этих эркеров, башенок, винтовых лестниц. Клыку такая скромность понравилась, было ясно, что хозяин соблюдает Закон. Первый наставник -- дядя Петя -- учил когда-то молодого Ваську Зонтикова. -- Ты еще не вор, -- благодушно говорил он, почесывая заросшую седыми волосами грудь, на которой раскинулся храм с семью куполами -- знак принадлежности к авторитетам, показывающий, что дядя Петя побывал в зоне семь раз. -- Ты пока крадун. Вором непросто стать. Надо наш Закон знать и свято соблюдать. Будешь честным, чистым -- станешь жуликом. К тебе братва долго присматриваться будет: как ты живешь на воле, как -- в зоне, как воруешь, как к товарищам относишься. Заслужишь -- сходка тебя вором коронует. Но вор -- кристальной души человек! Братва все вопросы вместе решает, но последнее слово за вором. Как он скажет -- так и быть должно! Дядя Петя улыбался. Ему нравилось, что Васька слушает внимательно и с интересом. В школе он никого так не слушал. -- Не каждый, кто ворует, -- вор, -- продолжал объяснять дядя Петя. -- Он может быть и козлом, и чушком, и пидором! Старый вор презрительно сплюнул. -- Нас честь и порядочность отличает. Нет денег -- за карты не садись! Сделал дело -- отдай долю в общак, братве помоги! И ни семьи быть не должно, ни богатства. Богатство -- это грех. Его потерять боятся, а кто чего-то боится, тот человек конченый! Менты его быстро раскрутят, и начнет он стучать, как дятел, пока правилку ему не сделают и на нож не поставят... Клык вздохнул. Сейчас все перемешалось, воры Закон забыли, на "Мерседесах" ездят, дворцы строят... А скажешь кому -- смеются да тебя же дураком представляют. А вот Антарктида -- вор правильный, настоящий. И Резо Очкарик тоже. Хорошо, что община его позвала. Грузинские воры всегда были в авторитете, но сейчас многие бегут от войны, в Москве оседают, в Питере -- вроде бы и ничего, их дело, но уважения все меньше становится... А Резо живет, где всегда, не убегает, держит свои районы, хотя там работать очень нелегко. Но настоящий вор не должен трудностей бояться... И еще одно хорошо, что именно Резо на толковище приехал: он знает, куда Клык из своего общака деньги дал. По условиям с каждой спорящей стороны должно быть по три представителя. Клык приехал с Рваным и Гвоздодером. Тех, других, еще не было. Резо с охраной сидел в доме. Змей, Крестный и Антарктида -- наблюдатели от авторитетов. Вокруг дачи их "гладиаторы" за порядком смотрят, вдоль забора стоят, по улицам прогуливаются. У ворот двое -- входящих обыскивать: с оружием на толковище нельзя, здесь все слово решает. Это после волыны и перья в ход пойдут, когда слово исполняться начнет. В восемьдесят четвертом Резо разбирал спор между кодланами в Магадане, потом два месяца кровь лилась... Клык взглянул на часы. Если через десять минут не подъедут -- амба им! Считаются проигравшими, и все на них вешается -- и кровь, и касса. Но ровно за три минуты до назначенного срока в узкую улочку дачного поселка медленно вкатились два огромных белых "Мерседеса". "Любят пыль в глаза пускать фуфлыжники поганые", -- с ненавистью подумал Клык и пожевал губами, возвращая каждое из двух бритвенных лезвий до поры на свое место за щекой. Сам он с трудом продвигался по ступеням преступной иерархии, если бы не дядя Петя, то, может, в козырную масть бы не попал или на самую низшую ступень определили -- козырным фраером. Командовал бы, конечно, братвой: фраерами, блатными, ну и всякими прочими -- шпаной, мужиками, козлами, но в воры уже путь заказан... А так признали жуликом, но дальше долго не продвигали, все приглядывались, будто рентгеном просвечивали. А ведь он с двенадцати лет воровал, и пионером никогда не был, и рядом с ним никто не спалился ни разу, и Закон назубок знал, порядок в хатах поддерживал. Двенадцать лет понадобилось в зонах протоптаться, пока короновали. Правда, на всесоюзной сходке в высший ранг зачислили... А эти, "новые", сразу наверху оказались, за два-три года, параши не нюхая, на "Мерседесах" разъезжают. Один "Мерседес" остановился в начале улицы, второй подъехал, хлопнули дверцы. Седой и еще двое в распахнутых дубленках, без шапок дали себя ощупать, вошли во двор. Антарктида с каждым поздоровался, напомнил порядок, те покивали. Телохранитель Резо вышел на крыльцо, знак сделал -- время. Толковище проходило в просторном зале с горящим камином. Очкарик сидел посередине, за столом, сзади него "шкафы" ручищи на груди сложили и смотрят свирепо перед собой. Наблюдатели от авторитетов сбоку у стены в креслах расположились -- все трое. А слева и справа от двери -- длинные лавки, на одну Клык со своими людьми сел, на другую Седой со своими. Будто на скамьи подсудимых опустились. Резо в костюмчике черном, рубашка с галстуком, платочек из кармана торчит. Сделал знак рукой, на Клыка показал, чтоб первый начал, раз по его инициативе толковище собралось. Тот поднялся с достоинством и начал рассказ, как на исконно его территории, сходкой определенной, начали работать чужие, как не хотели в общак платить, а он требовал согласно Закону и наконец ультиматум поставил: или отчисляйте, что положено за все годы, или на сходняке ответ держать будете. Клык говорил размеренно и солидно, вор должен хорошее впечатление произвести, бритвы во рту ему не мешали. Голова каплевидная, желтая кожа, запавшие щеки, тонкие губы -- облик напоминал рептилию. Наконец согласились, отдали деньги, а через час его людей замочили и забрали кассу... Слова Клыка падали в вязкую, напряженную тишину. Неподвижный Резо напоминал изваяние. Невидящий, отрешенный взгляд, неестественно бледное лицо, на котором отчетливо выделялись темные полукружия вокруг глаз. Можно было подумать, что он "сидит на игле", но, при всем старании, скрыть такой порок нельзя, а наркоман не может сохранять авторитет и, уж конечно, никому не придет в голову приглашать его в качестве судьи. Клык, как и большинство присутствующих, знал, что у Очкарика больные почки. Много лет назад в таганрогской пересыльной тюрьме четверо беспределыциков из блатных отбили ему ливер. При этом они допустили три ошибки. Во-первых, нарушили Закон. Во-вторых, не рассчитали, что искалеченный Очкарик поднимется в высшую масть. А в-третьих, не учли характера жертвы. Вся четверка в течение нескольких лет погибла насильственной смертью. Причем смерть каждого была мучительной и ужасной. Одного утопили в сортире колонии строгого режима, другого зарезали на поселении, третьего заживо сожгли в паровозной топке, четвертого прибили гвоздями к воротам собственного дома. Это не восстановило Очкарику почки, но способствовало уважению и широкой известности в блатном мире. Последние пять лет он постоянно разъезжал по стране, разрешая наиболее важные и крупные споры. Причем его приговоры практически не обжаловались и недовольных, во всяком случае, явно выражающих недовольство, не оставляли. Наверное, оттого, что решения его были радикальными, как в случае со своими обидчиками. Когда Клык закончил рассказ, один из телохранителей привычно нагнулся к лицу хозяина. Губы судьи шевельнулись. -- Как ты сумел остаться в живых? -- озвучил вопрос грубый голос "гладиатора". Клык объяснил. Прозвучал следующий вопрос, потом еще один и еще. Настойчивость судьи и направленность вопросов насторожили Клыка. Он подробно описал предосторожности, предпринятые для охраны кассы, долго рассказывал о мерах поиска кассы, и внезапно понял, что оправдывается. У него даже взмокли спина, лоб и ладони, под ложечкой появилось противное сосущее чувство, которое возникает перед броском через "запретку". Клык угрюмо замолчал. -- Кто из посторонних приходил в тот день? -- "перевел" телохранитель очередное движение бескровных губ. Положенец Юго-Западного района сбился на маловразумительное бормотание о случайном визите друга детства, понимая, что говорит ту правду, которая воспринимается хуже любой лжи. -- Как с ним решили? Вполне естественный вопрос. Если в щекотливом деле возникает сомнение насчет кого-либо, особенно постороннего, чужого -- надо ставить его на перо. Приказать обязан старший и проследить, как выполнен приказ. Если сомнительный чужак жив -- сразу ясно, кто виноват. Клык закашлялся. Он был уверен, что с толковища ногами вперед вынесут Седого. И не поможет ему запасной "Мерседес", набитый вооруженной охраной, потому что Антарктида уже мигнул своим ребятам и они с разных сторон направились в сторону лишней машины. Но сейчас Очкарик ведет дело так, что отвечать должен сам Клык! Он кашлял, выигрывая время. Неужели те, другие, сумели "смазать" Очкарика? Или как-то иначе повлиять на него? Тогда амба! Прихватит он, конечно, с собой на тот свет одного-двух, да что толку... И кого хватать-то? Исполняют приговор свои, до Резо никак не дотянуться, для того и привезена охрана, на крайний-то случай... -- Решили, как положено, -- неожиданно поднялся Рваный. -- Пахан приказал уделать, я послал "торпеду" -- и с концами, обратно не вернулся... Клык продолжал кашлять. Рваный влез не в свое дело, нарушил порядок, но если он сам не в состоянии говорить из-за болезни, то поступок младшего по масти считается оправданным. А кашель -- следствие ТБЦ, полученного в карцерах и штрафных изоляторах, болезни среди воров распространенной и заслуживающей понимания. Раз Рваного не перебили и не убрали с толковища, значит, его поступок расценили именно так. -- Этот штемп словно заколдованный, -- продолжал Рваный. -- Раньше двое наших его пасли -- и вляпались за волыны по самые уши. Ничего сделать нельзя было, только из камер до суда вытащили... Интуитивно Клык понял, что этого говорить не следовало. Во всяком случае, сам он этого бы не сказал. Но у Рваного мозгов немного. Хотя и понял, что надо пахана отмазывать, иначе и ему плохо придется. Клык испытал нечто похожее на чувство благодарности к жулику. Мог ведь и отмалчиваться, как Гвоздодер, пусть идет как идет, вдруг удастся отсидеться, главное, йе высовываться, тогда точно голову отстригут. Резо моргнул. Толмач -- телохранитель -- сделал знак рукой. Бьющийся в кашле Клык кулем осел на лавку. Рядом опустился Рваный. Плечо у него подергивалось. Клык вытер рот платком и прекратил имитацию. Наступила очередь другой стороны, и надо было внимательно слушать. Седой правил не знал, а потому не актерствовал и плел какую-то несусветицу. Сказал, что старые и новые деловые независимы друг от друга и платить никому не должны, а у него угрозами вырвали законные деньги, вот ребята и озлобились, он их не посылал, а куда казна делась, ни он, ни его люди, не знают. С улицы потянуло дымком. Резо любил шашлык, и рядом с дачей уже готовилось угощение. Кого бы ни зарезали сейчас, Резо, Крестный, Антарктида и Змей сядут за стол, станут пить водку под ароматное дымящееся мясо, поднимут тост за мудрого судью, за воровской Закон, может, за упокой приговоренного... А потом Резо разойдется: за родителей, за друзей, за старших, за волю -- он это умеет, на Кавказе молча глотать не принято. Клык пожевал губами, перегоняя с места на место лезвия. Седому тоже было задано много вопросов: кто из его ребят сидит, где, какие сроки, как помогают они своим братьям, томящимся за проволокой. Клык перевел дух. Очкарик явно подводил Седого под нарушение Закона о благе воровском. Но вскоре вновь насторожился -- речь снова пошла о Сашке Каймакове: кто его прислал, да что он хотел, да как держался, да когда ушел, да что с ним решили... Седой, естественно, валил все на Клыка: его знакомый, он прислал, все как-то подозрительно-и поведение и вообще... Послал двух "бойцов" за ним следить, а тех ОМОН повязал, пушки изъял, еле-еле ребята открутились... Потом Резо заслушал мнение авторитетов. Крестный, Антарктида и Змей были едины в одном: казна братвы -- дело святое, все обязаны делать взносы, а если кто руку протянет -- надо вместе с головой отрубать. Но по решению мнения разделились. Антарктида возложил всю вину на Седого, предложил за кровь его пришить, а деньги взыскать с группировки. Крестный согласился, но внес два уточнения: чтобы заплатили и за убитых, а Седого Клыку отдать на усмотрение. Змей, глядя в сторону, другое сказал: кто кассу взял -- неизвестно, а в утере и Клык, и Седой виноваты, людей и с той, и с другой стороны побили, значит, сумму сообща возместить должны, за убитых по головам рассчитаться, а кровь никому не пускать. "Вот падло, -- подумал Клык. -- Видно, крепко его на крючок взяли и поводок коротко держат". Он переглянулся с Крестным, Антарктидой и понял, что они думают то же самое. С улицы донесся аромат жарящегося на углях мяса. Толковище подходило к концу, приближалось время обеда. К сидящим на скамьях придвинулись сзади крепкие угрюмые парни. Все ждали слов судьи. У Рваного гулко забурчало в животе, он неловко заерзал. Гвоздодер втянул голову в плечи. Очкарик не торопился. Тишина с каждой минутой становилась все более напряженной. Наконец Очкарик заговорил. Он недаром долго хранил молчание, сейчас каждое слово казалось значительным и веским. -- Все мы под Богом ходим, сегодня на воле, завтра в киче, а там, бывает, трудно приходится без поддержки, -- торжественно начал Резо. -- Потому Закон требует от каждого в общак долю отстегивать. И на ментов, следователей деньги нужны, и больным помочь, оружия купить, наркогы. В Кисловодске на союзной сходке решили: все платить обязаны! Взгляд судьи буравил Седого, царапал лица его спутников. -- Кто не отстегивает, тот против Закона идет. Потому Клык требовал правильно и то, что заплатили вы, -- тоже правильно. Наступила пауза. Рваный вздохнул. Гвоздодер распрямил спину. На соседней скамье тоже облегченно перевели дух. -- Но потом твои люди мясню начали. -- Резо обличающе устремил на Седого палец. -- Вина за кровь на тебе. Это серьезная вина. Все расходы: на похороны, помощь семьям и остальное -- за вами! Очкарик вновь выдержал паузу. -- Но деньги кровь не смоют. Начавшаяся было разряжаться атмосфера в комнате вновь сгустилась. -- За потерю казны вина на обоих. Обличительный палец "судьи" указал на Клыка, потом на Седого. -- Ты плохо хранил, ты кипиш поднял. Оба плохо искали. Чужака, штемпа этого, живым оставили. А он не такой уж лох! Накануне замочил кого-то! Ваших людей от него отсекали! После него у тебя на хате еще чужие были! Кто такие? Клык удивился осведомленности Резо. То ли он получил сведения от грузинской общины, то ли имеет другие источники информации, но подготовлен к толковищу капитально. Сразу видно -- спец! -- Этот гад и взял казну! С теми, кто его прикрывал! Надо было ему ногти выдергать и узнать, где бабки... Почему не сделали? Тоже оба виноваты! Теперь Резо перевел холодный взгляд на Клыка. Зрачки неестественно расширены. Неужели он действительно ширяется? -- А кто допустил его на хату? Кто кассу показал? Кто покрывать пытался? Кто товарища за правильные слова замочил? Стоящие сзади парни придвинулись. От них несло водкой и луком. Клык жевнул губами и подумал, что если дадут по чеклану или накинут удавку, то бритвы изрежут весь рот, могут и язык отхватить. Впрочем, это уже не будет иметь значения. Откуда же он, падло, все знает? И почему про помощь братскую забыл? Может, нарочно: пришьют, и не надо отдавать ни бабки, ни наркоту. Кроме него, один Хранитель про заем знает. А тому рот заткнуть -- проще простого. -- За такие дела и авторитетному вору по ушам дают! Клык напрягся, сдерживая бешено стучащее сердце. Конечно, он вор союзного значения, значит, решать его судьбу имеет право только всеобщий сходняк. Но Очкарик может взять это на себя. А потом отчитаться. Признают правильным -- значит, дело с концом. А если нет -- могут с Резо спросить. Только кто спросит? Дяди Пети уже нет. Медуза? Стар, силу и авторитет потерял. Бок с этими "новыми" спутался. Гранда застрелили недавно. Внезапно Клык понял, что настоящих серьезных связей у него почти не осталось. А Очкарик, наоборот, на взлете и набирает вес... На любом сходняке вряд ли против него выступят. Как захочет, так и решит! -- По Закону и нашим правилам я, Резо Ментешашвили, решаю так... Голос Очкарика стал явно театральным, и Клык интуитивно почувствовал, что все обойдется. -- ...Неделя сроку обоим, чтобы найти казну, со Дать по ушам -- понизить вора в преступной иерархии. штемпом и его дружками разобраться. Найдете -- живите. Нет -- тебе пика в сердце. -- Резо, будто заточкой, ткнул пальцем в Седого. -- А тебя -- на всеобщий сходняк, я решать по твоему уровню не хочу. "Действительно, -- подумал Клык. -- Зачем на себя брать хоть какой-то риск? А так -- не подкопаешься: по справедливости рассудил, все как положено". Запах лука и перегара пропал, жареного мяса -- усилился. Клык сглотнул. У Рваного снова заурчало в животе. -- Будет все нормально -- он с тебя за кровь имеет, -- припечатал Очкарик последнюю фразу, рассматривая Седого. -- Все! Собравшиеся поднялись, разминая ноги и расслабляясь. Никто не разговаривал. Обсуждения начнутся позже, в узких компаниях. Но уже завтра вся Москва, а через пару дней весь криминальный мир Союза независимых государств узнает о толковище, блестяще проведенном Очкариком. Низкий крепыш с острым взглядом подшмыгнул к Антарктиде, пошептал на ухо. -- Заноси! -- сказал авторитет в полный голос и махнул человеку у входа. Тот заступил дорогу Седому и его спутникам. Они настороженно оглянулись. -- На толковище надо без оружия ходить, -- презрительно сказал Антарктида. -- И не брать людей больше договоренности. Остроглазый крепыш затащил тяжелый сверток, бросил на пол. Лязгнул металл. Из развернувшейся ткани выглянули короткие автоматы. Седой побледнел, его сопровождающие подобрались. -- Целы они, -- с той же презрительной интонацией сказал Антарктида. -- Покорябали слегка. А вот "Мерседес" сгорел. Надо правила соблюдать. Иначе перья полетят... Он снова сделал знак, и охранник освободил проход. Трое из "новой волны" стремительно вышли на улицу. Здесь их догнал Змей. -- Не берите в голову. -- Он осмотрел всех, но обращался к Седому. -- Хотите, ставьте у меня на Северо-Востоке или несколько палаток, или игральные автоматы. За месяц новую тачку купите... Три пары глаз настороженно наблюдали за этим разговором. -- Договорились. -- Седой улыбнулся, протянул руку. Змей пожал ее, потом еще две ладони. -- Похоже, и этот перекинулся, -- мрачно сказал Клык. -- Похоже, -- ответил Антарктида и выругался. -- Резать их надо, -- оскалился Крестный. -- Тогда другим неповадно будет. -- Змей, он Змей и есть, -- сплюнул Клык. -- Он всегда гнилой был. Но Резо, видно, тоже в ту сторону смотрит... Антарктида кивнул. -- Собирается банк у нас открыть... -- Пойдем, он ждет, -- сказал Крестный. И, повернувшись к Клыку, добавил: -- Тебя не зовем. Это было ясно. "Судья" не может садиться за стол ни с одной из сторон разобранного конфликта. -- Давай, Василий. -- Антарктида протянул руку. -- Ищи кассу, мы своих людей тоже поднимем... А то неизвестно, как обернется... -- Портяночники камерные, -- ругался Седой в уцелевшем "Мерседесе" и подносил ко рту подрагивающей рукой звякавшую о зубы плоскую бутылочку виски "Черная марка". Спиртное обжигало небо, плотным огненным шариком катилось по пищеводу, взрывалось в желудке и расходилось теплом по телу, расслабляя напряженные нервы. -- Надо их списывать одного за другим. -- Горлышко звякнуло в очередной раз. -- А то они нас вправду начнут резать! Видели, как он показал?! Седой несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. -- Значит, так, -- сказал он обычным ровным голосом. -- Найдите двух специалистов, таких, чтобы работали с дальней дистанции. Это надежней всего. -- Есть такие люди, шеф, -- отозвался референт-телохранитель с заднего сиденья. -- И займитесь этим, как его, у меня где-то записано... -- Каймаков, -- раздался голос сзади. -- Точно, Каймаковым. Пусть Рудик доведет дело до конца. -- Сделаем, шеф, -- сказал второй референт. Седой последний раз приложился к бутылочке и завинтил пробку. -- И с деньгами... Провентилируйте в тридцать втором отделении или в районном управлении -- кто там еще был в момент стрельбы. -- Понятно, шеф. "Мерседес" мягко катил по дороге к Москве. Мощные амортизаторы сглаживали выбоины, рытвины и многочисленные неровности трассы. В платный туалет вошел дерганый парень со звездообразным шрамом на подбородке, который уже несколько часов обходил все торговые точки и увеселительные заведения района. Сидевший на входе мужик нервно сжал кисть. Натянувшаяся кожа побледнела, отчего татуировка -- синий перстень с четырьмя лучами -- выделялась особенно отчетливо. -- В этом месяце я уже платил. Голос прозвучал глухо и устало. Парня все принимали за сборщика дани, и это ему нравилось. -- Я ищу бомжа, -- парень описал приметы Клячкина. -- У него могли быть крупные бабки -- бумажками по пятьдесят штук. -- Ничего себе бомжи пошли, -- пробормотал смотритель туалета. Он тянул время, чтобы не фраернуться. -- Потому и ищем, -- с явным превосходством сказал вошедший и по-хозяйски огляделся. Смотритель понял одно: ничего, кроме неприятностей, признание ему не принесет. А деньги отберут -- это и ежу понятно. -- Я такого счастливца не видал, -- равнодушно ответил он. -- У меня мелкими расплачиваются. -- "Счастливца", -- передразнил парень. -- Скоро он будет на месаре сидеть и ногами дергать... Сплюнув на чистый кафельный пол, посетитель вышел, продолжая обход. Финик взял богатое кожаное портмоне в толчее у кассы, быстро скользнул к выходу и нырнул по лестнице в подвал. На ходу осмотрел добычу: несколько десятитысячных купюр, пятитысячные, пачка тысячных. Переложив деньги в карман, сбросил портмоне между гипсолитовыми плитами, спокойно прошел сорок метров по пустому коридору и стал подниматься по лестнице другого подъезда. И вдруг он увидел старый, обтянутый дерматином чемодан. Именно про такой говорил Шлеп-нога. Чемодан был пуст. Финик подхватил его и быстро направился на хазу. Через час курирующие универмаг Жетон и Кепка обходили секции и подробно расспрашивали продавщиц, показывая на всякий случай обтерханный чемодан. Его-то и вспомнила курносая Нинка. -- Это был не бомж, какой-то приезжий... Одет нормально, но во все дешевое. И запашок от него шел... Он еще сумку дорожную купил, а у меня костюм за двести пятьдесят. И в парфюмерии чтото брал. А расплачивался точно -- по пятьдесят тысяч, на кассе спросите. -- Жетон и Кепка переглянулись. На катране в Малоивановском взяли двоих залетных с пачкой пятидесятитысячных купюр. С ними приехал разбираться Рваный. Через час обоих отпустили. Секьюрити казино "Медведь" задержали высокого худого игрока, карманы которого были набиты пятидесятитысячными банкнотами. За него активно вступились двое из чеченской группировки, вспыхнула перестрелка. Один чеченец и случайный посетитель убиты, второй и двое секьюрити ранены. Задержанных вывезли в специальное место и взяли в оборот. Игрок признался, что сбывал фальшивые купюры, чеченцу тоже деваться было некуда. Приехавшие представители земляческой группировки возместили казино ущерб, но через день кто-то бросил сквозь зеркальную витрину гранату "РГД-5", убившую трех и ранившую пятерых человек. Чеченцам предъявили ультиматум -- возместить расходы по похоронам, лечению, ремонту, наказать или выдать виновных и выплатить штраф -- пятьсот тысяч долларов. Те отказались -- дескать, община к этому делу отношения не имеет, действовали родственники убитого по своей инициативе, в соответствии с законом кровной мести. Тогда им назначили разборку. Обе стороны спешно наращивали силы. По вокзалам и ночлежкам, подвалам и чердакам рыскали в поисках люди Клыка, Крестного и Антарктиды. Чтобы "разговорить" бомжей, их били до потери пульса. Защищаясь, один облил обидчиков керосином и подпалил. Блатные в ответ убили шестерых. Среди бомжей началась паника; на товарняках, электричках, попутках и пешком они потянулись из Москвы в более спокойные и безопасные края. Снизились сборы с нищих, попрошаек, собирателей бутылок, макулатуры и тряпья, предсказателей судьбы, мойщиков машин, грузчиков рынков, поденных рабочих и прочих тружеников дна. Эту публику контролировала таганская группировка, у которой уменьшение доходов вызвало вполне определенные чувства. Лидер таганцев передал Клыку, чтобы тот перестал баламутить дно столицы. Вор без дипломатических изысков послал его на три известные буквы. Недовольство и напряженность в криминальном мире Москвы нарастали. Вечером в своей комфортабельной квартире в Крылатском референт акционерного общества "Страховка" Гена Сысоев занимался сексом с бухгалтером из "Бизнесбанка" Галочкой. Подружка была фригидной, но послушной и старательной, Гену это вполне устраивало, тем более что по первой же просьбе она очень правдоподобно имитировала африканскую страсть. У Галочки были роскошные формы и возможность обналичивания "воздушных" авизо. В данный момент Гена использовал ее первое достоинство. Развалившись в глубоком кресле из натуральной кожи и положив босые ноги на черное стекло сервировочного столика, он потягивал из длинного, узкого, с толстым дном стакана джин с тоником и льдом, время от времени набирал ложкой поочередно то красную, то черную икру и отправлял в рот, после чего делал совсем не утонченно-заграничный, а российский глоток, вмиг опустошая стакан и наполняя его заново. Голая Галочка раскачивалась перед ним в такт медленному блюзу с последнего лазерного диска и быстро выполняла подаваемые команды. -- Повернись, -- голос Гены был почти равнодушным. -- Теперь нагнись... Ниже, будто пол моешь... Ноги шире, так... Теперь вставь туда палец... Гена кайфовал. Восемь лет назад он с трудом закончил школу, учителя и родители сулили ему жалкое существование на обочине жизни, куда неизбежно будет выброшен неуч, не желающий приобретать специальность. -- Теперь подойди сюда... Ставь ногу мне на колено... Голос его стал заметно напряженней. Он сунул палец в банку с икрой и поднес к пухлым, в яркой помаде губам. -- Попробуй вместо бутерброда. Только не откуси... -- Гена хихикнул. Галочка всосала палец и принялась сноровисто облизывать со всех сторон. Палец левой руки проник в женщину с другой стороны. Мощные биологические поля влажных горячих полостей, устремившись друг к другу, пробили его насквозь, оказав тот эффект, которого он давно добивался. Зарычав, Гена схватил увесистое тело подруги, со сноровкой борца-классика бросил его в партер и пристроился сзади, вцепившись в бедра, будто удерживая уползающего с ковра соперника. Галочка спокойно переносила процедуру. Дотянувшись до своего стакана, она допила перемешавшийся с растаявшим льдом джин. Но, получив болезненно хлесткий шлепок по спине, поняла, что допустила ошибку, и принялась со стонами раскачиваться взад-вперед, так что имитация борьбы была полной. Когда Гена наконец победил и тяжело рухнул на застеленный медвежьей шкурой пол. Галочка получила возможность спокойно покушать икры и выпить. -- У меня есть сосед -- Арсен, он армянин, держит шашлычную на Юго-Западе, недалеко от метро, так у него какие-то бандиты стрельбу устроили, перебили все, двух человек убили и третьего хотели, но он убежал... Галочка любила рассказывать и умела внятно говорить с набитым ртом. Гена недовольно повернулся. -- Не знаешь, не болтай! Какие бандиты? Может, это он бандит! -- Точно! -- Девушка всплеснула руками. -- К нему все время армяне ходят: приносят что-то, уносят. И пистолет раз у него видела. Но так дядечка хороший, добрый... -- Дерет он тебя, что ли? -- Что за глупости! -- оскорбилась она и перевела разговор со скользкой темы. -- К нему сегодня трое каких-то из Еревана приехали. Будто друга ищут. А рожи -- вылитые убийцы! Щетина, глаза блестят... У-у-ух... Они в Карабахе воюют. Ну и пусть бы себе воевали... Чего сюда ехать? Галочка замолчала. Гена приподнялся на локте и напряженно смотрел, ловя каждое ее слово. Еще никогда он не слушал ее с таким вниманием. Да и вообще никто ее так не слушал. -- Что они говорили? Вспомни все точно! Девушка задумалась. -- Сказали, что из Армянской армии... Что целый год женщин не видели... Что они самые лучшие бойцы... И все. Нет, еще что-то про Ростов говорили... -- Что? -- Было у них что-то в Ростове. Это самый молодой рассказывать начал, а другой его перебил. Да, теперь точно все. Знаешь, что я думаю? Как ни странно. Гену интересовало ее мнение. Впервые за все время знакомства. -- Арсен нарочно их выписал из этого самого Карабаха. Чтобы тем, кто в него стрелял, отомстить! -- А в какой квартире живет этот твой Арсен? -- спросил Гена, поднимаясь на ноги. -- Никакой он не мой. -- Галочка с интересом рассматривала могучее тело партнера. -- А живет в тридцать восьмой. Выйдя в соседнюю комнату, Гена взял трубку радиотелефона и соединился с Седым. -- Плохие новости, шеф! Помните шашлычную, где наши недавно работали? Ее хозяин вызвал трех боевиков из Карабаха, профессионалов. У них было что-то крупное в Ростове. Сказали -- из Армянской армии... Нет, больше ничего не знаю. Адрес есть, диктую... Седой немедленно связался с начальником службы безопасности. -- Ты слышал что-нибудь про Армянскую армию? И ее дело в Ростове? Ясно... Вот так, значит! Ну, три таких террориста прибыли по нашу душу. Записывай адрес, если они еще там. Да, и вот что... Пошли тех, кто работал в шашлычной. Они первые на очереди, и интерес у них кровный. Гонорар, конечно, само собой. Через сорок минут красная "Вольво" без номеров подкатила к девятиэтажному панельному дому на Флотской. Из нее вышли два пассажира и водитель -- молодые люди в кожаных куртках, ярких спортивных штанах и нахлобученных на глаза шапках. Проведя рекогносцировку и убедившись, что в тридцать восьмой квартире горит свет, они заняли исходные позиции. Один поднялся на площадку выше, двое спустились на площадку ниже четвертого этажа. Теперь вышедшие из тридцать восьмой квартиры попадали в смертельные огневые клещи. -- Скоро вы там? Хватит время терять! -- торопил спутников Герой, стоя у двери. Глава тринадцатая В организации работы специальных служб любое государство использует древний, как мир, принцип "разделяй и властвуй". Секретная информация и навыки проведения специальных операций никогда не сосредоточиваются в одних руках: это слишком опасно для сенаторов и конгрессменов, секретарей ЦК и членов Политбюро, генсеков, губернаторов штатов, депутатов советов, дум, законодательных собраний, министров и президентов. Поэтому ЦРУ следит за ФБР, ФБР, в свою очередь, -- за ЦРУ, Агентство национальной безопасности приглядывает за теми и другими, а те и другие просвечивают своим рентгеном АНБ. На специальном языке это называется системой сдержек и противовесов. В СССР много десятков лет сохранялся равновесный баланс между специальными службами. Профессионалы ГРУ, умеющие взрывать королей, менять президентов и вербовать сотрудников госдепа, находились под бдительным надзором Первого главка, и, вздумай они применить свои способности на территории лучшего в мире государства рабочих и крестьян, им бы пришлось иметь дело со Вторым главком, обеспечивающим безопасность этого государства. Громоздкую и чрезвычайно мощную армейскую машину курировал Третий главк, пронизавший системой особых отделов или их уполномоченных весь непомерный организм вооруженных сил -- от округа или флота до батальона и отдельного корабля. И Первый, и Второй, и Третий главки являлись структурными подразделениями одного ведомства -- Комитета государственной безопасности СССР, подчинялись его председателю и вместе с десятками других главных управлений, управлений, отделов, отделений, направлений и служб придавали могущество и власть ведомству и его руководителю. Но власть эта не была безграничной. Потому что, если кто-то из сотрудников зарубежных резидентур КГБ начинал пить, вертеть контрабанду либо другим способом нарушать моральный кодекс строителя коммунизма, от чего до прямой государственной измены, как известно каждому октябренку, меньше одного шага, коллеги-соперники из ГРУ немедленно информировали своего хозяина -- министра обороны СССР, а тот поспешно докладывал хозяину общему -- Политбюро или секретариату ЦК КПСС. Тем самым он демонстрировал бдительность и результативность своего ведомства, способом "от противного" показывал чистоту и идейное совершенство подчиненных, доказывал, что прошлый факт адюльтера офицера военной разведки в Таиланде, раскопанный КГБ, являлся чистой случайностью, а скандал вокруг него искусственно раздут недобросовестным офицером внешней разведки. Если же комитетчик где-нибудь в Рязани или Владивостоке попадал в вытрезвитель, либо застукивался паспортным контролем в номере гостиницы с посторонней женщиной, либо даже просто терял служебное удостоверение, то милицейская шифровка летела наверх и ложилась на стол министру внутренних дел, который не менее поспешно и с теми же целями докладывал о случившемся в ЦК. Правда, в коридорах высшей власти министр мог встретиться с председателем, у которого в кожаной папке лежало спецдонесение из Ташкента или Северодвинска о пьянстве, коррупции или рукоприкладстве милицейских чинов. Так и состязались три ведомства, как лошадки на скаковой дорожке, под взглядом строгого, но в общем благожелательного хозяина. Прокуратуру по большому счету в расчет не принимали: своего оперативного аппарата у нее не было, оружия, биноклей, приборов ночного видения, наручников и людей, умеющих все это применять, -- тоже. Голова профессора Доуэля. Руки и ноги чужие -- офицеров МВД и КГБ. Не захотят -- и голова никого даже не укусит, потому что не сумеет ко рту поднести. А про судейских и говорить нечего: те из кабинетов на улицу носа не кажут, копаются в бумажках да пишут, как местный обком -- райком скомандует. Три кита, три министра друг за другом приглядывали да друг друга придерживали, а хозяин следил, чтобы они свое дело делали, да поправлял, если что не так. Потом начали перестраиваться, правовое государство строить. Но то ли чертежи оказались неправильные, то ли материал негодный, то ли строители хреновые. Незаметно стали трех министров "силовыми" называть и тем самым официально признали, что вместо правового силовое государство вышло: кто сильнее -- тот и прав. Кулак более прав, чем слово, нож -- чем кулак, пистолет -- чем нож, танк или атомная подлодка -- чем все вместе взятое. Единый строгий хозяин почил в бозе, или, выражаясь современным языком, откинул копыта. На смену пришли другие: не такие единые, не такие строгие и не такие хозяева. И пошла между собой таска: вроде за все старое -- деньги, власть, дачи -- да методами новыми... То народ стенка на стенку пускают, то из автоматов перестрелки устраивают, то танковыми пушками долбят прямой наводкой... А министры силовые уже не на пенсию или "другую работу" переводятся, а прямиком в тюрьму один за другим отправляются. И вместо трех китов, имеющих оперативные аппараты, вон их сколько развелось! И налоговая полиция, и Таможенное управление, и Главное управление охраны, и Служба внешней разведки, и федеральная контрразведка, и органы внутренних дел... И без хозяина каждый на себя химичит, свои шкурные интересы отстаивает, а о пользе дела никто не думает... Система сдержек и противовесов перестала существовать, потому что мышиная возня вокруг сиюминутных задач не предполагает кропотливого сбора и целенаправленного использования информации, которую к тому же некому передавать и которая, по большому счету, никого, кроме любопытного обывателя, не интересует. В этих условиях сильная специальная служба, возглавляемая умным и волевым человеком, не ставящим целью личное обогащение, получала чрезвычайно широкие, практически безграничные возможности. Военный транспортный вертолет, взлетевший с бетонной площадки, находящейся за многокилометровым забором с колючей проволокой поверху в Юго-Западном округе столицы, взял курс на северо-восток. День был солнечным, и тень бронированной машины пересекала жилые кварталы, промышленные районы, улицы, площади и автострады, очереди за акциями АО "МММ", автостоянки, сонмы коммерческих ларьков, кишащие озабоченным людом рынки. В раскинувшемся внизу мегаполисе шла обычная жизнь: перепродавали импортный ширпотреб, воровали, пили, ели, курили, занимались сексом, употребляли наркотики, заключали миллионы сделок, обналичивали фальшивые платежные документы, брали и давали взятки, торговали оружием, наркотиками, женскими, мужскими и детскими телами, валютой, государственными экономическими секретами, служебным положением, преступные группировки делили территории и сферы влияния, отбеливали "грязные" деньги и продолжали проникать в государственные структуры, власть принимала законы, указы и постановления, потом поправки к ним, сводившие на нет основное содержание, граждане совершали административные проступки и преступления, некоторые работали, продажные менты способствовали преступникам, а честные, рискуя жизнью, их задерживали, но суды все равно отпускали негодяев. Москва не тот город, который позволяет беспрепятственно шляться над собой всяким вертолетам, поэтому на борт несколько раз поступали электронные сигналы запросов "свой-чужой", и автоматическая система давала ответ кодом самого высокого класса, так что встрепенувшиеся было дежурные офицеры вновь расслаблялись у пультов слежения. Наконец этажность застройки стала снижаться, внизу замелькали черные срубы и шиферные крыши типично деревенских домишек, потом начался лес. Через пару десятков километров голые деревья леса уткнулись в высокий бетонный забор с "колючкой", за которым располагался комплекс одно-, двух -- и трехэтажных зданий с асфальтовыми дорожками, теннисным кортом и посадочной площадкой. Генерал Верлинов оторвался от тягостных размышлений, ставших для него обычными в последнее время. Вертолет делал круг, заходя на посадку. Генерал снял защитные наушники, и в мир вернулся надсадный рев двигателя. Он думал в первую очередь о пользе дела. Он знал, что и как надо сделать. Но в отличие от десятков тысяч болтунов различных рангов он и о г это сделать. Двигатель смолк, исчезла раздражающая вибрация, командир группы охраны распахнул люк, осмотрелся и выпрыгнул наружу, следом прыгнули трое его бойцов. Из овального проема потянуло весенней свежестью подмосковного леса. Загремел короткий металлический трап, и Верлинов, не придерживаясь за перильца, легко спустился на землю. В левой руке он держал черный кейс из титанового сплава, прикованный тонкой сверхпрочной цепочкой к браслету, плотно охватывающему запястье. Резкий рывок цепочки, нарушение процедуры открывания чемоданчика, нажатие кнопки на ручке или просто сильный удар по крышке включали пиропатрон, мгновенно сжигающий помещенные внутрь бумаги. Документы были исполнены в одном экземпляре, причем отпечатаны не на компьютере, как обычно, а на до