ки, прихорашивается перед зеркалом и превращается в этакого состоятельного молодого пижона. Небрежно с маху хлопнув дверцей, он трогает "Вол­гу" и выезжает на улицу, помахав сторожу на прощанье... -- Вот таким манером, -- говорит старик. -- А когда вернется, то все, значит, в обратном порядке. -- Вас это не удивляло? -- И-и, товарищ дорогой! Тут ноги протянешь, если на все удивляться, что удивления достойно! Они беседуют в дверях гаража, и старик оглядывается на "москвичек". -- Та у него была парадная, а этот для души, -- глубо­комысленно изрекает он. -- На этом он бы нипочем не расшибся. -- Конечно, скорость другая, -- поддакивает Пал Палыч. -- Нет. Тут глубже. Психология! x x x Вдоль тихой улицы пожилой мужчина с желчным лицом прогуливает коренастую, с гротескно длинными ушами собаку, точный портрет которой украшал прибор­ную доску артамоновской машины. С видом гуляющего появляется Томин. -- Какая миленькая собачка!! -- восхищается он. -- Умная? Мужчине Томин не очень нравится. Но так как к собаковладельцам на улице чаще обращаются с бранью, чем с комплиментами, он отвечает вежливо: -- Своя собака всегда умная. -- Она какой же породы? -- Редкой. Бассет. -- А как ее зовут? -- Абигайль. Аба. -- И, свистнув собаку, собирается уходить. Томин заступает ему дорогу. -- Какое совпадение -- я, кажется, знаком с ее ма­тушкой! Ту зовут Фанта, и они очень похожи, очень. Но, пожалуй, мамаша попроще, вы не находите? -- Молодой человек, что вас так занимает: я? моя собака? ее происхождение? -- Ну вот, рассердились. Я надеялся -- позовете чай пить, и мы бы уютно побеседовали. -- О чем, черт возьми? -- Обо всем, что меня занимает, Алексей Прокопыч, -- уже серьезно говорит Томин. -- А-а... -- догадывается мужчина и переходит на иро­нический тон. -- Билеты в оперу распространял опер­уполномоченный. -- Инспектор. Терминология меняется. Так будем чай пить? x x x А в кабинете Знаменского впервые появляется жена Артамонова. -- Товарищ следователь!.. -- произносит она и, задох­нувшись, останавливается у стола. -- Вам будет проще по имени-отчеству: Пал Палыч. -- Пал Палыч, -- повторяет Артамонова, чтобы за­помнить. -- Садитесь сюда. Бояться меня не надо. -- Я не боюсь, но я очень волнуюсь! -- Она приса­живается на край дивана, Знаменский -- спиной к столу, так что беседа ведется как бы в неофициальной обстановке. -- Я пришла вам рассказать, что сегодня случилось. Это очень важно! -- Слушаю. Пал Палыч не может не сочувствовать женщине, похоронившей мужа. Но пока он отнюдь не убежден в ее искренности и чистоте побуждений, и в голосе его сдер­жанность. -- Сказали, что нужно взять Толины вещи. Сестра пошла и принесла... совершенно чужие вещи, Пал Па­лыч! Какой-то плащ, шляпу, ботинки. Говорят, все это было в машине, но это не его! Знаменский, знающий, что хранилось в зеркальном шкафу, не воспринимает новость как сенсацию. -- Вы мне не верите? -- поражается Артамонова. -- Я говорю правду! -- Вполне возможно, Галина Степановна. Вы бывали в гараже? -- Зачем? -- Артамоновой кажется, что ее просто от­влекают от темы. -- Как вы равнодушно приняли... Я думала поразить вас, и вы сделаете вывод, что... -- Что в машине ехал кто-то еще? И бумажник и деньги этого кого-то? -- Да-да! -- А чемодан вы видели? -- Пал Палыч достает чемо­дан, где лежали деньги. -- Нет. Знаменский убирает чемодан. -- Он тоже был в машине. -- О... все чужое!.. Куда же делся тот человек? Вы знаете? -- Предусмотрительно покинул машину до аварии. И оставил на память ботинки и чемодан денег. Артамонова беспомощно смотрит на Пал Палыча. -- Это непохоже на правду, да? -- Не очень. Проще поверить, что ваш муж все нашел. Знаменский приглядывается к ней испытующе: про­веряет реакцию на россказни сестры. -- Нет... -- горько отказывается женщина. -- Это Аля мне в утешение... извините ее. Звонит телефон. -- Простите, вы заняты, -- говорит Артамонова, вста­вая. -- Я отнимаю время. -- Мое время целиком посвящено делу вашего мужа. -- Боже мой, если б я могла помочь! -- со стоном восклицает Артамонова. -- Я бы все на свете отдала, чтобы смыть позорное подозрение! Я живу в стыде и кошмаре... Она снова опускается на диван и закрывает лицо. Сегодня в ней нет той чопорности и манеры поминутно оскорбляться, как при первой беседе в конторе. Но ка­кая-то если не театральность, то чрезмерность в выраже­нии чувств продолжает отталкивать Пал Палыча. -- Слезами не поможешь, Галина Степановна, -- дежурно говорит он, выдержав короткую паузу. Артамонова отнимает руки от лица и сжимает виски. -- О, я не плачу. Плакать легко! Разве я могу себе позволить... Если б он просто погиб -- это можно понять... хотя Толя в совершенстве владел машиной... но смерть не разбирает... Проклятые, проклятые деньги! Любая смерть лучше, чем бесчестье! -- Галина Степановна, услыхав про деньги, вы сразу сказали "чужие". О ком вы подумали? Женщина молчит, потупясь... Перед мысленным ее взором возникает эпизод из прошлого. Она держит двумя пальцами пачку купюр -- на отлете, со страхом и гадливостью. -- Толя, я чистила твою куртку, и вот выпало... Артамонов, смотревший по телевизору футбольный матч, оглянулся, пережил мгновение паники, затем про­тянул с почти натуральной беспечностью: -- А-а... это не мои, Галочка. Один тут просил достать запчасти. -- Поклянись, что Антон ни при чем! -- Антон? Клянусь, чем хочешь! -- Прости, Толя. Я вдруг подумала... Прости... Артамонова поднимает глаза на Пал Палыча. -- Умоляю, избавьте меня от этого вопроса! Я не могу. x x x Томин тем временем беседует с Алексеем Прокопычем, сидя в скверике. Старик держится обходительно и улыбчиво, припрятав свое раздражение. -- Вашей собачке, по-моему, год или около того? -- говорит Томин. -- Около того. -- Значит, из конторы по починке времени вы три года как уволились. Но с Артамоновым поддерживали контакты? -- Ах, инспектор, собачка довольно маленькая, вер­но? До слона каких размеров и какого назначения вы намерены ее раздуть? -- Просто интересно, почему вдруг вам подарок. Ны­нешним сослуживцам Артамонов щенка редкой породы не предлагал. Щепкин постукивает ногтем по стеклу часов. -- Пятьдесят минут, инспектор. А вы как-то все не можете толком сформулировать, что же вас интересует. -- Масса вещей. -- Это заметно. -- В частности, вы. -- Помилуйте -- чем? -- Очень хотелось бы услышать, что вы в действи­тельности знаете об Артамонове. О его "Волге". О чемо­данчике. -- Моя Аба сказала бы: хотеть косточку и иметь косточ­ку -- далеко не одно и то же! Шучу-шучу, инспектор, по-стариковски. Сам крайне заинтригован. Анатолий ведь был такой добрый и примерный юноша: не пил, не курил... -- Не ухаживал за женщинами? Щепкин остро взглядывает на Томина. -- Сорок шестой размер. Третий рост, -- многозначи­тельно подсказывает инспектор. -- А вас и это интересует? -- спрашивает Щепкин, коротко помолчав. -- Ах, инспектор, инспектор! Если б вы сразу заговорили о женщинах, а не морочили голову собаками, я бы... Надеюсь, Анатолий простит, что я вас познакомлю с его пассией. Это за городом, по Калужскому шоссе... Ну да, разумеется, от нее он и ехал, когда по­гиб, -- подтверждает он, уловив движение собеседника. Расставшись с Щепкиным, Томин направился в лабо­раторию к Кибрит. -- Будь другом, дай чего-нибудь от головы! -- Цитрамон или анальгин? -- спрашивает Кибрит, роясь в ящике. -- Шут его знает, что дашь. -- Для верности глотай обе. Стоп, тут не вода! -- зас­лоняет она стакан на столе. Томин запивает таблетки из графина. -- Кто это тебя допек? -- Один А. П., чтоб его! Чую, надо ухватить, а ухва­тить не за что. -- Набирает внутренний телефон, слышат­ся длинные гудки. -- Куда-то Паша исчез. -- По-моему, у Скопина. -- Уже на ковер? Эх, работа-работенка!.. А я, между прочим, собираюсь к одной даме легкомысленного пове­дения. -- Пожелать успеха? -- Служебного, Зинаида, служебного! Если старичок не надул, привезу вам пассию Артамонова! Скажи Паше, чтоб дождался, ладно? x x x Скопин -- генерал-майор, начальник Знаменского, -- отнюдь не собирался распекать его. -- Вот такой был серьезный разговор, Пал Палыч, -- резюмирует он. -- И я рекомендовал вас. Пойдете в на­чальники? -- Очень ценю доверие, Вадим Александрович...-- смущенно произносит Знаменский и умолкает. -- Ну-ну, без реверансов. Да? Нет? -- Честно говоря, не тянет... Привык сам вести след­ствие. Люблю докапываться до причин, искать ходы... словом, люблю свою работу, Вадим Александрович. Дру­гой просто не мыслю. -- Кого же предложите вы? -- Да хоть Зыкова! -- Надо понимать, что Зыков работы не любит? По­этому пусть командует? -- Скопин усмехается, подловив Пал Палыча. -- Предвидел, что будете отпихиваться. Сам когда-то отпихивался... Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. Теперь что касается истории Артамонова... -- Да? Скопин достает папку из сейфа. -- Я прочел все, что вы сделали. Версий много, но не видно главной фигуры. Артамонов не тянет на самостоя­тельного дельца, согласны? -- Согласен. Скопин раскрывает папку на месте, заложенном ли­нейкой, заглядывает в чьи-то показания: -- Напрасно вы откладываете прямое объяснение с Артамоновой. Как-нибудь переживет. Может быть, откро­ется причина двойной жизни ее мужа, и тогда разные половинки сойдутся... x x x Тихий, утопающий в садах загородный поселок. Непо­далеку слышен шум шоссе. Томин приближается к небольшому чистенькому домику. Следом подползает и останавливается машина с тем же шофером, который возил Томина с Знаменским в контору. Пока шофер разминается, а затем пристраивает­ся с книгой на солнышке, Томин успевает войти и представиться. Мы застаем его и хозяйку в провинциально-уютной комнате "смешанного" назначения: тут и буфет с посу­дой, и трельяж, уставленный парфюмерией, и телевизор под кружевной салфеткой. По стенам развешаны кашпо с незатейливыми растениями и много чеканки, что броса­ется в глаза. С тахты таращится собака -- копия Абы и Фанты. Хозяйка дома, Снежкова, молода и хороша собой, но с налетом вульгарности. Привычка разыгрывать секс-бомбу поселкового масштаба помогает ей сейчас не те­ряться в присутствии нежданного и неприятного для нее гостя. -- Симпатичный мальчик, жаль, не знакома, -- гово­рит она, возвращая Томину фотографию Артамонова. -- Это с вами кто-то пошутил. Надо же, в какую даль зазря проездили! -- Совсем уж зазря? -- Ну если в ином смысле... Такого интересного муж­чину грех всухую отпускать. -- Филя, ты тоже не припомнишь? Томин протягивает фотографию собаке, та ее равно­душно обнюхивает. -- Неблагодарное животное! Это хозяин твоей мама­ши. Соседка -- та сразу узнала, -- обращается он к Снеж­ковой. -- Ой, да она рада-радешенька наклепать! Со зла, что я вон, -- оглаживает стройные бедра, -- а она -- во! -- показывает руками нечто бочкообразное. -- И на работу мою завидует, да к тому ж Филя кур у ней гоняет. -- А вы где работаете? -- Преподаю на курсах кройки и шитья. -- Обидно, если ехал зря... Придется показать еще одну картинку. Снежкова беспечно взглядывает и хватается за сердце. -- Толя!.. О-о-ой... Услышав из раскрытого окна рыдания, толстая сосед­ка вылезла на крыльцо полюбопытствовать. Томин вышел из дома, сел рядом с шофером. -- Минут через пятнадцать надо ехать, -- угрюмо го­ворит он. На Петровке Снежкова уже не "вамп", а напуганная и страдающая женщина. Выплакаться не дали, ничего тол­ком не объяснили... -- Не пойму, зачем вы сначала все отрицали, Таисия Николаевна, -- говорит Знаменский. -- А если жена подослала? -- она делает жест в сторо­ну Томина. Тот сидит в уголке с видом человека, который больше ни во что не вмешивается. -- Ну-у, частных сыщиков у нас нет... Вы давно встре­чаетесь с Артамоновым? -- Год два месяца. -- Кто-нибудь "сосватал"? -- Нет, голоснула на шоссе, Толя подвез, ну и... -- Ясно. Скажите, что вам известно о его работе? -- О работе?.. -- Женщина пожимает плечами. -- Скрывал? -- Кажется, по линии часов что-то... Управляю, гово­рит, ходом времени. Захочу -- назад пущу. Хохмил. -- А какие-нибудь побочные занятия? Приработки? -- Я ему не благоверная. Не отчитывался. -- С неблаговерными порой откровенней, Таисия Ни­колаевна. Снежкова молчит и опять нервно пожимает плечами. -- Ну, хорошо, вернемся к дню гибели Артамонова. Пожалуйста. -- А чего еще рассказывать? -- подрагивает она губа­ми. -- Побыл-то всего ничего. В четыре уже позвонил домой и засобирался. -- У вас городской телефон? -- Через восьмерку. -- Артамонов с женой разговаривал? -- Нет, не с женой... Он ее сестре звонил. -- О чем? -- Не хотел к теще идти... А эта Аля разоралась, он и поехал... Чувствуя близкие слезы, Пал Палыч переглядывается с Томиным, тот выходит в коридор. Дергает одну дверь, другую, бормочет с досадой: -- Разбежались! В криминалистической лаборатории Кибрит тоже стя­гивает халат -- собирается домой. Звонит телефон. -- Да... -- снимает она трубку. -- Валерьянки нет, Шурик. С вами сегодня хоть аптечку заводи!.. Хорошо, попробую что-нибудь найти. За прошедшие минуты в тоне Снежковой появилась истерическая агрессивность. -- Это мое совершенно личное дело! -- заявляет она Знаменскому. -- Таисия Николаевна, я спросил лишь о характере ваших отношений. -- А чего спрашивать?! Чего вы от меня добиваетесь?! Сами не понимаете, какие бывают отношения, если от жены гуляют? Я про это с мужчиной говорить не могу!! Вообще лучше ничего не говорить! -- Снежкова утыкает­ся лицом в ладони и бурно плачет. За ее спиной отворяется дверь, входят Кибрит и Томин. Пал Палыч жестами просит Кибрит побыть со Снежковой, успокоить ее. -- Я вас позову, -- шепчет Кибрит. Мужчины выходят. Когда Снежкова отнимает руки от лица, она видит на месте Знаменского женщину. -- Вы тоже следователь? -- Нет, я эксперт. Но случайно в курсе: меня посыла­ли на место аварии для осмотра. -- Ой... Вы Толю видели? -- Да. -- Он... сильно мучился? -- Нет, по счастью. Все случилось мгновенно... И лицо совсем не пострадало. Он, наверно, даже испугаться не успел. -- Когда сюда ехали, видели этот поворот. Толя столько ездил, даже поддатый... Он с закрытыми глазами мог! И вдруг... Судьба, что ли?.. -- Да, странно... Как вас зовут? -- Тася. А вас? -- Зина, -- с едва уловимой заминкой отвечает Киб­рит, решив не разрушать возникшего к ней доверия Снежковой. -- Замужем? -- Замужем. -- И как у вас? -- нащупывает Снежкова почву для общения. -- Ну... всяко бывает... -- Кибрит предлагает собесед­нице почувствовать себя на равной ноге. -- Вы его люби­ли, Тася? -- Это трудно сказать... Наверное, любила, если реву... А другой раз глаза бы не глядели... Вздыхая и сморкаясь, она начинает изливать душу. -- Знаете, сперва он мне до того понравился, совер­шенно удивительно! Чего-нибудь сделает и покраснеет, представляете? Игорька привозил. С рук у меня не слезал, такой ребенок ласковый. Теперь вырастет -- забудет... Мать, Галина эта, раз его наказала, а он ей: Тася, говорит, лучше... А потом... Даже не знаю, как расска­зать... Что-то ему вступило -- не угодишь... Разврата захо­телось, -- почти шепчет Снежкова. -- Представляете? А что я такое могу? Я ж не какая-нибудь! Уличная я, что ли?.. Если, говорит, все обыкновенно, то я и в законном браке имею, а ты научи меня прожигать жизнь. Вы пони­маете? Нет, вы не подумайте, Зина, он был хороший. Если за ним что подозревают -- это неправдаТоля был очень хороший. Попроси -- все отдаст. Честно. Такие подарки дарил! А недавно вдруг мебель привез. Я даже подумала, может, имею перспективу. Не к жене привез -- ко мне. Дом обставляет... Господи, как его угораздило на том повороте?! Во время разговора Знаменский и Томин топчутся в коридоре. Из кабинета появляется Кибрит, кивает Пал Палычу: можешь допрашивать. Знаменский уходит к себе. -- Я сейчас, Паша, -- говорит Томин. -- Что ска­жешь? -- спрашивает он у Кибрит. -- Ничего. -- За двадцать минут ничего? -- Шурик, тайна исповеди!.. Снежкова успокоилась и стала словоохотливей. Уви­дев на столе чемодан, она с грустью говорит: -- Толя часто с ним ездил, служебные документы носил. -- Вы их видели? -- Зачем мне их смотреть? -- Таисия Николаевна, женщины ведь наблюда­тельны. -- Ну? -- Как вам кажется, Артамонов приезжал прямиком из города? Или заворачивая еще куда-то в округе? -- Трудно сказать, -- отвечает Снежкова после разду­мья. -- Но чего ему в округе делать? -- А часто он звонил от вас? На службу или друзьям? -- Нет, только жене: "Галочка, задержусь, работаю с Климовым". Я после шутила: приезжай, говорю, работать с Климовым, я соскучилась. Знаменский с досадой убирает в сторону чемо­дан, вошедший Томин понимает, что допрос почти бесплоден. -- Вам не случалось бывать у знакомых Артамонова или принимать их у себя? -- Привозил одного старика как-то. Не помню, как зовут. -- Плешивый и носатый? -- полувопросительно встав­ляет Томин, имея в виду владельца Абы. -- Да. И еще Антона. Это уже весной. Друг его. Тоже знаете? Пал Палыч и Томин оживляются при имени Антон. -- Пожалуйста, все, что припомните. -- Ну, Толя заранее сказал, что будет гость, и давай, мол, постарайся встретить на высшем уровне. Хорошо, у соседки свинья опоросилась. Пришлось кланяться. Сдела­ла я молочного поросенка заливного, пальчики обли­жешь. Парад, конечно, навела... Воспоминание относится к разряду приятных, и Снежкова погружается в него с удовольствием. ...За празднично накрытым столом сидят Артамонов и Бардин. Звучит музыка. Прифранченная хозяйка играет глазами и мечется между кухней и гостями. Бардин холод­новато любезен, его забавляют старания Артамонова про­извести впечатление. -- Как тебе Тася? Бардин улыбается Снежковой, та, прервав хлопоты, ждет оценки. -- Красивая женщина, хорошая хозяйка. Чего еще желать? -- Благодарю за комплимент, -- воркует Снежкова. Бардин представляется ей весьма привлекательным муж­чиной. -- Валяй, соблазняй его, валяй! -- смеется Артамонов и подталкивает ее к шурину. -- Попозже, -- обещает Снежкова. -- Сначала гарнитур посмотрим, -- решает Арта­монов. Хозяйка отпирает им комнату, загроможденную до­рогим кабинетным гарнитуром. Мебель просто составлена сюда, книжный шкаф без книг, письменный стол без единой бумажки. Артамонов с победоносной ухмылкой плюхается в кресло. -- Сила? -- Зачем тебе? -- Ну... красиво, приятно. Посижу, о чем-нибудь по­думаю. -- Подумать тебе полезно, -- со скрытым раздражени­ем роняет Бардин... -- Я слушаю, Таисия Николаевна, -- прерывает Пал Палыч воспоминания Снежковой. -- Знаете, Толя чувствовал свою гибель! -- вдруг вы­паливает она. -- Такой был тоскливый и никак не хотел ехать! Перед дорогой он зашел в кабинет... ...На диван брошены плащ, шляпа и пресловутый чемодан. Артамонов бесцельно бродит по комнате, отре­шенно разглядывая пустые полки и голый стол, трогает пальцем верхнюю доску шкафа. -- Неизвестно, откуда пыль, -- бормочет Снежкова. Прислонясь к косяку, она наблюдает за Артамоновым. Тот садится в кресло, подпирает голову кулаком и зас­тывает. -- Толюшка! -- не выдерживает женщина. -- Ну чего ты так переживаешь?! -- Не мешай. Я думаю о жизни. От непривычности ответа Снежкова теряется... -- Я, говорит, думаю, -- повторяет она теперь Зна­менскому и Томину. -- "Не мешай думать", понимаете? Он предчувствовал! Он как знал! -- Умоляю вас не плакать! -- вскакивает Томин. -- Поговорим о другом. Вот вы познакомились. Кстати, где? Голосовали ближе к городу или уже недалеко от поселка? -- А при чем поселок? Я к тете ездила в Сосновку. Это по Киевскому. На возвратном пути Толя и подвез. -- Он был с чемоданом? -- спрашивает Знаменский. Оба настороженно ждут ответа. -- Да, спереди в ногах мешался. ("Заладили с этим чемоданом", -- думает она в раздражении). Наутро после допроса в кабинете Знаменского прово­дится опознание. Как положено, вместе с двумя другими мужчинами того же примерно возраста и комплекции Снежковой показывают Бардина. -- Знаете ли вы кого-либо из этих людей? -- обраща­ется Пал Палыч к Снежковой. -- Да, в середине -- Антон. "Зачем нужна столь официальная процедура? -- дума­ет она. -- Может быть, она чревата опасностью для обхо­дительного, любезного Антона?" И, глядя на него с неловкостью, Снежкова добавляет: -- Извините... -- Пожалуйста, Тася, пожалуйста, -- иронически улы­бается тот. Звонит городской телефон. -- Минуточку, -- говорит Пал Палыч в трубку и кла­дет ее на стол. x x x Артамонова позвонила Знаменскому из дому, по на­стоянию сестры. И теперь объясняет следователю причи­ну своего звонка. Прижав трубку к уху, Артамонова ждет, пока Пал Палыч освободится. -- Товарищ Знаменский?.. Это Артамонова. Простите, что мешаю, но каждый день неизвестности -- для меня мука!.. Приедете?.. -- Предложение Знаменского неожи­данно. -- Нет, пожалуйста, раз вы считаете... Я немного нездорова, застанете в любое время. До свидания. -- Сюда?! -- всплескивает руками Бардина. -- Да. -- Галочка, только не пугайся, это, наверно, с обыском. Артамонова своим характерным жестом вскидывает руки к вискам. -- Боже, до чего я дожила! -- Где у тебя фотографии, письма? Я унесу, чтобы не рылись. Хоть это! -- Нет, Аля. Пусть обыскивают! Мне прятать нечего. Бардина понимает, что ей надо как-то подготовить сестру. -- Галочка, родная... -- начинает она, терзаясь тем, что предстоит выговорить. -- Это ужасно, но я наконец должна тебе рассказать кое-что... Лучше уж я... x x x -- Весьма пышная церемония, -- улыбается Бардин, оставшись после опознания с Пал Пальнем. -- И велика вам радость, что Толя возил меня к своей бабенке? -- Возил, между прочим, на "Волге", показывал до­рогую мебель и так далее. Следовательно, вы знали о его второй, тайной жизни. -- Хм... Один -- ноль. -- И безусловно догадывались, что дело не чисто. Человек вы неглупый, бывалый. -- Даже сиделый, -- замечает Бардин, поняв, что Пал Палычу известно о его судимости. -- Да, не скрою, поинтересовался вашим прошлым. -- И представляете, что я за фрукт, -- это звучит в вашем голосе. -- Разубедите, если не так. -- Хорошо, -- помолчав, соглашается Бардин и, решившись, рассказывает уже без понуканий. -- Зало­жили меня тогда собственные коллеги. Два резвых мо­лодых человека сдали органам. Я был слишком силь­ный конкурент. Но я успел сесть, когда за валютные операции еще давали два года. Пока за проволокой -- казалось ужасно много. Но едва приехал домой -- указ: до высшей меры. И читаю в газете, что те резвые молодчики пошли под вышку. Представляете, что я чувствовал? -- Надеюсь, не только злорадство? -- Что вы! Готов был благодарить за прежнюю под­лость! Решил: стопСудьба подарила жизнь -- но четко предостерегла. Не скажу, что я суеверный, но мистичес­кое было ощущение. Да... Ну, вспомнил свое музыкальное образование, пристроился работать, женился. Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь. -- Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спраши­ваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями? -- Старый служака, что вел мое дело, твердил клас­сическую фразу: "Следствию все известно, советую при­знаться". Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться... -- Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. -- Вы не учи­тываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходя­щей драме центральное лицо -- не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам -- служба, мне -- семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверз­лось небо! Не встречал человека, настолько помешанно­го на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет! -- А чем плохо? -- Скучно! Я к ней очень привязан -- выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель. -- Она знает про вашу судимость? -- К сожалению. -- И не верит в ваше перерождение. -- Она верит, что горбатого могила исправит. -- В его тоне застарелое раздражение. -- Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаг­раждение? -- Он машет рукой. -- Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но... ее надо понять. Смерть, похороны -- это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, -- железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду -- сразу, и неизвестно, где потом искать: в пси­хушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул. -- Давайте поближе к протоколу. Бардин кивает. -- Значит, так. Узнав об аварии, я объяснил своей жене вероятное происхождение обнаруженных денег. Она, естественно, ничего не подозревала. -- Совсем уж ничего? -- Только то, что Толя погуливает, -- твердо говорит Бардин. -- Ей и того хватало, чтобы волчицей рычать... Так вот, мы взвесили возможную реакцию Галины Артамоновой -- и изобрели историю с находкой. Знаменский коротко записывает. -- Но вы еще прежде сымпровизировали заем на ка­тер, -- напоминает он. -- Сами спровоцировали, Пал Палыч, -- усмехается Бардин. -- Притворились простачком, грех было не по­пробовать. Я только с суммой ошибся, а так-то Климов -- лакомый кусок, чтобы отманить следствие в сторону. -- Вы имеете в виду его приятеля Муромского? -- Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте! -- Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова? -- Ну да. Климов -- Толе, Толя -- мне. -- Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей род­ственницы! -- Есть ехидное подозрение, если позволите... Вы тоже щадите ее нервы? -- Следственная хитрость, -- парирует Пал Палыч. -- Да?.. -- берет он трубку зазвонившего телефона. -- Еще тут, Саша, заходи, -- приглашает он Томина. -- Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот... -- Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло. x x x В ожидании приезда Знаменского между сестрами про­исходит тяжелое объяснение. -- Не могу понять, -- шепчет Артамонова уже в изне­можении от всего, что пришлось услышать.-- Как -- вторая машина? -- Новая, Галочка, "Москвич" в гараже стоит целехонький... -- Бардина всхлипывает. -- И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные. Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит на­пряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее. -- Все время притворялся... лгал... Он же не был та­кой... раньше... Добрый... веселый... Он хороший был, Аля... Нет, я не понимаю... Помнишь, как мы первый раз поехали на "Москвиче"? -- Позапрошлым летом, -- сквозь слезы отзывается Бардина. -- Да, -- шепчет Артамонова, -- позапрошлым летом. ...Это был для Артамонова день торжества, день сбыв­шейся мечты: его горбатенький "москвичек", возрожден­ный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города. -- Ты замечаешь, как берет с места? -- спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. -- Замечаешь? -- Мм, -- одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения. -- Теперь я буду тормозить, обрати внимание... Сила? -- Толька, я не автомобилист! -- Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы? -- Вижу, -- засмеялся Бардин. -- В такси коленками не упираешься... -- А, перестань! Это все, -- Артамонов пренебрежи­тельным жестом обвел поток машин, -- по сравнению с моим "жучком" -- дрянь, будь уверенЗаводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Анто­ша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор -- хронометр! Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на зад­нем сиденье забавляли Игорька. -- Как ему -- нравится машина? -- спросил Арта­монов. -- Улыбается, -- весело ответила жена. Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка. Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбовать­ся "жучком". Нет, безусловно, всякие там "Жигули" и "Волги" меркнут рядом с его сокровищем!.. В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов. -- Эх, -- сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудив­шихся возле пивного ларька, -- теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! -- Но прозвучало это не сожалею­ще, а, напротив, блаженно... Вертелась детская карусель, визжали малыши, проно­сясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем. И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась. -- Слазьте, ребята! -- возник откуда-то дюжий му­жик. -- Поломка! Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрос­лых потребовал вызвать техника. Артамонов нырнул под ограду и направился к "кару­сельному начальству". О чем-то они там заспорили, му­жик замотал головой, но потом все же допустил добро­вольного ремонтника к механизму. -- Дяденька пошел чинить? -- спросил Артамонову тоненький голосок. -- Да, -- улыбнулась та. -- А он починит? -- Починит. И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день? Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Арта­монова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттирав­шего запачканные руки. Как все было хорошо!.. И как теперь все ужасно... -- Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. -- повторяет Артамонова в пространство. -- Ну зачем же?! Хоть бы спросить... -- Аля, когда началось... все это? -- глухо произносит она, помолчав. -- Года полтора назад, -- тяжело выдавливая слова, говорит сестра. -- И ты знала?! -- Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцара­пала! Антон уже после аварии сказал. -- Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет назва­ния!.. В кабинет Знаменского входит Томин. -- Как вы только разыскали несравненную Тасю? -- говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: -- Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить... Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоро­вых радостей... В последнее время уже понял, что живет "на разрыв". Еще бы немного -- и мог образумиться. Жаль, не успел. -- Откровенный разговор? -- спрашивает Томин. -- В таких пределах, -- отзывается Знаменский, пере­давая ему протокол на одном листе, пробежать кото­рый -- минутное дело. -- Возникают вопросы? -- Два совсем маленьких, -- невинно подыгрывает Томин. -- Кто впутал вашего шурина? И во что впутал? Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается. -- Рад бы ответить! -- Антон Петрович! -- укоризненно восклицает Зна­менский. -- Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете? Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменс­кий останавливает его жестом. -- Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересо­вались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обрат­но, и тотчас смекнули -- крупная сумма! -- Да? -- машинально роняет Бардин. -- Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе. -- В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия про­ходила туда документация, обратно -- деньги. Какая-то шарашка в области. -- По Киевскому направлению? -- нажимает Томин. -- Да, кажется. x x x Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату "утепляет" лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен -- десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвра­щения хозяйки, которая умывается в ванной. Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились. Артамонова входит в сопровождении собаки. -- Простите... минутная слабость. -- Вы увлекаетесь чеканкой? -- Пал Палыч старается не выдать заинтересованности. -- Толе нравилось. С прошлого года начал собирать... Можно не развлекать меня светской беседой. Я действи­тельно взяла себя в руки. -- Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие. -- Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами? -- Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц. "Два раза в месяц выдают, например, зарплату..." Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос. -- Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск? -- Если ваш муж хранил какие-нибудь бумаги... то я бы посмотрел, с вашего разрешения. -- Письменного стола у него нет. Верстачок -- вы ви­дели -- и инструменты. -- Она достает из шкафа две небольшие коробки. -- Здесь семейные фотографии, здесь справки и квитанции... Еще вот, -- поверх коробок ложится небольшая пачка поздравительных открыток и писем, перевязанная шнурком. -- А это я нашла за кни­гами. Знаменский берет протянутый бумажник, бегло про­сматривает содержимое и возвращает: ничего важного. -- Когда в квартире был ремонт? Артамонова не отвечает, делая досадливый жест. -- Извините, -- настаивает Знаменский, -- но вопрос о ремонте имеет вполне определенный смысл: свежие обои и побелка могут скрывать следы тайников. -- Ремонтировали в семьдесят восьмом, как въехали. -- А позже муж что-нибудь переделывал? -- Собирался оборудовать кухню. Но потом все мень­ше бывал дома и... Знаменский понимающе кивает. -- Не планировал он сменить место работы? -- Н-нет. Очень вымотался, пока был техником-смот­рителем. Не умел поддерживать дисциплину и работал за всех. Водопроводчик запил -- Толя сам чинит краны. Кто-то в котельной прогулял -- Толя бегает включать подкач­ку. Каждые четыре часа, круглые сутки. Говорил уже: мечтаю сидеть на стуле. Даже поступил на заочные курсы счетоводов. -- И кончил? -- оживляется Пал Палыч. -- Кончил. "Значит, знаком с бухгалтерским учетом. Не это ли объясняет его функции в шарашке?" -- думает Пал Палыч. -- Сядем, Галина Степановна? -- Пожалуйста, садитесь. Мне легче стоя... -- Она к чему-то готовится. -- Мне надо спросить: Толя нанес стране материальный ущерб? -- Ну... в подобных случаях без ущерба не бывает. -- Мой долг -- возместить, насколько возможно. Я буду выплачиватьБрать дополнительную работу и вно­сить государству. Нужно написать заявление? Пал Палыч смотрит на нее в замешательстве. Женщи­на говорит безусловно серьезно и искренне. Есть вещи, которые нельзя имитировать. -- Вряд ли это справедливо по отношению к вам и к сыну, -- произносит он после изрядной паузы. -- Для меня это вопрос чести и самоуважения! Артамонова работает секретаршей. Оплотом всех ее планов служит пишущая машинка, стоящая тут же в ожидании, когда ей придется трещать вечера и ночи напролет, чтобы "смыть позор" и "возместить ущерб". Наивно? Пожалуй. Даже немного комично. Но по су­ществу? Скучноватая "ходячая добродетель" в экстремальной ситуации обернулась готовностью к подвижни­честву во имя своего символа веры. И то, что до сей поры настораживало Пал Палыча, -- ходульность фраз, излишний пафос -- становится понятным; возникает сердечность, которой недоставало в его общении с Артамоновой. -- Стране не нужно, чтобы вы приговаривали себя к каторжным работам! -- говорит он и, видя, что та поры­вается возразить, придает голосу строгость: -- Оставим идею искупления, Галина Степановна. Следствие про­должается, и пока наша общая задача довести его до конца! Артамонова, притихнув, ждет. -- Мы ищем в окружении Анатолия того человека, который втянул его в темные дела. -- Увидя, как женщи­на сжалась, он добавляет: -- Бардина можете вычеркнуть. -- Та женщина... вы ведь знаете? Если она требовала денег, она могла толкнуть... Толя любил ее? -- Вопрос вырывается помимо воли. -- Нет. Она в общем-то немного для него значила, эта женщина. Анатолий изменял не столько вам, сколько себе. Понимаете? Знаменский снова возвращается к чеканке, разгляды­вает. Снимает, чтобы проверить, нет ли на оборотах товарных ярлыков. Аккуратно вешает обратно. -- Мне пора, Галина Степановна. До свидания. -- До свидания... -- Она не ожидала, что все так быст­ро кончится. Знаменский на площадке дожидается лифта. Вдруг отворяется дверь. -- Пал Палыч! Выдержка оставила женщину. Она едва владеет собой, говорит с паузами: -- Вот вы... вы знаете жизнь, реальную... Скажите, была я права? Толя называл меня "вечная пионерка"... Я с ним теперь все разговариваю, разговариваю... ночи на­пролет, чтобы понять... Все спрашиваю и спрашиваю. Иногда мне кажется, я его слышу, он говорит... ужасные вещи. Если бы не твои железные принципы... ты по уши в иллюзиях... Если бы не ты, я не убегал и был бы жив. Может быть, -- переходит она на шепот, -- я неверно жила и думала? А правы те... другие?.. Знаменский молчит. Он может сказать, что все слу­чившееся с Артамоновым -- аргумент ее правоты. Но назидательные слова здесь не к месту. -- Нет, не надо! -- отшатывается Артамонова. -- Я должна сама... все решать сама! Пал Палыч молча наклоняет голову и осторожно прикрывает красиво обитую дверь квартиры. x x x Туго движется расследование, ох, туго! Вот Кибрит беседует с председателем совета, утверждающего ассор­тимент художественно-прикладных изделий. Кабинет его сочетает черты административного стиля с небольшой выставкой образчиков продукции: керами­ка, дерево, чугунное литье, плетенье из соломки. Предсе­датель передает Кибрит четыре металлические пластины с заурядной чеканкой, на которых болтаются круглые сургучные печати УВД. -- Возвращаю в целости. -- И что скажете? -- Наше производство. Месяц назад партия пошла в торговую сеть. Сюжет, пожалуй, не из лучших, но как декоративное пятно в интерьере... -- Он отставляет че­канку на край стола и прищуриваетс