аменскому. Только чтобы толстый не догадался. В отделение нас надо доставить порознь. Понял?.. Теперь пошуми на меня! -- Ты еще поговори тут! -- подыгрывает милиционер. -- А ну вставай! А ну пошли! -- И, как положено, ведет беглеца назад с заломленной за спину рукой. x x x В той же одежде, что и при задержании, Томин торопливо подкрепляется в буфете Управления. Видит Кибрит, окликает: -- Зинаида, подсядь к арестованному! -- Шурик! О тебе страшные слухи, пойман с поличным, бежал из-под стражи... -- смеется Кибрит. -- Пытался, -- усмехается он и мнет плечо. -- Мм... Крепкие есть ребята в отделениях. -- Я не пойму, это было запланировано? -- Что ты! Злодейская шутка судьбы! Участковый засек угнан­ную машину, отделение устроило засаду. А я работал с Пузановским под своей легендой. В итоге мы оба задержаны, и вся опера­ция накануне срыва. -- Ну что за непруха! -- огорчается Кибрит. -- Пересеклись две случайности, -- он опять трет руку. -- Н-да, хороший парень... Слушай, в трудные минуты мы всегда мыслили коллективно. Пошли со мной к Пал Палычу, а? Знаменский расхаживает по кабинету. Постучав, заглядывает Кибрит -- один ли он -- и входит вместе с Томиным. -- Допросил? -- спрашивает Томин. -- Допросил... -- кивает Пал Палыч. -- Пузановский -- солид­ный, уважаемый человек. Закружилась голова, ухватился за дверцу, она открылась, он сел в машину отдышаться. Вдруг явился незнакомый брюнет. Возможно, хотел обчистить карманы -- недаром потом удирал. Все. -- Молодец! -- удовлетворенно говорит Томин. -- С лету понял подсказку! Трусил сильно? -- Больше возмущался: "Больного человека -- на Петровку!" Пришлось намекнуть, что ты по приметам похож на одного бан­дита. -- Браво! Все гораздо лучше, чем я боялся! -- Да чего хорошего?! -- взрывается Пал Палыч. -- Мы оба в идиотском положении! Что, по-твоему, дальше? -- Отпускать за недоказанностью! -- Вас обоих? -- Если ты не решил меня упечь! -- А ты понимаешь, чем это пахнет? -- Ну... не впервой же, Паша, вывернусь. -- Пузановский его подозревает? -- догадывается Кибрит. -- Не знаю, Зина. Этот трюк с побегом... -- Боюсь, именно это и растолкуют Пузановскому его прияте­ли! -- Побег я объясню, не беспокойтесь, -- возражает Томин. -- Хуже, что все у них до меня шло гладко, а со мной -- сразу забрала милиция. Хоть тут я как раз ни сном ни духом, однако... немножко нехорошо. -- Словом, если Пузановского освобождать -- тебя надо выво­дить из операции, -- резюмирует Знаменский. -- И все труды кошке под хвост?! -- взвивается Томин. -- А новый человек будет начинать с нуля? Не пойдет! -- А как пойдет? -- Почему его не посадить, раз невыгодно отпускать? -- вмеши­вается Кибрит. -- Рано, Зинаида, рано! Я даже не знаю полного состава шайки и кто делает документы! -- Посадить непросто, -- возражает и Знаменский. -- Это только кажется, что Пузановского взяли чуть не с поличным. На поверку доказательств -- с гулькин нос. -- Но если Шурик предстанет в форме, с майорскими погона­ми... неужели он не дрогнет? Знаменский пожимает плечами. Это, скорее, вопрос к Томину, он общался с Пузановским и точнее предскажет его реакцию. -- Дрогнет. Но не признается, -- качает головой Томин. -- Тяжесть улик, понимаешь, должна возрастать на килограмм живого веса... Паша, нам с Пузановским надо уйти отсюда в обнимку! Только сложились нужные отношения -- и родная милиция вдарила под дых! -- Томин страдает, как может страдать опера­тивный работник, у которого рухнула тщательно обдуманная операция. -- Докажи ему, что я не ваш человек! -- Доказать не моту... -- Знаменский снова начинает ходить. -- Можно показать на очной ставке, -- подает голос Кибрит. -- Очная ставка? Про что? -- Какая разница, Пал Палыч? Придумай. В чем-нибудь да есть у них разногласия! Знаменский останавливается, и они с Томиным некоторое время смотрят друг на друга. -- Хм, -- произносит Знаменский. -- Хм, -- откликается Томин. Чувствуется, что обдумывают одну и ту же идею. -- Ну, Томин, держись! -- говорит с веселой угрозой Пал Палыч и хлопает его по плечу... И вот очная ставка. Пузановский заканчивает свои показания. -- Я принял валидол, сердце начало отпускать. И тут окружает милиция. Верите, чуть не начался второй приступ! -- Верю, верю, -- говорит Знаменский. -- Но давайте уточним: стало плохо рядом с машиной или на расстоянии? -- Знаете, в такой момент уже слабо воспринимаешь... как бы в тумане... Возможно, гражданин сам подвел меня и усадил... не могу утверждать. -- Понятно. Ну, теперь что вы скажете? -- меняя тон, обраща­ется Пал Палыч к Томину. -- А что, начальник? Вижу -- человек сомлел, а спереди маши­на открытая. Ну подвел -- чего такого? Пускай, думаю, посидит, очухается. -- А сам за руль?! -- беспощадно обличает Пал Палыч. -- Тоже сомлел? -- Зачем, у меня здоровье приличное. Думал это... к врачу его отвезти, если будет загибаться. -- Вы не крутите! -- Знаменский вскакивает, наклоняется через стол и трясет указательным пальцем перед носом Томина. -- Имя-фамилию почему скрываете, а? -- Нну-у... ммм... -- тянет Томин, и это по интонации близко к "сам толком не знаю". -- А почему от милиции побежал? -- энергично напирает Знаменский. -- Да так... -- мямлит Томин. -- Из-ви-ни-те! От милиции просто так не бегают! Молчите? По часам засекаю, сколько молчите! -- Знаменский гневно бара­банит по циферблату на руке. -- Живот схватило! -- тонким голосом выпаливает "додумав­шийся" Томин. Завершая очную ставку, Пал Палыч говорит извиняющимся тоном: -- От ошибок мы не застрахованы, товарищ Пузановский. -- Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит -- номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать. -- Возможно, на мое счастье, -- подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. -- Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать! -- Зачем плохо думаешь! -- обиженно укоряет Томин. -- Зачем его слушаешь? -- кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского. В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует: -- Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неиз­вестного. На него ничего нет! Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети. -- Погоди! -- обещает он. -- Ты еще нам попадешься! Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены. -- Прошу подписать протокол. Пузановский расписывается. Томин ставит крестик. -- Неграмотный, -- извиняется он. Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчи­вости. Что-то его беспокоит... Возвращается Томин. -- Уф! И как это преступный элемент выдерживает -- допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! -- Он переходит к делу. -- Почему не отпускаешь? Что за финт? -- Ощущение, что я перегнул палку, -- отвечает Знаменский, недовольный самим собой. -- Для такого деятеля, как Пузановс­кий, попасть на Петровку и шутя отделаться... Не заподозрит подвох? Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности оч­ной ставки. -- Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое... -- размыш­ляет Знаменский. -- Для продления... Может быть... С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим... А рвение свое продемонстрируем. -- Глазунова? -- догадывается Томин. -- Если б хоть сейчас застать дома! x x x Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы. -- Выходит, я проспал полдень... фантастика! -- Он осторожно обнимает ее за плечи. Эти первые слова наутро -- какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит: -- Клясться в вечной любви я тебе не буду. Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с "добрым утром" это все же грубовато. Однако Раиса "отбивает мяч" почти без паузы: -- Я -- тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна. -- И замужем не была? -- Попробовала. Занятие не по мне. -- А я и не пробовал... Где взять чашки? -- Не изображай семейного человека. Садись и жди. -- Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдат­ской присказке: "Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде..." Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире? -- Пока не надоешь. Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяй­ки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколь­ко необычно. Вместо мебельной стенки -- простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безде­лушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера. -- Сама все придумала? -- спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом. -- Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайне­ром. -- А-а. Сколько видел квартир -- такую впервые... Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского -- раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: "жигуля" твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги. -- Как их выдерешь? -- Как -- не твоя забота. Тут ты должна положиться на меня. Это дело сугубо мужское. Его прерывает телефонный звонок. Раиса снимает трубку: -- Слушаю... Здравствуйте... Да вы скажите толком: машину-то мою нашли?!.. -- И тянет разочарованно: -- А-а... Да, я почти не бываю дома... Опознать толстяка?.. Еще бы, конечно, опознаю! Теперь убедились, что он за фрукт? А то я у вас была мнитель­ная! -- Арестован или нет? -- взволнованно подсказывает ей Цара­пов. -- Скажите, он арестован?.. -- И, глядя на вора, отрицательно качает головой. -- Ладно, приеду, -- без энтузиазма заканчивает она разговор. -- Непонятно, зачем тебя вызывают, -- в сомнении произносит вор. -- Почему? Все-таки улика -- я его видела у Молоткова. -- Какая улика, Раиса: автомобилист заехал к автомеханику! Недаром тебя прошлый раз отправили ни с чем. Если теперь за тебя хватаются как за соломинку, значит, на Петровке вообще ничего нет! Попугают его и отпустят. -- А я расскажу, что узнали мы! -- Как с одним приятелем лазили в гараж? Как смотрели в трубу? Довольно комичные обстоятельства. И ничего нельзя доказать. -- Я совершенно не понимаю, что же ты мне советуешь! -- У меня свой план. Поехали. -- Он надевает пиджак. -- Растолкую по дороге. x x x Процедура опознания происходит в кабинете Знаменского. Зло посмотрев на Пузановского, сидящего между двух других мужчин, Раиса говорит: -- Никого из них не видела, не знаю и знать не хочу! Знаменский с любопытством прищуривается, но протягивает ей авторучку и показывает, где расписаться. Она поспешно ставит росчерк в протоколе и выходит, еле пробормотав: "До свидания". Расписываются и покидают кабинет остальные участники опоз­нания. Знаменский нажимает кнопку вызова конвоя. Пузановский отдувается и вытирает лоб. -- Ну все наконец? -- Да, -- дежурно улыбается Пал Палыч. -- К сожалению, пришлось... некоторые формальности... -- Он делает неопреде­ленно-извиняющийся жест, не желая вдаваться в какие-либо объяснения по поводу Раисы. -- Сейчас придет конвой, у вас ведь вещи в КПЗ, там оформят освобождение, -- и начинает сосредо­точенно отыскивать что-то в настольном календаре. От дальнейшей беседы Знаменского избавляет конвоир. Пуза­новский прощается и радостно топает в коридор. А Пал Палыч набирает номер на внутреннем аппарате: -- Можешь заходить. Секунды через две входит Томин. -- Как? -- Узнала. Но не опознала! -- Весьма странно... -- Ладно, об этом потом. Пузановский пошел собирать вещи, так что тебе надо поспешить... -- Знаменский кладет ему руку на плечо. -- А в спешке как-никак легче пережить огорчение. -- Что еще, Паша? -- Вчера без тебя упустили Царапова. Томин отзывается скорбным стоном. -- Теперь все, прости-прощай! Уехал... -- Ничего не попишешь... Беги, брат, освобождайся. ...Коридор перед камерами КПЗ. Лязгают двери, выпуская Пузановского и Томина. Дежурный официально объявляет Томину: -- Как лицо без определенных занятий и места жительства, вы на первый раз предупреждаетесь. В дальнейшем будете привлече­ны к ответственности... Работать устраивайся, ясно? -- Очень ценная мысль, -- замечает Томин. x x x ...И вот уже оба освобожденных усаживаются за столик в пив­ном баре. -- Все нутро ссохлось! -- говорит Пузановский. -- Придется тебе угощать меня в долг. Из-за ментов без копей­ки остался, -- вздыхает Томин. -- Отобрали? -- в голосе Пузановского недоверие: он ведь присутствовал при освобождении Томина, а при освобождении возвращают все отобранное. -- Здрасьте! -- вытаращивается Томин. -- Да я ж их сбросил! Зачем же я, по-твоему, зайцем скакал?! Пузановский слушает, туго соображая. -- Правда, не понял? Я же шел колеса покупать, башка! С толстой мошной! Вот если бы мы с ней влипли -- рассказывай тогда про валидол! -- Не сообразил, -- признается Пузановский. -- А чего ты обострял: бесфамильный, неграмотный? -- За алименты я в розыске, -- понизив голос, жалуется Томин. -- Две бабы, как акулы ненасытные. Хорошо, в загсе пальцы не катают... -- Ну, ты гусь! -- благосклонно улыбается Пузановский. -- Поневоле станешь. Как бы можно жить, если б никто не мешал!.. А как мы с тобой дальше? -- закидывает удочку Томин. -- Деньги-то... сегодня нет -- завтра будут. А вот ты теперь чем торгуешь? -- Сегодня нет -- завтра будет. -- Пузановский опускает круж­ку. -- Есть хочу! -- обнаруживает он и ужасается. -- Я ж с утра не ел с этой катавасией! -- и вскакивает... x x x Гонимый зверским аппетитом, Пузановский рысит к своему подъезду и вдруг натыкается на поджидающую его Раису. -- Это... вы? -- спрашивает он. -- Нам надо немедленно поговорить, -- произносит Раиса заготовленную фразу. Тот сглатывает слюну и кривится. Настолько поглощен мысленным перебиранием своих съестных припасов, что воспринима­ет ее прежде всего как препятствие на пути к холодильнику. -- Ладно, пошли... -- Он первым устремляется в подъезд. Пыхтя и путаясь в связке ключей, отпирает Пузановский три замка. -- Давай, давай! -- торопит он, впуская Раису в квартиру: что ему бояться какой-то шалой девчонки? -- Подыхаю с голоду. В передней нога об ногу скидывает ботинки и влезает в шлепан­цы. -- Ффу! -- секунда блаженства. -- И какой у нас будет разговор? -- с долей игривости он подхватывает Раису под локоток и увлека­ет к двери в комнату. -- Де-ло-вой! -- отвечает оттуда жесткий мужской голос. Это говорит развалившийся в кресле вор. -- Сугубо деловой, -- повторяет он. -- Про деньги. Пузановский злобно и ошарашенно крякает. Смысл появления Раисы был ему понятен с первого мгновения: станет чего-то клянчить и добиваться. Но она, оказывается, еще мужика раздобыла в подмогу! Пузановский переводит взгляд с вора на Раису и обратно, оценивая их возможную опасность. Раису он помнит по встрече у Молоткова и дальнейшему разговору в машине: она из порядочных. А мужик... руки лежат спокойно и расслабленно на подлокотниках, длинные ноги в элегантных туфлях вытянуты поперек комнаты... не делает попытки отрезать хозяина от выхо­да... вообще не делает ни единого движения... рассчитывает взять "на голос". Пузановский оглядывается на дверь, снова на Царапова. Голод -- плохой советчик. "А, пропади они пропадом!" -- решает он и направляется мимо вора в комнату, где стоит холодильник. Пуза­новский алчно извлекает из него гору снеди, которую тут же начинает уминать, заливая пивом. Вор, прихвативши кейс, входит следом. -- Поскольку это надолго, -- говорит он, разумея затеянную трапезу, -- параллельно будем беседовать. А девушка пока полис­тает журнальчики. Вон, -- указывает он Раисе, -- всякий зарубеж. Хозяин разрешит? Пузановский молча жует. -- Я спросил: хозяин разрешит? -- Только пускай там больше ничего не трогает, -- неприязнен­но бормочет Пузановский. -- Там больше ничего и не нужно, -- усмехается вор и плотно затворяет за собой дверь. -- Ты кто... длинноногий? -- Работа у меня такая: когда кому чего не отдают, то зовут меня. Вышибать. -- Уж сразу вышибать... -- Пузановский видел в жизни всякое, сам проделывал всякое и паниковать не расположен. Да и еда успокаивает. -- Сколько ж ты, интересно, просишь и за что? -- пренебрежительно осведомляется он. -- Прошу?!.. Слушай, толстомясый! Не держи меня за фраера. Видно, с нервов да с голодухи не все сечешь. У тебя в двери сколько замков? Три. Может, ты мне ключи давал?.. То-то и оно: разговор будет серьезный. Пузановский начинает жевать медленнее. Шут побери, недоо­ценил он этого типа. Вон как оскалился! А Царапов снова пере­ходит на корректный, но непререкаемый тон: -- Девушке вернешь стоимость "Жигулей-шестерки", плюс мои десять процентов как посреднику. Плюс за "Волгу", которую твои молодчики увели. У моего друга, между прочим. -- Какие молодчики? Чего увели? -- брюзгливо отпирается Пузановский. Раиса в дальнем углу проходной комнаты украдкой звонит: -- Татьяна, мы на месте... Я не могу громче. Мы где надо, поняла? Начали разговаривать. Да... Да, пожелай удачи... Я поз­воню сразу... Наверное, через полчаса. От силы час. Целую. -- Так ты, значит, отказываешься платить? -- изумляется Царапов. -- И что тогда? -- Девушка пойдет на Петровку. Пузановский фыркает и набивает рот. -- И кое-что порасскажет. -- Вор достает блокнот, листает. -- К примеру, про черную "Волгу", номер 25-28 МНФ, с шипованной резиной. И как ты расплачивался со своими хмырями на стадио­не. Сидели на солнышке, ты изволил апельсины кушать. (Челюс­ти Пузановского почти замирают.) Автомеханику тот раз ничего не досталось, верно? -- подмигивает довольный Царапов. -- А обмывали вы это дело в "Арагви". Еще чем-нибудь развлечь? -- Он перекидывает странички, словно выбирая отдельные сведе­ния из массы записей. -- Сказать, кто из твоих живет на Краснофлотской, пятнадцать? Могу. Могу даже описать блондинку в зеленом, которая была у тебя прошлую субботу. Короче, полное досье. -- Вор захлопывает блокнот. -- Сядешь, Иван Данилыч, на казенные хлеба. Прощай ветчина, прощай пиво! Старый верный способ: назвавши два-три факта, создать впе­чатление, будто знаешь все. -- А поскрести под твоих уголовничков -- там, пожалуй, и на высшую меру... -- Это он добавляет уже для довершения эффекта, не подозревая, сколь опасной окажется для них с Раисой брошен­ная наобум фраза... А Раиса сидит как на иголках с пестрым журналом в руках. Не до картинок ей. Она твердо обещала не вмешиваться... но что происходит? Удастся ли Глебу прижать "бегемота"? Сюда долетают лишь отдельные слова, и ничего непонятно. Не вытерпев, она тихонько снимает туфли, на цыпочках подбирается к двери, при­никает к ней ухом. И слышит голос Пузановского: -- Пятьсот. Царапов смеется. -- Ладно, тыщу. Но последнее слово. Все! -- Да я уже девять взял, хозяин! -- веселится Царапов, похло­пывая себя по карманам. -- "Стихи о спорте", издание второе. Пузановский вскакивает, бросается к шкафу, хватает книгу в жестком переплете, открывает: листы ее склеены в плотную массу, и в ней вырезано "помещение", так что книга представляет собой коробку-тайник. Пустой тайник. -- Ворюга! -- задушенно вскрикивает Пузановский и вне себя замахивается на вора "Стихами о спорте". Ребром ладони тот бьет его по запястью, книга отлетает, а Пузановский, постанывая, трет ушибленную руку и повторяет в бессильном бешенстве: -- Ворюга... ворюга... -- От ворюги слышу, -- цедит Царапов. -- Остальные ты мне выложишь сам из-под ковра... -- Он вдруг видит лицо Раисы, шагнувшей в комнату. И такое на этом лице выражение, что его будто ледяной водой окатывает. Она слышала? Она поняла? -- Зачем ты сюда... -- бормочет вор растерянно. -- Мы ведь договорились... -- Глеб! Ты рылся в его вещах? -- а глаза просят: опровергни! Пузановский улавливает какую-то несработанность, разногла­сия парочки и тотчас же пользуется этим: он толкает Раису на вора, выскакивает за дверь, захлопывает и запирает ее снаружи торчащим в замке ключом. Вор подхватывает Раису, та отшатывается и спрашивает свое: -- Ты рылся в его поганых вещах? Она почти не замечает проделанного Пузановским фокуса, ей сейчас всего важнее ответ Глеба. И ему в этот момент всего важнее оправдаться. Он лишь мельком оборачивается на щелчок замка. Исчезновение Пузановского даже на руку: легче врать. -- Я же тут долго сидел... перебирал от скуки книги и вот, -- он поднимает "Стихи о спорте", показывает Раисе тайник. -- Тут он прятал деньги. -- И ты взял? -- Тебя шокирует, что без спросу? -- Царапов постепенно овладевает собой. -- А разве твой "жигуль" не угнали без спросу? -- Чем же ты тогда лучше них! Пока они выясняют отношения, Пузановский, навалившись всей тушей, медленно, но упорно двигает массивный шкаф. Шкаф без ножек и по толстой ворсистой обшивке ползет почти без шума... Между Цараповым и Раисой соотношение сил уже отчасти изменилось, женщина несколько сбита с толку. -- Но ты же говорил, "мужской разговор"!.. -- И как это тебе рисовалось? -- Что ты припугнешь его нашими сведениями... Может быть... набьешь морду... -- Две уголовные статьи. Шантаж и нанесение телесных пов­реждений. Это тебя устраивало! С концом его фразы совпадает тяжелый бухающий звук -- шкаф доехал и уперся торцом в дверь. -- Чем-то задвинул, сволочь! -- определяет вор и мигом собира­ется в кулак. Запертый замок был в его глазах пустяком, паничес­ким жестом Пузановского. Дверь, припертая шкафом, свидетель­ствует, что тот что-то задумал. "Будет вызывать своих субчиков! -- понимает вор и взглядывает на часы. -- Ближе всех живет длин­ный блатняга. Сколько оттуда езды? Минут двадцать пять, не больше. Значит, через двадцать нас тут быть не должно. Но пустой я не уйду!" Пузановский унес телефонный аппарат на длинном шнуре в кухню, чтобы не слышно было, и там, конечно же, названивает: -- Лешу, пожалуйста... А куда -- не сказал? В досаде разъединяет и набирает снова: -- Можно Юру?.. А где он?.. Если вернется, пусть сразу позво­нит Пузановскому! Алло, Молоткова позовите!.. Плевать, что занят, у него дома ЧП! Борис?.. Бросай все к чертям -- и ко мне в пожарном порядке, понял?.. А где Лешка с Тыквой, не знаешь?.. Точно?!.. Ну, жми! Скорей! Следующего номера Пузановский на память не помнит и лихо­радочно роется в блокноте. -- Извините, у вас, говорят, Леша с Юрой... Если можно... Леша?.. Наконец-то! Леша, ты мне с Тыквой -- позарез... И срочно!.. Постарайся, хорошо? Отдуваясь, Пузановский кладет трубку. -- Хоть поесть нормально, -- говорит он, утирая лоб. x x x А вор, свернув ковер перед диваном, отковыривает стамеской паркетины, маскирующие главный тайник Пузановского. Под паркетом открывается небольшая металлическая плита. Вор пытается нащупать секретный запор. -- Во что я ввязалась! -- бормочет Раиса. -- Во что я ввяза­лась?!.. Металлическая крышка откинута, тайник являет взору свое набитое деньгами нутро. Вор раскрывает на полу кейс. На верхней крышке его прикреплены изнутри петли для подзорной трубы, крепкого ножа, каких-то длинных не то пассатижей, не то щипчи­ков и небольшого изогнутого ломика, традиционно называемого "фомка". В пустую петлю он вставляет стамеску и принимается за деньги. Пачки крупных купюр быстро и плотно ложатся в кейс. Царапов с торжествующей и какой-то пьяноватой улыбкой вскидывает глаза и видит на лице Раисы глубокое отвращение. -- Дорвался и не можешь остановиться? -- А по-твоему, оставить этим бандитам? -- хитрит он. -- Лишнее сдадим в милицию, там разберутся. Пузановский снимает с плиты большую сковородку с яични­цей, режет хлеб, достает пучок зеленого лука. Наливает себе стопку водки. Из комнаты доносятся приглушенные удары. -- Бейся, длинноногий, бейся, -- злорадно усмехается Пузанов­ский и чокается с бутылкой. Яростно, смаху бьется Царапов плечом в дверь. Дверь понемногу поддается -- в щель уже всунуты паркетины, и Раиса держит наготове следующие. Удар... удар... -- и втискивается пятая до­щечка. Оба не разговаривают и не смотрят друг на друга, но опять заодно. Куда Раисе деваться, надо выбираться из западни. Пузановский с недожеванной былинкой лука в руке входит в комнату. На лице издевка, пока он не замечает угрожающей щели. С утробным рыком Пузановский упирается в шкаф и перебирает ногами, пытаясь вернуть его на прежнее место. Это не удается, дощечки вставлены не зря (а ему за торцом не видны). Сантиметр за сантиметром шкаф наступает на Пузановского, а тот смотрит на часы, оглядывается, хватается еще за какую-то мебель, не зная, что предпринять. Но он все-таки додумывается. Спешит в прихожую и возвращается с железным костылем и молотком. Он забьет костыль в пол перед шкафом и тем застопо­рит его движение. При такой комплекции приходится опираться о стул, чтобы присесть или стать на колено. Кряхтя и постанывая, он проделы­вает это, прилаживает костыль и уже заносит молоток -- но раздается спасительный звонок в дверь. x x x Звонок останавливает и Царапова. Он слышит радостные воз­гласы Пузановского и отвечающие ему мужские голоса. Это по­доспели Печкин с Тыквой. Еще бы пяток минут -- и вырвались! А что теперь? -- Ты очень удачно прервала наш тет-а-тет с хозяином, -- зло говорит он Раисе. -- Теперь их трое. -- Он отходит от двери, убирает ненужный ломик в кейс и по привычке тщательно запирает замки. x x x Татьяна, подруга Раисы, смотрит на часы и томится ожидани­ем. Трещит телефон, она радостно хватает трубку, но... -- Нет, вы не туда попали. x x x По городу, обгоняя всех, кого можно, едет злой автомеханик. Чуть не на середину проезжей части вылезает "голосующий" парень и показывает пальцем по шее -- дескать, позарез. Обог­нуть его трудно. Молотков притормаживает и кричит: -- Следующий раз подвезу -- на тот свет! x x x -- Поподробней, -- тихо говорит Печкин Пузановскому. -- Что насчет высшей меры? -- Да так, сболтнул. Печкин обменивается взглядом с Тыквой. -- Мочить! -- скор на решение Тыква. -- Сдурел? -- ахает Пузановский. -- Отбить гаду печенку, заб­рать все и выкинуть. А ей пригрозить -- и вся любовь! -- Легко живешь, -- роняет Печкин. А Тыква вносит ясность: -- Мы тут одного "шашлыка" в речку уронили. У Пузановского сразу одышка и сердцебиение. -- Уголовник! -- сипит он. -- Учтите, я за вас не отвечаю! -- Да он, Пузо, к тебе шел, -- сообщает равнодушно Печкин. -- Тебе деньги нес. Так что, вроде и ты причастен... -- Мочить их! -- радостно трепещет Тыква. -- Мочить!.. Это сказано уже достаточно внятно, чтобы Царапов услышал и -- в противоположность Раисе -- понял. -- Что могут с нами сделать? -- спрашивает Раиса, уловив его реакцию. -- У меня есть нож, -- говорит он после паузы. -- Но я не пробовал его на людях. Раиса зябко передергивает плечами: -- Надо позвать на помощь! Кругом же народ! -- С двенадцатого этажа ори -- не ори... -- он направляется к окну. -- Глеб... Все-таки кто ты такой? Эти инструменты... и вообще все... Что это значит?! Перегнувшись наружу, вор осматривает стену. С отчаяния бьет кулаком о подоконник. -- Ни трубы, ни карниза, ни балкончика! Гладко. Сволочи!.. Экономят все!.. Он оборачивается к Раисе: -- Кто я? -- И вдруг его прорывает: -- Ошиблась ты со мной, Раиса! Я же вор! Квартирный вор. Как ты не догадалась? По-староблатному -- домушник! Спрашивала, чем я лучше них? А ничем! Только вид поприятней. А Пузановского я наколол рань­ше тебя. Ты со своей слежкой мне поперек горла была, я бы его давно обчистил!.. Что так смотришь? Мразь я для тебя, да? Он извлекает из холодильника бутылку пива, откупоривает, пьет из горлышка. Допив, отбивает дно бутылки о батарею (на худой случай тоже оружие). Осколки он загоняет ногой в угол, расчищая поле боя. Раиса сидит на диване, окаменев. x x x -- Тебе бы только дорваться до мокрого! -- шипит Пузановский на Тыкву. -- Откуда ему про "шашлыка" знать?! -- Откуда про остальное? -- возражает Печкин. -- Ты, слушай, отнесись трезво. Если сгорим -- и впрямь вышка! -- Леша... Но не здесь же... не у меня... -- слабеет Пузановский перед властностью Печкина. -- А где? Потом вывезем. x x x Вор отходит от двери -- слушал и основное из разговора шайки расслышал хорошо. Раиса занята другими мыслями. -- Какая подлость... -- говорит она. -- Использовать меня для своих целей! -- Ну уж тебе я не хотел ничего плохого. И деньги на машину отдал бы до копейки, клянусь! -- Да будь они прокляты, эти деньги! Будь они прокляты! -- Раиса вскакивает вне себя и с размаху швыряет кейс в окно. Царапов даже не шевельнулся, чтобы ее удержать. -- Думаешь, крепко меня наказала? Я уже наказан крепче некуда. Раиса, не вслушиваясь, срывается к двери, начинает бараба­нить: -- Откройте!.. Негодяи!.. Немедленно откройте!.. Вы за это ответите!.. Под дверью слышится хихиканье Тыквы. -- Люблю, когда кошечка такая нетерпеливая! Чуток еще обожди. Раиса падает на диван и рыдает. -- Ну не плачь... тише... Не доставляй этим гадам удовольст­вие... Давай поговорим по-человечески. Почему ты босиком? -- С тобой? О чем мне с тобой говорить?!.. Я думала: встретила настоящего человека! А ты... Ты же меня обокрал хуже, чем они! -- Дорого бы я дал, чтобы мы с тобой не встретились... Я должен быть один. Не застревать, ни за что не цепляться. Мне привязы­ваться нельзя! Ни к чему, ни к кому!.. -- Зачем вы мне сказали, кто вы такой? -- спрашивает Раиса после молчания. -- Не знаю... Наверно, приходит момент, когда хочется сказать правду... x x x В смежной комнате Печкин разливает водку, Пузановский бессильно расплылся в кресле, а Тыква мечтательно играет но­жом, поставя его острым концом на палец и ловко удерживая в вертикальном положении. -- Немножко выпьем за благополучное окончание! -- Печкин вручает стопки Пузановскому и Тыкве: -- Пусти меня вперед! -- просит его Тыква. -- Раз, раз -- и иди руки мой! -- делает он выпады ножом. -- Зачем в комнате сырость?! Врубим музыку погромче, и ты, Пузо, ее вот так -- оп! -- показывает, как следует придушить Раису. -- И в ванну. А мы отключим его. -- Он здоровый! Он мне чуть руку не перешиб! -- хнычет Пузановский. -- Поимеем в виду. -- Леша, я не могу! Ну почему я, Леша?.. Это вообще Борис виноват! С него все пошло! Вот приедет и пускай он, пускай он! Это ж он нас подвел! А я не умею!.. -- Учиться надо, -- мерзко ухмыляется Печкин, но, видя, что Пузановский ненадежен, решает: -- А, ладно, пять минут не расчет, ждем механика. Ему полезно. x x x Все же есть передача мыслей на расстояние: Татьяна в мучи­тельной тревоге. Нет, больше ждать невозможно! Она набирает ноль два. Ей отвечают: "Дежурный по городу слушает". -- Я вас умоляю, как мне позвонить следователю Знаменскому на Петровку? Это страшно срочно, это по его делу!.. Знаменский с трубкой в руке слушает, что рассказывает ему Татьяна. -- Секунду, -- говорит он и набирает внутренний номер. -- Саша, безумный день не кончился. Пробегись до моего кабинета. -- И снова Татьяне. -- Как вас зовут? Адрес?.. Слушаю дальше. Татьяна тараторит в трубку: -- Надо срочно что-то делать! Она давно должна была позво­нить! Я чувствую, что с ней худо!.. Как давить на Пузановского? Сейчас объясню. Они собрали улики... Это трудно по телефону, но, в общем, у Раисы есть факты... Да, мне известно. Это тот, с которым она пошла... Глеб... Он подбил ее отказаться на опознании... Он?.. Я толком не знаю, они с неделю как познакомились... Во время разговора в кабинет Знаменского входит Томин. Пал Палыч прикрывает ладонью трубку и объясняет: -- Глазунова с неведомым человеком отправилась выколачи­вать деньги из Пузановского. -- А, что б ее! -- Не волнуйтесь так, мне надо понять, в чем дело, -- говорит Знаменский в трубку. -- Скажите, факты, которыми собирались давить... хорошо, назовем "мужской разговор"... эти факты дейст­вительно могли напугать Пузановского?.. Понятно... Да-да, мы примем меры! -- Пал Палыч кладет трубку, и они с Томиным глядят друг на друга, взвешивая услышанное. -- Так или иначе, надо вмешиваться. -- Да, -- соглашается Томин. -- И, может быть, минуты дороги. Это такая братия! -- Я звоню дежурному по городу, чтобы ближайший патруль прорвался в квартиру. А ты, Саша, звони Пузановскому и расшифровывайся! -- Еще утром мы завязывались в три узла, чтобы его отпустить! -- восклицает Томин, однако Знаменский уже соединился с де­журным, и Томин берется за городской телефон: -- Иван Данилыч? По вопросу твоей жизни и смерти! На проводе брюнет, с которым тебя сегодня задерживали! Слышу голоса, шум... Драка? Двое чужих пришли права качать. Верно?.. Помолчи! Я дело говорю! -- Он переходит на жесткий тон. -- Слушай внимательно! Я -- не Неизвестный, а майор из уголовно­го розыска! Квартира окружена. Не набирай себе лишних статей! Я тебя предупредил, ты понял? За все будешь отвечать первый! Скажи своим, чтобы я слышал: "Ребята, все, мы засыпались!.." Громче: "Ребята, мы засыпались, милиция!" Вот так, молодец. Не вешай трубку! Я тебе в порядке исключения разрешу взять в камеру побольше колбаски... (Томин старается удержать Пузановского у телефона, чтобы хоть так отчасти контролировать ситуацию.) Бывший на связи с дежурным Знаменский сообщает: -- Патруль подъезжает. -- Сейчас позвонят в дверь, -- окрепшим голосом говорит Томин в трубку. -- Открыть немедленно! И не вздумайте сопро­тивляться! x x x Знаменский и Томин выскакивают у дома Пузановского и спешат в подъезд мимо милицейской машины. А в квартире, в первой комнате, под наблюдением милиционе­ров все, кроме Раисы, стоят лицом к стене с заложенными за голову руками. -- Товарищ майор, застали форменную поножовщину, -- док­ладывают Знаменскому. -- Разберемся, -- говорит он и подходит прежде всего к Раисе. По разгрому вокруг можно судить, что звонок Томина был более чем своевременным: шкаф от двери в смежную комнату отодвинут, там виден сломанный стул, ковер комком сбит в угол, на полу разные неожиданные предметы. В первой комнате беспорядка меньше, но и тут валяется поче­му-то затоптанное полотенце, кресло лежит на боку, подмяв под себя туфли Раисы. На столе два ножа -- Тыквы и Царапова. Не лучше выглядят задержанные. У Печкина оторван рукав пиджака и подбит глаз, у Тыквы по лицу размазана кровь, у Царапова на груди остались лишь клочья от рубашки и майки; автомеханик всклокочен, на щеке багровый подтек. Только на Пузановском не заметно следов борьбы; видно, он уклонился-таки от свалки -- потому и трубку снял. -- Вы спасли мне жизнь, -- говорит Раиса. Она стоит босиком, опершись о стол, и ее сотрясает то ли дрожь, то ли сухое, без слез рыдание. -- Извините за опознание... -- Об этом позже. -- Знаменский поднимает кресло и жестом предлагает ей сесть. Раиса садится, машинально надевает туфли. А Томин обходит задержанных и каждому достаются наручни­ки. -- Фасадом попрошу, -- говорит Томин, трогая за плечо Тыкву. -- А, Юрочка! Недолго на свободе погулял. -- Зато душу отвел! -- вызывающе ощеривается Тыква и при­вычно подставляет руки для металлических браслетов. Автомеханик, увидя наручники, неумело протягивает перед собой ладони. -- Ага, мастер -- золотые руки... -- Томин качает головой. -- Привет, Иван Данилыч! Вспоминай скоренько, где сбережения. Придут понятые -- начнем обыск. А добровольно выданное зач­тется на суде как вид раскаяния. -- Нечего мне выдавать, -- жалобно отвечает Пузановский. -- Все выгреб! Вот тот... длинноногий... -- Голос его пресека­ется, и он всхлипывает, будто карикатурный обрюзгший младе­нец. -- Неужели все? -- весело удивляется Томин. -- Так облегчил нам работу? -- и он смотрит в спину вора с любопытством. -- Повернитесь! Ба!.. -- ахает Томин. -- Ца-ра-пов!.. Вот так встреча! По всем разумным расчетам, вы должны подъезжать к Батуми или Норильску! Однако вор не расположен беседовать. Он протягивает Томину руки как что-то ему самому теперь не нужное, но даже не смотрит на инспектора и следователя. Не "подыграл" он им, даже подпортил торжество тем, что как-то не отреагировал на поимку. И Знаменский с Томиным взгля­дывают в сторону Раисы: что свело эту женщину с Цараповым в дикой авантюре? То ли от мимолетной своей задумчивости, то ли от жалкого вида Печкина Томин обращается к нему иным тоном, чем к другим. -- Эх, Печкин, Печкин! -- только и произносит он, но звучит это обвиняюще. Печкина словно током бьет от тона инспектора, от щелканья наручников. -- Что Печкин? Что Печкин? Все на меня? Я хуже всех?! -- Тихо, задержанный! -- подает басистый голос ближайший милиционер. -- Начальник! -- Печкин вдруг валится перед Томиным на колени. -- Я первый признаюсь! Я первый! Про всех расскажу! Про Пузо расскажу! Про Самородка расскажу! Убить хотели, все признаю! Виновен... Не хочу вышку... Простите... Только жить!.. А-а-а... Все скажу! Кого в речку бросили, скажу!.. x x x Прошло несколько месяцев. В кабинете Знаменского заканчи­вается очная ставка между вором и Шариповым -- завмагом, которого он когда-то обворовал, притворившись вершителем правосудия. Ситуация парадоксальная -- преступник уличает потерпевшего. -- Никакого ареста я не пугался! -- Шарипов демонстрирует дутое негодование. -- Как вы даже можете верить?! Этому прес­тупнику! -- Вопрос, собственно, не в том, чего вы там пугались или не пугались, -- со скрытым юмором говорит Знаменский. -- Была ли кража и признаете ли вы своими перечисленные Цараповым ценности? -- Да откуда у меня такие деньги... такие вещи! Ну вы сами подумайте! Просто смешно! -- через силу смеется Шарипов. -- Итак, записываем в протокол, что от вещей вы отказались? -- Минуточку... -- в смятении бормочет Шарипов, и рука его непроизвольно дергается вперед, чтобы остановить занесенную над протоколом авторучку. -- И... что с ними будет? -- Как бесхозные поступят в государственный доход. Гримаса страдания искажает черты Шарипова. Второй раз он утрачивает кровное добро, которое уже было горько оплакано! Но страх все же пересиливает жадность: -- Отказываюсь... Не мои. Знаменский ногтем отмечает место в протоколе: -- Подпись. -- Шарипов расписывается. -- Пропуск. Идя к выходу, Шарипов невольно описывает дугу, стараясь держаться от Царапова подальше. У двери оборачивается и видит его издевательскую усмешку. -- У-у, воровская морда! -- выпаливает он. Вор оборачивается к Знаменскому: -- Такого грех не почистить, Пал Палыч! -- Не будем строить Робин Гуда. Вор опускает глаза. Помолчав, Знаменский меняет тему: -- Послушайте, Царапов... Мы уже подбиваем бабки, а что я о вас знаю? Царапов молчит, колеблясь. -- Интересуетесь, как я свихнулся? Подножка судьбы. А потом уже катишься... Стоит споткнуться, Пал Палыч, по тебе пройдут, зато