талья пытается что-то втолковать немолодой француженке, упирая на то, что она-де служащая дома Кристиана Лакруа, -- вот это-то и сбивало с толку вышколенную приемщицу заказов, это было выше ее понимания. Роскошное манто из золотой каракульчи, колье и часы, усыпанные розовыми бриллиантами и изумрудами, которые за версту кричали, что они от "Шопард", выдавали в Наталье солидную клиентку, но тогда при чем здесь какая-то служащая? В общем, приемщица вконец запуталась, хотя и держалась ровно, с улыбкой, пока Наталья не назвала фамилию одного из менеджеров фирмы -- Робера Платта. Тогда администратор, свободно вздохнув, спросила: -- Так вам вызвать мсье Платта? И Наталья, поняв, что иначе не объясниться, согласно закивала. Через несколько минут в холле появился энергичный молодой человек, видимо ровесник Натальи. Увидев гостью из Ростова, он с улыбкой кинулся к ней, раскинув в приветствии длинные руки: -- Натали! Бонжур! Какими судьбами? -- И на глазах у всех по-русски крепко обнял и поцеловал ее в щечку. Обменявшись несколькими фразами, француз хотел увести Наталью с собой, но она показала на сидящего в кресле у окна Тоглара и, подведя молодого человека, представила: -- Робер Платт, мой французский шеф. Курирует российский рынок и наш Ростов. А это, знакомьтесь, Константин Николаевич Фешин, художник. Мы приехали на фестиваль памяти балетмейстера Джона Кранко. -- О-о!.. -- восхищенно воскликнул Робер и, как почувствовал Тоглар, завистливо посмотрел на него. Тогда он не понял, была ли это ревность к человеку, приехавшему на такое всемирное элитное торжество, или взгляд этот был как-то связан с Натальей. Заметил Константин Николаевич и как придирчиво осмотрел француз его распахнутое пальто "Дормей-престиж" из ткани "викуния" и английский костюм от "Обвиос" из самых до-рогих сортов ткани "черрути". Конечно, для специалиста дома Кристиана Лакруа такие вещи не остались незамеченными, как и резкое преображение Натальи, которое он, без сомнения, связал с этим элегантным седеющим господином, одетым по самым высшим мировым стандартам. Тут же, в холле, Наталья объяснила Роберу, что хотела бы заказать на заключительный бал-банкет по случаю закрытия фестиваля новое вечернее платье, а если он подберет что-то из новых моделей Кристиана Лакруа, то она, может быть, купит еще и пару костюмов для весны-осени и обязательно светлый плащ! -- О, с этим нет проблем, тем более для своих российских представителей, -- улыбнулся менеджер и продолжил с жаром: -- Наш шеф, мсье Лакруа, большой поклонник балета, и, как я знаю, он тоже приглашен на этот бал, ему будет приятно видеть свою работу на очаровательной девушке из России. Идемте прямо к нему, я вас представлю. -- И широким жестом мсье Платт пригласил их на второй этаж. В другом конце просторного холла, у широкой лестницы, ведущей наверх, Тоглар заприметил уютный бар и сказал Наталье, что подождет ее внизу, не будет мешать ее общению с коллегами. Платт, по этой же мраморной лестнице, устланной сочно-зеленым ковром, увел Наталью сначала в демонстра-ционный зал, где были выставлены новейшие модели одежды, а уж потом представил ее самомуґ знаменитому кутюрье. А Тоглар, раздевшись, перебрался за стойку бара, у которого так ароматно пахло кофе и играла негромкая музыка тех далеких тридцатых -- сороковых, когда рождались великие биг-бенды: Глена Миллера, Луи Армстронга, Бенни Гудмана, Олега Лундстрема... Константин Николаевич прождал Наталью почти три часа. После первого часа он понял, что мода действительно не может обойтись без жертв, и смирился с потерянным временем. А за окном, хоть и слякотный, промозглый, шумел Париж. Наталья появилась в баре, сияющая, довольная, с новым проспектом работ Лакруа в руках и, робея, протянула Константину Николаевичу внушительный счет, но Тоглар, даже не взглянув на него, небрежно сунул квитанцию в карман, ободряюще подмигнув ей, мол, не переживай -- оплатим, и попросил для нее шампанского. Тоглару доставляло удовольствие радовать свою подругу, видеть ее такой счастливой. Потом они пересели тут же в баре за крошечный столик у окна, и, пока Наталья наслаждалась ароматным кофе-капуччино, Тоглар пошел рассчитаться за заказы, сделанные своей возлюбленной. И вновь у кассы возникла неожиданная сумятица, сумма зашкаливала за сто тысяч, и не во французских франках, а в полновесных долларах, и получить ее наличными никто не ожидал. Но тут растерянную кассиршу выручил подошедший Платт: он распорядился принять деньги, видимо, менеджер по России привык уже, что "новые русские" разъезжают по свету с чемоданами, полными наличности. Доллары опять пропустили через какой-то необычный вакуумный детектор, и Тоглар снова одержал победу над теми, кто считает, что способен контролировать качество валюты. За три часа слушания ностальгического джаза Константин Николаевич проникся особым минорным настроением. Бармен, наверное и сам неравнодушный к тому давнему джазу в исполнении легендарных виртуозов, обратил внимание, что холеный господин в безупречно подогнанном костюме, так долго задержавшийся за стойкой, наслаждается музыкой, а не убивает время, поэтому он не просто менял компакт-диски, а тщательно выбирал их. В конце концов общая любовь к ретро-джазу помогла им понять друг друга без слов: Константин Николаевич объяснил бармену жестом, что хотел бы выпить с ним, и показал на редкую и дорогую бутылку коньяка. Так потихоньку, до прихода Натальи, они и опустошили ее чуть ли не полностью. Вернувшись с оплаченным чеком за заказы Натальи, Тоглар мечтательно сказал: -- Как было бы здорово пойти сегодня вечером в какой-нибудь шикарный ресторан с хорошей кухней и чтобы там играл большой джазовый оркестр, ну, пусть не такой, в три яруса на эстраде, как в старые добрые времена, но и не общипанные квинтеты, секстеты с электроинструментами, а хотя бы три-четыре трубы, саксофоны, группа тромбонов. -- И пояснил почему: -- Это как в опере -- без внушительного хора не так звучит голос даже самого выдающегося солиста, непременно нужен фон. Так и джаз -- это прежде всего мощь медных инструментов оркестра. Наталья, счастливая, что удалось сделать заказы, о которых она в своем Ростове и мечтать не могла, и что они будут готовы в ближайшие дни, хотела тоже чем-то порадовать Константина Николаевича. Поэтому, взяв Тоглара под руку, шутливо сказала ему: -- Вот сейчас вернемся в отель, позвоним мсье Жаку и спросим, есть ли в Париже такой ретро-ресторан. Я бы тоже с удовольствием станцевала с тобой танго под музыку, скажем, Гершвина. Возможно, через час Тоглар уже забыл бы о своем желании, возникшем в баре, -- оно появилось действительно под настроение, -- но Наталья, как только они вошли в свой номер, тут же позвонила мсье Жаку в "Гранд-опера". Шустрый администратор, внимательно выслушав ее, пообещал связаться с ними через полчаса, но позвонил с заметным опозданием, обычно он бывал пунктуален. Мсье Жак очень хотел угодить русским из Москвы, он понимал, что не во всякий ресторан можно отправить гостей с богатой фантазией, для которых цена, какая бы она ни была, в принципе ничего не значит. В Париже можно легко отыскать с десяток приличных ресторанов, где играет джаз, но мсье Жак угадал, что Тоглар с Натальей хотят не только послушать музыку в исполнении первоклассного оркестра, а желают окунуться в атмосферу прошлых лет, почувствовать ушедшее время. И мсье Жак, обзвонив нескольких эстетов, хорошо осведомленных о светской жизни Парижа, нашел такой изысканный ресторан, где все: интерьер, убранство и даже одежда -- было выдержано в соответствующем духе. Ресторан этот любили посещать богатые снобы со всего света, тосковавшие по тем неспешным временам и конечно же неравнодушные к джазу, назывался он "Леди Астор". 3 Позже, вспоминая свою поездку в Париж, и Тоглар, и Наталья одним из памятных событий во Франции будут считать именно тот незабываемый ужин, что прошел при свечах в "Леди Астор". А ведь они провели в Париже не один замечательный вечер, чего стоил каждый день фестиваля -- порою по два-три одноактных балета в едином спектакле, а какие имена -- звезда на звезде! Не говоря уже о балах по случаю открытия и особенно закрытия фестиваля, на котором Наталья блистала в невероятно эксцентричном платье от Кристиана Лакруа, и сам великий кутюрье подходил к ним за время банкета не один раз. Он и позировал для фотокорреспондентов и для прессы рядом с Натальей, рекомендуя ее своей сотрудницей в России, в далеком и незнакомом французам Ростове. Впрочем, Наталья сумела доходчиво представить заносчивым парижанам свой любимый Ростов. Она сказала, что Ростов -- это столица русского казачества, великолепно описанного в романе ее земляка Михаила Шолохова "Тихий Дон", где и сейчас живут потомки тех усатых, в красных папахах казаков, которые некогда верхом въехали в Париж победителями. За этот эмоциональный спич ей даже поаплодировали, и весь оставшийся вечер она была на виду. Пожалуй, только здесь, в "Леди Астор", Константин Николаевич в полной мере ощутил силу долларов, даже фальшивых, понял, что значит путешествовать по миру с большими деньгами. Только пройдя по зеркальному паркету несколько шагов вслед за метрдотелем, Фешин почувствовал: вот живое воплощение его грез, давней и казавшейся несбыточной мечты -- оркестранты, в безукоризненно белых смокингах, в жемчужных парчовых наутюженных жилетах, встречали его со спутницей сказочно-прекрасной, берущей за душу "Лунной серенадой" Глена Миллера. В этот вечер в "Леди Астор" они встретили многих, кого видели на балетном фестивале, в основном иностранцев: немцев, англичан, американцев, японцев. С некоторыми они сталкивались у себя в отеле, наверное, и сами кому-то показались знакомыми. Уж очень эффектно они смотрелись рядом: высокий, породисто-вальяжный, не по возрасту стройный, седеющий Тоглар и по-спортивному изящная русская красавица, полная сил и молодости Наталья. Конечно, и высокая посудина на столе, в которой среди колотого льда покоились бутылки уже известного им французского шампанского "Тайттингер", и два четырехрожковых невысоких подсвечника-шандала из потемневшего серебра, стоявших справа от каждого из них рядом с невероятным количеством столовых приборов, -- все было антикварным. Хотя Тоглару, неплохо знавшему антиквариат, тут же пришло на ум высказывание консервативных англичан, которое гласило, что все, произведенное после 1830 года, не может считаться истинным антиквариатом. Но вслух это снобистское утверждение Тоглар произносить не стал. Наверное, и герои фицджеральдовских романов когда-то смаковали такое же изысканное шампанское, запивали нежнейшую дичь, выдержанную в гранатовом соке, тем же белым вином из Прованса, и на столе золотой горкой высились такие же ананасы из Марокко и Алжира, а тюльпаны рядом с ними были доставлены из соседней Голландии, но главное, для них звучала почти та же музыка. Расчетливо выстроенная психологически -- по восходящей от минорных мелодий до зажигающих рок-н-роллов, -- она пьянила сильнее вина. Трудно сказать почему, но может, оттого, что и другие гости "Леди Астор", как и Тоглар с Натальей, были сегодня в этом ресторане впервые, а может, даже впервые в Париже, и тоже хотели, чтобы этот вечер остался в памяти навсегда, вскоре как по мановению волшебной палочки пропала к полуночи чопорность: кутили, как и фицджеральдовские герои, без оглядки, азартно, неистово. Тоглар, бывалый гуляка, знал этот ресторанный психоз и наслаждался тем, как праздник пьянил счастливую Наталью. Заканчивали ночь в "Леди Астор", как и в любом русском ресторане: ходили от стола к столу, угощали друг друга, посылали оркестрантам дорогие вина и коньяки, щедро одаривали их чаевыми, вновь и вновь заказывали полюбившиеся мелодии, обменивались визитками, наверное, кто-то даже признавался друг другу в вечной любви и верности -- в общем, гуляли лихо, совсем по-русски, хотя и в Париже, во французском ресторане с английским названием. Еще до начала шумного загула Тоглар вдруг предложил: -- А может, нам отметить здесь и Новый год? -- Я была бы счастлива, милый, мне здесь так нравится, -- ответила Наталья и вся вспыхнула от радости. Константин Николаевич, не желая откладывать дело в долгий ящик -- до Нового года оставалось чуть больше недели, -- отправился на поиски главного администратора "Леди Астор". Но столы на новогодний бал, оказывается, были зарезервированы задолго до Рождества. Католический Париж встречает праздник чуть раньше православной Москвы. Выручил Тоглара опыт бывалого завсегдатая злачных мест: как и в белокаменной, он достал внушительную пачку долларов и сказал, что готов заплатить за стол двойную цену. Администратор сразу потеплел взглядом и спросил на ломаном русском: -- Русский? Москва? -- Получив утвердительный ответ, он поинтересовался, уточняя: -- На сколько человек хотите заказать стол? -- На двоих, -- показал пальцами Тоглар. -- Это меняет ситуацию. Я думаю, мы найдем для вас места в зале. -- И администратор, встав, уже дружески протянул Тоглару руку. Чтобы получить до отъезда заказы от кутюрье Кристиана Лакруа, Наталье пришлось ежедневно проводить по три-четыре часа на примерках в салоне мэтра, а производственные цеха находились в разных кварталах Парижа, иногда и в разных концах столицы. Тоглар еще раз убедился, что мода требует жертв, и прежде всего от самой модницы. Чтобы не ломать друг другу день, Константин Николаевич утром, после завтрака в номере, завозил ее на такси по нужному адресу и оказывался свободным до обеда, или, как говорила Наталья на английский манер: до ленча. Обедать договаривались в каком-нибудь известном ресторане, опять же прибегая к услугам мсье Жака, и Тоглар приезжал туда пораньше, делал заказ на свой вкус и ожидал освободившуюся Наталью уже в зале. Тоглар ничего не рассказывал девушке ни о себе, ни о своих предках -- как-то не пришлось, да и она не расспрашивала, принимая все как есть. Конечно, ему больше всего хотелось поведать ей про своего знаменитого деда Николая Ивановича Фешина, повезти ее в Казань, показать ей зал в музее с автопортретом на входе, глянув на который в их родстве можно было не сомневаться, но все казалось, не подошло время, не настал еще момент. Когда он оставался каждый день с утра на несколько часов один в Париже, отправлялся в музей или известную галерею, надеясь случайно наткнуться на работы Николая Ивановича. Отыщи он работы Фешина в галереях, появился бы и резон объясниться с Натальей, рассказать о своих корнях. Конечно, когда он приведет Наталью на Кутузовский проспект в новую квартиру, покажет ей студию-мастерскую, обязательно расскажет ей про своего знаменитого деда, покажет единственную картину, оставшуюся от мастера и случайно попавшую к нему. Тогда, может быть, Наталья лучше поймет его страстное желание рисовать, попытать свой шанс в творчестве. Тоглар помнил ее счастливые глаза в Ростове, когда молниеносно сделал углем ее портрет и портрет утонченного хозяина салона "Бахор". В Лувре он уже побывал вместе с Натальей сразу после посещения Монмартра, но однажды его вновь потянуло туда -- спокойно посмотреть еще раз зал близких его душе импрессионистов. Но на этот раз ему неожиданно выпала удача. В зале современных художников он увидел изумительный парадный портрет Рудольфа Нуриева, под чьим патронажем проходил фестиваль. Но главным оказалось то, что картина была кисти российского художника Эдуарда Шагеева, того самого, чью огромную картину "Сон эстета" он купил для интерьера в свою мастерскую-студию как раз накануне отлета в Париж. В Париже Тоглар часто и с благодарностью вспоминал Эйнштейна, это ведь с его легкой руки он вызвал Наталью в Москву и уговорил отметить Новый год в европейской столице. Вспомнив в очередной раз про Георгия, Константин Николаевич купил в подарок ему, Аргентинцу и Дантесу, заядлым картежникам, по большому набору французских карт высочайшей полиграфии -- смесь шелка, льна, хлопка, качественных сортов бумаги, а о красках, рисунках, сделанных известными художниками Европы, и говорить не приходится -- так и просятся в руки. Зная страсть Эйнштейна к аксессуарам, Тоглар приобрел ему по дюжине шейных платков от Эрмеса и галстуков от Кардена. Наткнувшись на ювелирный магазин "Картье", вспомнил о визитных карточках, так поразивших его воображение в "Пекине", и тут же заказал себе сотню из сусального золота, правда, больше часа бился с тамошним художником, пока не придумали сложную монограмму из его инициалов: К.Н.Ф., обозначил же он себя на визитке кратко и скромно -- художник. Не забыл Тоглар и про подарки для Виленкина, с которым переговаривался по телефону каждые три дня. Дела на Кутузовском проспекте продвигались успешно, хотя до завершения было еще не близко. Но в Париже Константин Николаевич несколько успокоился: Наталья была рядом, а жить в "Метрополе" совсем не плохо, на худой конец, можно было еще куда-нибудь слетать отдохнуть, например на острова в теплом Индийском океане, -- наверное, приятно среди зимы вернуться в Москву загорелым. Не прав был поэт, когда с грустью написал: Коль нет цветов среди зимы, Так и грустить о них не надо. Жаль только, поздновато открылись и границы, и возможности... Для дизайнера Виленкина Тоглар накупил журналов, книг, альбомов по оформлению интерьеров в жилых зданиях, офисах, банках, ресторанах, барах. Константин Николаевич бегло перелистал их у себя в номере и с удовольствием отметил, что московский дизайнер нисколько не уступает прославленным коллегам из Парижа, особенно если судить по салону "Ягуар-стиль" в гостинице "Софитель-Ирис". Тоглар лишний раз убедился в верности своей теории -- если человеку дан талант, он проявится где угодно, при любых условиях, пример тому и Джон Кранко, и Рудольф Нуриев, да и его дед -- художник Фешин. Дни в Париже таяли как свечи в шандале, первое совместное путешествие с возлюбленной подходило к концу, все чаще Наталья возвращалась с примерок с готовым заказом, сияющая от счастья, и эти минуты доставляли Константину Николаевичу большую радость. Она часто звонила в Ростов, домой, подружкам, и все торопили ее вернуться. Она и сама стала собираться домой, узнав, что ее мать попала в больницу, пришлось запастись здесь нужными для нее лекарствами. Выходило, что в Москве Наталья не остановится, прямо из Шереметьево-2 поедет в аэропорт Домодедово и улетит в Ростов. В тот день, когда на Елисейских полях был назначен бал-банкет по случаю закрытия фестиваля, Тоглар с Натальей вернулись в гостиницу с прогулки по городу пораньше. Вечернее платье для бала лежало в номере уже два дня, да и другие заказы были упакованы к отъезду. Наталья, не раз примерявшая платье для вечера и демонстрировавшая его Константину Николаевичу, неожиданно решила сходить в парикмахерскую, сделать новую прическу, подходящую для выхода в высший свет. Ее примеру решил последовать и Тоглар, в Париже они были уже около двух недель и подстричься не мешало, да и любопытство брало, как работают французские цирюльники. Вдвоем они спустились на первый этаж, где располагались мужской и женский салоны. Наталье повезло больше, для нее в дамском зале оказалось свободное кресло, а в мужском салоне Константину Николаевичу пришлось немного подождать, оба мастера, судя по всему итальянцы, потомки вездесущего Фигаро, были заняты. В небольшом уютном холле на мраморном столике лежали газеты, журналы, рекламные проспекты. Русских газет пока французские отели не держат, и, чтобы скоротать время, Тоглар взял богато иллюстрированный еженедельник -- даже не владеющему языком иные фотографии говорят о многом. Но листать журнал долго не пришлось, снимок на второй или третьей странице задержал его внимание надолго. На добротной мелованной бумаге был заснят роскошный номер люкс в дорогом лондонском отеле "Лейнсборо". Роскошь интерьера, цветовое и пространственное решение и привлекло вначале его внимание, все убранство комнаты, живые цветы, шторы, жалюзи идеально уложились в цветной снимок, да и ракурс был сделан удачно, -- как говорится, все попало в кадр, всему нашлось место. Наверное, увлекшись цветовой гаммой, он вначале не заметил главного в кадре: на вишнево-красном персидском ковре, устилавшем пол комнаты, лежали вразброс, как в балетной сцене, два молодых человека в одинаковых белых костюмах, и лица этих парней показались Тоглару знакомыми. Вглядевшись внимательнее, он понял, так оно и есть -- братья Цуцаевы из Грозного, он хорошо их знал. Того, что лежал на снимке слева, ближе к окну, звали Алиханом, он был старшим, а второго, более спокойного и рассудительного, -- Асланом. Оба из знаменитого чеченского рода, люди, близкие к генералу Дудаеву, его особо доверенные и даже любимые лица. Братья Цуцаевы лично контролировали подпольный монетный двор Чечни. Тоглар невольно глянул на свои "Юлисс Нардан", их из Цюриха привез ему в подарок Алихан. За три дня до побега Тоглара из чеченского плена братья отправились в Крым посмотреть знаменитый Коктебель, а заодно, если удастся, прикупить на фальшивые доллары тамошнее казино и парочку приходящих в упадок санаториев. Глядя на снимок, Тоглар вдруг ощутил пронзительную жалость к братьям Цуцаевым -- молодые, красивые, хорошо образованные, любили жизнь, -- кто же их достал? И это в Лондоне! Ну, в Москве было бы понятно. Тоглар осознавал, что ему от этой неожиданной и важной вести следует радоваться, может, даже заплясать, распить бутылку хорошего шампанского -- ведь только братья Цуцаевы имели с ним контакт, от всех других чеченцев он был надежно засекречен, охрана тут не в счет. Только Цуцаевы доподлинно знали весь процесс его работы, они доставляли сложнейшую аппаратуру из Англии, и только они могли организовать настоящую охоту за ним. Выходит, по большому счету, они унесли с собой тайну фальшивых долларов из Ичкерии -- не станет же он сам давать широковещательные интервью по этому поводу. Наверное, надо было закричать на весь парижский отель: "Свободен! Свободен!", как когда-то в Ростове, в гостинице "Редиссон-Ростов". Но радости Тоглар не чувствовал, наоборот, ощутил нарастающую в душе тревогу. Глава 12 Охотник за "граверами" 1 Карлен Татлян постепенно проникся особой любовью к Москве. Причина возникшей вдруг пылкой страсти к русской столице была простой -- деньги из саквояжа чеченцев, убитых в лондонском отеле "Лейнсборо", резко изменили жизнь репортера светской хроники, а заодно и агента ЦРУ под кличкой Норман. На другой день после возвращения Вагана и Армена из Англии и застолья по этому случаю Карлен откликнулся на предложение соседей посетить новомодный салон "Ягуар-стиль" в гостинице "Софитель-Ирис", где впервые за свою самостоятельную жизнь хорошо оделся: со вкусом у него всегда было все в порядке, не располагал он до сих пор лишь возможностями. Карлен был вполне согласен с высказываниями Абрека, что американцы плохо и безвкусно одеваются, но опять же это происходит у большинства из-за обычной нехватки денег. Модная одежда, особенно европейская, в Америке стоит дорого, возможно потому практичные американцы изобрели и подарили миру пресловутые джинсы. Да и все эти гамбургеры, хот-доги, сандвичи придуманы не от хорошей жизни, а оттого, что ритм существования в этой стране такой, что там и пообедать, по российским понятиям, некогда, где уж тут до супов, рассольников или борщей. Конечно, Карлен был ошарашен разнообразием выбора мужской одежды, предлагаемой салоном, и, будь он один, наверняка купил бы себе лишь кое-что по мелочи, цены все-таки поражали воображение. Но Абрек и Крис, словно соревнуясь друг с другом, экипировались с ног до головы, и Карлен вынужден был последовать их примеру, тем более что одеваться ему пришлось, как говорят в России, на халяву. В противном случае ереванские знакомцы, родственники легендарного Сво, не поняли бы его, заподозрили в жадности, а жадным мало кто доверяет, жадных сторонятся, Карлен же не хотел терять дружбы с щедрыми и бесшабашными соседями. Наверное, они заметили, с какой неохотой расставался Карлен с деньгами в "Софитель-Ирис", поэтому, возвращаясь домой в машине, Абрек сказал ободряюще: -- Каро, ты трать деньги, не жалей. Молодость в жизни бывает один раз. А кончатся -- опять можешь нырнуть в саквояж... Гуляй на здоровье, ты у нас как талисман... Впервые по-настоящему отведав блюда русской кухни от Петровича из "Золотого петушка", Карлен понял своих друзей, для которых еда занимала не последнее место в жизни. Абрек как-то заметил, что биг-мак, гамбургер или хот-дог он может съесть, только если попадет на тюремные нары, впрочем, он и там рассчитывал на приличную еду за счет передач. И шутя размышлял, не оплатить ли заранее Хавтану, владельцу "Золотого петушка", своеобразную страховку тысяч в двадцать долларов, чтобы тот позаботился о его питании в местах не столь отдаленных, если уж загремит он туда случайно. Кстати, его легкомысленная на первый взгляд идея пришлась Хавтану по душе -- он-то хорошо знал, что нынче в России достаточно богатых людей, готовых подстраховать себя на подобный случай, -- рентабельный получился бы бизнес. Хавтан, загоревшись этой идеей, на следующий вечер в "Пекине" даже провозгласил за столом тост-лозунг: "Каждой тюрьме в зоне прикрепить по "Золотому петушку"!" Поэтому Карлен, иногда с соседями, а чаще один, наведывался в "Золотой петушок". Когда он приезжал с Абреком и Крисом, у их стола, выказывая гостям особое уважение, на минутку появлялся сам Петрович, мало похожий на привычного шеф-повара. Кудесник русской кухни в "Золотом петушке" скорее походил на бывшего спортсмена, чтившего режим, или на отставного служаку -- среднего роста, крепко сбитый, подтянутый, с четкими, уверенными движениями и жестами, немногословный и со странностями. Например, Хавтан уже несколько раз мог отправить Петровича на конкурс поваров или на месячник национальной кухни в Париж или Лондон, в Афины или Стокгольм -- известные европейские отели часто проводят подобные мероприятия, и обычно желающих попасть туда -- тьма, но Петрович обескураживающе говорил: "А зачем? Я и так знаю, что хорошо готовлю, мне самоутверждаться ни к чему, и реклама мне не нужна. А кто хочет отведать русской кухни, тот пусть пожалует к нам в Россию, на месте откушает нашу исконную еду с русским хлебом, с русской водочкой..." Так или примерно так заканчивались все разговоры о конкурсах, о месячниках русской кухни в западных столицах мира. Говорят, была у Петровича в молодые годы и ходка в зону, вроде он там и пригрел бакланистого земляка Хавтана, дал ему подняться. В общем, непростой мужик был Петрович, и чувствовалось, что хозяин "Золотого петушка" не только гордится своим широко известным в московских кругах поваром, но и доверяет ему. Говорят, на заре своего становления Хавтан брал Петровича даже на серьезные разборки, а на такое не всякого возьмут. Но биография Петровича мало волновала Карлена, главное, готовил тот действительно замечательно -- пальчики оближешь, и потому бывать в "Золотом петушке" хотелось как можно чаще. Сбылась и американская мечта Карлена -- он купил автомобиль, не в рассрочку, как принято в Штатах, а за наличные, и не какой-то задрипанный серийный "форд" или японскую малолитражку, а машину высшего европейского класса -- белый "мерседес" последней модели, со всеми индивидуальными наворотами и прибамбасами. Купи он что-нибудь попроще, владельцы бездонного саквояжа на четвертом этаже его бы не поняли. Впрочем, когда он выехал из торгового представительства "Мерседес" в Москве, то вспомнил, как еще недавно позавидовал некоему Картье, когда тот, после своего дня рождения в "Пекине", отъехал от гостиницы на такой же белой красавице. Тогда он и представить не мог, что станет владельцем шестисотого "мерседеса", да еще так скоро. Завел наконец-то Карлен и постоянную подружку в Москве. Конечно, отсутствием внимания со стороны прекрасных дам он не страдал, тем более бывая постоянно на тусовках, премьерах и презентациях. Некоторые девушки льнули к нему по иным причинам, им казалось: иностранец, американец, работает в солидной газете, значит, богатый человек, может жениться, увезти в вожделенную Америку, но таких Карлен вычислял не раз и быстро отваживал. Не заводил он пассию опять же по финансовым соображениям -- жизнь в Москве дорогая: пойти куда вечером вдвоем посидеть, погулять -- не одну сотню долларов нужно выкинуть. Теперь же необходимость в жесточайшей экономии отпала, и он мог позволить себе жизнь вполне процветающего плейбоя. Времени и средств у Татляна было в достатке, культурная программа русской столицы к его услугам -- везде желанен, кругом приглашен, мог даже выбирать, куда пойти, а куда и отказаться. Заходя в "Золотой петушок" один, Карлен выбирал такой стол, чтобы не особенно бросаться в глаза, а самому иметь возможность наблюдать за залом, особенно за входом, -- архитектура ресторана позволяла это. Обустроившись, оглядевшись в Москве, Карлен понял, какое у него непростое задание -- конкретного результата можно и не дождаться и долгие годы проработать вхолостую. Поэтому он поставил себе несколько иную задачу, чем его хозяева в ЦРУ, и на это его натолкнула встреча с колумбийским наркокурьером в ресторане гостиницы "Метрополь". Выявить центр или найти хотя бы локальный район, где печатаются фальшивые доллары в России, ему казалось делом почти нереальным, но не признаешься же в этом руководству! Москву ему покидать не хотелось ни в коем случае, он буквально врастал в нее не по дням, а по часам, а для того, чтобы надолго застолбить себе место в русской столице, нужен был успех или хоть какие-то результаты -- даром деньги нигде не платят, тем более в Америке. Безрезультатные, но деловитые отчеты могли устраивать начальство лишь на первых порах -- там наверху тоже не лохи сидят, сами прошли низовую работу, чувствуют, когда порошу гонят, туфтой кормят. Татлян не хотел попасть в категорию "бумажных" агентов, так называют как раз тех, кто преуспевает не на деле, а в отчетах и предположениях и от которых стараются избавиться из-за их профессиональной непригодности. Поэтому его новая тактика ориентировалась на результат, любой, пусть даже не связанный напрямую с изготовлением фальшивых долларов. Задержание по его наколке представителя наркобаронов из Колумбии, приехавшего навести мосты с российской мафией, высоко оценили в ЦРУ. И теперь Карлен-Норман все чаще и чаще запрашивал материалы на наркодельцов и на известных мастеров по изготовлению фальши-вой валюты со всех континентов. Татлян чувствовал, что в России может быть востребовано их мастерство, тут криминальный мир живет в тесных объятиях с властью, имеет силу и может позволить себе напечатать миллиард-другой -- страна большая, богатая, рассосется. Кроме русской кухни, интересен Карлену "Золотой петушок" был и тем, что здесь бывали криминальные авторитеты, а также много иностранцев, так же, как и он, по достоинству оценивших мастерство Петровича и его неподражаемые закуски, холодные и горячие, к настоящей русской водочке. "Срисуй" он тут залетного итальянского или польского фальшивомонетчика с кем-нибудь из крутой братвы -- а их-то он уже научился различать за версту, в какие бы карденовские одежды они ни рядились, -- и можно было еще годы и годы жить в полюбившейся русской столице. А там, выпади еще какая-нибудь серьезная удача -- хоть с наркотиками, хоть с преступлением, представляющим угрозу безопасности США, -- он уже стал бы специалистом по России, а тех, кто выдает результаты, не дергают с обжитого места, это он знал точно. "Золотой петушок" подходил ему по всем статьям: впервые сюда он пришел с авторитетами Абреком и Крисом, а значит, был своим человеком. Если Хавтан и не подсаживался к его столу, когда он бывал один или со своей подругой Олей, то, проходя мимо, он всегда приветствовал его: обронит доброе слово, а то и пришлет бутылку хорошего шампанского -- такой чести удостаиваются не все завсегдатаи. Да и обслугу Карлен тихо-тихо приучал к себе, вручая ощутимые чаевые или небольшие, но со вкусом подобранные подарки, -- в будущем халдеи всегда могут сгодиться. Не зря же в разведшколе его учили: официант -- самый лучший источник информации. В общем, "Золотой петушок" оказался для Карлена приятным и полезным во всех отношениях, вроде и гулял, и был при деле -- редкостное совпадение. Девушка, с которой Карлен встречался, Оля Харитонова, заканчивала юридический факультет МГУ, а жила в соседнем доме, тоже на улице Ямского поля. Была она профессорской дочкой из семьи старых потомственных москвичей чуть ли не в двадцатом поколении. Перестройка резко изменила социальное и материальное положение именно этой категории людей -- они оказались за бортом новой жизни. Профессора Харитонова отправили на "заслуженный покой" с ничтожной пенсией в первые же годы реформ, и он остро переживал, что стал никому не нужен. Оля, как и Карлен, оказалась театралкой и радовалась каждому спектаклю, концерту, балету, на которых они бывали вместе. Впрочем, Карлен открыл ей, коренной москвичке, невероятную вечернюю жизнь столицы, о которой она даже и не догадывалась, считая, как и отец, что кругом все пришло в полный упадок, а оказалось, что рядом шла интенсивная, насыщенная жизнь. Нравилось ей и в "Золотом петушке", хотя она не понимала, почему Карлена тянет именно в этот ресторан, ведь в Москве столько привлекательных мест! Но не возражала, когда он приглашал ее в "Золотой петушок", она видела, с каким аппетитом уплетает он все, что им подавали на стол, Карлен уверял ее, что лучше Петровича в России, наверное, никто не готовит. Теперь, если понадобится, свои частые посещения "Золотого петушка" Карлен вполне мог объяснить любовью к русской кухне. Тут таких завсегдатаев было много, клиентура ресторана сложилась давно, одни приезжали обедать почти каждый день, другие появлялись только по вечерам -- концертную программу и музыкантов Хавтан обновлял почаще, чем меню и винный ассортимент. В один из таких вечеров, когда Карлен ужинал у Хавтана вместе с Ольгой, он увидел Картье, знакомого ему с первого посещения казино "Трефовый туз". Тот тоже пришел не один, с небольшой компанией, половину которой составляли девушки. По тому, как вокруг него закружились метрдотели и официанты, Карлен понял, что Картье тут человек не случайный. А вот ориентировку Карлен получил на него только спустя четыре месяца, слишком долгий срок для его ведомства, но, видимо, и случай был особый. Оказывается, Вячеслав Михайлович Неделин два года служил на Дальнем Востоке в десантных войсках, а позже, на втором году, был откомандирован в войска особого назначения, куда ведется строжайший отбор. Прошел там школу диверсионной и противодиверсионной подготовки, знал иностранные языки, был обучен радиоперехвату и работе в эфире и еще ряду дисциплин секретного характера. Происходит из интеллигентной московской семьи. В годы перестройки успешно вписался в бизнес, имеет собственное дело. Начинал с продажи крупной партии компьютеров и оргтехники "белой" сборки для нарождающихся банков России, преимущественно в Москве. Сотрудничал с известной английской фирмой, рассчитывался в срок, с первыми поставщиками в контакте до сих пор. На Западе бывает редко, в основном в Лондоне. И ни слова о его криминальных связях. В конце информации Карлена просили уточнить, не связан ли Картье -- Неделин с КГБ, уж слишком четки и ясны все его следы, не за что зацепиться, хотя и подозрительно расточителен. Карлен ответил в центр, что за время, прошедшее после его запроса, ему удалось самому кое-что прояснить насчет Картье. И по его проверенным и перепроверенным данным, Неделин из тех, кто принадлежит к "новым русским", тесно связанным с уголовным миром, хотя и не имеет за плечами судимости. И в подтверждение своего заключения послал в центр фотографию Картье, вторично заснятого в том же самом "Пекине" рядом с криминальным "генералитетом" Москвы: Шаманом, Дантесом и неким поджарым господином в элегантной твидовой тройке, чью личность ему пока установить не удалось. А вот то, что Неделин вполне может иметь отношение к выпуску фальшивых долларов или к их распространению, может оказаться вполне реальным, и он будет этот вариант разрабатывать основательно. В свою очередь Норман просил коллег из центра каждый раз брать Картье -- Неделина под микроскоп, когда тот бывает на Западе, особенно тщательно проводить экспертизу наличных долларов, где бы он ими ни расплачивался, и особенно взять на учет приобретение им высококачественных цветных ксероксов и другой сложной аппаратуры, которая может быть использована на подпольном монетном дворе. В довершение своего отчета Карлен, как человек, освоившийся в Москве, утверждал, что криминальный мир России, особенно его руководящие круги, мозговой центр, имеют свою, отличительную от других стран специфику: они сплошь состоят из людей образованных, из благополучных и даже элитных семей, прошедших в армии специальное обучение или известных в спортивной среде. Криминальный мир России, по мнению Нормана, срочно требовал серьезного научного изучения, так как сложившийся в ЦРУ стереотип уголовных элементов в отношении русских может дать сбой. Странно, но давая в центр исчерпывающую информацию на Картье, Норман, как и в случае с убийством в лондонском отеле "Лейнсборо", скрыл, что он пытался несколько раз поставить на прослушивание домашний телефон Неделина, но ничего путного из этого не вышло. Картье крайне редко звонил по телефону из дому и вообще мало бывал на Кутузовском. Теперь, после получения подробной информации из центра на Картье, Норман понял, что предусмотрительность Неделина связана с обучением в войсках специального назначения, а если он знаком с радиоперехватом, работой в эфире, у него, конечно, есть и другие более надежные источники связи. "Непростые, оказывается, пошли в России бандиты, не по зубам даже агентам ЦРУ", -- улыбнулся своей мысли Карлен. 2 Итак, Карлен сидел с Ольгой за массивной мраморной колонной в левой половине зала, и их действительно нельзя было увидеть ни со входа, ни с того места, где расположилась компания Неделина, и думал, что преимущество в этот вечер за ним. Картье бывал в "Золотом петушке", но редко, считанные разы, хотя, конечно, был наслышан о его отменной кухне. Познакомил Неделина с Хавтаном Дантес, как раз накануне одного из отлетов Картье в Лондон, тогда они обедали втроем в "Метрополе". Ушли они из гостиницы вдвоем, Хавтан в ту пору как раз обустраивал "Золотой петушок", он и заказал Неделину компьютер понадежнее для своей бухгалтерии. Хавтан оказался в тот день без машины, и Картье подбросил его к ресторану. В машине разговорились о том о сем, и ловкий Хавтан, поняв, что Неделин спец в технике, спросил напрямую: "А нельзя ли мне отладить такой телевизор, чтобы я, не выходя из кабинета, мог просматривать зал, а некоторые столы даже прослушивать? Жизнь, мол, наша опасная, и знать, кто против тебя что готовит, не мешает". Идея эта пришлась Неделину по душе, отладив такую систему Хавтану, он и сам мог пользоваться информацией из ресторана и даже без ведома и разрешения хозяина. Необходим был лишь один промежуточный компьютер и передающее устройство, перегоняющее текст и видеообзор из ресторана на его дисплей. Они, не откладывая дела в долгий ящик, пошли посмотреть зал, кабинет Ха