проезды... - Давай,- согласился генерал. Водитель, почти не снижая скорости, свернул направо, и Эсенов сильно ударился головой об крышу. - Держись,- засмеялся министр,- Петя, если не расшибет, то точно довезет. Густая пыль заползла в, казалось бы, герметичный салон " Вольво ". Машину било и бросало. Майор, все время оглядывающийся назад, уже не видел за густым шлейфом, рвущимся из-под колес, машину преследователей. Вдруг " Вольво " взлетело и, ударившись всеми четырьмя колесами, об дорожное покрытие, машина понеслась по асфальту. - Пока они выберутся из пыли,- довольно проговорил шофер,- мы уже в полку будем. Мимо замелькали какие-то проулки, заставленные аккуратными деревянными домиками, огороженными невысоким штакетником и густо обсаженные вишнями. - Это что, Туркмен аул? - удивился генерал. - Да,- кивнул головой Эсенов,- только в этой части чуть ли ни сначала века живут русские и украинцы. - Сзади никого нет,- доложил майор. - Они могут поехать другой дорогой. - Нет,- возразил водитель, взглянув в зеркальце на Эсенова,- к этим воротам ведет только одна дорога. Да и кто знает куда мы поехали? Машина подлетела к высокому кирпичному забору, в котором темным провалом выделялись металлические ворота, выкрашенные в зеленый цвет. Не успел адьютант выскочить из машины, как ворота открылись и они увидели невысокого солдатика, безразлично взиравшего на проезжащую мимо машину. - Сними-ка с него стружку, а то пропускает, не глядя,- приказал министр,- и чтобы ту машину, если она придет, задержал. Пусть дежурного вызывает или вообще отсюда уйдет...Найдешь нас в штабе, поехали, Петя. "Волво" пронеслась по военному городку и замерла у беленного двухэтажного здания. - Спрячься куда-нибудь подальше, чтобы тебя тут не видели. - Я буду в парке машин "НЗ",- водитель ткнул перед собой рукой. Генерал кивнул и они с Эсеновым взбежали по ступеням высокого крыльца в здание. Дежурный офицер, поднявшийся навстречу, увидел на плечах тужурки генеральские погоны и громко вскрикнул: - Смирно! - Отставить,- бросил генерал,- командир у себя? - Так точно. - Меня здесь нет,- в голосе министра было столько стали, что даже Эсенов автоматически вытянулся,- ни для тех, кто будет спрашивать по телефону, ни для тех, кто сюда войдет, даже если это будет сам Генеральный секретарь или председатель КГБ, понял? - Так точно. Они бегом поднялись на второй этаж. Генерал, стукнув, открыл дверь кабинета командира полка. Навстречу им поднялся высокий полковник - Здравствуй, Андрей,- министр крепко пожал ему руку,- знакомся - это подполковник Эсенов. - Первых,- командир полка кинул руку к козырьку,- прошу садиться. - Особняк твой здесь? Офицер протянул руку к телефону: - Николай Васильевич, зайди, пожалуйста. Почти тот час через порог шагнул грузный майор, увидя посетителей, он повернул голову и, заметив генеральские погоны, медленно поднес руку к козырьку: - Начальник особого отдела... Генерал досадливо махнул рукой: - Николай Васильевич,- он повел рукой в сторону Эсенова,- в этом дипломате совершенно секретные документы. Мне нужно немедленно скопировать их в трех экземплярах. Два на микрофильмы, один на обычную бумагу и магнитофонные пленки. - Но-о? - Майор вопросительно посмотрел на командира полка. - Вам нужны наши документы? - ноздри генеральского носа раздулись, а голос опустился до шепота. - Вас, товарищ генерал я знаю. - Это подполковник Эсенов,- министр помолчал,- сейчас он заведует отделом ЦК местной компартии и допущен ко всем секретам страны. Эсенов молча достал свое удостоверение и протянул офицеру. Тот внимательно прочитал его и, закрыв, вернул владельцу. - Подполковник поможет вам,- министр усмехнулся,- а вашему начальству о нашем посещении можно доложить и завтра. Вы не против? - Генерал весело посмотрел на командира полка. Тот опустил глаза. Когда Эсенов с начальником особого отдела вышли, хозяин кабинета, пожав плечами, сказал: - Ты же знаешь, что я им не могу приказывать. Генерал, поднявшись и подойдя к шторе, почти полностью прикрывающей окно, взглянул вниз, потом повернулся к своему приятелю. - Когда он доложит своему начальству? - Вообще говоря, он мужик неплохой, может, и завтра... - Там мой адьютант идет,- генерал кивнул вниз,- прикажи дежурному, чтобы он его в какой-нибудь кабинет проводил, где можно журналы почитать - не хочу, чтобы его кто-нибудь увидел. Полковник поднял трубку, передал распоряжение дежурному по полку и поднял глаза на своего гостя: - Что так трудно? - Да, обложили суки со всех сторон. Кабинет слушают, следят, совершенно не скрываясь. - Он хотел сказать полковнику, что прошлую почту, посланную из его полка с фельсвязью, прочли в местном КГБ и, очень может быть, что " неплохой мужик Николай Васильевич " не портит отношения с местной службой безопаности, хотя это мог сделать и сам фельдегерь. Полковник поднялся и, достав из шкафа бутылку водки, несколько помидор, ломтей черного хлеба и солонку, вернулся к столу: - Накатим по единой? Генерал снял тужурку, командир полка покосился на служебную кобуру с "Узи", висящую под его левой рукой, но ничего на сказал. Он налил по полстакана водки и, подняв свой, спросил: - Назад, в армию не тянет? - Меня назад в революцию тянет,- ворчливо проговорил генерал и одним глотком выпил спиртное. - Если бы ты знал сколько вокруг дерьма. - Будто в армии его меньше. Министр кивнул и подставил стакан. Теперь они молчали. Пили водку, хрустели закуской и молчали. Генерал думал о том, что занялся почти неразрешимым делом. В Туркменской ССР продавалось и покупалось все. - должности, женщины, дети, земли и ордена. Сегодняшние слова Эсенова были для него не новы. О том же, осторожно и полунамеками, говорил и, посылая его сюда, Яковлев. Тогда, в Кремле, генералу, только что вышедшему из Афганской мясорубки, казалось все это детской шалостью зажиревших чиновников. "Прихвачу парочку, другую,- думал он,- проведу показательный процесс и стихнут." На деле же оказалось совсем не так. В горах Гиндукуша он знал где противник и кто защищает его спину, а здесь ему мешали все - от главы национальной компартии до председателя местного комитета госбезопасности. Он первый раз почувствовал себя разведчиком на чужой территории. За полгода работы в республике он потерял всех офицеров, приехавших с ним. Одному устроили аварию; другой отравился "несвежей рыбой"; у третьего открылся насморк, врач в госпитале выписал ему капли, а утром его нашли мертвым в собственной квартире. Медики утверждали, что это была аллергическая реакция. Несмотря на все это, генерал раскрыл всю пирамиду поборов, перекачки государственных средств в карманы и переброски денег и драгоценностей в Москву. Единственное, что было для него новым - это контрабанда оружием. Но он знал, что в руках местных националистов, а после начала новой национальной политики и перестройки, начатой Горбачевым, в республике появились и такие организации, копится оружие. Одному из его людей удалось сделать уникальный снимок - из-под полы распахнувшегося халата одного почтенного муллы, ведшего службу в мечети, виднелась рукоять современного пистолета. Больше всего генерал был удивлен, когда узнал, что в республике скрывают истинное положение с сельскохозяйственными угодьями. По данным статистики и документам, отправляемым в Москву пахотных площадей было намного меньше, чем на самом деле. Это помогало ставить рекорды или наоборот - просить помощи. Обо всем этом он, при первом же случае, рассказал в ЦК КПСС и в союзном министерстве внутренних дел. Яковлев, подняв мохнатые брови, попросил подтвержденные документами факты. А министр, недобро усмехнувшись, спросил: "Ты, случаем, не в кавалерии служил?" После этого, напившись в доме одного старого афганского сослуживца, генерал прошептал ему в ухо: " А может, их и надо время от времени отстреливать, чтобы в грязи и золоте не тонули? " Приятель пожал плечами: " Ты- министр, ты и решай." Если бы он хоть что-то мог решить сам... Генерал поднял голову от стола и посмотрел на часы: - Андрей, у меня к тебе просьба, пошли сейчас кого-нибудь в аэропорт, чтобы в воинской кассе купили билет на ближайший рейс на Москву для корреспондента ТАСС,- он полез в карман, достал визитку и протянул ее полковнику,- вот его фамилия. Второго офицера пошли на железнодорожный вокзал - пусть купит два билета в вагон СВ тоже на сегодняшний рейс до Москвы. Только, пожалуйста, пошли ребят быстрых и не болтливых. Полковник взял из руки генерала деньги и вышел из кабинета. Генерал подтянул к себе телефон и набрал номер правительственной гостиницы. Когда ему ответили он громко проговорил: - Вы хотели со мной встретиться? Я буду ждать вас у себя в кабинете в шестнадцать часов. И приходите со всем. Прежде чем журналист задал ему вопрос, он положил трубку и улыбнулся и пробормотал себе под нос: - Этот номер вы засечь не успели. Полковник вернулся с новой бутылкой и кругом бараньей колбасы. - Или хочешь нормально пообедать? - Спросил он, разламывая колбасу на несколько кусков. Министр отрицательно покачал головой. Они принялись есть и пить, вспоминая различные эпизоды из совместной военной службы в Афганистане. Минут через сорок через порог шагнул Эсенов. Генерал поднял на него глаза. - Все нормально. Ему удалось просмотреть всего несколько незначительных бумаг. - Звонил? - Нет, он же тут выяснил мою фамилию и должность . - Нам надо спешить. Ты?.. Эсенов повернулся к полковнику и, глядя ему в глаза, спросил: - Вы можете мне сейчас же дать использованную форму сорок восьмого размера с сержантскими погонами и сапогами сорокового размера? - Конечно. - Мне нужно, чтобы ваш кадровик оформил воинское требование и отпускное удостоверение до Ташкента на имя сержанта Исмаилова,- он достал из кармана потертый военный билет и протянул его командиру полка.,- и впишите сюда, все что нужно Тот кивнул головой, встал и вышел. - Одну микропленку ты возмешь с собой,- генерал потянул к себе дипломат,- она для Яковлева. Эсенов кивнул и принялся развязывать галстук. Когда полковник вернулся в комнату, он с аппетитом ел колбасу, запивая ее водой из графина, стоявшего на холодильнике. - А что же водку? - Спросил офицер, протягивая ему вещмешок. - Солдатам пить не положено,- ответил Эсенов. Он шагнул к двери, закрыл ее на ключ, быстро снял с себя костюм и рубашку, надел солдатскую форму, натянул на голову панаму и, аккуратно свернув гражданскую одежду, положил ее в вещмешок .Туда же сунул пачку каких-то документов, подержал в руке небольшой черный пистолет, потом, взглянув на генерала, перетянутого ремнями наплечной кобуры, положил оружие между одеждой, но, как обратил внимание командир полка, рукоятью вверх. - Ну,- генерал обнял Эсенова, превратившегося из чиновника, затянутого в черную тройку, в аккуратного, подтянутого солдата,- будем живы, свидимся. Тот, улыбнувшись, пожал руку командиру полка,- спасибо. Где сидит ваш кадровик? - Последняя дверь по правой стороне. Вопросов задавать он не будет. Министр, сморщившись, допил водку и подошел к окну. Наискосок, через залитый палящим солнцем плац, шел невысокий, стройный солдатик с вещмешком на левом плече. Он четко отдал честь встретившемуся ему офицеру, и генерал вернулся к столу. - Теперь ты понял, как мне здесь хорошо? Полковник кивнул и задумчиво произнес: - Вот, уж, никогда не думал, что и у нас такое возможно. Генерал катал хлебный мякиш и смотрел на часы. Ровно через тридцать минут, он поднялся: - Андрюша, скажи дежурному, пусть мой адьютант поднимется сюда и справься, может, билеты уже привезли. * * * Владимир Голубев, занимавший высокий пост главного редактора в зарубежной редакции ТАСС был в Туркмении со страной миссией. Его, в числе двух десятков известных столичных журналистов, разосланных по всем республикам Союза для помощи в организации освещения перестройки, прислали в Ашхабад. Так как он приехал с удостоверением, подписанным в секретариате ЦК КПСС, его незамедлительно принял Первый секретарь компартии Туркменистана. Беседа была странной. Партийный лидер не столько отвечал на вопросы журналиста, сколько сам их задавал. У Голубева сложилось впечатление, что здесь его приезд воспринимают как-то необычно. Целую неделю он работал в редакции республиканской газеты, пил с ее журналистами горячую водку и прохладный чай, ездил с ними по местным достопримечательностям и отсиживал ночные дежурства в секретарите. Люди, которым он должен был помогать, были крепкими профессионалами и в его помощи не нуждались, поэтому, когда прошли первые шесть дней его двухмесячной командировки, он стал тяготиться бездельем и, созвонившись с редакцией " Недели ", решил написать для нее серию очерков о пограничниках. Редактор газеты, которому он сказал о своем желании, тут же позвонил пограничникам и в министерство внутренних дел республики, чтобы выписать столичному журналисту пропуск в погранзону. Как оказалось, утром в штаб ближайшего отряда шла машина, в которой было одно свободное место, которое и предложили московскому журналисту. Он с радостью согласился. В начале шестого утра, едва Голубев успел побриться, рядом с гостиницей раздался громкий сигнал автомобильного клаксона. Он выглянул из окна и увидел стоящий внизу " УАЗик " и прогуливающегося рядом с машиной офицера в зеленой фуражке. - Я сейчас,- крикнул журналист и, бросив в дорожную сумку вещи, диктофон и бутылку водки, сбежал вниз. - Майор Воронов,- представился пограничник,- я могу посмотреть ваши документы? Голубев протянул хмурому офицеру свое удостоверение и полез было за паспортом, в котором стояли соответствующие отметки и разрешения, но майор хмыкнул что-то неопределенное и, вернув ему корочки, щелкнул замком задней дверцы: - Прошу. Как оказалось, в машине кроме сержанта-водителя, сидел еще один офицер в чине капитана. - Леонид,- его рука была удивительно жесткой, но на лице светилась добрая улыбка.- Разбудили мы вас? - Володя,- ответил Голубев, чуть не ударившись головой о металлическую стойку, потому что едва майор поднялся вслед за ним, как машина помчалась по просыпающимся улицам Ашхабада. - Мы хотим по холодку убежать подальше от города,- пояснил майор,- в горах будет прохладнее. - Да не спал я давно,- Голубев взмахнул рукой,- даже побриться успел. - Ну,- рассмеяся капитан,- тады, ой! А-то Борис все боялся вас будить. Это я нажал на сигнал, ведь мы на тридцать минут раньше подъехали. - Вот и зря, надо было сразу сигналить. Что мне - долго собраться? Диктофончик, рубашончик, да флакончик. Машина мчалась по пустынным улицам предрассветного города и прохладный воздух с силой врывался через открытые окна. - А я думал, что тут всегда жарко, как в печке,- пытаясь завязать разговор, прокричал Голубев. - Пустыня,- пожал плечом майор,- часов до трех не можешь заснуть от духоты и жары, а потом надо ватным одеялом укрываться, чтобы не замерзнуть. А на рассвете тут вообще прекрасно. Громадные акации и карагачи, плотно стоявшие по обеим сторонам Ашхабадских улиц, что-то шелестели тяжелами кронами. Голубев вдруг почувствовал себя так хорошо, что ему захотелось петь. Похоже, что это отразилось на его лице и сидевший рядом майор Воронов, улыбнулся: - Я тоже люблю быструю езду. Через час тут не разгонишься, а сейчас - только успевай жать на железку и радуйся жизни. - Вам надо в Фирюзу съездить, там любая жара ни по чем,- повернулся к ним капитан,- мы там пионерские лагеря держим. Горы, деревья, ледяная вода, чистый звонкий воздух... - Прекрасный шашлык и много водки,- в тон ему ответил Голубев.- Был я там с ребятами из редакции, даже покупаться в горной речке успел и порядком замерзнуть. - Это там запросто,- проговорил майор. - А хороший шашлык мы можем и по дороге поесть,- Леонид взглянул на своего товарища,- и водки холодной попить. - Только за обедом,- отмахнулся Воронов. - Я об этом и говорю, остановимся у Клыча, у него и шашлык хороший и водка в холодильнике всегда есть. Офицеры над чем-то задумались, да и рев мотора и свист ветра - не располагали к нормальному разговору. Голубев откинулся на спинку сидения и, глядя на мелькающую дорогу, незаметно заснул. Он проснулся от того, что почувствовал текущий по груди и спине пот. Журналист поднял голову и увидел смеющиемся глаза капитана: - Я тут от жары к сидения прилип,- сказал он смущенно,- и, конечно же, храпел? - В этом шуме храпа было не слышно,- Леонид окончательно развеселился,- да и проснулись вы во время. Сейчас почти полдень и мы подъезжаем к шашлычной Клыча. Впереди в мареве ослепительного жара показалась пересекающая асфальт мутная лужа воды, удерживаемой небольшими асфальтовыми валиками поперек дороги. Здесь, как уже знал Голубев, медленно проползающие это препятствие машины остужают разогреты скаты. Таким образом удлиняется срок работы резины, которая очень плохо переносит местную жару. Чуть в стороне от дороги, стоял глинобитный домик с большим навесом, под которым вился дымок мангала. Увидя его, Голубев почувствовал голод. - Вот и я так,- улыбнулся Воронов,- как только вижу шашлычную, так слюньки текут. Машина, прокатившись через водную ванну, спустилась в кювет и осторожно подрулила к домику. Услышав звук взревевшего мотора, из-за грязной от пыли, но когда-то белой занавески, появился здоровенный туркмен. На его бритой голове плотно сидела крохотная тюбетейка. - А,- обрадованно протянул мужчина,- это вы? К пограничникам у нас особое уважение. Он вопросительно взглянул на Голубева и, поймав приветственный кивок капитана, подошел к ним и с почтением пожал всем четверым руки. - Здравствуй, Клыч,- майор чуть задержал его ладонь в своей,- обрадуй столичного журналиста своим прекрасным шашлыком. - И холодной водкой,- хохотнул капитан,- но без пива. Острые глаза недобро кольнули Голубева и исчезли за опущенными веками. Огромный мужчина чуть-чуть склонил голову: - Люди из Москвы особо дорогие гости в наших краях,- голос шашлычника был благодушен, но сам он смотрел вниз,- садитесь, отдыхайте, я тут быстро все разложу. Мужчина исчез за занавеской и почти в ту же секунду появился вновь, неся в руках большой красный поднос. На нем стояла запотевшая бутылка "Столичной", несколько граненных стаканов, тарелки с огромными кусками каких-то неестественно алых помидор и тонкая лепешка. Голубев вскочил и кинулся к машине. Офицеры недоуменно переглянулись. Журналист выдернул из салона свою сумку и побежал назад. - У меня с собой "Посольская",- он торжественно извлек из сумки литровую бутылку,- она идет в любом виде. Клыч молча взял со стола бутылку, только что водруженную журналистом, и понес ее за занавеску. - Он прав,- Леонид свинтил крышечку с бутылки,- тут любую водку надо пить остуженной. Так она лучше идет, да и градусы, вроде, незаметнее. А это в туркменской жаре что-то да значит. - Ну,- майор разорвал лепешку на несколько кусков и поднял свой стакан,- со знакомством. Это была длинный обед или скоротечная пьянка, потому что, когда Голубев попытался прикинуть сколько же они выпили, то получалось больше, чем по литру на брата, а солнце едва сдвинулось с места. При этом, офицеры, практически, не ответили ни на один его вопрос о границе, отделываясь какими-то шутками и невероятными историями. А вот он, он рассказал им о своей работе, семье и детях, рассказал даже об удивившей его встрече с руководителем национальной компартии, который, говоря с ним, все время чего-то опасался. Клыч, степенно передвигаясь между их столом и мангалом, исправно подносил им шипящие от жара палочки с печенным мясом, менял бутылки, докладывал помидоры и лепешки. За все время он не произнес ни слова, как не сделал этого и сержант-водитель, запивавший шашлык мутным лимонадом. Наконец майор, отставил в сторону очередную опустевшую бутылку: - Вот мы и пересидели самую жару, теперь можно и дальше трогаться. Голубев, чувствуя себя довольно пьяным, но стараясь держаться ровно, медленно поднялся и полез в карман за бумажником. - Сегодня вы наш гость,- капитан достал из нагрудного кармана свернутую вдвое небольшую пачечку двадцатипятирублевых купюр. - Нет,- журналист распахнул свой бумажник,- я к такому не привык,- тогда поделим все пополам. Он протянул шашлычнику деньги, но тот, словно не видя его руки, взял причитающуюся сумму из рук Леонида и, чуть улыбнувшись, попрощался: - Приезжайте еще. Майор надел фуражку, проверил, приставив вытянутую ладонь ко лбу, расположение кокарды и не спеша пошел к машине. Когда она тронулась, он наклонился к Голубеву и, хлопнув его дружески по плечу, сказал: - Славно посидели. Граница, как-то, не располагает к пустой болтовне, а ты, как раз, не из тарахтелок. - Да,- капитан повернулся к ним,- мы тут в прошлом году везли к себе одного столичного франта, так он нас уболтал до дошноты. Все столичные сплетни рассказал, обо всех приемах и халявной жрачке поведал. Мы думали, что ты тоже из этих, допущенных к телу, а ты ничего, нормальный мужик. Голубев тоже хотел сказать им что-то доброе, но вдруг почувствовал себя таким усталым, что, откинув голову на скачущее под ним сидение, мгновенно заснул. Офицеры расхохотались, но это был добрый смех сильных людей. - Если командир решится, то надо будет его поберечь,- сказал майор, поправив голову спящего. Сержант, ничего не понявший в этой фразе, решил, что Воронов пьян, но капитан, совершенно трезвым взглядом посмотрел на товарища и утвердительно кивнул головой... Голубев пришел в себя от холода. Не открывая глаз, он протянул руки и, наткнувшись на жесткое, шерстяное одеяло, потянул его к подбородку, но тут же открыл глаза и сел. Рассвет лил прозрачную синеву сквозь широко распахнутое низкое окно. Под ним был кожаный диван, аккуратно застеленный простынью, в изголовье лежала большая подушка, а в ногах - одеяло, почти вылезшее из пододеяльника. Журналиста окатил стыд - он помнил, что после обильного и богато политого водкой обеда сел в машину, а тут незнакомая комната, постель... - Господи,- чуть не вскрикнул он и, вскочив, осмотрелся. Рядом с диваном стоял стул, на котором была аккуратно разложена и развешена его одежда. Тут же стояла его сумка. Он быстро оделся и только тогда взглянул на часы. Они показывали три часа утра. Голубев, проклиная себя, подошел к окну, из которого тянуло ледяным холодом. На подоконнике стояла бутылка минеральной воды с прислоненной к ней запиской: "Не волнуйся, все нормально. В этой жаре многие с непривычки после первой рюмки умирают, а ты просто заснул от усталости. Я сам тебя раздел и уложил баиньки. В шесть зайду, можешь к этому времени побриться. Еда стоит в холодильнике. В шесть тридцать тебя примет командир отряда. Леонид". В холодильнике бежали помидоры, большой кусок вареного мяса и банка кислого молока. Голубев выложил все на стол и, не зажигая света, принялся с аппетитом есть. Он запивал мясо холодным кислым молоком и мучительно вспоминал говорил ли он вчера о том, что любит после серьезных випивок похмеляться ледяным кефиром. "Говорил или не говорил,- в конце концов прервал он свои размышления,- а ребята без лишнего шума сделали все, как надо. Если что-то было не так, то извинусь - они меня поймут." После еды он, пристроившись у окна, побрился и, развернув блокнот, принялся записывать свои первые впечатления о границе. Воздух с каждой минутой все теплел. Поднимающееся солнце осветило небольшую площадь и угол кирпичного здания, которые он долго рассматривал, пытаясь представить себе, что там обычно происходит. Здание могло быть казармой, а площадь обычным армейским плацем. Без пяти минут шесть он увидел Леонида, стремительно идущего через площадь. Офицер был одет в выгляженную до хрустального звона форменную рубашку, с короткими рукавами, брюки и высокие ботинки. На его поясе висила кобура с пистолетом. Он поднял голову и, увидя Голубева, широко улыбнулся, приветственно взмахнув рукой. - Я так и знал, что ты проснешься раньше и будешь работать,- сказал на пороге капитан, крепко пожимая ему руку,- даже с Борисом поспорил на бутылку водки, что утром у тебя уже будет готов какой-нибудь репортаж. Голубев смутился: - Скажи, я вчера?.. - Да, брось, Володя,- Леонид приобнял его за плечи,- ты просто спал, но ногами шевелил. Я тебя спокойно довел до нашей микрогостиницы и уложил на диван. Борис доложил полковнику, что ты просто устал. Так что и тут все нормально. Он хочет с тобой поговорить, а потом мы поедем вдоль нашего периметра, я покажу тебе КСП, наши секреты и посты, поговоришь с ребятами, выяснишь все, что тебя интересует. Идет? Голубев внимательно смотрел в глаза капитана, пытаясь увидеть в них какое-нибудь лукавство или насмешку, но Леонид был так же приветлив, как и вчера. Владимир взял диктофон, сунул в нагрудный карман свой крохотный блокнотик и авторучку и повернулся к капитану: - Я готов. Тот посмотрел на часы: - Еще пятнадцать минут, но,- он хмыкнул,- полковник с шести часов на месте и к гостю отнесется с пониманием. Они прошли шагов десять и, обогнув кирпичное здание, которое Голубев рассматривал утром, вошли в него с торца. - Тут у нас штаб,- пояснил капитан, подведя его к деревянной двери, обшитой черным дермантином. Голубев оглянулся на стоящее в глубине коридора знамя и сержанта, поднявшегося при виде их, но остановленного взмахом капитанской руки и не произнесшего ни слова. Справа от солдата стоял стол с несколькими телефонными аппаратами, а перед глазами висела громадная доска с множеством сигнальных огоньков. Журналист попытался представить, что тут происходит, когда звучит сигнал тревоги. Он увидел раструб ревуна, укрепленный под самым потолком. Капитан громко постучал по ручке двери и, стерев с лица улыбку, шагнул за порог. Голубев вошел в комнату вслед за ним. В ее глубине за широким столом сидел сухощавый полковник. Он поднял глаза и, выслушав доклад капитана, вышел им навстречу. - Полковник Селезнев,- представился он, протянув руку. - Корреспондент ТАСС Голубев,- журналист, глядя прямо в глаза офицера, ответил на крепкое рукопожатие. Командир улыбнулся капитану и, встряхнув его руку, кивнул головой: - Прошу. Капитан сел у окна. Голубев направился к стулу, стоящему около стола. - Раз у нас обоих такие птичьи фамилии,- узкие губы полковника чуть разошлись в усмешку, то мы, я думаю, поймем друг друга. Что вы хотели бы увидеть у нас? Голубев, верный своей профессиональной привычке, поставил на стол диктофон и, спросив разрешение, включил его. - Сначала, если можно, расскажите немного о себе. Селезнев ответил коротко, не выходя за рамки обычных анкетных данных. - Прелестно, скажите, а что вы помните из самого-самого первого дня своей службы? Это было лет тридцать назад? Полковник на секунду задумался, потом широко улыбнулся: - Этого вопроса я не ожидал. Ну, что ж, как говорил Суворов - " удивил - победил ". Они, похоже, даже не заметив этого, проговорили два часа. Капитан, старавшийся стать незаметным, удивился тому, как интересно и образно рассказывал о различных случаях из своей жизни его командир, которого он знал жестким и суховатым, как в обращении с подчиненными, так и в жизни, офицером. Наконец командир поднял глаза и, как показалось капитану, удивился тому, что увидел на циферблате настенных часов. - Прошу меня простить,- подняв ладонь, он остановил новый вопрос Голубева,- у меня неотложные дела. Капитан в полном вашем распоряжении, а вечером, прошу ко мне домой на чашку чая. У нас тут редки московские гости, всем нам будет интересно послушать о столичных делах. Он легко поднялся со стула и, выйдя из-за стола, добавил: - Если вы не против? - Я с радостью отвечу на все интересующие вас вопросы. Неделю Голубев мотался с капитаном по границе. Он говорил с солдатами, ходил с ними в наряды, лежал в секретах, бегал полосу препятствий, ел в солдатской столовой, а вечерами пил водку в кампании офицеров, которые в это вечер не были заняты на дежурстве. Они нравились ему, он им. И только в разговорах с полковником он все время чувствовал какую-то недосказанность. Ему все время казалось, что офицер хочет поговорить с ним о чем-то таком, чего не скажешь ни за дружеским столом, ни в обычном разговоре. Из всего, что за это время журналист увидел в отряде его удивило только две странности. Первая - все офицерские семьи уже несколько месяцев жили в расположении, хотя до этого все они имели квартиры в небольшом городке, на окраине которого стоял штаб отряда. И вторая - детей пограничников всегда возили в школу и из школы на отрядном автобусе два вооруженных солдата и замполит. Леонид, у которого Голубев пытался получить разъяснения по этому поводу, пожал плечами и, отведя глаза, сказал: - Граница. Спросить об этом полковника Владимир, почему-то, не решился. За два дня до окончания командировки его неожиданно пригласил командир отряда. - С вами хочет поговорить первый секретарь обкома партии. Голубев недоуменно посмотрел на полковника. Все это время он жил в расположении штаба и ни с кем из местных жителей не встречался, поэтому и знать о нем, как ему казалось, не мог никто, кроме пограничников. Глаза полковника потеплели. Он усмехнулся: - Я тоже в недоумении, но раз Бердыев хочет с вами поговорить, то отказываться не следует. Поезжайте, когда закончите разговор, то прямо из приемной позвоните дежурному, он пошлет за вами нашу машину - я распоряжусь. Журналист хотел поблагодарить, сказав, что может приехать и на обкомовской машине, но полковник прищурил глаза и кивнул, прощаясь. Голубев молча вышел. Обком располагался в стандартном трехэтажном здании из стекла и бетона. Такие же постройки Голубев видел в Средней Азии и Сибири, Центральной России и Молдавии. - Только тут оно желтее, чем в других местах,- проговорил он, прощаясь с Леонидом, привезшим его сюда. - Жара,- голос капитана прозвучал громче, чем обычно,- вот штукатурка и пожелтела. Ну, будь... Голубев взбежал по ступеням, открыл тяжелую дверь и удивился - сразу за порогом в прохладном вестибюле за отгороженным квадратом из полированного дерева сидел милиционер. На черном, как сажа, лице сверкали белки глаз. Постовой лениво поднялся и, взглянув на распахнутую на груди рубашку и потертые джинсы журналиста, негромко процедил: - Ты куда? - Меня пригласил товарищ Бердыев,- Голубев потянул из кармана красное удостоверение и увидел, что милиционер стал втягивать огромный живот, выпиравший из застиранной форменной рубашки. - Вы из Москвы? - Теперь на черном лице светилось подобострастие,- проходите, извините, что сразу не узнал - служба у меня такая. - Ничего страшного,- Голубев удивился метамарфозе, происшедшей с милиционером и стал подниматься по лестнице. Шага через четыре он услышал, что милиционер кому-то докладывает о приходе московского журналиста. Приемная первого секретаря напоминала выставку текинских ковров, но в ней было прохладно, а воздухе чувствовался аромат чего-то удивительно тонкого. Когда тонкая, похожая на подростка секретарша выпорхнула из-за стола, он понял, что так пахнут какие-то легкие духи. Девушка подошла к нему и протянула крошечный квадратик белого картона: - Я правильно написала? Он опустил глаза и увидел свои фамилию, имя и отчество, напечатанные крупными буквами. - Да,- он улыбнулся ей и она, пройдя вперед, взмахнула тонкой рукой, приглашая его следовать за ней. В огромной комнате, со стенами, обшитими деревом и покрытыми коврами, под громадным портретом Первого секретаря ЦК компартии Туркмении сидел грузный мужчина в сером пиджаке. Он поднял голову и его лицо, лоснящееся то ли от пота, то ли от жира, расплылось в приветливой улыбке. Он резво выскочил из-за стола и кинулся навстречу гостю. Голубев заметил, что хозяин кабинета успел выхватить из рук секретарши картонку и, на ходу глянув в нее, он чуть ли не закричал: - Владимир Юрьевич, как можно, уже вторую неделю вы живете в нашем городе, а еще ни разу у меня не были!? Может быть, мы чем-нибудь вас обидели? - Да что вы, товарищ Бердыев, - журналист смутился, хотя в глубине души вдруг почувствовал какое-то удовлетворение от того, что его так радушно встречает первый секретарь обкома,- я, собственно, приехал писать о пограничниках, вот и пропадаю на заставах, а до города, как-то, не добрался. - Все мы тут пограничники. Это Селезнев считает, что только он и его солдаты охраняют границу, а мы тут с самого рождения защищаем рубежи нашей необъятной родины. Селезнев, Селезнев... Я на своем веку троих таких командиров здесь видел. Все они приехали из России и туда же уехали, а мы, как жили в наших песках, так и живем. Что-то в голосе секретаря обкома было такое, что заставило Голубева насторожиться. Может быть, некоторое принебрежение к офицерам, звучавшее в его словах. Или то, как он произнес слово "Россия", но журналист широко улыбнулся и спросил: - Может быть, сразу и расскажете о связях вашего района с Центром. Я знаю, у вас тут есть что продать в Россию - каракуль, газ, нефть, прекрасные дыни и арбузы, а помидоры,- он от удовольствия прищелкнул языком,- таких вкусных, громадных и мясистых помидор я не встречал ни в Америке, ни в Африке. Секретарь улыбнулся и, заглянув в бумажку, проговорил: - Владимир Юрьевич, вы забыли один из самых ценных товаров, который производится в наших краях - ковры. Эти ковры,- он взмахнул рукой, показывая на стены,- стоят на мировом рынке груду золота. А ткут их простые туркменские женщины, сидя на корточках под навесом. Ни машин, ни механизмом - только шерсть, из которой они делают нити и камешки, которые используются, как грузики, чтобы натягивать нить. Это чудо, если хотите, я вам покажу. - С удовольствием посмотрю Секретарша переступила с ноги на ногу. На ее спину из окна падало солнце и он увидел, на просвет, что ее ноги, почти по щиколотки, затянуты во что-то плотное. Ему всегда казалось, что туркменки чувствуют себя свободнее узбечек, а тут он увидел то, чего не видел в Ашхабаде - шаровары, в которых обязаны ходить мусульманские женщины, на молодой девушке. Она работала в обкоме, значит, по меньше мере, должна была бать комсомолкой. Хотя, он тут же поправил себя - что он мог увидеть в столице, если был в редакции, на привилегированном курорте и в театре. Это даже нельзя было назвать городом. - Владимир Юрьевич,- всплеснул огромными ручищами секретарь,- что-то я совсем растерялся. Гостя у порога держу. Пойдем, чуть-чуть посидим, немножко покушаем, чаю попьем, потом говорить будем. Секретарша уже стояла у ближайшей стены, распахнув дверь, замаскированную под панель, приглашающе улыбнулась. - Да я, собственно, только что ел... Тяжелая рука осторожно направила его через порог. В центре небольшой, похожей на узкий пенал, комнаты стоял стол, заваленный едой и заставленный бутылками. Холодные куры и ломти вареного мяса; круги колбасы и банки с красной икрой и крабами; нарезанные красные, белые и зеленые дольки дынь и алые, тяжелые ломти арбузов; виноград и персики; белый хлеб, лепешки и какая-то сдоба... Стол походил на выставку и склад продуктов одновременно. Сидеть за ним мог только герой, подобный Гаргантюа. Под стать еде были и спиртные напитки. Тут соседствовали польская и советская водка, американский и шотландскый виски, французский коньяк и кубинский ром. На самом углу стола стояла батарея вин. - Как говорил в том кино Шурик,- хозяин кабинета повел над столом ладонью - " что тут пить?" - Эт, точно. - А это уже говорил другой герой и в другом фильме,- довольно расхохотался секретарь. - Давайте, чуть-чуть закусим, пока принесут плов и шашлык. Голубев сел и решил, что в этот раз постарается сделать все, чтобы не напиваться. "Буду осторожно сливать под стол,- подумал он,- на ковре все равно ничего видно не будет." Не успел секретарь наполнить рюмки, как он задал ему только что прозвучавший вопрос о связях между Россией и его областью. - Я вам дам одну книжку,- отмахнулся секретарь,- там у меня все написано. Факты проверенные - сам собирал и книжку сам писал. - Это интересно,- Голубев поднял брови. - За встречу! Это был удивительный разговор.Он скакал с перестройки на историю партии, с философии на математику, как оказалось, секретарь когда-то заканчивал Ашхабадский мехмат и какое-то время работал учителем. Они говорили о моде и последних работах Ленина. Голубева забавляло, что его собеседник совершенно не отвечал на вопросы и не говорил ни о работе своего обкома, ни о своей области. Перемены горячих блюд ознаменовывались появлением мужчин. Неслышно, откуда-то из-за спины его собеседника появлялся человек с подносом, полным золотистого плова или десятком палочек шашлыка. Еду, как заметил журналист, носили трое мужчин. Он несколько раз порывался спросить чем вызваны смены официантов, хотя по всему было видно, что это были работники обкома. Поначалу он записывал разговор, надеясь утром выжать из него хоть какую-нибудь информацию для будущего матариала, но, исписав две кассеты, положил диктофон в сумку. За окном потемнело и, Голубев, недоумевая, посмотрел на часы. Оказалось, что их еда-беседа продолжается уже четвертый час. Он чуть не вскочил: - Простите, уже девятый час, похоже, я нарушил все ваши планы - рабочий день уже закончился? - О чем вы говорите?!- Вскричал секретарь,- у нас день не нормирован. Иногда мне приходится сутками не выходить из кабинета или не вылезать из машины. - Но вам нужно отдохнуть. - А вот это вы правильно заметили,- хозяин кабинета щелкнул пальцами и поднялся,- сейчас и поедем отдыхать. Они вышли из комнаты, прошли через кабинет. Голубев отметил, что секретарши в приемной нет, но за ее столом сидит один из тех, кто приносил еду. Увидя их, он вскочил и, склонив голову, сказал: - Все готово, машина ждет вас внизу. На площади перед обкомом не было ни одной машины. Из пустыни тянуло жаром уходящего дня. Голубеву вдруг показалось, что все люди исчезли и он остался один в целом свете. Ему стало тоскливо и страшно. Журналист поднял голову к небу. В его пыльной голубоватой глубине краснели две полосы - то ли росчерки облаков, то ли инверсионные следы самолета. Он вспомнил, что его старая бабашка, увидя такой закат, говорила : " завтра будет сильный ветер ". И сейчас он сказал тоже самое. - Ветер? - Удивился секретарь, и Голубев понял, что он не один,- в это время у нас дует только один ветер и тот - на рассвете. Едем. Они сели в машину и медленно поехали куда-то в сторону гор. В машине был холодильник, набитый бутылками чешского пива. Они пили холодной, горьковатый напиток и чему-то смеялись, но Голубев чувствовал, что непонятная тоска медленно сжимает его сердце. Что было дальше, он помнил отрывками. Было много людей. Все пили и ели. Играла какая-то незнакомая музыка. Потом появились танцовщицы в полупрозрачных туниках и шароварах. - Ну,- спросил кто-то,- какую хочешь, или возьмешь двоих, троих? - А, может, он любит мальчиков? - прозвучал чуть ли ни в ушах