обходимый для этого пропуск! Твердый картонный четырехугольничек с таинственными пометками, дававший право на выход из бокса, полученное задание, перспектива повидать Мадрид пробудили воспоминания о давно пережитом, но ярком, незабываемом... Впервые Григорий будет шагать по испанской земле, по улицам Мадрида! Как жаждал он попасть сюда девять лет назад, как мечтал об этом во сне и наяву! Григорию Гончаренко шел пятнадцатый год, когда Франко поднял мятеж против революционного правительства Испании. Мальчик в это время закончил семилетку и готовился поступать в техникум. Но разве можно спокойно сидеть над учебниками, конспектами, когда гибнет его детская вера в справедливость, которая непременно должна торжествовать на земле! Григория охватило горячее стремление самому принять участие в великой битве за счастливую судьбу трудящихся всего мира. Так называемая "будка" - маленький домишко железнодорожного сторожа-обходчика, где жил старый Гончаренко с сыном, находилась в трех километрах от станции. Пассажирские поезда останавливались здесь на одну-две минуты, чтобы высадить немногочисленных пассажиров, сбросить почту и газеты... И каждый день, а то и дважды в день Гриша бегал на станцию, чтобы встретить поезд и как можно скорее получить выписанную отцом газету "Коммунист". Хотелось поскорее узнать о новостях в Испании. Испания! Тогда слово это не сходило с уст советских людей, карты этой страны висели в каждом доме. Прочитав последние сообщения о боях с фашистами, люди маленькими флажками отмечали места, где решалась судьба испанских патриотов. Была такая карта и в домике обходчика. Извивалась и по ней красная нитка, и когда на каком-либо участке шпильку с ниткой приходилось отодвигать назад, сердце мальчика болезненно сжималось, словно это в него входило острое лезвие. Беготня на станцию отнимала много времени, и Гриша лихорадочно принялся собирать собственный детекторный радиоприемник. Иногда ему помогал отец. Он плохо разбирался в радиотехнике, больше мешал, чем помогал. Но отец и сын любили эти часы совместной работы - они порождали радость, вечную спутницу любого творчества, и чувство единства. Грише никогда не забыть лицо отца, когда, наконец, приемник был готов. Ничего, что внешне приемник выглядел неуклюжим, а слова диктора по временам были едва слышны. Но слышны! Теперь уже не на следующий день из газет, а три и даже четыре раза на протяжении дня можно узнавать о последних событиях и Испании. Поймав новое сообщение, Гриша не в силах был усидеть за учебниками и бежал на участок, где отец осматривал колею, полол траву или подсыпал песок и гравий. Обходчик молча продолжал работать, а мальчик пересказывал только что услышанное, тут же комментировал информационное сообщение, сыпал огромным количеством незнакомых названий испанских городов, рек, старинных крепостей. Ночью они ему снились. Он видел себя бойцом революционной армии, которая, прорываясь сквозь огонь и дым, с ходу захватывает вражеские позиции, чтобы водрузить над ними алый стяг. Гришу будило биение собственного сердца, и мальчик долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к длинным зовущим гудкам паровозов, которые мчались мимо домика. "Ту-да! И-ди!" - кричали они. "Быст-рей! Быстрей!" - выстукивали колеса вагонов. Живя далеко от станции, Гриша редко виделся со своими товарищами по школе, и все впечатления, накапливавшиеся в его душе, искали выхода в действии. Однажды вечером он сказал отцу: - Папа, я поеду в Испанию! Павло Гончаренко серьезно поглядел на сына. - А что ты умеешь? - Драться с фашистами. Отец даже не улыбнулся. - Ну, одного, двух, пусть даже десяток уложишь, а дальше? Фашисты во всем мире начинают показывать зубы. Чтобы уничтожить их всех до единого, надо много уметь и много знать. В тот вечер старый солдат Павло Гончаренко долго беседовал с сыном. Не уговаривал, не кричал просто рассказывал. И Гриша с удивлением отметил: молчаливый, малообразованный отец гораздо лучше его понимает, какая грозная опасность нависла над миром. - К этому жестокому бою надо готовиться, сынок, таким вот молодым, как ты. Сам же читаешь, что фашисты техникой побеждают - танками, самолетами... А техника вон как шагает во всех армиях мира. Справиться с ней - не на коня вскочить, здесь одной ловкости мало, храбрости - тоже! Умом все надо постичь... С этого вечера Гриша повзрослел. Интерес к событиям в Испании больше не отвлекал его от учебы, а, наоборот, подгонял: скврее, лучше! В 1939 году Григорий Гончаренко был уже курсантом специальной школы. Теперь восемнадцатилетний юноша многое знал - уже мог бы помочь испанским трудящимся в их вооруженной борьбе против фашизма. Но Франко к этому времени стал полновластным диктатором Испании. И вот спустя много лет Гончаренко все-таки оказался на испанской земле! Быть может, даже у стен этого бывшего монастыря несколько лет назад шли ожесточенные бои? Быть может, эта опаленная солнцем земля густо полита кровью лучших сынов Испании, да и не только Испании, а всех тех, кто поспешил сюда, чтобы собственным телом преградить путь фашизму! Где вы теперь, бесстрашные бойцы революционной испанской армии, где вы, бойцы прославленных интернациональных бригад? Сколько полегло вас здесь, у стен разрушенного в боях монастыря, который после восстановления стал еще более страшным вражеским логовом, нежели был! Сколько вас томится в тюрьмах Каталонии и Андалузии, Мадрида и Барселоны? А тот, кто в юности мечтал защитить эту землю от врага, сегодня шагает по ней не как борец за свободу Испании, а как человек, вынужденный скрываться под личиной чуть ли не сторонника ненавистного режима Франко. Отвратительное ощущение! Словно лицо и в самом деле закрывает пропахший клеем муляж, который хочется сорвать - сорвать даже с кожей. "Надо как можно лучше ознакомиться с обстановкой, а тогда..." Что будет "тогда", "там", Григорий представлял очень туманно. Побег? Вряд ли. Не для этого его спасли от расстрела, завезли в такую даль, заперли в клетку, чтобы он так легко выпорхнул из нее. И парк и вся территория школы, конечно, тщательно охраняются. В Мадриде тоже будут следить за каждым его шагом: "помощник", безусловно, приставлен для наблюдения. Его еще будут проверять и проверять. Итак, надо остерегаться! Излишней поспешностью можно отрезать все пути к свободе. Особенно теперь. До тех пор, пока он не усыпил их бдительность... Да и жаль бежать, ничего не узнав о черных планах этих недобитых врагов. По всему видно, немало их спаслось от заслуженной кары! И они снова слетаются в темные утолки, подобные этой школе... "рыцарей: благородного духа" - надо же такое придумать! Невзирая на приказ Нунке немедленно готовиться в дорогу, Григорий всю вторую половину дня бродил по аллеям парка. Бродил вначале наобум, просто так, чтобы изучить территорию. Он обошел его весь - вдоль и поперек. Но куда бы он не направился, всюду перед ним вырастала высокая, глухая стена, без единой щелочки или уступа, на который можно было бы упереться ногой. Подходить к единственным большим воротам не имело смысла - издали бросалось в глаза, как крепко они заперты и как тщательно охраняются. Парк был отличный, тенистый, и тем более поражало безлюдие, царившее в нем. За все время прогулки никогошеньки. И лишь возвращаясь в бокс, Григорий чуть не столкнулся на веранде с высоким тучным стариком, который прохаживался здесь, заложив руки за спину и что-то мурлыча. - А-а, мой будущий преемник! Привет, привет! громко воскликнул незнакомец, уступая дорогу. - Простите, не имею чести... - Называйте Вороновым или господином генералом... что больше по вкусу! Надеюсь, в ближайшие дни мы познакомимся ближе. А сейчас, извините, мне надо идти. Спокойной ночи! И старик исчез за дверью. В сумерках Григорий даже не успел хорошенько его разглядеть. "Русским языком владеет безукоризненно... - засновали мысли. - Но почему он сказал "преемник"? Возможно, он собирался в Мадрид, а посылают меня... Впрочем, хватит забивать себе голову догадками и предположениями. Главное - воз сдвинулся с места, а куда он покатится, об этом надо позаботиться самому..." На следующее утро у школьного библиотекаря было немало хлопот - позвонил новичок и приказал приготовить все путеводители по Мадриду. - Все путеводители, герр Шульц? - переспросил библиотекарь, и его мохнатые брови поднялись высоко, чуть ли не до подстриженных ежиком седых волос. Получив утвердительный ответ, он сокрушенно покачал головой: видно, этот Шульц не имеет представления о том, сколько таких путеводителей. Их не два, не три и даже не десять! Заглянув минут через двадцать в библиотеку, Фред и впрямь увидал на столике целые штабели книг разной толщины и формата. Пришлось отобрать несколько штук. Изданные в Германии, они поражали обстоятельностью, богатством разнообразных сведений, множеством отступлений и экскурсов в прошлое. Это касалось не только памятников старины, но и всех более или менее известных сооружений. Авторы не только подробно описывали внешний вид и внутреннее устройство, но и перечисляли фамилии тех, кому в различные времена принадлежали эти здания, когда и за какую цену они были проданы, какие пристройки или перестройки были произведены ноны ми владельцами и т.п. Пропуская излишние детали, Фред читал самое необходимое. Иногда он закрывал глаза, чтобы лучше представить прочитанное. И тогда перед его мысленным взором в мельчайших деталях возникали никогда не виданные здания, оживали целые ансамбли, наполнялись шумом улицы и площади. После короткого перерыва на обед Фред развернул план Мадрида. Теперь, когда ему были знакомы детали, мертвая схема словно обросла живой плотью. Начиная от аэродрома, Фред медленно путешествовал по городу, не пропуская ни одной улицы, ни одной площади, придумывая все новые и новые маршруты, комбинируя их так, чтобы не спрашивать дорогу у встречных. К концу вечера план так хорошо запечатлелся у него в голове, что город казался знакомым, словно Фреду и впрямь приходитесь бродить по его улицам, посещать музеи, любоваться памятниками и пейзажами. Не успел Фред поужинать, как его вызвали к Шлитсену. Начальника школы в кабинете не было, и его заместителю представился отличный случай удовлетворить свое пристрастие к велеречивым спичам. Нудно и длинно Шлитсен разглагольствовал о чувстве ответственности, которым должен проникнуться Шульц, вылетая сегодня в Мадрид, о высочайшей чести, которая ему оказана тем, что такая важная миссия возложена на него, об историческом значении самого факта получения документов. Неизвестно, сколь долго распространялся бы на эти темы Шлитсен, если бы Нунке не вошел в кабинет. Этот, к радости Фреда, мгновенно перевел разговор на деловые рельсы. - Сколько денег вы берете в дорогу? - прервал он тираду своего заместителя о чувстве благодарности, которое должно жить в груди каждого немца, если тому... - Я думал, что вопрос о деньгах... - Вы должны не думать, а знать: если вам приказано быть готовым вылететь в любой момент, это значит, вы обязаны каждую минуту быть готовым выехать на аэродром. - Простите, герр начальник! Виноват! - Возьмите! - Нунке бросил на стол пачку банкнот. - Тратьте экономно, но и не прибедняйтесь: возможно, придется угостить человека, который привезет багаж... Дав еще несколько деловых наставлений, Нунке вышел, но только Шлитсен принялся упрекать Шульца в беспечности, как начальник школы неожиданно вернулся. - Чуть было не забыл! Вы хоть немного разбираетесь в гобеленах? - спросил он у Фреда уже совсем другим, дружеским тоном. - Очень мало! - Жаль! Что же делать? Ладно, рискну! Понимаете, через несколько дней моей жене исполняется... надцать лет - не станем раскрывать женские тайны! Она очень увлекается гобеленами. А Мадрид, говорят, славится ими. Выберите на свой вкус... Нунке положил перед своим подчиненным пятидесятидолларовую бумажку. - Я разыщу лучшего консультанта, только бы угодить фрау Нунке. - Хочу надеяться, что моя жена не будет на вас в претензии... Герр Шлитсен, поторапливайтесь, через четверть часа самолет должен быть в воздухе! - Немедленно едем! Когда Шлитсен и Фред подошли к машине, рядом с шофером кто-то сидел. Незнакомец, не обернувшись, поднял руку в знак приветствия и тотчас замурлыкал какой-то модный мотив. Это очень раздражало Шлитсена - всю дорогу он мрачно молчал. Даже в момент посадки ограничился лишь коротким напоминанием: - Герр Шульц! Вы отвечаете за выполнение задания как старший! Фред молча козырнул в ответ. Сделав круг над школьным аэродромом, самолет взял курс на Мадрид. Только теперь Фред смог разглядеть своего будущего помощника. Это был высокий, но узкоплечий и узкогрудый молодой человек с маловыразительной, однако довольно нахальной физиономией. Во всяком случае держался он развязно и тотчас заговорил фамильярным тоном: - Надеюсь, герр старший, вы не очень гордый и важный. Давайте по-приятельски: я вам - Фред, вы мне - Гарри. Эти цирлих-манирлих перед путешествием, когда можно гульнуть... Вы не возражаете? - Если приятельские отношения не помеха служебным делам. - Вам не понравилось слово "гульнуть"? - Отчасти. Не хочу быть педантом, но должен напомнить: к сожалению, мы отправляемся не на прогулку, и ждут нас не развлечения, а дела, возможно, даже опасные. - Вижу тень Шлитсена, стоящую за вами! - Тогда должен предупредить еще об одном: я понимаю юмор, люблю шутку, но не переношу, когда переступают дозволенные вежливостью границы. - Вы неправильно поняли меня, герр Шульц! - Очень рад, если так. А теперь простите меня, хочу немного вздремнуть. Очень устал за день. Обиженный Гарри замолчал, а Фред откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он и впрямь надеялся заснуть, но сон бежал, как ни старался Фред отделаться от назойливых мыслей. Почему за документами послали именно его? Если они столь важны, опасно давать задание человеку новому, незнакомому с местными условиями, да к тому же не владеющему испанским языком. За документами такой важности следовало бы поехать Шлитсену или даже самому Нунке. Верно, документы не столь уж важны, если их поручено... Тут-то, верно, и зарыта собака! Если же бумаги не такие важные, как о них говорят, то их мог получить и привезти один Гарри, этот недотепа, которого дали ему в помощники. Вернее сказать, не в помощники, а в наблюдатели. Именно так! Проверка политической благонадежности Генриха-Фреда или испытание его деловых качеств? Скорее последнее. Хотя... Позорное поражение, вместо мирового господства, отрезвило многих немцев. Такой опытный проныра, как Нунке, не мог не учитывать этого. А Шлитсен и подавно: он, возможно, и не знает о взаимоотношениях Генриха фон Гольдринга с такой важной персоной, как Бертгольд, отношениях, служивших раньше для Генриха, а теперь для Фреда самой надежной аттестацией, крепким щитом, за которым можно чувствовать себя в безопасности... Незаметно пришел сон. Когда Гарри, уже на мадридском аэродроме, разбудил Фреда, часы показывали четверть одиннадцатого. По всему было заметно - Гарри в Мадриде не первый раз. Взяв небольшой чемодан, он уверенно пошел вперед, время от времени оглядываясь, не отстал ли попутчик. Выйдя с аэродрома на площадь, он так же уверенно свернул налево и подошел к большой черной машине, стоявшей немного в стороне. Небрежно поздоровавшись с шофером и жестом пригласив спутника садиться, Гарри бросил: - Поехали! Он не назвал адреса. Очевидно, водитель знал, куда надо доставить пассажиров. Восстанавливая в памяти план города, Фред старался угадать, по каким улицам они едут, но машина мчалась с такой скоростью, что дома с ярко освещенными пятнами окон и еще более яркими витринами стремительно убегали назад, фонари уличного освещения сливались в одну сплошную линию. Машина остановилась перед высоким домом в стиле модерн. Гостиницу построили, очевидно, совеем недавно, она, кажется, не значилась в путеводителе. Впрочем, проверять это не было времени. Гарри издали, как с добрым знакомым, поэдоровался с портье и дежурным администратором и, войдя в лифт, нажал кнопку четвертого этажа. А еще через минуту он уже по-хозяйски, как у себя дома, распоряжался в двухкомнатном номере: аккуратно повесил на плечики чистые рубашки и светло-сиреневый, модного покроя костюм, приказал налить в графин свежей воды, бросить туда лед и принести бутылку вина. - Это на всякий случай, чтобы всегда было в запасе, - подмигнул он Фреду и стал переодеваться. - В ресторан пойдем? - Нет, я не выспался. Хочу отдохнуть. - Как знаете... А то пойдем? Кусочек остро приправленной рыбы и рюмка бренди плюс хорошенькая певичка сразу прогоняют сон и усталость. Ручаюсь! - Я, видите ли, после болезни. Всего три дня как поднялся с постели. - Тогда прислать что-нибудь в номер? - Очень вам благодарен, Гарри... Кстати, как ваша фамилия? Мы так и не представились друг другу. - Браун... для таких случаев, как этот, Браун... В школе же нас величают только по имени... Так прислать что-нибудь? - Еще раз спасибо, не волнуйтесь! Минут десять Гарри Браун прихорашивался у зеркала и, наконец, отбыл. Фред расстелил постель и стал медленно раздеваться. Только теперь он в полной мере почувствовал, что отравление сигаретой не прошло для него даром. Видно, не пожалел тюремный человеколюбец этой чертовщины, подмешанной в табак. Чуть не усыпил навеки! Прохладное прикосновение свежего постельного белья прогнало эти мысли. Так приятно было вытянуться во весь рост и расслабить мышцы. В самолете сон был тревожным. Перед глазами прыгали страницы путеводителей, словно телеграфная лента, разворачивались строчки черных букв. Между словами не было интервалов, и он не мог понять смысла фраз. Теперь же его сморил сон, глубокий, крепкий, без сновидений. Проснулся Фред поздно ночью, и не потому, что выспался. Его разбудили непривычные для уха звуки. Спросонья он не мог понять, откуда они. Казалось, где-то рядом расположен зоопарк, все его обитатели чем-то взволнованы и проявляют недовольство каждый на свой лад: клекотом, свистом, хрюканьем, хрипением. Фред вскочил с кровати и включил свет. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Браун перебрал в ресторане и теперь расплачивался за это кошмарами, душившими его. О том, что Гарри был сильно пьян, свидетельствовали и разбросанные повсюду вещи: пиджак небрежно свисал с кресла, рубашка и галстук валялись на ковре, одна туфля лежала в проеме двери, ведущей в спальню. Вторую Браун даже не снял, просто расшнуровал, да так и свалился прямо на одеяло. Тихо выругавшись, Фред направился к Гарри, чтобы разбудить его при помощи нескольких тумаков, но на полпути остановился. Напрасные старания! Ни тумаками, ни кружкой холодной воды, вылитой на голову, Брауна не отрезвить. Пришлось взять под мышку подушку, простыню, одеяло и идти в другую комнату досыпать на диване. Но о сне нечего было и думать. Тоненькая раздвижная стенка не могла приглушить звуки, доносившиеся из спальни. Они даже стали громче. Верно, голова пьяного скатилась с подушки, и теперь он то вскрикивал, то стонал. Набросив на плечи макинтош, Фред вышел на балкон и плотно прикрыл дверь. Сюда разноголосый храп Брауна почти не долетал, но балкон был маленький, ночной ветер продувал его насквозь, а шезлонг за недостатком места не раздвигался - спинка торчала чуть ли не под прямым углом. Пейзаж тоже не радовал: небо над Мадридом закрыли тучи, уличное освещение частично было выключено - фонари горели тускло и лишь кое-где. Злой, взбешенный Фред сидел в темноте, не зная, куда себя девать. "А что, если послать письмо Матини на адрес Курта? Собственно, не письмо, а показания по делу бедняги доктора. Самому Матини писать не стоит, он, верно, арестован. А Курт догадается передать показания фон Гольдринга, куда следует..." От этой мысли Григория бросало то в жар, то в холод. "Рискованно, черт подери! Разведчик не имеет права никому писать. Если письмо перехватят и об этом станет известно в школе... Нет, нельзя давать показания. Их могут опубликовать в прессе... и тебе крышка. Тогда уж не выскользнуть. Впрочем, можно проинструктировать Курта, как действовать и кого из товарищей Ментарочи он должен разыскать. Свидетелем может стать и Карл Лютц. Если он жив и Курт поддерживает с ним связь... Письмо надо написать без подписи, спросить только, как ходят часы, которые подарены Курту. Он поймет, от кого письмо и почему оно не подписано..." Теперь Фред готов был расцеловать Гарри Брауна за то, что тот напился. Его храп казался Фреду райской музыкой. Прикрыв настольную лампу верхней рубашкой, Фред принялся за письмо, старательно подбирая и взвешивая каждое слово, пересыпая текст намеками, которые мог понять лишь один Курт... Гарри Браун проснулся в девять часов утра, когда Фред уже побрился и, выпив утренний кофе, сидел в первой комнате, листая иллюстрированные журналы, хмурый и злой: - Доброе утро, герр Шульц, - с деланной непринужденностью поздоровался Гарри, приглаживая растрепанные волосы и массируя опухшие щеки. - Отправляйтесь ко всем чертям, Браун! Ну и концерт вы закатили ночью. Это даже не назовешь храпом - никогда не слыхал, чтобы из человеческого горла вылетали подобные звуки. Больше ни одной ночи не проведу с вами в общей спальне. - Понимаете, герр Шульц... - К черту все оправдания! Я хочу спать, а не торчать ночью на балконе! Поступайте, как хотите: перебирайтесь из номера или переселяйте меня - с вами я не останусь. - Но... - Никаких "но"! - Герр Шульц, уверяю вас, сейчас я все устрою, растерянно лопотал Гарри, топчась на пороге. - Я мигом. Браун вернулся в спальню, провозился минут пять и, на ходу завязывая галстук, направился к двери. Справился он действительно очень быстро. - Устроил! - весело воскликнул он с порога. - Я иуду жить в соседнем номере, справа. - А нельзя хотя бы через номер? - улыбнулся Фред. Эту улыбку Гарри счел знаком примирения. Выражение униженности и растерянности сошло с его лица, оно снова стало самоуверенным и наглым. - Может, позавтракаем вместе? - Я уже завтракал. - Собственно, о еде я не могу даже подумать. Вот пивка бы... А то в голове после вчерашнего .. Пойду, может, где и набреду на настоящее. - Отправляйтесь, куда хотите, но от шести до семи сыть в номере! - Есть! - Советую припомнить нашу беседу в самолете. Чуть ироническая улыбка заиграла на губах Брауна. - О том, что мы прибыли не на прогулку? - Вот-вот... И что я буду точно придерживаться данной инструкции. - Мне такой инструкции не давали! - Зато дали мне! Как старшему, отвечающему за выполнение задания! - Уверяю вас, ждать сегодня - это напрасная трата времени. В кои-то веки выбраться в Мадрид и не использовать всех возможностей! Вы как хотите, а у меня на сегодняшний вечер другие планы. - Меня они не касаются. У меня есть приказ Шлитсена, и я обязан обеспечить его выполнение. - А если я вам скажу, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра никто не позвонит? - Откуда у вас такая уверенность? - Из опыта... и еще из кое-каких источников. Фред откинулся на спинку кресла и смерил Гарри Брауна холодным взглядом. - Так вот, запомните раз и навсегда, - раздельно произнес он, - приказы не истолковываются, как кому вздумается, не обсуждаются, а выполняются. Ровно в шесть вы будете в номере! - Быть ровно в шесть. Слушаю, герр начальник! с подчеркнутой вежливостью, в которой звучал вызов, Гарри вытянулся и откозырял. "Почему он так дерзко ведет себя? - подумал Фред. - Такими самоуверенными нахалами бывают обычно трусы, они лезут на рожон, лишь когда за их спиной кто-то стоит. И раз этот паршивец отважился... Ничего, ты у меня останешься в дураках!" Написанное ночью письмо не давало покоя. Листочки, даже не запечатанные в конверт, лежали во внутреннем кармане пиджака. С десяток конвертов лежит на письменном столе, но на всех стоит фирменный знак гостиницы. Было бы неосторожностью использовать один из них. Надо отложить отправку письма до удобного случая. А пока спрятать его как можно лучше. Куда? Под туго накрахмаленный манжет сорочки, осторожно подрезав его с изнанки бритвой. Здесь листочки не зашелестят и будут наготове. Ветер, налетевший еще ночью, днем стал сухим и горячим. После контузии, полученной вблизи Сен-Реми, у Фреда в такую погоду всегда болела голова. А тут еще бессонная ночь! Он решил не выходить. Правда, хочется побродить по улицам города, очутиться в шумной толпе, хоть на время забыть, что ты пленник. Но первый выход в город дело ответственное и подготовиться к нему надо как следует. Спустившись в вестибюль, Фред купил испанский разговорник и расспросил портье, неплохо владевшего немецким, где можно купить старинные гобелены. - О, сеньор может не беспокоиться! Через полчаса у вас будут адреса всех антикварных магазинов. - Если я засну, пожалуйста, положите на стол. А это вам за хлопоты. - Вы слишком щедры, сеньор! Очень благодарен! Считайте, что я у вас в долгу. Любое поручение... - Да, да, буду иметь в виду... До пяти часов Фред сидел, склонившись над словарем. Знание французского и итальянского помогало усваивать самые нужные в обиходе слова. Перестраивая их, подставляя вместо одних слов другие, Фред старался составить фразы, которые могут ему пригодиться. Он так увлекся, что позабыл о времени. До шести, когда могут позвонить, оставался всего час следовало подумать об обеде. Спускаться в ресторан не хотелось. Фред позвонил знакомому уже портье и попросил, чтобы тот заказал ему типично национальные блюда. - Простите, что снова беспокою вас. Мне хотелось бы пообедать в номере, но я не уверен, поймет ли меня обслуживающий персонал ресторана да еще по телефону, а по-испански я знаю лишь несколько слов, пояснил Фред. - О, сеньор, пусть в дальнейшем вас это не волнует. Наш персонал подобран так, что способен обслужить туристов всех национальностей. А ваше поручение я выполню с особым удовольствием. Разрешите заказать на свой вкус? - Да. Только кофе закажите покрепче. - Обязательно, сеньор! В Мадриде сейчас много немцев, и мы знаем, к какому кофе они привыкли. Усевшись за стол, Фред почувствовал волчий аппетит, но очень скоро ему пришлось отложить нож и вилку: все закуски и горячие блюда были приправлены очень острыми специями. Только кофе немного охладило пылающий рот. Ровно в шесть явился Браун. - Прибыл по вашему приказанию, герр начальник! - снова вытянулся он с подчеркнутой выправкой. - Не паясничайте, Гарри. Эти ваши "герр начальник" и козыряния меня нисколько не трогают. Могли бы хоть из вежливости извиниться за испорченную ночь! - Если вы настаиваете... то прошу прощения! Хотя мне кажется, между мужчинами такие тонкости излишни - Надо обладать десятью талантами, чтобы они заменили одиннадцатый - вежливость, - говорят французы. - Пфе, французы! Должно быть, из вежливости они так любезно предоставили нам свою территорию! Что касается меня, то я мужественно переживу отсутствие этого одиннадцатого таланта и слеза печали не затуманит мои глаза. Правил приличного поведения я не изучал. - А не мешало бы. - Послушайте, Шульц! Честное слово, меня удивляет ваше отношение ко мне! Мы почти однолетки, оба были офицерами одной армии, посланы выполнять одно задание... Казалось бы, у нас много общего и мы легче чем кто-либо иной можем понять друг друга, а получается так... - По вашей вине, Гарри! - Отчасти и по вашей, Фред! Знаете что? Давайте покончим с этим недоразумением так: я искренне признаю, что прошлую ночь вел себя как свинья, я вы должны признать, что немного погорячились. Согласны? "Почему он сегодня так приветлив? Опять выпил и расчувствовался? На определенной стадии опьянения с некоторыми это бывает..." Глаза Гарри действительно подозрительно поблескивали, лицо чуть раскраснелось, но все говорило о том, что он не так уж много выпил, а скорее обеспокоен или взволнован. Понимая, что перемены в поведении Брауна вызваны более значительными причинами, нежели испорченное настроение, Фред уже мягче сказал: - Мне самому не нравится, как сложились наши взаимоотношения. Поставим на всем предыдущем крест. - Ну, слава богу! Браун швырнул шляпу на диван, расстегнул ворот сорочки и, придвинув кресло поближе к Шульцу, сел. - В доказательство моего искреннего расположения разрешите открыть вам одну тайну... - Что вы посланы следить за мной? Гарри расхохотался. - Вот почему вы так хорохорились! Откуда вы знаете? - Из опыта, как сказали вы однажды... Я не первый день в разведке. И догадываюсь - это поручение Шлитсена. Давно с ним работаете? - С осени сорок первого... Тогда он был иным... Или, может, только казался иным... - Не смею спрашивать, каков он был, - ведь во взаимоотношения двух боевых друзей вмешиваться не положено. Фред решил не форсировать событий и не проявлять большого интереса к начатому Брауном разговору. - Да, когда-то мы были друзьями .. Было да сплыло... Послушайте, Фред! Только откровенно: вами иногда овладевает разочарование, неверие, как вот мною? - Всякое бывает... - Майн готт! Какими мы были в начале войны! Фюрер, фатерланд! Райх! Бессмертие героям! Райская жизнь живым!.. Где все, за что гибли наши лучшие солдаты, за что страдали мы? Куда исчезло? Если вспомнить, кем мы были и кем стали... Разговор все больше интересовал Фреда, однако он, как и прежде, не подавал вида. - Вы сегодня в плохом настроении, Гарри! - Только сегодня? Вот уже почти год... - Вчера вы перебрали, Гарри, сегодня добавили... Когда человек выпьет, все, что скрыто в тайниках души, вырывается наружу, так как человек ухе не властен над своими чувствами. Это плохо для всех, а для разведчика в особенности. - Слишком уж все у вас правильно, откровенно говоря. Что же, разведчик, по-вашему, - не человек? Потому и напился, что хочется погасить в себе все человеческие чувства! Я же, как молитву, всякий раз повторял слова фюрера о призвании расы господ, а где очутился? У развалин фатерланда, у могилы собственных мечтаний и надежд. Ибо эфемерными были эти надежды и мечты, вот что я вам скажу! Никто ничего мне не даст, если я сам не вырву свой кусок, сам не позабочусь о том, чтобы стать господином. И плевать мне тогда на всех и вся, на всех шлитсенов и нунке... Да не глядите вы на часы! Говорил же вам - сегодня никто не позвонит... Сколько до семи? - Через четверть часа можете считать себя свободным. - Тогда в нашем распоряжении еще полчаса. Условился встретиться с одной девчонкой в восемь. Жаль, если кто-нибудь перехватит. Милашка этакая, сами понимаете... - Догадываюсь. - Идея, Фред! А не махнуть ли нам вместе? Весьма приличный дансинг, а девочки - пальчики оближешь. - Нет, меня больше соблазняет вот этот словарик. В чужом городе, не зная языка... Кстати, вы не поможете мне написать несколько цидулок и отправить по этим адресам - портье дал мне список антикваров. Хочу разузнать о гобеленах, чтобы напрасно не ходить. - Успеется! Напишем завтра утром. Раз уже заговорили откровенно... Гарри еще долго сетовал на судьбу, так обманувшую его, на собственную глупость, которая привела его в школу "рыцарей благородного духа", где им понукают, как быдлом, где всем заправляют те, кто забрался наверх и сумел о себе своевременно позаботиться. - Уверяю вас, Фред, мы только пешки, которые они выбросят из игры, как только достигнут своего. А я не хочу быть пешкой! И вы, я вижу, не из тех, кого можно передвигать по доске, - горячо шептал Гарри, придвигая кресло еще ближе к Фреду. - Когда раньше меня посылали на задание, пусть самое сложное и ответственное, я шел не колеблясь. Я верил - это еще одна ступенька вверх. А теперь? Вот Шлитсен предупредил, что в багаже важные документы, возможно даже ценности. А я вдруг подумал: кому мы их повезем? Фюреру? Родине? Или тем бонэам, что, втянув нас в авантюру, первыми сбежали? Нет у нас с вами ни роду, ни племени! Выходит, мы два офицера, а в сущности двое нищих, должны рисковать жизнью, как делали это не раз, в угоду честолюбию и ради кармана тех, кто нас обманул и будет обманывать впредь, если мы не поумнеем. К нам в руки попадет настоящий клад, ведь документы - тот же клад, а мы его чудно-мило отдадим Шлитсену и Нунке, которые сумеют нагреть на этом руки! Почему вы молчите, Фред? - Уже четверть восьмого, и вам пора идти, улыбнулся Шульц, показывая на часы. Гарри нехотя, словно колеблясь, поднялся с кресла. Он медленно, очень медленно застегнул ворот рубашки, почистил щеткой туфли, поправил перед зеркалом галстук... Фред видел, как напряженно Браун ждет ответа или какого-либо замечания. Но Фред не проронил ни слова. Опустив веки, он задумчиво курил сигарету, как бы мысленно взвешивая все, только что услышанное. Сокрушенно вздохнув, Гарри не торопясь вышел. ГОБЕЛЕНЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ... Любой путеводитель для туристов обычно грешит против истины, рассказывая о той или иной местности. И не потому, что авторы справочника сознательно допускают неточности. Просто, акцентируя внимание на главном, наиболее характерном, они невольно затушевывают остальной фон, а это нарушает соотношение обычного и необычного. Когда после разговора с Гарри Фред вышел из гостиницы, несоответствие между действительным и воображаемым наполнило его сердце разочарованием. Он быстро определил, где находится, узнал знакомые по фотографиям и описаниям здания, но их характерные очертания как бы нивелировались в потоке стандартных сооружений, обычных для центра любого большого города. Поступь нового века! Шагая по улицам города, современное безжалостно стирает остатки прежнего, его своеобразие, снисходительно перешагивая кое-где через памятники старины, - в угоду поколению, еще крепко связанному с прошлым. Мысли эти промелькнули в голове Фреда и исчезли. Слишком уж много у него сегодня волнений, чтобы им поддаваться. Хотелось поскорее отправить письмо Курту, надо было обдумать, как вести себя с Гарри Брауном, выяснить, насколько тот был откровенен. Улица, по которой Фред шел из гостиницы, была людной. Это и затрудняло и облегчало положение. В толпе легче затеряться, но можно и не заметить, что за тобой следят. Фред несколько раз останавливался то у витрины, то у дома интересной архитектуры, чтобы проверить, нет ли хвоста. Наблюдения как будто не было. Вот и площадь Пуэрта-дель-Соль - "Ворота солнца", как поэтично окрестили ее испанцы. Большая, окруженная высокими, ярко освещенными домами, она пульсировала, словно огромное обнаженное сердце, которое, то сжимаясь, то расширяясь, как бы наполнялось кровью и тотчас разгоняло ее по сосудам - улицам. Пуэрта-дель-Соль и впрямь сердце столицы, тот узел, откуда берут начало десять главных улиц, широких и ровных, на которых никогда не прекращается движение. Полюбовавшись фонтаном, Фред свернул на одну из самых оживленных улиц - Алькола. Сухой неприятный ветер, дувший весь день, к вечеру стих. Лишь изредка по вершинам деревьев пробегал едва уловимый трепет - последний истомленный вздох умирающего дня. Прохлада словно струилась с вечернего небосвода, на котором одна за другой зажигались звезды. Отсюда, с земли, они казались едва заметными пятнышками - ведь на улице вспыхивали свои ночные огни. Огоньки пробегали и гасли вдоль фасадов на рекламных транспарантах, загорались в глубине зеркальных витрин, мигали в окнах вечно бодрствующих гостиниц, мерцали над входами бесчисленных ресторанов и кафе. Казалось, люди сознательно хотят ослепить себя искусственным светом, будучи не в силах преодолеть страх перед бездонной пропастью неба. Пройдя два квартала, Фред, поколебавшись, остановился: очень хотелось пить, надо было достать конверт... Зайти в маленькое кафе, а потом продолжить вечернее путешествие по Мадрид'? - Может, сеньор офицер желает осмотреть город? - послышалось рядом на ломаном немецком языке. Фред оглянулся. Перед ним стоял невысокий, худощавый человек. Берет открывал выпуклый, чуть сдавленный у висков лоб, на который спадала прядь черных волос. Глаза, близко поставленные к переносице, лихорадочно блестели в глубоких ввалившихся глазницах. Узкое лицо казалось болезненно изможденным. - Кто вы и почему решили, что я офицер? спросил Фред не очень приветливо. - Я водитель такси. Мне показалось, что сеньор впервые в Мадриде. - Почему же вы назвали меня офицером? - О, теперь у нас много таких! - Грустная ирония прозвучала в этих словах. Но шофер, видно, почувствовал, что ведет себя не слишком учтиво, поспешно добавил: - Простите... я хотел сказать бывших немецких офицеров. Теперь голос его звучал совершенно равнодушно, но Фреду казалось, что в глубине глаз быстро промелькнули и погасли насмешливые искорки. - Вы угадали, я действительно хочу осмотреть город. Что касается чина, которым вы меня наградили, то придется вас разочаровать. - Тем лучше! - Почему "лучше"? - Фред не пытался скрыть доброжелательной улыбки. Ему начинал нравиться этот бедняга, очевидно не питающий особо нежных чувств к бывшим гитлеровским офицерам, которые, спасаясь от заслуженной кары за совершенные злодеяния, теперь толпами бежали в фашистскую Испанию. - Вы вообще против офицерства или только против нас, немцев? Водитель вскинул на Фреда внимательные глаза. "Кто ты и почему интересуешься этим? - спрашивали они. Какое тебе дело до того, что думает простой испанский труженик? Не опасно ли быть с тобой откровенным?" - Я повидал разных немцев, - уклончиво ответил водитель, хотя взгляд незнакомого сеньора и был приветлив. - Я уважаю туристов, которые любуются нашим городом, и не люблю пассажиров, которых надо возить по... домам, не хочется даже называть их... - Я не собирался сегодня долго путешествовать, но охотно проедусь. Где ваша машина? - Пожалуйста, на той стороне. Фред перешел улицу, сам открыл дверцу и первым сел. - "Мерседес" тридцать девятого года? - О, сеньор хорошо разбирается в машинах! - Немного. - Не сказал бы. Что касается этой, хочу предупредить - осталась только оболочка. Все новое! Ходит как зверь! - Ну, заводите своего зверя! Машина легко тронулась с места и плавно покатила по асфальту. Таксист искоса поглядел на Фреда. - Чувствуете, какой мягкий ход? Жаль, не могу сейчас развить полную скорость. Вы бы убедились - старушка может еще посоревноваться с новейшими моделями. Я сам сменил все до последнего винтика. - Сухощавые, огрубевшие от работы пальцы ласково пробежали по колесу руля. - Так куда прикажете ехать? - А что можете предложить вы? - Если ехать в этом направлении, то попадем в Прадо. - Отложим это до завтра. Меня интересует не столько внешний вид музеев, сколько то, что хранится внутри. - От музея тянутся прекрасные бульвары. Вечером негде яблоку упасть. - Тогда боже упаси от бульваров! Не люблю людных мест. - Можно поехать в старую часть города. Увидите королевский дворец, оперу, оружейную палату... А в придачу - сорока четырех королей Испании, Филиппа четвертого на коне... Туристы особенно восхищаются им. - Что ж, везите на прием к королям! Мы не нарушим правил этикета, появляясь так поздно? Какойнибудь сеньор Оливарес не снесет нам головы? - Страшнее живые врем