о в руки Самурая -- день по части добычи можно было считать редкостно удачным. 3 Присвоив папку с документами Шкабары, Герман Кольцов еще раз получил подтверждение правильности своей тактики: нынче иная бумажка или тайно подслушанная информация мешка денег стоит. Пистолет-автомат "айграм" и папку с документами Самурай оставил у себя, причем об ее экспроприации в квартире главаря новокузнецкой банды он ничего братьям по оружию не сказал. Однако долларами Шкабары поделился честно, всем досталось поровну, включая и семьи погибших. Такое мощное финансовое вливание окрылило его команду, и даже горечь от смерти товарищей на этот раз сглаживалась: посчитали, что за такие деньги можно и жизнью рисковать. За задержание особо опасного преступника все участники операции были награждены орденами и медалями, а также денежной премией, которая не составляла и стотысячной доли того, что выделил им лично Кольцов из бывшей бандитской казны. Штурм блатного логова на улице Опорина, а вернее, поимка матерого бандита резко подняли авторитет Кольцова. Его имя стали часто упоминать, приглашать на закрытые совещания, о которых он раньше только догадывался. Без особой волокиты ему позволили еще раз пригласить в поредевшую команду несколько бывших соратников из Владивостока, понимали, что совместимость в их опасной работе -- главное. Получив это разрешение, Герман обрадовался: значит, считаются с его мнением, однако не без опаски подумал, что, случись еще пару раз подобная потеря, и пополнение из Приморья иссякнет. Тогда придется брать в команду чужаков, а это значит, что его жизнь и жизнь товарищей подвергнется ненужному риску, а самое худшее -- может попасть под микроскоп. Милиция как раз развернула борьбу за чистоту рядов, говорят, специальные тайные отделы созданы для выявления оборотней в мундирах. Общительный Самурай, неожиданно ставший героем -- его теперь ставили в пример и доверяли самые от-ветственные и опасные операции, -- быстро сдружился со следователями, которые вели дела по его задержанным. Ничего удивительного в этом не было -- естественно, что человек интересуется, как разворачивается следствие, скажем, по раскрутке Шкабары, тем более что на этом захвате Кольцов потерял пятерых однополчан из Владивостока. И следователи, конечно, кое-что рассказывали в общих чертах, да и Герман палку не перегибал, знал, где надо остановиться. Конечно, на взгляд Германа Кольцова, и Лабоцкий, и Шкабара, главари банды, допустили ошибку после спецназа: с такой выучкой и репутацией не стоило подаваться в рэкет, а пойти следовало по менее проторенному пути -- стать сыщиком и вором в одном лице, так выгоднее и безопаснее. Разбой, рэкет недолговечен, это прямая дорога на кладбище: и милиция набирала силу, и законы, хоть с опозданием, вводят жесткие, да и "новые русские", единственные, у кого сегодня есть что отнять, своего без боя уже не отдают; куда ни кинь, в итоге -- кровь, тюрьма, могила. Пример новокузнецкой банды подтверждал и старую истину: сильные волки, вожаки в одной стае уживаются редко; вот и эти хищники порешили друг друга, хотя и знакомы были с детства, со школы. Теперь и миллионы их, и "мерседесы" -- по ветру, все оприходуют в казну государства. Не зря, выходит, когда Шкабару начали бить, тот орал, что кинет каждому по машине и по миллиону долларов, если только его отпустят в аэропорт. Только кто же клюнет на такие посулы, если на лестничной площадке лежат пятеро убитых твоих друзей? Об этом поведали Самураю в машине, когда он делил среди ребят бандитскую казну. Кольцов тогда промолчал, постарался даже увести разговор подальше от богатства задержанного, но позже, внимательнее разобравшись, понял, что Шкабара не шутил: он мог щедро заплатить за свободу. Подтвердил его догадку и следователь по делу Шкабары, с которым он случайно столкнулся в поздней электричке. Оказывается, они оба снимали квартиры в новом микрорайоне Солнцево и ежедневно отправлялись домой с Киевского вокзала -- дорога длинная, поневоле разговоришься. Мысли обоих крутились вокруг новокузнецкой банды, их немалых средств, к которым пока не удалось подобраться даже на полшага. Выяснилось, что банда Лабоцкого -- Шкабары занималась не просто рэкетом, облагая данью коммерческие структуры, банки, финансовые группы и процветающие предприятия. Почти везде, подмяв под себя руководство, бандиты входили в учредители, совладельцы, проще говоря, старались заиметь имущественный пай на владение и долю с прибылей. По словам замотанного и издерганного следователя выходило, что Шкабара действительно обладал громадным, многомиллионным состоянием и уже с полгода как начал сворачивать финансовые дела в России. Свою долю с принадлежащих ему на паях предприятий он переводил на Запад, намереваясь через месяц-два окончательно переселиться не то в Швейцарию, не то в Австрию. Из рассказа следователя Кольцову стало известно, что Шкабара на допросах держался уверенно, карты не раскрывал и надеялся каким-то образом вырваться на волю. Попутчик Самурая сожалеючи обронил, что ни в доме Шкабары, который они перевернули вверх дном, ни в тех фирмах, что были под крышей новокузнецких, никаких уличающих финансовых документов обнаружить не удалось, хотя в ходе следствия постепенно вырисовывалось, какие суммы переводились и в Цюрих, и в Женеву. Выяснилось, что у Шкабары на службе в последние полгода состоял очень опытный, неоднократно судимый за хищения в особо крупных размерах бухгалтер по фамилии Звонарев, имевший кличку Гном: то ли из-за маленького роста, то ли из-за того, что он, как и швейцарские банкиры, давал деньги только под проценты, что в воровском мире считается крайне западло, а швейцарских ростовщиков-банкиров, как известно, зовут цюрихскими гномами. В последние месяцы в контролируемых бандой организациях Шкабара появлялся всегда с Гномом, и они подолгу беседовали с директорами или с главными бухгалтерами. Следствие продвигалось черепашьими темпами, так как банкиры и финансисты, из которых Шкабара, как пиявка, сосал кровь, ничуть не помогали прояснить ситуацию. Боялись бандитской мести, не верили власти, что она способна сегодня кого-либо защитить, а кроме того, наверняка у многих из них было рыльце в пушку. Нынче капиталы честно не делаются, опять же по причине воровского и чиновничьего рэкета и высоких налогов. -- Что же вы не прищемите хвост этому бухгалтеру? -- задал вроде бы беспристрастный вопрос Самурай, хотя ответ волновал его чрезвычайно. -- Как только мы установили, что перекачкой денег на Запад специально занимается бухгалтер Звонарев, -- устало, вполголоса ронял слова в пустой электричке следователь, -- я тут же получил у прокурора санкцию на его арест. Впрочем, оказывается, Звонарев и по другим делам числился во всероссийском розыске. Но задержать его не удалось. Он пропал на другой день после того, как ты задержал Шкабару. Теперь обвинение строим по косвенным доказательствам. Ты ж понимаешь, что такой Шкабара в России не один. И сколько же денег в стране уходит в трубу. В их трубу, на Запад... Все туда... И попробуй их найди, обнаружь... Кольцов согласно кивал в такт словам попутчика: что уж тут, мол, говорить... На самом же деле о существовании бухгалтера под фамилией Звонарев Герман узнал в тот же трагический день задержания, только не предполагал, что дружок Шкабары такую кликуху имеет плюс несколько ходок в зону и находится во всероссийском розыске, но это сути дела не меняло. Самурай, как и следак, сразу уразумел, что ключ или отмычка к секретным счетам Шкабары за границей находится у человека с распространенной русской фамилией Звонарев. В бумагах Шкабары были и координаты, как ни странно, оказавшиеся подлинными. Кольцов позвонил по указанному в папке телефону на следующий же день; на другом конце провода испуганно ответили: его нет дома. Несмотря на опасную ночную операцию и суету, выпавшую ему как командиру с предстоящими похоронами товарищей, Кольцов из Солнцево снова отправился в город, на Ленинский проспект, где проживал бухгалтер, имевший двусмысленное погоняло Гном. Из всей школьной политграмоты Герман знал лишь одно изречение, касавшееся даты революции: промедление смерти подобно. Эту фразу он считал универсальной на все случаи жизни и всегда трактовал ее по-своему. В отношении бухгалтера эта фраза, на взгляд Самурая, звучала весьма актуально. В течение дня Звонарев мог узнать по многим каналам, что Шкабара не вылетел в Австрию, а задержан милицией. В таком случае человеку, знавшему о тайных миллионах банды и тем более разыскиваемому по прежним преступлениям, не имело никакого смысла задерживаться в белокаменной. Москва могла стоить ему свободы или даже жизни. 4 Герман отправился к дому Звонарева в камуфляжной форме, с оружием, так как имел право носить его и вне служебного времени; захватил он с собой и наручники. Он знал, что без бухгалтера миллионы Шкабары за кордоном -- просто приятная, навевающая грезы сказка. А деньги, казалось, были так заманчиво близки! Для бухгалтера арест не оказался бы неожиданным даже без санкции прокурора, хотя тогда Герман еще не знал, что Звонарев находится в розыске, как не знал и других, особо пикантных подробностей его лихой жизни. Кольцов понимал, что секреты зарубежных счетов он должен выбить из Звонарева или в обмен на его жизнь -- метод радикальный, но эффективный, -- или войти с ним в долю. Тут интересы их совпадали полностью: ни бухгалтер без документов, находящихся у Кольцова, не мог воспользоваться миллионами, ни Герман, обладающий половиной тайны, не мог разжиться со швейцарских счетов и копейкой. Замыслив "арестовать" бухгалтера, Кольцов еще не определил, куда его спрятать, но понимал, что Звонарева нужно перехватить позарез. Несколько дней его можно продержать у себя -- жена как раз накануне задержания Шкабары улетела к родителям во Владивосток: женился ее младший брат, а свадьба да похороны -- дело святое. В конце концов он мог рассчитывать и на помощь Хавтана, тот за последние годы круто поднялся вверх: разъезжает на "саабе", купил шикарную квартиру в сталинском доме, кажется, в том самом, что описал некогда Юрий Трифонов в знаменитой повести "Дом на набережной". Теперь ему принадлежал ресторан "Золотой петушок", где некогда Хавтан угощал их, бритоголовых, перед отправкой в армию. Впрочем, здесь, в "Золотом петушке", он с Хавтаном и повстречался снова, когда после службы в армии и работы во владивостокской милиции вернулся в Москву через пять лет. Много воды утекло в России за пять лет, многое изменилось в жизни обоих. Ресторан этот, "Золотой петушок", был первым в жизни Германа Кольцова, где он гулял по-настоящему, и на всю жизнь произвел на него неизгладимое впечатление: и интерьером с его искусственными деревьями в пластмассовых кадках, и яркими голландскими цветами из шелка, которые ежевечерне пылесосили, и огромными зеркалами в аляповатых рамах под старину, занимавшими простенки, -- все это показалось тогда Кольцову верхом роскоши, изящества и вкуса, атрибутами другой жизни. И как-то под настроение, через полгода после возвращения в Москву, он предложил своей жене Леночке: а свожу-ка я тебя в ресторан, куда до армии любил захаживать. Об убранстве, о деталях интерьера, когда-то так поразивших его, Герман Леночке не рассказывал, хотел ошеломить ее, тем более что в ресторанах они вообще не бывали, да и какие во Владивостоке рестораны? Так... пункты общественного питания... Леночка конечно же ахнула, ибо она не знала, что от прежнего "Золотого петушка" осталось только место да название. Перестроенное, перепланированное лучшими архитекторами и дизайнерами заведение стало рестораном, сделавшим бы честь любой европейской столице, будь то Париж или Лондон. Здесь царил хваленый евростандарт плюс российская роскошь на грани милого излишества, а главное -- был простор, то, чего так не хватает старушке Европе; она давно перестроилась и лишних метров и капиталов ей взять просто неоткуда. За время службы в милиции научившийся ничему не удивляться, а главное -- владеть паузой, держаться спокойно, Герман только теперь понял, каким жалким был тот прежний "Петушок". И еще Герман сразу смекнул, что в сто долларов, на которые он рассчитывал в тот вечер, в таком ресторане не уложиться, но нисколько об этом не пожалел, потому что видел, какой истинный восторг, радость вызвал "Золотой петушок" у Леночки. Однако чудеса на этом не закончились... Позже, анализируя событие, Кольцов пришел к мысли, что встреча со старым знакомым по прежнему адресу была суждена ему свыше. Как все люди, живущие двойной жизнью, он был суеверен без меры... Зал к их приходу был заполнен уже наполовину, но на многих столиках стояли таблички с надписью на двух языках: "Зарезервировано". Пока Леночка, не остывшая от восторга, выбирала место по своему усмотрению, мимо них прошел к выходу, благоухая прекрасным одеколоном, элегантный господин в светлой тройке и ярком шейном платке вместо галстука. Герману в какое-то мгновение показалось, что он знает этого сухощавого человека со стремительной походкой и цепким, всевидящим взглядом. Мужчина, быстро проскочивший мимо них, вдруг словно наткнулся на невидимую преграду, обернулся и вопрошающе-азартно крикнул: -- Гера, дружище, ты ли это?! -- Хавтан?! И старые друзья кинулись друг к другу в объятия -- слава Богу, что русские еще не научились скрывать свои истинные чувства и не думают, как это выглядит со стороны и какова будет реакция окружающих на шумную встречу. Герман представил Хавтану свою жену, и тот, поцеловав ее протянутую руку, церемонно отрекомендовался: Леонид Андреевич. Так Кольцов впервые узнал, как зовут давнего приятеля. Леонид Андреевич без слов понял, что гости никак не найдут удобный столик, все лучшие уже были заняты или заказаны. -- Не волнуйтесь, сейчас все устроим... Он подвел Кольцовых к сервированному столику в центре зала: отсюда хорошо просматривалась эстрада, где сегодня выступало варьете из Одессы, и, сняв табличку "Зарезервировано", пригласил их широким жестом занять места: -- Вот этот столик подойдет вам вполне. Тут же, словно из-под земли, рядом с ним выросли метрдотель и официант. Склонившись по обе стороны от хозяина, они застыли в ожидании приказа. Хавтан, не прерывая беседы, словно мельком, негромко приказал: -- Стол по полной программе, по высшей масти. Пусть Петрович на кухне расстарается. Старого кореша встретил, пять лет не виделись... Вышколенные халдеи, которым, видимо, хозяин дважды никогда не повторял, быстро исчезли, чтобы исполнить заказ по высшей масти, -- такие приемы Хавтан давал не часто. -- Ты по-прежнему любишь этот ресторан? -- спросил Кольцов, оглядывая богатую сервировку стола, тонкий, изысканно расписанный английский фарфор, бокалы из французского хрусталя, приборы из русского серебра. -- Да, я, знаешь ли, человек старомодный, тоскую по местам юности и, чтобы чаще вспоминать молодость, купил этот ресторан, -- ответил хвастливо Хавтан, поигрывая тяжелым золотым браслетом массивного "Ролекса" на худом загорелом запястье. Глядя на жену Кольцова своими пронзительными глазами, он вкрадчиво спросил: -- А вам у нас понравилось? Леночка с искренним восторгом закивала: -- Очень! Просто чудесно! Гера еще во Владивостоке говорил, что вы им тут перед отправкой на службу богатые проводы устроили. -- Помнит, значит... Это хорошо... -- улыбнулся и сразу помягчел Леонид Андреевич. Он был из той категории людей, которые болезненно относятся к своей персоне, для таких чрезвычайно важно, как они выглядят, как их оценивают со стороны. -- И чем же теперь занят, Пересвет ты наш? -- добродушно, без перехода, поинтересовался гостеприимный хозяин, вспомнив старую кличку гостя. Герман на секунду растерялся -- говорить или не говорить, что он служит в милиции. Он ведь хорошо помнил хавтановскую школу, его "политбеседы". В той иерархии ценностей, что некогда пропагандировал Хавтан, ниже мента никого не могло быть, и мусоров следовало уничтожать уже только за то, что он мент и носит погоны. Но пока Кольцов раздумывал, его опередила Леночка и с гордостью выпалила за мужа: -- А Гера закончил у нас во Владивостоке высшую школу милиции, получил офицерское звание. А теперь он уже капитан, командир особого спецподразделения при МВД... Герман хотел под столом нажать Леночке на ногу, чтобы та не очень-то распространялась о его службе, которая особо не афишировалась, но Хавтан, неожиданно для Кольцова, широко улыбнулся и, как показалось, вполне искренне сказал: -- От души поздравляю. Я рад, что друзья юности находят для себя место под солнцем. Милиция, ОМОН, РУОП, ФСК, ФСБ -- это то, что нужно для настоящего мужчины. Россия нуждается в крепких парнях и твердом порядке. -- И он кивком дал команду стоявшему у него за спиной официанту, чтобы тот наполнил бокалы. Под ярким светом люстр заискрилось прекрасное вино, и на душе у Германа отлегло. -- За вас, за встречу, на нашу молодость, -- предложил тост Хавтан, и все дружно сомкнули тяжелые хрустальные бокалы. Просидели в тот раз в "Золотом петушке" долго, прием действительно оказался по высшему разряду, такого чета Кольцовых и представить себе не могла. Расчувствовавшийся Хавтан был без тормозов, ему хотелось блеснуть перед старым корешем богатством и властью в своем заведении. У Леонида Андреевича уже созрел план в отношении Германа после того, как он узнал, что Кольцов служит в особом спецподразделении МВД. Вина в тот вечер подавались самые изысканные, шампанское французское и только "брют". Повар Петрович, по словам Леонида Андреевича, превзошел себя, а на десерт подносили диковинные заморские фрукты, швейцарский шоколад и итальянское мороженое, голландское печенье и датский торт... В общем, чете Кольцовых такое изысканное внимание и не снилось. В "Золотом петушке" высоких гостей непременно одаривали еще и коробкой -- с напитками и закуской, что было сделано и на этот раз, и опять Герман вспомнил первое свое посещение этого ресторана -- тогда хозяин тоже щедро одарил их на прощанье. В самом конце застолья захмелевший Самурай попытался попросить у официанта счет, но более трезвый Хавтан ловко свел все к шутке. Поскольку Леонид Андреевич уже твердо знал, чего он хочет от Кольцова, он достал из кармана несколько своих визиток и, отобрав среди них одну, особо важную, передал ее Герману со словами: -- Вот тебе фирман, или, как говорили ханы Золотой Орды, пайцза. Она означает, что в "Золотом петушке" тебя всегда примут по высшему разряду, а расхо-ды -- за мой счет. С кем бы ты ни пришел: один, с женой, с друзьями, с начальством, с пацанами, старыми корефанами люберецкими. Считай, что у тебя тут открытый счет. -- И, сделав небольшую паузу, с нарочитой грустинкой добавил: -- Все у меня есть, а старых друзей маловато осталось... Леночка восторженно захлопала в ладоши, а Герман со смутной тревогой, которую, однако, быстро заглушило выпитое, принял визитку. Хавтан, словно и не грустил секундой раньше, снова заулыбался: -- Когда бываешь в центре, особенно по вечерам, заглядывай в ресторан "Пекин", на площади Маяковского, ах да, теперь -- на Триумфальной. Я люблю там коротать вечера. Помнишь, как ресторан гремел в шестидесятые -- семидесятые годы? Герман согласно кивнул в ответ, хотя в те годы не то что в "Пекине", ни в каком другом ресторане не ошивался. Другой у него был тогда уровень жизни. А Хавтан продолжал свое: -- "Пекин" сейчас самое спокойное место в Москве, где не бывает пальбы и беспредела, потому как там любят собираться крутые люди и "новые русские". Да и кухня хороша, все-таки школа, традиции. Там меня можешь найти, если понадоблюсь. Видишь ли, не люблю я общаться по телефону. С человеком надо говорить глаза в глаза, так меня учили по первой ходке. -- И уже предложив тост на посошок, тут же без перехода, вроде в шутку сказал: -- Если возникнут какие-нибудь неожиданности по "Пекину", сам понимаешь, ты уж как-нибудь дай знать. Многие уважаемые люди будут обязаны такой информации... 5 Так неожиданно Самурай вновь закрутился с Хавтаном и его новыми дружками, где один круче другого, не знаешь кого и поддержать, если между ними свара какая начнется. Один из них, по кличке Дантес, -- тот вообще этаж в "Метрополе" снимает, самолет личный имеет, яхта, говорят, у него в Коктебеле всегда в сезон на приколе стоит. Один ворочает нефтью, другой -- алмазами; третий -- никогда никому в голову не придет -- торгует с армейских складов новейшим оружием, причем плевать хотел он на эмбарго и конвенции всякие, продает тому, кто больше заплатит, даже если это оружие завтра против России повернут. Другой приятель монополизировал все морские перевозки и часть железнодорожных, и оттого бедняга мается, кислый ходит, что остальную часть к рукам прибрать не может, включая и автоперевозки: не по зубам пока ему, но он готов заплатить хорошо тем, кто быстро и без особого шума уберет конкурентов. Есть и такие, которые день и ночь обхаживают людей в Думе и правительстве, в газетах и на телевидении, внушая всем и каждому, что русский мужик -- пьянь, рвань и лодырь, и не надо, мол, капиталы в сельское хозяйство зря вбухивать, лучше и проще зерно и куриные окорочка из богатой Америки доставлять. Потому что тут такие деньги гуляют! Всем -- чиновникам-казнокрадам, и дружкам Хавтана, и их детям -- хватит! Оттого американцы России так услужливо доллар и подсунули вместо рубля: берите, сколько хотите, щедро новенькие купюры печатают и самолетами доставляют! Им российский рваный, как говорили до эпохи деревянных, ни к чему -- на Запад гонят настоящие деньги. По числу банков всю Европу вместе с Америкой обогнали... И разве придет простому человеку в голову, что возникло их такое множество оттого, что не успевают эти банки уворованные российские капиталы обратно на Запад переводить, хоть и работают почти круглосуточно... Да, Самурай подошел слишком близко к тем, кто уже был рядом или накоротке с сильными мира сего. Направляясь к дому на Ленинском проспекте после задержания Шкабары, чтобы арестовать бухгалтера Звонарева, Кольцов рассчитывал на помощь Хавтана, если операция затянется. Хотя понимал: братву лучше в курс дела не вводить, можно и с носом остаться. Но все зависело от того, как поведет себя Звонарев... На звонок дверь на цепочку приоткрыла миловидная, средних лет женщина. Кольцов, ничего не говоря, протянул в узкую щель служебное удостоверение и негромко буркнул: "Милиция", -- и его тотчас впустили в квартиру. Войдя в просторную, аккуратно прибранную прихожую, он сразу почувствовал, что бухгалтер привык к комфорту и уюту. Женщина, и не пытавшаяся скрывать свое подавленное настроение, вяло пригласила в комнату, и Герман убедился в своей догадке. Все в доме было подобрано со вкусом, на всем лежала печать ухоженности, достатка, да и сама хозяйка производила впечатление женщины, живущей на широкую ногу, -- наблюдая ежедневно замотанных баб с авоськами и сумками, это было нетрудно сейчас понять. Кольцов, почуяв, что бухгалтера нет дома, решил не пугать женщину сообщением, что приехал арестовать ее мужа или сожителя, хотя, в случае необходимости, готов был устроить тут засаду и ждать, когда появится Звонарев, поэтому, присев у стола, сказал: -- Мне нужно видеть по чрезвычайно важному делу господина Звонарева. Женщина подняла на гостя удивленные глаза и ошарашила Самурая: -- Вы опоздали. За ним пришли рано утром и увезли, сказали, что арестовали до выяснения каких-то обстоятельств. -- Кто арестовал? -- не смог сдержать удивления Кольцов. -- Наверное, ваши коллеги, я была еще в постели... -- Как они выглядели? Сколько их было, какие документы предъявили? Женщина равнодушно пожала плечами, словно судьба Звонарева была ей глубоко безразлична. -- Трое. В штатском. Прилично одеты и вели себя вполне интеллигентно. Кажется, предъявили они Борису Михайловичу ордер на арест... Понимая, что оставаться ему в этой квартире небезопасно, Кольцов встал: -- Извините. Вероятно, это были коллеги из параллельных структур. У нас ведь в милиции, как и везде, неразбериха, реформа то есть... Я узнаю, по какому ведомству задержан ваш муж, и позвоню вам. До свидания... И уже уходя, с порога, Герман догадался подстраховать свой визит, чтобы сбить с толку тех, кто, возможно, как и он, заинтересуется судьбой бухгалтера. Доверительно, словно не решаясь и как бы преступая из-за каких-то внутренних симпатий к хозяйке строгие государственные инструкции, он сказал, взявшись за дверную ручку: -- У меня к вам просьба, она в интересах вашей безопасности. Если вдруг кто-нибудь, хоть в форме, хоть без формы, с документами или без оных, будет интересоваться Звонаревым, вы не должны говорить, что его арестовали. Скажите, что он ушел утром и пропал. Теперь такое случается часто и никого уже не удивляет. Договорились? Испуганная женщина, закрывая за ним дверь, молча кивнула... Все это время -- со дня задержания Шкабары и до случайной встречи в поздней электричке со следователем банды -- Самурай был уверен, что Звонарева арестовала милиция. Оказывается, он сразу взял неверный ориентир, столько времени потерял, пытаясь выйти на след бухгалтера в собственном ведомстве. Теперь-то Кольцов точно знал, что Звонарев по кличке Гном был не в бегах, как полагал следователь по делу Шкабары, а прищучили его совсем другие органы, не государственные. Теперь круг поисков Звонарева сузился до минимума. Его могли выкрасть за прошлые делишки друзья или компаньоны; могли похитить конкуренты новокузнецкой банды, знавшие о финансовых возможностях группировки; могли припрятать и оставшиеся члены банды Лабоцкого -- Шкабары, опять же из-за материального интереса. Короче, в какой вариант ни ткни -- результат один: дело придется иметь с братвой, возможно с "синими", а может, и с молодыми волчарами, беспредельщиками, как и сам Шкабара. Биография Звонарева давала большой простор для фантазии, потому что, оказывается, разыскивали его по делам, совершенным в разных концах России, от Калининграда до Владивостока и от Архангельска до Сочи, -- было отчего приуныть Самураю. След Звонарева оборвался надолго, и как ни пытался Кольцов отыскать его, шифр к миллионам Шкабары ему добыть не удавалось. Но история со Шкабарой лишний раз подтверждала, что путь к обогащению он выбрал верный и наикратчайший. Нужна была лишь удача, одно крупное задержание настоящего толстосума или, наоборот, его освобождение -- за право разделить наворованное и переведенное за рубеж. Схему экспроприации капиталов Кольцов теперь знал четко, но оставалось положиться на случай, на везение... 6 Однако шли недели, месяцы, а случай Герману Кольцову не представлялся, и через каждые три дня приходилось вновь и вновь тащиться на опасное дежурство. Потерь особенных в группе больше не было, Бог миловал, но ранения случались часто. Впервые у двоих молодых не выдержали нервы, и они покинули команду, устроившись на спокойную, хорошо оплачиваемую работу охранниками в банк. Там и кормежка бесплатная, и одежда гражданская выдается, потому что иногда хозяев на крупные мероприятия сопровождать приходится. Опять же спортзал, сауна бесплатно и девок молодых целых двенадцать этажей -- выбирай любую. Герман, понявший, что рано или поздно люди от него начнут уходить и именно из-за опасности службы, пожалуй, торопил события, но все безрезультатно. День ото дня идея поймать бухгалтера новокузнецкой банды становилась у Кольцова все навязчивее и неотвязнее, словно это был его единственный шанс в жизни. Идея стала почти маниакальной, когда Самурай узнал, опять же от следователя и все в той же самой ночной электричке, под пивко, что Шкабара покончил с собой. То ли не выдержал суровых допросов -- а с ним иногда работали в день три-четыре следователя без перерыва, догадывались, что Шкабара огромные деньжищи перевел на Запад, то ли был уверен, что на снисхождение суда ему рассчитывать не приходится. И попади он в тюрьму, так там ему точно больше недели не прожить. Много крови "синих" у него на руках, а в зоне они единственные хозяева, там блатные окорот и спортсменам дают, и "новым русским", и новым беспредельщикам. Оттого, наверное, и повесился Шкабара, потеряв веру в свое всесилие. Не радовала Самурая и всесильная пайцза, расстилавшая скатерть-самобранку в изысканном "Золотом петушке". Побывал он там пару раз с Леночкой, отметил день ее рождения и Восьмое марта, потом как-то забежал один, сытно пообедал и попил хорошего пива, разливного, "Хольстен" называется. И ни разу он не наткнулся на Хавтана. А в "Пекин" Кольцов не заглядывал, хотя помнил, как Хавтан зазывал его туда, видимо, хотел кое-кому представить, похвалиться, что своих людей имеет в спецслужбе МВД. Не хотел Самурай там светиться, нутром чуял исходящую оттуда опасность. Да и в "Золотой петушок" Герман больше не ходил, он не был халявщиком по сути своей и хоть мечтал есть и пить в лучших ресторанах, но только за свои. К тому же он не был так глуп, чтобы полагать, что Хавтан кормит и поит его лишь из-за сен-тиментально-слюнявых воспоминаний юности. "Бесплатный сыр бывает только в мышеловке" -- он это давно слышал. Самурай уже дважды оказал Хавтану основательную услугу, и его крутые дружки конечно же знают, что у хозяина "Золотого петушка" в МВД есть свой человек -- капитан Кольцов, бывший люберецкий качок, выбравший ментовскую жизнь. Однажды Самурай наткнулся на Хавтана у подъезда своего дома в Солнцево, хотя вроде адреса он и не давал. Хавтан был не один и в квартиру подниматься не стал, несмотря на приглашение. -- У нас важное дело и позарез нужна твоя помощь... -- Он пригласил Кольцова в просторный "сааб", но и не подумал представить сидевшего на заднем сиденье средних лет мужчину. -- Нашему влиятельному братану -- Дантес его кликуха, я тебе о нем говорил -- шьют какое-то дело, -- без предисловий начал Хавтан. -- Мы знаем, какие следаки этим делом заняты и кого таскать будут. Знаем, на кого надежда есть, а кто и подвести может. Разумеется, мы хотим выяснить, кто на Дантеса будет бочку катить и чем вообще следствие располагает. Может, на понт хотят взять? Мы бы тут же, по горячим следам, внесли коррективы и процесс под микроскоп взяли. Знаешь, Гера, -- голос его стал доверительным, -- это очень впечатляющая штука. Приходишь к свидетелю, который убежден, что тайна следствия, особенно на таком уровне, дело святое, и задаешь невинный вопрос: "Что спрашивали? Что отвечал?" Тот, конечно, правды всей не скажет, и тут ты дословно выкладываешь, какие вопросы звучали за обитыми войлоком двойными дверями, а главное, какие ответы бы-ли даны. Шок гарантирован, со слабонервными и впечатлительными надо осторожнее -- возможен инфаркт, проверено. Вот тогда, насладившись произведенным эффектом, ты и приказываешь: измените показания, вы же видите, какие у нас длинные руки, у нас везде свои люди. -- Заметив, как напрягся Самурай, Хавтан вдруг мягко пожурил: -- Да ты не боись, от тебя самая малость и требуется. Нам не резон тебя подставлять, ты же свой, люберецкий, мы тебя засланным казачком считаем... -- И засмеялся негромко, но чем-то зловещим повеяло от этого смеха. -- А теперь тебя Жора, Георгий Иванович, введет в курс дела. Кольцов хотел было обернуться к собеседнику лицом, но Хавтан положил ему руку на плечо: сиди, мол, и слушай... -- Дело действительно нехитрое, но нужен человек, работающий в этом здании, как ты, например, -- заговорил с кавказским акцентом мужчина на заднем сиденье. -- Опасность нулевая, но осторожность не помешает. Запомни фамилии следователей: Федоров, Каплинский, Оганесян. Этажи: второй, третий, пятый. Вот, возьми. -- И человек сзади передал Кольцову три булавки, очень похожие на галстучные, с небольшой, со спичечную, головкой. -- Все двери в кабинетах следователей обиты дерматином или искусственной кожей. Тебе необходимо в каждую из дверей воткнуть эту булавку-маяк. Лучше сверху, чтобы исключить вероятность выпадения, -- на годы. Вот и вся операция. Остальное -- за аппаратурой, которая будет находиться где-нибудь рядом со зданием, в припаркованной машине. Фантастическая техника, Дантес из Англии доставил -- они законодатели мод в шпионском оборудовании. А на границе ее даже на учет не поставили, там идиоты шмонают челноков, чтобы сотню баксов лишних вытянуть, -- то ли одобрительно, то ли зло заключил Георгий Иванович. Самурай не задания хавтановского испугался, оно действительно особой опасности не представляло: он имел право ходить по этажам следственного отдела, его туда часто вызывали на очную ставку с арестованными, уточняя детали задержания. Настораживало его другое: почему он получил это задание от мужчины с кавказским акцентом? Хавтан мог и сам передать эти крошечные маячки, не надорвался бы. А посредник при таком щекотливом деле означает только одно -- они, блатные, теперь от него не отстанут, и если с Хавтаном что-нибудь случится, любой другой к нему может подъехать с приказом. Такой расклад с "синими" Самурая совсем не устраивал, но следовало терпеть, пока не отыщет бухгалтера, а там он порвет сразу и с белыми, и с красными, и с "синими", отвалит за бугор. Проценты с миллионов Шкабары -- вот предел его мечтаний, с этих процентов можно было жить на очень широкую ногу: путешествовать по миру, купить загородную виллу, нанять садовника, повара и прислугу по дому. О такой жизни Кольцов вычитал в одном романе, она пришлась ему по душе. Жаль только, что в тех краях, где он собирался обосноваться, нет русской зимы, с вьюгами, со снегопадами, морозом и не будет тройки с бубенцами и молодыми рысаками. Тройка тоже представлялась ему непременным атрибутом той жизни, о которой он мечтал... В другой раз Хавтан подкатил через пару месяцев, правда один. Но тут Самурай, не дав ему и рта раскрыть, отрезал: -- Не слишком ли ты зачастил, Хавтан? Я ведь у вас на зарплате не сижу, у меня своих дел невпроворот. Да и светиться прежде времени не резон, я, может, до генерала дослужиться хочу, меня тут высоко ценят... Но Хавтана оказалось не так-то легко сбить с толку. Он опять зашелся своим ледяным смехом и, вынув из внутреннего кармана шелкового костюма пачку долларов, перехваченную аптекарской резинкой -- как обычно поступают челноки или торговцы-перекупщики, имеющие дело с большими суммами, -- без слов бросил ее на колени Кольцову -- они опять говорили в машине. Самурай невольно автоматически перегнул пачку с обеих сторон. Ошалевший Хавтан обиженно громко сказал: -- Ты что, в милиции совсем голову потерял? Мы своих не кидаем. Да и смешно тебе куклу всучить... -- И оба от души рассмеялись. Кольцов спрятал деньги в карман и вопросительно уставился на собеседника: что, мол, на этот раз? -- А дело снова спешное, важное и на этот раз более опасное, -- сразу взял быка за рога Хавтан. -- Хотя десять тысяч баксов за получасовой риск -- плата неплохая. Впрочем, рисковать конкретно будешь не ты, а другой человек. Твое дело -- провести его в здание, подстраховать, пока он зайдет в нужный кабинет, и вывести его после шмона на улицу... Герман продолжал молчать, не перебивая вопросами. -- Суть операции такова: вчера в вашей конторе, на втором этаже, в кабинете следователя Федорова, кое-кто дал серьезные и опасные показания против одного из влиятельнейших людей, ворочающих нефтью. Кликуха его Шаман, вся Тюмень под ним ходит, теперь он в Москве штаб-квартиру держит, в Барвихе дом отгрохал -- три этажа вверх, три этажа вниз. Запомни: Шаман, может, когда и сгодится, жизнь большая, не знаешь, куда повернет. В общем, большие люди тебя просят помочь. И Дантес, он старый корефан Шамана, и другие, так что уважь... Федоров вчера не только эту тварь продажную из Минфина потрошил, но и людей достойных. Они-то и запомнили: и в какой папке что лежит, и какой системы сейф, и какой замок в двери. Мы нашли спеца, которому понадобится ровно пять минут, чтобы аккуратненько вынуть из папки эту грязную бумажку, -- вот и все дела. А следователь, если наша затея удастся, или сам удавится, или его инфаркт хватит. Зажрался, мразь, за каждую бумажку чуть ли не миллион баксов требует... -- Каким же образом я должен его в здание ввести? У вас есть какой-нибудь план? -- спросил на всякий случай Самурай, не думая возвращать деньги, но и не желая особо рисковать. -- Сначала я предложил взять твое удостоверение и сделать точно такое же, это не проблема. Но Дантес, по-моему, лучший вариант предложил. Поскольку вы все на одно лицо в камуфляже и беретах и всегда в синяках, шишках и царапинах, вот он и говорит: у Герки команда большая, наверняка кто-то хоть чуток смахивает на нашего медвежатника. И если так, надо, мол, нашего обрядить в униформу, посадить, для верности, настоящий фингал под глаз, надеть очки -- и вперед, никакая вахта не придерется. Вот его фотография, есть кто-нибудь у тебя в бригаде похожий? Хавтан протянул Кольцову небольшую любительскую фотографию, с которой равнодушно глядел бесцветный мужчина лет тридцати, с нагловатым лицом; две-три судимости открыто читались в его глазах и без анкеты. -- Ну, как идея? -- поторопил Хавтан, забирая фотографию. -- Да, твой Дантес не дурак, психолог. Надо этот трюк запомнить. У меня с такой же бандитской рожей есть несколько ребят, с фингалом в самый раз и без очков будет. Для верности под другим глазом налепим небольшой кусочек лейкопластыря, это совсем собьет вахту с толку, хотя к нам они не особенно колупаются. А очки, конечно, пусть будут, для верности, на входе он их демонстративно снимет, -- согласился Самурай, неожиданно для себя войдя в азарт нового дела. 7 К нервотрепке с поиском шкабаровского бухгалтера у Германа неожиданно прибавились семейные проблемы, а улаживать такие конфликты Кольцов не умел -- дело это тонкое, деликатное. Ему в такие минуты всегда вспоминалось выражение "слон в посудной лавке". Да и как восстановить мир, если действительно виноват во всем -- вылезла-таки наружу владивостокская история: верно говорят, сколько веревочке ни виться, но конец все равно придет. Хотя, как выяснилось, все выплыло-то случайно, но от этого Самураю было не легче. Леночка вернулась из Владивостока, куда летала на свадьбу младшего брата, через месяц после задержания Шкабары. Погостила у родителей, встречалась с подружками из университета. Честно говоря, она не прижилась в Москве, тут она потерялась -- куда делись ее общительность, задор, уверенность? В белокаменной иная жизнь, чем в Приморье, где люди шире, проще, оттого она все время скучала по родным краям. В день возвращения жены Кольцову выпало дежурство, тут не отпросишься, в спецназе требования жесткие -- укладывайся в три выходных дня. И Герман встретить жену не мог, но он ее об этом предупредил по телефону; решили, что домой она доберется на такси -- от Домодедово до Солнцево, по обводной дороге, недалеко. На беду Кольцова, в тот день Картье провожал кого-то в аэропорту Домодедово, он и увидел Леночку с чемоданом и, конечно, предложил подвезти ее в город на своем шикарном "мерседесе". Впрочем, ничего предосудительного в этом не было. Слава Неделин вел себя прилично, и о давних днях, об увольнительных и встречах в универмаге даже не вспоминал. Веревочку за конец потянула сама Леночка, так, наверное, судьбе было угодно. Когда они отъехали подальше от аэропорта, Леночка стала оглядывать роскошный салон машины. Самого Картье, элегантно одетого, благ