тится-то душанбинская служба безопасности,- возразил Сергей. - Интересно. Из аэропорта Никитин, покатавшись по городу, поехал в гостиницу "Таджикистан". Для него был забронирован обычный одноместный люкс. Без одной минуты девять он вышел из номера, спустился вниз и вышел из гостиницы. В ту же секунду появилась белая " волга", в которую он сел. - Здравствуйте, Олег Андреевич,- за рулем сидел стройный немолодой мужчина. - Я рад тебя видеть, Алишер. Как здоровье родителей? Как жена, дети? - Спасибо, все нормально. Как ваши? Лешка, наверное, уже с меня ростом? - Повыше будет,- Никитин взглянул в боковое зеркальце. - Что-то не так? - Мне кажется, что я сегодня похож на английскую королеву, так меня опекают. - Мои мальчики перестарались? - Нет, твоих и своих я знаю. - Быть такого не может,- водитель протянул руку к радиотелефону. - Не спеши, Рахимов, пусть пока покатаются, подышат горным воздухом. Скажи мне здесь - положение серьезное? - Да. Золотой мираж независимости вскружил голову многим. - Твои люди могут все взять на себя? - Сегодня нет. Мне нужно с полгода, чтобы создать свои структуры. А что Кремль? - Там и слышать не хотят. - Понятно. Машина вылетела из уже подернутого вечерней дымкой города и понеслась по горному шоссе, вьющемуся по берегу реки. Дорога была пустынна, но минут через десять сзади появилось две машины. Рахимов посмотрел в зеркальце и, усмехнувшись, спросил: - А это не могут быть ваши, из столицы? - Это может быть кто угодно,-ответил Никитин.- Сколько их? - Я вижу две машины. - Нам далеко? - Минут тридцать. - Тогда убирай их. Рахимов протянул руку к телефону: - Я- Беркут! Три тройки, как поняли меня? - Девятый понял вас - три тройки,- прохрипела в ответ трубка. Передняя машина, отставала от "Волги" Никитина, метров на четыреста. В ней, кроме водителя, сидело еще трое крепких мужчин. Двое внимательно следили за проносящимися по сторонам кустами шиповника и облепихи. Третий задумчиво смотрел в лежащую на его коленях карту. Резкий поворот бросил всех троих вправо, и почти в тот же момент водитель вскрикнул: - Шипы! Команда человека с картой слилась с возгласом мужчины, сидящего справа: - Из машины! - Крикнул один. - Пулемет! - Взревел другой. Но оба они опаздали. Водитель затормозил, пытаясь прижать машину к скалам, чтобы не перевернуться, но она, нарвавшись всеми четырьмя колесами на стальные колючки, взлетела в воздух. В этот же миг пулеметная очередь вскрыла, как гигантским ножом, крышу автомобиля. Он еще, меденно переворачиваясь в воздухе, летел, а из всех дверей уже сыпались люди. Те, которые были справа, были тут же прошиты очередями и на землю упали мертвыми. Мужчина с картой катился по каменистому откосу и не видел, что к нему с трех сторон бегут вооруженные люди. Он на мгновенье задержался на берегу горной реки, но это было не желание остановиться, а попытка оценить обстановку. Мужчина оттолкнулся от берега, но прежде чем он упал в кипящие струи воды, автоматные очереди прошили его крепкую грудь и вычернили кровью белую рубашку. Водитель нырнул под руль и пока машина кувыркалась, успел достать телефон, нажать кнопку и прокричать в микрофон: - Ведем бой! Потом он, не замечая, что из его пальцев торчат осколки костей, снял с пояса гранату и выдернул чеку. "Волга", прекратив кувыркаться, со страшным грохотом упала на крышу и, скрежеща металлом по вышербленному асфальту, заскользила в сторону откоса. Вокруг нее, пытаясь на ходу открыть дверцы и задержать движение, бежали люди в камуфляже. Машина уперлась в столбик ограждения и остановилась.Один из нападавших вырвал переднюю дверцу и, встретившись взглядом с залитыми кровью глазами водителя, отпрыгнул назад: - Ложись! Тяжелый взрыв подбросил "Волгу", накрывшую собой двоих людей, в комуфляже. Вторая машина, отстававшая от первой метров на триста, не успев затормозить, получила в борт снаряд из гранатомета. Огонь, охвативший ее, испепелил всех пассажиров. Последним на опустевшей к ночи дороге был мотоциклист, несшийся вслед второй машине, но не собиравшийся ее обгонять. Он ехал, прижимаясь к скалам и старался быть незамеченным. Когда впереди загремели пулеметные очереди, он остановил мотоцикл и несколько секунд сидел, не шевелясь, потом достал из сумки, укрепленной на заднем сидении, короткий автомат, снял шлем, осмотрелся и, медленно принялся взбираться на тянущуюся в горы осыпь. Он не заметил, что сзади, из-за камней, лежащих на берегу реки, поднялись двое мужчин в комуфлированной одежде. Один из них поднес к плечу снайперскую винтовку и, улыбаясь, наблюдал в прицел за поднимающимся в гору мотоциклистом. - Может быть, возьмем живьем? - Спросил второй. Снайпер улыбнулся еще шире. Он мягко дожал спусковой крючок. Почти неслышный выстрел подбросил беглеца. Раскинув руки, мотоциклист покатился вниз.Они обыскали его и, не найдя ничего в карманах, сбросили тело в ревущую от ярости и избытка сил реку. - Беркут, я - девятый, приказ выполнен. - Четыре минуты,- отметил Никитин,- неплохо.Знаешь, я всегда с теплотой вспоминаю свою службу в Душанбе. И все время кажется, что добрее и проще людей, чем таджики я не встречал. Рахимов улыбнулся: - И среди нас есть разные люди. - Не знаю, я тут меньше встречал подонков и сволочей, чем в других частях света. - Вот и приехал бы с женой и сыном сюда на пару недель, отдохнули бы нормально, покупались, шашлыка, фруктов поели... - Время, дружище, время не то. Машина проехала по небольшому бетонному мостику и, спустившись к реке, остановилась у чайханы. Уже почти стемнело. Никитин ступил на крупную гальку и полной грудью вздохнул прохладный, напоенный ароматами горных трав воздух. Добрая улыбка раздвинула его губы. Он улыбнулся не людям, ожидавшим его и поднявшимся навстречу с широкого топчана, а своим воспоминаниям. - Хош омадед? - Склонившись в поклоне пожал ему руку широкоплечий мужчина лет шестидесяти. Никитин хотел тоже ответить по-таджикски, но язык, почему-то, проговорил по-русски: - Спасибо, все нормально. Едва все поздоровались с Никитиным и, в соответствие с ранжиром, уселись, как из густеющей темноты появился невысокий человек. Он подошел к Рахимову, державшемуся позади московского гостя, и что-то зашептал: Никитин, отвечая на чей-то вопрос, разобрал: " две машины, мотоцикл и девять человек..." Минут двадцать шел традиционный медленный разговор с чаепитием о здоровье семей, погоде, видах на урожай, воспитании детей. Потом подали жареную рыбу и пиалы с чаем сменил коньяк. Зная, что московский гость не любит пить спиртное из пиалы, ему подали хрустальный бокал. Затем принесли шашлык, за которым последовал плов. Только часа через два заговорили о деле. Говорили негромко и недомолвками. Никитин, пользуясь тем, что стол был заставлен фруктами, ломтями арбузов и дынь, отвечал неспеша, смакуя еду и восторгаясь сладостью и нежностью плодов. Когда рассвет начал золотить вершины гор, снова подали чай, но прежде всем дали умыться. Один мужчина держал небольшой медный таз, другой поливал гостям на руки и подавал им полотенце. - Я передам ваши условия своему начальству,- Никитин отставил в сторону пиалу и, отказавшись от очередной порции чая, встал,- благодарю вас за прием. Еда была изумительна, а фрукты и овощи неповторимы. Сейчас прошу меня простить, мне надо немедленно лететь домой. Я хотел задержаться в вашем прекрасном городе на несколько дней, но, наш разговор заставляет меня изменить планы. Через день - два вы получите ответ. Рахимов взглянул на одного из вставших мужчин. Тот кивнул ему: - Поезжайте к пограничникам - так надежнее и быстрее,- проговорил мужчина. Они попрощались. Рахимов сел за руль. Никитин опустился на свое место сзади него. Но не успел Алишер завести машину, как к нему кто-то подошел. Полковник не прислушивался к шепоту. Беседа разозлила его и он, еще сидя за достарханом, едва сдерживал ярость. Теперь, в машине старого друга, с его лица сошла добрая улыбка и он, сжав зубы, прищуренными глазами смотрел в затемненные стекла, сдерживая себя от желания сейчас же приказать Рахимову пристрелить всех участников совещания. Он бы так и сделал, если бы верил, что это поможет делу. - Ищите! - Приказал Алишер и тронул машину. Только когда они выехали на шоссе, он поднял глаза к зеркальцу заднего обзора. - Олег Андреевич,- с час назад кто-то, похоже, с дельтаплана, пытался осветить нас инфракрасным излучателем. Мои ребята говорят, что, скорее всего, это был прибор ночного видения. После второго выстрела, луч погас. Они обыскали все вокруг, но никого не нашли. Я приказал расширить район поиска. Он мог сам выключить прибор. - А что нас можно было подслушать? - Конечно, нет - у меня новые японские глушилки, но раз вы приказали... - Ничего,- махнул рукой полковник,- даже если он жив, это ничего не меняет. Мне даже не интересно, кто это так настойчив. Сейчас меня волнует то, о чем говорил твой начальник. Скажи, он действительно может заварить всю эту кашу? - Да. Когда наш любимый генсек провозгласил курс на создание " национальных квартир ", наш генерал быстрее всех сориентировался и вышел на фундаменталистов. Я узнал об этом, когда у них появилось оружие. Перехватил пару караванов, задержал с десяток человек, а когда понял откуда ветер дует, то было поздно. Меня к этим делам не попустили. - Плохо работаешь? - Никитин тут же пожалел о заданном вопросе и попытался сгладить неловкость.- Хотя, если бы мой начальник задумал бы что-то подобное, то я об этом даже бы не узнал. Рахимов промолчал. - Тогда я советую тебе сегодня же отправить семью ко мне в Москву. Я знаю этого человека. - Я - то же. Поэтому, в час, когда ваш самолет сел в Душанбе, мои уехали к родственникам в Ленинабад. Там спокойнее, чем в Тауэре - оружия больше и люди надежнее. Никитин вздохнул. - В странные времена мы живем. Руководитель партии и государства, русский человек, разрушает страну. Самое интересное, что делает это из благих намерений, пытаясь модернизировать социализм. Генерал КГБ готов поднять восстание, чтобы обеспечить безбедное будущее своим внукам и правнукам. А два полковника намерены сохранить статус кво. Рахимов молчал. Ему показалось, что он увидел высоко в небе парящий дельтаплан, но он не хотел волновать друга, который и так был озабочен происходящим... * * * Чабанов был разозлен. Боляско доложил ему о бессмысленной потере четверых человек и машины. - Когда мы послали дельтапланериста с соответствующей техникой,- рассказал Сергей,- чтобы он нашел и записал о чем и с кем будет говорить этот странный москвич, они высветили его и ранили. Кроме того, весь дом так прикрывался, что ему не удалось ничего записать. У нас только номер машины, которая подобрала этого человека у гостиницы. Выбрался он на вертолете пограничников. Единственное, что нам удалось узнать, что прощаясь, начальник особого отдела управления погранвойск сказал ему, что через пару дней прилетит в Москву. - Ну, что ж,- Чабанов пожал плечами,- ищите. - Похоже ищем не только мы,- в голосе Боляско звучали извинительные нотки,- там была еще одна машина и мотоцикл... - И что, они оказались удачливее? - Нет, тоже убиты. Через три дня полковник Рахимов, поздно вечером возвращался со службы. Он отпустил шофера за пару улиц до дома, чтобы немного пройтись. Сделав несколько шагов, он почувствовал, что кто-то идет за ним. Алишер, не оглядываясь, сунул руку под пиджак и снял свой пистолет с предохранителя. Проиходящее было странным. За многие годы службы никто и никогда не следил за ним. Много раз, когда он воевал в Афганистане, ему приходилось охотиться на людей, но, чтобы самому стать дичью - такого с ним еще не было. После отъезда Никитина в управлении творилось что-то невообразимое. Люди, хотя бы частично посвященные, в проблемы, связанные с приездом московского начальства, разделились на два лагеря. Часть из них, считавшая что у них одна родина - Советский Союз, верная присяге и своему уже мертвому благодетелю Андропову, сгруппировалась вокруг Рахимова. Другие, уверенные в том, что Союз погиб и Таджикистану придется самому выбирать путь развития и поэтому каждый из них уже сейчас самостоятельно должен позаботиться о будущем своих семей, поддерживали начальника управления. Сам генерал ни о чем подобном даже не говорил. Он давно создал собственное подразделение, укомплектованное родственниками и лично преданными ему людьми и все эти дни боролся с собой, оттягивая момент принятия окончательного решения. Ему хотелось верить, что Москва примет его условия и все останется по-прежнему. А раз так, то ему остается ждать, когда власть в этой, на его взгляд аморфной и коррумпированной до мозга костей республике, упадет ему в руки. Ведь он был единственным человеком, владевшим всеми секретами местной партийной кухни, как и знавший все тайные наклонности ее лидеров. Когда Таджикский ЦК опирался на силу Кремля, пределом генеральской мечты была работа в Москве, с тем, чтобы после выхода на пенсию пользоваться кремлевской поликлиникой и санаторием в Архангельском. А сейчас... сейчас только дурак не набивал карманы золотом и долларами и только дурак не желал взять власть в республике. Он же и то, и другое заслужил многолетней нелегкой службой. Разве для того, чтобы остаться за бортом тонущего корабля, мальчишкой он воевал с бендеровцами? Или проливал кровь в Кашгаре, где по приказу НКВД, дрался с китайскими генералами, помогая уйгурам создать свое государство? Кто еще из знакомых московских генералов ходил с караваном оружия и наркотиков через Гиндукуш? А он ходил и не один раз. Нет, он сполна заслужил то, о чем просил Москву. Просил, а не требовал. Да, просил, создав крепкий тыл и опираясь на далекий Карачи, ведь ничего другого он не мог положить на чашу весов, чтобы уравновесить тяжесть московского Кремля. И этот мальчишка, Никитин - то же знаток Таджикистана. Послужил здесь пять лет, да три года повоевал в Афганистане, а туда же - губы улыбаются, а глаза, как автоматные стволы. Обещал через день - два ответить, но уже прошел третий, а столица все молчит. Рахимов понимал, что генерал нервничает, не решаясь выполнить то, чем угрожал Кремлю. Кроме того, хотя оба они придерживались прямо противоположных взглядов на жизнь и будущее своего народа, воевать друг против друга не станут. И не от того, что их отцы много лет дружили, и не от того, что женаты на близких родственницах и генерал много лет был учителем и наставником Рахимова. Дело в том, что во время одного боя в Афганистане, вертолет, на котором они оба летели, был сбит и нынешний председатель КГБ республики, тогда еще носивший подполковничьи погоны, три дня на себе выносил Алишера к своим. Рахимов знал, что этот человек считает его своим сыном, да и по характеру не способен ударить в спину. Поэтому и с Москвой он разговаривал в открытую, может быть, тем самым пытаясь подтолкнуть к решительным действиям по защите рассыпающегося Союза. За спиной шел кто-то из тех, товарищей кого три дня назад убили люди Рахимова на горной трассе вблизи Варзоба. Алишер не разделял мнения своего друга, решившего просто избавиться от преследования и чужих ушей. Рахимов любил докапываться до истоком проблемы, любил допрашивать противника, переигрывая его в уме, логике, твердости. Вот и сейчас, он вошел в под темную арку своего дома и резким движением прижался к стене, надеясь, что преследователь кинется за ним и нарвется на его кулак. Но едва смолкли звуки Рахимовских шагов, как затаился и тот, кто шел за ним. Звенели цикады, ветер, еще не остывший от дневной жары, негромко перебирал ветвями высоких тополей. Неподалеку прошелестела шинами припозднившаяся машина, но человек, только что кравшийся за Рахимовым, не двигался. Это был профессионал. Алишер перевел дыхание и, держась темной стороны стены, бесшумно прошел к своему подъезду. Его дверь была открыта и, как всегда, приперта булыжником. Лампочка первого этажа перегорела пару недель назад, но свет, падавший с верхней площадки, освещал пустынную лестницу. Рахимов одним прыжком пролетел первые четыре ступни и, скорее почувствовал, чем увидел, кинувшегося на него сверху человека. Полковник выстрелил в нападавшего, нырнул под ногу другого и отбил локтем удар третьего мужчины. Больше он не сумел воспользоваться ни пистолетом, ни приемами ведения рукопашного боя. Что-то с силой ударило его в основание черепа и, проваливаясь в темноту, он понял, что слышал звон спускаемой тетивы. Он пришел в себя от льющейся на голову холодной воды. И, судорожно всхлипывая, принялся глотать ледяную воду. - Бас,- голос таджика показался знакомым. - Хватит, так хватит,- ответили ему по-русски. Алишер с трудом открыл глаза и увидел себя в прекрасно обставленной комнате. В огромные окна заглядывала полная луна и через полуоткрытые створки тянуло ночной свежестью и прохладой, проходящего неподалеку ручья. "Дача,- решил он про себя,- богатая дача, скорее всего, принадлежащая русскому. Эти торшеры, гравюры и белые кожаные кресла..." - Ну,- кто-то нагнулся над ним,- осмотрелись? Он увидел незнакомого широкоплечего парня. Серые глаза, под коротко стриженной русой головой, смотрели спокойно и безучастливо. - Наручники мы с вас пока снимать не будем, чтобы вы сами себе не навредили. Хотя мне очень хочется сразиться с вами. За двадцать секунд боя в подъезде вы убили одного человека и серьезно ранили другого. На татами нам было бы о чем "поговорить", ну, да ладно - какие наши годы, может, еще встретимся. Рахимов повел головой и чуть не вскрикнул от резкой боли, рванувшейся из шеи. - Там все цело,- теперь в глазах появилась насмешка,- это очень сильный ушиб. Но обо всем потом - мне нужна информация. Я хочу знать совсем немного - что здесь делал этот, так называемый физик и о чем шла речь на таком представительном совещании. Я понимаю, что все стоит денег,- он улыбнулся,- или жизни. Ведь не даром же в квартире, где вы живете, нет ни вашей жены, ни ваших детей, ни чемоданов. Рахимов напрягся и расслабился, снова напрягся и расслабился. - Вот и школа у нас одна,- продолжал незнакомец,- боюсь, что если бы мы сидели за бутылкой коньяка, то могли бы найти даже общих знакомых. Алишер молчал. - Итак, стартовая цена полной информации пятьдесят тысяч долларов США. Полковник с трудом повел шеей и усмехнулся. Сероглазый не прореагировал. Он внимательно смотрел в глаза пленника. - Если вы относите себя к идейным борцам, то мне придется приказать пытать вас. Полковник, подумайте о будущем своих детей. Ведь ничего не может быть пошлее смерти. Поймите, если мы не сможем договориться, то я, зная Азию, буду вынужден после пыток убить вас. Зачем мне лишний мститель? - Скажите,- Рахимов сузил глаза,- кого вы представляете и почему вас интересует эта информация, может быть, тогда я подумаю над вашим предложением. - Хотите, чтобы могила была на метр глубже,- здоровяк прикурил сигарету,- или уверены, что используете полученную информацию в будущем? Алишеру показалось, что в этот раз он програл. В глазах незнакомца ничего не изменилось. Он медленно вынул сигарету изо рта: - Если мы не сможем понять друг друга, то я вам гарантирую только первое. - Тогда наш разговор совершенно не имеет смысла,- Алишер постарался вложить в свои слова как можно больше уверенности и презрения. - Что ж, - сероглазый направился к двери,- я вернусь через полчаса, у вас всего несколько секунд для выбора - жизни или смерти. Полковник посмотрел в темноту двора и вздохнул полной грудью. Ноги у него были свободны и он не собирался сдаваться. Хлопнула дверь, закрывшаяся за незнакомцем, и с двух сторон к Рахимову подошли люди. Он попытался вскочить, но боль в шее чуть не опрокинула его. Полковник силой воли отбросил ее, но когда справился с темнотой полубессознательного состояния, то понял, что уже висит в воздухе, подтянутый за руки к потолочному крюку. Его губы были стянуты липкой лентой, а рубашка снята с плеч. Напротив стоял невысокий таджик с одноразовым шприцем в руке. - Захочешь говорить моргни правым глазом,- сказал он по-таджикски,- сейчас ты немножко потанцуешь на нашей привязи, а мы посмеемся над твоей дуростью. Он умело выдавил из руки полковника вену и ввел в нее густую желтоватую жидкость. Рахимов, решил, что это какой-то препарат, подавляющий волю и попытался зациклить свои мысли на любимом теннисе. "Ракетка, мяч, поле",- он не успел повторить этого только что придуманного "заклинания", как жаркая боль прокатилась по его телу. Ему показалось, что все тело вспыхнуло и плавится от невиданого жара. Сам не сознавая того, он закричал, но из под склеенных губ не вырвалось ни звука. Судорога выламывала его суставы и перехватывала горло. В какой-то момент ему показалось, что у него выпали глаза и он ничего не видит, но в следующее мгновенье его веки разжались и Рахимов увидел знакомое лицо. Это был врач из госпиталя МВД, майор милиции. Он силился вспомнить его имя и не мог, тогда Алишер заморгал правым глазом. - Ай, молодец,- закричал таджик. Он забрался на стул, поднес к губам Рахимова диктофон и сорвал с них клейкую ленту. - Это что Худояров стал работать против нас? - Свистящим от боли шепотом проговорил полковник, называя имя начальника управления уголовного розыска министерства внутренних дел. Министр был тряпкой и уже несколько месяцев всем его ведомством заправлял подполковник Худояров. Таджик в ужасе отпрыгнул от пленника, вертящегося от боли на вывернутых в суставах руках, но говорящего страшные слова. - Я узнал тебя, сука, ты работаешь начальником неврологического отделения милицейского госпиталя, сука! Ну, говори, кто тебе приказал пытать меня, Худояров? Таджик невольно отрицательно дернул головой. - Тогда кто?! Глаза истязуемого были так страшны, что врач в ужасе заколотил кулаками по животу качающегося полковника, потом полез на стул, чтобы заклеить тому рот, но споткнулся и грохнулся на пол. Стукнула дверь и сильный удар заставил Алишера задохнуться. Ему снова заклеили рот. Рахимов посмотрел вниз и увидел еще двоих парней, стоящих рядом с врачом. - Больше я ничего не могу с ним сделать,- проговорил, чуть не плача таджик,- придумайте сами, что хотите. - Ладно,- один из мужчин оттолкнул его в сторону,- сначала мы сделаем из него боксерскую грушу, а там видно будет. Несколько минут они старательно обрабатывали полковника с двух сторон кулаками. Тот летал от одного к другому, как резиновая кукла, но не чувствовал боли. В нем продолжал гореть костер, разожженный уколом. Рахимов стал чувствовать силу ударов только тогда, когда парням уже надоела эта "игра". - Давай перекурим,- сел в кресло первый,- пусть этот афганец займется им. Он любит снимать с живого человека шкуру, вот пусть и нарежет его лоскутами, а мы посмотрим. Второй парень куда-то вышел и через минуту вернулся с широкоплечим, кряжистым мужчиной. Тот поднял голову, и полковник чуть не вскрикнул. Перед ним стоял один из его бывших боевых товарищей по Афганистану - старший лейтенант Стасько, по кличке Чума. Рахимов вспомнил, как тот, выбивая сведения из захваченного ими душмана, вытащил из живого человека кишки... Чума стоял и смотрел на висящего полковника и тому было непонятно - узнал ли его Стасько. - Ну, Чума,- проговорил первый парень, пуская дым в потолок,- гад нам попался крепкий, теперь только на тебя надежда. - Так это он там, в подъезде, Сухого грохнул? - Ну,- собеседник Чумы поднялся и, медленно прижимая сигарету к соску Рахимова, затушил ее,- и Моржу два ребра в легкие всадил. Если бы не Кошак со своим арбалетом, еще не известно кто бы кого в плен взял. - Силен мужик. - А я что говорю? Бери его в оборот, только не убей. Косарь через десять минут вернется. Он нам этого не простит. Чума повернулся и направился из комнаты. - Ты куда? - Удивился парень. - За клеенкой,- пробурчал Чума,- не пачкать же здесь все красным. Рахимов проводил глазами своего бывшего боевого товарища и посмотрел в окно. Со двора доносились шелест отяжелевших от утренней росы листьев и неустанные трели сверчков. Хотелось жить. Вдруг где-то рядом коротко взлаял автомат. Полковник повернул голову к двери и увидел, что оба парня вскочили с кресел, но в ту же секунду дверь слетела с петель и две короткие очереди опрокинули их на пол. Милиционер успел вытянуть из кармана свой пистолет, но Чума резким ударом впечатал приклад автомата в его лоб. Из головы таджика полетели брызги, вечернившие белую кожу дивана. Стасько поднял автомат и в лицо офицера пахнуло жаром пролетающих мимо лба пуль. Крюк, на котором он висел, вылетел. Чума подхватил пленника на плечо и бегом кинулся по коридору. Алишер видел, как он на ходу подхватил еще один автомат и сумку с патронами. Через секунду они уже неслись на еще темному шоссе в сторону Душанбе. Почти не снижая скорости, Стасько сорвал с его губ ленту и выстрелом перебил наручники. - Мы еще поживем, майор! - прокричал он, перекрывая свист ветра и шум мотора, врывающиеся в открытые окна. Алишер нащупал второй автомат, вставил в него рожок, передернул затвор, потом повернулся к своему спасителю: - Спасибо, старлей!.. - Сочтемься... Г Л А В А 14. О том, кто такой Никитин и что он делал в Душанбе, Чабанов узнал только через несколько месяцев, когда Завалишин познакомил его с одним из бывших офицеров КГБ, только что изгнанным на пенсию. - Лучше его никто не знает ни экономики капитализма, ни того, во сколько она обходится советскому народу,- охарактеризовал Завалишин своего приятеля. - Если же учесть опыт его работы в разведке, то вы приобретаете ценнейшего работника. - Который сдаст меня своим бывшим работодателям? - Пошутил Чабанов. - Бросьте, сейчас у него нет ни работы, ни ее "дателей". А он много лет прожил на Западе и знает что можно купить за деньги, а что нельзя. Я уже не говорю о том, как он обижен на нынешние власти. Станислав Николаевич Приходько не просто понравился Чабанову, но и серьезно озадачил его. Леонид Федорович первый раз в жизни встретил человека, перед которым ему захотелось встать. Невысокий, скорее тощий, чем сухой, этот незнакомец так взглянул на Чабанова из-под своего высокого с залысинами лба, что тот почувствовал себя учеником, желающим показаться значимым перед глазами великого учителя. Но тот час же бывший разведчик опустил глаза и все исчезло - перед Леонидом Федоровичем сидел незаметный человек, одетый в простую охотничью куртку и старые яловые сапоги. Он мог быть кем угодно - бывшим офицером, учителем, бухгалтером или кассиром. Только чтобы скрыть удивление, Чабанов спросил: - Какие иностранные языки вы знаете? Приходько поднял глаза и Леониду Федоровичу стало неудобно. - В цивилизованных странах меня поймут,- прошелестел голос незнакомца. Он был тих, но отчетлив. Чабанов не только все услышал, но и, как ему показалось, разобрал каждый звук. В глазах нового знакомого что-то мелькнуло, и Леонид Федорович поднялся почти одновременно с ним. Они вышли из охотничьей избушки и медленно, один за другим пошли в лес. Чабанов не был уверен тот ли это человек, который ему нужен, потому что, хотел он признаваться в этом или нет, но испытывал перед ним робость, граничащую со страхом. В первое же мгновенье встречи ему показалось, что Приходко заглянул в самую глубину его души. - Извините,- Чабанов заговорил, когда они достаточно углубились в лес и ему показалось, что Станислав Николаевич ждет его расспросов,- вы можете мне рассказать чем вы занимались в КГБ? - Могу,- ему показалось, что собеседник усмехнулся, хотя его лицо продолжало оставаться бесстрастным,- я присягал на верность Советскому Союзу, что для меня равнозначно России. Теперь, когда идет, на мой взгляд, планомерное уничтожение моей родины, а меня в пятьдесят два года вышвырнули на пенсию, я считаю себя свободным от присяги. Я бывший разведчик, работал в Европе и Штатах. Сейчас готов работать на вас. Мне кажется, что вы из тех, кто способен вернуть России ее былое могущество. Пусть она будет трижды капиталистической, пусть о ней говорят, как о жестоком хищнике, только не вытирают об нее ноги. Я знаю, так называемые, " западные демократии ". У них на первом, втором и всех остальных местах было, есть и будет - желание властвовать и нажива. Им глубоко наплевать на русский народ, как, впрочем, и на любой другой. В семнадцатом они предали царя, потом - белое движение, народы Европы, Сталина и Гитлера. Их боссы страшно боялись советского ядерного оружия и того, что проиграют гонку вооружений. Они испробовали все, чтобы развалить Союз, пока не добрались до прав человека. Но и здесь ничего бы не было, если мы наш уважаемый Михаил Сергеевич и его окружение не пожелали бы заняться перестройкой государства, ничего не смысля в экономике. Чабанов слушал этого человека и удивлялся. Он говорил страстно, с болью в голосе, но на его лице не отражались ничего. Оно не походило на застывшую маску. Это было лицо умиротворенного человека, спокойно и с интересом рассматривающего землю, деревья, облака. Более того, губы бывшего разведчика почти не двигались и со стороны могло показаться, что по лесу молча прогуливаются два человека. "Интересно, почему же он не остался на Западе, не стал работать против своих товарищей,- подумал Чабанов,- ведь это было бы проще простого. Мне кажется, что его знания и ум - пригодились бы многим его бывшим противникам." - Перед самым уходом я написал аналитическую записку, в которой предупреждал о том, что нынешняя политика ведет к межнациональным конфликтам в Азии, на Кавказе, в Прибалтике и, в конечном итоге, к развалу страны. Если все пойдет так, как сейчас, то совсем скоро Россия может остаться в границах Московской, Рязанской и Тульской губерний. Вам не кажется странным - целые царские династии, кровопийца Сталин, удав Брежнев - собирали земли, боролись за мощь нашей страны, а нынешнее, с виду интеллигентные правители, только разрушают?- Приходько задал вопрос, внимательно разглядывая поднятую с земли гнилушку, и Чабанов поначалу хотел поддеть его, спросив : " С кем вы говорите?", но потом передумал: - А может быть они своего рода политические извращенцы,- улыбнулся Леонид Федорович,- им мало царствовать, они хотят унижения, избиения, боли? Лично я, зная экономику страны, уверен, что ее тоталитарное прочтение позволит прожить Союзу еще много десятилетий. Кроме того, насколько я знаю, нашей компартии принадлежит немало имущества за рубежом. Я уверен, что и сейчас руководство ЦК вкладывает немалые деньги в банки Швейцарии и Люксембурга. Интересно было бы добраться до этих счетов? Лицо Приходько изменилось. Он повернулся к Чабанову и тот увидел в его глазах трепещущие искорки. - Я рад, тому что не ошибся в вас,- даже в его голосе звучали восхищение и уважение,- как же они просмотрели вас? - Вы считаете, что было бы лучше, если бы я сейчас сидел в ЦК? - Да нет, они бы вас туда не пустили, а вот в подмастерья, чтобы использовать мозги... Странно, похоже, что вас кто-то на небесах бережет от грязи. Леонид Федорович остановился под могучим дубом и, положив ладони на шершавый ствол, усмехнулся: - Это вы нынешнюю власть считаете грязью или ушедшую? - О нынешней говорить не будем, на мой взгляд, в русской истории ей уготовано незавидное место. Видимость спасения народа от тирании КПСС через разрушение государства - этого не простит даже самый недалекий человек. Я имею в виду - предыдущую, которую сейчас называют "застойной". Чабанов отнял руки от коры дерева и посмотрел вверх. Широкие, с пожелтевшими краями листья почти не пропускали солнца. Земля под деревом была завалена слежавшимися листьями, потерявшими цвет и скользкими от времени и вызывала неодолимое чувство гадливости. Ему показалось, что под этими влажными напластованиями живут какие-то страшные существа и стоит людям потревожить их сон, как мир содрогнется от ужаса их деяний. - Они не только искровянили мою душу, но и руки,- голос Леонида Федоровича был полон брезгливого презрения.- Пытаясь уйти от их маразматического руководства и создать свое государство, я, незаметно для самого себя, стал не только преступником в глазах властей, но и убийцей в собственном сознании. Разведчик с интересом взглянул на собеседника. - Интересное признание. Признание сильного человека, но мне оно кажется несколько поверхностным. Дело в том, что сама жизнь в любом современном государстве, если ты не монах или подвижник, преступление. Система убийства и подавления личности стала такой изощренной, что человек становится преступником даже тогда, когда просто покупает еду для себя и детей; когда идет на работу, чтобы заработать деньги и прокормить семью; когда смотрит кино или наслаждается игрой актеров. Даже это, казалось бы, естественное состояние, преступно уже тем, что помогает существовать преступному государству. Вы же начали против него бой - ведь любой протест, а преступление против законов можно прочесть и как не желание им подчиняться, бунт. Это та же кровь и грязь. Но и последняя бывает разной. Я имел в виду ту, что налипает на руки, лицо и оседает в сознании человека, попавшего во власть. Я в этом дерьме вывозился по уши и сейчас думаю только о том, что оставлю своим детям и внукам - разоренную и униженную страну, полную закомплексованных своей неполноценностью людей или великую державу сильных и гордых в своем могуществе сограждан? Только поэтому я и вступаю в сражение против нынешнего режима. Сейчас, пока еще не все разрушено, может быть, можно удержаться на краю гибели. Потом, потом будет трудно. Мы - русские люди, начав что-то ломать, не можем остановиться, пока не сравняем с землей даже свои дома. Чабанову показалось несколько высокопарным все, сказанное его собеседником, но он не стал с ним спорить, подумав о том, что по сути сам все время говорит об этом же. Леонид Федорович, первый раз убив своей рукой человека, стал оправдывать даже то, о чем раньше не мог даже думать без содрогания - убийства, издевательства и насилие. Несмотря на то, что его люди давно занимались этим, он считал себя идейным борцом с советским строем, а Организацию только ступенью к прекрасному будущему всей России. И сейчас, услышав странную оду, оправдывающую любое злодейство простым желанием не подчиняться дурной власти, он даже не заметил этого. Чабанов был рад созвучию чужих мыслей своим, поэтому предпочел сменить тему разговора. - Сколько вы зарабатывали или получали там, за рубежом? Приходько рассмеялся. - Там я владел небольшой антикварной лавкой и в год получал сто - сто десять тысяч долларов дохода. Чабанов хмыкнул: - Неплохо для "лавки". - Ну и здесь, моя семья не бедствовала... - Я готов дать вам двести тысяч в год,- Леонид Федорович внимательно смотрел на бывшего разведчика,- плюс проценты от прибыли и призовые от удачных операций, которых порой набегает в несколько раз больше годового жалованья. В глазах Приходько полыхнули искорки и в первое мгновение Чабанов не понял - удовлетворение это было или обида. - Согласен. - Тогда сразу же и начнем. - Он достал бумажник, вынул из него несколько фотографий Никитина, снятых в Душанбе,- меня интересует этот человек. Кто он, что делает и почему совсем недавно посетил столицу Таджикистана. Станислав Николаевич медленно просмотрел снимки и положил их в свой карман: - Хорошо. Чабанов достал из кармана куртки пачку стодолларовых ассигнаций и протянул Приходько. - Это вам на расходы, связанные с заданием. И скажите мне где и в какой валюте вы хотите получать свой заработок? Станислав Николаевич положил деньги туда же, где уже лежали фотографии. - Доллары, часть здесь, а часть - на счет, номер которого я передам вам во время нашей следующей встречи. Они прекрасно поохотились. Приходько стрелял так, что Завалишину и Чабанову стало стыдно за свои промахи, но делал это без всякого азарта и удовольствия. Так же он пил коньяк и ел - спокойно и без видимого удовольствия. Тогда Леонид Федорович, уверенный в своих силах, решил напоить своего нового сотрудника После пятой бутылки коньяка, допитой втроем, генерал Завалишин медленно поднялся и, осторожно ступая, словно боясь расплескать драгоценную жидкость, дошел до кушетки и, не снимая сапог, прилег. Почти тот час раздался его храп. - Американский балет, практически, можно назвать русским,- все тем же ровными совершенно трезвым голосом Приходько продолжал начатый разговор, словно не заметил, что на одного собутыльника за столом стало меньше.- то, что сегодня в Штатах называется национальной школой хореографии, было создано знаменитым русским балетмейстером Фокиным. Он в девятнадцатом году пересек океан и открыл чуть ли ни первую в Америке балетную школу. - Ну,- отмахнулся Чабанов открывая новую бутылку,- после этого столько воды утекло. Ведь не скажете же вы, что французский балет наполовину русский, только от того, что в Париже много лет работала дягилевская труппа? - Здесь тоже есть о чем поспорить. Вклад русских мастеров во французскую школу так велик, что давно стал одним из столпов национального балета. Не забывайте и о том, что почти во всех французских театрах много лет работали русские танцоры. Они успели создать свои школы и вложить свои знания в десятки учеников. Они еще долго говорили о музыке, живописи и танце. Только, когда за окном начало светлеть, а к пустым бутылкам добавилось еще три, Чабанов понял, что нашел достойного противника. - Ну,- сказал он, поднимаясь из-за стола,- по последней и спать. Мы оба сегодня славно потрудились. - И славно отдохнули,- добавил Приходько. Они выпили. Леонид Федорович пошел спать, а Станислав Николаевич вышел на крыльцо и долго стоял, глядя в предрассветное небо. Он думал о превратностях судьбы, в одночасье превратившей его, перспективного разведчика, сначала в пенсионера, а потом и в члена бандитской группировки. Он был уверен, что время не оставило для него ничего другого. В стране, где сама власть давно превратилась в преступный клан, где с самого начала века царствовали сила и беззаконие, у любого человека было лишь два выбора - работать на банду, утверждающую, что она власть, или самому стать в ряды этой власти. Он, пройдя первый этап, сейчас поднимался до второго. Приходько улыбнулся первому лучу солнца и со спокойной душой пошел спать. Целую неделю он сам и его люди, которым он верил, но, тем не менее, щедро платил, искали Никитина и не могли найти. Исчерпав все видимые возможности, Приходько решил поехать к вышедшему много лет назад на пенсию бывшему начальнику отдела кадров КГБ. Он когда-то с поистине отеческой добротой отнесся к еще молодому выпускнику МГИМО Приходько, а тот, во время редких наездов в Москву, никогда не забывал передать ему небольшой подарок. Генерал Соловьев жил на даче и радовался жизни. Большую часть дня он проводил в любимом розарии, а ночи - за пишущей машинкой, сочиняя детективные романы. Может быть, поэтому, несмотря на свои семьдесять девять лет, генерал был здоров и подвижен. Приходько, помня о пункту