тдыхать к морю, в новых местах. И побежали чередой быстро тающие дни отпуска. Несколько раз он проходил мимо дома, где они останавливались с Глорией первый раз. У калитки стояли повзрослевшие племянники Джумбера, он помнил каждого из них по имени, но окликнуть не решался. Видел однажды и самого дядю Дато, по-прежнему стройного, с неизменной сигаретой в зубах. Дато Вахтангович, прежде чем сесть в машину, даже задержал на секунду взгляд на нем, но в Гиязе трудно было признать прежнего Гию Исламова, жившего в этом доме в далекий медовый месяц. Так и разошлись. В другой раз, вечером, возвращаясь поздно, он вновь завернул к этому дому. Во дворе, ярко освещенном, как в памятные ему дни, шумели гости, и ему даже почудился голос Джумбера. Не таясь, он близко подошел к воротам и хотел войти, если еще раз услышит голос друга. В приоткрытую дверь было хорошо видно сидящих за столом, и он на всякий случай заглянул - Джумбера среди них не было. Погода стояла на зависть, море не штормило, квартира попалась удобная, хозяева оказались гостеприимными, только дни убывали чересчур быстро, лишая его последних надежд. В какой-то из вечеров, ужиная в ресторане у моря, Гияз обратил внимание на то, что в зале много свободных мест для разгара сезона, на что официант ответил: большинство бывалых отдыхающих по вечерам уезжают развлекаться в Пицунду, где уже третий сезон открыт замечательный комплекс. "В Пицунде, ну конечно, в Пицунде!" - подумал взволнованно Гияз, и угасавшая надежда вспыхнула вновь. На другой день, пораньше, Гияз отправился в Пицунду. Поехал он специально автобусом, чтобы спокойно разглядеть сказочные остановки Зураба Каргаретели, часть из которых он когда-то видел в работе, часть в проектах и рисунках. Двадцать четыре остановки насчитал Гияз, и ни одна не повторялась, радуя глаз и сердце фантазией. Среди буйной субтропической зелени у дороги яркие, волшебные персонажи из сказок, уберегавшие ожидающих от зноя и ненастья, поражали воображение даже тех, кто видел их уже не однажды. Работ было много, и вряд ли кому приходило в голову, что это труд одного человека, но Гияз-то знал это и в душе гордился человеком, оставившим такой след на земле. К встрече с Пицундой Гияз был готов. Для него, строителя, уже виденное однажды в чертежах и проектах представало живым. Гуляя по широкой набережной, он вспомнил, что именно пространственное решение поразило тогда Глорию - строители уберегли реликтовый сосновый лес, и он вплотную подступал к набережной и высоким корпусам. "Если она на море, то встречу я ее только здесь, в Пицунде",- решил Гияз, оглядывая бронзовую скульптурную композицию на развилке набережной. Вечер вступал в свои права, веселые, нарядные люди заполняли набережную и прогулочные дорожки в лесу, отовсюду слышалась музыка. Летних ресторанов, кафе, баров, дискотек, варьете в Пицунде оказалось так много, что Исламов растерялся: куда пойти, где искать Глорию? В иные заведения и попасть непросто: нужно было выстоять очередь. Гияз вспомнил, что в проекте каждого из высотных корпусов, на крыше, на самой верхотуре, планировалось открытое кафе, откуда обозревался морской простор и весь мыс Пицунда, и он, не раздумывая, завернул в подъезд ближайшего высотного здания. Скоростной лифт быстро поднял его на шестнадцатый этаж, но и здесь ему пришлось стоять в очереди, желающих попасть в кафе было с избытком. Кафе оказалось огромным и без "архитектурных излишеств", проще некуда, как сказала бы Глория, но отдыхающих привлекали панорама, свежий морской воздух, да и места для танцев было предостаточно, чем не могли похвастаться другие заведения. Отыскивая свободный столик, Гияз понял, почувствовал, что Глории здесь нет и не могло быть, он знал ее вкусы. Эта мысль огорчила и обрадовала его одновременно, по крайней мере из поля поиска выпадали крыши всех высотных зданий. Место отыскалось у самого парапета. Гияз сел лицом к морю, происходящее в зале теперь его не волновало, даже появилась мысль встать и уйти, но представив, что вновь придется выстаивать где-нибудь очередь, чтобы поужинать, он решил остаться, тем более что сразу подошел официант и предложил свежую форель. Солнце медленно опускалось в море, по всем приметам суля погожий день. Прогулочные катера, маленькие теплоходы уходили и возвращались с моря на причал Пицунды, как некогда пристала к этому берегу, и может, даже в этой бухте шхуна аргонавтов, приплывших за золотым руном Колхиды. Незаметно подступила ночь: вязкая, влажная, звездная - ночь Колхиды. Вдали, за нейтральными водами вдруг, словно огромные новогодние ели, выстроившиеся в ряд и в несколько ярусов, зажглись яркие огни. То шли, в Ялту огромные, трехпалубные теплоходы: турецкие, греческие, шведские... Лето, море, круиз, праздник - иногда Гиязу даже казалось, что он слышит музыку с чужих кораблей и далеких палуб, но это только казалось - его оглушала музыка, гремевшая за спиной. Посвежело, с моря заметно потянуло ветерком, и он почувствовал себя зябко, неуютно, хотя веселье в зале только разгоралось. Гияз рассчитался. Внизу по ярко освещенным аллеям гуляли отдыхающие, по всей вероятности, жившие в этих высотных корпусах и гостиницах - спешить им было некуда. Отовсюду зазывно гремела музыка, из-за стеклянных стен иных ресторанов пастельно просвечивали танцующие в ярких летних одеждах: куда ни глянь - праздник. Не было праздника только в душе у Исламова, хотя внешне он вполне походил на довольного курортника. Не спеша, отмечая в вечернем освещении то, чего не увидел при свете дня, покидал он курортную зону. На самом выходе, у шлагбаума, где у водителей требовали предъявить специальный пропуск для въезда на территорию отдыха, слева вдруг грянула музыка. Казалось, что все заведения уже остались позади, но Гияз ошибся, это и был главный ресторан Пицунды "Золотое руно", и оркестр после антракта начал второе отделение. Ресторан был вечерний, и поэтому, когда Гияз проходил тут часа три назад, он был еще закрыт для посетителей. Ресторан оказался легким, изящным, часть столиков располагалась прямо под деревьями, словно на пикнике, а сам ресторан хорошо вписывался в густую субтропическую зелень, свисавшую прямо над столами на верендах. В саду на столиках стояли стилизованные "керосиновые фонари", на веранде на стене висели тщательно выделанные белые овечьи шкуры - наверное, подразумевалось, что это "золотое руно". Они несомненно вызывали зависть у модниц и наводили на мысль о том, что на дубленку хватило бы в самый раз. Но за шкурами был особый досмотр, их берегли пуще легендарного руна, хотя об этом знали только завсегдатаи. Ресторан имел свое лицо, чувствовалось, что постарались и те, кто задумал его, и те, кто его построил. На слабо освещенной эстраде неистовствовал оркестр, взвинчивая и без того наэлектризованный зал. На тесной площадке танцевали те, кто сидел за ближайшими столиками, остальным оставалось только завидовать и ждать своей очереди, которая могла и не наступить. Гияз прошел вдоль столиков, выискивая свободное место, как вдруг откуда-то из глубины веранды, уходившей в сад, его окликнули: - Гия, иди к нам! Гияз подумал, не ослышался ли он, но опять из-за столика, на котором слабо горела свеча, раздались возбужденные весельем приветливые голоса: - Гия, дорогой, иди к нам! Ноги вмиг стали ватными, и тысяча догадок промелькнула в одну секунду: кто бы это мог быть? Джумбер, Тамаз, Роберт, старые друзья-архитекторы? Окликнули его, конечно, грузины, они сразу, не сговариваясь, переиначивали его имя на свой лад. Он пробирался медленно, обходя шумные столы, но душой уже летел туда, откуда раздалось неожиданное приглашение... а вдруг? - Гия, у нас мало света, или ты успел уже так хорошо гульнуть, что не признал нас? - спросил, улыбаясь, Тенгиз, сын хозяйки дома, где он остановился. За столом вместе с Тенгизом сидели три девушки, снимавшие большую комнату на первом этаже, и приятель Тенгиза, сосед Заури. Иногда, возвращаясь вечером, Гияз заставал эту компанию в саду, однажды даже засиделся с ними за полночь. - Пожалуй, света действительно маловато,- ответил устало Гияз. - А насчет гульнуть, я как раз недогулял сегодня, это хорошо, что я встретил вас. Хорошо бы выпить бутылку "Киндзмараули"... Официант уже стоял за спиной Тенгиза. - Слышал, что сказал наш друг Гия? Огня и вина... То, с чем долгие годы Гияз не хотел согласиться, смириться, он осознал только сейчас... В какие-то мгновения здесь, в шумном "Золотом руне" наступила вдруг такая пронзительная ясность мысли, как будто он освободился от наркоза, и в эти минуты пульсировало в мозгу только одно: Глория потеряна навсегда, а перед глазами вставала единственная ее телеграмма: "Не ищи меня!" ...Оставшиеся дни, которых было не так уж много, он провел в компании со своими соседями, и все эти дни Гияз прощался с Гаграми, ибо знал, что больше сюда не вернется. Потому что никогда не надо возвращаться туда, где был по-настоящему счастлив! Прилетел он в Ташкент в субботу, в полдень, чтобы успеть не спеша подготовиться к выходу на работу. Во дворе готовили плов, этакий стихийный мальчишник. Собрались мужчины поутру, обсуждая последние газетные новости, и подумали вдруг: а не организовать ли нам пловешник? Соседи встретили Гияза шумно, обрадовались. Гияз был рад, что, помня о них, привез кое-какие подарки и виноград "изабеллу", сорт редкий для Средней Азии, так что все оказалось кстати. Он оставил все это на айване и поднялся к себе, чтобы, как говорится, смыть с себя пыль дорог. Еще на лестнице он увидел, как сверкнула свежим многослойным лаком дверь его квартиры, а поднявшись, остановился в растерянности. Дверь была замечательная: настоящая, дубовая, на четырех редких ныне медных завесах, чтобы не скрипела. Чтобы не обрезать ее по высоте, пришлось сверху убрать два ряда кладки, зато теперь дверь смотрелась великолепно. Глазок, замки, все было врезано аккуратно, отыскали где-то и тяжелую бронзовую ручку, очень подходившую к лакированному дубу. Даже дверные откосы были отделаны дубовыми пластинами и обрамлены цельной, буковой обналичкой. Гияз суетливо достал ключи. Тщательно подогнанная дверь легко, без усилий открылась. В комнате стоял свежий воздух, чувствовалось, что здесь совсем недавно были люди. Прихожая, как и у многих, у него была темная, и Гиязу пришлось включить свет. На миг он засомневался, к себе ли попал, но, увидев привычные вещи, успокоился. И все же квартира стала совершенно неузнаваемой. Оставив чемодан у двери, Гияз обошел свое жилище. Чудеса, да и только. На балконе и на кухне поменяли на полах линолеум. Ванную, туалет, кухню до потолка выложили бело-голубым ангренским кафелем, в таком исполнении он нисколько не отличался от чешской или югославской плитки. Щербатую малогабаритную ванну заменили на новую, большего размера, для чего пришлось разобрать часть стены, где проходили трубы вентиляции, которыми никто и никогда не пользовался. Пол в ванной и туалете выложили боем мрамора, которого у них в РСУ не было, наверное, собрали отходы на чужих стройках. Прихожую отделали под кирпич, да так ловко, что Гияз невольно провел рукой по стене. Потолки кругом сияли белизной - и не водная эмульсия (как делают сейчас), а настоящая меловая побелка! Стены в зале и спальне обклеили обоями мягких тонов, поверху кругом отбили четкую филенку темно-красного, контрастировавшего с обоями, цвета. Затерханные, затоптанные, потемневшие паркетные полы были частично перебраны, вновь тщательно несколько раз отшлифованы машинкой, отциклеваны и, видимо, дважды, если не трижды, покрыты хорошим лаком. Красота! На балконе, который преобразился больше всего, стены оклеили моющимися обоями под дуб и в торцах заново переделали полки, доставшиеся Гиязу от прежних хозяев,- получилась еще одна замечательная комната. Внутренние двери перевесили, подогнали, и теперь они легко и плотно закрывались без скрипа. Всю деревянку в доме и рамы на балконе выкрасили блестящей белой эмалью. И нигде не оставили следов ремонта - все чисто, аккуратно, даже запах лака и краски успел выветриться. "Вот это ремонт, вот это сервис,- думал Гияз, не находя буквально ничего, к чему можно было бы придраться. - Если б так всегда и всем: оставь ключ, уезжай в отпуск и возвращайся в обновленную квартиру - никаких денег было бы не жаль за такую услугу". Он бы еще долго оглядывал свою квартиру, если бы Закирджан-ака не окликнул его из сада. Пора было спускаться к плову. В понедельник, по старой привычке, он поднялся рано. После первых восторгов от ремонта пришла отрезвляющая мысль: а как же рассчитываться? В кармане после отпуска остались жалкие гроши - и до получки не дотянуть, он уже там, на море, решил, что перехватит рублей сто у Закирджана-ака, а тут вдруг такой ремонт отгрохали. "Сколько же с меня причитается? - прикидывал Гияз, вновь, уже оценивающе, осматривая работу. - И как оценивать вроде и недорогие материалы, но сплошной же дефицит, даже линолеум финский?" Как ни считай, меньше тысячи не выходило, а если учесть дефицит, сроки, качество, меньше, чем полторы тысячи, заплатить было бы грех, одна входная дверь с установкой, отделкой внутренних и внешних дверных откосов стоила не менее двухсот рублей даже по казенным расценкам. А работа, как ни крути, была классная, образцово-показательная, они ему словно экзамен на мастерство сдавали. Даже сейчас, придирчиво присматриваясь, он не смог ни к чему придраться: шов ко шву, не разглядеть ни одного подтека, скола, ни одной воздушной подушки на обоях - ювелирная работа, да и только. И вдруг явилась спасительная идея - расплатиться по частям. Он сразу успокоился. На работе все шло своим чередом, участок его не отставал, нареканий особых не было, план, намеченный перед отъездом, бригады выполнили давно и перешли на новый объект месяца на два раньше, такие сроки и объемы в РСУ были редкостью. Гияз приехал к концу месяца - ответственный для прораба срок: нужно было закрыть наряды, заверить выполненные объемы у заказчика, сдать материальный отчет. Рабочие встретили его радушно, заинтересованно расспрашивали об отдыхе, море, Пицунде, где никто из них не был. Но больше их интересовало, как живут там люди, какие цены на продукты, велики ли заработки у строителей. По ответам Гияза выходило, что живут везде одинаково, разве что у грузин мандарины по осени дешевле, так ведь в Узбекистане своих преимуществ немало: овощи, фрукты, считай, круглый год. А зарплата? Расценки везде одни и те же, и фонд заработной платы у строителей одинаковый. Где лучше строят? На это Гияз ответил, не раздумывая,- у нас. Незапланированный перекур мог затянуться и дольше, но бригадиры дали понять, что пора кончать разговоры, летний день бежит, не углядишь, да и у прораба, мол, дел невпроворот. Обычно наряды он закрывал с одним из бригадиров. На этот раз идти с ним в прорабскую вызвался Тарханов, человек опытный, владевший почти всеми строительными профессиями. Мужик он был крепкий, горластый, властный, знавший себе цену. Гияз обращался к нему уважительно, величал только по имени-отчеству. Битый бригадир, чужого ему не надо, но за свое постоит... Была в нем какая-то старообрядческая жилка, которую Гияз до конца еще не раскусил, но чувствовал в Тарханове предельную честность, такого не приведи господь обмануть. - Спасибо, Федот Карпович, за ремонт, даже не ожидал, что так можно отделать квартиру. Картинка, да и только,- подойдя к прорабской, поблагодарил Гияз. - Ну и слава богу, что угодили, что по душе пришлась работенка наша. И то ведь надо сказать, что с душой делали, Гияз Нуриевич. Вы к людям с открытым сердцем, и они так же к доброму человеку. Ждали вас и волновались, сегодня даже никто насчет нарядов не поинтересовался, спроси, говорят, понравилось ли? - Понравилось, очень понравилось. Да вот только не знаю, как я с вами рассчитываться буду, я ведь и не мечтал о таком царском ремонте. Я тут прикинул, сумма немалая, можно, я в несколько раз рассчитаюсь? - Как так рассчитаюсь? - удивился Федот Карпович, и впервые Гияз увидел его растерянным. Неожиданно бригадир быстро вышел из прорабского вагончика и, убедившись, что поблизости никого нет, вернулся улыбаясь. - Как рассчитаюсь? По-честному, так с нас, Гияз Нуриевич, охо-хо сколько причитается, нам чужого не надо, мы по совести живем, потому и решил народ уважить вас. Теперь уже, ничего не понимая, растерялся Исламов, даже побледнел и как-то неловко присел на стул. Тарханову показалось, что у начальника нелады с сердцем, и он испугался. - Господи, да не волнуйтесь вы по пустякам. Теперь-то вижу определенно, вы наших дел до конца не знаете. Ну и хорошо. Ну и ладно, жить в ладу с совестью большое счастье. А мы тут в шахер-махерах, что в дерьме, по горло увязли, прости господи,- Федот Карпович в сердцах махнул рукой и на всякий случай еще раз выглянул за порог. - Где же вы столько лет проработали? Работу-то, вижу, знаете, инженер, поседели вон от нее, а в жизни... дверь сменить себе не могли... - В Заркенте я работал, Федот Карпович, только на другой стройке, очень непохожей. Промышленное строительство называется. - А я, Гияз Нуриевич, всю жизнь по шабашкам, вроде чему-то научился и на руки грех жаловаться, но так большого дела и не видел. У нас тут на мели свои законы, одно утешает меня: не я их выдумал. Плюнуть, уйти не хватает духу, привык, да и поздно прибиваться к другому берегу, годы не для подвигов уже, так по течению и плывем... - Тарханов тяжело вздохнул и продолжал: - Расскажу я вам про наши болотные законы... Уж лучше сделаю это я, а то где-нибудь еще в скандал влипнете... Вот вы по-новому и взглянете на нашу работу, может, и поймете, почему вас с этим актовым залом хотели подловить. ...Ремонтно-строительные управления - очень любопытные организации: копни любую, одна и та же история - завышение объемов выполненных работ. К примеру, вы директор больницы, школы, почты, не имеет значения, хотите сделать текущий ремонт. Здание потеряло вид, хочется обновить, к празднику там какому, к юбилею - все-таки, как раньше говорили, присутственное место должно иметь лицо. А работ-то, положа руку на сердце, кот наплакал. Отсюда мытарства и начинаются. Кто ж возьмется за такую малость? И начинают вам навязывать: вот если бы еще то сделать, это обновить, мы бы, может, и подрядились. А вам куда деваться? В другом месте разговор такой же - нож к горлу, да и не положено вам в другой район обращаться. Короче, обложили вас еще до того, как вы задумались о ремонте. А у вас свое начальство, которое за ремонт спрашивает, в бесхозяйственности вас обвиняет, да и деньги вам спустили только на этот год, и неизвестно, дадут ли вам их в следующем. Помыкаетесь, прослезитесь, что денежки тю-тю, и говорите: что ж, согласны, уговорили, мол, готовьте договор, смету, документацию. Вот тут-то из нашего сметно-договорного отдела, где сидят самые тертые мужики, идет к вам инженер и начинает считать-обсчитывать: это обеспылить, это обезжирить, зашкурить, покрасить трижды, перебрать чердак и полы, хотя на самом деле заменят десять листов шифера и три половые доски. Нынче все на доверии стоит, кто ж из интеллигенции полезет на чердак шифер проверять. Так и накрутит наш сметчик на основании законных ценников и инструкций приличную сумму. А под эту сумму и фонд заработной платы и, естественно, материалы на обозначенный объем, да какие получше, подороже. Чтобы заказчик не роптал, перво-наперво самому начальству кабинет отделают, тут уж ни материалов, ни сил не жалеют - дают товар лицом. Оттого и расплодилось шикарных кабинетов, иной ремонт из-за этого кабинета и затевается, я уж нагляделся, будь здоров. Да еще начальнику, затеявшему ремонт, подписывающему договорные документы, кое-что перепадает: то ремонт ему дома сделают, то материал для дачки подбросят... Не ручаюсь, что везде так, но где я работал, было так, головой отвечаю... - Федот Карпович вздохнул. - Да и по конторам, организациям, больницам, когда хожу - вижу, везде так, на одно лицо ремонт, лишь бы глаза замазать, как говорит наш брат-строитель. Ну, материалам место найдется легко, иной дефицит прямо со склада в розничную торговлю, в строймагазин - вмиг расхватают, никакой ОБХСС не уследит, материала-то днем с огнем не сыскать, а люди строятся, ремонт делают. Но чаще по-другому поступают: материал прорабы сами пускают в дело, берут частные подряды на ремонт квартир, дач, от желающих отбоя нет, потому как качество и сроки гарантированы, сами видели. Дело само напрашивается, и дурака обстоятельства подтолкнут: материалов в избытке и рабочая сила есть. Заказчику ведь не делают и пятой доли того, что оговорено, а значит, высокая зарплата гарантирована наперед. В нарядах и чердак переберут на шестьдесят процентов, и полы вскроют, и вновь перестелют, обновив на три четверти, и обеспылят, и обезжирят, и лаком в пять слоев покроют, как надобно по строительным нормам и правилам, тут уж на бумаге ничего не упустят, и ручную работу зачтут, и коэффициент за особые услуги приплюсуют, и уборку здания после ремонта перед сдачей, как положено. Вот тут-то, дорогой Гияз Нуриевич, собака и зарыта... Федот Карпович закурил свой неизменный "Беломор" и еще раз, на всякий случай, выглянув за порог, продолжал: - Вот на этом-то и покупает начальство нашего брата-работягу: гарантией высокого заработка всегда, при любых обстоятельствах. Мы-то не дураки, сравниваем с большой стройкой... Если и вырабатывают там нашу среднюю зарплату, то какой ценой? Там ведь объем не припишешь, все по проекту, по сметам, твердым расценкам. Отштукатурив десять метров, не напишешь пятьдесят, а здесь можно даже и больше: залатаем огромную стену в десяти местах, затрем, освежим - докажи, что не всю ее штукатурили. А сто заштукатурить - кишки вылезут. Да вы сами разве не видите, что объемы работ и фонд заработной платы на ремонте намного выше, чем в капитальном строительстве? А мы, старые зубры, это знаем хорошо, вот и стеклось нас столько в незаметные РСУ. Вы, наверное, подумали, Гияз Нуриевич, мол, зашибаем мы прилично, судя по нарядам, но это не совсем так. Где я ни работал, и в этом управлении тоже, - правила одни. Каждый месяц прораб, закрывая наряды, говорит мне, например: Карпыч, по десятке в день ваши, остальные вернешь. Мол, нужно дать заказчику, чтобы подписал объемы; в банк - тому, кто занимается контрольными обмерами; на склад - за кое-какой дефицит; в контору - ведь объемы, фонд заработной платы организовали те пройдохи из сметно-договорного отдела; а еще и тем, кто пропускает наряды, списывает материалы - короче, всем сестрам по серьгам. Но и нам хватает, считаем, что прорабы нас не обижают. Зато в те месяцы, когда с работой негусто, не наша забота - по десятке в день обеспечь, или мы в следующем месяце свое гарантированное заберем, на этот счет строго - я своих в обиду не даю. И выходит, каждый месяц я с Коляшей собираю с каждого иногда по тридцатке, иногда даже по пятьдесят, по-всякому бывает, а нас посчитай сколько, и все прорабу. А уж кому он несет, с кем делится, не наше дело. Пакостно, конечно, Гияз Нуриевич, но так и живем. Правда, когда делаем ремонт частнику, в рабочее время, прораб нас не обижает, часть и нам перепадает, а зарплата идет сама собой. Оттого у нас неумехи и лентяи не задерживаются, работать-то надо уметь: частник только за хорошую работу платит. И вот пришли вы к нам, Гияз Нуриевич, погонять нас не стали, да и не нужно было, дело-то мы знаем, посмотрели старые наряды, старые заработки и, не спрашивая ничего, меньше никогда не закрывали. Я, конечно, каждый месяц, как положено, соберу и жду с Коляшей сигнала - мол, неси. А его, сигнала, все нет и нет, а сумма уже большая собралась, никогда не думал, что так быстро набегает, а собирать продолжаю, думаю, осторожный, бес, попался, враз хочет куш взять, не мелочится. А в бригадах, конечно, ни гу-гу, да и народ у нас с Коляшей нелюбопытный, сами набирали. Так, почитай, год и прошел, но когда ремонт актового зала вам всучили, а перед этим хотели нас на другой участок кинуть, забрать, значит, от вас, смекнул я: не в одной, выходит, компании вы с конторой, не в одной упряжке с начальством. Да и как же вам быть с ними в компании, если вы ничего не несете, не берете. Правду сказать, остерегались они вас долго, думали: в начальство вы тут метите али подосланы откуда. А когда вы в отпуск собрались и решили мы с вами посидеть, захватил я все-таки деньги, думаю, а вдруг? Ну, когда мы с Коляшей провожать вас пошли и попали к вам в дом, сразу поняли - другой вы прораб, непривычный для нас, одним словом. Наутро с Коляшей долго ломали голову - как быть с деньгами-то? Решили собрать народ и сказали, так, мол, и так: не брал, не просил - и раздали каждому его долю. Деньги-то взять взяли, но не радуются, не расходятся. Говорят мне: что же ты, старый козел, хорошему человеку в дорогу хоть сотни три-четыре в карман не засунул, отдыхать человек, мол, на море поехал. Короче, работали в тот день кое-как, а к вечеру собрались, про вас говорили, - наверное, там на море, вам икалось... И тут один смурной - мы от него никогда путевой мысли не слышали, Петька Морозов, кафельщик - и говорит: а что, братцы, если мы ему ремонт на хате сделаем, честь по чести? О том, что я двери собирался сменить у вас, он слышал. И добавляет с сожалением: чую, мол, долго он у нас не задержится, не дадут, так хоть память ему о нас останется, о работе своей в РСУ. На том и порешили. И работа-то шла, Гияз Нуриевич, как по маслу, весело, легко, от души делалась, а вы говорите - рассчитаюсь, от всего сердца ребята старались. А уж магарыч с вас, конечно, причитается, уж этот должок не снимается с вас. Федот Карпыч от волнения снял свой легендарный картуз, который, говорят, еще до войны сшил на заказ, и вытер огромным платком вспотевшую лысину,- наверное, никогда в своей жизни он так долго не говорил. Гияз сидел ошеломленный, потерянный - ему и впрямь стало нехорошо, стыдно перед пожилым человеком, словно все это он затеял. Так вот откуда перевыполнение, выработка, производительность труда, экономия материалов и фонда заработной платы, гарантированные премии - одна ложь рождала другую, одно преступление порождало цепь новых преступлений. - Да не кручиньтесь вы, Гияз Нуриевич, вы-то тут ни при чем, система налажена давно, и вам ее одному не сломать. Вот поработали с вами годок, и на душе чище стало. Зачем нам, рабочим, рисковые дела, планы, проценты, нам дай работу и заплати ту же десятку, только честно - горы свернем. А на халтуре, думаете, душа лежит работать, хотя вроде и не бесплатно? Попробуй ответь каждому: почему в рабочее время, откуда материалы, да и шкурниками нас, конечно, хозяин считает, хотя мы толком и не знаем, сколько с него содрали. Да и от каждого звонка в квартиру вздрагивать: кто пришел, с чем пришел - удовольствие небольшое. И в подъезд с оглядкой нырять, как жулики какие, чтобы лишний глаз не приметил, что тут в рабочее время строители околачиваются. За этот год и по сторонам озираться перестали, отучились, спасибо и на этом, Гияз Нуриевич. Видя, как сник Исламов, Федот Карпович сказал: - Я уж после обеда зайду, а то и завтра наряды-то одолеем, есть время, а табеля, бумаги я вам оставлю на всякий случай. И потихоньку вышел из прорабской. Настроения от разговора у него, видно, тоже не прибавилось, и потому, придя на объект, устроил разнос рабочему на растворном узле за грязь, за развал вокруг, даже к спецовке придрался, чего с ним никогда не случалось. Исламов после ухода Тарханова еще долго не покидал прорабскую... Нет, не работал, мысли его кружились вокруг неожиданной исповеди Федота Карповича - тоже, чувствовалось, наболело у человека. Конечно, Исламов далеко не мальчик, не на луне живет и не новичок в строительстве. Кое-что знал, кое-что слышал об авантюрах поменьше или, наоборот, покрупнее, но чтобы действовала четко отлаженная система очковтирательства, хищений, поборов - такое в голове не укладывалось. Расскажи ему об этом кто-то другой, не Федот Карпович, вряд ли поверил бы, а этот врать не станет, да и зачем ему. Перебирая в памяти весь прошедший год, Гияз теперь припоминал какие-то реплики, недомолвки... Как часто он ощущал, что при его появлении разговор круто меняется. Давая ему месячные задания, главный инженер дважды заранее предупреждал, что у него по объекту будет большая экономия материалов, но пусть Гияза это не удивляет, так как на более важных объектах идут со значительным перерасходом. Тогда это не насторожило Исламова, он знал: такое возможно в строительстве, и взаимовыручка необходима. Сейчас он понял, что влипни эти деляги где-нибудь с его "сэкономленными" материалами, отвечать пришлось бы ему: списал-то он их по своему объекту, а реальные материалы остались на складах, в помощь коллегам, "идущим с перерасходом". А ни о каком перерасходе, как теперь понимал Гияз, не могло быть и речи: даже остерегаясь и побаиваясь его, нового человека, упускать куш все же не стали. Так, в раздумье, просидел Исламов до самого обеда, но ничего путного, толкового в голову не шло, а из разговора с Федотом Карповичем запала в память не раз повторенная им пословица: "Плетью обуха не перешибешь". Прошел месяц, другой. Гияз так ничего и не предпринимал, да и что он мог предпринять, когда, считай, сам по уши влип в грязь? Как бы он ответил на вопрос: "А за какие такие заслуги вам ремонт бесплатно сделали и откуда взяли все эти дефицитные материалы? За доброту, за порядочность? Так не бывает. Порядочных людей немало, а квартиры их дожидаются ремонта годами. Так что не стоит втирать очки, товарищ Исламов". Сорвать обои, выломать дверь, вернуть на место старую щербатую ванну? Глупее ничего не придумаешь. Назад ходу, как ни оглядывайся, нет, раньше зоркость надо было проявлять. Так и маялся день за днем. Одно утешало, что Тарханов по собственной воле, по воле бригады сделал ремонт. А если бы специально по подсказке из конторы, чтобы втянуть и его в грязные делишки, чтобы не было ходу назад? От этой мысли становилось жутко... Но в конторе о ремонте не знали, это он чувствовал,- такой козырь немедленно был бы пущен в ход. Он-то не предпринимал ничего, зато слишком активно начали действовать против него. Время приглядки к нему кончилось, теперь руководству РСУ стало ясно: никакой он не претендент на командные посты, тайной миссии на Исламова никто не возлагал, да и могущественной руки у него нет. За год никто о нем не спросил, не поинтересовался, ни одного звонка сверху... Так, случайный человек, хороший инженер, "но без ориентиров", как выразился о нем заглазно начальник. "Будь как все или гуляй на все четыре стороны", - в открытую так пока никто не говорил. Но ему все труднее стало сдавать материальные отчеты, наряды его срезались якобы из-за отсутствия фонда зарплаты. Материалы со склада он получал в последнюю очередь, часто при этом ему отказывали, да и с транспортом его подводили постоянно. Если бы не Тарханов с Коляшей, учинявшие без него время от времени скандалы и на складе, и в транспортном цеху управления, да и в самой конторе, дела на участке были бы совсем плохи. "Мы за тебя постоим, только держись!" - подбадривал Гияза Федот Карпович. В то, что они его не подведут, Исламов, верил. А попытка настроить против него бригаду была, да Тарханов на компромисс с начальством не пошел. Но руководство РСУ, набившее руку на "липе", и тут нашло, как на полгода отстранить Исламова от объекта, чтобы не мешал да поменьше видел. Директор объединения получил в центре города новую пятикомнатную квартиру, и там нужно было сделать ремонт: какое нынче жилье сдают, всем известно. А уж по меркам директора, приходилось начинать все сначала, одни стены его устраивали, да и те частично следовало переложить. Гияз спросил у главного инженера, дававшего ему задание: а как быть со сметой, материалами, проектом, как платить людям? Главный инженер сначала рассмеялся: какой проект, какая смета? "Вот тебе адрес, завтра в девять тебя там будет ждать жена директора, она тебе весь проект и объяснит". Но потом, видимо, что-то взвесив, сказал: "Конечно, ты учет работ веди, потом составишь смету, договор на ремонт, и директор все оформит через кассу, как положено. А насчет материалов не беспокойся, чего не найдешь у нас, возьмешь со складов объединения или обменяем в другом месте - у объединения всегда есть на что обменять любой дефицит. Твоя забота - вовремя дать указания снабженцам, чтоб не простаивали люди. А догляд за тобой будет почище народного контроля",- предупредил его главный инженер, видимо, жену директора он знал хорошо. На другой день, придя по указанному адресу, Исламов встретился с Кларой Васильевной, женой директора, которая опоздала почти на час. Женщиной она оказалась энергичной, деловой,- как позже узнал Гияз, Клара Васильевна возглавляла один из областных отраслевых профсоюзов. Она открыла дверь, и вместе с Исламовым они вошли в квартиру. Хотя дом был ведомственный - строило его для себя министерство строительства республики, и неизвестно, как отхватил себе здесь квартиру директор их объединения,- качество работ не выдерживало никакой критики, да и проект, на взгляд Гияза, был не совсем удачным. - Уж для себя могли бы и проект отобрать, и постараться,- сказала вслух Клара Васильевна, имея в виду министерство. Они переходили из комнаты в комнату, и везде хозяйка тяжело вздыхала, и Гияз понимал ее. В квартире было две ванные, два туалета, две лоджии,- казалось, радуйся, но и тени улыбки не было на лице хозяйки. Да и чему радоваться, когда везде царило запустение, какая-то изношенность, словно здесь долго жили очень неряшливые люди? А ведь только неделю назад этот девятиэтажный дом сдали с оценкой "отлично", об этом и газета писала - мол, вырос в центре города еще один красавец дом, похожий на огромный трехпалубный корабль. На фотографии в газете он и впрямь смотрелся великолепно. Но отретушированная фотография - одно дело, а дом со щелями - совсем другое. И Гиязу невольно вспомнился его приезд домой из отпуска, когда он открыл дверь и ахнул: наверное, так по идее и должны были сдавать новоселам жилье, чтобы первым восклицанием у открывшего дверь было не "ох", а "ах!" Но Клара Васильевна быстро взяла себя в руки, да и временем она, очевидно, не располагала. - Пожалуйста, записывайте,- решительно сказала она Исламову. - Все дверные и оконные переплеты и рамы на лоджиях выломать и заменить на дубовые или буковые, на худой конец, на рамы в лоджиях можно пустить красную сосну, чтобы в доме никогда не было малярных работ - у меня на краску аллергия. Отопление, эти жестяные гармошки, которые тут же потекут, срезать и поставить обычные, чугунные, разумеется, углубив в стенах. Ниши поглубже. Газовую плиту, мойку вынести на южную лоджию, там будет кухня. А стену между кухней и столовой разобрать и сделать настоящую просторную столовую, стены обшить деревом. В зале непременно камин, я специально для этого выбрала девятый этаж, чтобы можно было пробить потолок. Если на этот счет у вас будут затруднения, у меня есть специалист, решетки отольют на заводе. Дальше... Всю сантехнику: ванны, унитазы, умывальники снять, заменить на импортные, желательно финские или шведские, и чтобы по цвету они не повторялись. Да, чуть не забыла. В туалетах непременно поставить рукомойник-тюльпан, это я видела недавно в одном хорошем доме, мода нынче такая, вы можете и не знать об этом, молодой человек,- сказала торопливо Клара Васильевна и огляделась вокруг. - Щитовой паркет снять. Закажите вьетнамский, красного дерева, он немного жестковат в работе, говорят, но смотрится замечательно. Неплохо бы в зале сделать наборный паркет из финской березы, но, видимо, достать будет трудно, вы на всякий случай закажите, может, добудут, да и я постараюсь по своим каналам отыскать, у нас как раз Дворец текстильщиков начали отделывать. Все подоконники, решетки на батареях, естественно, дубовые, никакой малярки, только лаком, у меня на краску, я говорила, аллергия. Солнцезащиту не забудьте, на всех окнах и на лоджиях, и не пластмассовую - она выгорает,- а дюралевую, итальянскую. Чуть не пропустила: пол в ванных и туалетных мраморный и разных цветов, не очень толстый, чтобы не холодило сильно. И ванны, конечно, керамические, желательно одну квадратную, на манер бассейна, очень красиво такая ванна смотрится, непривычно, они пока мало у кого есть. Кафель кругом до потолка, опять же, чтобы цвета нигде не повторялись, одну ванну непременно черным кафелем выложить и зеркалами отделайте, муж обожает черный цвет. Вот это вам пока задание на первое время. Кажется, я предусмотрела все грязные работы, чтобы потом не мешать чистовой отделке, о которой разговор пойдет отдельно. Как вы считаете? Гиязу нечего было добавить, Клара Васильевна знала, чего хотела, и мыслила поэтапно, как настоящий строитель. Она просила в случае осложнений звонить немедленно, в любое время дня и ночи. "Со сроками не тороплю",- сказала она, видимо, знала, что хорошая работа быстро не делается. Когда Исламов в тот же день после обеда вернулся на квартиру уже с Федотом Карповичем и Коляшей, те неожиданно обрадовались. Оказалось, двое из бригады строились, и то, что не устраивало Клару Васильевну, вполне подходило для них, тем более бесплатно. И каково же было удивление Исламова, когда он в понедельник, заглянув в квартиру сделать какие-то обмеры, увидел, что все ненужное снято с величайшей осторожностью и аккуратностью. Даже кафель сняли, очистили, вывезли. Голые стены зияли пустыми глазницами окон, а кругом - чистота, порядок. Когда Исламов спросил у Тарханова, как удалось сделать такое за два дня, тот рассмеялся и ответил, что они, мол, семьями навалились, день и ночь работали, боялись, вдруг хозяева передумают. "Заинтересованность - огромная сила",- закончил философски Федот Карпович. В конце каждого месяца, пока шел ремонт на квартире директора объединения, Гияз составлял наряд на работы в каком-нибудь цеху на разных территориях. Закрывал его как обычно: не больше и не меньше. Однажды, кажется, на исходе третьего месяца, когда уже многое вырисовывалось, когда почти вылезли из грязи, установив всю деревянку в доме, покончив с отоплением и сложной сантехникой, наряды у него срезали. Объяснили, что он слишком уж хорошо платит своим бригадам, балует народ. Когда эту новость прораб принес утром на объект, бригада, конечно, зароптала,- и Исламову пришлось звонить Кларе Васильевне. Клара Васильевна, не оставлявшая ремонт без надзора и уже успевшая подружиться с Тархановым, быстро оценила работу мастеровых, и потому срочно приняла меры. А потом, до самого конца ремонта, лично интересовалась, сколько заплатили бригаде, оттого, наверное, и выходила у них самая высокая зарплата по управлению, и рабочие повеселели. Странно, поначалу работа, которую Федот Карпович называл халтурой, раздражала Гияза, но чем больше он вникал в нее, тем больше втягивался, это была практика, школа, которой не хватало Исламову как гражданскому строителю. Теперь, по окончании ее, он мог без страха идти в любое отделочное управление. На квартире он находился целый день, потому что ежечасно возникали проблемы, которые требовалось решать немедленно. А какое было удовольствие видеть каждый законченный этап работы!