чаях фразами. Тут плаксики, надумав что-то новое, приносят и складывают к ногам отца ведерки и лопатки. -- Пап, мы на горку! -- Валяйте. -- Неотразимая пара! -- говорит Марат. -- Люблю ребенков, а своих нет. -- Отчего? -- без особого интереса спрашивает Бар­суков. -- Не женат. То есть был, но... жестокая это проблема... А почему они не в детском саду? -- То и дело простужаются. Отведу завтра. -- Простуда -- бич городских детей. Единственное ра­дикальное средство -- несколько сезонов подряд на юге. -- У всех свои рецепты. -- Нет-нет!.. Простите, как вас зовут? -- Алексей. Леша. -- Марат. Он протягивает руку, и Барсуков отвечает тем же. -- Поверьте, Леша, юг -- это спасение. Меня самого только тем на ноги и поставили. Во младенчестве был довольно хилым существом. Не похоже? -- Да, теперь не скажешь. -- Сначала гланды, потом бронхи, потом легочные явления. Марат напал на безошибочную тему: Барсуков обес­покоился, затосковал. -- Я готов ради них в лепешку, -- говорит он. -- Но несколько сезонов... -- Леша, если упустите сейчас, то на всю жизнь угне­тенное дыхание, серьезный спорт недоступен. А ведь растут будущие мужчины! -- Несколько сезонов на юге я не осилю. Организаци­онно, материально, всяко, -- хмуро говорит Барсуков. -- Вы считаете мое поведение навязчивым? -- Да нет, ни к чему не обязывающий разговор. -- Не совсем так, Леша. Я действительно могу вам помочь! x x x Подкидин беззаботно идет по улице, и все вокруг вызывает его доброжелательный интерес. Повернув за угол, он сталкивается с Томиным. Порой случается, что наткнувшиеся друг на друга пешеходы не могут сразу разойтись, вместе делая шаг то в одну сторону, то в другую. Внешне и Томин с Подкидиным без толку топ­чутся у края тротуара, но к этому добавляется короткий тихий диалог: -- Подкидин? -- И что? -- Уголовный розыск. Вы нам нужны. Садитесь в ма­шину! Машина без опознавательных милицейских знаков уже притормозила около них, и задняя дверца приглаша­юще распахнута. И еще один человек, оказавшийся за спиной у отшат­нувшегося Подкидина, говорит ему в затылок: -- Спокойно, Подкидин, без глупостей. Обмякший, посеревший, садится он в машину. Че­ловек, стоявший сзади, садится рядом с ним, Томин впереди. Машина отъезжает, не привлекая ничьего вни­мания. В кабинете Знаменского -- Подкидин, Томин, у две­ри -- помощник инспектора и понятые. -- Подпишите протокол задержания. -- Ничего не подписываю! -- Подкидина трясет как в лихорадке. Томин вносит соответствующую пометку в протокол, отпуская понятых, засвидетельствовавших отказ. -- Сейчас придет хозяин кабинета, следователь по особо важным делам. Он задаст вопросы, которые его интересуют. -- По особо важным?! Да за мной никаких дел, не то что важных! Вот встану и уйду! Стрелять, что ли, буде­те? -- Он и впрямь встает и делает движение к выходу. Страж у двери преграждает ему путь. -- Плохо начинаете, Подкидин, -- предупреждает Томин. -- Себе во вред. Вы ведь задержаны как подозре­ваемый. -- По-до-зре-ва-емый! В чем же, хотел бы я знать! -- Подкидин возвращается и стоит лицом к лицу с То­миным. -- Я сказал: кража. Подробней объяснит следователь. -- Понятно... Нашли меченого... Эти штуки и фокусы я знаю! Я вам не помощник на себя дело шить! Все! Рта не открою, слова не скажу! -- Он опускается на место, вынимает пачку "Беломора", щелкает зажигалкой. Пал Палыч молча проходит и садится за стол, запол­няет бланк допроса. Произносит, как положено: -- Я, следователь Знаменский... такого-то числа в поме­щении следственного управления допросил... Как вас зовут? -- Никак не зовут, -- говорит Подкидин, пуская дым в потолок. -- Показаний не даю, объяснений не даю. Будьте счастливы своими подозрениями... Это я выража­юсь культурно, на русский язык сами переведете. -- У вас нет оснований принимать в штыки следова­теля, -- изумляется Пал Палыч. -- Можете записать в протокольчик, что я вас... обо­жаю! -- Это звучит не лучше, чем оскорбление. -- В подобном стиле намерены разговаривать и даль­ше? -- холодно, но с любопытством наблюдает его Пал Палыч. Подкидин молчит. -- Если вы отказываетесь защищаться от наших подо­зрений... -- Пал Палыч делает выжидательную паузу, но, не дождавшись ни слова, договаривает: -- тогда нам оста­ется вас изобличать. -- Дав-вай-те! Изобличайте! Горю нетерпением! Что испытывает Подкидин на самом деле, выкрики­вая эти рваные фразы, неведомо, но выглядит он донель­зя развязно и нагло. x x x Вероника Антоновна Былова в волнении ведет крайне важный для нее разговор с бывшей женой сына. -- Да, -- горячо говорит Вероника Антоновна, -- да, я боялась гор! Какая мать не боялась бы, Стелла? Особенно после той трагедии. Колю и Дашеньку Апрелеву я любила как родных. Такие были чистые, счастливые! Помнишь, как Дашенька чудесно смеялась? -- Помню, -- с едкой горечью произносит Стелла. -- А Коля был хирург божией милостью. Он мог бы спасти сотни людей. -- Да, смерть не выбирает. Невыносимо знать, что Коля с Дашенькой погибли!.. А Марик был рядом, его чудом миновало! Я до сих пор боюсь, что он не устоит и опять пойдет "покорять вершины"! -- Не бойтесь, не пойдет, -- с презрением к Марату произносит Стелла. -- Но ты же ходишь? -- Я -- да. -- Стелла, -- приближается Вероника Антоновна к главному, -- он винит меня в том, что вы разошлись! -- Вас? К вам я не имею претензий, -- бесстрастно возражает Стелла. -- Но если все-таки я была неправа перед тобой... в чем-то... то по неведению, по недомыслию... Сказано столь искренне, что Стелла смягчается. -- Вероника Антоновна, разве мы когда вздорили? Зачем этот покаянный тон? Со мной вы были ласковы и терпеливы. Я же не умела простых вещей. Норовила все состряпать из консервов и крупы. Словом, не пода­рок в дом. -- О, ты очень скоро научилась, дружочек! -- Положим, не скоро, но научили меня вы. Как-то ухитрились между гастролями. Подобие прежней близости объединяет женщин, и Вероника Антоновна приободряется. -- Знаешь, даже когда ты замороженная, как ледник, я могу с тобой разговаривать... Стоит заговорить с Мариком -- и сразу... глупею, что ли? Чувствую, что надо бы иначе, но слова пропадают, мысли пропадают. Стелла понемногу отворачивает от нее вновь камене­ющее лицо. -- Послушай, недавно он вдруг... ты ведь знаешь, как он владеет собой, а тут -- больно вспомнить -- вдруг с такой горечью о вашем разрыве... С таким сожалением! Стелла, он любит тебя! У него нет другой, и ты не замужем. Вернись к нам, Стелла! Та ожидала чего угодно, только не призыва в лоно семьи. Однако недоумение ее проступает словно из-под слоя льда. -- Марата я вычеркнула из жизни. -- Но ты же пришла... я попросила -- и ты пришла! -- Атавизм: реакция на крик из-под трамвая. Кида­ешься, хотя известно, что нужна реанимация. -- Это... случайное сравнение?.. Кому нужна реанима­ция? Марику? -- Не суть важно. -- Не уклоняйся. Ты всегда козыряла прямотой. Я хочу откровенности! Марику -- реанимация? Почему? Он не умирает! Что ты думаешь о Марике? -- Вероника Анто­новна повышает и повышает голос и даже ногой напос­ледок топает. И у Стеллы вырывается: -- Марат -- это лопнувший супермен. Его уже нет, не существует! -- Бог мой, опомнись! Нет, в тебе просто говорит оскорбленная женщина. Как это он не существует?! Не знаю, из-за чего вы разошлись, у тебя характер ой-ой, а может, и Марик поступил неладно, допускаю, но нельзя же хоронить заживо! Он яркий, гордый, одаренный чело­век, у него блестящее будущее! Бывает эгоистичен, со­гласна, но в корне -- хороший! Одно то, что ради моего покоя пожертвовал альпинизмом и всеми друзьями... -- Пожертвовал ради вас? Забавно! -- Забавно? Стыдись! Помолчав, Стелла унимает раздражение: -- Простите, Вероника Антоновна! Зря я, не обра­щайте внимания. -- Твои слова... Понятно, что сгоряча, но он действи­тельно какой-то опустошенный. Нерадостный. Бедный мой мальчик!.. Что мне делать, Стелла? Посоветуй что-нибудь, ты умная! -- Мне нечего советовать. -- Тогда хоть расскажи попросту, без реанимаций, что у вас произошло? Почему он изменился? -- Не могу... -- Что же, тогда извини, что побеспокоила! -- С нео­стывшей обидой Вероника Антоновна провожает Стеллу к двери в прихожую и видит входящих в квартиру Марата и Барсукова. Встреча со Стеллой -- неожиданная и болезненно неприятная для Марата. -- Добрый вечер, -- бормочет он и скрывается в своей комнате. Приотставший Барсуков засмотрелся на Стеллу и, заметив, что она потянулась к вешалке за курткой, бро­сается помочь. -- Разрешите? -- Благодарю. Только всего и сказано, но вот уже Стелла коротко простилась с хозяйкой, вот хлопнула за ней дверь, а Барсуков все стоит в передней, и лишь окрик Марата сдвигает его с места. -- Марат, кто она? -- первым делом интересуется Барсуков. Марат смотрит в пространство. -- Это к матери... Так на чем мы остановились? Оба не сразу могут вспомнить, потому что думают о Стелле -- каждый свое. -- Кажется, по поводу прежней работы... инженер-испытатель... -- Да, -- кивает Барсуков. -- Гонял тяжеловозы, но­вые модели. Автодром, пробеги через полстраны, разные дороги. Мне нравилось. И деньги другие... Из-за плаксиков бросил. Пока устроился простым шофером -- только бы рядом с домом. -- А случались опасности, риск? -- Когда участвовал в ралли, то...-- Он улыбается воспоминанию: -- "И какой же русский не любит быст­рой езды!.." -- ...как сказал Николай Васильевич Гоголь. Певец тройки, на которой катался господин Чичиков... Насчет ребят, Леша, я закинул удочку. Поворошил старые связи в курортном управлении. На словах твердо обещали. Соби­рай справки и ходатайства. -- Ох, если б выгорело!.. -- И внезапно: -- Марат, она тоже певица? Марат дергается. -- Почем я знаю! x x x Несколько человек сидят на стульях поодаль друг от друга. Подкидин в их числе. -- Вы утверждаете, что это не ваша? -- говорит ему Томин, показывая записную книжку. -- Не моя. Томин выглядывает в коридор. -- Прошу! Входит проводник со служебно-розыскной собакой. Подкидин меняется в лице. -- На столе лежит записная книжка, -- объясняет за­дание Томин. -- Собака должна определить владельца. Проводник дает овчарке понюхать книжку и командует: -- След! Собака методично обнюхивает всех, начиная с Томина. Напротив Подкидина садится и лает. Тот вжимается в спинку стула. -- Цыц, паскуда! -- кривится Подкидин. Собака снова лает. -- Ну моя она, моя, моя!.. -- кричит он тогда, словно признаваясь персонально овчарке... x x x -- Считаешь, псина отобьет у тебя хлеб? -- шутливо спрашивает Пал Палыч у Кибрит. -- Собачье опознание экспертизу не заменит. -- Экспертизу, Зиночка, ничто не заменит! Изымем образцы почерка Подкидина и отдадим тебе в белы руки. Саше просто не терпелось поскорей переломить его на­строение. -- Повернись-ка, нитка прилипла. -- Она снимает с пиджака Знаменского нитку, скатав ее в комочек, хочет кинуть в пепельницу, но приостанавливается. -- Кто это курил? -- Подкидин. Она садится, придвигает пепельницу и рассматривает два окурка. -- Любопытно... тоже "Беломор". Даже очень любопыт­но, Пал Палыч! Где наше заключение по окуркам? Пал Палыч раскрывает папку с делом. Кибрит прогля­дывает текст, сверяясь глазами с тем, что видит в пепель­нице. -- Дай что-нибудь... хоть карандаш. -- Она поворачи­вает окурки так и эдак. -- Я же чувствую -- знакомый прикус! Щербинка на зубе... вон она, отпечаталась точно так же. -- Не может быть! -- Почему? Советую направить к нам в НТО. Думаю, у тебя будет одним доказательством больше. Пал Палыч отнюдь не проявляет энтузиазма. -- Больше не значит лучше. Смысл афоризма Кибрит не успевает выяснить, так как Томин вводит Подкидина и торжествующе подмиги­вает из-за его спины. Да результаты понятны и без того: Подкидин валится на стул, как человек отчаявшийся и обреченный. -- Зина, если можешь, погоди, не исчезай, -- говорит Знаменский и оборачивается к Подкидину: -- И стоило напрасно отпираться, Подкидин? Подкидин молчит. -- Не хотите сказать, при каких обстоятельствах поте­ряли книжку? -- Не терял я... не должен был... берег... -- Пал Палыч, можно вопрос? -- говорит Томин. -- Пожалуйста. Томин берет со стола конверт, вынимает из него кожаную перчатку. -- Вот еще кто-то тоже потерял. Не ваш приятель-маляр? Подкидин вытаращивается на перчатку. -- Ччертовщина! И она у вас? -- Угу. Чья это? -- Моя! Томин озадаченно поднимает брови, Знаменский хму­рится. -- А не приятеля? -- осторожно спрашивает он. -- Какого еще приятеля? Моя и есть. -- Не торопитесь, Подкидин. -- Говорю "не мое" -- не верите. Теперь говорю "мое" -- опять не верите. Что я, свою перчатку не знаю? Моя и есть. -- Где могли обронить? -- Понятия не имею... А где нашли? Томин подсаживается поближе. -- Разреши! -- просит он, и Пал Палыч уступает ему следующие вопросы, пристально наблюдая за реакцией Подкидина. -- Ваша, значит? А левая цела? -- Выкинул. -- Выкинули... Так вот, правую нашли на месте пре­ступления. Кто-то, представьте себе, обворовал мага­зин! -- И без паузы: -- Где вы были двадцать восьмого прошлого месяца, в субботу?.. Отвечайте на вопрос! -- добивается Томин. -- Где были в субботу днем? Подкидин загнанно озирается и почему-то начинает сбивчиво рассказывать Кибрит: -- Непричастен я... вот что хотите! Надо сообразить, где был двадцать восьмого... двадцать восьмого... -- Но продолжает о другом: -- Перчатка у меня пропала недели три уже... нет, четыре. И книжка примерно. Хватился про рассаду звонить -- нету! Всю комнату перерыл, даже мебель двигал... Выходит, все улики против меня?.. -- Я прерываю допрос, -- говорит Пал Палыч Томину. Тот протестующе вскидывается, но -- что подела­ешь -- подчиняется. -- Пойдемте, -- кладет Томин руку на опущенное пле­чо задержанного. После их ухода Знаменский шагает по кабинету в раздумье. -- Пал Палыч, ты меня сбил с толку, -- признается Кибрит. -- Я сам, Зиночка, сбит с толку! Концы с концами не сходятся! Томин возвращается один. -- Так и что? -- произносит он с порога. -- Что-то не так, Саша. Прибило нас течением не к тому берегу. -- Если можно, без аллегорий. -- Да ведь сам понимаешь! -- Нет, не понимаю! -- Пока он отказывался, я подозревал. А признал, что улики против него, -- и подозрения мои рассыпались! -- Ты хочешь зачеркнуть все сделанное? Такой клубок распутали, вагон работы -- и кошке под хвост?! -- Да, под хвост! А работа только начинается! -- Шурик, Пал Палыч! Без драки, пожалуйста!.. Я тоже не понимаю, -- смотрит Кибрит на Знаменского, -- почему "больше не значит лучше"? -- Даже афоризм припас! -- фыркает Томин. -- Зина, у тебя за другими делами вылетело из головы. Один был у двери. Он оставил окурки и перчатку. Но книжку-то нашли на втором этаже! Около кассы! -- Однако не обязательно это были разные люди. До­пустим, в шайке друг другу не доверяют. Приемлешь такую смелую мысль? -- Приемлю. -- Тот, кто на стреме, нервничает, как бы не утаили от него часть добычи. -- Ну? -- Постоял, покараулил, а потом его по уговору сме­нили, отпустили потрошить кассу. Имеете возражения по схеме? -- Он выкурил три папиросы. Не было времени бегать наверх. -- Да и стоял, по-моему, спокойно, -- добавляет Киб­рит. -- Когда человек нервничает, он прикуривает одну от другой, бросает, не докурив. -- Хорошо. Не нравится -- не надо. Выдвигаю новый вариант. Думаете, зря я спросил про левую перчатку? Говорит, выкинул. Стало быть, ее нет, заметьте! Найден­ную перчатку сравнить не с чем. Он признал ее своей, но так ли это? -- Соврал? -- непонимающе спрашивает Кибрит. -- Туго соображаешь, Зинаида. Паша вон смекнул. -- Чтобы не идти по групповому делу, решил взять все на себя, -- поясняет Пал Палыч. -- В принципе не исключено. Теоретически. Но... -- Опять "но"?! -- всплескивает руками Томин. -- Будь добра, поделись, -- обращается он к Кибрит, -- как тебе показался этот гражданин? Он ведь удостоил тебя особой откровенности! -- Впечатление неоднозначное. Можно поверить все­му, можно половине... -- Можно ничему, -- договаривает Пал Палыч. -- Вот! -- удовлетворенно восклицает Томин. -- А то -- "не к тому берегу"! -- Этот вопрос отнюдь не решен. -- Что тебе еще нужно для его решения?! -- Все о Подкидине. Не знаем мы человека, потому и гадаем. Все о Подкидине, Саша! -- повторяет Пал Палыч. x x x Марат, Сема и Илья прохлаждаются на природе. По­является запоздавший Сеня. -- Слушайте, что расскажу, -- говорит он. -- Подкидина милиция замела! Сема присвистывает. Илья напуган. -- Как думаешь, это ничего? -- трепещет он. -- А ты как думаешь? -- испытующе прищуривается Марат. -- Не знаю... -- Может, мы перемудрили? -- спрашивает Сеня. -- То есть я перемудрил? Иными словами, напортачил? Сеня молчит, замявшись. Марат внешне хладнокро­вен, в душе взбешен. В нем усомнились?! -- Слушайте. Касается всех. Сема, оставь в покое бу­тылку. Зачем были подброшены вещдоки? Отвечайте! -- Чтобы не искали мотоцикл, -- гудит Сема. -- Правильно, чтобы отвлеклись на ложные улики. Судя по результатам, цель достигнута? -- Да, но... -- мямлит Илья. -- Понимаешь... -- Понимаю. Ты не ожидал от милицейских особой прыти. Сражен их успехом. А вот я рад ему. Я учитывал такой поворот. И кого я им предложил в награду за усердие? Бывшего уголовника. Их любимое блюдо. Пусть едят! -- А если у него алиби? Свидетели? -- возражает Сеня. -- Ну и что? Свидетели говорят одно, улики другое. Что, по-твоему, будет? -- Нне пойму... Не то сажать, не то отпускать... -- Вот именно! А в подобных случаях прекращают за недоказанностью. Кое-что я в этом смыслю! -- Хорошо бы прекратили... -- неуверенно тянет Илья. -- Слушай, сирота, ты хочешь без малейшего риска? Тогда надо аккуратно ходить на службу. Давайте внесем окончательную ясность, -- Марат не меняет жесткого тона. -- Работать вы не расположены. -- Естественно, -- буркает Сеня. -- А наслаждаться жизнью очень расположены. -- Само собой! -- Вывод, надеюсь, понятен?.. До меня вы прозябали, промышляли по мелочам. Но всем грезились вольные деньги. Получили вы их или нет? -- Получили, -- признает Сеня. -- И еще получите. Я разрабатываю новый план. Будет великолепная, грандиозная операция! Все должны верить мне абсолютно! x x x Утро. Знаменский и Томин встречаются на улице неда­леко от Управления внутренних дел. Друзья здороваются. -- Мне с тобой надо перемолвиться. Сядем погово­рим? -- предлагает Томин, рассчитывавший на эту встречу. Они находят скамейку на бульваре. Нетрудно дога­даться, что Томин сильно не в духе. -- Ну-у, на себя не похож. Не потряхиваешь гривой, не грызешь своих удил! -- Прав ты, Паша, был -- не к тому берегу. Мой грех, -- говорит Томин. -- Надо отпускать Подкидина. -- Вот как!.. Мы уже ничего не имеем против Подки­дина? -- Имеем, но... -- Больше имеем за Подкидина? -- Больше. Прошел я за ним все годы, что он на воле. Резюме такое: человек в кровь бился, чтобы не возвра­щаться к старому. Детали есть, каких не придумаешь... Хороший, в общем, мужик. Вот мой рапорт. -- Он пере­дает Пал Палычу три листа машинописного формата. -- Решай. Подготовленный прежними сомнениями, Пал Палыч переживает новость легче, чем Томин. Прочитав рапорт, говорит: -- В итоге ни садовода у нас, ни маляра. И Подкидина нам... подкинули. Изобретатели, чтоб их!.. Подстраховались. Не заметим, мол, окурков -- нате вам перчатку. Мало перчатки -- поломайте голову над записной книжкой. Томин вздыхает, лезет за блокнотом и вырывает из него исписанный листок. -- Знакомые Подкидина. Где галочка -- те бывали у него дома. На обороте -- те, кто посещал соседей, -- лаконично отвечает Томин на невысказанное обвинение в неполноте списка. x x x Подкидин отодвигает от себя томинский список. По­дальше -- на сколько достает рука. -- Никого не подозреваю! -- Чего-то вы недопонимаете, Подкидин. Если вещи были взяты у вас и нарочно подброшены... -- Выражение лица Подкидина заставляет Пал Палыча замолчать. -- Вы не верите, что я так думаю? -- догадывается он. -- Нашли дурака! Кто заходил, да когда заходил... Это нашему брату разговор известный: давай связи! Ищете, кого мне в сообщники приклеить! Пал Палыч качает головой: ну и ну! -- Почему вы говорите "нашему брату", Подкидин? О вас хорошие отзывы, товарищи вас уважают, начальство ценит. -- Ка-акой тонкий подход... Они-то уважают, а вы их вон куда пишете! -- Он негодующе указывает на томинс­кий перечень. -- Клопова записали! Мы с ним из одной деревни, парень -- золото. А у вас Клопов на заметке! -- Да не хотим мы зла вашему Клопову! Здесь просто перечислены все люди, которые... А, десятый раз объяс­няю! -- опять прерывает себя Пал Палыч, видя ту же мину на физиономии Подкидина. -- Ну как вы не хотите поверить, Виктор Иваныч?! -- Уже по имени-отчеству, -- констатирует Подки­дин, словно подтвердились худшие его опасения. -- Пос­леднее дело. Вы по имени-отчеству, я по имени-отчеству, мигнуть не успеешь -- и там! -- Пальцы его изображают решетку. Комизм заявления не оставляет Пал Палыча равно­душным. -- Не знал такой приметы. Наоборот, освобождать вас собирался! -- произносит он, скрывая смех. -- Извинять­ся и освобождать. Вот постановление. "Не иначе, новая уловка. Подкидина не проведешь!" -- Эти штуки и фокусы я знаю! Однако бланк в руке Пал Палыча все же приковывает взгляд Подкидина. -- "Освободить задержанного... -- читает он с вели­ким изумлением. -- Освободить в связи с непричастнос­тью к краже..." Я могу уйти?! -- Забирайте вещи в КПЗ -- и скатертью дорога. Входит вызванный Пал Палычем конвойный. -- Слушай, извини, -- бросается к нему совершенно ошалевший Подкидин. -- Это что? Тот заглядывает в бланк. -- Отпускают. Читать не умеешь? Ноги у Подкидина готовы сорваться, но что-то при­нуждает топтаться на месте. Попрощаться? Даже изви­ниться, пожалуй, ведь хамил... Он возвращается к столу Пал Палыча, прокашливает­ся. Но способность к членораздельной речи его покинула. Безуспешно открыв рот несколько раз, Подкидин садится. И нерешительно, конфузливо протягивает руку за списком. x x x Пляж в пригородной зоне отдыха. Среди купающих­ся -- Сеня. Он выбирается на берег, фыркая и отплевы­ваясь. Мимо гуляющим шагом идут двое. Если б нам не был основательно известен облик Томина, мы бы и взгляда на них не задержали -- настолько оба органичны на здешнем фоне. Вдруг эти двое останавливаются около Сени, как раз когда он снимает резиновую шапочку. -- Закурить не найдется? -- спрашивает один, будто не видит, что на Сене лишь мокрые плавки. -- Некурящий я, некурящий, -- отвечает тот, стре­мясь поскорее добраться до полотенца и одежды. -- Даже некурящий! -- укоризненно произносит вто­рой, то есть Томин. -- А зачем окурки воруешь? -- и крепко берет Сеню за плечо. -- Зачем, спрашиваю, окур­ки-то воровать? -- Какие окурки... у ккого... -- лепечет Сеня, начиная сразу отчаянно мерзнуть. -- У Подкидина, у кого же. У Виктора Подкидина, который проживает в квартире с твоей теткой, -- веско разъясняет Томин. -- Взрослый парень -- и крадет окур­ки! Это хорошо? Я спрашиваю -- хорошо? -- будто речь и впрямь об одних окурках. Сеня стучит зубами. Он голый, мокрый и беззащит­ный. Происходящее столь неожиданно для него, что он не способен к сопротивлению. В полном смысле слова заста­ли врасплох.. И когда Томин тем же укоризненным голосом осве­домляется: -- Записную книжку с перчаткой в тот же раз взял? Заодно? Сеня без спору подтверждает: -- Ззаодно... -- Тогда поехали. -- Штаны... -- просит Сеня, далеко не уверенный, что дозволят. -- Как считаешь? -- оборачивается Томин к своему спутнику. -- Штаны, я думаю, можно, -- серьезно отзывает­ся тот. -- Спасибо... -- потерянно благодарит Сеня. Сеня, те­перь подследственный Калмыков, относится к той разно­видности преступников, которые, коли уж попались и проговорились, не запираются и впредь. Таких, как пра­вило, используют для изобличения сообщников. Потому логично, что мы застаем Калмыкова на очной ставке с Тутаевым. Тутаев мрачен и воспринимает поведение своего тез­ки как предательское. -- Деньги мы поделили по дороге обратно. Заехали в кусты, там пересчитали, понимаешь, и поделили... на три части, поровну. -- Калмыков ловит взгляд Тутаева, мор­гает -- обрати внимание -- и повторяет: -- Поровну, зна­чит, на троих... Вот так было совершено преступление... По глупости, конечно. -- Что скажете? -- спрашивает Пал Палыч Тутаева. -- Плетет незнамо что! Псих какой-то... -- Кому принадлежала идея бросить в универмаге чу­жие вещи? Тутаев? -- Не понимаю вопроса. -- Калмыков? -- Кому принадлежала... забыл, кому первому. Но вещи я взял случайно в квартире у тетки... то есть у соседа. -- Совсем случайно? -- Ну, точней, с целью ввести в заблуждение товари­щей из милиции. -- Понятно. Как, Тутаев, все никак не припоминаете этого гражданина? -- Первый раз вижу! -- глупо упорствует тот. -- Хотя полгода работали в одном цеху радиозавода и считались приятелями. По какой причине уволились? -- Снова оборачивается Пал Палыч к Калмыкову. -- Мы с Семой... -- За себя говори! -- Поскольку на очной ставке, я должен за обоих. Правильно понимаю, гражданин следователь? -- Правильно. -- ОТК часть контактов бракует, отправляет на свалку. А на каждом контакте -- чуток серебра. Если паяльничком пройтись -- можно снять. Мы с Семой и занялись... для одного ювелира. Нас, гражданин следователь, бесхо­зяйственность толкнула, -- поспешно добавляет Калмы­ков. -- Серебро, понимаешь, на помойку! -- Отчего же прекратилось ваше... хм... общественно полезное занятие? -- Ювелир сел. Если б не это несчастье, разве б я поднял руку на кассу? Что вы! У вас обо мне превратное мнение! Не дослушав, Пал Палыч обращается к Тутаеву: -- Подтверждаете показания Калмыкова? Тот злобно смотрит на закадычного дружка: -- Знал бы, какое ты дырявое трепло, -- я бы от тебя на другой гектар ушел! А Сеня Калмыков окончательно вошел в роль "чистосердечника", и ему уже рисуется обвинительное заклю­чение, где черным по белому записано, как его показа­ния помогли следствию. Теперь он взывает к Илье Колесникову: -- Я, Илюша, во всем признался: как втроем забра­лись в магазин, втроем выручку делили в кустах... не помню, сколько отъехали... как на даче у тебя гуляли... втроем, после дела. Семе я сказал и тебе говорю: чего, понимаешь, темнить... У Колесникова шкура потоньше тутаевской и нервы пожиже. Он уже, собственно, "готов", но Сеня еще не исчерпал запас красноречия: -- Вот суд будет, а статья-то, она резиновая. Есть верх, есть низ. Надо адвокату чего-то подбросить, пони­маешь, для защиты. Мы молодые, первый раз, по глупо­сти... Пожалеют... x x x В сарайчике у Ильи опрокинут набок ИЖ -- так, чтобы колясочное колесо свободно крутилось и было доступно для осмотра. Кибрит медленно вращает его, сравнивая с увеличенной фотографией слепка, снятого со следа у шоссе. -- Вот это место отпечаталось! Узор в точности совпа­дает: расположение трещин, потертости... Да, Шурик, безусловно, он! -- Отлично! -- восклицает Томин. -- Нужно быстрень­ко оформить это для Паши. x x x -- Разрешите присутствовать на очной ставке? -- То­мин входит и кладет на стол перед Пал Палычем заклю­чение экспертизы. Сеня зябко вздрагивает (видно, вспомнилось задер­жание на пляже), но с подобием радостной улыбки говорит Томину: -- Здрасте! (Смотрите, переродился с той минуты, как рука закона ухватила меня за плечо!) -- Ну вот, Колесников, на дороге остался след вашего мотоцикла. Подтверждаете вы показания Калмыкова? Илья Колесников прерывисто вздыхает и выдавливает: -- Подтверждаю... -- Теперь по порядку. Где познакомились? -- Это к Калмыкову. -- В бане. Когда ювелир сгорел и нас поджало, мы Илюхе в бане и предложили: давай махнем одно дело... втроем. -- Правильно, Колесников? -- Дда... правильно. -- Прошу прощенья, не понял, -- подает голос Томин. -- Вы случайно мылись, что ли, вместе? Один на­мыленный другому намыленному говорит: айда что-ни­будь ограбим? Что позволило вам и Тутаеву обратиться к незнакомому человеку с подобным предложением? Мож­но такой вопрос, Пал Палыч? Тот кивает. -- Почему ж незнакомый? -- возражает Калмыков. -- Мы с Семой попариться уважали, а Илюха всегда там находился, на месте. -- Работал в бане? -- уточняет Томин. -- В общем, да, -- говорит Калмыков. -- По моим сведениям, Колесников ушел из лаборан­тов, жил на даче, полученной в наследство от родителей, городскую квартиру сдавал, тем и подкармливался. Верно я говорю? -- Все верно, -- подтверждает Пал Палыч. -- Вы, Александр Николаич, не в курсе банных тонкостей... -- Где уж нам! На службу бежишь -- бани закрыты. Домой -- хорошо бы на метро успеть. Извините за се­рость, моюсь в ванне. -- А есть люди, которые имеют досуг, в баньку ходят ради удовольствия. И желают, Александр Николаич, по­лучить все двадцать четыре. И пар, и веничек, и кваску, и пивка, а к пивку воблочки. -- Гм... -- выразительно произносит Томин. -- Тут и нужен молодец на все руки. Со своим запасом напитков и прочего. Без должности, конечно. Просто за определенную мзду Колесников со товарищи допускают­ся к обслуживанию посетителей. Как обстояло с нетрудо­выми доходами? -- В среднем... трояк с клиента, -- сиротским голосом сообщает Колесников. -- А бани не пустуют, -- добавляет Пал Палыч. -- Так вас не удивило предложение двух... намыленных? -- Нне очень... У голых, знаете, все проще. Чего надо, то и спрашивают. Принесешь пива, а он, к примеру, говорит: "Как тут насчет валюты?" -- Вспомнил! -- вклинивается Калмыков. -- Вот поче­му мы к Илюше: он помянул, что у него, понимаешь, есть мотоцикл, а у нас уже универмаг был на прицеле! Успел Сеня добавить заключительный штрих к карти­не сговора, в которой не должно быть места для Марата! x x x А что Марат? Как он относится к провалу своих подручных? Он как раз звонит: -- Сему, будьте добры. -- Ответ приводит его в заме­шательство. Буркнув "извините", он поспешно нажимает рычаг аппарата. После короткой паузы вновь набирает номер: -- Сеню можно? -- И уже не дослушав, бросает трубку. -- Влипли!.. Надо посоветоваться с умным человеком... -- медленно произносит он. Выходит в переднюю, зажигает свет над большим зеркалом. Пристально вгляды­вается в себя. -- Что будем делать?.. -- спрашивает у отражения. -- Успокойся, успокойся, Марат... -- прика­зывает он сам себе, сгоняя тревогу с лица и постепенно обретая обычный невозмутимый вид. -- Это не твой про­счет. Их подвела какая-нибудь глупость. Тебя это не каса­ется. Все к лучшему. Людей надо менять. Тебя не назовут... Ты им нужен на свободе. У тебя их деньги. Ты их надежда. Никто не выдаст. Все к лучшему... Ты человек умный. Ты поступаешь, как хочешь... Ты выше преград. Преград нет... С улицы появляется сильно взволнованная Вероника Антоновна. -- Марик! Нам необходимо поговорить! -- Матушка, я сосредоточен на важной мысли. Будь добра... -- Нет, я не буду добра! -- перебивает она и весь дальнейший разговор проводит сурово и с достоинством, не пасуя, как обычно, перед сыном. -- Что на тебя накатило? -- недоумевает Марат. -- Всю жизнь я гордилась тобой. А сегодня мне было стыдно! Многое могу простить, но нечистоплотность -- никогда! Час назад я встретила Антипова. -- Кого? А-а, сам играет, сам поет? -- пренебрежи­тельно вспоминает Марат, еще под впечатлением, что он "выше преград". -- Какое ты имел право от моего имени занимать у него деньги? Да еще такую сумму! Зачем тебе, на какие нужды? -- Не мне, выручил одного человека, -- врет Марат. -- Но срок твоей расписки истек! Между порядочны­ми людьми... -- Между порядочными людьми можно и подождать. -- Сколько именно? Когда твой один человек вернет долг моему товарищу по работе? -- Сейчас он в командировке. Приедет -- отдаст. -- Когда он приедет? -- неотступно требует Вероника Антоновна. -- Десятого или двадцать пятого! -- жестко отвечает Марат, называя дни выдачи зарплаты в НИИ, где рабо­тал Илья Колесников. x x x Рядом со станцией метро с выносного прилавка тор­гуют апельсинами. В хвосте очереди стоит Стелла. Барсу­ков, ждущий кого-то у станции метро, решает пока тоже запастись апельсинами. Во все глаза смотрит он на Стеллу. Это же она! Та самая! -- Мы снова встретились! -- говорит он радостно. -- Встретились? Мне казалось, я просто стою в оче­реди. -- Мы немножко знакомы. Вы меня не узнаете? -- Боюсь, что нет! -- Взгляд у нее смеющийся. -- Недавно в прихожей... вы уходили от Быловой... Я друг ее сына... Со Стеллой совершается разительная перемена, и язык Барсукова липнет к зубам. -- А-а...-- неприязненно произносит она и быстро отворачивается. -- Простите... послушайте... -- теряется Барсуков. Он забыл посматривать на выходящих из метро, и плаксики налетают и виснут на нем совершенно внезапно. Следом приближается Анна Львовна. -- Два дня не видались, а уж визгу-то! -- смеется она. Стелла становится свидетельницей нежной сцены. -- Ну-ка, ребятки, становитесь за этой красивой те­тей. Вы приглядите за ними чуточку? -- доверчиво обра­щается к Стелле Анна Львовна. -- Будьте добры! -- Она отводит Барсукова на несколько шагов: -- Тут их бельишко. Залатала, заштопала, пока подер­жится. -- Она достает из сумки довольно объемистый сверток. -- Спасибо, Анна Львовна. -- А еще думала я насчет юга. Как мы-то без него выросли, Леша?.. ...Тем временем плаксики тоже вступили в беседу. -- Деточки, вы крайние? -- игриво наклоняется к ним подошедшая женщина. -- Мы не крайние. -- Мы за красивой тетей. -- Ой, -- говорит женщина Стелле, -- а я подумала -- ваши. -- Нет, не мои. -- А чьи же вы, деточки? -- Мы папины! -- И бабушкины! -- А мамины? И мамины небось? -- Не-ет, мы не мамины. -- Ишь какие! Обидела вас мама или что? -- У нас мамы нет. -- У нас папа. -- Никак сироты... -- кивает женщина Стелле. -- Ах, бедные!.. -- Ну если уж надо, Леша, я поеду, -- вздыхает Анна Львовна. -- Не представляю только, зачем ему ради чу­жих детей... -- Анна Львовна! Вы его просто не видели! -- Может быть, может быть, -- соглашается она, на­правляясь к очереди. -- Пора мне, Леша. -- Простившись с детьми и зятем и пожелав всего хорошего Стел­ле, Анна Львовна спешит обратно в метро. Продавщица отвешивает килограмм Стелле, два -- Барсукову. Перекинув через плечо сумку, раздувшуюся от белья и апельсинов, а ребят подхватив на руки, Барсуков наго­няет Стеллу. -- Простите, можно мне спросить? -- Спросите, -- пожимает та плечами. -- Вы имеете что-то против Быловой? -- Нет. -- Значит, против Марата. Странно. Такой интересный и сердечный человек. -- О, еще бы! -- саркастически роняет Стелла. Барсуков опускает плаксиков и шагает рядом со Стеллой. Через минуту она останавливается. -- Вы хотели что-то спросить или собираетесь тащить­ся за мной? -- Тащиться, -- признается Барсуков. -- Зачем? Барсуков смотрит на нее достаточно красноречиво, но сказать словами: "Затем, что вы мне до смерти нрави­тесь!" -- не может. Тут плаксики кидаются вбок, и Стелла вскрикивает: -- Держите их! Испуг ее оправдан: ребята бегут к огромной собаке, которую прогуливает по улице хозяин. -- С этой собакой они приятели, -- успокаивает Бар­суков. Малыши ласкаются к собаке. И хотя та приветлива, Стеллу зрелище лишает равновесия. Поэтому, когда Бар­суков спрашивает: -- Чем вам не нравится Марат? Одно то, что он любит детей... Стелла не успевает спохватиться, как с языка слетает: -- Он терпеть не может детей! -- Да вы-то почем знаете? -- Кому уж лучше знать! Мы в позапрошлом году развелись!.. И оставьте меня в покое с вашими вопроса­ми, и детьми, и собаками, и... -- Она стремительно уходит. Повторяется прежняя история: Барсуков догоняет ее с ребятами на руках, снова идет рядом. -- Папочка, мы куда идем? -- Мы провожаем красивую тетю. -- Вы отвратительно упрямы! -- восклицает Стелла. -- Раз вы были его женой, я понимаю, что... -- Да ничего вы не понимаете! Оставьте меня со сво­им сердечным другом! -- Ты зачем папу ругаешь? -- .проявляет характер плаксик первый. -- Не ругай папу! -- воинственно подхватывает второй. -- Могучая защита, -- невольно улыбается Стелла от их наскока. -- Я не папу ругаю, я ругаю другого дядю. -- А как его зовут? -- Его зовут... Марат. -- Она поднимает голову и про­должает "морозным" тоном: -- Он трус и подлец. Из-за него случилось страшное несчастье в горах -- когда он еще ходил в горы. Ни один из прежних знакомых не подаст ему руки!.. x x x На площади трех вокзалов развязный парень объявля­ет в мегафон: -- Для гостей столицы проводится комплексная экс­курсия по городу! Памятники культуры плюс заезд в модные заграничные магазины: индийский, польский и болгарский! Продолжительность экскурсии -- три часа. Желающих прошу за мной! Автобус заполняется разношерстным народом. Парень впускает последних, монотонно повторяя: -- Пять рублей пожалуйста... пять рублей, -- и собира­ет купюры в карман. -- Билет не нужен? -- беспокоится седой экскурсант. -- Работаем по новой безбилетной системе. -- "Гид" замечает рядом Марата. -- Кого я вижу! -- радушно вос­клицает он. Оба вспрыгивают в передние двери, и автобус тро­гается. ...Он катится по Садовому кольцу. x x x "Экскурсионный" автобус останавливается на Боль­шой Полянке у магазинов-соседей "Ванда" и "София". -- Предупреждаю, -- говорит "гид" Миша, -- заезд в магазины информационный! Вы ознакомитесь с ассорти­ментом, а если решите остаться -- желаем удачных поку­пок. Стоянка автобуса -- двадцать минут. Экскурсанты в бурном темпе покидают автобус. -- Как тебе это все? -- интересуется парень. -- Ничего, смешно, -- одобряет Марат. -- Где берете автобус? К ним присоединяется водитель, посапывающий и непрерывно жующий жвачку детина. -- С одной автобазы. Сторож за четвертак дает, -- го­ворит он. -- Молодцы, други, не ожидал, -- снова хвалит Ма­рат. -- Я кинул тогда идейку на авось, а вы вон как развернулись! -- Помним, Марат! Нам бы не додуматься. -- Часто ездите? -- Через день. Больше почему-то глотка у меня не выдерживает. -- Голос надо ставить, Миша. -- Да? -- Обязательно. Позвони -- устрою специалиста. Ну, чао!.. Марат отходит за угол и звонит из автомата: -- Справочная? Телефон дежурного по Управлению пассажирского транспорта. Следом второй звонок: -- Товарищ дежурный? С вами говорит представитель общественности. Считаю своим долгом сообщить об