ашкина? - Гарбуза! Гарбуза уже ел глазами начальство. - Видишь мужика? - Отогнать? - Пойдешь с ним, покажет место, и вечером в секрет. Заберешь всех, кто там встречается. Понятно? - Так точно. Шишмарев вернулся в залу, снова принялся изучать приказ. - Я не мешаю вам? - деликатно осведомляется Славушка. - Нет, нет... Шишмареву даже приятно присутствие мальчика, он чуть моложе его сына, интеллигентный мальчик - куда только судьба не забрасывает теперь интеллигентных мальчиков, вместо того чтобы учиться в нормальной гимназии, ходит здесь в какую-то вторую ступень, голод, конечно, разруха, куда они не загонят... От бумаг Шишмарева отвлекает Ряжский: - Господин подполковник! - Что, Михаил Гурьевич? - На два дня обеспечены выпечкой, в Покровском больничную пекарню приспособили, но... запасы муки... - Пройдитесь по мельницам. - Я уже сказал интендантам. - Отлично. - А если у кулачков... - Не дразните крестьян. Вот если начнется отступление... Шишмарев и Ряжский уходят. Один Астров тюкает на машинке. Тоже собирается въехать в Москву на белом коне с притороченным "ремингтоном". Что заставляет его находиться в деникинской армии? Был писарь и будет писарем. Его и завтракать-то всегда забывают позвать! Славушка бежит на кухню к Надежде. - Писарь завтракал? - А кто его знает! - Полковник велел накормить. - Так что не идет? Славушка возвращается. - Астров, вас завтракать зовут. - А если кто придет? Астрову хочется есть, но он боится оставить канцелярию, и Славушка клянется, что ни на секунду не покинет комнату. Теперь он один. Перебирает бумаги. Где депеша? В планшете. А планшет на Шишмареве... Писарь успевает вернуться раньше командира полка. На губах у него крошки картофеля. - Никто не заходил? Входит Шишмарев со всей своей свитой. Говорят о фураже. Настроение у всех повышенное, должно быть, достали овса. - А теперь, - обращается Шишмарев к мальчику, - придется тебе... Славушка понимает. Но уходит он в соседнюю комнату. Через стенку многое слышно. - Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие... - Так или почти так. - Указание из штаба дивизии. Если командование примет решение отойти, двигаться на Малоархангельск, и дальше полевыми дорогами... Слышно не очень ясно. - Простите, - перебивает кто-то из офицеров. - Я не понимаю: мы наступаем или отступаем? - Пока наступаем, но... есть опасение, наступление может захлебнуться. Вряд ли имеется в виду общее отступление. Тактический маневр, с глубоким отходом от Орла, Курска... - И даже Курска?! - Попрошу к карте. Пока что мы идем вперед. Но если не удастся взять или обойти Тулу... Славушка не очень-то хорошо разбирается, о чем идет разговор, деникинцы наступают, о каком движении на Малоархангельск речь, непонятно. Еще рано, рано за реку, но Славушка уже собирается... Вот дом Заузольниковых, у них квартирует Шишмарев, вот исполком, вот огород, почтмейстерская капуста, зеленые шары благоденствия, почта и аллея любви. Сколько пар бродило по этой аллее! Куда Кудашкин приведет Гарбузу, известно, но вот откуда придет Быстров?.. Как быть? Не пойти - заберут Быстрова. Пойти в условленное время - заберут обоих... А что, если... разжечь костер, и такой, чтоб не погас... Времени в обрез! Вот когда пригодился Майн Рид! Прежде всего Петя. Петя никогда не предаст. И Колька. Колька дружит с Петей. И еще Андрей! Андрей Терешкин. Андрей хитрый... Сложно все придумано, а иначе нельзя. Сперва Федосей. Федосей чистит коровник. Лопатой шлепает навоз на телегу, поедет на хутор и повезет навоз. - Федос Федосыч... Уж если не просто Федос, а Федосыч, значит, Славушке что-то нужно. - Чаво тебе? - Табак весь скурил? Федосей опирается на лопату. - Выкладай, выкладай, тебе чаво? - Ключ от мазута у тебя? Набери два ведра, Федосыч, а я тебе, честное слово, связку табаку украду. - Мазут-то на чо? - Обещал отцу Валерию, он мне книги, а я ему - мазут. - Отцу Валерию? - Федосей воплощение сарказма. - Девкам обещал, а не отцу. Девок мажешь, чтоб ласковей были... - Ну, Федосыч... Уломать Федосея не такой уж большой труд. Федосей набирает два ведра, ставит позади пасеки. - Не видал и не слыхал. Попадешься Павел Федрычу, отопрусь... - Табак за мной... Петю и Колю уговорить сложнее. - Петь, а Петь? Отнесите ведра с мазутом. Чтоб никто не видал. Будто Павел Федорович послал. Сперва огородами до Тарховых, оттуда через парк к запруде. Через речку, и оставить в кустах. - Зачем? - Так нужно... - Зачем? Приходится намекнуть, что работники исполкома, те, что скрываются по деревням, сегодня ночью, возможно, вывезут из Народного дома все имущество... Сомнительно, но мальчишки принимают объяснение. Отнести мазут за речку не так-то уж легко и приятно, но Петя человек положительный, если возьмется, выполнит. Теперь самое трудное. Андрей старше Славушки и держится с ним свысока, у него уже роман с Сонечкой Тарховой. Андрей сидит дома и читает, он неохотно помогает отцу по хозяйству, делает вид, что изучает науки, а на самом деле читает исторические романы. Славушка оглядывается по сторонам и вполголоса многозначительно говорит: - Андрей! Задание... Тебе и мне. От Еремеева. - Быстрова Славушка не называет, Андрею хватит и Еремеева. - Надо разжечь костер. В лесу. Над Озерной. - Зачем костер? - Сигнал. - Какой сигнал? - Не сказал. Зажечь и сматываться. - А как разжечь? - Из отряда доставили ведра с мазутом. - Не пойду. - А я не прошу. Еремеев сказал, в порядке комсомольской дисциплины. - А если попадемся? - Андрей отрывается от книги. - А спичек-то нет? - Есть. Еремеев дал. Целый коробок. Никто не давал Славушке спичек, спички он таскает из лавки, где они припрятаны Павлом Федоровичем. - Возьми веревку. - Веревку еще зачем? - пугается Терешкин. У Андрея тоже начинает работать фантазия. Костер еще куда ни шло! Но ведь революционеры казнят иногда изменников! Он не хочет убивать... - Нету у нас веревки. - По воду ходите? - Мать голову оторвет. - Обратно принесешь. Славушка велит Андрею намотать веревку под пиджак. - Я выйду, ты следом. Встречаемся в парке, у скамейки, где ты вечно торчишь с Сонькой. Еремеев сказал, будет поблизости... - Знаешь в Семичастной Кудашкина? - Их там несколько. - Захара. Противный такой мужичонка. Тлю-лю-лю, тлю-лю-лю... - Это который удавиться грозился? - Чего? - Мужики продали попу покос за ведро водки, Захар выпил, а сказал, что его обнесли, отдайте, говорит, мою порцию, а то пойду и удавлюсь. - Знаешь его избу? Придется тебе к нему сходить. - Зачем? - После, после. Запруду разворотило, - когда девки купаются, всегда все разворотят. Перебрались по камням и сразу к кустам... Молодец Петя: сказано - сделано. - Скорее! Еремеев сказал, взять ведра и наверх... Березка на лужку - загляденье. - Лезь на березу. - Зачем? - Еремеев сказал. Андрей лезет. - Спускай веревку. Славушка подвязывает ведро. - Тяни! - Я перемажусь... - Отмоешься. Мне нельзя. Обмазали стволы мазутом. - Видишь? Все портки измазал, пиджак... - Отмоешь, я тебе потом скипидару дам. Тяни веревку обратно. Теперь забирай ведра и в Семичастную. Брось во двор Кудашкину, и домой. И на всякий случай переоденься. - А ты? - У меня еще здесь дела. Беги, а то поймают! Уговаривать Андрея не приходится. Вот-вот сумерки и придет Гарбуза. Скорей бы разжечь костер, костры разжигать Славушка умеет, научился в ночном, тем более что спичек можно не жалеть. Ползут язычки пламени по стволам... А теперь ходу, ходу! - Стой! Сумерки уже обволакивают парк, и Гарбуза на повороте, как черт из-под земли, и с ним с десяток солдат. - А это что? Славушка оборачивается... Матушки! Вот это факелы! Такие факелы слепого остановят... - Вот я тебя и спрашиваю! Но это уже не Гарбуза. Ротмистр Кияшко, вот кто его спрашивает. Вот кто, оказывается, шел с Гарбузой брать Быстрова! - Что это там за пожар? - Я и не видел... Кияшко заторопился. Славушку тоже поволокли. Перемахнули через реку. Березки горят, как свечки. Кияшко оглядывает лужайку. - Гарбуза, здесь? - Так точно. - Мазут! Кто поджег? - Сюда я не ходил, а в аллее видел... - Славушка запнулся. - Кого? Кого? Кияшко наклоняется к мальчику, стеклянные глаза контрразведчика выкатились. - Быстро! - Кудашкин пробежал с ведрами. - Какой Кудашкин? - Тот самый, что указал место, - поторопился Гарбуза. - Трех человек, быстро, - распоряжается Кияшко. - Обыскать дом, надворные постройки, самого задержать... - Но мальчика Кияшко не собирался отпускать. - Твои прогулки тоже подозрительны. Придем в штаб, я тебе карманы повыверну... Если Кияшко вздумает обыскать, Славушка пропал, у него на груди копии приказов, тут даже Шишмарев не пожалеет. - На речку зачем ходил? - Я не ходил. - А штаны где намочил? - Лягушек ловил. - Каких лягушек? - Обыкновенных. - Вивисектор нашелся! Ты из себя идиота не строй! Солдаты вернулись из Семичастной: Кудашкина дома не оказалось, но во дворе у него обнаружили ведра из-под мазута. - Найти самого, - приказал Кияшко, держа мальчика за руку, и опять пригрозил: - Я тебя при подполковнике... Совсем стемнело. Черные тени слетаются по земле. Какая-то парочка шарахнулась в кусты, парочки бродят здесь даже в самое тревожное время. - Я вам поамурничаю! - пугнул их Кияшко. Шли в темноте среди зарослей давно отцветшей сирени. - Стой! - вдруг взвизгивает Кияшко. - Что это? Он даже выпустил Славушку и ухватился за что-то в воздухе. - Огня! Гарбуза засветил спичку. До чего ж они кстати, милые лягушки! Ребята наловят, свяжут гирляндой и протянут поперек аллеи. Приятная неожиданность для гуляющих парочек! Об этой шутке знали все, и все равно всякий раз лобызались с лягушками. Кияшко лицом коснулся скользкой гирлянды. Оказывается, мальчишка не соврал. Мерзость! Схватил за плечо и закатил такого шлепка, что тот полетел в куст. - Похулигань у меня еще! И вдруг Славушка чувствует, как чья-то сильная рука поднимает его, а другая слегка прикрывает ему рот. - Тихо, тихо, - слышит он шепот... - Степан Кузьмич?! - Тише! Ушли солдаты. Хрустнули сучья под ногами спугнутой парочки. Залаяли вдалеке собаки. - Теперь пойдем. Сквозь заросли сирени услышали чьи-то голоса... Подошли к дому Введенского. Андрей Модестович не пользуется большим доверием Славушки, хотя мальчик и подобрел к нему после того, как тот приютил Бобку. Сын местного благочинного, он еще до войны кончил в Киеве Коммерческий институт, где-то скитался, служил и вдруг, после смерти отца, неожиданно вернулся в родные места. Жил он в Успенском анахоретом, у него лишь одна страсть - охота, однако, Ивану Фомичу удалось сманить его преподавать географию. Но и в школе держится особняком, покончит с уроками - и тут же в степь стрелять дроф... Быстров поднялся на крыльцо так, точно бывал здесь не один раз. - Куда вы? Весь дом во тьме, лишь на одном окне светится лампа. Кто-то опасливо приотворил оконную раму. - Вы-с, Степан Кузьмич? Андрей Модестович! Оказывается, этот нелюдим как-то связан с Быстровым! В столовой у него беспорядок, на столе немытая посуда, все в пыли. Быстров обращается к Славушке, точно ничего не случилось: - Докладывай. - Вот приказы. Вчерашние... Славушка с облегчением вытаскивает из-за пазухи бумаги. - С чего это они устроили засаду? - Кудашкин донес. - Какой? Захар? Славушка рассказывает о ведрах. - Могут расстрелять, - мельком замечает Быстров. - Все? - Нет. Славушка рассказывает о депеше, о совещании, о том, что удалось услышать... - Погоди, погоди... Трудно тебя понять... Быстров задумывается. Мальчик плохо разбирается в военной обстановке. Орел. Курск... При последней встрече с Шабуниным в обветшалой щелястой риге в Дроскове Афанасий Петрович обмолвился между прочим и о том, что дальновидные деникинские генералы поговаривают об организованном отступлении. Ходит, мол, такой слух... - Что ж, ждем-пождем, парень, - напутствовал Быстров мальчика. - Сиди покудова дома. Начнут белые выступать из Успенского, я буду поблизости. Может, даже у Волковых. Узнаешь что, постарайся вовремя передать. Действуй... 25 Славушка явился домой как ни в чем не бывало. Все шло заведенным порядком. Только что поужинали. Вера Васильевна ушла к себе. В переднем углу под образами сидела Марья Софроновна, Павел Федорович стоял у притолоки, курил и рассказывал Пете, почему он не стал учиться: "Деньги считать можно и без образования". Надежда толкла в чугунке картошку, свиньям на утро. Федосей в закутке плел чуни. - Пришел? - иронически спросил Павел Федорович. - Надежда, дай ему поужинать. - Я ужинал, - отказался Славушка. Он не ел с обеда, но есть не хотелось, аппетит пропал. - В штабе что? - Тебя только не хватает, - отозвался Павел Федорович. - Поди, поди, может, зачислят в ротмистры. Идти не хотелось, не хотелось встречаться с Кияшко, но нужно. В штабе тоже ужинали, бумаги на большом столе сдвинуты, Ряжский и еще два офицера ели поджаренную с картошкой свинину, перед ними бутылка самогону, пили из рюмок, одолженных у хозяев, Шишмарев требовал соблюдения приличий, он сам и Кияшко сидели тут же. Разговор вел Кияшко, все прикидывал - что правда и что неправда, донос Кудашкина вызывал сомнения, поджог в лесу странен... Славушка тихо стал у порога, но только Кияшко сразу его заприметил. - Поди, поди, расскажи, как ты лягушек ловишь... Подполковник брезгливо пожал плечами: - Каких лягушек? Ряжский услужливо рассмеялся: - Парочка идет, а их по губам лягушками! Тут уж не до поцелуев... Шишмарев неприязненно взглянул на Ряжского: - Вы находите это смешным? Кияшко внезапно притянул к себе Славушку: - Ну-ка... - И руку ему за пазуху. - Я думал, у тебя там жаба! Ворвался Гарбуза: - Поймали! Кудашкин и не думал скрываться. Сам пришел в штаб поинтересоваться, живым взяли "убивцу" Быстрова или пристукнули. Тут-то Кудашкина и взяли. - Зачем наврал, что в лесу прячется комиссар? Как у тебя очутились ведра?.. Запутали вопросами, заплакал мужик. - Истинный бог... - Бог истинный, а тебя будем судить военным судом. Кияшко приказал запереть Кудашкина в амбар. С претензиями явился Павел Федорович: - Господин подполковник! Амбар, как горница, в нем семена, упряжь, а этот скот все загадит со страху. Кияшко изысканно: - Не волнуйтесь, утром мы его ликвидируем. Павел Федорович крякнул, потоптался на месте, крякнул еще... Спалось Славушке плохо. Его познабливало. На лежанке сопел Петя. За стеной похрапывал Ряжский. Спал дежурный телефонист... Проснулся Славушка ни свет ни заря. Все тихо. Вдруг за стеной волнение, зазвонил телефон, раньше обычного появился Шишмарев... - Выступаем, - уловил Славушка. Кое-как оделся и неумытый явился перед Шишмаревым. - С добрым утром! - А! - рассеянно промолвил тот. - Прощаться пришел? У Славушки замерло сердце. - Почему? - Выступаем. Все в штабе сразу засуетились. Писари, офицеры, телефонисты. Внимание Славушки привлек шум возле волисполкома. Мужиков двадцать скучилось на утоптанной площадке, столько же солдат стояло у крыльца, двое ставили скамейку, Кияшко размахивал стеком... Показался щуплый и жалкий Кудашкин в сопровождении четырех конвоиров. - Куда его? - удивился Славушка. - Вешать? - Пороть, - объяснил Ряжский. - Ротмистр хотел повесить, а подполковник не разрешил. Кияшко что-то крикнул, Кудашкин повалился ему в ноги, Кияшко взмахнул стеком, и Кудашкин принялся торопливо спускать штаны... К скамейке подошел солдат, взмахнул кавалерийской плеткой, Кудашкин завизжал... - Интересно? - спросил Ряжский. - Противно... - Славушка передернул плечами и вернулся в дом. Со сборами проканителились до ночи. В штаб то и дело заходили офицеры. У всех были свои особые дела. Ни на минуту не замолкал полевой телефон. Славушка никуда не отлучался, но что еще мог он узнать? Все уложено, даже "ремингтон" упакован и перевязан веревками. Шишмарев устало опустился на стул. - Все. - С грустью взглянул на Славушку. - Последняя ночь здесь. Расстаемся... Снимает планшет, достает и разворачивает карту. Вся она исчерчена - и синим карандашом и красным. - Вот оно... Успенское! Придется ли еще сюда попасть? А мои далеко, во Владимире. Второй год не видел сына. Тоже хороший мальчик. Опять жужжит зуммер. - По направлению к Новосилю! - кричит Шишмарев. - По направлению к Новосилю. Ваш батальон выступает к Скворчему и сворачивает на Залегощь. Рота охраны позже... Славушка прислонился к распахнутой раме... То, что происходит дальше, необъяснимо. Славушка отворачивается от окна, и глаза его замирают на планшете. Лежит на краю стола. Достаточно протянуть руку... Срабатывает какой-то импульс, который сильнее его сознания, сильнее его самого. Это все, что он еще может принести Быстрову. Славушка рывком хватает планшет и стремглав прыгает в окно... Позже, вспоминая о происшедшем, он сам не понимал, что тогда на него накатило. Сперва делают, а думают потом. Так бросаются наперерез идущему поезду, спасая играющего на рельсах ребенка... Это было сильнее его! Он падает на землю и прижимается к стене. На мгновение все в комнате замирают в оцепенении. Но уже в следующее мгновение щелкает выстрел. - Стреляйте же! - слышит Славушка... Ряжский выпрыгивает в сад. Славушка ползет вдоль фундамента и через щель в заборе выбирается на огород Волковых. По канавке, мимо Тарховых, к церкви... Но не успевает подняться из канавки, как его принимают чьи-то руки... Быстров! - Что там случилось? Рассказ Славушки бессвязен, однако Быстров быстро уясняет себе, что произошло. - Ну, ты отчаянный, - не то осуждая, не то одобряя его, произносит Быстров. - Стоило рисковать... Забирает планшет и толкает мальчика в темноту. - Быстро. К Введенскому. Стукнешь в крайнее окно. Три раза. Вот уж чему Славушка никогда не поверил бы: Андрей Модестович сочувствует коммунистам! Хоть бы сказал когда слово в пользу Советской власти. А Быстров, выходит, ему доверяет! Темно, но на всякий случай дорогу Славушка перебежал. Одиноко белеет церковь. В парке хоть глаз выколи. В доме Введенского ни огонька. Да и какое окно крайнее? Тук. Тук. Тук. Голос с крыльца: - Степан Кузьмич? - Это я, - отзывается Славушка. Введенский сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика. - Очень приятно... Идемте. - Куда? - В баню. Ведет мальчика к небольшой баньке на отлете от дома. Но Славушка здесь не один... Какой же тут поднялся радостный визг! Возле бани, оказывается, привязан Бобка. - Заходите, заходите, - строго командует Введенский. - А то собака поднимет шум... Мальчик на ходу здоровается с Бобкой. - Темно, но не беспокойтесь, чисто. Здесь вы будете жить. Вы курите? - Нет. - Очень хорошо. Огонь зажигать нельзя. Дверь не заперта, сюда никто не зайдет. Утром навещу. Славушка переступил порог, и дверь тотчас закрылась. Пахнет сырым деревом. Вытянул руку, нащупал скамейку. Шагнул. Еще скамейка, застелена не то половиком, не то какой-то попоной. В темноте отыскал дверь в баню. Принес из предбанника попону, ощупью нашел полоз, залез по ступенькам на верхнюю полку. Постелил, лег. Не страшно, а одиноко. Думалось почему-то не о Быстрове, а о маме. Ничего, завтра он как-нибудь даст о себе знать. Захотелось заплакать, до того одиноко. Нечаянно всхлипнул, сказалось нервное напряжение. Припомнились события минувшего дня, полезли в голову посторонние мысли. Мальчик подогнул ноги, шмыгнул носом и заснул. 26 Когда Славушка выпрыгнул из окна, всех, кто находился в штабе, на мгновение охватило оцепенение. Раньше других пришел в себя Шишмарев, он привык к треволнениям войны и почти без промедления сообразил, что произошло. Встретил милого культурного мальчика, да еще чем-то похожего на собственного сына, потянуло к семье, вообразил, что мальчик испытывает такие же чувства! Свалилась, как снег на голову мирным жителям, толпа утомленных и обозленных солдат, нарушила мирное течение жизни, все перебаламутила, а подполковник Шишмарев, командующий этой толпой, почему-то должен возбуждать у кого-то симпатии... Затмение усталого ума! Нисколько не нужен мальчику какой-то там Евгений Антонович Шишмарев. Мальчик подослан. Большевики привлекают на свою сторону зеленую молодежь... Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул: - Стреляйте же, стреляйте! И прапорщик Численко, и Ряжский без промедления кинулись вдогонку. Но мальчишка растворился во тьме и был таков! Шишмарев озверел: попадись ему сейчас под руку этот милый мальчик, он бы его пристрелил. На выстрелы прибежал вездесущий Кияшко. В расстегнутом кителе, без фуражки. - Я вас предупреждал... На поиски не оставалось времени, на рассвете полк выступает. Речь могла идти только о возмездии. Кияшко предложил сжечь Астаховых: дом, амбары, сараи - словом, все. В пылу гнева Шишмарев готов был согласиться, но тут в комнату ворвался Павел Федорович. - Да вы что, в уме? - возопил он. - Жечь своих?! Шишмарев сразу взял себя в руки. - Вы откуда взялись? - Из соседней комнаты! - взвизгнул Павел Федорович. - Очумели вы, что ли? Или этот паршивец помутил вам рассудок?! - Вы о чем? - О том, что жечь хотите! - Подслушивали? - Да как же не подслушивать?! Я в своем дому, и меня жечь... - Это еще не решено, - сказал Шишмарев. - Ваш племянник обокрал штаб. - Да какой он мне племянник! - завопил Павел Федорович. - Пришей кобыле хвост, вот он кто мне! Привез брат, подобрал их голодных... Какое я имею к ним отношение? - А вот найдите мальчишку! - вмешался Кияшко. - Тогда поверим вам... - Да где ж я его возьму? Он рад меня сжечь! Разве генерал Деникин за то, чтобы жечь помещиков? - Но ведь вы не помещик, - сказал Шишмарев. - Вы кулак, торгаш... - А кулаки Деникину разве враги? - Не кричите, - сказал Шишмарев. - Лучше помогите найти. - Мне он не исповедовался, - не без насмешки уже отозвался Павел Федорович. - Спросите мать, может, она знает... - Правильно! - подхватил Кияшко. - А ну, Астров, позвать! Астров нашел Веру Васильевну в галерее, она стояла и вслушивалась в темноту. Астров тронул ее за плечо. - Просят... - Да-да, - тотчас отозвалась Вера Васильевна. - Я понимаю. Вошла в зал, несмело улыбнулась. Шишмарев всегда любезен, а на этот раз не предложил сесть. - Вы знаете, что сделал ваш сын? - Нет. - Похитил важные бумаги. Вера Васильевна пожала плечами. - Где он? - Не знаю. Тут опять вмешался Кияшко: - Мы поведем вас по селу, и вы будете его громко звать. - Нет, - сказала Вера Васильевна. - Значит, вы с ним заодно? - Нет. - Тогда помогите его найти. - Нет. - Да что вы заладили нет и нет? - рассердился Шишмарев. - Он у вас лжец, вор и обманщик! - Нет. Кияшко гадко усмехнулся. - А вы... - Ротмистр, без оскорблений, - вмешался Шишмарев. - Все-таки она женщина... - Она такая же предательница, как ее сын, - ответил Кияшко. - Астров, выведите ее и посторожите. И вы тоже уйдите, - приказал он Павлу Федоровичу. Астров застыл у двери, шутки с Кияшко плохи. Вера Васильевна и Павел Федорович безучастно поглядывали на Астрова. Только Вера Васильевна ушла куда-то в себя, а Павел Федорович старался не пропустить ни слова из того, что говорилось за дверью. - Преступление не может быть оставлено без возмездия, - сказал Кияшко. Шишмарев не ответил. - Передайте ее в контрразведку, - сказал Кияшко. - То есть вам? - спросил Шишмарев. - Вот именно, - сказал Кияшко. - Она не виновата, я уверен, - возразил Шишмарев. - Она не знала. - Это не имеет значения, - сказал Кияшко. - Я устрою так, что мальчишка найдется. - Каким образом? - недоверчиво спросил Шишмарев. - Очень просто, - сказал Кияшко. - Оповещу Успенское и Семичастную: если к десяти ноль-ноль Вячеслав Ознобишин не явится с повинной, его мать будет повешена. - Но она не будет повешена? - спросил Шишмарев. - Будет, - сказал Кияшко. - Если преступник не явится, я повешу его мать, иначе население перестанет верить в неотвратимость наказания. Наступило молчание, кто-то не то пальцем, не то карандашом долго постукивал по столу. Павел Федорович прислушивался уже совсем откровенно, не обращая внимания на скачущего Астрова. - Делайте как знаете, - устало согласился Шишмарев. - Штаб выступит на рассвете, не хочу видеть, как будут вешать невинную женщину, оставлю вам взвод охраны, закончите и нагоните нас в Скворчем. - Вот что, Астров... - Кияшко указал на Веру Васильевну. - Отведете ее в амбар, а ключ принесете мне. По поручению Павла Федоровича Надежда отнесла Вере Васильевне хлеба и огурцов, просунула в щель под дверью, посочувствовала, утешила как могла. Вера Васильевна попросила прислать Петю. Громадный двор наполнен шорохами, тенями, опасностями. Петя выскочил из дома, осмотрелся... Вот что наделал этот дурак Славка! Петя не знал, что натворил брат. Что-то взял, убежал, опять какая-то новая фантазия. Но ведь не все же будут относиться к нему, как мама. А маму арестовали. Из-за Славки. Петя слышит, как дышат коровы в коровнике. Жуют себе и жуют. На ступеньке у крыльца часовой. Даже без винтовки. Сидит себе и попыхивает цигаркой. - Ты что, мальчик? - Ничего. - Гуляй себе... Вот Петя и гуляет. Перед часовым. Тот не обращает внимания на мальчика. Петя делает зигзаг к сараю. Прямо против коровника белеет амбар. Дверь на замке, а ключи в кармане у Кияшко. Петя перебегает лунную дорожку. Обитая железом дверь отходит внизу. Петя ложится на землю, приникает лицом к щели и кричит шепотом: - Мамочка! Мама! - Я здесь, здесь, - слышит он совсем рядом. Мама ласковыми пальцами притрагивается к его лицу. - Петелька мой... Мама может долго говорить нежности, а ведь могут подойти и прогнать. - Славу не поймали? - Ну что ты! - Постарайся его найти. Сходи к его приятелям, где-нибудь он прячется. Ночью он не мог далеко уйти. Скажи, чтоб не появлялся, пока белые не уйдут из села. За меня пусть не боится. Это все пустые угрозы, чтобы выманить Славу. Мне ничего не сделают. А его со зла могут убить. А если Слава выдаст себя, это меня действительно убьет... Пете тоже жаль Славу, мама все очень хорошо понимает. - Хорошо, мам. - Не медли... Луна обмывает серебряным своим светом крыши, деревья, заборы, все такое белое, точно в театре, нельзя поверить, что кому-то сейчас грозит какая-то опасность. - Петелька... Как необыкновенно мама произносит его имя! - Иду, иду... - Погоди... Он подчиняется, мама притрагивается к его лицу пальцами. - Прощай, миленький... Петя пробегает мимо часового и сворачивает к Ореховым. Там уже знают: Славка чего-то набедокурил, и в отместку Веру Васильевну пригрозили утром повесить. Коля сидит в углу, закутанный в отцовскую свитку. - Колька, пойдем? - зовет Петя. - Сбегаем к Ваське? - Никуда он не пойдет! - кричит мать. - Своего горя хватает! Приходится Пете одному бежать к Левочкиным, к Тулуповым, к Терешкиным... Везде уже знают, что Веру Васильевну повесят, если Славка утром не явится с повинной. Домой Петя вернулся за полночь. Проходя через площадь, увидел солдат, вбивавших в землю столбы. Сперва не сообразил, но, увидев, что меж столбов прибивают перекладину, догадался... В зале горел свет, там не спали. Петя хотел сказать маме о безуспешности поисков, но едва вышел на галерею, как услышал окрик Кияшко. Под утро в штабе поднялась возня, выносили тюки, выступали в поход. - Ну, с богом, - услышал Петя голос Шишмарева, - стукнули стульями, хлопнула дверь, и наступила тишина. Петя побежал на Поповку. Стесняться не приходилось, постучал к Тарховым, обошел все дома, всех дьячков, всех сторожей... Напоследок заглянул к Введенскому. Введенский тоже не видел Славу, но, когда Петя сказал о поручении Веры Васильевны, попросил Петю подождать в кухне. Что-то разбудило Славушку, а что, он не мог понять. Тусклый рассвет пробивается сквозь крохотное оконце. На дощатом потолке висит большая капля воды. Славушка прислушался. Тихо. Лишь шуршит что-то за стеной. Ветерок ли постукивает о крышу ветвями рыжей рыбины, воробьи ли шмыгают и тюкают клювиками по застрехам... Крадется кто-то снаружи. Андрей Модестович тоже, оказывается, не спит. В руках у него тарелка с хлебом и кувшинчик с молоком. - Как спалось? Поешьте. - Да я не очень... Хлеб несвежий, волглый, а молоко такое холодное, что озноб по телу. - Ничего не слышно? - Как не слышно, - иронически откликается Андрей Модестович. - Приходили ночью, спрашивали - не видел ли я вас. - А сюда никто... - А зачем им сюда? Никто и не предполагает, что вы можете ко мне забрести. Что-то мнется Андрей Модестович, ничего не говорит и не уходит. - Вы что-то хотите сказать? - Да, - решается тот. - Пройдемте в дом... Совсем светло. Зеленый бодрый мир. Травы, кусты, деревья - все покрыто росой, все мокрое, свежее, утреннее. Осторожно пробираются по узкой тропинке к дому. В столовой у Введенского беспорядок. Как всегда. Что-то он уж очень торжествен. - Видите ли... Степан Кузьмич запретил вам с кем-либо встречаться. Сказал мне: "Вы за него отвечаете. В крайнем случае возьмите ружье и стреляйте, но сохраните мне мальчика". Славушка дергается. Его считают ребенком... - Я дал слово вас уберечь и хочу уберечь. Однако бывают исключительные обстоятельства, и я считаю своим долгом... Вас разыскивает брат. Он обежал все Успенское, всю Семичастную... Вот в чем дело! Быстров велел никого к нему не допускать, а Введенский хочет сделать исключение для Пети. Очень кстати. Петя и передаст маме, что все в порядке. - Дело в том, что вашу мать... - Андрей Модестович поправляется: - Веру Васильевну должны сегодня повесить. - Что-о?! - После того, как вы... После вашего побега... В штабе поднялся переполох. Уж не знаю, что там произошло, но Веру Васильевну посадили в амбар и объявили: если вы утром не явитесь, вместо вас будет повешена ваша мать. Я считаю своим долгом довести это до вашего сведения. Лично я не сумел бы жить на свете, зная, что мог спасти свою мать и ничего для этого не сделал. Поэтому я вас не задерживаю. Хотите видеть брата, я позову, хоть и не сказал ему, что вы у меня? - Сколько сейчас времени? - Казнь в десять. Сейчас восьмой... - Позовите. При виде брата Петя шмыгнул носом. - Слав! - Я все знаю. - Мама велела сказать, чтобы ты ни за что не показывался. Она сказала, ей ничего не сделают. - Значит, маму поведут на казнь, а я в это время буду прятаться в бане? Петя отвел глаза. Он не верит, что Славушка или мама могут умереть, ему жалко обоих. - Иди, - говорит Славушка брату. - К амбару ты можешь подойти? Скажи маме, пусть не беспокоится. Я не приду. Петя умоляюще смотрит на брата. - Слав! - Иди. Проходит мимо Пети, открывает дверь в кухню. Введенский стоит у окна. - Андрей Модестович, я пошел, - торжественно объявляет Славушка. - Скажите Степану Кузьмичу, я не нарушил ни одного его приказа. Но на этот раз не могу. Вот он и на аллее! На последней аллее своей жизни. Он революционер, а революционер должен жить с чистой совестью. Бедная мама! Думает, что они не осмелятся. На все осмелятся! Шишмарев добрый, а ведь открыл же стрельбу, когда Славушка выпрыгнул с планшетом. Война есть война. Славушка прибавляет шагу. Кияшко нетерпеливый человек, всякое может случиться. Славушка не сомневается, что исполнение приговора возьмет на себя Кияшко. Скучная какая сейчас сирень. Славушка уже не увидит, как будущей весной заполыхают ее лиловые гроздья. "Надо торопиться. Чуточку, конечно, боюсь, но маму я люблю сильнее. Они обязательно спросят, где планшет. Может быть, даже будут пытать. Все равно я ничего не скажу". Славушка не замечает, как начинает бежать. Расстреляют его или повесят? Быстров пожалеет его или не пожалеет? Как не пожалеть! Комсомольцев сейчас по всей волости человек десять, не больше. В такое время каждый коммунист дорог. Славушка сразу подойдет к Кияшко. "Можете меня казнить, - скажет. - Вон он я, перед вами!" 27 Появись у людей уверенность, что Советская власть не вернется, Быстрову было бы труднее скрываться, но его повсюду принимали и прятали, одни из уважения к нему самому, другие из страха перед Советской властью. Но как бы там ни было, скрываясь и подвергаясь опасности, Быстров по-прежнему чувствовал себя в волости хозяином. Всех коммунистов он объединил в отряд, их было немного, человек десять, трех инвалидов отправил в эвакуацию, а двое просто отбились, оказались в трудное время балластом. В общем это было одно из тех военизированных соединений, из которых впоследствии образовались отряды частей особого назначения. Коммунисты, подобно Быстрову, прятались по избам, овинам и гумнам, а в теплые ночи - по логам и перелескам. Но стоило белогвардейцам где-либо пригрозить крестьянам расправой, как тут же появлялся отряд Быстрова. Большого урона белым не причинял, но его мгновенные появления и исчезновения порождали среди белых беспокойство. Впрочем, отряд творил по временам суд и расправу: если кто-нибудь, не дай бог, выдавал семьи красноармейцев и коммунистов, таким человечишкам Быстров спуску не давал, двоих особенно подлых доносчиков расстрелял, а у других отбирал зерно, скот, домашние вещи и раздавал отобранное имущество беднякам. Естественно, что Быстров был хорошо осведомлен, что и где происходит в волости... Получив от мальчика планшет, Быстров уже через полчаса рассматривал его содержимое. Добыча была не столь значительна: во всяком случае, не стоила ничьей жизни, обычная оперативная трехверстка. Самое разумное было бы переслать бумаги в штаб Тринадцатой армии, отступающей под натиском деникинцев, могло случиться, что карта пригодится... Но на какое-то время забота о спасении Славушки и его матери отодвинула на задний план остальные дела. Положение вещей ясно. Полк выступал, это стало очевидным с вечера. Однако до того, как покинуть Успенское, решено казнить Веру Васильевну Ознобишину. Ее заперли в амбаре. На площади поставили виселицу. Быстров не сомневался, узнай об этом Славушка, он явится к белым. Поэтому Введенскому было запрещено говорить о чем-либо мальчику. Но нельзя допустить и гибели Веры Васильевны. Быстров приказал быть наготове и, когда осужденную поведут на казнь, попытаться ее отбить. Но тут вмешался заведующий земельным отделом Данилочкин, рассудительный хозяйственный мужичок. - А если снять часового, открыть амбар да увезти поперек седла? - Там такие замки! - А ключи на что? - Ключи у белых. - Никогда не поверю, чтобы у Астахова не было вторых ключей. Так и порешили. Быстров идет в дом, Астахова берет на себя. Остальным собраться за церковью. Зайцеву с лошадью ждать за астаховским овином. Небо стало сереть, вот-вот брызнет рассвет, когда Степан Кузьмич пробрался в кухню к Астаховым. - Здравствуй, тетка, - позвал он Надежду. Та не раз видела Быстрова, обомлела, даже присела на скамейку со страху. - Позови хозяина, - приказал Быстров. - Да тихо, чтоб никто ничего. Сила Быстрова заключалась и в том, что он умел верить людям. Надежда была из тех простых русских баб, у которых отчаянные мужики всегда вызывали восхищение. Она прошла в кладовую, где ночевал Павел Федорович. Он не спал, все прислушивался к тому, что происходит в штабе. - Дело есть, зайдите... Надежда зря не позовет. Павел Федорович пошел за ней на кухню и обомлел не меньше своей кухарки. - Здравствуйте, - сказал Быстров. - Времени у меня мало. Понимаете? - Понимаю, - подтвердил Павел Федорович. - Перестреляю кого смогу, но начну с вас. Быстренько, вторые ключи от амбара. - Нет их у меня... - Павел Федорович помотал головой. - Все ключи позабрали. Быстров усмехнулся. - Так я вам и поверю. Хотите быть целым, несите ключи, я вас не выдам. Павел Федорович колебался лишь несколько секунд. Быстров поиграл маузером. - Предупреждаю еще раз: войдет кто вместо вас, стреляю, а пристрелят меня, не позднее сегодняшнего вечера Еремеев отправит вас вслед за мной. - Об этом можно не говорить, - пробормотал Павел Федорович, аккуратно прикрывая за собой дверь. Надежда тоже смотрела на дверь во все глаза, забыв о своей печке. Но вот дверь приоткрылась, и... показался все тот же Павел Федорович. - Вот... - Он положил на стол два ключа. - От обоих замков. Все? - Все, - подтвердил Быстров. - Мне только одно удивительно, почему вы сами не выпустили жену своего брата? - А я в чужие дела не мешаюсь, - возразил Павел Федорович. - Жена не моя, а хозяйство мое, я рисковать не намерен. Быстров насмешливо взглянул на Астахова: - Хозяйство у вас тоже не навечно... - Смотрите, - напомнил Павел Федорович. - Я вас не видел и ничего не давал. - Не волнуйтесь, - успокоил его Быстров. - Я их вам скоро верну. Не успел дойти до сторожки, как возле исполкома послышался шум, белые выступали из Успенского. Постучался к Григорию. - Что происходит? - Выступают. - А это? Быстров указал в сторону виселицы. - Останется ихний ротмистр с солдатами, сделают свое дело... Быстров заторопился к церкви. Весь отряд в сборе. - Выступают. Как пройдут примерно Кукуевку, Семин и Еремеев поднимут стрельбу. Где-нибудь за почтой. Отвлекающий маневр. А ежели белым вздумается меня преследовать, прикройте... Не спеша зашагал через дорогу. И все же вздрогнул от неожиданности, едва раздались выстрелы. Подошел к амбару, отомкнул один замок, отомкнул другой, откинул болты, позвал: - Товарищ Ознобишина! Она появилась из глубины. - Выходите. - Нет. - Что нет? - А Слава? - Слава в порядке. - Не обманываете? - Да выходите же! Вставил болты, поправил засовы, замкнул замки. - Пошли. - Куда? Он поволок ее за руку, на огороде к ним подбежал Зайцев, держа в поводу Маруську. Быстров вскочил в седло, подхватил Веру Васильевну, натянул узду, чуть гикнул и галопом вынесся на дорогу. 28 Кияшко сидит за столом. Напротив киот, когда-то и он молился... Вошла Надежда, внесла крынку, чашку, поставила на стол. Молоко загустело, вечернего удоя. Кияшко слил в чашку отстоявшиеся сливки, выпил. Молоко холодное, вкусное. Выпил все молоко, ладонью смахнул с гимнастерки упавшие капли. Пора приниматься за дело! - Гарбуза! Тот тут как тут. - Готово? - Так точно. - Двух солдат ко мне, остальным построиться. Но что это?.. Выстрелы! - Гарбуза! Выяснить! Но выяснять ничего не надо. Бежит од