ии жизни не может быть и речи. Тут сплошная "развлекаловка". Цель подобной стряпни -- помочь уставшему после работы человеку забыться после тягот дня, расслабиться, приморить глаза перед сном. В романе Мир-Хайдарова "Ранняя печаль" никаких "экшен" нет, ничего остросюжетного не происходит. Никаких развлечений, никто никуда не мчится, не стреляет, никого не насилуют. Громкий разговор в чайхане, и тот вызывает замечание старика, пьющего чай: "Уважай других -- будут уважать тебя". Полутонами, пастельными, неяркими красками писатель рассказывает об ушедшем и уже не имеющем никакого практического значения человеческом бытие. По сути этот роман -- история любви инженера Рушана и архитектора Глории. Женский образ особенно удался писателю. Глория вынуждена уехать на Запад, потому что в стране, где все здания сооружались из однотипных железобетонных блоков, ее профессия архитектора оказалась ненужной. Любовь или реализация жизненного предназначения? -- этот выбор и стал главной темой (так и хочется сказать "мелодией") романа "Ранняя печаль". Они любили друг друга, любили музыку и футбол своей молодости... Но Глория предпочла расставание, забрав с собой, как уезжающая, только четверть печали. Она решила воплотить свой дар в реальные постройки, добиться, чтобы ее призвание, способности и таланты не увяли втуне, а были воплощены в сооружения из бетона и кирпича. Глория выбрала востребованость, а не показной патриотизм. Следуя своему предназначению, только за границей она смогла осуществить свои ранние проекты: по ее чертежам возведены дворцы в Кувейте, дома в Германии. Глория воплотила свои чертежи, а значит, и свои мысли в реальные постройки, у нее архитектурная мастерская, она признана. Собственное умение и дар оказались для нее важнее продолжения рода на родной земле. Она предпочла жить в обществе, которое воспользовалось ее талантом и щедро за это заплатило. А Рушан остался дома. Он грустит: ведь три четверти печали, судя по поверию и по тексту романа, действительно достались ему. Рушан тоскует, вспоминает, грезит. На волнах памяти он поднимается ввысь или опускается... На этой грустной ноте мы и расстаемся с героем, которому, как и всем нам, предстоит действовать, добывать хлеб насущный... Но это уже за рамками романа. Архитектору Глории было что предложить на Западе. Она дорожит собой и, пока молода, работоспособна, покидает край, овеянный романтической дымкой молодости. Начало ее новой жизни -- это достойное продолжение прежней. Оно оказалось возможным только в обществе взаимных услуг, в обществе "сервиса". Глория, конечно, тоже тоскует -- Рушан угадывает ее печаль, чувствует ее грусть между строк письма, пришедшего спустя десять лет после разлуки. Но как раз за эти десять лет многие проекты Глории были воплощены в жизнь -- построены дворцы и дома. Здесь, как в зеркалах, расположенных друг против друга, множатся жизненные пути героев Мир-Хайдарова. В тексте романа ощущается зыбкая неопределенность, присущая самой жизни. Вернется ли Глория строить пятизвездочные отели-дворцы, больше похожие на миражи в пустыне, например в Душанбе? Вряд ли. Поедет ли Рушан в Германию, чтобы навестить возлюбленную? Это еще менее вероятно. Он хочет остаться в ее памяти таким, каким она его помнит -- молодым или почти молодым. И он не поедет к ней, потому что автор советует не возвращаться в те времена, когда мы были счастливы. Возврата в прошлое нет... Как то на встрече с читателями Мир-Хайдаров сказал публично: в моих романах ясно, кого я люблю, что я люблю, кого ненавижу, что ненавижу. Я не держу кукиш в кармане, не строю ни двусмысленных сюжетов, ни двусмысленных фраз, столь распространенных сегодня. Я не готовлю плацдармы для отступления, не стелю соломку, где могу упасть. Впрочем, и без этих слов, его позиция ясна, я не раз слышал в его адрес высшую похвалу читателей - наш человек! Но меня все равно часто спрашивают - какой он? Читатель, ведь, в своем воображение рисует не только любимого героя, но, зачастую, и автора. Особенно, если книга глубоко его задела. Наверное, тем, кто прочитал его повесть "Знакомство по брачному объявлению", кажется, что это человек веселый, с искрометным юмором - ибо такова повесть. Но это совсем не так, он не весельчак, не балагур, и острит редко. Я долго не мог ответить даже себе - какой он, пока не увидел его портрет в кабинете, работы талантливого художника Айдара Шириязданова. Идет густой снег, а он стоит беззащитный под раскрытым зонтом, в чистом поле, чуть склонив голову, и глядит вперед, в будущее с глубочайшей печалью и тревогой. И я тут же вспомнил его персонаж из повести "Не забывайте нас" - Кашафа, которого он назвал - печальноглазый, наверное, ощущал со своим героем душевную связь или, как обычно, писал самого себя. Чуть позже мне попадется на глаза большая статья о творчестве Рауля Мир-Хайдарова татарского писателя Рафаэля Сибата, к сожалению, рано ушедшего из жизни. Рафаэль Сибат не меньше меня знавший творчество Рауля Мир-Хайдарова сказал о нем: "для нас, татар, Рауль Мир-Хайдаров - не открытая Америка, Колумбы нужны, Колумбы...!" Он же пишет: "у меня есть несколько фотографий Рауля, разного возраста: юного, зрелого, пожилого, и на всех фотографиях, словно печать, глубокие печальные глаза, отличающие людей с трагической судьбой, в них, как бы, отражена жестокая судьба татарского народа." И вот только тогда я смог кратко охарактеризовать Рауля Мир-Хайдарова - печальный человек, с железной волей, твердым характером, острым аналитическим умом. А между тем лиричные звуки музыки на площадке истории стихли. Алчность и бесстыдство породили диссонансы, под которые не потанцуешь. Человеческие законы попраны. На балу удачи дирижером стал Сатана... Именно об этом затянувшемся периоде, которому не видно конца, повествует знаменитая тетралогия Рауля Мир-Хайдарова "Черная знать". 4. В переломные периоды жизни страны отсчет времени начинается заново едва ли не с каждым новым экономическим законом или "похмельным" указом. Стал другим жизненный уклад, изменились, почти исчезнув, нравственные основы общества. Но детективные сюжеты Мир-Хайдарова, построенные на экономических преступлениях, совершенных в социалистический период, остались актуальны и поныне. Дельцы социалистической эпохи, вроде бы канувшей в Лету десять лет назад, -- например один из персонажей писателя Артур Шубарин -- словно сошли со страниц романов Мир-Хайдарова в реальную и новую жизнь! Впрочем, так и должно было случиться. В рыночных условиях "теневики" социализма должны были стать преуспевающими менеджерами, если, конечно, они за эти годы физически уцелели. Ведь одной из основных задач преобразователей общества как раз и было вывести подпольных дельцов на свет, чтобы дать новый стимул промышленности за счет чувства собственников, которое было лучше всего развито у "теневиков". Всем тогда казалось: стоит только легализовать подпольный бизнес, как капитализм схватит нас за уши и вытянет из социалистического болота. Однако чуда не произошло... Потуги горе-реформаторов привели лишь к деиндустриализации промышленности, основой которой были заводы "низких технологий". Капиталистических отношений между собственниками и наемными рабочими не возникло, поскольку была угнетена и уничтожена сама производственная среда. Сейчас в России сложилась уникальная историческая ситуация: есть буржуазия, но нет капитализма. Пышно расцветший прожорливый чиновничий аппарат, проевший доходы от скоропалительной, продешевленной приватизации, пустил по ветру национальное богатство. Отсутствие не только концепции развития, но и мало-мальски разумного текущего плана привели к полному экономическому краху новые государственные образования, возникшие на постсоветском пространстве. Иссякни завтра нефть и газ -- уже послезавтра опустеют прилавки супермаркетов, пополняемых прямо с колес трейлеров. На бескрайней, разделенной теперь территории СНГ все предприятия, независимо от форм собственности, существуют только благодаря двойной, тройной бухгалтерии. Новые фискальные органы с гауляйтерской заботой демонтируют экономику, создавая такие условия для работы и бизнеса, при которых любой действующий предприниматель, а тем более успешный, всегда виноват перед многочисленными чиновниками. Чтобы выжить, предприниматели вынуждены укрывать реальные доходы, количество и квалификацию работающих, набирать псевдоштаты инвалидов, прятать производимую продукцию, шифровать настоящие адреса поставщиков и покупателей, занижать потребление электроэнергии, расход газа и т.п. Знаковые термины теневой экономики социализма опять в чести. Вся отчетная информация, исходящая и от маленького ларечка на перекрестке, и от гигантской энергетической корпорации, и от Главного статистического управления, все эти бесчисленные цифры -- сплошная фикция. Эта вынужденная, а точнее, намеренная путаница лучше всякой зарубежной конкуренции довела отечественную экономику до банкротства. Победители в "холодной" войне руками побежденных уничтожили в зародыше потенциальных экономических противников. На фоне вакханалии фальши и самообмана наивные подлоги социализма оказались всего лишь моделью, репетицией, испытательным полигоном. В романах Мир-Хайдарова "теневики" меняли запятые, подчищая конечные цифры. Сейчас финансовая информация фальшива вся: от первой буквы до последней точки. Социальная и экономическая статистика, основанная на этих псевдо-бухгалтерских и финансовых отчетах -- не что иное, как самообман правящей бюрократической верхушки, которая насильно прячет наши доверчивые головы в песок ложной информации. Обманчивое ощущение безопасности страны, даже временного экономического улучшения основано только на сырьевых поставках -- это все равно, что, как в одной из сказок "Тысячи и одной ночи", утолять чувство голода, отрезая и поедая собственную ляжку. Чиновническая власть утратила контроль как средство управления над страной и подменила его мздоимством. Коррупция -- это видимость управления, и реально теперь управляет не чиновник, а тот, кто дает ему взятки, тот кто "прикормил" его. Продавшееся чиновничество потеряло не только честь и разум, главное -- оно утратило возможность управлять обществом, потому что само стало управляемым. Модель подобного коррумпированного социума была создана Мир-Хайдарововым в его тетралогии "Черная знать". Наследники Артура Шубарина вынуждены обходить писаные законы и действовать, как и раньше, по законам неписаным. Герои Мир-Хайдарова живут и преуспевают в криминальной атмосфере извращенной действительности. Эффективность капитализма возможна только при условии прозрачности каждого бизнеса и бизнесмена перед налоговым ведомством, то есть перед государством. А у нас "теневики" остались теневиками, и коммерческие тайны любого предприятия могут быть раскрыты только при "наезде" налоговой полиции... Но вернемся к тетралогии. Артур Шубарин, один из "сквозных" героев романов, приобретает репутацию человека, для которого "нет невыполнимых задач". Возросший уровень преступности требует и соответствующей образованности, "повышения квалификации". Поэтому Шубарин изучает право и банковское дело, осваивая их как "науку насилия". Писатель показывает, что знание само по себе нейтрально: оно может быть применено и во благо, и во вред обществу. Все зависит от вектора -- положительного или отрицательного, под действием которого находится личность, обладающая информацией и умеющая ею воспользоваться. Знание само по себе -- не добро и не зло, все зависит от того, кто и как его применяет. "Отрицательное обаяние" -- вот ключ к образу Артура Шубарина. Читатель испытывает к его богатой и неординарной натуре даже некоторую симпатию. Шубарин обязателен, надежен, деловит, в нем развиты качества современного менеджера. Но проявляет он эти качества в общении и служении кровавым негодяям. Это противоречие в конце концов приводит к кризису личности. После долгой и мучительной борьбы с самим собой Шубарин решается на разрыв с заправилами преступного мира. Действительные перемены в жизни общества открывают перед ним широкое поле деятельности, к которому, по сути, он и готовился в "теневом предпринимательстве" социализма. Он вынужден был находиться на нелегальном положении бизнесмена, и его тогдашнее общение и сближение с уголовным миром было предопределено нелепым социальным устройством общества. Автор подводит своего героя к глубокому и принципиальному нравственному перевороту: в Шубарине возникает чувство ответственности, поскольку он владеет инструментами управления, может организовать производство, знает дорогу к процветанию. Его способ достижения цели, еще недавно каравшийся статьей уголовного кодекса, оказался единственным, способным вывести общество из тупика. Преступный мир, состоящий в основном из закостеневшего в пороках и вседозволенности клана бюрократов, уничтожает и менеджеров. В романе "Судить буду я" жертвой изуверов становится и сам Шубарин, прошедший сложную эволюцию от одного из лидеров теневого бизнеса до смертельного врага клановой экономики. Фигура Шубарина противоречива и многосложна. Когда-то удачливый "теневик" сам принес западный дух предпринимательства в патриархальный многоукладный мир восточной республики. Но оказалось, что тем самым он посеял зерно распада, которое проросло, и народное бытие стало задыхаться, вырождаться и гибнуть. Западный характер взаимоотношений оказался не свойственным, чуждым местным традициям и укладу. В судьбе Шубарина, как в призме, преломился процесс, о котором еще Пушкин заметил: "В нем правду древнего Востока лукавый Запад омрачил..." Гибель Шубарина -- это возмездие за ту тлетворность, которая длинным шлейфом тянулась за ним долгие годы везде, где бы он ни появлялся. В только что закончившемся веке вектор этого "шубаринского" влияния был направлен именно с Запада на Восток. Романы Мир-Хайдарова показывают, как идеи теневого предпринимательства породили пышный расцвет мафии, дальнейшая деятельность которой извратила первоначальную идею и уничтожила самих "шубариных", первичных носителей этой идеи. Этот сложный противоречивый процесс, несомненно, будет иметь продолжение и в двадцать первом веке. Смею предположить, что в дальнейшем творчестве Мир-Хайдарова ответ Востока на вызов Запада будет иметь достойное романное воплощение. Писатель предвидел, что коммунистическая диктатура сменится не свободным рынком, который, саморегулируясь, выберет наиболее эффективные пути развития, а склеротической формацией, у которой еще нет ни ясного определения, ни идентификации. Теперь можно определенно сказать, что коррупция и стала новым общественным строем. При повальном упадке всего и вся полнокровными оказались лишь вшитые западными "хирургами" вены, по которым, покидая обессилевающий общественный организм, уходят на тот же Запад и сырье, и ресурсы, и валюта. Разлагающийся, гибнущий социализм, отраженный в тетралогии Рауля Мир-Хайдарова, не преобразился в новую экономическую формацию. Мы и сейчас так же далеки до свободного рынка, как и при товарище Черненко. Наш псевдокапитализм не есть форма экономических взаимоотношений между собственниками и наемными рабочими. В возникшей действительности, словно сошедшей со страниц романов Мир-Хайдарова, определяющим фактором стали отношения между чиновниками и новыми собственниками неработающих производств. В образе Шубарина есть нечто драматичное: его жизненный путь не стал следствием малодушных уступок. Его судьба вовсе не результат имманентно присущих ему преступных качеств, а порождение глубокого социального и политического кризиса 70-80-х годов, который, по сути, продолжается до сих пор. Главное достоинство романов Мир-Хайдарова не в изображении хода и перспектив борьбы правоохранительных органов с мафией, а в том, что писатель, дав точный психологический портрет явления, не преуменьшает опасность, которую представляют для общества преступники, но и не впадает в пессимизм. "Оглянись, если уже не в радости, так в гневе, на дом свой. Так ли полагается жить человеку в собственном доме, на своей земле, в одной единственной жизни, отпущенной судьбой и природой?!" -- эти слова наиболее полно выражают суть романа "Пешие прогулки". Последовавшие за тем романы "Двойник китайского императора" (1989), "Масть пиковая" (1990), "Судить буду я" (1992) развивают основную тему творчества писателя -- коррумпированная власть, криминальная камарилья и рыцари-одиночки, вступающие в схватку. Главный акцент Мир-Хайдаров делает не на приключенческой стороне, а на жизненности описываемого противоборства. Занимательность не самоцель, а производная от сюжета и мастерства писателя. Судьба основных персонажей, единая стилистика превращают тетралогию в художественную хронику труднейшего переходного периода в жизни общества. Мир-Хайдаров отнюдь не летописец преступного мира, а скорее его исследователь. Во многих рецензиях на романы, опубликованных в юридических изданиях, отмечалось, что автор -- прекрасный знаток уголовной и среды правовых вопросов. Следует добавить, что Мир-Хайдаров в первую очередь -- социальный аналитик. Власть должна прежде всего направлять свои усилия во благо тем, над кем она вершится. Власть -- это управление, которое под влиянием алчности становится деконструктивным, вредоносным по отношению к гражданам. Как только появляются негласные "титулы" ханов, баев, баши, властелинов, олигархов, смело можно считать, что имеют место двойные стандарты. Власть в странах с вечно переходной экономикой, как бы она ни называлась -- "народной", "коммунистической", "демократической", работает только на себя, на собственное благополучие. Примечательной особенностью творчества Мир-Хайдарова является абсолютное исключение фантастических мотивов и образов. Это вовсе не приземленность, не бедность творческого воображения. Реальные жизненные факты, действительные документы, введенные в повествование, куда невероятнее любых сюрреалистических экскурсов. То, что подметил в реальной жизни зоркий взгляд художника, действует на читателя посильнее любого вымысла. Хозяин области, по площади равной Германии и Франции, вместе взятым, Анвар Тилляходжаев стремится походить на китайского императора, владыку полумира. Колоритна сцена, когда Анвар, присвоивший казну бухарского эмира, "поруководив" народом и устав от дел, высыпает у себя в обкоме золотые монеты из хурджина на ковер: "...ничего не делал, просто лежал рядом с золотом, осыпая себя дождем из монет, пересыпал их с одного места на другое, строил из червонцев башни, даже выстелил золотую дорожку посреди ковра -- удивительно приятное занятие..." Судебная система, показанная Мир-Хайдаровым, так же неотличима от сегодняшних судебной и правовой систем (исключая отчаянных оперативников, борющихся голыми руками против вооруженных автоматами уголовников). Эта парадоксальная ситуация предугадана и убедительно показана Мир-Хайдаровым в романах "Масть пиковая", "Судить буду я". Прав становится тот, кто первым дотянулся до больших денег, а значит, может подкупить, устранить конкурента и поменять просто безбедное существование на роскошное. Кардинально лишь одно изменение -- легкость перекачки любого количества денег в любое "банановое" государство. Теперь пачки купюр не надо, таясь, везти в ручном багаже -- через границу дензнаки летят сами, в форме кодированных электронных межбанковских сообщений. И "новому русскому", в отличие от социалистического "теневика", не составляет проблем и самому навсегда "слинять" в края вечной весны, вслед за наворованными капиталами. Стоило ли из-за этого огород городить? Увы, перемены не привели к благоденствию. Выбраться из очередного экономического тупика нашему обществу оказалось не под силу. Изменились названия, форма, обряды, символы; даже стратегические союзники вроде бы изменились. Суть же общественной жизни осталась нетронутой. Добавилось гротеска, стало больше нелепой роскоши, сгустилась несуразная психологическая атмосфера, ближе подступила нищета. Но текущее время, сегодняшний день легко узнаваемы во всех романах писателя, написанных за последние два десятилетия. Это соответствие, это творческое предвиденье -- счастье для прозаика. И несчастье для его образов, для его прототипов, то есть для всех нас. В паноптикуме хапуг, сочно нарисованных писателем, появляется и аксайский хан Акмаль Арипов, "восточный Распутин". Официальный статус Арипова (двойник печально знаменитого Адылова и прововестника нынешних "баши") -- председатель агропромышленного объединения. В действительности же Арипов является полноправным владыкой собственного ханства. Даже глава республики -- "отец" всех кланов -- побаивается Арипова-Адылова, который панибратски называет его "Шуриком". По своей сути Арипов -- пионер начавшегося еще тогда процесса приватизации государства государством, или самопожирания. На присвоенной этим вампиром территории, в приватизированной (казнокрадство удачно замаскировано этим иностранным словечком) области "денно и нощно дежурили на сторожевых вышках люди в милицейских фуражках, хотя им вполне могли бы подойти басмаческие тюрбаны". Писатель даже в подобных мелочах оказался провидцем: тюрбаны действительно не замедлили вскорости появиться. Непомерное богатство, награбленное у народа, сочеталось у осторожных и тогда еще чего-то побаивающихся ханов со сбором объемного компромата. Криминальные элементы первыми сообразили, что информация это и есть власть. Писатель показывает, как театрализованное, помпезное проявление этой власти накладывается на забитость подданных. И современные, и средневековые методы управления и подавления -- все идет в ход: "Хан любил путать следы, чтобы держать свой народ в вечном страхе. Говорят, иной раз в поселке появлялся его двойник, подолгу сиживал на айване, перебирая четки, вроде напоминал: я здесь, я все вижу! Хотя сам Арипов в это время находился в Москве или уезжал к своему другу "Шурику". А черные "Волги" с одинаковыми номерами постоянно шныряли вдоль полей и строек, внушая страх. Машина время от времени останавливалась, и из нее выходил хан Акмаль с настоящей кожаной камчой, и горе тому, кто попадался на его пути без лопаты или кетменя". Навыки жестокого плантатора странно сочетаются в Акмале с утонченными вкусами. Ландшафтная архитектура его парка сравнима, пожалуй, с садами царицы Семирамиды. Коневодство -- страсть хана, и в его конюшнях "кони содержались куда лучше людей". Это сочетание звериной жестокости к людям и так называемого эстетства -- нелепо и оттого еще более страшно. Криминальный мир изображен писателем с учетом разительных перемен, произошедших за последнее десятилетие. Типичный уголовник 60-х годов, с наколками и с жеваной беломориной в углу рта, сегодня воспринимается даже с некоторой ностальгией, как персонаж сказки для детей среднего возраста. "Новые" бандиты -- обаятельные, с иголочки одетые -- отнюдь не похожи на громил, но гораздо беспощаднее и страшнее. Никаких отпечатков на теле жертвы или на орудиях убийства они не оставляют, однако грабят и убивают сотни и тысячи людей. А их добыча традиционному уголовнику покажется фантастической мечтой. Поразительно точен портрет мафиози Сухроба Акрамходжаева в романе "Масть пиковая". Его кличка "Сенатор" подчеркивает двойственность жизни этого человека, приобретшей причудливую форму амбивалентности: "Он часто забывал, кто он есть на самом деле, путался, ощущая себя сыщиком и вором одновременно, боялся одного, чтобы на каком-нибудь совещании... не брякнуть чего-нибудь такое, что явно выдало бы его с головой". Шустрый бес Петр Верховенский из романа Достоевского, заявивший о себе: "...я мошенник, а не социалист", мог бы позавидовать энергии и ловкости, с которой Сенатор осуществляет свои далеко идущие замыслы. Мастер на все руки, он присваивает и вещи и чужие идеи, убивает и грабит, философствует и властвует, а полная безнаказанность только поощряет его на дальнейшие деяния. А как же иначе, ведь его подельник Салим Хашимов по кличке "Миршаб", что означает "Владыка ночи", возглавляет Верховный суд республики! Прокурор Рустамов, надзирающий за исправительными учреждениями, -- заядлый картежник. Он деградирует сам и олицетворяет деградацию правоохранительных органов. Ради наживы Рустамов оказывает услуги преступникам, которые уже оказались за решеткой. Рустамову -- вместо звезд на погоны -- уголовники присвоили "кликуху" -- Почтальон, тем самым сделав его своим агентом в правоохранительной системе. Хочется еще раз отметить, как похож литературный вымысел Мир-Хайдарова на события, происходящие в последние годы. Прокуроры и депутаты, сутенеры и банкиры, политики и предприниматели сплелись в единый змеиный клубок, где все непрерывно кусают друг друга на экранах телевизоров и продолжают за кадром свои черные дела. Молох криминала утвердился во всех сферах общества и безжалостно сокрушает тех, кто встает на его пути. Примечателен жизненный путь Пулата Махмудова, героя романа "Двойник китайского императора", человека даровитого, но слабого духом. Махмудов, все время пребывающий "в сомнениях, страхах, надеждах, раскаяниях и колебаниях", стал пособником криминала, но, ужаснувшись содеянному, пытался порвать с преступным сообществом. Однако вход рубль, а выход -- два, и Пулат Махмудов поплатился за это жизнью... События, подобные сюжетам романов Рауля Мир-Хайдарова, кочуют по ежедневным газетам, а криминальная хроника стала основным содержанием телепередач. Похоже, в нашей стране произведения писателя еще очень долго, а может быть и всегда, будут современными. В финале романа "Судить буду я", а по сути в финале всей тетралогии, прокурор Камалов учиняет расправу, ничем не отличающуюся от террористического акта. Эпизод сильный, но вызывающий некоторое смущение: как же так, беззаконие творит человек, который и по служебному положению, и по совести призван свято блюсти законы? Двумя реактивными снарядами Камалов буквально стирает с лица земли огромный особняк, где предаются разгулу заправилы мафии. Перед этим Камалов предлагает преступникам "помолиться перед смертью" и произносит страшные слова: " Я вас всех приговариваю к высшей мере". Почему же автор прибегает к эффектной, но сомнительной в идейно-нравственном плане развязке? Микеланджело сказал: "Не знаю, что лучше -- зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред". Думается, писатель в необычайном по художественному решению финале тетралогии следует главному принципу своего творчества -- быть верным правде жизни. Не склоняются ли сейчас к самосуду те, кто не может найти суда праведного? Мир-Хайдаров внес заметную лепту в отображение Востока как бесконечно сложного и многообразного уклада человеческого бытия. Обстоятельное, со знанием мельчайших подробностей изображение нравов и обычаев местных жителей, быта, истории придает романам глубину, обогащает их содержание. Но главное, у читателя возникает ощущение, что злокачественная опухоль криминального беспредела возникла не в социальном вакууме, а -- к великому сожалению! -- в лоне народной жизни. И что самое страшное -- деятельность мафии грозит гибелью всему народу. Это основная мысль романов Мир-Хайдарова, стержень всей его тетралогии. 5. Еще совсем недавно творческая интеллигенция была привилегированным социальным слоем, даже классом -- именно благодаря своей многочисленности. К интеллигенции, точно так же как к рабочим и колхозникам, были обращены первомайские и октябрьские призывы руководителей партии и государства. Интеллигенция заселяла целые районы престижных новостроек. Заботливо пестовалась пресловутая творческая зрелость этого класса, точнее касты. И вдруг эти избалованные властью люди, со своими никчемными соцреалистическими наработками, приятными привычками к литфондовским путевкам, с персональными дачами, с многонедельными загранкомандировками, с праздничными пайками и прочими привилегиями, оказались не у дел. Писатели, бережно лелеемые "заботливой партией", жившие в течение десятилетий во взвешенном социальном состоянии, оберегаемые пиететом сталинской традиции заботы о писателях, вдруг оказались перед фактом: чтобы просто прожить, им надо продавать ту стряпню, которая ранее печаталась и издавалась за счет государства. Творческая интеллигенция оказалась наименее приспособленной к катастрофическим изменениям общества. Сейчас забавно вспомнить, как многие из особо "продвинутых" писателей усердно подрывали своими демократическими рыльцами корни социального дуба, желудями с которого они так сладко питались. "Толстопишущие" вальяжные господа вдруг стали не нужны. Не за миллионы лет, а за одно десятилетие они бесследно исчезли, как динозавры. За великий грех лицемерия и продажности, за то, что слишком долго кривили душой, из огромной коллективной собственности, доставшейся писателям еще со времен учреждения Российского, потом Советского и снова Российского Литературного фонда, они проворонили все. В условиях книжного рынка творческая интеллигенция перестала существовать, как класс. Аморфная писательская масса оказалась не готовой к волчьей борьбе за собственность и за существование. Единственное, что теперь у них осталось после всех утрат и потрясений, -- исконное, пушкинское право продать рукопись. Но предложить свои рукописи они могут теперь только тем, кто уже приватизировал издательства. Новые же "хозяева литературы" озабочены отнюдь не писательским благополучием. Они прекрасно понимают, что, издавая ту или иную книгу, рискуют своими деньгами. А тут еще совершенно неожиданно выяснилось, что в течение работы над книгой писателю надо просто жить, кормить себя и семью, сводить концы с концами. Итог оказался плачевным: большинство советских тепличных писателей в новой жесткой ситуации вообще перестали писать. Условия, когда все, в том числе и художественный текст, превратилось в товар, оказались для советских писателей необоримыми. Владельцы журналов, газет, издательств сами стоят перед выбором: напечатать рассказ, стишок или дать рекламу. В этом нехитром противоборстве художественное произведение может победить только в том случае, если его появление на страницах издания поднимает тираж, повышает доход издателя. Тепличных условий для защищенного государством творчества больше нет и никогда не будет. Утвердилась единственная положительная истина: если писателю не на что писать, значит, ему, как правило, и не о чем писать. В жизни этот бывший писатель, по словам Маяковского, оказался не "мастак". Еще совсем недавно пишущих оттесняла "в литературу" разве что журналистика. Журналисты информировали о текущих событиях, а писатели обобщали, анализировали и поучали, заботились, так сказать, о вечном. Теперь же, стоит только писателю ввести в текст произведения реальную ситуацию или настоящие имена, он рискует быть привлеченным к суду. Если в художественном произведении действующее политическое лицо вдруг узнает себя в отрицательном персонаже и самому себе не понравится, писателю солоно придется. Тема несправедливой эксплуатации человека закрыта, поскольку совсем недавно окончательно выяснилось, что рабочие как раз и должны эксплуатироваться. Бедолаги сами теперь требуют, например те же шахтеры, чтобы кто-то за них взялся как следует, поэксплуатировал их и хоть что-нибудь им заплатил. Но работы нет, и не предвидится. Производственная тема исчерпана, -- оказавшись на обочине постиндустриального общества, мы с ужасом убедились, что все уже сделано. Потребительские товары в достаточном количестве и для всего мира производятся и без наших устаревших заводов и фабрик. Видеокамеры, видеомагнитофоны, стиральные машины, телевизоры и в дальнейшем будут производиться только там, где тепло круглый год и стоимость производства не состоит на одну треть из стоимости отопления производственных помещений. (Перевозка и таможенная пошлина куда дешевле расходов на отопление.) Для бывшего писателя-"производственника", стало быть, остается только тема продажи и маркетинга. Но это -- ареал рекламных агентств, а отнюдь не литературы. Если писатель осмелится "поднять тему" продажи и маркетинга -- ему туда не пробиться. Спустившись с творческого Олимпа, писатель окажется в самом конце бойкой очереди, состоящей из рекламных агентов. Многомудрым "деревенщикам" больше не придется поучать читательскую аудиторию, как выращивать озимую пшеницу или раннюю клубнику. Никому теперь не интересны конфликты между болеющим за урожай председателем передового колхоза и алкоголиком-агрономом. Это не цензура, а запрет самой жизни. Как только какая-нибудь компания "Дженерал фудс" (название условное -- ведь могут привлечь!) купит землю где-нибудь на Брянщине и начнет на ней промышленное производство той же клубники, с этой минуты клубничное производство станет для писателей "табу". За каждое неловкое и не разрешенное упоминание, понижающее объем продаж клубники, "Дженерал фудс" засудит писателя -- и совершенно справедливо. Дурак-агроном с унылыми рассуждениями возле ржавого плуга в сарае с прохудившейся крышей -- не тема для творчества, а проблема менеджмента. И поостерегитесь мешать менеджменту, особенно с российским уголовным уклоном. "Деревенщику", который осмелится написать "острый" очерк о производстве молока отечественной компанией "Вимм-Билль-Данн", придется худо. Писателя в цеха компании просто не пустят. Точно так же, как и на завод, производящий любой другой напиток, скажем, кока-колу. Там нужны остроумные и находчивые рекламщики, а не сочинители с протрезвевшим -- от безденежья -- взглядом и язвительным умом. Темы закрываются, господа "деревенщики"! О клубнике как теме, едва наладится ее промышленное производство, придется забыть! Конечно, можете ее кушать, если будет на что купить. Бред Стивена Кинга и подобных ему сочинителей -- от писательской безысходности. Может быть, современный западный прозаик и написал бы с большим удовольствием о пароходах на Миссисипи, но предварительно он должен согласовать полеты своей фантазии с транспортными речными компаниями. Впрочем, весьма возможно, при наших горе-реформаторах отечественное сельское хозяйство, как и производство видеомагнитофонов "Электроника", не только исчезнет как тема, но и вообще перестанет существовать. Рынок не делает никакой разницы между потребительскими товарами. Товары или покупаются, или нет. И книги тоже стали товаром. Рауль Мир-Хайдаров черпает свои темы в реальной жизни. Его произведения в условиях свободной конкуренции частные издательства покупают. Рискуют. Не обманываются сами и не подводят читателей. Раньше степень известности писателя определяли литературные чиновники, придворные критики и те, кто стоял у руля журналов, газет, издательств. И не мудрено, что самыми популярными, а значит, и издаваемыми оказывались руководители этих ведомств. В первую очередь, рынок разрушил этот пьедестал, казавшийся незыблемым, вечным. Теперь спор о том, кого читают, кого не читают, кого знают или не знают, имеет под собой реальную основу, я имею ввиду - Интернет. И речь, вовсе, не идет о тех, кого сегодня постоянно издают и не о личных сайтах модных писателей, или тех, кого усиленно продвигают крупные масс-медиа, разговор может идти и о писателях, чьи книги в рыночное время не изданы ни разу. Появились тысячи, сотни тысяч частных сайтов, созданных читателями, книголюбами, почитателями того или иного писателя - явление новое, но набирающее силу. У Рауля Мир-Хайдарова нет личного сайта писателя, у него, как у известного коллекционера, есть сайт живописи: www.mraul.nm.ru, который он создал сам. Но он широко, объемно представлен в Интернете силами своих почитателей. Стоит открыть Рэмблер или другую поисковую систему и набрать его имя, оно тут же вспыхнет на сотнях сайтах. Можно будет найти абсолютно все его произведения - от ранних рассказов и знаменитой тетралогии "Черная знать", до интервью для крупных европейских газет и многочисленных рецензий, монографий по его творчеству. В городе Фергана действует фэн-клуб почитателей таланта Рауля Мир-Хайдарова. Счастливая судьба у писателя, достучавшегося до сердец своих читателей. 6. Романы Мир-Хайдарова запечатлели драматическое состояние общества, в котором, говоря словами толстовского героя, "все переворотилось и еще только укладывается". К словосочетанию "искусство жить" уместно присоединить сейчас эпитеты не "прекрасное", "достойное", а "кровавое", как у поэта-философа Николая Заболоцкого -- "кровавое искусство жить". Подобное определение вполне отвечает сути завершающего век десятилетия. Последний роман писателя "За все -- наличными" удивляет молодой способностью Мир-Хайдарова, отталкиваясь от достигнутого, подниматься на новые ступени мастерства. Расширился творческий диапазон, а вслед за ним и художественное пространство. Действие романа происходит на Северном Кавказе, в Москве, в городах Европы. Усложнилась и структура романа, состоящего теперь из нескольких сквозных сюжетов. Но роман -- не хроникерский слепок действительности, задача писателя -- осмыслить бытие, проникнуть в сокровенные тайны жизни. Мир-Хайдарову удается сопоставить несопоставимое -- найти эстетическое отражение текущей действительности, другими словами художественно препарировать "злобу дня". Писатель делает это неторопливо и обстоятельно. Прежде чем включить "четвертую скорость" сюжета, он вдумчиво растолковывает ситуацию, обрисовывает местность, интерьер и пространство романа, в котором живут и действуют его герои. "За все -- наличными" произведение захватывающее, в нем действие набирает стремительный темп с первой же страницы. ...В темную августовскую ночь мужчина в дорогом спортивном костюме останавливает машину у дороги, ведущей в Грозный. Дерзкий беглец из чеченского плена оторвался от преследователей, а его тяжелая сумка битком набита стодолларовыми купюрами. Константин Николаевич Фешин, внук знаменитого художника, ставший "гравером" - фальшивомонетчиком высочайшей квалификации, был похищен чеченцами, чтобы наладить выпуск "твердой валюты" в горах Ичкерии. После нескольких лет каторжной работы он бежит из плена, прихватив валюту собственного изготовления. Побег удался: Фешин поселяется в Москве, с шиком обустраивает свою жизнь, восстанавливает старые и обретает новые криминальные связи. Возле фальшивомонетчика возникает американский корреспондент Карлен Татлян, прибывший в столицу с секретным заданием ЦРУ. Карлена "ошеломила Москва -- гигантская, непонятная, безумно дорогая. Живущая по своим московским законам, которые иностранцу нельзя понять и предугадать... Жизнь в Москве оказалась куда стремительнее и напряженнее, чем в Нью-Йорке и в европейских столицах...". Карлен поражен сказочными возможностями обогащения здесь, на развалинах империи. В России "все вершилось с русским размахом, молодые и красивые становились богатыми в результате какой-нибудь одной операции, в крайнем случае -- за месяц-два". Немыслимая роскошь окружает авантюристов всех мастей. Вот "катала" Городецкий демонстрирует Фешину свои пятикомнатные апартаменты: "С высоты почти четырехметрового потолка свисали две многопуд