какой-то сладковатый голос. - Нет,- возразил первый,- он говорил, что ему больше нравятся пухленькие блондинки с круглыми коленками. - Хорошо,- приказал неожиданно появившийся рядом секретарь обкома, обнимая его за плечи, и Голубев почувствовал его тяжелое дыхание на своей щеке,- пусть с ним идут Леночка и Катя... Потом был какой-то провал, но он помнил, что из зала не выходил и ни с кем не уединялся. Только один раз чей-то женский голос прошептал ему на ухо: - Пожалуйста, думайте о том, что говорите, тут даже бред может стоить головы. - Кто вы? - спросил он, с трудом различая рядом с собой полноватое, немолодое женское лицо. - Я редактор областной газеты,- сказала женщина и тут же исчезла. Потом вдруг все закричали что-то приветственное. Голубев на какое-то мгновение отрезвел и увидел, что в дверях стоят три пограничника. Он пригляделся и узнал командира, майора Воронова и Леонида. Полковник рассмеялся и, подойдя к столу, взял в руки ближайшую бутылку и до краев наполнил пустой стакан. То же сделали его офицеры. Они одновременно поднесли стаканы к губам и выпили. Голубев вдруг почувствовал, что к его плечу прижалось что-то мягкое, он оглянулся и увидел рядом с собой незнакомую женщину. Она приподняла его и, прижавшись, куда-то повела. Пахнуло прохладой и послышался звякающий стальными нотками голос Леонида: - Не сажай его, положи на заднее сидение и разверни машину. Я схожу за нашими и мы сразу поедем. Никого к машине не подпускай! - Сумка, мой диктофон? - Голубев попытался подняться, но чьи-то сильные руки уложили его на бок. Засыпая он почувствовал, что держит в руках свою сумку. Он проснулся утром на знакомом диване. На подоконнике стояла бутылка воды, а в холодильнике - банка кислого молока. Утром пришел Леонид. - Я не понял,- спросил его Голубев,- что там вчера было? - Не знаю,- ответил капитан,- командир вызвал нас троих по тревоге и мы поехали на двух машинах на обкомовскую дачу за тобой. Пока мы отвлекали их и пили со всеми на брудершафт, редактрисса незаметно вывела тебя из дома. Потом мы уехали. Это все, что я знаю. Голубев прошелся по комнате и, вздохнув полной грудью прохладный утренний воздух, задумчиво произнес: - Там было что-то такое, знаешь, нехорошее, настораживающее, а вот что, что? Я тут с самого утра мучаюсь, вспоминаю и не могу вспомнить. - Он постучал себя по голосе,- такое ощущение, что она стала деревянной. - Ты, наверное, много выпил. - Да нет, я там часть успевал на ковер выплеснуть, пару раз менял свой полный бокал, на чей-то пустой. - А плов ты ел? - Естественно. - Они тут иногда в плов опий добавляют, говорят, что так вкуснее... - В обкоме партии?! Капитан вздохнул и промолчал. Голубев вдруг остановился и резко повернулся к собеседнику: - Я вспомнил. Кто-то за моей спиной спросил секретаря обкома по-русски: " Ты выяснил для чего он приехал? " " Он говорит, что писать о пограничниках ". "Из Москвы?" "Из Москвы он приехал в Ашхабад, а сюда он сам напросился." " Что-то ты стал удивительно наивным ". - Журналист посмотрел на пограничника. - Согласись, какой-то странный разговор? Я много езжу по Союзу и никогда не слышал, чтобы кто-то подвергал сомнению цель моей командировки. Леонид вздохнул: - Как только страна стала трещать по швам, тут многое стало странным. Расскажи командиру, может быть, он просветит тебя. Когда они вошли к полковнику, тот слушал последние извести. Голубев удивился тому, что узнал голос одного из журналистов радио "Свобода". Офицер повернулся к вошедшим, поздоровался и кивнул капитану: - Вы свободны. Потом он пригласил Голубева к столу и, сев рядом с ним, заглянул в его глаза: - Вы вели вчера записи? - Да - Они целы? - Да, я их прослушал два раза - так обычный треп без повода. Секретарь, как я понял еще вчера, может говорить часами, не передавая никой информации. - И, тем не менее, вы чем-то сильно озадачили его вчера. Мы приехали за вами в таком срочном порядке только из-за того, что мне сообщили, что вы можете исчезнуть, потеряться. - Потеряться? Чушь какая-то,- Голубев дернул плечами и огляделся. Часы показывали начало седьмого. На календаре стояли день и год. В кармане его рубашки лежали удостоверение и мандат из ЦК КПСС,- почему? - Это обычная человеческая логика - все, что видишь в первый раз или не понимаешь - вызывает страх и желание прихлопнуть, сбросить, пристрелить. Вспомните, как вы относитесь к пауку, незнакомому жуку, змее. - Ничего себе сравнения. Я, коммунист, журналист, приехал в обком партии и стал походить на страшного гада? Полковник положил руку на колено Голубева: - Вы восприняли мои слова несколько утрированно. Я говорил лишь о простейшей человеческой реакции, но относительно вчерашнего случая. Голубев смотрел на командира отряда и думал о том, что впервые встречается с таким проявлением того, что называется сдвигом на профессиональной почве. Журналист был совсем не молод и за свои сорок пять лет повидал достаточно много людей, чтобы делать такой вывод. Он заметил, что многолетняя работа, к примеру, врачом, заставляет профессионала в первую очередь видеть болезнь и ее последствия в человеке, а уже потом все то, что принято считать интеллектом. Он встречал милиционеров, которые чуть ли ни в каждом повстречавшемся им человеке видели потенциального преступника, но вот, чтобы пограничник?.. Селезнев улыбнулся: - Вы зря думаете, что у меня шпиономания или скрытая шизофрения. Тут во все времена процветали кумовство и взяточничество. Насколько я могу судить, при Брежневе все это достигло предела беспринципности. В местной чиновничьей среде сложилась четкая шкала ценностей и стереотипов, отличных от нормы. Все началось с того, что к власти допускались представители только тех родов, которые верой и правдой служили Советам. Потом эта система получила продолжение, став наследственной в размерах областей, городов и районов. Далее ее разнообразили тем, что оценили сколько человек, претендующий на определенную должность, должен заплатить тому, от чьего решения зависит дать ему это место или нет. В последние годы правления Леонида Ильича сложилась еще одна пирамида выкачивания денег. Ко всему, что я сказал добавилось то, что теперь любой человек, сидящий на какой-то должности, будь то учитель или секретарь ЦК республики, должен был ежемесячно передавать вышестоящим лицам определенную мзду. По худому лицу офицера прокатилась судорога усмешки: - Вы что не слышали об этом? - Напротив. Эта штука работает и В Москве. Но, насколько я могу судить, укрепилась только на высшем чиновнивьем уровне и в системе высшей школы. - Я очень надеялся, что мы поймем друг друга. - Полковник закурил и переключил вентилятор на вытяжку,- теперь вижу, что не ошибся в вас. Ладно бы, если бы мы с вами сидели в центре страны и говорили о коррумпированности чиновников, но мы находимся в нескольких километрах от границы. А рубеж всегда был привлекателен для всякого рода мелких и крупных жуликов. Но, пока страна была крепка, пересекать его, в основном пытались, используя бумаги из московских министерств или связи на таможне, а сейчас, когда все зашаталось, бандиты потеряли всякую совесть. Несколько месяцев назад, я получил от своей агентуры сведения о том, что с той стороны готовится переход целого каравана с опием в оплату за переброшенное душманам с этой стороны воинское снаряжение. Груз и нарушителей мы перехватили, а среди них оказался брат Бердыева. - Секретаря обкома? - Удивился Голубев. - Да. - Интересно,- журналист вскочил и заходил по комнату,- я могу об этом написать, конечно, для центральной прессы? - Можете, - усмехнулся полковник,- если напечатают. Я распоряжусь, чтобы Воронов дал вам некоторые данные и фотографии. Если надо, то можете сослаться на меня, но сейчас не это главное. - Я слушаю вас,- Голубев вернулся к столу и пожалел, что с ним не было диктофона. Он вопросительно взглянул на полковника и потянул к себе пачку белой бумаги, лежавшей на его столе. Тот согласно кивнул. - Не успели мы привезти нарушителей сюда, как мне позвонил сам Бердыев. Он спросил о караване и сказал, что немедленно приедет. Минут через тридцать он был уже здесь. Минут десять распространялся о том, что мы должны контактировать с ним по всем вопросам, потому что, как коммунисты находимся в прямом подчинении обкома, а потом прямо, без всяких обиняков, приказал мне освободить захваченных людей. "Пусть груз останется у вас,- принебрежительно махнул он рукой, как будто речь шла о нескольких бутылках водки, а не о таваре на миллионы долларов,- можете даже положить его себе в карман, но брата с его людьми немедленно освободите." - Вы представляете - каков подлец, мне начальнику погранотряда такое заявить прямо в лицо! Подлец! - Повторил поковник и ноздри его раздулись. Голубев понял, что гнев до сих пор душит офицера. Командир вдавил окурок сигареты в пепельницу и закурил новую. - Я сказал, что сейчас же прикажу арестовать его и этапирую вместе с контрабандистами в штаб округа. Он рассмеялся в ответ. Надо признаться, что этот человек начисто лишен чувства страха. Я видел его в различных ситуациях и знаю, что он храбр и отчаянности ему не занимать. "У вас нет оснований для моего задержания, полковник,- от ярости он перешел на шепот,- а вот я могу тут же потребовать от вашего руководства убрать вас из области. Хотел бы посмотреть на вас, когда за дискредитацию партийного руководства вас выбросят из армии и лишат вашей грошевой пенсии". - Честное слово, когда он сказал это, я чуть не ударил его по лицу. Он почувствовал это и шагнул мне навстречу: "Хотите померяться со мной силой,- Бердыев чуть не расхохотался мне в лицо,- или позовете на помошь своих солдат? - Я отошел к столу. Конечно, я не испугался его, но, согласитесь, это было бы смешно - командиру отряда устраивать драку в своем кабинете? " Подумайте о своих семьях ",- он шагнул к порогу и так посмотрел на меня, что я понял - это не пустая угроза и тут же вызвал наряд. Два вооруженных автоматчика выросли в дверях моего кабинета. Он взревел, но не решился вступать в потасовку с моими солдатами. Я тот час приказал майору Воронову взять автобус, несколько воруженных солдат и привезти все семьи офицеров в наш городок. Полковник прошелся по кабинету, постоял у окна и вернулся к столу. - Мы молчали. Я курил, а он сидел и о чем-то думал. Через тридцать минут Борис вернулся и доложил, что все в порядке, но в его глазах было что-то такое, что я, оставив солдат в кабинете, вышел за ним. Около офицерского дома,- доложил мне Воронов,- было человек десять молодых туркмен при нескольких машинах и ему, чтобы пройти в подъезд, пришлось применять силу. Более того, когда они увидели, что он выводит женщин и детей с чемоданами и пожитками, то взялись за камни. Воронов приказал солдатам приготовиться к бою. Только дула взведенных автоматов несколько охладили пыл родственников или подчиненных Бердыева. После этого все мы живем, почти на осадном положении в городке, а детей возим в школу и из школы под серьезной охраной. - А как ваш штаб, ЦК,- Голубеву показалось все это не только странным, но и похожим на сказку ,- как они отреагировали на все это? И что случилось с задержанными? Полковник отвернулся и отошел к окну. Какое-то время он стоял, ссутулясь, и смотрел на пустынный плац и угол казармы. - Первым через пару недель вернулся брат Бердыева, потом, через месяц, другой - все остальные. В тюрьму попал только старик - караванщик, на которого списали все. Как оказалось, остальные попали в руки пограничников случайно, а мы, не разобравшись, кинули всех в одну камеру... - А ЦК? - Ничего. Мы даже с ним сидим на заседаниях обкома. Я всегда готов к бою, а он делает вид, что ничего не было. Конечно, я доложил все своему начальству, они - выше... - И? Командир пожал плечами и усмехнулся. - Помните, Верещагина из " Белого солнца пустыни"? - Значит вам " за державу обидно ",- спросил Голубев, а держава вас не замечает: ни с должности ни снимает, ни помощи не оказывает? Так? - Да. Вот поэтому я и хотел, чтобы вы, там в Москве, все это, ну,- полковник смутился и опусти глаза,- кроме слов о моем начальстве и ЦК, обнародовали. Может быть, это заставит кое-кого там, наверху, зашевелиться. - Значит вы хотите сказать, что вчера, во время разговора со мной, они решили, что я приехал из Москвы специально по этому поводу и опасен для них? - А вы чтобы подумали? Если бы вы сначала приехали в обком, устроились бы на их даче, пили бы с ними водку и пилили бы их девочек, а потом приехали ко мне - все было бы по-другому, а так - извольте бриться. Вчера, во время пьянки, вы что-то неосторожно сказали, не то отмахнулись от чего-то, что вызвало жесткую реакцию Бердыева и его окружения. - Вроде, ничего такого не было. Может быть, то, что кто-то там заговорил о девочках, а я, похоже, во внутреннии покои не пошел? - Голубев нахмурился, вспоминая вчерашнее, - но, честное слово, я не мог им сказать чего-нибудь плохого. По крайней мере, раньше я за собой такого не замечал. Полковник усмехнулся. - У них другое представление о людях, чести, ценностях этого мира. Воронов сейчас подготовит для вас все документы и вы не позднее часа дня поедете в Ашхабад. Леонид и Борис будут вас сопровождать. Вы живете в гостинице ЦК? - Да. - Владимир вскочил, всплеснул руками,- не может же все быть так плохо? Это какой-то театр абсурда. - Может быть,- ответил офицер,- только вы мне нужны живым и в Москве. И еще, в Ашхабаде обязательно свяжитесь с министром внутренних дел республики, генералом Вадимовым. Он ведет свой бой и, если захочет, то расскажет вам больше интересного, чем я. Полковник пожал Голубеву руку и улыбнулся: - Удачи!.. * * * Солнце еще не набрало силу и откуда-то из пустыни еще тянуло ночной прохладой. Длинные тени от строений военного городка походили, как казалось, Голубеву на насторожившихся часовых. Он слышал негромкое пение утренних птиц и стрекотание кузнечиков и ему было хорошо и спокойно. Они снова сидели в том же самом " УАЗике ", только в этот раз во всех трех зажимах у дверей торчали пристегнутые к автоматам рожки с патронами. Кроме того, у Воронова на ремне, в открытой кобуре, висел пистолет, а Леонид забросил назад рюкзак: - Шашлык у Клыча на сегодня отменяется,- Голубев не понял чего в голосе капитана было больше смеха или тревоги. - А водку? - Пошутил Голубев, все еще не верящий в угрозу, о которой говорил командир отряда. - Мы немного попьем, когда доберемся до твоего номера в Ашхабаде. Там у вас неплохой ресторанчик,- теперь уже улыбнулся Леонид,- вот ты и устроишь нам прием по поводу своего возвращения в родные пенаты и, может быть, доведешь меня до машины. - Тогда мне надо это делать два раза. - А я за один - так наберусь, что тебе будет в два раза труднее меня тащить. - Поехали,- майор Воронов захлопнул со своей стороны дверцу, и сержант дал газ. Журналисту показалось, что почти мгновенно они въехали в раскаленную печь. Едва стены домов и кирпичные заборы городка отпрыгнули назад, как в машине стало трудно дышать. Он почувствовал, что горячий пот побежал по спине, повернулся к Борису, но тот сидел, сосредоточенно глядя перед собой. Автомобиль взлетел на какой-то колдобине, и Голубев увидел спины водителя и Леонида. Гимнастерку сержанта можно было выжимать, а рубашка капитана поражала свежестью и на ней не было видно ни одного мокрого пятнышка. - Как тебе удается не потеть? - Журналист склонился к плечу офицера. Он задал этот вопрос не от того, что интересовался работой желез Леонида, ему хотелось развеять напряжение, повисшее в салоне, как только "УАЗик" оказался за воротами городка. - Я не пью ничего, кроме водки,- серьезно ответил капитан, не поворачивая головы и не сводя глаз с летящей им под колеса дороги. Воронов был серьезен и непрерывно вертел головой, осматривал пространство с обеих сторон машины. Голубеву все это было непривычно и казалось наигранным мальчишеством, как и то, как они выхватили его с обкомовской пьянки. Он даже подумал о том, что, в одном из очерков о границе надо будет мягко и завуалированно сказать о тяготах пограничной службы, не дающих офицерам даже в семейном кругу забывать о своей невидимой войне. Во все происшедшей истории его озадачило слова незнакомой редакторши и то, что секретарь обкома за эти двое суток так и не позвонил ему. - Газу! - Неожиданно выкрикнул майор. Голубев дернулся и инстинктивно схватился за металлическую дугу сидения водителя. Мотор взревел, сержант припал к рулевому колесу, и журналист увидел, что слева, из-за какого-то разрушенного строения к ним несется огромный, черный "ЗИМ" - Влево,- закричал Леонид,- попробуй обойти!.. Тяжелый удар отшвырнул "УАЗик" и он завертелся на всех четырех колесах, как юла, на дороге. Сильная боль рванулась из левой ноги в голову. Голубев вскрикнул и тут же увидел около своего лица автомат Леонида. Машина продолжали реветь мотором и вертеться, а из черного ствола рванулся грохот и пули вспороли брезентовую обшивку. Капитан, держась одной рукой за спинку и, упершись одной ногой в приборную доску, почти лежал на боку и вслепую бил короткими очередями в ту сторону, где должна была находиться машина, ударившая их в борт. Бешенный рывок отбросил журналиста на спинку. "УАЗик", пролетев, уже по прямой, еще несколько десятков метров, стремительно развернулся. - Ложись! - Воронов с силой, пригнул его к переднему сидению. Голубев закричал от боли, рвавшейся из ноги, но прежде чем, опустить голову вниз, увидел, что из огромной черной машины торчат мужские руки с пистолетами в руках. Он успел подумать, что брезентовой покрытие машины пограничников - далеко не лучшая защита от пуль, как услышал над головой грохот Вороновского автомата и увидел, брызнувшие на полик золотистые гильзы. Над головой что-то хлопнуло и в глаза брызнуло солнце. " Тент разлетелся,- понял Голубев,- пулями разорвали". Невиданное возбуждение рванулось из его груди и он даже не понял, что в нем сильнее - боль или радость. - Жив?! - Он услышал голос майора и понял, что автоматы молчат. - Нога,- Голубев поднял голову и, сам не понимая почему, расхохотался. - Володька, ты не сдвинулся? - сверкающие от возбуждения глаза Леонида приблизились к его лицу. - Я такого плачущего хохотуна не видел. Машина дернулась и встала. - Колесо не крутится - белое лицо сержанта походило на восковую маску. Капитан выскочил из "УАЗика" и одним движением запрыгнул на капот. - Вон они, суки, на проселке пылят. Воронов, перевесившись через Голубева, попытался высадить его дверцу. Она была прорвана и вдавлена до самого сидения. - Как ты умудрился ногу туда засунуть? - Майор осторожно тронул его за бедро,- сильно болит? Голубев попытался двинуть зажатой между дверцей и сидением ногой и едва удержался от крика. С той стороны появилось лицо капитана. Он схватился обеими руками за дверцу и попытался вытянуть ее наружу, но она даже не шевельнулась. Воронов лег на сидение и, положив ноги на колени журналиста, уперся в искореженный металл. Машина дернулась и заходила, но нога Голубева по-прежнему оставалась в тисках. Он вдруг почувствовал, что сейчас потеряет сознание. - Где у тебя монтировка,- Леонид выругался,- попробуем хоть колесо освободить. Голубев увидел около лица бутылку водки: - На выпей,- майор участливо смотрел на журналиста,- все меньше будет болеть. Он оторвал крышечку и горячая, противная жидкость потекла в рот. - Гадость,- проговорил Голубев, но почти сразу почувствовал опьянение и боль действительно отошла. Воронов снова лег на спину и ударил обеими ногами в дверцу. Ему показалось, что она немного поддалась. - Еще,- вскрикнул Голубев,- вроде стало полегче. Мощный удар качнул машину и нога освободилась. - Ну,- сильные пальцы майора пробежали по ноги,- крови нет, смещения, вроде- тоже. Попробуй встать. Голубев чуть прижал пятку к полику и вскрикнул от жгучей боли, рванувшей из ноги в голову. Воронов хлопнул его по плечу: - Сиди и не шевелись. Там, похоже, все таки перелом. Он выпрыгнул из машины, и она заплясала под усилиями трех человек. Журналист поднял голову и осмотрелся. Тент был в нескольких местах порван, как будто его разрезали ножом. Лобовое стекло почти полностью высыпалось и только в левом углу, напротив лица водителя еще толчал кусок стекла, пробитый пулей. На полике лежала горсть стрелянных гильз. Он нагнулся и подобрал одну. На ноге, чуть выше стопы появилось какое-то полыхающее пятно и боль медленно поднялась по бедру. Заломило виски. Он сморщился и потянулся к бутылке. - Все,- сержант и офицеры сели на свои места,- едем домой. Водитель с сомнением повернул ключ зажигания, и нажал стартер. Мотор послушно взревел и "УАЗик" понесся назад к военному городку. В Ашхабад Голубев вернулся только через две недели и на военном вертолете. Все это время он лежал в лазарете отряда. Оказалось, что у него треснула кость и пришлось наложить гипс. Когда он появился с палочкой в редакции, редактор рассмеялся: - Бандитская пуля? - Так, случайная авария,- отмахнулся Голубев, но еще пару недель придется походить в гипсе, чтобы кость срослась. * * * Звонок министра застал Голубева врасплох. Почти месяц он не мог попасть к тому на прием, а тут, едва он пришел из госпиталя, где ему сняли гипс, позвонил сам генерал Вадимов. После того, что произошло на границе, журналист с волнением ожидал этой встречи. Но сейчас, после короткого разговора с генералом, его больше всего занимали слова Вадимова: "Приходите со всем... " До назначенной встречи было еще два часа и все это время он проходил по комнате, раздумывая, над тем, что бы это значило? Наконец, он решил, что это может означать, что ему надо прийти со всеми документами. Вещей у него было совсем мало и все помещалось в одном портфеле, поэтому Голубев захватил с собой все. Постовой, остановивший его на пороге министерства, удивленно качнулся в сторону распухшего портфеля, но тут с лестницы сбежал подтянутый майор-пограничник. - Вы Голубев? - Да,- ответил журналист, доставая удостоверение. Офицер, не обращая внимания на документ, приглашающе кивнул головой: - Генерал ждет вас. Милиционер, зло сверкнул в его сторону глазами, но послушно поднес руку к козырьку. Пушистая ковровая дорожка гасила их стремительные шаги. Майор был молод, подтянут и даже кобура с пистолетом, оттягивавшим его пояс, казалась лишь последним штрихом в его ладной фигуре. - Извините,- Побаливавшая нога не давала Голубеву идти в ногу с быстро шагавшим офицером,- а что пограничники стали служить в милиции? Пшеничные усы майора дрогнули в усмешке: - Я только временно прикомандирован к качестве адьютанта к генералу. Так же, как и он, временно сменил должность комдива на кресло министра. Голубев удивился. За почти два десятилетия журналистской работы он ни разу не слышал, чтобы армейского генерала назначили министром внутренних дел. - В тридцатые годы,- он недоуменно пожал плечами,- такое бывало, но в наше время? А что в Союзе уже перевелись профессионалы или милицейская академия закрылась? В глазах майора появилось что-то отрешенное. Журналисту показалось, что его провожатый перебирает в уме возможные варианты ответов. - Генерал прибыл сюда по распоряжению ЦК для наведения порядка в местной милиции, почти насквозь прогнившей и коррумпированной. А я у него вместо офицера по особым поручениям и телохранителя. Пограничник повел глазами по сторонам и только тогда Голубев увидел, что на его поясе, вместо обычной, висит открытая кобура. А в ней не штатный пистолет Макарова, а тяжелый Стечкин. Офицер открыл широкую дверь и пропустил журналиста вперед. В огромной приемной, перед столом с двумя телефонами и радиостанцией сидел капитан милиции. В углу перелистывал журналы прапорщик. На его петлицах тоже зеленели опушки пограничных войск. Майор распахнул правую дверь и снова приглашающе взмахнул рукой: - Прошу, генерал ждет вас. Вадимов оказался высоким, широкоплечим мужчиной. У него было сильное и уверенное рукопожатие, а в серых глазах сверкало что-то настороженное. - Еще хромаете? - Усадив Голубева у окна, спросил министр,- я получил шифрограмму от Селезнева, так что в курсе ваших дел. Голубев чуть развел руками и улыбнулся: - В нашей работе всякое может случиться... Министр сжал скулы и его глаза заледенели: - В нормальном, правовом государстве, в которое мы сейчас пытаемся превратить Союз, подобных "случайностей" быть не может. Там вор и бандит сидят в тюрьме или, по крайней мере, с ними ведется борьба на уровне всего государственного аппарата. - Генерал замолчал и, почему-то, взглянул на часы. - А у нас,- Голубев вдруг подумал, что тот сейчас откажется от беседы, сославшись на занятость или неожиданно возникшие проблемы,- разве вы не ведете эту борьбу? - Мы ведем, но нам так мешают, что я порою чувствую себя, как в осажденной крепости. - Вы, советский генерал, министр внутренних дел целой республики? - Начиная перестройку, наша партия была намерена освободиться от баласта, случайного элемента, попавшего в ее ряды и дать нашему народу возможность жить по-человечески. - И что же? - Все оказалось значительно сложнее - язва разложения поразила даже высшие структуры партийного и государственного аппарата некоторых республик. У нас любят шуметь, кивая на узбекское дело, а я сегодня с уверенностью могу сказать, что наша Туркмения немногим отличается от Узбекистана. Может быть, масштабы не те, да направленность другая - воздух вместо газа и нефти по трубопроводам не прокачаешь, но и тут "воняет" так, что ни один Геркулес не расчистить эти Авгиевы конюшни. - Для этого сюда и прислали армейского генерала? - Голубев не спускал глаз с лица министра,- положение такое сложное, что нужен человек со стороны, не из системы внутренних дел? Генерал усмехнулся: - ЦК решил, что я подхожу для этой роли, а я человек военный и иду туда, куда меня посылают. У нас мало времени, вы должны через тридцать минут быть в самолете. Вещи и документы с вами? - Он кивнул на портфель, который Голубев оставил у двери. - Да, но мы только начали разговор. - А вы используйте то, что получили на границе,- глаза министра напоминали стальные стержни,- можете от моего имени написать только то, что коррумпированность проникла здесь во все структуры власти - партийный и государственный аппарат, но мы намерены бороться с ней до конца. Я прошел суровую школу, воевал в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане и привык выполнять поставленную задачу. Преступники, как бы высоко они ни сидели, рано или поздно окажутся в тюрьме. Он наклонился и достал из-под стола черный дипломат: - Тут некоторые документы. Я прошу вас доставить этот дипломат в ЦК, Яковлеву. Билет на самолет для вас куплен,- генерал вдруг приложил палец к губам и перевернул лежащий на столе лист бумаги. "Главное - микропленка. Мой адьютант встретит вас в самолете. Делайте все, что он скажет." - Моя машина мигом домчит вас до трапа самолета. Ну,- он протянул Голубеву крохотный ролик, который тот сунул в пистончик,- доброго вам взлета и посадки. Прапорщик, сидевший в приемной, увидя Голубева, поднялся и шагнул к двери. - Распорядитесь о машине сопровождения,- распорядился генерал, пожимая руку журналисту, - и отметьте ему командировочное. Капитан щелкнул каблуками. - В следующий раз я отвечу на все ваши вопросы,- министр улыбнулся и, повернувшись, закрыл за собой дверь кабинета. Министерская "Вольво" неслась, вслед за машиной с милицейской мигалкой, по осевой. Встречные машины шарахались в сторону и или прижимались к обочине. В салоне было прохладно, но у Голубева горело лицо и стучало в груди.Только сейчас, когда все происшедшее с ним вот-вот останется позади, он вдруг подумал о нереальности окружающего мира. Если бы это происходило где-нибудь в Латинской Америке или Африке, в то в такую сказку можно было бы поверить. Но он видел за окном проносящиеся мимо привычные лозунги на русском и туркменском языках: "Партия - честь и совесть нашей эпохи!" "Партия и народ едины!", а перед глазами стояли бьющийся в руках майора Воронова черный ствол автомата и скачущие по полику машины золотистые гильзы. Картина была такой явственной, что он почувствовал горьковатый запах горелого пороха и скривился. И сейчас - министр внутренних дел республики вел себя так, словно был в окружении врагов. Советский генерал, на территории Советского Союза!? Это было что-то запредельное. Может же быть, что они все больны? Собралась группа параноиков в военной форме, которые хотят помешать Горбачеву осуществить демократизацию страны и специально нагнетают напряженность, чтобы ввести в государстве военное положение. А он, известный журналист Голубев, используется ими, как приманка, запал в бомбе, готовой уничтожить только-только нарождающийся мир добра и справедливости. Он незаметным движением тронул крохотный патрончик, лежащий в его пистончике. Интересно, что же там за информация и почему ее надо передать Яковлеву? Пожалуй, это единственное, что успокаивало его. Этот невысокий, толстенький человек, больше похожий на дьячка из небольшой русской церкви, чем на секретаря ЦК, внушал ему доверие. Машина, визжа тормозами, повернула к зданию аэропорта и, через проезд для членов правительства, вынеслась на летное поле. Голубев увидел вереницу пассажиров, тянущихся под заходящим, но еще нестерпимо жарким солнцем, к трапу и обрадовался. " Еще немного поплаваю в собственном поту,- подумал он,- а там самолет взлетит и прощай знойная Туркмения." "Вольво" медленно подрулила к трапу, прапорщик поправил кобуру и вышел из кабины. Он дошел с Голубевым до контролера и, протянув тому билет журналиста, веско обронил: - Распоряжение министра внутренних дел. Мужчина в грязном синем кителе внимательно посмотрел на журналиста, потом взглянул на двоих офицеров милиции, вышедших из сопровождавшей машины и, придержав рукой, шагнувшую на трап женщину, сказал: - Проходите. Прапорщик пожал Голубеву руку и ткнул пальцем за спину: - Мы подождем пока ваш самолет взлетит. Журналист кивнул и поднялся в самолет. Тонконогая стюардесса приветственно кивнула ему головой: - Ваша фамилия Голубев? - Да. - Командир просил вас зайти в кабину. Он сказал, что вы полетите с экипажем. Пойдемте, я провожу вас. Она с интересом взглянула на него и пошла вперед. Он, недоумевая, двинулся вслед. За дверью пилотской кабины его встретил адьютант генерала, которого он недавно оставил в приемной министра внутренних дел. Только в этот раз тот был в летной форме. - Быстро,- адьютант министра кивнул летчикам и те, переглянувшись, подняли одну из плит пола. - Спускайтесь,- пограничник ободряюще улыбнулся,- у нас совсем нет времени. Они один за другим пробрались сквозь тесный люк и оказались в багажном отделении самолета. Сюда, сквозь широко открытый проем, сыпались чемоданы и сумки пассажиров самолета, которые сбрасывал с машины молодой парень. - Дайте мне вашу поклажу,- майор кивнул Голубеву на синий китель, лежащий на штабеле багажа,- надевайте его. Вы поедете другим рейсом. Голубев пожал плечами: - К чему эта таинственность? - Генерал всегда знает, что делает и никогда этим не шутит. Пригнитесь и ложитесь на дно грузовика.. Он вспомнил как свистели пули, пролетавшие мимо его лица, и молча забрался в грузовик. Грузчик ткнул пальцем в сторону кабины. Он переполз туда и тут же чуть не задохнулся под тяжелым брезентом, которым его накрыл, прыгнувший вслед за ним майор. Еще некоторое время он слышал скрежет передвигаемых чемоданов и негромкую ругань парня. Потом стукнул закрываемый борт, взревел мотор и машина тронулась с места. Минуты через три брезент съехал в сторону и Голубев увидел лицо адьютанта. - Теперь быстро за мной. Они спрыгнули с машины и Голубев чуть не вскрикнул от боли, резанувшей едва зажившую ногу. Майор сбросил китель и журналист сделал то же самое. Грузчик взял форму из их рук и почти бегом кинулся к кабинке грузовика. - У нас десять минут до отправления вашего поезда,- адьютант взял из его рук портфель и шагнул вперед,- у меня тут машина, думаю, что мы успеем к самому отправлению. Теперь он несся назад в город, только в этот раз он сидел на переднем сидении серебристой "Волги". Ему вдруг пришла в голову странная мысль помолиться. Он бы и сам не мог объяснить своего желания, но Голубеву вдруг показалось, что если он сейчас же не вспомнит какую-нибудь молитву, то никогда не выберется живым из Ашхабада. Его пристрелят люди с черными лицами и зароют вместе с майором где-нибудь в жарком песке. И никто, никогда не узнает где лежат его кости. В голову лезли слова гимна, пионерских песен, дурацкого шлягера " На недельку в Комарово ", но он не мог вспомнить ни строки из молитв, которые разучивала с ним бабушка. Тогда он, закрыв глаза, прошептал про себя : " Господи, спаси и сохрани меня, хотя бы для того, чтобы эти люди, которых я узнал здесь, не мучились от того, что не смогли защитить меня!" Майор остановил машину около здания железнодорожного вокзала. Голубев взглянул на огромную вывеску из гнутых неоновых трубок : "Ашгабад" и вошел вслед за своим провожатым в сумрачное здание. Они прошли через зал ожидания, заваленный лежащими на полу людьми, и вышли на перрон к фирменному поезду "Ашхабад". - Ну,- майор протянул ему руку и легкая тенниска обтянула его мощное плечо,- у вас два билета в "СВ" и не вздумайте согласиться на подселение кого-нибудь на второе место. - А если это будет Клаудиа Кардинале? - Голубев попытался пошутить, но, увидя в глазах офицера тревогу, осекся. - Пожалуйста, не выпускайте из рук дипломат и не выходите ночью из купе.- Майор сунул что-то ему в руки.- Вот вам, на всякий случай, ключ, который не только открывает, но и закрывает все двери в вагонах. - Будете в Москве... - Я вас найду. Голубев, показав проводнику билет, вошел в вагон, а адьютант министра отступил в тень и постарался сделаться незаметным. Он хотел посмотреть не войдет ли в вагон кто-нибудь подозрительный и как отправится поезд. Журналист, найдя свое купе, положил под лежанку портфель и, подсунув дипломат под бок, уселся у окна так, чтобы его не было видно с перрона. Почти тот час поезд мягко тронулся и здание Ашхабадского вокзала поплыло назад. " Вот и все ",- подумал он с облегчением, хотя и сейчас, после необычного бегства из самолета, продолжал сомневаться в необходимости такого приключения. Ни майор, ни Голубев не знали, что в это время самолет, в котором он должен был лететь в Москву, уже выкатился на рулежную дорожку. Летчики из Московского авиаотряда, совершавшие этот рейс, внимательно смотрели на взлетную полосу. Офицер, таким странным образом уведший одного из пассажиров, показал им удостоверение майора комитета государственной безопасности и предупредил, что возможна попытка диверсии. - За багаж я ручаюсь,- сказал он,- а вот при взлете, смотрите сами. Командир последний раз проверил работу двигателей, тормоза и запросил разрешение на взлет. Получив " добро ", он взглянул на второго пилота и, подав сектор газа вперед, начал разбег. Он не мог сказать прошла секунду или десять, потому что смотрел в этот момент на приборы, но ему показалось, что одновременно с ускорением, вдавившим его тело в спинку сидения, раздался крик второго пилота: - Трос! Тормози! Летчик вскинул голову и увидел в лучах заходящего солнца черную тень, перекрывающую взлетную полосу. Он мгновенно сбросил газ и попытался затормозить стремительное движение самолета. - Командир! - Ему показалось, что в кабине что-то упало и, видя неотвратимо надвигающийся на них трос и понимая, что сейчас может произойти с машиной и почти двумя сотнями пассажиров, он чуть довернул ручку и выкатился с взлетной полосы. Самолет вздрогнул и заскакал по неровной глине засохшего до каменной тверди такыра. Только когда машина остановилась, командир услышал крики боли и страха, несшиеся из салона. - Леня, посмотри, что там,- сказал он бортинженеру и впервые увидел как трясутся его руки. - Солнце,- голос второго пилота был похож на вскрик плачущего мальчишки,- нас спасло солнце. Если бы оно было чуть выше, то мы бы не увидели тени от троса... Этой ночью Голубев почти не спал. Он закрыл дверь на защелку и вскакивал от каждого шероха. Кроме того, мешала спать и нога, не на шутку разболевшаяся после прыжка из кузова грузовика. Он немного забылся под утро, когда из распахнутого окна пахнуло прохладой, а из-за двери стали доноситься голоса просыпающихся пассажиров. Его разбудил стук в дверь. Голубев подпрыгнул и тут же схватился за дипломат. Тот лежал там, куда он его положил - под подушкой. - Да? - спросил он, подходя к двери - Чаю не хотите?- голос проводника был сух, но предупредителен. Журналист распахнул дверь: Лицо туркмена было таким же черным, как и лица тех людей, которые стреляли в него из "ЗИМа", только глаза были добры и усталы, да и в руках он держал на пистолет, а сверкающий поднос с шестью стаканами в подстаканниках. - Эта даже не смешно,- удивился Голубев,- в таких же подстаканниках я пил чай много лет назад, когда ездил с мамой и папой по Союзу. Разве на железной дороге ничего не меняется? - Почему же,- усмехнулся проводник,- картинка на сахарной упаковке уже другая. - Картинка? - Голубев расхохотался и забыл про все страхи,- дайте мне два стакана чая и горсть сахара с новыми картинками. Проводник одним взглядом окинул купе, отметил задравшуюся подушку: - Вы и дальше пойдете один?- Спросил он, ставя стаканы на столик. - Да, я люблю ездить на поездах в одиночестве. Проводник ушел, а он с удовольствием попил горячего чаю и рассмеялся, вспомнив, что в его портфеле нет ни крошки еды. - Еду можно купить на ближайшей станции или,- Голубев замолчал и внимательно оглядев себя в зеркале, продолжил вслух,- сбегать в ресторан и поесть там чего-нибудь горяченького. Только вот, что лучше - по вагонам ходить опасно, покупать еду из рук неизвестной продавщицы - тоже? Но есть хочется... Поезд чуть дрогнул и стал замедлять ход. Скоро за окном поплыли глинобитные мазанки, около которых стояли и лежали верблюды с облезлыми горбами. Он увидел туркменок в длинных цветастых платьях, с дисковидными металлическими украшениями на груди. Они держали в руках связки копченой рыбы. Голубев припал к окну и вдруг увидел горку огромного золотистого от горячего копчения жереха. Схватив дипломат, он одним движением запер купе и кинулся к выходу. Рыба была прелестной не только на вид, но и на запах. Не торгуясь, он купил самую большую и побежал назад в вагон. В купе Голубев вытряхнул вещи из полиэтиленового мешка и, водрузив на него рыбину, принялся, жмурясь от удовольствия, поедать нежное, сочащееся жиром мясо. Его остановило только то, что рыба кончилась. Он с сожалением посмотрел на груду костей и рассмеялся: - Как жаль, что все когда-нибудь кончается. Надо было бы купить еще пару штучек. А если к ним добавить горячей картошечки, корочку черного хлебца с луковицей и боченок пива...