-- Лучше всех. -- Саша за иронией с трудом скрывает беспокой­ство. -- Да, тесен мир... Но я не вправе рассказывать. * * * Саша бегом спускается по экскалатору -- спешит на свидание. Как всякая девушка, которой пришлось ждать, Лена в некото­рой досаде: -- Ты так во мне уверен, что уже начинаешь опаздывать? -- Ленуся, разве плохо, что уверен? -- Хорошо, хорошо... только не зазнавайся. -- Никогда! -- клятвенно произносит Саша. -- Это твоя приви­легия на всю жизнь! Лена смеется. -- Где ты, негодяй, застрял? -- У следователя. -- За тобой водятся преступления? -- Масса, -- отзывается Саша легким тоном, но невольно хму­рится. -- Рассказывай! -- Не хочется отравлять вечер. -- Но я обожаю страшные истории! -- Ничего страшного... я надеюсь. -- Все равно! Признавайся сейчас же! -- Только ты не расстраивайся... На базе идет какая-то провер­ка. Помнишь, мы там работали, а теперь нас как свидетелей... -- У мамы? -- Да. Следователь не сказал, в чем дело, но какой-то неприят­ный осадок... -- Ну-у, за маму можно не беспокоиться! -- беспечно говорит Лена. -- Больших безобразий не допустит. Не забывай, она все-таки генеральша. Она всех держит вот так! -- сжимает кулак. -- К ней даже иностранцев возят. * * * На пустых ящиках, валяющихся около одноколейной дороги, проходящей по территории четвертого цеха, размещаются Зна­менский, Васькин, Малахов и новая фигура -- весовщик Лобов. Это молодой человек из "модерновых". Ухоженный, трезвый, спортивный. Одет элегантно, чего не скрывает наброшенный на плечи рабочий халат. Часы у него, конечно, электронные, курит он "Мальборо", бумаги носит в "дипломате". Кладовщики и Лобов препираются. Знаменский доволен, что удалось их стравить: в споре проскальзывают интересные детали. -- Просто дурная привычка -- за все железные дороги ругать! -- с апломбом говорит Лобов. -- Железные, выдержат, -- примирительно вставляет Малахов. Но Васькин мрачен. -- Вас не бить -- ни вагона не дождешься! -- перекрикивает он шум подходящего состава. -- Ну-ну-ну, я попрошу! -- надсаживается и Лобов. -- Претен­зии должны быть обоснованы. Если по воде или самолетом, то при грузе обязательно сопровождающий. Кто в воздухе украдет? Смешно! Но положен конвой. Тогда нам на каждый вагон надо по солдату, а разъезды и сортировочные стеной обнести! Дайте охра­ну -- пожалуйста, спрашивайте. А то чуть что -- дорога отвечай! -- Давай не будем! -- отмахивается Васькин здоровенной своей пятерней. -- Вы за груз не отвечаете. Пломба цела -- и привет. Скорей подальше, пока мы внутрь не заглянули! Состав прошел, но Лобов по инерции все еще кричит: -- А ты, Владимир Тарасыч, очень мечтаешь, чтобы товар пришел целенький? -- Чего мелешь? -- огрызается тот. Лобов взглядывает на Знаменского и спохватывается: -- Нет, разумеется, все заинтересованы в сохранности грузов, Горячимся, потому что болеем за общее дело. Хотя я лично -- не материально ответственный, поймите меня правильно. Мое дело взвесить. Однако невольно принимаешь к сердцу. Если глубоко разобраться, Пал Палыч, то корень зла -- поставщик. -- Вот это точно! -- с воодушевлением подхватывает Васькин. -- Самое удобное -- ругать тех, кто отсутствует, -- отзывается Пал Палыч. -- Нет, верьте слову, при существующем положении поставщи­ку плевать-расплевать, только бы отгрузить, хоть в поломанный вагон! -- А тара? -- гремит Васькин. -- Бывает, товар -- в одном углу, а доски от ящиков -- в другом! -- И вы знаете, почему так? -- Знаю, -- кивает Знаменский Лобову. -- Убытки оплачивает не отправитель, а получатель. -- Грузит один -- платит другой, а дорога, разумеется, виновата, -- иронически заканчивает Лобов. Малахов с искренним сожалением подтверждает: -- Плохо грузят. Сколько влезет. Сколько не жалко. Сколько успели. -- Чаще недогруз или перегруз? -- уточняет Знаменский. -- Когда как. Мы держим равнение на середину. Придет, напри­мер, вагон по нулям. Значит -- килограмм в килограмм. Мы убыль все равно пишем. По норме. -- Все равно пишете? Всегда? -- Да слушайте его! -- срывается Васькин. -- По нулям! Весы-то не аптечные, железнодорожные весы! Ты скажи, какая у тебя официальная точность? -- оборачивается он к Лобову. -- Плюс-минус полтонны на вагон. -- Вот! Стрелки, может, и по нулям, а полтонны нету! -- Ну ладно, кончили общие рассуждения. Вы принесли свою регистрацию грузов, товарищ Лобов? -- Разумеется, -- он достает из "дипломата" учетную книгу. -- Откройте двадцать девятое апреля. Лобов шуршит страницами. Нашел. -- Три вагона, -- продолжает Пал Палыч. -- Номера триста восемнадцать восемьдесят четырнадцать, триста восемнадцать восемьдесят сорок и триста восемнадцать восемьдесят сорок один. Лобов просматривает записи. -- Названные вами вагоны не значатся. -- Вернее, у вас не помечены. -- А почему должны быть помечены? -- Потому что двадцать девятого между двенадцатью и часом дня их доставили сюда, на подъездные пути. Воцаряется неприятная пауза. -- Я попрошу уточнить, откуда сведения. -- От сцепщика, из первых рук. По его, так сказать, наводке я нашел номера в одной из поездных ведомостей. Еще более неприятная пауза. Малахов растерянно пожимает плечами и что-то бормочет. Лобов начинает усиленно "припоми­нать". -- А-а... Во-он вы про что... Это знаешь, Владимир Тарасыч, про что -- когда дождь шел! -- Ну, допустим, шел, -- тянет Васькин, стараясь понять, куда клонит Лобов. -- С утра зарядил, помнишь? -- Ну? -- Этот случай я объясню, Пал Палыч. -- Будет с вашей стороны очень любезно, товарищ Лобов. -- Помнишь, у одного вагона доски немного отошли? -- Лобов обращается попеременно то к Васькину, то к Знаменскому. -- Я говорю, старый вагон, сыплется уже, а он полез в пузырек -- будем, говорит, создавать комиссию, может оказаться недостача. Васькин сообразил что к чему: -- А-а... Это когда я говорю, вагон дефектный... -- Ну да, я говорю, принимай, а ты говоришь, надо комиссию. -- А-а... Ну помню... еще дождь лил... -- С самого утра! -- Очень хорошо, -- прерывает их Пал Палыч; на глазах столко­вались, и ничего не поделаешь. -- Кто вошел в комиссию по приемке? -- Да кого я под самый праздник соберу? -- бодро отвечает Васькин. -- В ливень-то на перроне стоять? Решил, пусть пройдут майские, тогда. -- Так. Груз оставался еще в ведении дороги? -- Нет-нет-нет. Раз мы транспортировали получателю, пломбы целы, претензий к нам нет -- уже все. Дальше их забота. -- Лобов поводит рукой в сторону Васькина. -- Это ты брось! Я тебе хоть где расписался?! -- Но груз на твоей территории? -- Ничего не значит! -- Нет, Владимир Тарасыч, я попрошу! Очень даже значит! Между Лобовым и Васькиным опять готова разгореться пере­палка, но Знаменский поднимает руку. -- Так или иначе, днем двадцать девятого апреля помидоры существовали. Что же дальше? Их смыло дождем? -- Дальше моя смена кончилась, -- говорит Васькин и, не глядя на Малахова, спрашивает: -- Вань, ты эти вагоны не комиссовал? Малахов ошарашен. -- Котя! Мне ж никто ничего! Маневровый, наверно. Подце­пил и увез. -- Пустые или полные, Малахов? Тот в растерянности хлопает глазами. -- Не подходил даже. Не знаю. Другие принимал. Вагонов полно было. А с обеда отпускал. С той стороны. Где автомобиль­ный подъезд. -- Простите, пожалуйста, я, вероятно, уже ничем не могу помочь... В институте сегодня семинар. -- Для Лобова настал удобный момент улизнуть, он прощается и спешит прочь. -- Запросто могли груженые увезти, -- заявляет между тем Васькин. -- Под праздники тут Содом и Гоморра. -- Под праздники -- жуть! -- поддерживает Малахов. -- А в следующую свою смену вы поинтересовались судьбой вагонов? -- Да ведь это уже после праздников было! -- восклицает Васькин. -- Голова-то с похмелья... Чего уж там! -- Ему ответ кажется вполне исчерпывающим, а разговор законченным. Знаменский улыбается, вдруг развеселившись. -- Значит, не найти мне тех помидоров? Потерялись, замота­лись. А? Кладовщики выжидательно молчат. -- Все-таки попробую. С двадцать восьмого по тридцатое у вас работали студенты. Припоминаете? -- Работали, -- согласно кивает Малахов. -- Наши грузчики -- в складу. Те -- снаружи, на погрузке машин. -- Вот и договорились: на погрузке машин. -- Ну и что? -- осведомляется Васькин. -- Да ребятам скучно было, решили для развлечения соревно­ваться -- факультет на факультет. Для подведения итогов запи­сывали количество машин. И, представьте себе, их оказалось здорово больше, чем у вас по накладным! Выходит, был лишний "левак". На скулах у Васькина набухают желваки. -- Такие записи -- не документ! -- Небось набавили! Для игры! -- Не похоже, Малахов. Ребята серьезные, математики. Даже номера машин называют. Профессиональная память на числа. -- Да не принимали же. Те вагоны. Не принимали мы их. -- Официально не принимали. А по-тихому, я думаю, разгрузи­ли. Малахов засматривает в лицо Васькину и упавшим голосом спрашивает: -- Коть?.. -- Вранье! * * * Томин и Кибрит разговаривают, шагая по коридорам Петров­ки, 38. -- Тебя оставили в покое, Шурик? -- Со вторника хвоста нет. -- И неясно, что это было? -- Одну даму на выбор проверил -- ни в какую версию не влезла. -- Всего одну даму! Не слишком ли беспечно? -- Но криминала же нет. Ходить за мной -- не преступление. -- Томин прислушивается. -- Извини, Зинуля. В его служебном кабинете надрывается телефон. -- Да?.. -- снимает Томин трубку. -- Понял, выезжаю. -- Он убирает бумага в сейф, опечатывает его. Хватает плащ, пистолет, собирается уходить. Новый телефонный звонок возвращает его к столу. -- Да?.. Да, майор Томин... В триста шестую? Сейчас не могу, ждет машина на происшествие... На том конце провода говорят нечто такое, от чего брови его ползут вверх. -- Вы отменили? -- недоумевающе спрашивает он. -- Да, есть явиться в инспекцию по личному составу. -- Интересно... что же я натворил такого... антислужебного, -- бормочет Томин, вешая на место плащ и убирая пистолет обратно в сейф. ...Томина ждет подполковник Саковин. Держится суховато, любезность его лишена теплоты. Томина он встречает, не вставая из-за стола. -- Здравия желаю, товарищ подполковник. -- Зачем же так официально. Садись. Сколько лет, сколько зим. -- Да, давненько... -- Томин садится, и некоторое время они молча рассматривают друг друга. -- Значит, ты в инспекции? -- спрашивает Томин. -- Как видишь... Насколько помню, в институте мы ни врагами, ни друзьями не были, а позже вообще не сталкивались. Так что нет препятствий для проведения служебной проверки... Как бу­дем разговаривать? Перейдем на "вы" или?.. -- О, мои дела так плохи? -- Твои дела... твои дела... твои дела... -- Саковин достает папку. -- Чего уж тут хорошего. -- Звучит неприятно. Но интересно. Саковин бросает испытующий взгляд, однако на лице Томина действительно только интерес. -- Пойми правильно, Саша. Как бы руководство ни было увере­но в тебе или Знаменском... -- Еще и Знаменский?! -- Проверка сигнала такого рода должна быть строгой и тща­тельной, -- привычно не замечает, что его прервали, Саковин. -- Сигнала какого рода? Саковин снова не реагирует на реплику. -- Хуже всего, что сигнал объективно кое-чем подкреплен. Речь идет о твоем посредничестве в получении Знаменским взят­ки. -- Если б ты не по службе, Саковин... -- Томин не договарива­ет, но смысл ясен. -- Этак мы действительно перейдем на "вы", -- осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: -- Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься. -- И с кого же мы с Пашей содрали взятку? -- С работника овощной базы. -- И богато взяли? -- Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ -- нет или да? -- Нет! -- Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте... у кого-то брали взаймы... встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала. -- Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то... -- То похоже, что ему действительно уплачено, -- договарива­ет Саковин. -- Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь! -- Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки. -- Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал! Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как малень­кому: -- Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи зло­употреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад! -- Согласен, наивно, -- признает Томин, остывая. -- Но когда речь о Паше... -- Оставим его, поговорим о тебе. -- Саковин достает из папки фотографию. -- Кто этот человек? Что вас связывает? На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову. * * * Знаменский входит в кабинет Чугунниковой. -- Антонина Михайловна, к вам за помощью. -- Понадобилась-таки директорша? -- Понадобилась, -- в тон ей говорит Знаменский. -- Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую. -- А что вас интересует? -- Вот такая справка в четыре колонки, -- он кладет перед ней образец. -- По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько. Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку. -- Пал Палыч, но ревизоры же проверяли. Знаменский -- само простодушие: -- В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно -- тогда вся картина будет как на ладони. -- Действительно, как на ладони... И вы начнете нас ловить на этих цифрах, -- она испытующе смотрит на Знаменского. -- Но вы же любите критику, Антонина Михайловна. Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица. -- Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но пло­дотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство. -- Я с вами не согласен. -- А я с вами не согласна! -- с силой в голосе говорит Чугунни­кова. -- Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат "черного бухгалтера". У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать. -- Еще как не совпадает, Антонина Михайловна! По три вагона не совпадает. -- Неужели правда мужики начали заворовываться? -- У Чу­гунниковой огорченный вид. -- Пока не скажу ни "да", ни "нет". Но учет ведется так, чтобы никто ни за что не отвечал. Поступает, например, груз в дежурст­во одного кладовщика. Акт, что обнаружена недостача, преспо­койно составляют уже при следующем. Это нормально? -- Ну... -- Не трудитесь, вопрос риторический. Идем дальше. Должно присутствовать постороннее лицо, что называется, от обществен­ности. Так? -- Обязательно. Для объективности. -- Я выборочно поглядел акты -- по четвертому цеху почти везде фигурирует один и тот же человек. Вправе я ждать от него объективности! -- Между прочим, в инструкции о порядке приема не указано, что посторонние лица должны быть разные. -- Ай, Антонина Михайловна! -- Ай, Пал Палыч! -- укоризненно подхватывает Чугунникова. -- Попробовали бы сами. Ведь никого не дозовешься! Так повсе­местно принято: от нас ходят в соседнюю организацию, от них -- к нам. -- Да? Мне все-таки интересно будет посмотреть на этого постоянного постороннего... Но мы уклонились от главного. Когда я смогу получить свою справочку? Чтобы подавить раздражение и сообразить, как вести себя с настырным Знаменским, Чугунникова берет короткий тайм-аут. -- Минутку... -- она копается в ящике стола, достает какую-то записку, закладывает между листками календаря. Затем реши­тельным жестом включает переговорное устройство. -- Зоя, меня нет ни для кого, -- и, поколебавшись, уточняет: -- Кроме Льва Севостьяныча. -- Великий человек -- Лев Севостьяныч, -- усмехается Знамен­ский. -- Вы знакомы? -- радостно встрепенувшись, спрашивает Чу­гунникова. -- Ответ может иметь две редакции: "Я знаком со Львом Севостьянычем" или "Лев Севостьяныч знаком со мной". Какую вы предпочитаете? Чугунникова поняв, что тема скользкая, спешит отмежеваться от "великого человека". -- Да какая разница, я сама случайно познакомилась. На встре­че Нового года в Торговом центре. -- Так вы встречали Новый год в Торговом центре? -- Вы спрашиваете так, будто... "значит, ты была на маскара­де?" -- В какой-то мере. Но возвращаюсь к своему вопросу, -- Знаменский приподнимает за уголок "макет" будущей справки. Разговор обострился, и Чугунникова решается на крутой пово­рот. -- Разумеется, если вы настаиваете... Но коли пошло на откро­венность, я вам без всяких документов скажу: акты о недостачах при железнодорожных поставках вообще фиктивные! -- Так прямо и скажете? -- Прямо так. Филькины грамоты. Что у нас, что на любой базе. И по-другому быть не может! Удивила? -- Я внимательно слушаю. -- Послушайте, вам полезно. Люди расписываются, будто виде­ли то, чего не видели. И присутствовали, когда их не было. По-вашему выражаясь, они лжесвидетели. Хорошенькую картинку рисую? -- Занимательную. -- Но если я или другой на моем месте попробует это изменить, мы подпишем себе смертный приговор. База возьмет ответствен­ность за все недогрузы поставщика, взломанные вагоны, неисп­равную тару. Через две недели мы будем в таких долгах, что век не расквитаться! -- И выход один -- фальсифицировать документы? -- Да! -- Давайте разберемся, Антонина Михайловна. -- Давайте, Пал Палыч. -- По порядку. -- По порядку. -- Вот пришли вагоны. Внешне все сохранно. -- Инструкция диктует: "Назначенные лица вскрывают вагон". -- То есть, кладовщик говорит грузчикам: "Ребята, давай!" -- Совершенно верно. Ребята вытаскивают двадцать пять пол­ных ящиков, а под ними обнаруживают десяток пустых. -- Тогда? -- Полагается прекратить приемку и составить комиссию. -- Ее функции? -- Определить причины и размер недостачи. И тут, Пал Палыч, начинается юмор. -- Почему? -- Потому, что по инструкции те, кто обнаружил недостачу, не имеют права входить в комиссию. Они, видите ли, заинтересован­ные лица. Нужны незаинтересованные. Но эти незаинтересован­ные должны подписаться, будто вагоны при них осмотрели, сняли пломбы и начали разгружать! Понимаете? -- Это уж не юмор -- нелепость. -- Между тем только такие акты убедительны для арбитража. Иначе недостачу вешают на нас. -- Найдется у вас экземпляр инструкции? -- С удовольствием! -- Чугунникова вынимает из шкафа и подает Знаменскому брошюрку. -- Который год ее ругают, но никто не чешется[1]. Этот раунд Чугунникова выиграла и чувствует себя уверенней. -- Ладно, на досуге... -- Знаменский прячет инструкцию в папку. -- А теперь еще один вопрос. На проходной отменена проверка сумок. А многие из них, я заметил, груженые. -- Ну и пусть идут! -- задорно отзывается Чугунникова. -- Честное слово, заслужили! -- Атмосферу это вряд ли освежает. -- Зато забор не ломают и не тащат больше. В наших условиях, Пал Палыч, таков принцип материальной заинтересованности. -- Смелая трактовка, товарищ директор. -- Я просто откровеннее других. -- Что же тогда Васькина заклеймили с его бананами? -- Так то в стенной газете! -- удивляется Чугунникова. -- Приезжает начальство, посторонние... Но мы-то с вами понима­ем, что в пределах нормы убыли можно свободно сгноить тонну бананов. А можно не сгноить, что труднее. У меня убыль мини­мальная, люди работают на совесть. -- Извините, Антонина Михайловна... -- включается перего­ворник. -- Погоди, Зоя!.. Пал Палыч, положа руку на сердце -- если кладовщик сбережет обществу тонну, я закрою глаза, что он снесет детям два кило. -- Вы готовы защищать свое мнение в открытую? На любом уровне? -- Да кого интересует мнение завбазой! -- уклоняется Чугунни­кова и спрашивает секретаршу: -- Что у тебя, Зоя? -- Подполковник Саковин из МВД спрашивал Знаменского. Знаменский заметно удивлен. -- Что-нибудь передал? -- спрашивает Чугунникова. -- Я записала: "Срочно явиться в комнату номер триста шесть". * * * В комнате триста шесть, на стуле, где недавно сидел Томин, теперь Знаменский, еще не подозревающий, какой сюрприз его ждет. -- Попрошу подробно: все, что вам удалось выяснить на базе, -- говорит Саковин. -- Предполагаемый криминал, возможные доказательства. Фигуранты. -- Саковин кладет перед собой лист бумаги, вооружается авторучкой. -- Полной ясности пока нет. -- Это не важно. Прошу... Тем временем Томин, взволнованный и негодующий, объясня­ется с не менее взволнованной Кибрит. -- Как чувствовала, что-то назревает, какая-то пакость! Ну как чувствовала!.. Зря за человеком не таскаются, Шурик. Если бы ты к этой слежке отнесся серьезно... -- Если бы да кабы... Что угодно мог предположить, только не такое. -- Томин кидает взгляд на часы. -- Бедный Паша! Уже сорок минут! -- И ты его не предупредил? -- Дал слово Саковину. -- Мало ли что! Пал Палыч хоть бы чуточку подготовился. -- Это, знаешь, палка о двух концах. А если бы Саковин учуял его подготовленность? -- Тоже верно, -- вздыхает Кибрит. -- Насколько я помню Женю Саковина, -- через некоторое время нерешительно гово­рит она, стараясь подбодрить себя и Томина, -- парень был спокойный и не вредный. -- Вредный, не вредный... Задача у него -- разложить нас с Пашей на атомы и каждый изучить в отдельности. В триста шестой комнате продолжается разговор. -- Почему, собственно, вы уверены, что Малахов не крал вагонов? -- медленно спрашивает Саковин. -- У меня сложилось твердое впечатление. Саковин выдерживает паузу и кладет на стол фотографию. -- Малахов и Томин? -- изумляется Знаменский. -- Они знако­мы? -- Томин отрицает. Но хотел бы услышать ваши соображения на этот счет. -- У меня нет соображений. Можно без загадок? -- начинает подспудно злиться Пал Палыч. -- Хорошо. Поднимем забрало. Мы получили сигнал, в кото­ром излагается такая версия: работники базы, причастные к хищениям, установили контакт с вашим ближайшим другом. Он согласился посредничать при получении вами взятки. Пал Палыч смотрит на Саковина, осмысливая услышанное. Обвинение настолько мерзко, что... что остается только взять себя в руки и спокойно защищаться. -- Двое поздоровались на улице. Разве отсюда вытекает, что один -- посредник, другой -- взяткодатель? -- Скажите, у вас есть документы, написанные рукой Малахова? -- Накладные, акты... -- Хорошо. А сберкнижка у вас есть. -- Да. Мне, как и многим в отделе, переводят зарплату в сберкассу. -- Это я знаю. А еще какие вклады поступали в последние дни? Был кто-нибудь должен вам крупную сумму? -- Нет. -- В таком случае, как вы объясните поступление на ваш счет двух тысяч пятисот рублей? -- Есть такой вклад? -- спрашивает Пал Палыч ровным голо­сом. -- Поедемте в сберкассу, посмотрим вместе, -- встает Саковин... Они возвращаются час спустя. -- Садитесь, -- бросает Саковин и довольно долго молча копо­шится в столе, перебирая какие-то бумаги. -- Ну, Пал Палыч? -- Все это фальшивка, -- отрывисто говорит Знаменский. -- Провокация. -- Но деньги-то реальные, с этим приходится считаться. -- Если человеку "дают на лапу", с ним хотя бы договаривают­ся. -- А может быть, все-таки были предложения, намеки? Какая-нибудь записочка: пожалейте наших деток, отблагодарим? -- Ничего подобного не было! -- Допустим, я верю. Но это еще не очко в вашу пользу. Раз, согласно сигналу, посредничал Томин, прямой разговор с вами вовсе не обязателен. -- Евгений Николаевич, вы -- следователь, и я -- следователь. Ну зачем давать взятку через левое ухо? Выяснять, что у меня есть задушевный друг в уголовном розыске, налаживать с ним кон­такт, и без моего ведома... Нелепо! -- Не так уж нелепо, если учесть, что у Томина есть на базе старинный знакомый. Уже по моим, проверенным, сведениями. -- Но не Малахов же? -- вырывается у ошеломленного Знамен­ского. -- Чуть легче, но тоже радости мало -- подручный Малахова. В кабинет входит секретарша. -- Вам просили передать из криминалистической лаборатории, -- она протягивает Саковину запечатанный конверт. -- Спасибо. -- Он достает из конверта исписанный лист. -- Вот видите, Пал Палыч, по предварительному заключению, анализ почерка показал, что перевод послан действительно Малаховым. В свете этого очень неприятно выглядит ваше сегодняшнее го­лословное заявление, что Малахов непричастен к хищению. Хотя вагоны с грузом исчезли именно в его дежурство. Еще один ушат холодной воды на голову Пал Палыча. Но пока выдержка не оставляет его. -- Надеюсь, у вас все-таки другая версия происшедшего, -- твердо говорит он. Саковин убирает заключение в папку, папку кладет в сейф, возвращается к столу и лишь после этого отвечает: -- Конечно, есть. Альтернативная версия, например, такова: проведена акция с целью вас дискредитировать и убрать из дела. -- Тон его становится менее официальным. -- Так... А зачем? Я же не веду на базе следствия, Евгений Николаевич. Я не человек, от которого все зависит! Только один из проверяющих. Ну, придет другой... Должен сказать, провокация довольно бессмысленная. Или имеет другую цель. -- Все противоречия мы видим и учитываем. Они влияют на нашу позицию. -- А уж что касается Томина... -- Да будет вам вступаться друг за друга! -- с чуть заметной улыбкой перебивает Саковин. -- Не занимайте против меня кру­говую оборону. Над альтернативной версией нам работать вместе. -- В подобной ситуации мои права... -- начинает Пал Палыч. -- Остаются прежними, -- доканчивает Саковин. -- Вас решено не отстранять. -- Спасибо за доверие, -- сухо вставляет Пал Палыч. -- Но отсюда не следует, что можно даже вот столько успо­каиваться. Дело очень серьезно. Если вас переиграют, Пал Па­лыч... * * * Кибрит, глядя в зеркальце, пудрит нос, поправляет прическу. Звонит телефон. -- Слушаю... Доброе утро, Шурик... Конечно, надо обсудить на свежую голову, вчера были сплошные эмоции. Приду, только позже. Есть маленькая идея, -- она кладет трубку, щелкает пудре­ницей, решительно встает. В кабинете Саковин встречает ее радушно. -- Знаешь, был почти уверен, что ты явишься, -- говорит он после приветствий. -- А то нет! -- Да, уж раз ЗнаТоКи под обстрелом... Ну, садись, садись, все равно рад. Как жизнь? -- Твоими молитвами! -- с иронией, за которой слышится уп­рек, отзывается Кибрит. -- Зина, претензий не принимаю. Дельный совет -- пожалуйс­та. -- Ты этого Малахова вызывал? Он-то что говорит? -- С Малаховым я решил встретиться, держа в руках оконча­тельный акт экспертизы почерка... Пойми, если он сознается, это будет уже официальное заявление о даче взятки. Я обязан немед­ленно отправлять материал в прокуратуру для возбуждения дела. А пока акта нет, можно еще много чего выяснить своими силами. Надеюсь добраться до правды в рамках служебного расследова­ния. -- Я поняла... Фотографию ты проверил? -- Да, смотрели ее ребята, -- вздыхает Саковин. -- Похожа на настоящую. -- Не может быть, Женя! Я зашла как раз по этому поводу. Не знаю, помнишь или нет, но уже давно Юра Зайцев доказал: если объекты совмещены искусственно, то их освещенность всегда будет неодинакова. Даже при ювелирном фотомонтаже. -- Зайцев? ... Нет, не помню. -- Он потом ушел в НИИ милиции. Я тебя умоляю, свяжись, узнай, наверняка кто-нибудь делает такие исследования! -- Умолять, Зина, незачем. Что ты, в самом деле... * * * В кабинете Знаменского небольшая ссора -- от нервов. -- Слушай, Паша, мы с тобой по уши в дерьме! -- возбужденно шагая от стола к сейфу, говорит Томин. -- Требуется доказать, как мы будем вылезать. А ты рассуждаешь, что ошибся в Малахове! Не интересует меня Малахов. Меня интересует, что мы будем дальше рассказывать нашему подполковнику. -- Вот этого я обсуждать не намерен. -- Ты катастрофически слаб в защите, Паша! -- Ошибаешься! Я зол как никогда и собираюсь драться! Но я отказываюсь сговариваться, как себя вести! -- Ну публика! Успели сцепиться? -- входит Кибрит. -- Да Паша обижается, что мало дали. Две с половиной -- ни туда ни сюда. -- За такую голову гроши! -- поддерживает Кибрит, стараясь разрядить атмосферу. -- Я была у Саковина. Думаю, удастся доказать, что фотомонтаж. Друзья тотчас забывают о распрях. -- Хотел бы я знать, вместо кого приляпан любимый Пашин Малахов... Жалко, фон размыт. -- Но снимок сделан на улице. -- Со столькими людьми встречаешься -- здороваешься! -- Погоди, Шурик. За тобой ходили пять дней? -- Пять. -- А ты все дни был в том костюме, что на фотографии? -- Зинаида, ты права! Ну-ка, покопаемся в извилинах... Он задумывается, перебирая в памяти встреченных людей. -- Этот... этот... те двое... С Мишей мы постояли... потом... нет, я был без пиджака... Кому же я подавал руку на улице?.. Подклю­чить, что ли, мышечную память... Томин встает с кресла, делает шага два, протягивает вперед руку, стараясь через жест восстановить ситуацию. -- Я там так стою? -- спрашивает он Знаменского. -- Рука чуть повыше... И голову приподними. -- Значит, он более рослый... Приняв замечание к сведению, Томин делает новую попытку. -- Убавь улыбку! -- режиссирует Знаменский. -- В лице, пожалуй, удивление. -- Ага... -- Снова два шага вперед, рука протянута для пожатия, губы изображают полуулыбку. -- Не так охотно тяни... -- Викулов! -- восклицает вдруг Томин. -- Точно, Викулов! Помните такого субъекта? -- спрашивает он, уже набирая номер телефона. -- Что-то знакомое. -- Алло, гостиница "Космос"? Старшего администратора. Из угрозыска. -- Он прикрывает микрофон ладонью. -- Вы должны помнить: с третьего курса его погнали за аморалку. -- Ах тот! -- морщится Кибрит, поняв, о ком речь. -- Да-да? Старший инспектор Томин беспокоит. У меня прось­ба. Дней девять назад не останавливался у вас некто Викулов? Вера, Иван, Катерина... Да, Викулов. Жду... Нет? Спасибо боль­шое. -- Он разъединяет и набирает внутренний номер, бормоча: -- Позвони ему в "Космос"! То-то он бесконечно тряс руку... Аркаша? Я у Знаменского. Проверь срочно: Викулов... -- Томин огля­дывается на своих: -- Леша? Леня?.. Знаменский подсказывает: -- Леонид. -- Викулов Леонид, плюс-минус год -- мой ровесник, учился со мной в институте, стало быть, прописан. Жду. -- Он кладет трубку. -- Шурик, да как он может быть связан с этой историей? -- сомневается Кибрит. -- Пока не знаю. Но чего не бывает. Уж если Паша начал взятки брать... Нет, ну чем приходится заниматься! Доказывай, что ты не верблюд! -- Ладно, -- останавливается Знаменский. -- Настройся на чисто профессиональную реакцию: где, кому мы прищемили хвост? Иначе не разберемся. -- Ну ты-то поперек горла базовским комбинаторам. А я уж думал-думал... Единственный вариант -- обидел Шишкина. Не­дооценил Сеньора Помидора. Есть такой рыночный делец. -- Нет, ничего не понимаю. Против кого же удар? Против тебя или против Пал Палыча? -- Думаешь, мы понимаем? Это вопрос века, Зинаида. Если против Паши -- зачем приплели меня? Если против меня -- при чем тут Паша? -- Скорей, все-таки Пал Палыч на прицеле. Тебе отвели роль посредника, а взятка-то -- ему. -- Заметь, Паша, все тебе: и честь и деньги. -- Если в прорези я -- необъяснима слежка за тобой. Ведь я едва появился на базе, ровным счетом ничего еще не раскопал, а за тобой уже ходили. -- Значит, вопрос остается открытым, -- вздыхает Кибрит. -- Голова кругом: у тебя враги на базе, у тебя -- на рынке. Но они же вас объединили! Выходит, они против вас тоже объединились? -- Выходит, враги общие. Долго еще они прикидывают так и сяк. Шишкин, Малахов да Васькин, да еще Викулов... Как их увязать? Чем? Наконец звонит Аркадий. Среди Леонидов Викуловых пригод­ного возраста есть врачи, спортивный тренер, целых почему-то пять фармацевтов ... и вдруг Томин кричит: -- Стоп! Вот это -- совершенно прелестно! Спасибо! Паша, он бригадир грузчиков на твоей бандитско-фруктовой базе. -- Викулов? -- ахает Кибрит. -- Да. Мы на верном пути. Там и там -- огурчики-помидорчики. Шишкин, видно, с базой... -- Томин замком сцепляет руки. -- Лично мне задача ясна. Вплотную заняться Шишкиным и разведать стиль жизни Викулова. С тремя курсами юридического он там у них небось подпольная служба безопасности. Знаменский предостерегающе поднимает палец: -- Вот он -- твой старинный знакомый. Ты понял? Держись от Викулова на пушечный выстрел. Если ты с ним вздумаешь встре­титься, а Саковин узнает... -- Да, пожалуй, ссылкой на любознательность не отделаешься. Понял, остерегусь... Ну вы мне -- ни пуха, а я вам -- как полагает­ся, и ушел. Привет! Томин стремительно выходит. Кибрит оборачивается к Зна­менскому: -- Кажется, немного просветлело, а? -- Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет! -- Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел -- испугались, что опасен, и начали огород городить. -- О-хо-хо... Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более -- надо работать. Выкроишь часок? -- По линии криминалистики? -- Да, я тут приволок кое-какие документы. -- Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с много­численными закладками. -- Батюшки! -- Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно! Кибрит печально усаживается за стол. -- Голубые закладки -- это акты о недостачах. -- Знаменский раскрывает подшивки и показывает: -- Тут то и дело встречается фамилия Старухин. -- Вижу. -- Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки? -- Сам-то куда? -- Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет! * * * Непонятно, как сыщики прошлого обходились без телефонно­го кабеля? Нет, правда, попробуйте себе представить. Совершен­но немыслимо... -- Девушка! Междугородная! -- кричит Томин. -- Не разъеди­няйте, пожалуйста, человека пошли искать!.. Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся. -- Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забы­ли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали... Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу... Договорились, буду встречать. * * * У стены склада четвертого цеха греется на солнышке какой-то человек в рабочих брюках. А на железнодорожных путях стоит несколько полуразгруженных вагонов с длинными парниковыми огурцами. -- Почему все открыто, а товар не принимают? -- спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину. -- А? -- сонно откликается человек. -- Мне покараулить веле­ли. -- Где Малахов? -- Не знаю, это Васькина товар. Они все там. -- И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешаю­щего дремать. В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе -- бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски. Лобов с виду трезв, Васькин -- навеселе, перекупщик изрядно "нагрузился" и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это. -- А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? -- продолжает он содержательную беседу. Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстре­чу Знаменскому, говорит "здрасьте" и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наг­лость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте. -- Общий поклон, -- неприветливо говорит Пал Палыч. -- Опять к нам? -- буркает Васькин. -- Ну чего ты? -- благодушно замечает парень, обиженный за гостя. -- Налей человеку! Садитесь, не брезгайте! -- Разве ваша смена? -- спрашивает Знаменский Васькина. -- Заболел Ваня. Перенервничал. Пришлось подменить. А у нас тут... пир во время чумы. Присоединяйтесь. Чума -- ваша, закуска -- наша. Перекупщик охотно смеется. Запланированный разговор с Малаховым сорвался, но, похоже, Знаменский не напрасно приехал. -- Я вам не начальство, но все же -- что это значит? -- Обеденный перерыв. Ну и освежились малость с горя. Опять недогруз у нас. -- Кто этот товарищ? -- указывает Пал Палыч на перекупщи­ка. -- Да... от общественности. Откликнулся помочь при составле­нии акта. -- Не вы ли легендарный Старухин? -- Не-ет, -- тянет парень, туго начиная что-то соображать. -- Я обыкновенный. -- Он с соседней автобазы, -- говорит Васькин. -- Феоктистов он. -- Ну да... Я вообще случайно зашел... -- бормочет парень и икает. -- И этот гражданин удостоверяет у вас факт недостачи груза? -- Да он в порядке был. Как, Лобов? -- В полном порядке, -- торопливо подтверждает Лобов. -- С одной рюмки вдруг повело... -- Ты иди отдыхай, -- советует Васькин парню со значением. Парень начинает выбираться из-за стола. -- У товарища есть с собой какие-нибудь документы? -- Зачем? -- нахальничает Васькин. -- Мы его знаем, не сомне­вайтесь. -- Дайте мне акт. -- По четырем вагонам пять тонн тю-тю, -- "сокрушается" Васькин, подавая акт. -- Всякую совесть поставщик потерял! Пока Знаменский просматривает акт, парня подхватывает и уводит Лобов. Знаменский звонит: -- Антонина Михайловна? Я на складе у Васькина. В руках держу акт недостачи, который вызывает у меня большие сомне­ния... Потому что за бутылкой. Так называемый общественник лыка не вяжет... Да-да! Прошу прислать представителей для второй проверки. И пусть наш товарищ из народного контроля подойдет тоже... Сейчас направлюсь в бухгалтерию, затем к вам. Все. Васькин язвительно усмехается следователю в спину: валяй, мол, суетись, меня не ухватишь, не проглотишь. * * * Той же позиции он держится, представ перед разгневанной Чугунниковой: -- Да ничего он не сделает. Пускай хоть с ружьями оцепляет! Хоть сто раз перевешивает! Сколько по акту не хватает, столько и не хватит. -- Увез уже? -- Конечно, скинул. Что я -- маленьк