своего воспитателя, что тот понял: бедняга никогда не простит себе откровенности в казарме под Мюнхеном, а Фреду - обмана, на который тот пошел, назвавшись Сомовым. - И все-таки я действительно желаю вам добра! Когда-нибудь вы это поймете... Но оставим это.. Неприязнь, вражда - это область чувств, а я пришел для того, чтобы обратиться к вашему разуму. - Убирайтесь отсюда, господин Сомов! Фреду Шульцу я не имею права это сказать, так спросите у Сомова. Он, безусловно, посоветует вам уйти как можно скорее. Встретившись на следующий день с Домантовичем, Григорий передал ему разговор с Середой. - Он не из тех, на ком можно поставить крест. У меня из головы не выходят слова, сказанные им в тот вечер, когда пьянствовали те типы, продавшиеся Черногузу. Помнишь, ты тоже слышал: "Может, хоть немного грязи с себя смою..." Я не могу к нему подступиться, он люто ненавидит меня, считает основным виновником того, что оказался здесь. Тебе будет легче найти с ним общий язык, тем более, что на людях мы с тобой не очень симпатизируем друг другу. - Хорошо! Организуйте нам встречу! - Я мог бы поселить вас вместе, но тебя готовят в резиденты, а он проходит по классу "Д". Единственное место - спортзал. - Ты хочешь, чтоб он свернул мне шею или проломил голову? - Договорись с ним как-нибудь. Я вызову тренера к себе, и вы сможете побыть вдвоем. Потом что-нибудь придумаем... - Есть новости? - Думбрайт что-то часто стал заглядывать во все уголки. Очевидно, к чему-то готовится. Знаменательно и то, что раньше все торопил, а теперь категорически настаивает на углублении знаний и подготовки. До весны - ни одной операции. Лишь засылка двух резидентов с одинаковым заданием: глубоко законспирироваться. Когда будут уточнены даты и места высадки, я тебе передам. - А пока бить баклуши? - Выходить в эфир в случае крайней необходимости. - Можно спятить. - Мне, думаешь, весело? Я теперь каждую минуту беспокоюсь о тебе. - Так ведь я для них настоящая находка! Какой аттестат! Еще до войны работал инспектором наробраза в одном из районов Республики немцев Поволжья и якобы выполнял деликатные поручения немецкой разведки, во время войны перешел на сторону Власова и там зарекомендовал себя наилучшим образом... Всетаки высшее образование, интеллект и непреодолимое отвращение к посредственностям, которые не давали мне хода на родине. Букетик! - Ты все шутишь! - Какое там... Не пошутишь, голубчик, если знаешь, как оборачиваются дела. У наших союзников появилась тенденция ревизовать потсдамские решения. На совещании министров иностранных дел в октябре, в Лондоне... - Это ты о выступлении Бирнса?.. - Да. И о том, что руководителя делегации США поддержал английский министр иностранных дел Бевен. В этом трогательном единстве взглядов отчетливо видна тенденция объединения против СССР. Ты понимаешь, к какому обострению международной обстановки это приведет? - Достаточно взглянуть на Думбрайта, чтобы все понять. Он уже намекал - мы накануне величайших событий, которые распахнут перед нами значительно более широкие горизонты, чем прежде... Но не будем думать об этом и вернемся к нашим сегодняшним делам. Не теряя времени, возьмись за Середу. - Назначь его моим партнером хоть завтра. Только заранее позаботься об йоде, примочках и всяких там припарках... Итак, завтра? - Если дежурным по залу будет не Вайс... - Вайс? Этот альбинос? Что ты против него имеешь? - Чересчур любезен, набивается в друзья, любит задавать лишние вопросы. - Может быть, просто симпатизирует тебе? - Вряд ли. Спросит, например, бывал ли я в пивнушке на углу такой-то и такой-то улиц, а во взгляде такое, знаешь, равнодушие... Слишком уж подчеркнутое, чтобы быть естественным. И в мышцах лица чувствуется напряжение... Сдержанное, едва уловимое, но ведь я хороший физиономист... Каждой клеточкой тела ощущаю, что Вайс относится ко мне с недоверием. - Ты дал повод? - Ни единого. Здесь, верно, действует интуиция следователя гестапо. Инстинктивно чувствует во мне какую-то враждебную силу. - Гм... мне это не нравится. Будь осторожен! - Мне тоже. Что же до осторожности, то не волнуйся. Не впервой! Успокаивая Домантовича, Григории чуть покривил душой. С начальством, преподавателями у него установились неплохие отношения, и то, что Вайс, вопреки всем, незаметно следит за ним, рождало тревогу. А что если он действует не по собствемюй инициативе, а, скажем, по приказу Думбрайта? Нет, это отпадает. Босс как раз выказывает особое расположение к молодому воспитателю русского отдела. Он как-то даже сказал, что считает его больше американцем, чем немцем. В устах Думбрайта это наивысшая похвала. Нунке? Не может быть. Этот знает его как фон Гольдринга, а без пяти минут зять такой птицы, как Бертгольд, для Нунке вне подозрений. Тогда Шлитсен?.. Возможно! Он с самого начала отнесся к Фреду Шульцу настороженно. Правда, по возвращении из Мюнхена эта настороженность исчезла, но то, что бывшего заместителя начальника школы сместили с должности да еще сделали подчиненным человека нового, гораздо более молодого, не могло не породить обиды, зависти, неприязни. Так или этак, а надо остерегаться, еще внимательнее контролировать каждый свой шаг, слово, взгляд... Раньше хоть в компании Агнессы и Иренэ он отвлекался немного, отдыхал душой, а теперь... Теперь Фред Шульц появляется на вилле патронессы не чаще раза в неделю. Не потому, что встречают его неприветливо, а потому, что в его отношениях с хозяйкой дома возникла напряженность. Агнесса то радостно бросается ему навстречу, то разговаривает сдержанно, так, словно они только что познакомились. Бывает - начнет по старой привычке живо чтото рассказывать, но вдруг оборвет на полуслове, помрачнеет и замолчит. Да и остаются они наедине редко: падре Антонио стал чуть ли не постоянным обитателем виллы. С наступлением холодов Иренэ стало хуже. Укутанная по самое горло в бесчисленные пушистые платки и пледы, она выглядывала из своего гнездышка, словно смертельно раненый зверек, ощетинившийся и одновременно совершенно беспомощный. Все, как могли, старались развлечь маленькую больную, но она лишь досадливо морщилась, а когда ей слишком докучали заботами, просто закрывала глаза, притворяясь спящей. Лишь Педро мог вызвать подобие улыбки на губах девочки. Неутомимый и непосредственный, искренне преданный маленькой подружке, он не подделывался под ее настроение, не говорил с ней взволнованно-жалобным тоном, не избегал разговоров о болезни. - Пхэ, болит! А знаешь, как мне было больно, когда меня избил этот одноногий черт из таверны? Ни лечь, ни сесть не мог, ни ногой, ни рукой пошевелить. А я плевал на то, что больно, знал - все равно поднимусь. И ему отплачу! Ты на ноги не обращай внимания. Все думай: "Вот сейчас пошевелю ступней, пусть болит, а я все равно пошевелю"... Помнишь летом? Когда у тебя словно мурашки по ногам бегали? Говорил тебе - двигай ногами. А ты испугалась и давай плакать. Сказано, девчонка... - Мне вчера было очень больно, а я не заплакала, вот как! И маме не сказала! - А есть отказалась. Если нашего Россинанта не кормить, знаешь, что с ним будет? Упадет на все четыре ноги и не поднимется. - А ты покормил его сегодня? - Еще бы! Он только ушами поводил и поглядывал вокруг,тебя искал. - Правда, искал? - Знаешь, как он обрадуется, увидав тебя. Хочешь, я завтра подведу его к окну, насыплю такой холмик, чтобы повыше можно было залезть, и под самое окно... И вы будете завтракать вместе: он под окном, а ты здесь - кто больше съест. Только куда тебе! Знаю, отхлебнешь немного бульона и скажешь, что пахнет перьями... Не голодала ты, вот что! - Хочешь - сейчас целую чашку выпью?! - На пари? - На пари! На ту книжку, что Фред подарил. А что ты мне дашь? - Я вырежу из дерева маленькую мадонну и окроплю ее святой водой из часовни. Положишь ее под подушку, и когда пробьет колокол к мессе, поверяй ей самое сокровенное желание. Тетка Луиса так всегда делала, и мадонна послала ей хорошего жениха. Не сойти мне с этого места, если лгу. Иренэ выпила чашку бульону, и Агнесса был на десятом небе от радости, обхаживала Педро, считая, что само небо послало ей этого мальчика. - Я хочу усыновить Педро, - сказала как-то Агнесса, наблюдая за Иренэ и ее маленьким другом. - Подумайте, сестра моя, прежде чем брать на себя такую ответственность, - предостерег падре Антонио. - У таких безродных может оказаться плохая наследственность. Сейчас он ребенок, а когда вырастет? Хватит с вас одного креста, возложенного на ваши плечи всевышним... - Так это всевышний так покарал меня? За какие грехи? - гневно воскликнула Агнесса. - Недугом маленького невинного ребенка? Где же тогда его милосердие? - Пути господни неисповедимы, женщина! - сурово остановил ее падре Антонио. - Не богохульствуй и не ропщи на промысел божий. И помни: грехи наши не только в деяниях наших, они рождаются в мыслях. Загляни в собственную душу! Фред удивился, заметив, как поникла Агнесса. Весь вечер она просидела молча, не прислушиваясь к беседе, завязавшейся между падре и ее гостем. А разговор захватил обоих. Фред проявил интерес к прошлому Каталонии, а падре Антонио с большим знанием дела рассказывал о ее сложной и трагической судьбе, начиная от господства римлян, вестготов, арабов, франков, вплоть до объединения испанских земель, когда Каталония, потеряв свою самобытность, постепенно теряла и завоеванные ею права, пока не стала одной из обычных провинций Испании. Когда наступило время прощаться, падре захотел проводить Фреда: Вечер был ветреный, хмурый, но в воздухе уже пахло весной: травой, уже пробившейся кое-где на пригорках, набухшими на кустах почками, потеплевшей землей. Григорий любил эти дни ранней весны. Душа трепетала в преддверии грядущего чуда пробуждения и возрождения. Впрочем, сегодня он не замечал ничего вокруг. Его мысли все еще были там, возле Агнессы и Иренэ. - Вы слишком жестоки к бедной женщине, падре, - сказал Фред, как только они вышли. - Душа ее в смятении. Мне, как духовнику, надлежит быть суровым. - А не слишком ли тяжелый груз вы взвалили на ее плечи? Особенно теперь, когда Иренэ так плохо? - Именно для Иренэ... Прикуривая сигарету, Фред остановился. Мерцающий свет спички озарил лицо падре, изборожденное глубокими морщинами. Веки он опустил, словно пряча взгляд, а может, просто от огня спички или ветра, бившего прямо в лицо. - Иренэ... Вам никогда не приходило в голову, что вы жертвуете жизнью малютки во имя обманчивой мечты? - Цель оправдывает средства, сын мой... И тем, кто стал орудием в руках поборников веры, в свой час воздается сторицею. - Даже если они не достигли того, к чему стремились, как вы, например? - Я вас не понимаю, сын мой! - Вы напрасно избегаете прямого ответа, падре! Сейчас я ваш союзник, разрешите не объяснять причин. - Союзник? В чем? Союзников объединяет единое устремление, а мы с вами люди разные. Вас влечет земное... А когда скрещиваются земные пути, рождается соперничество, недоверие, коварство. - Как у вас с Нунке? Падре Антонио, который шел впереди, остановился как вкопанный, так что Фред чуть не сбил его с ног. Серп месяца неожиданно пробился сквозь тучу, на мгновение остановился, словно лодка на мели, и вдруг поплыл по широкому разводью разорванных ветром туч. Оба собеседника остановились. Фред отлично видел, с каким напряжением вглядывается в него падре. - Вы, сын мой, вспомнили Нунке. Где у меня гарантия, что не он уполномочил вас на этот разговор? - Мое отношение к донье Агнессе и Иренэ. Вы могли заметить - я не безразличен к их судьбе. - Вас связывают с ними узы земные, а они непрочны и преходящи. Обманчивая женская красота скоро вянет, земная страсть иссушает человеческое сердце, а там, где вчера был цветущий оазис, завтра мертвая пустыня. Ни единой капли целительной влаги не обретут ваши жаждущие уста, и вы убежите на край света от того, что только вчера тешила ваш взор. Только живая вера струится неисчерпаемым источником, постепенно превращаясь в могучий поток. Не лишайте бедную женщину этого счастья! Она избрала свой путь и должна идти по нему до конца. - Аллегории, дорогой падре, хороши, когда за ними хотят скрыть правду. Поэтому мне не нравится их язык. Я предпочитаю говорить откровенно и прямо: донья Менендос была для вас лишь орудием, а бедняжка Иренэ жертвой. Вы же, в свою очередь, стали орудием и жертвой Нунке. - Вы второй раз упоминаете это имя. Могу я спросить, почему именно мои отношения с сеньором Нунке так вас интересуют? Вы его подчиненный, его дело ваше дело, и было бы весьма странно, если б мотивы сугубо личные толкнули вас на нарушение обязательств чести, которые всегда связывают воинов единой рати. - Вы, падре Антонио, уклоняетесь от откровенного разговора. Тем хуже для вас. Ведь речь идет не только об интересах Агнессы и Иренэ, а, прежде всего, о ваших собственных. Забудем, что затеяли этот разговор, и вернемся к рассказу о кортесах. Вы говорили, что в начале восемнадцатого века кортесы были распущены специальным декретом, но этому предшествовала ожесточенная борьба каталонцев со значительно более сильной франко-кастильской армией. Неужели осада Барселоны длилась почти год, а жители сами поджигали свои дома и кидались в огонь, только бы не попасть в руки врага? Падре Антонио, погруженный в свои мысли, не ответил. Плотнее закутавшись в плащ из грубого сукна, накинутый поверх сутаны, он быстро прошел вперед, словно стремясь согреться, потом круто повернул и сделал два шага навстречу Фреду. - Хорошо, поговорим откровенно, - сказал он решительно. - Однако поклянитесь мне, что о нашей сегодняшней беседе не узнает ни одна живая душа, даже Агнесса. - Честное слово, падре! - К чему вы клоните и почему завели разговор о Нунке? - Я хочу освободить Агнессу от какой бы то ни было зависимости от вас и своего шефа. Вывести ее из темной игры. - Почему темной? Повторяю: цель оправдывает средства. - Вы, падре, не приблизились к своей цели ни на йоту. Мантия архиепископа никогда не украсит ваши плечи, ибо Нунке, которого вы так неосторожно включили в игру, уже сбросил вас со счетов как партнера. Те небольшие пожертвования, которые с его ведома делала Агнесса, не дали вам возможности повести задуманное дело так, чтобы ваши заслуги признали и оценили. Вы не приумножили ни славы католической церкви, ни ее доходов. А теперь, когда встал вопрос о том, чтобы получить у патронессы школы постоянную доверенность на право распоряжаться всем ее имуществом и всеми деньгами, поступающими на ее текущий счет... - Доверенность? Вы, верно, что-то спутали, сын мои? - В ласковом тоне падре послышалась плохо скрытая тревога. - Я присутствовал при этом разговоре. Мистер Думбрайт настаивает, чтобы Нунке получил такую доверенность в самое ближайшее время. - Чем объясняется такая поспешность? - Думбрайт имеет основания опасаться, что донья Менендос попадет под влияние человека, который воспользуется ее неосведомленностью в финансовых делах, доверчивостью, наивностью... - Он назвал эту особу? - Да. Ее духовника. - С вашей стороны неосторожно говорить мне это. Ведь я могу опередить Нунке! - При одном условии: если я вам помогу! Молчание продолжалось всего минуту, но Фреду оно показалось нескончаемо долгим. - Каковы ваши условия, Фред? - наконец спросил Антонио. - Вы, верно, захотите получить свою долю? - Да. - Какую? - Свободу для Агнессы и Иренэ. Некую сумму, которая обеспечит безбедное существование всей семье, включая Пепиту и Педро. - Объясните, как это сделать практически? - Паломничество в Рим, о котором давно мечтают Агнесса и Иренэ, не вызовет у Нунке подозрений, особенно если сослаться на ухудшение здоровья девочки. Вы своевременно позаботитесь о визах для всей семьи. Деньги, необходимые для этого, Агнесса предварительно переведет в Швейцарский национальный банк. Вы поможете устроить Иренэ в санаторий, а где-нибудь поблизости поселите донью Менендос. После этого Агнесса вам выдаст доверенность на право распоряжаться ее имуществом... Грубая схема, конечно, без деталей... Даже в темноте было видно, как жадно засверкали глаза падре. - А вы, сын мой? Вы до сих пор ни словом не обмолвились о себе... - Я уговорю Агнессу уехать, навсегда порвать со школой, "рыцарями" и... простите, с вами, падре... - Я не имею права нарушать тайну исповеди. Но скажу одно: она ни за что не согласится уехать без вас, Фред! - Это я беру на себя. Агнесса уедет, и вы сможете получить сан архиепископа за заслуги перед святейшей католической церковью. Все будет зависеть от вас! - Вы отказываетесь от женщины, которая вас любит и которую, вероятно, любите вы, избегаете разговора о материальной компенсации. Что же вы приобретаете? - Больше, нежели вы, падре. Значительно больше... В такие вечера мне все мерещится истинный рыцарь и неутомимый поборник справедливости - Дон-Кихот Ламанчский. И сегодня мне показалось, что я коснулся краешка его плаща. На вашей прекрасной земле я становлюсь романтиком. Вас устраивает такое объяснение? - Вы живете в Каталонии, а каталонцы не лишены ни здравого смысла, ни юмора. Здесь, как гласит наша поговорка, даже камни умеют обращать в хлеб. - Итак, вы согласны на мое предложение? - Надо подумать, взвесить все за и против... Возможно, и мне придется надолго покинуть Испанию. - Это только приблизит вас к Ватикану, к папе, а стало быть и к намеченной цели. - В принципе я согласен! - Тогда я приложу все усилия, чтобы отвлечь внимание Нунке от вопроса о доверенности. Как бы все ни сложилось, я советую поторопиться с визами, чтобы они были наготове. - Может быть, получить визу и для вас? - Я должен остаться, как это ни печально. А вдруг еще какой-нибудь камень превращу в хлеб. - Жаль, что я его не попробую... - Вам мало того куска, который вы вырвете из-под носа у Нунке? - Человек ненасытен, сын мой... "А ты особенно", - подумал Фред, прощаясь с падре. Но, пожимая ему руку, только многозначительно сказал: - Все дороги ведут в Рим. Помните это, падре! ЗА СЕМЬЮ ВЕТРАМИ А пока дороги вели не дальше Фигераса. Оставив Шульца на окраине города, у домика, спрятавшегося в глубине сада, Нунке и Агнесса направились к центральной улице, где размещались магазины и немногочисленные городские учреждения. Молодая женщина, такая оживленная несколько минут назад, сидела теперь неподвижно, уставясь в ветровое стекло машины, и на замечания и вопросы Нунке отвечала коротко, иной раз даже невпопад, полностью сосредоточившись на том, чтобы не оглянуться назад, на таинственный дом, возле которого, ничего не объяснив, чуть ли не на ходу выскочил из машины Фред Кто живет в этом доме? Почему Фред никогда не говорил, что у него в городе есть друзья? Может быть, спросить у Нунке? Нет, нет! Ни в коем случае! Он не из тех, кому можно разрешить читать в своем сердце. Еще станет смеяться, подумает, что она... Слово "ревнует" Агнесса не решилась произнести даже мысленно, пряча от самой себя чувство, разрывавшее ей сердце, туманившее мозг. А ведь ей сейчас надо быть особенно спокойной, рассудительной, чтобы выполнить все приказания падре. Как же избавиться от начальника школы хоть на минутку? Агнесса искоса взглянула на холеные, но сильные руки Нунке, уверенно лежавшие на руле. Из таких рук не вырваться, они крепко держат то, что в них попало. Будь рядом Фред, он бы помог... а теперь? Агнесса даже не сможет подняться по лестнице в контору, так отяжелели ноги, а руки холодны, как две ледышки кажется, вся кровь отхлынула к сердцу и мозгу. Нет, сегодня она не способна на это. А может быть, и вовсе не решится на такой шаг!.. Верно, так уж суждено ей и бедняжке Иренэ... И вдруг перед глазами матери возникает лицо девочки. Оно как бы вырисовывается на ветровом стекле: возбужденное, с сияющими глазами. Каждая черточка дорогого, милого личика излучает радость... Надо было молчать, молчать и ничего не говорить, ничего не обещать. Это падре обмолвился неосторожным словом о поездке в Рим. Ох, зачем же ты лукавишь сама с собой! Ведь и ты тогда не выдержала! Словно бурный горный поток, ринулись из твоего сердца и смех, и слезы вперемежку со словами... Лишить Иренэ этой радости, этой надежды? Никогда! Ни за что! Это значит убить тебя, моя крошечка, собственными руками отнять у тебя жизнь! Ведь невозможно жить без надежды!.. Отчаянное желание спасти свое дитя придает Агнессе сил. Снова глаза ее блестят, на губах играет улыбка. - Герр Нунке, - она поворачивает улыбающееся лицо к своему спутнику, - может, мы хоть на полчасика отложим наши скучные дела. Что, если нам немного посидеть в кафе? Я совсем одичала в своем углу! Так хочется побыть среди людей. Нунке удивленно глядит на Агнессу, но взор ее так ясен, на губах такая милая смущенная улыбка, что ни малейшего подозрения не закрадывается в его сердце. К тому же женщина элегантно одета, хороша собой. С такой не стыдно показаться в городском обществе. - К вашим услугам, милая патронесса! - говорит Нунке после минутного колебания. - Приказывайте, где остановить машину. - Вот тебе и на! Спрашивать у меня, затворницы! Я ведь здесь ничего не знаю, только несколько магазинов и контору банка. Распоряжайтесь сами! Конечно, чтобы место было приличное. - Что же, пировать так пировать, - улыбнулся начальник школы. - Остановим свой выбор на "Эльдорадо", это в нескольких кварталах отсюда. - Нунке самому начинает нравиться эта, как он мысленно называет ее, авантюра, и он чуть сбавляет скорость они уже в центре города. На что надеется Агнесса? Просто хочет оттянуть время? Отдалить ту неприятную минуту, когда они вдвоем с начальником школы войдут в мрачную контору мадридского филиала банка, чтобы урегулировать некоторые финансовые дела? Нет, действиями молодой женщины руководит сейчас расчет, хоть и не точный, а все же расчет. Она знает: в двенадцать часов весь бомонд города, все модницы высыпают на главную улицу, чтобы пройтись, показать себя, поглядеть на других, встретить знакомых, выпить чашечку кофе с пирожными дона Альвареса, короля местных кондитеров. Верно, Изабелла, пассия Нунке, о которой рассказывал Воронов, тоже не усидит дома этим весенним солнечным днем... Встретиться бы с ней, только бы встретиться!.. Изабелла не из тех, кто позволит своему возлюбленному появиться с другой женщиной. В кафе и впрямь собралось большое общество. Проходя между столиками, Агнесса невольно оперлась на руку своего спутника. Перед глазами у нее все кружилось, лица расплывались в каком-то призрачном тумане. Сказывалось то, что она действительно давно не бывала среди множества незнакомых людей. Чтобы скрыть смущение, женщина опустила ресницы. Теперь она видела только проход межцу столиками, показавшийся ей неимоверно узким и длинным, да носки своих туфель, и потому не заметила, с каким интересом осматривают ее присутствующие: мужчины явно любуясь, женщины с враждебной, едва скрываемой завистью. Зато Нунке отлично оценил взгляды, направленные на его спутницу, и авантюра с поездкой в кафе показалась ему еще привлекательнее. "Появиться в обществе красивой женщины - это поднять собственный престиж, - подумал он. - Полезное можно сочетать с приятным. Напрасно я до сих пор пренебрегал такой возможностью. Правда, с Изабеллой дальше кабаре не сунешься. Как ни старается она выглядеть настоящей сеньорой, но что-то от бывшей певички второразрядного мюзик-холла нет-нет, да и прорвется. Это как клеймо, навсегда оставляющее след... Странно: посмотришь на патронессу, никогда не скажешь, что Менендос привез ее откуда-то из табора. Статная, горделивая, движения и речь сдержанны и одновременно естественны. Возможно, у цыганок, привыкших к простору, свободе, это в крови. Грациозность дикого животного, вынужденного приспособить каждый свой мускул для самозащиты. И вот такую полудикарку, не испорченную цивилизацией, вырвать прямо из почвы, как сделал это Менендос, и привить ей манеры..." - Пожалуйста, уважаемый сеньор и глубокоуважаемая сеньора! Здесь вам будет уютно, - прервал раздумья Нунке официант, указывая на свободный столик. Только опустившись на стул, Агнесса подняла глаза и, пока Нунке заказывал кофе и пирожные, внимательным взглядом обежала лица присутствующих. Никого, похожего на Изабеллу, которую она, правда, никогда не видела, но хорошо представляла по словам Воронова! "Нашему шефу недостает вкуса, - пояснил генерал. - Понимаете, его пассия недурна, только всего у нее сверх меры. Одно слово, сеньора "Чересчур"! Правда, я придумал ей неплохое имя?" Агнесса тогда посмеялась, не думая, что когда-нибудь придется воспользоваться этим словесньм портретом, обновлять его в памяти, напрягая для этого все свое воображение. Минуту назад казалось, что она сразу узнает Изабеллу, но теперь в этом людском водовороте... И вдруг словно электрическая искра пробежала по всему телу, - еще не разглядев хорошенько, Агнесса уже чувствовала: в дверях стоит она! Женщине, появившейся между столиками, и впрямь больше всего подходило имя, данное Вороновым. Одета она была чересчур модно, короткие, окрашенные хной волосы казались чересчур рыжими для смуглой кожи и угольно-черных бровей, губы - чересчур красными, жемчужины в колье чересчур крупными для нагуральных. И впрямь сеньора "Чересчур"! Изабелла! Лишь скользнув взглядом по фигуре Нунке, большие черные глаза женщины впились в лицо Агнессы. - Герр Нунке, посмотрите, какая красавица, и почему-то смотрит на нас... Может быть, ваша знакомая? - Агнесса изо всех сил старалась казаться беззаботной, но в голосе ее слышалось замешательство: горячий взгляд Изабеллы пронзал ее насквозь. Рука Нунке с чашечкой кофе замерла у рта. Нунке собирался зайти к Изабелле вечером, как обычно, когда он бывал в городе, и ее появление в кафе теперь было для него полной неожиданностью. - Будьте же внимательны! Если это в самом деле ваша знакомая, пригласите к нашему столику! Иначе она подумает о нас бог знает что! - настаивала Агнесса. Нунке, растерявшийся было вначале, уже овладел собой. Вскочив с места, он помахал Изабелле рукой и с радостной улыбкой поспешил ей навстречу. Сойдясь в проходе, оба на миг остановились. Агнесса видела, как Изабелла гневно что-то прошептала, а Нунке, подавшись всем корпусом вперед, очевидно, извинялся. Затем, пропустив свою даму вперед и поддерживая ее под локоть, повел к столику. - Разрешите представить: донья Менендос, патронесса школы, в которой я имею честь служить... А это моя давняя знакомая и добрый друг, донья Изабелла. Счастливый случай неожиданно привел ее в кафе, и я буду очень рад... - Действительно счастливый случай! Если бы не ваша машина, стоящая у входа, ваша, как вы говорите, давняя знакомая так и не узнала бы, что вы в городе, - едко прервала Нунке Изабелла и, повернувшись к Агнессе, прибавила: - Нет, нет, только мы, женщины, умеем ценить старую дружбу! Не так ли? - Я лучшего мнения о мужчинах, - улыбнулась Агнесса. - Мы с герром Нунке тоже давно знакомы, и мне кажется... - Что же, тогда вам повезло больше, чем мне! нетерпеливо прервала Изабелла, с иронией делая ударение на слове "вам". - Вы не дослушали меня, - спокойно объяснила Агнесса. - С вашим знакомым мы соседи и часто встречаемся по делам. Уверяю вас, герр Нунке никогда не давал мне повода бояться, что его приязнь... его доброе отношение... Изабелла метнула гневный взгляд в сторону Нунке и принужденно рассмеялась. - О, не будем говорить о добродетелях нашего общего друга! А то может статься, что он и сам в них уверует. Да, да, я знаю мужчин... Им только дай повод, и они зазнаются, станут неблагодарны, невнимательны... Пододвигая Изабелле кофе и печенье, Нунке попробовал обратить разговор в шутку: - Вот наглядное опровержение ваших выводов, Изабелла: кажется, ваше любимое, миндальное? Как видите, я хорошо помню вкусы своих друзей... - Вы собираетесь так легко искупить свою вину? Я же говорила, он зазнается. - Я готов искупить свою вину и даже понести самое тяжелое наказание... - Нунке склонил голову с наигранной покорностью. - Донья Менендос, какую кару можно мне придумать? - Женщина должна быть милосердна... - Но я не из милосердных! А потому, герр Нунке, беру вас на весь сегодняшний день под арест. В плен, как говорится. - О, это будет сладкий плен. - Я не шучу, имейте в виду! Сегодня у меня собирается маленькое общество, и вам придется вместе со мной развлекать гостей. - Самое большое через час я буду целиком в вашем распоряжении. - Не забывайте, вы у меня под арестом! - Герр Нунке, - вмешалась Агнесса, скрывая внутреннее волнение, - а почему бы нам не поступить так: денежные дела я урегулирую сама, а что касается документов, о которых мы с вами говорили, то я попрошу управляющего банком все подготовить и в следующий наш приезд... Когда вы думаете быть в Фигерасе? - Я хотел бы уладить все сегодня, - неуверенно начал Нунке, но Изабелла капризно воскликнула: - Вы у меня под арестом, и вашей персоной распоряжаюсь теперь я. Если донья Менендос говорит, что может все сделать одна... Верно ведь? Я правильно вас поняла? Изабелла повернулась к Агнессе, глядя на нее еще с недоверием, но уже готовая к примирению, если та ответит так, как надо. - Конечно, верно. Получить деньги на школьные нужды не такая уж мудреная вещь. Ну, а обо всем остальном... боже, неужели это столь срочно! Мой покойный муж тоже был деловым человеком, но стоило мне захотеть поехать куда-нибудь или развлечься, он в тот же миг забывал о своих противных делах... И, честное слово, меня это радовало больше, чем подарки и драгоценности, которые муж привозил из Мадрида, когда отлучался туда. - Решено: вы мой пленник, и я вас не отпускаю! чересчур громко воскликнула Изабелла и захлопала в ладоши. Заметив, что на них обращают внимание, Нунке поморщился. - Хорошо. Согласен, согласен. Принимаю все ваши условия, Изабелла! - поспешил согласиться он. Агнесса поднялась. - Тогда я сейчас же пойду. Очень рада была с вами познакомиться, донья Изабелла! До скорого свидания, герр Нунке! Надеюсь, в плену с вами будут обращаться не слишком сурово. Радуясь, что ей удалось, избавиться от начальника школы, Агнесса хотела уйти, но Нунке задержал ее. - Минуточку! Я не могу свалить на вас одну все дела! Это не по-джентльменски, да и опасно: сумма большая, а по городу шатается всякий сброд... Как же быть? Ага! Разрешите оставить вас одних буквально на четверть часа... Пять минут, чтобы заехать за Фредом, пять, чтобы привезти его сюда. Остальное время на непредвиденные в дороге обстоятельства... Только сделав это, я буду спокоен: у доньи Менендос будет хороший советчик, чичероне, защитник... - Прекрасно! - щеки Агнессы покрылись легким румянцем. - С Шульцем я и впрямь буду чувствовать себя увереннее... Донья Изабелла, смилуйтесь над своим пленником и подарите ему пятнадцать минут свободы. Гарантирую, он не сбежит! - Засекаю время! - подняла руку Изабелла. Сейчас половина первого. Итак, без четверти... - Даже раньше, даже раньше! - уже на ходу крикнул Нунке. Только теперь, убедившись, что ей неожиданно повезло, Агнесса вздохнула с подлинным облегчением. Десять-пятнадцать минут она выдержит общество сеньоры "Чересчур", хотя та и рассматривает ее как вещь, выставленную в витрине, и, по всему видно, готовится приступить к настоящему допросу, чтобы удовлетворить свое ревнивое любопытство. Как себя вести? Сразу же рассеять ее опасения или и впредь держаться так, чтобы сомнения в верности любовника окончательно не исчезли из сердца Изабеллы? Ей жаль, очень жаль эту женщину. Агнесса сама почувствовала сегодня, как остро ранят шипы подозрения. Но ей надо избавиться от Нунке, во что бы то ни стало избавиться от Нунке! И она, отвечая Изабелле, жонглирует словами так, чтобы нельзя было отличить истину от капельки лжи, с чисто женской интуицией находя ту границу, дальше которой заходить нельзя, иначе разговор может закончиться ссорой, а то и открытым скандалом. К счастью, Нунке вернулся даже раньше назначенного срока, и не один, а в сопровождении Фреда. Церемония знакомства и прощания заняла не много времени - Боже, как я устала! - вырвалось у Агнессы, как только они с Фредом сели в машину. - Какая-то непонятная ситуация: вы, наш шеф и эта... дама. В чем дело? Со слов Нунке я понял одно: он приглашен к какой-то знакомой и не может сопровождать вас. Поэтому и поручает это дело мне. Но вид у него при этом был весьма кислый. Агнесса рассказала обо всем, что произошло в кафе. - А теперь скорее в банк! Я должна уладить свои дела как можна скорее, чтобы Нунке не успел опомниться. - У вас появились тайны от Нунке? - Падре посоветовал перед поездкой в Италию перевести деньги за границу, чтобы я могла не зависеть от прихотей Нунке. Вы поможете мне это сделать? - Я хотел бы остаться в стороне. По очень важным для меня и для вас соображениям. Потом объясню, в чем дело. Агнесса укоризненно поглядела на спутника. - Просто вы рассердились! Потому что Нунке вам помешал... Конечно, обидно, когда проводишь время с друзьями, а тебе на голову вдруг взваливают такую обузу, как моя персона... Только я вовсе об этом не просила, и напрасно вы... Сняв одну руку с руля, Фред ладонью накрыл пальцы Агнессы. - Я был не у друзей.. а занимался обычным служебным делом. Таким нудным и противным, что от него просто тошнило. И я счастлив, что теперь от него избавился и сижу рядом с вами... - Правда? Ну, тогда и я не стану сердиться на вас! - Значит, вы сердились? За что? Агнесса покраснела. - За то, что вы не хотите сейчас пойти со мной, наобум сказала она, холодея при мысли, что Фред может догадаться об истинной причине ее волнения - Не не хочу, а не могу... Впрочем, о том, как лучше все устроить, я охотно вам расскажу. Слушайте внимательно... Но выяснилось, что падре неплохо разбирается в делах чисто земных и отлично проинструктировал свою богатую прихожанку. - Видите, не такое уж мудреное дело самой распоряжаться своим имуществом, - подбадривал Фред Агнессу, останавливая машину возле банка. - Держитесь уверенно, напомните управляющему, что он обязан хранить тайну вкладов и операции, проводимых по распоряжению вкладчика... Я буду ждать вас за углом, в переулке. Второй раз пришлось сегодня Агнессе играть необычную для нее роль. И вторично скорее инстинкт, нежели разум, подсказывал ей, как вести себя. Волнение, овладевшее ею, когда она отворила массивную дверь конторы, постепенно исчезло. Совершенно спокойно и деловито она отдавала распоряжения, подписывала нужные документы, пересчитывала деньги, которые брала наличными: часть на нужды школы, чтобы не вызвать подозрений у Нунке, часть - для себя, на собственные траты, связанные с поездкой. И только очутившись на улице, Агнесса почувствовала, как постепенно с нее спадает напряжение. Сознание того, что она сумела отстоять интересы Иренэ, приятное чувство собственной независимости радовали ее. Как хорошо, что все испытания сегодняшнего дня позади. Еще несколько шагов, и она окажется в переулке, где ее ждет Фред. Тогда можно будет целиком отдаться чувству радости, которое пронизывает ее всю Не замечая прохожих, Агнесса быстро шла вперед, как вдруг чья-то рука коснулась ее локтя. - Берегись, сеньора, ай, берегись! Как туча закрывает солнце, так и твое красивое личико может закрыть печаль. Хочешь - помогу ее отвести? - скороговоркой бубнил хриплый голос из-за плеча. Молодая женщина от неожиданности вздрогнула и остановилась. Перед ней стояла сгорбленная старая цыганка в большой черной шали, окутывающей всю ее худую фигуру и низко надвинутой на темные глаза, обрамленные воспаленными верхними и вывернутыми нижними красными веками. "Алела? - спросила себя Агнесса и тут же ответила: - Да!" Конечно, это ее давний враг, Адела, от которой она в свое время получала столько тумаков, прибившись к кочевому табору. Правда, старая цыганка очень изменилась: годы еще больше иссушили и согнули ее, глаза стали совсем больными, появилось множество новых морщин, рот запал, отчего подбородок выдвинулся вперед, а само лицо словно укоротилось. Невольно Агнесса отпрянула и огляделась, словно ища зашиты. Но Адела, не узнавшая в этой красивой, хорошо одетой сеньоре свою бывшую служанку Марию, поняла ее движение по-своему. - Молодость и красота брезгует старостью, а богатство - бедностью. Но краса вянет, а деньги уплывают, сеньора! Не заносись! Счастье можно приблизить и отдалить. Наворожить и заклясть. Последние слова старая цыганка произнесла с угрозой. Схватив Агнессу за руку и повернув ее ладонью вверх, она быстро начала приговаривать: - На руке знак-метка, то судьбы отметка. Повернешь его направо - придет счастье и слава, а налево повернуть - несчастливый будет путь. Оставишь, как было, - все станет немило. Адела крепко сжимала пальцы Агнессы костлявой, холодной рукой и продолжала бубнить присказку, знакомую Агнессе с детства. Сейчас давнее воспоминание всколыхнуло в ее душе давно забытые чувства, пробудило непреодолимое желание еще раз побывать в таборе, почувствовать себя в окружении родных по крови людей. - Погадаешь мне в таборе? Где вы раскинули свои шатры? Адела без удивления встретила предложение. За свою долгую жизнь она привыкла к непостижимым капризам богатых сеньор и сеньоров. - Вон там, - махнула она рукой, показывая на запад. - Тогда подожди меня здесь, на углу, у этого дома. Свернув в переулок, Агнесса быстро пошла к машине, которую Фред уже вел ей навстречу. - Вы озабочены? Что-то неладно? - обеспокоенно спросил он, как только она села рядом. - Наоборот. Перевод сделан, деньги при мне. - Тогда в чем дело? Агнесса рассказала о своей встрече с Аделой. - Вы будете смеяться надо мной за то, что мне захотелось побывать в таборе? Так непреодолимо захотелось... - Машина в нашем распоряжении до вечера. Я сам с удовольствием посмотрю. - А Аделу можно взять с собой?.. Всю жизнь казалось: никогда ее не прощу! И всех остальных тоже. А теперь, когда увидала, как она постарела, какая стала беспомощная... Странно как-то. Все горести вдруг забылись, а помнится только хорошее: бескрайние дороги, воздух, напоенный ароматами трав и горьковатый от дыма костров, звездное небо, огромным шатром раскинувшееся над табором, тихое ржание стреноженных коней, хруст сена у них на зубах... - Прошлое всегда мило, Агнесса! Горечь и беды слишком обременительная ноша, чтобы всегда таскать их за собой. И лукавая служанка-память старательно пересевает все давние события сквозь сито, оставляя на поверхности лишь приятное и хорошее. Остальное - запирает в сундук, прячет в самые потайные уголки. Ведь если часто возвращаться к тяжелым воспоминаниям, не хватит сил жить. Можно согнуться под их тяжестью. - Возможно, и так! Иначе мне бы не захотелось поехать в табор... А вот и Адела! Остановитесь на минуту! Старая цыганка нерешительно подошла к машине и вопросительно поглядела на Агнессу. - Садись, Адела! Скажи, куда ехать... - Адела? Разве я когда-нибудь уже гадала сеньоре? Где-нибудь в другом месте? Не припомню,