовать, отчего не прислушаться к ветерану... Старик поднимался из картотеки к себе и на лестнице столкнулся с бегущими вниз коллегами из восемьдесят третьего кабинета. Пиджак Веселовского распахнулся, открыв заткнутый за пояс пистолет. Они выбежали во внутренний двор, потом Фоменко вернулся обратно, подскочил к постовому, нервно сунулся в дежурную часть. -- Где Песцов? Песцова не видели? Какие сигареты, когда ехать надо? В какой ларек? На углу? -- Он выскочил на улицу. Сизов зашел в дежурку. -- Что случилось? Озабоченный Котов оторвался от регистрационного журнала. -- Позвонил неизвестный, сказал, что "сицилийцы" в одном адресе. Ваши едут проверять -- может, брехня... -- Да нет, не брехня. -- Старик зачем-то взглянул на часы и выругался про себя. Дернул же его черт отлучиться! Он знал, кто звонил, и информация предназначалась ему. "02" был запасной вариант... Песцова Фоменко отыскал у табачного киоска. Тот не выразил большой готовности ехать, особенно когда узнал о цели поездки. Но во дворе взбешенный Веселовский схватил водителя за грудки и пообещал набить морду, после чего тот с неохотой сел за руль. С задержкой в д