меня, он думает, что самый умный. Если он такой умный, он должен знать, что делали мы с Эльханом в интересах Организации. А он пересказывает городские слухи. Те слухи, которые я сам запустил. Больше он ничего не знает. Поэтому сегодня я возьму его с собой и кое-что покажу. И хочу, чтобы поехал кто-то еще и увидел -- кто умный, а кто дурак. -- Куда ехать хочешь? -- спросил Тагиров. Он был лояльно настроен к Кондратьеву и недолюбливал Гуссейна, а потому лучше других подходил на роль арбитра. -- Тут близко, Анлар. В центре. Поехали. Никто не возражает? Возражений не последовало. Хотя и с треском мышц, но ему удавалось рулить. Его слушались. Это ничего не значило. Восточный менталитет... Будут кивать, улыбаться, а сзади набросят удавку и задушат к чертовой матери с такой же улыбкой. Только если почувствуют силу, прижмут хвосты... Внезапно в голову пришла удачная мысль. Четыре трупа -- очень хорошая демонстрация силы. Чем больше людей их увидят, тем больше будет впечатление. -- А еще лучше, давайте все поедем! -- предложил он. -- И каждому станет ясно, что к чему! -- Поедем! -- охотно вызвался Кулиев. Остальные наклонили головы в знак согласия. Генералы КГБ всегда располагали возможностями большими, чем те, что вытекали из их официальной компетенции. Переименование ведомства ничего не изменило, а если и изменило, то только в сторону расширения границ дозволенного, вызванного всеобщим бардаком и окончательным расшатыванием устоев всего того, что еще сохранило устои. Мотя Лизутин и Семка Гагулин дружили еще тогда, когда не носили штанов с лампасами, да и лейтенантских погон не носили, а были зелеными слушателями Высшей школы КГБ СССР и жили в одной комнате строгого военного общежития. В те годы их дружба была самой искренней, не омраченной сравниванием жен, квартир, служебных достижений, завистью и расчетливостью. Линия карьеры Гагулина восходила покруче: он быстро попал в аппарат, где и проработал всю жизнь, дослужившись до заместителя начальника управления кадров ВГУ, а потом и до начальника кадров внешней разведки. Отношения простоты и равенства незаметно исчезли, хотя оба старательно делали вид, что ничего не изменилось. Но теперь Лизутин первым поздравлял однокашника с праздниками и юбилеями, отправлял с нарочным тугих серебристых, исходящих янтарным жиром рыбцов, плотно набитые банки с черной икрой, корзинки шелестящих, переложенных мокрыми листьями раков. В ответ товарищ сердечно благодарил и отдаривался сувенирами: английской шариковой ручкой, макетиком Эйфелевой башни, настенным календарем с красавицами в легких нарядах. Такой расклад, в общем-то, свидетельствовал, что Гагулин тоже испытывает к Моте дружеские чувства: по аппаратным правилам подарки идут только в одном направлении -- снизу вверх. Визит человека со звериными ушами всерьез встревожил начальника Тиходонского УФСБ. В особенности потому, что была непонятна его причина. Кем должен быть неизвестный Лапин-Карданов, чтобы к его поиску был косвенно подключен Директор Службы? Фигурантом чрезвычайно важной оперативной разработки? Причем не просто фигурантом, а ключевой фигурой! Резидентом закордонной агентурной сети, решившим сыграть в свою собственную игру? Перевербованным разведчиком -- двойником"? Если так, то все получает логическое объяснение и волноваться не о чем. Если не так... После долгих колебаний Лизутин накрутил московский номер. -- Здравствуйте, Семен Васильевич! -- дружески, но без малейшего намека на фамильярность произнес он. -- Беспокою исключительно в силу крайней необходимости. -- Ничего, Мотя, какие проблемы, -- благодушно пророкотал Гагулин. Но Матвей Фомич уловил в голосе настороженность -- не каждый день бывший соученик звонит в столь поздний час. -- Тут у меня был человек... Михаил Ильич Хоботов, еле едет велосипедом... Последнюю фразу он произнес с расстановкой и особыми интонациями, которые долго вырабатывались в школе на практических занятиях по зашифрованной речи. -- Я понял, -- после паузы ответил генерал-лейтенант. -- И еще... Литовский Александр Павлович из Новосибирска. Кардан очень высокий. Если бы их подслушивали враги, они бы ничего не поняли. Но откуда взяться в России тем врагам? Здесь включают прослушку только свои, учившиеся в той же школе, у тех же преподавателей. Но и они могут не врубиться. Не сразу врубиться. Если только запишут на пленку и будут гонять много раз, как делается при серьезных разработках... Но два генерала не сделали ничего такого, что позволяло бы тратить деньги и ресурсы на их серьезную разработку. -- Погоди, повтори третьего... -- Это второй. Двойной. -- А-а-а-а... Думаешь, наши? -- Похоже... Хорошо бы по всем файлам... -- По всем?! -- Я редко прошу... -- Ладно, перезвони через час. Положив трубку, Матвей Фомич вытер пот со лба. Все-таки Семка молодец. Не зажирел, не зазнался, не выдумывал причин для отказа... Вполне мог бросить трубку! А не бросил. И даже согласился поворошить все учеты. Это значит: закордонье и Россия. Гласный аппарат и нелегальная сеть. Конечно, про действующих нелегалов он не скажет. Но эти ребята не могут быть действующими нелегалами... Начальник управления тяжело вздохнул. Мир стал совершенно другим. И мир спецслужб тоже. Лет семь назад Гагулин попросту послал бы его на хер с такими вопросами. Несмотря на многолетнюю дружбу. Или сообщил бы во внутреннюю контрразведку про гнилой интерес периферийного генерала к совсекретным вопросам, не входящим в его компетенцию. Сейчас времена стали проще, а люди терпимее... И все же остается немало вариантов, при которых искренний ответ исключен. Мало ли какие закрутки бывают в разведке и контрразведке, мало ли какие оперативные игры, при которых совершенно неприметный человек вдруг становится чрезвычайно важной фигурой... Но в любом случае Семен намекнет -- словом, тембром, интонацией. Или просто скажет -- это наш человек, но дальше точка... Чтобы скоротать время, Лизутин включил рацию на милицейской волне. Достаточно было послушать эфир десять минут, чтобы сделать вывод: интенсивность поисков упала. И вторая фамилия больше не упоминалась. Ай да господин Михеев! Ай да господин Карданов! Не такие вы простые парни, как думают все вокруг! Сейчас узнаем, из какой вы кухни... Но, когда через час Матвей Фомич набрал номер московского кадровика, он испытал разочарование. -- Это не наши, -- сообщил Гагулин. -- Ни в одном файле их нет. Я даже попросил поднять... Ну, ты знаешь что... Все впустую. В голосе генерал-лейтенанта чувствовалось некоторое раздражение от дурной работы, выполненной в неурочный час. И это лучше всего свидетельствовало о том, что Семен не блефует. Потерев начавшую пробиваться щетину на щеке, Лизутин прошелся по кабинету, подошел к окну, подмигнул своему отражению в темном стекле. -- Вот так, Матвей Фомич! Оказывается, это самые обычные люди, рядовые российские граждане... Савушкин сидел в кабинете, перед ним на столе лежала допотопная милицейская рация, не идущая ни в какое сравнение с мощной японской штучкой убитого киллера. Подполковник ожидал сообщения от группы Рожкова, а чтобы не терять времени даром, проверял дела оперативной разработки, ведущиеся Центральным РОВД. Бланки строгой отчетности с грифом "сов, секретно" в правом верхнем углу и красной полосой наискосок были заполнены куриными почерками инспекторов УРа и ОБЭП и изобиловали орфографическими ошибками. Но низкий уровень общей грамотности был еще не самым большим недостатком важнейших оперативных документов. Удручало отсутствие фантазии, выдумки, профессионализма. Ни хитроумных комбинаций, ни изощренных, продуманных на много ходов вперед игр, ни тщательно замаскированных ловушек. Никаких признаков того, что испокон веку считалось мастерством сыщика. Прямолинейные задания, бесхитростные, в тон им, отчеты агентов, многие из которых выдуманы самими операми. Работа вроде бы и велась, но проку от нее было немного. Впрочем, такое сейчас происходило практически во всех сферах. -- Второй, Второй, я -- Пятый, прием, -- с хрипами и сипением ожила рация. -- Пятый, я -- Второй, слушаю вас, прием, -- поспешно отозвался Савушкин. -- Все подтвердилось, четверо, трое мужчин и женщина, как поняли, прием. -- Вас понял, вызываю поддержку, конец связи. Отключившись, Савушкин по телефону соединился с СОБРом. -- Дежурный взвод задействован по плану "Кольцо", -- сообщил ответственный дежурный. -- В наличии одно отделение на случай ЧП. Его можно поднять по личному указанию генерала. Примерно то же ответили и в ОМОНе. Выругавшись, подполковник по селектору вызвал дежурного РОВДа. -- Сформировать резерв для поддержки группы Рожкова! -- приказал он. -- Три человека, автоматы, бронежилеты, машина с прогретым двигателем. Готовность к выезду -- одна минута! -- Есть, -- как и положено, ответил дежурный. Его дело выполнять приказ. Но и дежурный, и сам Савушкин понимали: найти в десять вечера, в период проведения специальных общегородских мероприятий трех свободных сотрудников и машину -- дело не такое простое. На него может уйти и час, и два, и три... К тому же милиционер, участковый или опер, стрелявшие из автомата на полигоне раз в год, не идут ни в какое сравнение с бойцами спецподразделений, имевшими серьезный боевой опыт. Но подполковник сделал все, что от него зависело. И хотел сделать даже сверх того. Он снова нажал клавишу дежурной части. -- Автомат и бронежилет ко мне в кабинет. Я тоже поеду в случае чего. -- Есть, -- невозмутимо отозвался дежурный. В чебуречной было темно: любой огонек мог демаскировать засаду. Макаров пробрался в зал и лег на пол справа от входной двери, положив рядом тридцатидвухсантиметровый "кипарис" со сложенным прикладом. Рожков и Петров остались на кухне, майор поручил напарнику стеречь люк в сарай, пока сам говорил с райотделом. Больше расположиться негде, потому что в подсобке лежали убитые. Рожков только на миг включил фонарь, но увиденная страшная картина так и стояла перед глазами Петруши. Помещение наполнял кисловатый запах, который мог равновероятно исходить либо от прокисшего теста, либо от трупов. Опытный Рожков предполагал первое, рыжий лейтенант -- второе. Время от времени он издавал рычащий звук, сдерживая рвоту. Когда-то каждый молодой должен пройти обкатку серьезным испытанием. Петруше не повезло: к обычному для первой засады страху добавлялось обычное отвращение к трупам. Сочетание сразу двух неблагоприятных факторов и множественность трупов делали испытание особенно жестким. -- Пятый, я -- Второй, как слышите, прием, -- прорвался сквозь хрипы и шипение голос Савушкина. -- Второй на связи, вас слышу. -- СОБР и ОМОН задействованы в городской операции, я собираю резервную группу райотдела. Если кто-то появится, дайте сигнал голосом или тоном. Ориентировочное время прибытия -- восемь минут. Как поняли, прием. -- Вас понял, конец связи. Рожков сдержал ругательство, чтобы еще больше не пугать лейтенанта. Если кто-то появится, все решится за две-три минуты. Или засада их задержит, или они уйдут. Может быть и по-другому: они покрошат засаду, или засада положит их... Последнее маловероятно. Милиция не приучена стрелять первой, а начавший вторым всегда проигрывает. Да и вообще, если начнется заваруха, то надежда только на себя да на капитана. -- Стрелять не побоишься? -- тихо спросил начальник УРа. -- В людей? Не знаю... Наверное, побоюсь, -- невнятно ответил рыжий. -- Ну и дурак! -- грубо сказал Рожков. -- Тут как в бою -- или ты в яме, или он! На кладбище хочешь? Ответа не последовало. -- Чего молчишь?! -- Я не молчу... Я головой помотал... -- Лучше яйцами помаши, пока тебе их не отстрелили! Если начнется -- мочи как только можешь и ни о чем не думай! Ни о гестапо, ни о прокуроре! Об одном думай -- чтобы своих не покрошить да в посторонних не попасть! Понял? -- Понял, -- уже уверенней ответил Петров. Грубый тон привел его в чувство. -- Автомат на предохранителе? У них были обычные "АКМ" с исцарапанными деревянными прикладами. -- Да. -- Отщелкни вниз, до конца. А то переклинит мозги и забудешь. А передернуть никто не забывает -- тут рефлекс железный... Наступила тишина, даже рыжий перестал рычать. -- Холодно, -- проговорил он, чтобы разбавить гнетущее молчание. -- Если бы было жарко, пришлось бы сидеть в противогазах. Что лучше? Лейтенант не успел ответить. Тихий посвист Макарова известил о появлении тех, кого они ждали. Рожков дважды нажал тон-вызов и отключил рацию -- теперь она ничего не решала. Ко входу подъехал "рафик", выкрашенный в защитный цвет с красными крестами на бортах и на задней двери кузова -- военная медицина. На другой стороне Богатого спуска остановились два джипа. Так неблагозвучно называют сотрудники службу собственной безопасности. Из микроавтобуса вышел человек, в котором Лапин, если бы он находился здесь, узнал бы четвертого мужчину с последней вечеринки Рубена. Но теперь тот был одет в милицейскую форму. К нему присоединился второй милиционер, а потом и два парня в белых халатах с хищными лицами и зажатыми в зубах по-зековски изогнутыми "беломоринами". Парни достали носилки, а милиционеры спокойно поднялись на крыльцо, и "друг" Рубена принялся по-хозяйски отпирать замок. Из джипов за происходящим наблюдали авторитеты тахировской группировки. Кондратьев первым вылез наружу и подал знак остальным, решив, что впечатление будет полнее, если они увидят картину в первозданном виде. Замок открылся, милиционеры зашли внутрь, следом проскользнули парни с носилками. Кондратьев, сделав приглашающий жест, вежливо пропустил Керимова, Ибрагимова и Кулиева, а Гуссейнову заступил дорогу и вошел сам. Макаров лежал у стены за створкой двери, в темноте его видно не было, но капитан понимал, что будет обнаружен в течение минуты. Обилие людей смутило его: втроем можно перестрелять десяток человек, особенно если начать первыми, но бескровно задержать их вряд ли удастся. Только если испугаются оружия, но сейчас все прут на стволы не задумываясь, пока хоть один не получит пулю... Пожалуй, с этого надо начинать -- дать очередь под ноги, кого-то зацепить. Тогда, может, и лягут... В зал зашли Гуссейнов, Тагиров и еще двое, они сдвигали столики, опрокидывали стулья, но не смотрели по сторонам -- их внимание было обращено вперед, в подсобку. Откуда тут столько народа? Непохоже, что это преступники собираются вывозить трупы! Может, кто-то позвонил в милицию и прибыла опергруппа с начальством и понятыми? Плохо, что он ничего не видит... Рожков тоже ничего не понимал. Он ожидал двух, ну трех, в крайнем случае четверых! А тут целая толпа, не таясь и не скрываясь... Что-то не то! Луч фонаря обежал подсобку, высвечивая один труп за другим. -- Всем видно? -- громко спросил Кондратьев. -- А почему тут темно? -- Это я пробку вывинтил, -- один из "санитаров" подошел к электрощитку, взобрался на табуретку. Одновременно во всех помещениях: в кухне, подсобке, зале, -- вспыхнул свет. Он проявил оттенки смерти -- трупные пятна, застывший на лицах ужас, брызги и потеки крови. Картина стала еще ужаснее. Но рассматривать ее не было времени. Рожков передернул затвор, и характерный металлический лязг больно ударил по нервам двенадцати человек. -- Милиция! Всем лечь! -- рявкнул майор, для убедительности поводя стволом, но черный зрачок автоматного дула зацепился за милицейскую форму -- незнакомый старший лейтенант спокойно смотрел на начальника УРа. -- Ложись, милиция! -- закричал сзади Макаров, тоже дергая затвор, но и девятимиллиметровый глаз "кипариса" наткнулся на коллегу в звании капитана. С грохотом упал с табуретки "санитар", все остальные сохраняли полное спокойствие и невозмутимость. -- Ни вас, ни нас не предупредили, выходит? -- спросил старлей. -- Ну и мудаки! Еще не хватало перестреляться! Именно так должен был реагировать любой милиционер в подобной ситуации. -- Откуда вы? -- резко спросил Рожков, не снимая напряженного пальца со спускового крючка. -- Фамилия? Когда менты попадаются в столь сомнительной ситуации, веры им нет. Разбираться должны другие, официально действующие и всем известные должностные лица -- дежурные, начальники, кадровики. -- Мельников, полк ППС. Нас прислали проверить заяву... Он говорил, как настоящий сотрудник. -- Петров! -- не оборачиваясь, крикнул майор. -- Ты живой? -- Живой... -- отозвался рыжий лейтенант. -- Запроси дежурного по городу. Пусть пришлет машину для разбора. -- Есть, -- вяло ответил Петров. Затрещала рация. -- А это кто такие? -- продолжал опрос начальник УРа. -- Они и позвонили в город. А сами ждали здесь... В глазах Мельникова плеснулся страх, и обостренным восприятием Рожков понял, что это ряженый, скорей всего из бывших ментов, знающий основы службы. -- Кто у вас командир? -- Что? Командир полка недавно сменился: Поляков уехал на учебу, на его место назначили начштаба. -- Командир кто?! -- А-а-а... Поляков... Рука лжемилиционера выскочила из кармана с крепко зажатым пистолетом, но побеждает тот, кто раньше начал, а Рожков уже давно держал противника на прицеле. -- Та-тах! -- оглушительно бухнул сдвоенный выстрел короткой очереди, старлея отбросило назад, на Тагирова, тот тоже охнул -- прошедшие навылет пули вошли ему в грудь. Два тела тяжело повалились на пол. -- Охерел?! В своих стреляешь?! -- истошно завопил "друг" Рубена в капитанской форме. У Рожкова помутилось в глазах. Самое трудное: разбираться на месте. Это потом время расставит все по местам, протоколы допросов, осмотров и акты экспертиз сделают картину ясной. А когда своей рукой застрелил двух человек, и еще непонятно -- преступники они или ни в чем не повинные люди, боевой пыл быстро остывает. Автомат дрогнул. -- Бах! -- гулко ударило откуда-то снизу. Это "санитар" палил с пола. Пуля просвистела у носа майора, он шарахнулся назад, но стрелять больше не мог, палец свело судорогой запрета. -- Ложись! -- заорал сзади Макаров. "Кипарис" стреканул над головами, Эльяс и Мирза присели. Кондрат лихорадочно щупал в кармане гладкий овал гранаты, но вытащить пока не решался и только свел вместе усики чеки. -- Бах! Бах! -- открыв огонь, "санитар" уже не мог остановиться, хотя непонятно было -- в кого он целится: шагнувший назад Рожков ушел с линии огня. Второй "санитар" тоже обнажил ствол, но в этот миг на пороге кухни появился растрепанный рыжий парень с бледным лицом, горящими глазами и автоматом наперевес. -- Ложись, гады! -- истерически заорал он и вкатил очередь в живот второму "санитару". Тот рухнул рядом с трупом рыжей девчонки, засучил ногами и вытянулся во весь рост. Первый "санитар" выстрелил в очередной раз и промахнулся, в следующую секунду струя свинца достала и его. -- Сдаюсь, не стреляй! -- Эльяс рухнул на колени и сложил руки на затылке. Его примеру последовали Али и Мирза. -- Ложись, всех перемочу! -- чувствуя, что наступает психологический перелом, зарычал Макаров. Упал на колени Гуссейн, за ним "капитан", потом еще двое, последним плюхнулся на пол Кондрат. На миг его руки сошлись на уровне живота и тут же разъединились. В левой осталось стальное кольцо с двумя неровными проволочными хвостами. Макаров перевел дух. -- Вы целы? -- крикнул он в глубину чебуречной. -- Целы! -- взвинченно ответил Петров. Капитан отметил, что парень ведет себя вполне профессионально: прижавшись к стене, водит стволом из стороны в сторону, контролируя и лежащих без движения, и живых. На нем не было лица, и заметно дрожали руки с автоматом, но это сейчас не играло никакой роли. В проеме двери появился Рожков, заторможенный, как сомнамбула. -- Наручники есть? -- спросил он, хотя единственная пара была у него самого. Что-то ударилось о пол и запрыгало по доскам, проскочив у Макарова между ног и закатившись в угол зала. По сравнению с произошедшими событиями это казалось мелочью. Хотя натянутые нервы выделили непонятный факт из окружающей действительности -- он требовал объяснения. Неосознаваемая тревога охватила раньше, чем объяснение пришло: слишком быстро бежало время на поле боя. Оглушительно рвануло, полыхнуло огнем, посыпались стекла окон, неведомая сила оторвала капитана от земли и шмякнула о стену. Мир для Макарова перестал существовать, а путь к выходу освободился, и в него бросился тот, кто знал, что это произойдет, -- Кондратьев. Следом рванулся Гуссейн. Остальные задержанные были полностью деморализованы и не двинулись с места. -- Держи этих! -- бессвязно выкрикнул тонким голосом Петров и побежал за беглецами. -- Ложись! -- в очередной раз выкрикнул майор, и на этот раз оставшиеся в живых ткнулись наконец мордами в грязные, замызганные доски. Сверху раздавался вой сирены, призрачно мигал синий маячок, вой приближался. На бегу расстегивая пальто, Кондрат мчался вдоль трамвайной линии, направляясь к пустырю заброшенной стройки. В руку удобно лег пластмассовый семнадцатизарядный "глок" -- самая крутая контрабандная машинка на сегодняшний день. Снег хрустел под ногами, холодный воздух врывался в разгоряченное горло, рядом бежал Гуссейнов, который тоже достал пушку, но не пытался отстреливаться. Сзади, отставая метров на сорок, топал преследователь. Фонари не горели, вряд ли тот мог тщательно прицелиться, но страх все равно холодил беззащитные спины беглецов. До забора оставалось совсем немного, но Кондратьев вдруг понял, что попытка скрыться обязательно спровоцирует огонь, а на фоне светлых досок темные силуэты станут хорошими мишенями. Он остановился, повернулся, вытянул руку. "Глок" не надо готовить к стрельбе: ударник взводится автоматически при нажатии на спуск и автоматически выключаются два предохранителя. Фосфоресцирующие точки на целике и мушке позволяют точно наводить оружие в темноте. Ударил выстрел, и Петров упал. Это было слишком хорошо для первого выстрела, Кондрат заподозрил хитрость, но возвращаться добивать мента не было ни времени, ни смысла, тем более что Гуссейн уже пролезал в узкую щель, чернеющую вместо выбитой доски. Кондрат пролез следом, и сразу лицо опалила вспышка. Ничего не успев понять, он провалился в небытие, но не любивший случайностей Гуссейн педантично произвел контрольный выстрел, после чего побежал через пустырь к ярко освещенному проспекту. Суточная сводка пополнилась еще одним массовым побоищем: трое убитых и пятеро тяжело раненных. Пострадали два сотрудника милиции: лейтенант Петров получил пулю в легкое, а капитан Макаров погиб на месте. Примета подтвердилась. Со скальной гряды в бинокль хорошо просматривалась граница. Нескончаемая цепь загнутых внутрь трехметровых столбов с туго натянутой на изоляторах колючей проволокой. По земле вьется перепутанная спираль с ножевидной насечкой. Чуть отступя от основного периметра идет предварительный, только столбы пониже, метра два с небольшим. Земля между ограждениями нашпигована противопехотными минами -- обычными, без затей отрывающими ступню, и "лягушками", с воем взлетающими на уровень головы и веером рассыпающими зазубренные осколки. На километр в глубь территории отнесена взрыхленная контрольно-следовая полоса, вдоль которой перемещаются фигурки в рубашках цвета хаки с завернутыми по локоть рукавами, защитных же шортах и широкополых шляпах. За спиной короткие автоматы, на натянутых поводках злые, отлично выдрессированные доберманы. Патрули появляются с пятнадцатиминутным интервалом, на ровных участках последующий постоянно видит предыдущий. Что они так охраняют? Сахарный тростник, древесину? Стратегически выгодное географическое расположение? Мнимую независимость и вполне реальные дороги наркотиков из Колумбии в Мексику? При таком свирепом режиме назначать передачу здесь было безумием! Уж лучше преодолевать заслоны ФБР... Впрочем, ориентировались не на его удобства: Джек Голл находился тут три дня и чувствовал себя гораздо свободнее, чем в Штатах. Все равно передача прошла нормально. Если бы напарник выполнил свою часть плана, сейчас они на быстроходном катере подходили бы к Гаване... Что случилось с двойником? Струсил? Или провалилась вся сеть? Нет, тогда бы никто не вышел на связь по аварийному сигналу и он не получил бы прыжковый баллон -- призрачную надежду на спасение. В самом прямом смысле слова: если он попадется, его повесят без всяких дипломатических экивоков, даже если страна захочет за него вступиться. Впрочем, вступиться должны, он слишком много знает... Как бы там ни было, неосторожность или предательство, но утечка информации произошла. Рейнджеры уже должны знать о предполагаемом переходе, иногда кажется, что головы в шляпах поворачиваются в сторону горной гряды и внимательно всматриваются, тогда хочется оторваться от бинокля, чтобы разом разорвать дистанцию, но успокаивает мысль, что солнце находится за спиной и блики линз не выдадут его местонахождения. А рассмотреть человека на таком расстоянии среди беспорядочно навороченных серых каменных глыб и рыже-черных осыпей практически невозможно. Открытый джип вынырнул из густой тропической зелени и пылит параллельно КСП -- видно, пограничное начальство или местная контрразведка проверяет бдительность патрульных. Днем над скалами летал вертолет, не исключено, что завтра начнется прочесывание... Понадобится очень много людей, но за этим дело не станет -- чем меньше и бедней страна, тем больше народа она может задействовать для подобных мероприятий. Теперь его судьбу решало время. И ветер. Солнце нырнуло за скалы, сразу стало сумеречно и прохладно. Во фляжке еще плескалось немного воды, и он несколькими глотками опустошил ее, засунул ненужный сосуд в щель между камнями, а сверху присыпал мелкими камешками вперемешку с глиной из осыпи. Оставалось ждать ночи и ветра. Темнота сгущалась, послышались шорохи, посвистывание, скрипы... Обитатели скал выбирались на охоту, причем каждый охотник мог сам оказаться дичью. Но голод сильнее страха. Ему есть не хотелось, хотя под ложечкой сосало и урчало в животе. У людей инстинкт самосохранения берет верх над всеми другими. Нашли ли уже машину? А если да, то "привязали" ли его к ней? Если да, то могли определить направление. А если определили, то уже приближаются к скалам. Если они рискнут прочесывать ночью... Бесконечное множество "если" сопровождало его в последние годы. А ведь в обычной жизни он терпеть не мог неопределенности... Подул вечерний ветерок, но довольно слабый, а главное, почти параллельный границе. Если направление изменится... Он лежал на камнях в облике оптового закупщика сахара, который на самом деле промышляет наркотиками: легкий кремовый костюм, белая шелковая рубаха с распахнутым воротом, яркий шейный платок, сандалии из желтой кожи. Титановый "дипломат" он утопил в проливе, трость с резным костяным набалдашником оставил в машине, а соломенную шляпу потерял, карабкаясь по крутым тропинкам. Если ее найдут, собаки легко возьмут след. Хотя вряд ли они рискнут лезть сюда в темноте. К полуночи ветер усилился. Теперь он дул прямо в сторону границы. Человек в перепачканном измятом костюме и нелепой сейчас белой рубахе встал, подтащил стоявшую чуть в стороне сумку, извлек компактный пакет, бросил озабоченный взгляд на звездное небо. Звезды демаскируют, хотя вряд ли от них больше вреда, чем от светлой одежды... Узкий тяжелый баллон соединялся коротким шлангом с ворохом тончайшей герметичной ткани. Он нащупал ремни, пропустил одну ногу в петлю, бросил в сумку бинокль и повернул вентиль. Послышалось шипенье, будто гигантская кобра надувала трехметровый капюшон. Звуки ночной жизни настороженно смолкли. Ткань быстро расправлялась, принимая форму шара, который с нарастающей силой стремился вверх. Ремень врезался в промежность, он почувствовал, что давно не мочился, но теперь ничего поделать было нельзя. Вставив ногу под обломок скалы, он уравновесил подъемную силу, а свободной ногой затолкал сумку в расщелину. Шар достиг полного объема и уже не увеличивался, только твердел и пытался оторвать исполняющую функцию якоря ступню. Он обхватил камень руками, прижался к шершавой поверхности грудью и разгоряченным лицом, чтобы продержаться лишнюю минуту-две. Подъемная сила никогда не бывает лишней, лучше подальше улететь в глубь сопредельной территории, чем плюхнуться на нейтральной полосе, а тем паче -- по эту сторону границы. Шипение стихало, но привычный звуковой фон не восстанавливался -- будто что-то постороннее вторглось в ночной мир скальной гряды. В чистый воздух вплелся еле различимый запаховый оттенок, обостренные чувства подсказывали приближение опасности. Газ закончился. Он явственно ощутил запах тлеющего табака. По крайней мере один из приближающихся людей курил. Хороший специалист не должен этого делать. Никотин притупляет рефлексы, а запах дыма отвлекает напарников и придает ситуации обыденность. Обыденность расслабляет, и можно не успеть выстрелить по мелькнувшей цели. Или даже не заметить ее. Он отпустил скалу. Черный шар бесшумно прыгнул в небо. От резкого рывка голова качнулась назад, на миг он потерял ориентировку -- показалось, что тело не взлетает, а падает. Но это чувство тут же прошло. Далеко внизу в сплошном мраке отчетливо выделялся вишневый огонек. "Трое, -- неизвестно по каким признакам безошибочно определил он. И с облегчением понял: -- Прошляпили!" Не подняли головы, не среагировали на неожиданный светлый силуэт, вопреки законам природы летящий вверх. Ветер подхватил шар, упруго погнал к границе. Выстрелов не было. Только странный звук появился вдруг... Та-та-та-та... Неужели вертолет? Нет, скорей "кукурузник". Но откуда здесь "кукурузник"? Они вообще по ночам не летают... Та-та-та-та... Переполненный мочевой пузырь причинял неудобства, казалось, что сдавливающий тело снизу ремень вот-вот выдавит его содержимое. Та-та-та-та... Проснувшийся Карданов-Лапин понял, что это тарахтит дизель. Он лежал на узком деревянном рундуке, укрытый собственной дубленкой, и прижимался к мелко вибрирующему борту, от которого ощутимо тянуло холодом. Больше в кубрике никого не было. Только пустые бутылки, объедки и три стакана на узком столике напоминали о завершении вчерашнего дня. Мочевой пузырь не перестал причинять беспокойство и после пробуждения. Гальюн оказался совсем крохотным, с клепками на железных стенках и мутным кривоватым зеркалом. Лапин подумал, что обречен смотреть в кривые зеркала до конца своих дней. Но выглядел он, как ни странно, совсем неплохо. Не только потому, что накануне почти не пил: привычный облик излучал не свойственную ему раньше энергию и говорил о скрытой силе. Вот только щетина... Надо будет одолжить у ребят бритву... Он прошел в рубку. Толян стоял на руле, Иван был в трюме, у дизеля. -- Очухался? -- усмехнулся рулевой. -- Наконецто! Только не пойму -- с чего? Ты вчера и не очень-то... Сам Толян не выглядел красавчиком: красные глаза, опухшая небритая физиономия. Но, судя по всему, это состояние было привычным -- штурвал он держал уверенно. За окном, совсем рядом, проплывал пустынный заснеженный берег. Город остался позади. -- Вишь, какой у меня фарватер! -- ворчливо продолжил рулевой. -- А ты хотел ночью идти! Тут и на свету чуть колыхнешься -- и приплыл! Действительно, буксир шел по узкому каналу в темно-белесом, припорошенном снегом льду. От бортов до ледяной кромки было не больше двух метров. -- Выше пятнадцатого километра навигации нет. Зимой вообще -- какая навигация? Надо на прикол становиться. Это вот мы ходим между портом и базой... Все водку пьют, а мы пашем. Нашли крайних! А тебе на базу зачем? -- Есть дело, -- неопределенно ответил Макс. -- Раз меня к вам случаем занесло, зачем по земле кругаля давать? -- Не по земле, а по суше, -- поправил моряк. -- Ты не брехал насчет стольника баксов? А то одного горючего сколько сожжем... Кэп вернется -- шкуру спустит. -- Не брехал. У тебя бритва найдется? Через сорок минут Лапин спрыгнул на причал центрального портового склада. Стояла тихая погода, из облаков выглянуло солнце, искрился на невытоптанных местах снежок. В чистом речном воздухе приятно пахло мокрой древесиной. На миг Сергею помстилось, что это и есть конечная точка его маршрута. Остаться здесь, работать крановщиком, электрокарщиком, грузчиком... Спокойная размеренная жизнь, никаких потрясений, тайн, пугающих открытий... Но в мире у каждого есть свое место. Здесь его никто не ждал. Между растрепанными штабелями бревен и досок, аккуратными пирамидами труб, ровными параллелепипедами бетонных блоков, тяжелыми грудами якорных цепей он пробрался к выходу. Несколько раз ему попадались смурные работяги, но никто не заинтересовался посторонним, бродящим среди океана материальных ценностей. Переступив через провисающую в открытых воротах цепь, он оказался на площадке, где ожидали клиентов три порожних грузовика. За десять тысяч напросился до трассы и легко запрыгнул в высокую кабину "КамАЗа". -- Разве это жизнь? -- сокрушался подвижный, бывалого вида водитель. -- Раньше на куски рвали -- то отвези, это привези... А сейчас машин больше, чем людей! -- Поехали в Степнянск, -- предложил Лапин. -- Я заплачу, будто цемент везешь. -- Полтинник, -- запросил водитель. -- Только заедем в Кузяевку на полчаса, -- вмешался Карданов. -- Идет. Оставив грузовик у ворот психбольницы. Макс отправился на поиски. По словам двойника из "Маленького Парижа", с его сознанием что-то делал некий Брониславский. Ему и следовало задавать вопросы, но сначала его требовалось найти. В профессиональном мире почти все знают друг друга, поэтому Макс решил вначале найти доктора Рубинштейна. -- Вспомнили! -- скривилась молодая женщина в регистратуре. -- Он давно в Америку укатил. А чего надо-то? -- Я аспирант из Петербургской военно-медицинской академии, -- отрекомендовался Макс. -- Мне нужно проконсультироваться по диссертации. -- А... -- женщина подобрела. -- Зайдите в отделение, там сейчас доцент Садчиков, у него и спросите. В отделении острых психозов Карданова дальше холла не пустили. Он стоял у выкрашенной белой краской решетки и ждал, рассматривая вытертую до основы ковровую дорожку. Остро пахло больницей, лекарствами, человеческой болью, из глубины коридора доносились неразборчивые выкрики. Через десять минут появился довольно молодой, но уже рыхлый Садчиков в отменно отбеленном халате и несвежей шапочке. Макс повторил ему ту же байку. -- Мне посоветовали познакомиться с Брониславским из Москвы и Рубинштейном из Тиходонска, -- завершил Карданов свою историю. -- И тут такая неудача... Даже не знаю, что делать. Несмотря на нерасполагающую внешность, Садчиков проявил участие. -- До Сан-Диего вы вряд ли доберетесь, а до Москвы -- свободно. Недавно в "Вопросах психиатрии" была статья Брониславского про раздвоение сознания. Вы занимаетесь какой темой? -- Амнезии после сильных переживаний и катастроф, -- брякнул Макс, чувствуя, что стоит на грани разоблачения. Доцент удивился. -- В Сербского недавно защитился мой однокашник, Борисов его фамилия. Как раз по постстрессовым и посттравматическим амнезиям. Как могли утвердить две одинаковые темы? -- У меня закрытая диссертация сугубо прикладного характера, -- нашелся Карданов. -- Амнезии рассматриваются как последствия боевых действий. Объяснение было встречено с пониманием. -- Брониславский тоже в основном работает по закрытой тематике. То, что попадает в доступную печать, -- это явно кусочки каких-то больших работ. Но их никто не читал. И где он защитил докторскую, неясно... Обычно об этом сообщается, если речь не идет о секретном исследовании. Садчиков вздохнул. -- Вы специально приехали в Тиходонск? Карданов скорбно кивнул. -- Я бы с удовольствием вам помог, но совершенно нет времени... Вы ведь даже не позвонили! Не меняя выражения лица. Макс кивнул второй раз. Пауза затягивалась. Доцент опять вздохнул. Интеллигентному человеку трудно вот так сразу выставить приезжего коллегу на улицу. Необходим какойто жест доброй воли, маленький знак внимания, крохотное проявление гостеприимства или, по крайней мере, намек на таковое. Формальность для очистки совести. -- Если хотите, я покажу вам статью. Может, и ехать больше никуда не придется. -- Если вам не трудно, -- благовоспитанно отозвался Карданов. Садчиков провел его в кабинет. Вместо бронзовой таблички "Профессор Рубинштейн Я. Н." у входа висел застекленный листок с черными буквами лазерного принтера "Доцент Садчиков В. В. ". Внутри все было по-прежнему. Старинный дубовый стол с крышкой, обтянутой зеленым сукном, массивные шкафы, набитые журналами и книгами по психиатрии. Пока Садчиков рылся в бумагах, Макс осмотрел корешки. "Вопросы психиатрии", "Российский психиатрический бюллетень", "Вестник общества психиатров", "Клиника психозов"... -- Вот она, -- Садчиков протянул раскрытый журнал. "Брониславский С. Ф., доктор медицинских наук, профессор, действительный член Всероссийского общества психиатров", -- прочел Карданов над названием статьи и тут же спросил: -- А что дает членство во Всероссийском обществе? Садчиков улыбнулся. -- Ничего. Если не считать морального удовлетворения. Туда принимают видных ученых, это признание весомого вклада в науку. У них, правда, есть свой журнал, он рассылается по списку... Доцент показал на ряд зеленых корешков за стеклом. -- Яков Наумович получал "Вестник", я уже нет. -- Интересно... Можно взглянуть? -- Пожалуйста. Там нет ничего особенного. Карданов и не искал "особенного". Он посмотрел, где издается "Вестник общества психиатров". В Центральном институте мозга. Запомнил адрес и телефон. Безразлично закрыл зеленую большеформатную книжицу, поставил на место. Больше его ничего не интересовало, но роль следовало доиграть до конца, и он прочел статью. Понятного в ней было мало из-за перегруженности специальной терминологией, но смысл Макс уловил. При тяжелых формах шизофрении профессор Брониславский предлагал блокировать болезненное сознание личности, переводя пациента на другой, искусственно сформированный уровень психической деятельности. Подробно описывались методики: гипноз, электрическое раздражение отдельных групп нейронов, химические модификаторы, с помощью которых подлинные воспоминания и впечатления основного уровня переносились на запасной, а психотравмирующие обстоятельства "запирались" в блокируемом участке. "Экспериментальные данные подтвердили результативность предложенной методики лечения. Модифицированная личность сохраняла устойчивость на протяжении пяти-шести лет. Материалами о более длительных сроках сохранения искусственного сознания автор не располагает. Поскольку нарушить стабильность вновь сформированного уровня могут всплески эмоций, ведущие к растормаживанию гипоталамуса, пациента следует ограждать от резких изменений привычного образа жизни, стрессов и острых ощущений", -- предостерегал напоследок профессор. -- О каких экспериментальных данных идет речь? -- спросил Макс, откладывая журнал. -- Боюсь, что я ничего не читал о модифицированном сознании. -- Наверняка читали, -- улыбнулся Садчиков. -- Одно время газеты взахлеб смаковали так называемо