а теперь, по сравнению с некоторыми заработками, даже на заводах и фабриках, стала похожа на пособие по безработице, а требования, особенно с приходом Камалова, резко повысились, тот сам работал сутками и от других требовал предельной отдачи. Газанфар решил уйти из этого ведомства, пока Сенатор с Миршабом не довели до беды или не поймал его кто-нибудь с поличным в прокуратуре, а работая там, он не мог отказать "сиамским близнецам", слишком глубоко сидел у них на крючке, хотя понимал, что и они у него тоже в руках, он про них знал такое!.. Но "сдать" их он, наверное, сам, добровольно, никогда не решился бы -- у них руки длинные, вон и до Парсегяна в подвалах КГБ добрались! В эти же дни осенила и другая, более страшная мысль -- что он, зная столь много, представляет реальную угрозу для Сенатора с Миршабом, и заподозри они его в чем или хотя бы испугайся подобной перспективы, просто-напросто уберут его, и делу конец. Ведь война с прокурором Камаловым не кончилась, зачем же ему давать в руки такого свидетеля? От неожиданного поворота рассуждений ему стало страшно -- нужно было бежать из прокуратуры, и как можно скорее. Особенно сейчас, когда узнал еще одну опасную для себя тайну, -- что Сенатор с Миршабом хотят расправиться с Шубариным руками Талиба. Нет, работая в прокуратуре, он только наживал себе врагов с каждым днем. С его юридическим опытом и со связями можно устроиться в какую-нибудь частную фирму, коих и в Ташкенте расплодилось без числа, тогда и Сенатор сразу отстанет, и заработок будет во много раз больше. Рабочий день близился к концу, на него напала такая тоска, что вдруг захотелось где-нибудь посидеть, выпить, отметить мудрое решение -- расстаться с опасной прокуратурой. Как и большинство южан, Газанфар был человек эмоциональный, нетерпеливый, не особо раздумывая, он набрал номер Татьяны Шиловой и пригласил ее сразу после работы в ресторан. -- В "Лидо"? -- радостно спросила Шилова,-- как раз сегодня утром Камалов предупредил ее, что наступили ответственные дни и желательно находиться поближе к Газанфару. -- Я тоже давно не был в "Лидо". Как там вкусно начиняют перепелок свежей бараньей печенкой -- объеденье! -- сразу загорелся Рустамов. -- Решено, идем ужинать в "Лидо". Я сейчас же закажу столик у Икрама Махмудовича, вечером к ним без записи не прорваться, и насчет перепелок обговорю... Положив трубку, он посмотрел на часы. До конца работы оставался целый час, и он начал рыться в письменном столе, шкафу и вдруг минут через пятнадцать поймал себя на мысли, что отбирает бумаги так, словно завтра же освобождает кабинет и навсегда покидает прокуратуру, где проработал столько лет. Эта мысль приободрила, и он с усердием стал складывать в угол бумаги, которые следовало сжечь. Он делал это так рьяно, что забыл про время. Оторвал его от дел неожиданный звонок. Звонил Талиб, прежде никогда не беспокоивший его на службе. -- Очень хорошо, что застал тебя на работе, -- сразу заговорил Талиб. -- Тут сложились неожиданные обстоятельства, и Японец оказался у меня в руках. Опасения твоих дружков подтвердились. Но в последний момент мы тут решили, зачем нам всю ответственность брать на себя, за Японцем стоят серьезные люди, вместе будет легче отбиваться. Найди Сенатора и Миршаба и передай, чтобы они сегодня, когда стемнеет, приехали ко мне, но не в Рабочий городок, а в Келес, я там загородный дом построил. Запиши адрес: улица Восточная, 13. Если заплутают, пусть к чайхане завернут, она до глубокой ночи работает, там подскажут, как к дому Талиба подъехать. Время конкретно не оговариваю, но ты должен поднять их хоть с постели и доставить обязательно. -- Почему доставить?! -- чуть не завизжал в испуге Газанфар, нервы у него были на пределе. -- Успокойся, я оговорился, твое дело сказать, они сами примчатся, у них есть интерес, я чую, -- и разговор оборвался. "А если бы телефон был на прослушке?" -- с ужасом подумал Газанфар и достал из сейфа прослушивающее устройство "Сони", чтобы забрать домой,-- больше он в прокуратуре не работает и никого прослушивать не собирается. Последнее, что будет связывать его с "сиамскими близнецами", -- приглашение Талиба на встречу в Келесе. Уже пора было спускаться вниз, заводить машину, но он задержался, хотел избавиться от неприятного поручения. Позвонил Сенатору -- того не оказалось дома, набрал номер Миршаба -- тот, оказывается, отбыл на совещание в Министерство юстиции и сегодня уже не вернется. "Что ж, позвоню из "Лидо", -- решил Газанфар и, захватив бумажку с адресом в Келесе, быстро сбежал вниз. Татьяна поджидала его возле машины. Когда через полчаса они оказались в "Лидо", предупрежденный Икрамом Махмудовичем метрдотель провел их в дальний угол зала за двухместный столик,-- кабины сегодня, и большие, и малые, и банкетные -- все были заняты. "По какому поводу? -- подумал Газанфар, но тут же нашел ответ: -- Пятница, самый загульный день в больших городах". Плохое настроение, накипевшее среди дня, не покидало Газанфара, и он предлагал тост за тостом. Татьяна не сдерживала, чувствовала, что Рустамова мучает какая-то проблема, но затронуть ее трезвым он не решался. Когда принесли долгожданных перепелок, Газанфар вместо тоста вдруг объявил: -- Татьяна, я решил оставить прокуратуру. -- Почему? Зачем? -- не показывая особого интереса, спросила Шилова. -- Устал. Запутался. Заврался. Да разве это сейчас работа! Ты ведь не знаешь, что значило раньше служить в прокуратуре республики! -- ответил с пафосом Газанфар и, безнадежно махнув рукой, как несмышленышу, выпил залпом очередную рюмку коньяка. -- Ты хорошо подумай, может, все и образуется, -- по-женски участливо произнесла Татьяна, -- такие дела сгоряча не делаются... В этот момент у столика возник официант: он с улыбкой поставил перед ними две бутылки французского шампанского. -- Что же ты такое шампанское сразу не принес?! -- взвился Рустамов. -- Это подарок. Прислали ваши друзья, они нагрянули часом раньше, гудят по-черному. Так они позвонили в валютный магазин, он тут рядом, через площадь, оттуда три ящика привезли. -- Что-то я не видел в зале знакомых, -- удивился Газанфар. -- Они в большом банкетном зале пируют, а Сухроб Ахмедович выходил звонить, вас и увидел. Презент вам от него. -- С кем он так широко гуляет и кто так валютой швыряется? -- Это хан Акмаль пирует, возвращение на свободу отмечает. Там желающих за него заплатить много, да вы их всех знаете, а Сухроб Ахмедович с Салимом Хасановичем, как я понял, приглашены в гости. -- И этот здесь? -- изумился Газанфар и пьяно рассмеялся. -- А мне сказали, что он на совещании в Минюсте. Передай Сухробу спасибо и еще: пусть не уходит, не встретившись со мной, у меня к нему есть важное дело, а то любит он по-английски исчезнуть, особенно когда уже счет выписывают... В зале загремела музыка, и самые нетерпеливые сорвались с мест. Ресторан дошел до кондиции -- так любил выражаться его старший метрдотель Икрам Махмудович, как никто другой, тонко чувствующий публику. Газанфар попытался открыть новую бутылку, но Татьяна остановила его, сказала: давай потанцуем. Она видела, как Рустамов быстро пьянеет, кроме того, ей хотелось увидеть, кто же так щедро отмечает возвращение хана Акмаля из тюрьмы, большой банкетный зал как раз находился рядом с эстрадой. Оркестр играл почти без пауз, и за три танца подряд Татьяне удалось увидеть кое-кого из сановных лиц, входивших и выходивших из банкетного зала. Были среди них не последние люди из Верховного суда, Министерства юстиции и Совета Министров республики, о них следовало доложить прокурору Камалову, он должен знать, на кого из нынешних власть имущих людей опирается хан Акмаль. Шилова много слышала про легендарного хана Акмаля, и ей было интересно увидеть вблизи, каков он, оставивший с носом и хваленое КГБ, и могучую Прокуратуру СССР с ее умнейшими следователями, не вернувший казне и рубля, когда у каких-то завмагов сплошь и рядом изымали миллионы еще в доперестроечных рублях! Но ей не повезло, хан Акмаль ни танцами, ни танцующими не интересовался и свое тронное место во главе огромного, богато накрытого стола не покидал весь вечер -- уж очень сладко было выслушивать тост за тостом о себе, о своем мужестве, мудрости. Какие тут могут быть перекуры, если к тому же учесть, что славили аксайского Креза не рядовые граждане. Вернулись за стол передохнуть и открыли бутылку французского шампанского. Татьяна делала вид, что ей сегодня безумно хочется танцевать, она все-таки желала запечатлеть в памяти побольше гостей хана Акмаля. Когда они допили первую бутылку, приятный мужской голос из-за спины Татьяны любезно спросил: -- Ну как шампанское? -- Спасибо, Сухроб Ахмедович, замечательное! -- как-то суетливо, подобострастно, трезвея на глазах, ответил вскочивший Газанфар. -- Я не буду вам мешать, но бокал шампанского за приятный вечер с вами выпью, -- добродушно сказал Сенатор, присаживаясь на стул, любезно подставленный официантом. Сухроб Ахмедович уверенно, как хозяин, взял со стола вторую бутылку. Пока он снимал ножом сломавшуюся проволоку на пробке, Татьяна склонилась под столом, над туфелькой, чтобы поправить сбившиеся в танце подследники, и в этот момент Газанфар тихо сказал по-узбекски: -- Сухроб-ака, у меня важное сообщение. Звонил Талиб и передал, что Японец у него в руках и что какие-то ваши опасения подтвердились. Он обязательно просил заехать к нему сегодня ночью, вот адрес... -- И, достав записку, он торопливо сунул ее в карман пиджака Сенатора. -- Мог бы и наедине сказать, -- недовольно заметил Сухроб Ахмедович тоже по-узбекски и тут же радостно произнес по-русски: -- Подставляйте бокалы! Татьяна, слышавшая всю беседу, подняла лицо к своим кавалерам и, мельком обронив "извините", подыграла Сенатору, с восторгом произнеся: -- Как приятно пить настоящее шампанское! Как только Сенатор ушел, Татьяна, пытаясь перевести разговор на Сухроба Ахмедовича, сказала мечтательно: -- Какой приятный и умный человек этот Акрамходжаев! Мы в институте, в перестройку, зачитывались его знаменитыми статьями. Я рада, что у вас такие друзья, ведь не каждому он присылает подобные презенты. -- И добавила после паузы: -- А может, лучше с ним посоветоваться, уходить вам из прокуратуры или нет?.. Но Газанфар вдруг ответил: -- Да, наверное, не каждому, я ведь его давно знаю, но советоваться с ним не буду, у нас разные пути. -- Почему разные? Он -- юрист, вы -- юрист, -- старалась втянуть она в разговор Газанфара, но тот вдруг улыбнулся трезвой улыбкой и предложил: -- Давай лучше потанцуем, ты же хотела, а серьезный разговор оставим для другого раза. А что касается Сенатора, запомни, он далеко метит, мы для него всего лишь пешки, или, как говорят коммунисты, -- винтики... На танцевальной площадке перед банкетным залом теперь творилось невероятное, публика, действительно дошедшая до кондиции, с остервенением бросалась в пляс. Высокие двери зала, где гулял хан Акмаль, то и дело открывались и закрывались, но Татьяна из-за плотной стены танцующих вокруг людей не смогла увидеть на этот раз никого и потеряла интерес к танцам. Как только она вернулась на место, ее словно обожгло -- вспомнила разговор, услышанный за столом: "Обязательно приезжайте сегодня ночью, Талиб сказал, что ваши подозрения в отношении Японца оправдались..." За окном стояли густые летние сумерки, и она поняла, что такую информацию до утра откладывать не следует -- нужно срочно связаться с прокурором Камаловым. Она тут же встала и смущенно сказала Газанфару: -- Мне нужно выйти на минутку... -- Куда? -- вдруг слишком строго спросил Рустамов. Татьяна нашла в себе силы кокетливо улыбнуться и капризно ответить: -- Я сегодня выпила столько шампанского... Газанфар наконец-то понял и, рассмеявшись, махнул рукой -- мол, иди. Уходя с работы, Таня позвонила домой, чтобы предупредить мать, что сегодня задержится, но той не оказалось дома, и она собиралась сделать это из ресторана. Поэтому, когда поднималась с Газанфаром на второй этаж, высматривала телефон-автомат, но так и не обнаружила его. Нынче содержание телефонного аппарата обходится дорого, и большинство заведений избавляется от лишних затрат, но в таком престижном ресторане, как "Лидо", телефон должен был быть обязательно. Встретив в безлюдном холле официанта с подносом, уставленным коктейлями, поднимавшегося из бара первого этажа, она спросила: -- Где у вас тут телефон? На что тот, подтверждая ее мысли, словоохотливо пояснил: -- Раньше два автомата стояли внизу, и два тут, в холле, но теперь осталась одна кабина, о ней знают лишь завсегдатаи. Пройдите в конец холла, сразу за колоннами приемная директрисы, в трех метрах от ее двери в стену встроена кабина такого же цвета мореного дуба, что и обшивка вокруг, оттого и незаметная. Поблагодарив любезного официанта, она направилась в сторону приемной, ей казалось, что в безмолвном холле на вощеном паркете ее каблучки цокали слишком громко. В приемной как раз находился Сенатор, он звонил со служебного телефона домой, предупреждал, чтобы не ждали к ужину и что сегодня вообще приедет поздно. Для него было ясно, что хитрый Талиб затеял официальную разборку вместе с "авторитетами", чтобы "законно" приговорить к смерти Шубарина, а такие дела скоро не решаются. Он уже собирался закрыть кабинет и вернуться в банкетный зал, как вдруг услышал в тишине холла дробное цоканье каблучков, кто-то явно спешил. Он подумал, что это Наргиз приехала, и выглянул за дверь. Из-за колонны он увидел девушку Газанфара, которая с тревогой в лице решительно направлялась в его сторону, но он понял, что она торопилась к телефону. Рустамова поблизости не было. Как всегда, профессиональное любопытство взяло верх -- кому звонит, зачем звонит? И он, тихо прикрыв дверь, прошел в конец просторной приемной, где в закутке, за платяным шкафом, за обшивкой перегородки висели телефонные провода из кабины. Отсюда легко прослушивались разговоры,-- задумал этот трюк любвеобильный сердцеед, главный администратор ресторана Икрам Махмудович, подслушивавший своих любовниц. Девушка, с которой он любезно пил шампанское всего полчаса назад, быстро набрала номер, и мужской голос на другом конце провода по-служебному, четко ответил: -- Слушаю вас. -- Это Татьяна Шилова из отдела по борьбе с организованной, преступностью, пожалуйста, соедините с Хуршидом Азизовичем,-- попросила она взволнованно. -- Не могу. У него генерал Саматов из КГБ,-- ответил помощник прокурора. -- Все равно доложите, дело не терпит отлагательств, передайте, что это касается Японца. Завтра может быть поздно. -- Хорошо, я попробую, -- ответили из прокуратуры, и было слышно, как помощник, положив трубку на стол, направился в кабинет. Сенатору было ясно, о чем она хочет доложить, и в тот момент, когда Камалов произнес: "Я слушаю вас", он разъединил тонкие телефонные провода. Напрасно Татьяна еще минут пять пыталась дозвониться в прокуратуру, связь прервалась... XXXIII Прокурор Камалов, положив трубку, сразу почувствовал недоброе и спросил помощника: -- Она не сообщила, по какому поводу звонит? -- Речь шла о каком-то Японце, она просила соединить немедленно, ибо завтра, сказала, может быть поздно... Генерал Саматов, еще находившийся в кабинете прокурора, обронил вслух: -- Может, они что-то пронюхали? Стрельцов доложил, что Шубарина постоянно снимали скрытой камерой какие-то люди, -- и после паузы сокрушенно добавил: -- Вот что значат наша бедность и наша техническая отсталость, будь все телефоны в прокуратуре с определителем номера, мы бы без труда узнали бы, откуда звонила ваша Шилова по поводу Японца. Потом, подумав, генерал попросил придвинуть ему спецсвязь -- "вертушку" и позвонил к себе на Ленинградскую. Как только там подняли трубку, он сказал: -- Пожалуйста, на ближайшие сорок восемь часов возьмите на прослушивание все телефоны прокурора Камалова: на работе, в машине, дома. Фиксировать не только, с какого номера звонят, но и устанавливать адреса звонков. Попросив держать его в курсе событий, генерал откланялся. Камалов задержался на работе еще час, все надеялся, что Татьяна прорвется к нему откуда-нибудь звонком, но телефон молчал. Стараясь не занимать свой телефон, Камалов из соседнего кабинета позвонил Шубарину на работу, в машину -- никто не отвечал. Из дома сообщили, что после обеда он ни разу не звонил. Тогда Камалов вспомнил еще один телефон Шубарина, в старой "Волге", он пользовался им до того, как появилась у него "Мазерати". Этот ответил. Камалов назвался и объяснил, что разыскивает Артура Александровича. Человек, представившийся именем Коста, сказал, что все послеобеденное время находился в поисках авиабензина для "Мазерати" и только в конце рабочего дня появился в банке, где ему велели подъехать к "Лидо". На автостоянке он нашел сиреневую "Мазерати", но Артура Александровича нигде не было. Появлялся ли он один или с кем-нибудь в "Лидо" -- в ресторане никто толком подтвердить не мог. Попросив Коста держать его в курсе дел, прокурор назвал ему свои телефоны. -- Опять всплыло это поганое "Лидо"! -- сказал в сердцах Камалов, положив трубку. Для него стало очевидно, что пропал не только Шубарин, но и Татьяна. Попросив дежурного по приемной переговорить с Шиловой, если та позвонит, и поставить его об этом тут же в известность, прокурор поехал домой. Подъезжая к Дархану, он обратился к своему шоферу: -- Нортухта, чувствую, что ночь предстоит нам бессонная, поэтому ставь машину у подъезда, поужинаем, если удастся, вместе и будем ждать телефонного звонка хоть от Артура Александровича, хоть от Татьяны, хоть от Коста, а может, люди Саматова позвонят. Мне кажется, генерал уже поднял на ноги своих сотрудников. Не успели они приготовить ужин, как в доме раздался телефонный звонок. Камалов метнулся с невероятной скоростью от горящей газовой плиты к подоконнику, на котором стоял аппарат. В трубке раздалось тяжелое дыхание и невнятный, нечленораздельный звук. Прокурор подумал вначале, что какой-то пьяный мужик ошибся номером и хотел уже положить трубку, как вдруг его озарило, и он крикнул: -- Артур, дорогой, говори, говори, я слышу тебя... И тут он уловил слабый звук из разбитых губ: "я... я..." Прокурор узнал какие-то оттенки голоса Шубарина, хотя назвал его по наитию. Видимо, у Шубарина не было сил или возможности говорить, и он слышал только тяжелое, больное дыхание и снова закричал: -- Артур, держись, я буду у тебя через двадцать минут, не клади трубку, брось ее, я все понял, я в курсе дел... И как бы подтверждая, что его услышали, на другом конце провода замолчали, и прокурор уловил какой-то шум, словно звонивший упал. Прокурор кинулся в другую комнату, к другому телефону, и набрал номер на Ленинградской. Он еще не успел спросить, как дежурный офицер сразу выпалил: -- Товарищ Камалов, это тот самый адрес, заброшенный дом с телефоном-автоматом, откуда Шубарину не раз звонили, на Луначарском шоссе...-- но прокурор уже кинул трубку. -- Быстро вниз, заводи машину, -- приказал он Нортухте, а сам бросился вначале к серванту, откуда достал именной пистолет, а затем к платяному шкафу, вытащил автомат, оставшийся со дня покушения на него на трассе Коканд-Ленинабад, и кинулся вслед за шофером. Включив на всю мощь милицейскую сирену, "Волга" рванула в сторону Кибрая. Минут через двадцать, выключив сирену и погасив огни, они подъезжали к дому, за которым полковник Джураев давно установил догляд, но после отъезда Шубарина в Италию никто сюда не наведывался и никто не пользовался хитрым телефоном. Сегодня, видимо, Джураев оплошал, ослабил бдительность, снял наблюдение. Оценив обстановку во дворе, подошли к дому. Кругом стояла тишина, и ничто не напоминало засаду. Дверь оказалась крепкой, из толстой лиственницы, и на висячем замке. К тому же открывалась наружу, и вышибать ее пришлось бы долго и шумно. Нортухта, с автоматом в руках, показал взглядом на окно, его и решили выбить. В теплых краях рамы хлипкие, одинарные, от удара прикладом она вывалилась, и Камалов с Нортухтой нырнули следом в оконный проем. Ворвавшийся первым шофер отыскал в темноте выключатель. В просторной захламленной комнате с пустыми бутылками на неубранном столе никого не было, и они кинулись в смежную, откуда раздался стон. Возле телефона-автомата давнишней конструкции, помнившего еще пятнашки пятидесятых годов, прибитого над обшарпанным письменным столом, чтобы можно было разговаривать сидя и делать записи, в луже крови почти нагишом лежал Шубарин. Следы пыток изменили его до неузнаваемости, но это был Артур Александрович. Камалов рывком оказался рядом и, положив голову Шубарина на колени, не обращая внимания на кровь, пытался привести его в чувство. -- Артур, я здесь... Артур, очнись, рядом я, Камалов... Нортухта снова бросился к выбитому окну и вернулся с нашатырным спиртом из автомобильной аптечки. Камалов показал ему взглядом на телефон с болтающейся трубкой и сказал: -- Срочно вызови сюда реанимационную машину, позвони Саматову, чтобы приготовили палату в госпитале КГБ и собрали консилиум, мы будем там через полчаса. Видимо, сильный раствор нашатыря подействовал или Шубарин слышал разговор, он вдруг открыл заплывшие в страшном кровоподтеке глаза и прошептал: -- Спасибо, вы всегда успеваете вовремя... Камалов понимал: пока Шубарин в сознании, надо что-то узнать, чтобы действовать, и еще раз поднес тампон к лицу пленника. -- Где мы просчитались? Почему? -- Не просчитались. Сенатор увидел Стрельцова в аэропорту, -- выдохнул с трудом меж выбитых зубов Шубарин. -- Чего они хотели? -- Узнать, почему Стрельцов следовал за мной и что меня связывает с вами и с Саматовым, а еще их интересовало, почему оказался в Италии Анвар Абидович. -- Они добились своего? -- Нет, вы же видите,-- тяжело выдохнул Шубарин. -- Я сказал, что, может, КГБ пасет меня самого и что не знаю никакого Стрельцова. А насчет Анвара Абидовича я сказал, что за его деньги устроил тому миланские каникулы. Вы переведите срочно его куда-нибудь, иначе они доберутся до него, а он пыток не выдержит... Я думаю, дело с партийными деньгами мы еще провернем. На краю жизни он думал о бывшем патроне и не забывал о своем долге. У Камалова от волнения навернулись на глаза слезы... -- Какие деньги, Артур, успокойся, а Тилляходжаевым мы сегодня же займемся, я обещаю. Потерпи, сейчас "скорая" прибудет... Чувствуя, что Шубарин пытается что-то сказать, борясь с уходящим сознанием, Камалов вновь поднес тампон с нашатырем. Шубарин вздрогнул, чуть приподнялся и слабым, едва заметным движением поломанной руки показал в дальний угол. -- Там какую-то девушку час назад привезли, когда ее вносили, я и очнулся, увидел над собой телефон. Прокурор, осторожно подложив под голову Артура Александровича свой пиджак, медленно направился в угол. Он уже догадывался, кто эта девушка. Когда он откинул грязное одеяло, увидел лежавшую навзничь Таню Шилову. Она была мертва. Он долго, в оцепенении, на время забыв про Шубарина, смотрел на ее прекрасное молодое лицо, застывшее словно в недоумении -- за что? И вдруг, сжав кулаки, с надрывом, закричал: -- Ну все, гады, оборотни проклятые, теперь судить буду я!.. XXXIV Потом почти одновременно подъехали реанимационная и "скорая" из госпиталя бывшего КГБ. Нортухта монтировкой сорвал замок с двери, и Камалов сначала вместе с врачами вынес Шубарина, а затем сам, один, Татьяну. Как только машины уехали, шофер спросил застывшего в прострации прокурора: -- Хуршид-ака, куда вас теперь доставить -- к Саматову, он просил заехать или позвонить, или вначале в госпиталь, определим Артура Александровича окончательно? -- Ты разве не слышал, как я поклялся Татьяне? -- ответил Камалов непонятно и продолжил: -- Поезжай к моему соседу... -- К какому соседу? -- испуганно спросил Нортухта, решив, что с прокурором случился нервный срыв. Камалов понял, отчего вдруг испугался шофер, и пояснил: -- К Газанфару. Он через дом от меня живет. Эта мразь может знать, как заманили Артура в ловушку, может, и про Татьяну что-то поведает, она ведь за час до смерти хотела меня о чем-то срочно предупредить. Когда подъехали к престижному кооперативному дому, Нортухта, подняв глаза на второй этаж, сказал радостно: "Дома..." -- он не раз подвозил Газанфара с работы. Поднялись вместе, позвонили. Когда спросили: "Кто?", Нортухта небрежно ответил: "Свои", -- и дверь распахнулась. Увидев входящего следом за шофером прокурора, Газанфар кинулся в комнату, но Нортухта одним прыжком настиг его. Камалов в ярости схватил Рустамова за грудки и выпалил, не в силах сдержать злость: -- Подлец, из-за твоего предательства сегодня убили человека, и я поклялся, что буду сам судить оборотней. Но прежде ты должен мне ответить на несколько вопросов. Кто выкрал Шубарина? -- Талиб,-- мгновенно выдал Газанфар, даже не подумав отпираться. -- А кто убил Шилову? -- Как убили?! - лицо Газанфара исказил неподдельный ужас. -- Я же с ней недавно расстался, мы ужинали в "Лидо"... -- Рустамов съежился, и прокурору стало ясно, что это дело рук не Газанфара. -- В "Лидо"? А кто еще сегодня там был? -- спросил в упор Камалов. -- Сенатор. Миршаб. -- Они еще в ресторане? -- Нет, я думаю, сейчас они у Талиба, в загородном доме, ночью большой сходняк, решают, что делать с Японцем. -- Адрес? -- Не помню. Записку с адресом я отдал Сенатору в ресторане, но это точно в Келесе. Талиб мне по телефону сказал -- если не найдете мой дом, спросите в чайхане, там, мол, любой подскажет. Камалов переглянулся с водителем и приказал хозяину дома: -- Ты пойдешь с нами. -- Нет, только не в Келес! -- забился в истерике Газанфар. -- А мы тебя туда и не собираемся везти, -- отрезал грубо Камалов. Он пошел к двери, Нортухта следом повел Рустамова. Когда подошли к машине, Камалов велел: -- Отвези его к Саматову, он ведь ждет от нас вестей, а я пойду домой, с меня на сегодня хватит. Завтра займемся и Талибом, и Сенатором, и Миршабом тоже... -- Подав на прощание руку Нортухте, он долго не выпускал его ладонь, словно хотел что-то сказать, но потом вдруг обнял его и произнес: -- Прощай, ты хороший парень, Нортухта. Достав из кабины автомат, не таясь, темной аллеей, через дворы, он пошел к себе... Растроганный шофер долго глядел ему вслед, а затем тронул машину, где съежился на заднем сидении Газанфар. ...Дома прокурор принял душ, словно смыл с себя грязь долгого дня, побрился, надел свежую сорочку и спортивный костюм. Потом быстро набрал 062 и заказал такси, на вопрос: "Когда?" ответил: "Сейчас же",-- и назвал адрес. Порывшись в платяном шкафу, достал бронежилет, оставшийся у него с ферганских событий, взял дополнительный рожок с патронами к автомату. Все это он уложил в большую теннисную сумку, которой ни разу не пользовался после Вашингтона. Пистолет аккуратно засунул за пояс в застегнул молнию куртки. Выключив свет, спустился вниз. Машина уже ждала у подъезда. Таксисту он протянул пятитысячную купюру и сказал: "В Келес, к чайхане". Как только выбрались на улицу Амира Темура, добавил: "Побыстрее, если можно..." Подъехав к чайхане, Камалов попросил водителя подождать и вышел из машины. В ярко освещенном зале трое мужчин играли в нарды, один из них поднялся и пошел навстречу позднему гостю. Камалов дождался хозяина на улице и спросил, как проехать к дому Талиба. Чайханщик, оглядев темно-синий "Адидас" гостя -- традиционную экипировку отечественных рэкетиров, довольно улыбнулся: -- Что же вы опаздываете? Я еще час назад отвез большой казан плова домой Талибу. Сегодня у него много гостей, одни мужчины, наверное, большая игра предстоит, -- ответил словоохотливый чайханщик и показал в сторону темнеющего оврага, где на взгорке ярко горели огни внушительного особняка. -- Да, вы правы, большая игра. Пожелайте мне удачи... -- сказал в ответ прокурор и протянул чайханщику тысячерублевку, чтобы у того развеялись последние сомнения. -- Спасибо, спасибо, -- зачастил вслед старик, но Хуршид Азизович мыслями был уже далеко от чайханы. Не доезжая метров ста до указанного адреса, Камалов остановил машину и, поблагодарив шофера, отпустил такси. Дождавшись, когда "Волга" исчезнет в темноте, он огляделся. Район оказался новостройкой, кругом, зияя пустыми глазницами окон, стояли недостроенные дома, лишь один, нужный ему, сверкал огнями. "Да, при нынешних ценах на стройматериалы так могут строиться только воры и взяточники",-- зло подумал Камалов, но не задержался на этой теме. Подойдя ближе, он понял, что Талиб отгородился от соседей большим оврагом, где внизу журчала вода. Туда он и спустился, чтобы незаметнее подойти к дому. В овраге он достал из сумки бронежилет и надел его под куртку, проверил автомат и направился в сторону светящихся окон. Окна первого этажа оказались темными, а вот весь огромный второй этаж полыхал огнями, и оттуда слышались громкий разговор и смех, судя по всему, с пловом они еще не расправились. Из оврага он поднимался осторожно, боялся собак, но их, на счастье, не оказалось. Он дважды обошел особняк со всех сторон, пытаясь найти лучшее место, откуда бы можно было быстрее ворваться на второй этаж, и пожалел, что у него с собой нет гранаты, вот она бы пригодилась. От волнения взмокли руки, и он, отойдя чуть поодаль, закурил, решил позволить себе последнюю в жизни сигарету. В тот момент, когда он сделал заключительную затяжку, собираясь выбросить уже выкуренную сигарету, слабый луч фонарика осветил его сзади с ног до головы. "Так нелепо погибнуть, не сделав попытки отомстить за жену, за сына, за Татьяну, за Артура Александровича и весь попираемый закон",-- с тоской подумал прокурор, слыша за спиной приближающиеся шаги, но страха, как ни странно, не ощущал. Он нащупал рукоятку пистолета за поясом, надеясь, что до последнего момента его могут принимать за своего, тогда, воспользовавшись этим, он и выстрелит в упор. Вкрадчивые шаги за спиной приближались, казалось, их отделяет еще метра три, как вдруг тяжелая рука легла на плечо, а другая жестко перехватила кисть правой, упреждая любое движение, и знакомый голос сказал шепотом: -- Вам одному, не справиться, прокурор... -- Что ты тут делаешь? -- спросил строго Камалов у улыбнувшегося в темноте Нортухты, вытирая холодный пот со лба. -- То же самое, что и вы, -- и он показал на лежащий у его ног ПТУРС -- противотанковый управляемый реактивный снаряд. -- Таким оружием я пользовался в Афганистане, -- сказал спокойно водитель. -- Где ты его взял? -- удивился прокурор. -- Выменял в Чирчике у военных за два ящика водки, не думал, что так скоро может пригодиться. -- Да, из такой штуки и одного выстрела хватит. Дай его сюда! -- потребовал Камалов. Но афганец уже поднял ПТУРС к плечу и вразумительно ответил: -- Эта штука требует опыта и сноровки. Но они одним выстрелом не отделаются, у меня два снаряда. Первый выстрел я сделаю в фас, а второй в профиль, как учили нас в Афгане. Вся ташкентская сволота, похоже, сегодня съехалась к Талибу в гости, весь двор забит иномарками - не пройти, не проехать... Видя, что Нортухта уже изготовился сделать выстрел, Камалов заметил с сожалением: -- Обидно, что они не узнают -- это моя месть, мой приговор... -- Так доставьте себе эту радость, прокурор, скажите им что-нибудь ласковое. Они не успеют ничего предпринять,-- сегодня за нами полное преимущество, они проиграли вчистую. Камалов сделал шаг к дому и громко крикнул: -- Эй, Талиб! Тотчас в освещенном проеме окна появился франтоватый человек с усиками. -- Позови Сенатора, хочу пару слов ему сказать. -- Кто ты такой, чтобы приказывать моим гостям? -- зло бросил Талиб в темноту. -- Прокурор республики Камалов, -- спокойно представился стоявший в тени дерева человек. И в это время рядом с хозяином дома появился знакомый силуэт Сенатора. -- Я даю возможность тебе и твоим дружкам помолиться Аллаху перед смертью, у вас в распоряжении полминуты. Сенатор, увидев вышедшего из тени человека с ракетным снарядом на плече, вдруг торопливо заговорил: -- Постой, прокурор, не спеши. Мы можем договориться, тут не самые бедные люди собрались... -- Нет, я вас всех приговорил к высшей мере, и приговор обжалованию не подлежит... -- Ты не имеешь права, это незаконно, это самосуд! -- в истерике завопил Талиб. -- Для вас я и есть закон, его карающая десница, о которой вы самоуверенно забыли, считая, что все покупается и продается... В этот момент раздались сразу два выстрела из соседнего окна, пули просвистели рядом, и тогда прокурор приказал водителю: -- Давай, Нортухта! -- Ля илля илляха,-- произнес вдруг как заклинание строку из Корана Нортухта и сделал первый залп. Затем, перебежав в торец здания, он выпустил второй снаряд. Огромный особняк словно подпрыгнул и стал оседать, рассыпаясь как карточный домик, вмиг вспыхнув огнем пожара. -- Бежим! -- крикнул Нортухта и, схватив прокурора за руку, кинулся к стоящей внизу машине... Когда подъезжали к городу, уже светало. Камалов попросил завернуть к Салару, и Нортухта направил машину к реке, протекавшей среди угодий пригородного винсовхоза. Утренняя река несла свои слабые воды в город, казалось, она, как и все вокруг, еще дремлет. Возможно, ей снился прекрасный сон, когда она была полноводной, рыбной и над ней с утра до позднего вечера звенели звонкие голоса ребятни, ее радостный смех. Теперь из-за пестицидов-гербицидов и дна, превратившегося в свалку, в ней не купаются уже лет двадцать. Как только Нортухта припарковал машину у раскидистой кряжистой ветлы, помнившей давние счастливые дни реки, Камалов осторожно, словно боялся спугнуть тишину вокруг, вышел из кабины. Подойдя к берегу, сел на какой-то валун и долго, очень долго сидел, обхватив голову руками. Потом, неожиданно вскочив, достал из машины автомат, ПТУРС и пошел с ними в густые заросли на берегу. Спустя минуту Нортухта услышал тяжелый всплеск воды. ...Когда утром, ровно в девять, Камалов появился у себя в кабинете, одновременно звонили все пять телефонов на столе. Он поднял правительственный, на проводе был министр юстиции. -- Вы в курсе, что сегодня произошло в Келесе? - взволнованно говорил он. -- Бандиты взорвали дом известного бизнесмена, совладельца нескольких крупных фирм Талиба Султанова. У него в гостях было много уважаемых людей: председатель коллегии адвокатов города Горский, зампред Верховного суда республики Салим Хасанович Хашимов, бывший завотделом ЦК партии Акрамходжаев, известный юрист... Министр еще долго перечислял фамилии знатных людей, оказавшихся в доме Талиба, но прокурор уже не слушал. Отодвинув трубку, он дожидался, пока эмоциональный министр выскажется. Когда в трубке на секунду воцарилась пауза, прокурор сказал: -- Спасибо за информацию. Я записал наш разговор об уважаемых людях на диктофон. Дело принимаем на расследование... -- и положил трубку на рычаг аппарата. Звонки раздавались не переставая, и Камалов, вызвав помощника, сказал: -- Пожалуйста, отключите... телефоны... КОКТЕБЕЛЬ - ПЕРЕДЕЛКИНО - КОКТЕБЕЛЬ. 27.01.92