авлик -- Пашка-маленький -- чувствовал ее вдовство. Как бережно выводит мелодию, повторяя отца даже в интонациях... Только не задрожать подбородком! Но Пал Палыч тоже уловил опасность и концовку пропел утрированно, с расчетом на юмористический эффект: Лучше в Во-олге мне быть У-утопи-има-аму, Чем на свете мне жи-и-ить Нелюби-и-има-аму! При этом он адресовался к Зиночке, переключив на нее общее внимание. Водворив на место гитару, Пал Палыч принялся по­казывать фокусы с колодой карт, с яблоком, исчезавшим под шляпой. И коронный: потолкавшись меж гостей, выложил перед ними носовые платки, авторучки, записные книжки -- все, что повытащил из карманов. Публика обомлела и заставила шуточное воровство повторить. Тут уж все бдительнейше оберегали свое имущество, но два-три отвлекающих приема позволили Пал Палычу даже умножить добычу. Подобным штукам обучил его не так давно один карманник, косвенно проходивший по делу о разбойном нападении. В ответ на изумленные восклицания окружающих Пал Палыч торжественно пообещал не использовать своих способностей в условиях городского транспорта и пояснил, откуда сии способности взялись. Возник дружный интерес к его работе. Собравшиеся очень далекие от повседневных занятий Пал Палыча -- предлагали либо чересчур серьезные либо чересчур наивные вопросы. Что им расскажешь?.. За чаем Пал Палыч воспроизвел допрос "подзалетевшего" ревизора, с которым толковал накануне. Сценка была разыграна на два голоса, Знаменский пародировал и себя и подследственного. Сам был сочувственно-вежлив, добродушен и мягок. Собеседника изображал сумрачным упрямцем. -- Анатолий Иванович, свидетели вот утверждают, знаете ли, что после проверки магазинов вы еле стояли на ногах. -- Просто старательно исполнял свою службу. -- Если вас не затруднит, поконкретнее. -- Тщательно проверял кондиционность продуктов. -- Ну, однако, не с макарон же вас шатало, Анатолий Иванович? -- Что я, по-вашему, мышь, чтобы макароны грызть? В первую очередь проверяешь ценные продукты. -- То есть, видимо, напитки? Вполне вас понимаю. И как же вы проверяете? -- Научно. Сначала органолептически. -- Простите мое невежество. Проще говоря, нюхаете? -- А как же иначе? Определяю букет. А уж дальше перорально. -- Перорально... То бишь внутрь? -- Внутрь. -- Ага, с этим ясно. А еще вот говорят, Анатолий Иванович, свертки вы с собой выносили. С рыбой, с ветчиной. -- Что значит -- свертки? Контрольные образцы! От­чет пишешь вечером, вдруг какую деталь надо припом­нить. Тогда повторно дегустирую. -- Как же мне в протокол записать... Надомная работа в форме ужина, вас устроит? -- Пожалуй, ничего. Пишите. -- Благодарю вас, Анатолий Иванович. Непритязательная сценка почему-то насмешила чуть не до слез. Все считали, что Пал Палыч на редкость в ударе. И только мать да сидевшая рядом Зиночка улавли­вали за его веселостью спрятанное смятение. Маргарита Николаевна подошла, нагнулась к плечу: -- Павлик, отчего нервишки шалят? -- Не знаю... Беспокойно как-то... -- Мне почему-то тоже, -- призналась Зиночка. -- То ли дома включенный утюг оставила, то ли что... -- Павлуша! -- воззвал кто-то с другого конца сто­ла. -- А какие еще преступники бывают? -- На любой вкус! -- крикнул Пал Палыч, покры­вая шум. Спросят же! Какие преступники... Осторожные, хит­рые, глупые, несчастные, озверевшие, сентименталь­ные, удачливые, тупые, плоские, сложные, лицемер­ные, непрошибаемые, отзывчивые на доброе слово, хо­лодные, расчетливые, безрассудные и отчаянные... как, например, Багров, которого где-то там по темени и морозу ловит Саша. Вместо чаепития с яблочным пиро­гом. Бедняга. Багров... -- Утюг ты выключила. Мы тревожимся за Сашу. -- Да?.. Но с какой стати, Павел? Он в таких передрягах бывал, страшно вспомнить. Сегодня ведь детские игрушки! x x x Багров замкнулся на самого себя, каким пришел к двери деда Василия. Снова стал он целеустремленным хищником. Настигнуть свою дичь раньше, чем настигнут его самого. Остального просто не существовало. Только б успетьТолько бы повезло!.. Вот уже развилка -- примерно четверть пути. И вдруг -- на тебе! -- мотоциклист ГАИ на хвосте. Багров утопил педаль газа, выжимая из мотора все, что тот еще способен был дать. Залить бы бак не худым бензинчиком, залить бы собственною кровью, желчью, ненавистью -- никакому бы "начальнику" не угнаться!. Но самосвал оставался лишь самосвалом, к тому же груженым. Мотоциклист легко догнал, пошел вровень, знаками приказывая Багрову остановиться. Вот уж чего тот органически не мог сделать. Но гаишник этого не знал. Осужденный за хулиганство, беглый -- переданные сведения держались, конечно, в уме, но главное, что заботило "начальника": пьяный за рулем. Ненавистная категория, с которой он свирепо боролся всю жизнь. Вырвавшись немного вперед, стал прижимать самосвал к обочине. -- Не мешай ты мне, зараза! Убирайся с дороги! -- заорал Багров, сам себя не слыша за гулом двух моторов. Он поневоле тормознул, не сумел вырулить... -- и сбил мотоцикл. Тот закрутился на шоссе, человек выле­тел из седла далеко вперед и безжизненно распластался на обочине. "Убился!.." Ладони враз сделались липкими, воротник приклеился к шее. Багров застонал и остановил машину. Вылез на шатких ногах. Зачерпнул грязного придорожного снега с мелкими льдинками, потер лицо. Когда нагибался, в кармане булькнуло -- заветную бутылку он после Кати, естественно, откупорил, но рас­ходовал мучительно экономно; больше взять будет негде. Хлебнул, ввинтил обратно в горлышко затычку и подошел к недвижному телу. На время оно заслонило даже фигуру Загорского. -- Эх, начальник... Ему он не желал ни зла, ни погибели. А вот убил. Убил. Будь оно трижды проклято! Лица видно не было. Но полезла в глаза кобура. В кобуре -- целая обойма смертей. -- А, теперь все равно! -- оборвал свои колебания Багров. И -- словно еще одну черту переступил -- расстег­нул кобуру, забрал оружие. ...Милицейскую "Волгу" он обнаружил позади себя почти на полпути к Новинску. Это была катастрофа. Отча­яние и скрежет зубовный. С "Волгой" не потягаешься. Их там трое-четверо, все с пушками. После мотоциклиста церемониться не станут, пальнут по колесам, и амба. Но "Волга" еще не знала, чьи габаритные огоньки посвечивают метрах в восьмистах перед ней. Ее-то задолго выдавала мигалка, а Багрова -- номер, который разбе­решь, только изрядно приблизившись. Если б успеть спрятаться, пока она еще далеко! Годи­лась любая проезжая грунтовка, уводящая вбок. Но мут­ная голова отказывалась припомнить, есть ли тут какие-нибудь проселки. На рискованной скорости вошел Багров в поворот. Но и за поворотом не открылось спасительного проселка. Насилуя машину, Багров гнал, гнал и гнал. А мигал­ка сокращала расстояние. И вот -- поздно уже, "Волга" рядом. ...Томин и его спутники понятия не имели о том, что случилось с мотопатрулем ГАИ. Куда раньше их к месту происшествия поспел припозднившийся автобус, который дребезжал потихоньку домой с несколькими пасса­жирами. Находясь, в отличие от Багрова, в нормальном состоянии, они обнаружили, что человек жив, и отвезли его по развилке в ближайшую сельскую больничку. Мото­цикл они сочли за лучшее тоже втиснуть в автобус и затем, возвратясь на прежний маршрут, сдали в милицию попутного городка неподалеку от основной трассы -- на Новинск. И оттуда уже, окольно, новость побежала по телефонным проводам к Еловску. Так что "Волга" догоняла -- и догнала -- не совсем того Багрова, какого знали Гусев с Иваном Егорычем, а по их рассказам и Томин. И повели себя, применяясь к "устаревшему" представлению о нем. В эти первые минуты сработала интуиция только у шофера. Когда Багров, не подчиняясь повелительным жестам Гусева, продолжал гнать и тот сказал: "Подсе­кай!" -- шофер тоже не подчинился и даже взял левее. -- Нельзя. Может долбануть. -- Брось, Андрей... -- возразил Гусев, но все же за­сомневался. Главное, "Волга"-то была новенькая, долгожданная, любая ее царапинка -- огорчение! -- Товарищ майор? Томин не успел вынести решения, как самосвал рез­ко сбавил скорость, но не притерся к обочине, а свернул почти под прямым углом, казалось, просто в чисто поле. Пока "Волга" разворачивалась и возвращалась назад, Багров отъехал от шоссе метров на сто и забуксовал, потому что под колесами была не настоящая дорога, но две глубокие колеи, полузасыпанные снегом. Вели они к обширному строению под двускатной крышей, которое Томин (в сельском хозяйстве не разбиравшийся) окрес­тил мысленно амбаром. Туда и устремилась черная фигура, выскочившая из кабины самосвала. Не будь при Багрове пистолета, он признал бы свое поражение и сдался. Ни малейшей надежды добраться до Загорского уже не оставалось. Во имя чего тогда бороться? Но с той минуты, как он засунул пистолет за брюч­ный ремень и холодный металл начал согреваться, от него как бы яд некий потек к сердцу. Я тут, с тобой, я -- сила, я навожу страх, я бью наверняка, я -- твоя удача... И в момент окончательного крушения накопившаяся отрава захлестнула мозг бредовым пафосом последней схватки. Захваченным из кабины фонариком Багров обежал свою крепость. Сарай был дощатый, щелястый, с земля­ным полом. В глубине белели сложенные штабелем бу­мажные мешки (то ли цемент, то ли удобрение). Под ногами валялись железные пруты, и двумя из них Багров крепко подпер дверь. Допил остатки водки, которая до слез опалила пересохшую гортань. Приник к щели в стене: что там погоня? Милицейская "Волга" как раз тормозила на обочине. Багров расширил ножом щель, чтобы свободно помести­лось дуло, оперся плечом о стену -- от допитого остатка накатила полоса дурмана. Очнулся он от тишины: замолк мотор самосвала. Преследователи его шли по колее, меся снег, Гусев поругивался: -- Чего он думает добиться? Совсем очумел! Огибая грузовик, Томин вспрыгнул на подножку, повернул ключ зажигания. Сделалось слышно, как по полю гуляет ветер. В расчистившемся небе висела полная луна, снежное поле искрилось. А амбар стоял темный, молчащий, и вдруг от него остро пахнуло опасностью, и Томин непроизвольно пе­реступил шага на два вбок (не подозревая, что инстинкт увел его из-под прицела). Но -- редкий случай -- он не поверил себе. В амбаре всего-навсего осатанелый мужик. Допустим, даже супер­мужик. Однако встречались и похлеще. Не хватало еще перед ним робеть. Гусев закурил, дожидаясь, пока Иван Егорыч разве­дает обстановку. Тот обошел амбар кругом, тихонько доложил: -- Все стены глухие. Только сзади вверху небольшое окошко. Без стекла. Гусев задумчиво выпустил струю дыма и указал си­гаретой на амбар. Ивану Егорычу объяснений не требо­валось. -- Гражданин Багров!.. -- громко окликнул он. -- Михаил Терентьич! -- Вроде официально, но вроде как и по-свойски. -- А-а, здравствуйте, наш участковый! -- донеслось в ответ. -- Старый друг. -- Выходите-ка по-хорошему! Все равно деваться не­куда! -- Нет, Скалкин! Нельзя нам по-хорошему. Я с тобой еще за прежнее не посчитался, когда ты меня на трое суток!.. -- Предупреждаю: если придется брать силой, будете отвечать за сопротивление представителям власти, -- всту­пил Гусев. -- А ты меня прежде возьми! Проверим на прочность твою шкуру... представитель власти! -- Если у вас нож -- еще одна статья, Багров. Еще срок. Тот злорадно усмехнулся: -- А ты иди да посмотри, что тут у меня... Сроком напугал! Не будет мне больше никаких сроков! Со стороны осаждающих бранчливая эта беседа носи­ла характер чисто разведывательный: старались опреде­лить, насколько Багров пьян и агрессивен. Приглашая его выйти по-хорошему, ничего хорошего от него не ждали. Гусев поманил своих спутников в сторонку на опера­тивное совещание. -- В окошко пролезете, Иван Егорыч? -- спросил он. -- Если скинуть шинель... -- Тогда, товарищ майор, я предлагаю так: мы с вами вышибаем дверь, Скалкин одновременно с тыла, через окно. Согласны? -- Нет. Гусев немножко удивился, но не заспорил. Наверное, у майора что-то свое на уме. Участковый же выдвинул новый вариант: -- Вообще-то можно разобрать часть крыши и взять его... под контроль. Томин вообразил себе свалку внизу, в темноте, и Ивана Егорыча на крыше с его "контролем" при небога­том опыте учебных стрельб. Пардон, увольте. Это вам не на два голоса мяукать. -- Нет. Томин решил последовать совету и мольбе женщины с хрустальными глазами: "С ним нельзя силой!.." -- Попробую образумить. Я для Багрова абстрактная величина, никаких дополнительных эмоций не вызываю. -- Можно попытаться, -- заинтересовался Гусев. -- Но надо войти внутрь. Через стену не разговор, нет контакта. -- А вот это рискованно! -- Рискованно, товарищ майор! -- всполошился Иван Егорыч. -- Мужик здоровенный... себя не помнит... -- Он вас не впустит, -- понадеялся Гусев. -- Да зачем это в одиночку... Багров того и не стоит, чтобы геройствовать! -- Простите, Иван Егорыч, за операцию в конечном счете отвечаю я. Вмешивайтесь, только если услышите борьбу! Гусев, а за ним участковый выразили свое волнение тем, что крепко пожали Томину руку. "Раньше в подобных случаях крестились и говорили "Господи, благослови!" -- подумал он, направляясь к амбару. И -- вот опять! -- запах опасности ударил в лицо. Что за притчаТомин собрался и внутренне построжел. Мельком глянул на луну. Идеально круглая. Говорят, в полно­луние люди совершают гораздо больше безумств. -- Хочу кое-что сказать вам, Багров! -- произнес он раздельно, обращаясь почему-то к стене правее двери. И именно оттуда хриплый голос осведомился: -- Это кто ж такой? -- Я человек вам неизвестный. Может, потолкуем для знакомства без свидетелей? Щель между досками приходилась ниже уровня глаз, и Багров стоял, неудобно пригнувшись. Снаружи были враги. Еще недавно он воспринимал их иначе, без ненависти, сосредоточенной на Загорском. Теперь пистолет просился поработать против кого угодно. Этот крепыш в штатском, который явился знакомиться, тоже враг. Раз снаружи, то враг. И не о чем с ним толковать. -- На кой черт ты мне сдался? -- спросил Багров, прилаживая ненадежнее дуло. -- Как знать, Багров... Я вот думаю, мы поладим. Ну? Впустите меня. Неужели побоитесь одного-то? А мой друг Пал Палыч Знаменский рассказывал, что вы человек отчаянной храбрости. Томину случалось пользоваться именем Знаменского как паролем -- и обычно срабатывало. Сработало и на сей раз. Напоминание, что есть на свете хорошие люди, на минуту сбило накал злобы в Багрове. Параллельно присоединилось кичливое желание доказать свою отвагу. Он отвел пистолет и внимательно посмотрел в щель. Гусев с участковым застыли в отдалении. Устраивая игру в прятки, Багров не обдумывал стратегии и тактики; ждал ходов противника. Ход сделан. Чем же ответить? -- Ладно. Одного пущу. Только руки из карманов вынь. Вынь, говорю! Багров выбил подпорки, дверь открылась. Томин при­остановился на пороге, привыкая к полутьме. Сквозь щели, окошко и худую местами крышу проникал лунный свет, давая разглядеть очертания предметов. -- Ну, чего ж ты? Заходи, раз такой смелый. Томин вошел внутрь и увидел Багрова. Приспустив рукав полушубка, тот втянул в него пистолет; дверь он притворил, оставив лишь узкую щель для наблюдения. Затем рывком вскинул руку с пистолетом, и Томин оказался на мушке. "Ну вот! Какого лешего я попер против предчув­ствия?!" -- Это новость, -- сказал он вслух. -- Как вы его раздобыли? -- Сам, голубчик, приплыл. -- Пистолеты сами не плавают. Сколько пуль в обойме? -- Всем хватит! Восемь штучек, как огурчики! -- Ваше счастье, что ни одной не истратили. -- Специально для тебя припас... Ну, давай, что ли, потолкуем. Как звать тебя, раб Божий? "Замечательный диалог. Но рука у него постепенно устает, так что продолжим". -- Старший инспектор МУРа майор Томин. -- У Бога майоров нету, -- с издевкой усмехнулся Багров. -- Имя говори. -- Александр. -- Александр, значит... И что же такого пришел ты мне сказать, раб Божий Александр? Какое заветное слово? Туманный световой шнур протянулся сверху и уперся в стену рядом с Багровым, расплывшись серым пятном. Это луна краем заглянула в окно под коньком крыши. Пятно будет постепенно перемещаться, примет прямоу­гольную форму и скоро высветит голову и плечи Багрова... который пока готов глумливо выслушать "заветное слово". -- Не к тому я Багрову шел с этим словом, -- Томин уныло понурился... чтобы осмотреть пол возле себя; спра­ва вырисовывалось что-то угловатое, зато слева было удобное пустое местечко. -- Ты считал, я сопливенький! -- упивался Багров властью оружия. -- Да нет, всем известно, что Багровы лихих кровей. Я считал, Михаил Багров -- мужик с крутыми заносами и запутался в своей жизни, дальше некуда. Не помешает ему человеческий разговор. А выходит, человеческий раз­говор вам без надобности. Зачем было меня впускать? -- Зачем?.. -- он уже как-то подзабыл и, ища объяснения, напал на гениальную идею: -- А вот пальну ceйчас -- еще одна пушка моя. С двумя-то я всех порешу, сколько ни сбегись! "Недурно... Впрочем, он пьяноват, да и луна слишком уж круглая". -- Значит, полагаете, я пришел сглупа? -- Ясно, сглупа. Те вон, -- кивнул Багров на дверь, -- поди, не сунулись! -- Ошибаетесь, Багров. Поверьте, я умею достаточно быстро падать, чтобы вы промазали -- рука-то вон подрагивает. И умею, падая, выхватить оружие и выстрелить раньше, чем успеете вы. То была чистая правда, и все мышцы уже изготовились, и место на полу присмотрено. -- Так за чем остановка, майор Александр? -- вдохновился Багров. -- Попытай счастья. Может, и поживешь еще. До полковников дослужишься. А я до своей черты дошел, понял? Что ты меня, что я тебя... Жалко, одно дело не доделал... а так все едино! Томин задумчиво хмыкнул. Конечно, и луна, и водка, и оружие -- все влияет. Но главный корень -- безысходное отчаяние. А откуда оно? -- Вы, кажется, и впрямь хоть сейчас на тот свет... -- От этого света меня с души воротит! Ну, давай, кто кого! Серый квадрат наползал на Багрова, но еще не воб­рал его целиком. Томин надеялся, что противник не отодвинется в тень, что его удержит у двери стремление следить за Гусевым и Иваном Егорычем. Кувырком кинуться на пол, выстрелить и попасть -- не проблема. Но куда при этом угодит пуля, Томин поручиться не мог. Да убережет Багрова луна. -- Ладно, дуэль так дуэль, -- притворно согласился Томин. -- Но зачем торопить судьбу? Дуэль потерпит. Три раза повторил он красивое словечко. Пусть про­никнет в сознание ли, в подсознание Багрова -- куда пробьется. Главное, что дано имя. Оно предписывает со­блюдение определенных принципов. Оно подразумевает, что соперники достойны друг друга и равны. И уже по праву дуэлянта (а не инспектора МУРа) Томин спросил: -- Скажите, почему вы не явились в милицию, хотя дали слово жене? -- Этого ты не трожь! -- запретил Багров. Но дуэлянт Томин не послушался: -- Она сидела там, в дежурной части, и ждала. При­несла какие-то трогательные свертки с едой... Потом мы стали собираться за вами. Майя Петровна увидела, как заряжают пистолеты, и помертвела. "И я обещал не стрелять в ее мужа... Ах, чтоб меня ободрало -- обещал не стрелять!" -- Я пришел образумить вас, Багров. -- Замолчи, майор. -- Нет, раз начал, то договорю. Я ведь побывал в колонии и добрался до Калищенко. Калищенко -- мразь и подлый врун! -- Кончай! -- почти взмолился Багров, не в силах перенести еще один нравственный переворот. -- Минутку внимания. Мы намерены стреляться. Ис­ход неизвестен, а перед смертью не врут. И я говорю вам: у вас нет дела в Новинске! Ни единый человек не допускает даже мысли о правоте Калищенко. Один вы. Почему?.. Багров забыл придерживать дверь, слушая Томина. Она покачивалась под ветром, все шире открываясь. До­несся скрип шагов. Багров выглянул. -- Кто там третий топает? -- спросил без интереса. -- Наверное, шофер. Надоело ждать в машине. Но сюда никто не войдет, пока наш разговор не кончится... так или иначе. ...Двое снаружи чувствовали, что находятся под наблюдением, и Гусев загодя подал знак шоферу, чтобы тот не бежал: нельзя было выказывать тревогу. -- Товарищ капитан, сейчас передали по рации... -- Потише, Андрей. -- Багров вооружен! Сбил мотоциклиста, взял пистолет... -- Мать честная! -- ужаснулся Иван Егорыч. Гусев выразился более энергично. Оба дослушали подробности и по-новому поняли поведение Багрова. Эх, минут бы на десять -- пятнадцать раньше! А теперь что сделаешь, когда майор у него! Удалось ему? Не удалось? Какая внутри обстановка? Чем помочь? Гусев надумал: -- Ты, Андрей, закури и иди спокойно, будто обратно к машине. Потом тихо-тихо кругом сарая. Найди сбоку дырку, щель. Разглядеть вряд ли, но, может, хоть расслышишь, что там. Если майор в опасности, махнешь нам. Будем врываться. Участковый тоже надумал и даже более мудро: -- Михаил Терентьич! -- крикнул он. -- Живой мотоциклист-то! В больницу свезли. Побился сильно, однако живой! Слышь, Михаил Терентьич? -- Слышу... -- отозвался Багров после паузы. И участковому полегчало; верно он угадал: Багров боялся, что на нем уже висит покойник. Теперь психике -- разгрузка, а значит, и майору помощь. Действительно, у Томина крепла уверенность, что возможен мирный исход. Он говорил и говорил, а Багров слушал. Это было уже очень много -- что слушал. Конечно, не все слышал. Что-то пролетало мимо ушей, что-то глохло в толще недоверия, но что-то все же про­сачивалось. Терзаясь противоречивыми чувствами, Багров при­стально всматривался в лицо человека, белевшее шагах в трех. Друг? Враг? Рука с пистолетом была почти опущена, ноги едва держали. Если поверить, то снова жить. Но как поверить?.. -- Мне кажется, я понимаю вас, Багров. Сначала Пал Палыч кое-что объяснил насчет вашего характера. Потом люди в колонии. Потом я приехал в Еловск и дослушал про вас остальное. Вспомните, в критические моменты вас всегда губила водка. Вот и сегодня дорвались -- и сошли с рельсов. Немудрено после недели в бегах. Но еще не поздно. Еще есть выбор. "Скоро сам растрогаюсь от своего красноречия. Не­ужели не проймет?" -- Если собственной жизни не жалко, пожалейте жену! Я вот, признаться, пожалел: обещал в вас не стрелять. Потому и распинаюсь Так что можете без опас­ки меня ухлопать... Она и сейчас наверняка сидит, как я ее оставил -- белая от страха, от горя... -- Эх, майор! Еще вопрос, за кого она боится. -- Ну почему вы верите Калищенке?! Ведь сами били его за подлый характер! -- Кабы один Калищенко. А когда родная... -- и оборвал. "Родная -- кто? Не дочка ли, "усвиставшая на рысях" неизвестно куда?!" -- Багров, что случилось после вашей встречи с же­ной? Ведь что-то же случилось! Скажите мне, может, вместе сообразим, где ошибка? Мы одни, между нами и останется. Луна уплывала из окошка, и светлый квадрат сползал с Багрова и терял четкость. Томин переступил с ноги на ногу и пошевелил паль­цами в ботинках: подошвы стыли. "Да-а, братец, мягкие тапочки только дома годятся". В амбаре гуляли сквозняки. Дверь покачивалась с ти­хим басовитым скрипом. "Давно бы уж назад ехали, кабы не уговоры. Досчитаю до двадцати. Если будет молчать, прямо назову Катю. Кто еще ему "родная"? А эта красивая злючка могла, могла!.. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь..." Ветер снаружи разыгрался всерьез. В амбаре зашептались обрывки бумаги. "Майор, похоже, честно старается... Майя ждет в милиции... Гаишник жив... Господи, сколько еще сидеть... Катька, змея, могла и наврать. Как она потом за мной бежала, как звала... Я никого не убил. Хоть это хорошо... А зачем тогда все было? Тоска душит -- сил нет... Но Майя ждет. Она меня ждет. Еще раз ее увижу..." Багров расслабился. Томин расслабился. Шофер, подслушивавший у стены, расслабился и потер замерзшее ухо. И тут дунул ветер, и дверь за спиной Багрова гулко хлопнула. "Продал?!" -- яростно взорвалось в его мозгу, он вскинул пистолет и выстрелил в упор. Распахнул дверь, готовый к сражению. За дверью было пусто. Багров обернулся к Томину, который еще стоял, покачиваясь, пытаясь зажать рукой бьющую из раны кровь. -- Майор... -- леденея, позвал Багров. -- Майор!.. -- Дурак, -- сквозь зубы произнес Томин и стал осе­дать на пол, уже не слыша голосов подбегавших людей. x x x Молча и недвижно сидела Майя Петровна в дежурке. Рядом притулилась Катя. Наплакалась и уснула. В милицию она ворвалась, причитая: -- Мамочка, прости! Мамочка, прости! Ни слова не проронила Майя Петровна, слушая захлебывающуюся исповедь дочери. Только смотрела с глу­боким отчужденным изумлением. Были вещи, которых она не прощала... Далеко за полночь возле горотдела затормозила ма­шина. Майя Петровна встала, выпрямилась. Первым вошел осунувшийся участковый. -- Иван Егорыч... -- вопросительно потянулась к нему Багрова. -- Ведут, -- угрюмо буркнул тот и направился к де­журному. -- Ведут ее ненаглядного. -- Да она не в курсе, -- вполголоса пояснил де­журный. -- И зря! Докатился ваш Багров, -- обернулся Иван Егорыч, -- на человека руку поднял. Майя Петровна совсем побелела. -- Загорский?.. -- Загорский жив-здоров. А вот майор... -- Погиб?! -- На грани, -- отрезал Иван Егорыч и тяжело сел подле дежурного. -- О нем Москва справлялась, -- вспомнил тот. -- Надо сообщить. Родных вызвать... Катя со сна ошалело уставилась на отца, переступив­шего порог дежурки. Движения его были заторможены, вялы, лицо безучастно. Вот шатнуло, и Гусев подпер его плечом. Но даже Катя поняла, что шатало не спьяну. Сказывалось телесное и душевное изнеможение. Багров медленно поворачивал голову, осматриваясь. На Кате задержался, но довольно равнодушно. Наконец увидел жену. К щекам, ко лбу прилила кровь, жилы на висках вздулись неестественно, в мизинец толщиной. Он разлепил спекшиеся губы: -- Майя, прости... Это было все, что у него сейчас было. Два слова. Единственная просьба к судьбе. Дежурка забыла дышать, переживая драматичность момента. Майя Петровна без звука подняла ладонь, обращен­ную к мужу, и широко повела ею в воздухе, будто ограждаясь невидимой стеной. Отреклась. Хуже любого приговора, потому что пожизненно. Накинула пальто, платок и вышла, как из пустой комнаты. Катя нагнала ее возле милицейской "Волги". Майя Петровна о чем-то расспрашивала шофера. -- Мамочка! -- вцепилась в нее Катя. -- Прости его! Это я виноватаОн такой несчастный!.. Как мертвый!.. Майя Петровна легонько оттолкнула дочь и второй раз за вечер посмотрела на нее в крайнем изумлении. Но теперь в глазах появились проталинки. -- Вернись и накорми его, -- приказала она. -- В сумке все есть. -- А ты?! -- Я в больницу. Не жди. x x x Пал Палычу не спалось. Тоскливая штука -- бессонница. Не так давно и улегся, а уже мочи нет. С боку на бок, с боку на бок... Телефонный звонок выдернул его из постели и в три прыжка донес до прихожей. -- Прошу прощения, что разбудил, -- сказала трубка голосом дежурного по городу. -- Но тут из Еловска поступили новости, и я подумал... -- Не тяните, Григорий Иваныч! Тот зачитал телефонограмму, добавил что-то сочувственное. Знаменский деревянно поблагодарил. И остался стоять в прихожей, слепо уставясь на свои босые ноги, без определенных мыслей и чувств, зная только, что в его жизни стряслась огромная беда. Электронная библиотека Алексея Снежинского