ала через несколько дней в Сурож. Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала. Анна остановилась у Ксенофонтовых. Она не порывала знакомства с Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала к ней, наезжая в Сурож. То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны, творожку, масла. Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну. - Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и тот за тебя голосовал... Гриша Ксенофонтов тоже был коммунистом. Работал все там же, в мастерских, только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал совсем взрослым, работал не токарем, а механиком, успел кончить заочный техникум, стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой заработок матери. Сама Евдокия Тихоновна ушла на пенсию, пеклась только о сыне, хотя дело находила себе всегда. Анна у Ксенофонтовых чувствовала себя как дома. - Живи, сколь ни захочешь, хоть одна, хоть всей семьей, - сказала ей тетя Дуся. - Все равно не задержишься. Только послушай моего совету. Переедешь, живи открыто, у всех на виду. Ты теперь человек видный, и пусть тебя всем будет видно, И тебе легче, и люди в тебе уверенней будут. Она была простой человек, тетя Дуся, простой, но умный, знала: уважение людей в темноте да украдкою не найдешь. Сам Семен Евграфович Жуков, председатель райисполкома, повез Анну по городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало. Теперь Анна поселилась недалеко от райкома. Две комнаты, кухня, прихожая. - Это временно, Анна Андреевна, - утешил ее Жуков. - Будем подыскивать. - Зачем? - возразила Анна. - Обойдемся. - Тесно, - не соглашался Жуков. - Трое детей, муж, свекровь... - Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный. Жуков хитренько на нее поглядел. - Там будет видно... Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа. - На маслозаводе свободно место бухгалтера, - сказала Анна. - Иван Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла. - Ты берешь все, что ни предложат... Алексей поворчал, потом пошел с Анной обедать, потребовал "сто грамм", повторил, смягчился, остался ночевать в городе и на другой день поехал с женой в "Рассвет" в спокойном и даже благодушном настроении. Надежде Никоновне сказали, что надо собираться. - А корову есть куда ставить? - осведомилась свекровь. Алексей задумался. Про корову-то он и забыл! Но Анна, оказывается, отлично о ней помнила. - Коровы не будет, - сказала она. - Все. - То есть как не будет? - всполошилась свекровь. - Без коровы я не поеду! - Не будет, - повторила Анна, глядя на мужа. - Это надо только представить! Новоизбранный секретарь перебирается в город и ведет за собой на веревке корову. - Аня права, - сказал Алексей. - Нельзя с коровой. - Все равно не отдам! - закричала Надежда Никоновна. - О детях нужно думать, а не о людях. Корова моя, я беру! - Корова куплена на мои деньги, - медленно произнесла Анна, - и корова останется в колхозе. - Вы не правы, мама, - сказал Алексей. - Конечно, вам будет скучно, но корову придется продать. - Не продать, а отдать, - поправила Анна. - Как - отдать? - Очень просто. Бесплатно отдать колхозу. - С какой стати? Анна глядела как бы сквозь мужа. Она так стиснула губы, что они побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?.. Ему на помощь пришла Надежда Никоновна. - Тебе и так сделали скидку! - крикнула она Анне. - Других берут с коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно чьей! Анна точно окаменела. Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять Она нравилась ему теперь гораздо меньше, чем тогда, когда он женился, но он уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче. - Заткнись! - прикрикнул он на мать. - Не ты покупала... Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь. - Вот вам бог, а вот порог, - негромко, но очень отчетливо и удивительно спокойно сказала она. - Хотите жить по-своему, можете уходить. Она вышла в кухню. Притихшие и нахохлившиеся, как воробьи, сидели у печки дети. - Ниночка, - вполголоса обратилась она к дочери. - Сбегай, умница, за Василием Кузьмичом... Ниночка вернулась вместе с Поспеловым. Он пришел встревоженный, нарочито спокойный, должно быть, Ниночка сказала что-то о ссоре Но в доме было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну. - Пройдемте в кухню, - пригласила она. Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна. - Вот какое дело, Василий Кузьмич, - стараясь говорить как можно бодрей, обратилась к нему Анна. - Мы тут обсудили между собой и решили отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать, подарок колхозу. За все доброе. Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть заберут. XXXVI Сперва Анне показалось, что ее работа в райкоме мало чем отличается от работы в отделе сельского хозяйства. Те же бумажки, те же заседания, то же сидение в канцелярии Но постепенно она начала улавливать разницу. Для Анны ее новая деятельность была как бы скачком от арифметики к алгебре. До сих пор она оперировала простыми числами, и решение всех задач определялось элементарными правилами арифметики, теперь ей приходилось решать уравнения, иногда весьма сложные уравнения, приходилось извлекать корни и находить многие неизвестные. Когда Анна училась в школе, алгебра при первом знакомстве поразила ее своей отвлеченностью, лишь постепенно она постигла конкретный характер ее обобщений. Так было и с партийной работой. Было множество частных случаев, они стекались в райком отовсюду, принималось множество частных и совершенно конкретных решений, но каждое частное решение было в то же время и обобщением, каждое решение, чего бы оно ни касалось, становилось одновременно формулой, дававшей направление последующим решениям. Но если математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются с реальными событиями и живыми людьми. На этот раз Анна нелегко обживалась в Суроже. С первых же дней на нее легла громадная ответственность - она ее сразу ощутила, а знаний, опыта, умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя на том, что смотрит Тарабрину в рот, как делают это ученики, чающие от учителя истины. Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны, с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал давно, к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для всех непререкаемым авторитетом. Он был умен, это было несомненно, но, к сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки. Бюро райкома состояло из очень разных людей, был здесь и председатель райисполкома Жуков, казавшийся Анне добродушным и весьма покладистым человеком, и директор леспромхоза Ванюшин, как говорили, "самый богатый человек в районе", державшийся несколько особняком - леспромхоз был в районе наиболее рентабельным предприятием, подчиненным непосредственно области, и редактор газеты Добровольский, молчаливый, не в пример большинству журналистов, и, кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин, сочетавший в себе прилежание и суетливость... Все они казались неплохими людьми, со всеми можно было работать, но Анне претило, что все они слишком послушны Тарабрину. Во всяком случае, никто не пытался спорить с Тарабриным, если даже держался, как замечала иногда Анна, иного мнения. Но хотя Анна осуждала в других эту черту, сама она тоже не решалась спорить с Тарабриным, чувствовала себя еще ученицей, только присматривалась к делам. Как часто Анна чувствовала теперь, что ей не хватает ума, знаний. Многое надо было понять, и она принялась искать, кто бы мог объяснить ей происходящее. Она обратилась к Ленину. Это был родник, к которому она стала приникать все чаще. Раньше она читала его по обязанности. В техникуме. Перед вступлением в партию Теперь она обращалась к нему с интересом человека, ищущего правильного решения, и с каждым днем интерес этот усиливался Должно быть, для того чтобы понимать Ленина, нужно приобрести какой-то собственный опыт. Опыт жизни. Теперь она жила, читая Ленина, и именно Ленин, Анна отчетливо это понимала, во многом помогал разбираться ей в обстановке, и работать, и жить. Весной между Тарабриным и Анной произошло первое столкновение. Полгода Анна ни в чем не осмеливалась ему перечить. Разумеется, он не говорил ничего такого, что шло бы вразрез с ее убеждениями. Все было разумно, правильно. Тарабрин, как и все, впрочем, работники райкома, стремился к успеху, не к личному успеху, разумеется, а к успеху района. Он собирался на пленум обкома. Укладывал в папку материалы. - Нашли время, - ворчал он. - Сев на носу, а тут пленум. Надо по колхозам ехать, а нас в Пронск. Очередная накачка. Разве может обком без накачки... Перед ним сидели Анна и Щетинин. Тарабрин собирался и давал последние наставления. - Анна Андреевна, медлить больше нельзя Все внимание севу. Возьмите под свой личный контроль. Звоните мне в Пронск по телефону. Каждый вечер передавайте сводочку. Меня не будет дня три-четыре. Было бы хорошо, если бы я перед возвращением мог доложить Петру Кузьмичу наши показатели. Контролируйте вспашку. Впрочем, вас не учить, вы агроном... - Он повернулся к Щетинину: - А вы, Павел Григорьевич, помогайте Анне Андреевне. Она человек новый. Это первый ее сев. Следите за сводками. Чтобы наглядная агитация не отставала. Передовики. Пусть Добровольский в газете... Обычные указания! Щетинин к ним привык, они только для Анны звучали боевым призывом. Тарабрин уехал. Щетинин пришел к Анне. - Анна Андреевна, я в вашем распоряжении. - Он протянул ей бумажку. - Я тут набросал список. Всех, кого следует послать по колхозам. Почти все члены бюро, прокурор, из райисполкома. Обыкновенно Иван Степанович собирал всех перед отъездом, давал, так сказать. - Накачивал? Щетинин улыбнулся: - Да, накачивал. И все разъезжались. До победного конца. - Хорошо, - сказала Анна. - Оставьте у меня список. - Медлить нельзя, Анна Андреевна. Собрать вечером или утром и пусть разъезжаются. - Хорошо, Павел Григорьевич. Я хочу подумать Мы вернемся к этому через час... Гончарова отличалась странностями. Все ясно, все шло заведенным порядком из года в год. Думать тут нечего Щетинин пожал бы плечами, но это было неуважительно, Анна Андреевна замещала Тарабрина, она могла пожимать плечами, а не Щетинин. Анна осталась одна. Она позвонила. Она уже научилась вызывать звонком Клашу. - Вот что... - сказала она. - Не пускайте ко мне никого. Я хочу подумать. Это и Клашу удивило. Тарабрин запирался, чтобы писать доклад, готовить решение, говорить по телефону с Костровым. Но запираться, чтобы думать... Так он не говорил никогда. Анна прошлась по комнате. Взад-вперед. За окном бушевал апрель Постукивал в окно. Падающими льдинками. Каплями. Воробьями. Скоро можно выставить зимние рамы... Как она не любила, когда к ней в "Рассвет" приезжали всякие уполномоченные. "Товарищ Гончарова, пора сеять..." А она не знала, что пора сеять! "Анна Андреевна, пора косить..." А она не знала, что надо косить! Прокурор шел в поле и металлической линеечкой для черчения украдкой, чтобы не обидеть Анну, измерял глубину вспашки Точно она хотела кого-то обмануть и запахать свое поле на два-три сантиметра мельче, чем полагается! Точно она не была заинтересована в урожае! И вместо того, чтобы находиться в поле, она преподавала прокурору элементарные правила агротехники. Нет, она никого не пошлет в колхозы. Ни Жукова, ни Щетинина. И не поедет сама. Зачем, например, приедет она сейчас к Поспелову? Да он оскорбится. Не доверяет, приехала проверять Челушкин и Кучеров в лепешку расшибутся, а докажут, что они и без Гончаровой умеют работать... Но не все умеют работать. Хотят все, а умеют не все. По-настоящему, по-умному, по-научному умеют не все. Суть в этом, и этому ни Щетинин, ни она сама никогда и никого не научат. Ходить по пятам за бригадами - это еще не значит учить. Нет, она никого не будет гонять по району Для чего Щетинину ночевать одетым в колхозе, помятым и невыспавшимся слоняться целый день по полям, а вечером передавать по телефону в райком, сколько засеяно га? Поспелов сделает это и без Щетинина. Она опять вызвала Клашу. - Клашенька, попросите Павла Григорьевича. Он только и ждал приглашения. - Когда же собирать, Анна Андреевна? - Кого? - Уполномоченных. - Мы не будем их собирать... Лицо Щетинина выразило полное недоумение. - Я попрошу, Павел Григорьевич, срочно вызвать в райком полеводов и бригадиров из всех колхозов и совхозов, - твердо сказала Анна. - Скажем, на завтра утром. - Сорвать их перед севом? - Почему сорвать? - А вы взвесили, Анна Андреевна? - Павел Григорьевич, я ведь агроном и жила не в Москве, а в Мазилове, и я подумала о том, что было бы для меня полезно, продолжай я работать в колхозе... Гончарова не отличалась опрометчивостью. Даже наоборот Щетинин не стал спорить. Анна пригласила на совещание и Жукова, и Добровольского, она не хотела обособляться от других членов бюро, но она не хотела топтаться вместе с ними на месте. Людей собрали в райком. Их было не так уж много. Полеводы, бригадиры да председатели некоторых колхозов, которые не удержались, явились без приглашения, хотели лично узнать, что нужно райкому от полеводов. - Мы не будем посылать в этом году уполномоченных по колхозам, - сказала Гончарова. - Вы не дети и не нуждаетесь в погонщиках. Хотя для вас, может быть, хуже, что не будет уполномоченных. Ведь часть ответственности всегда перекладывалась на опекунов, а теперь вы будете отвечать за все сами. Но суть не в том, для чего вам повторять: сейте, сейте... Точно вы этого не знаете. Важно, как сеять В "Рассвете" в прошлом году собрали приличный урожай, в "Ленинском пути" еще лучше, а в "Красном партизане", извините, лапу сосут. Почему так? Не хотели сеять? Не умели сеять! У одних хорошо уродилось просо, у других - клевер, а в "Красном партизане" вообще ничего не уродилось. Но, я думаю, если мы пришлем туда в качестве погоняльщика прокурора, вряд ли от этого повысится урожай. Привлечь к ответственности он, конечно, кого-нибудь сумеет, но хлеба от этого не прибавится. Не лучше ли тем, кто чему-нибудь научился и умеет что-то делать, рассказать остальным, как он это делает. Почему кукуруза в "Рассвете" уродилась лучше, чем в "Ленинском пути"? Когда сеяли, как, какими семенами? Как обрабатывали посевы? Как, как... Вот чем надо делиться друг с другом. А не докладывать: засеяли столько-то и столько-то и обязуемся засеять к такому-то столько-то. Другим от того не легче, что вы засеяли. Мы просим всех, кто имеет какой-то полезный опыт, поделиться этим опытом с другими. И обсудить его. Каждую крупицу опыта вложить в общий котел. Речей не нужно. Считайте, что у вас агросеминар... Анна озадачила приглашенных Некоторые пытались было доложить... о готовности к севу. Анна оборвала их. - Вы это потом доложите. Лично мне, в кабинете. Она не позволяла рапортовать. Она завела агрономический разговор. Хороша у вас кукуруза? А как лунку делаете? По скольку зерен кладете? Как заделываете? Объясните, объясните другим... Жуков тоже вошел во вкус разговора. Анна советовалась с ним перед совещанием, изложила ему свой план беседы. Он жался, но согласился. А потом увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел... "Вы записывайте, - твердила Анна собравшимся. - Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга..." Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры... Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим: - Получилось? - Поживем - увидим, - осторожно ответил Жуков. - Непривычно, - пожаловался Щетинин. - Будет нам от Ивана Степановича. Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным. Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении. Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову. - Что это вы тут без меня натворили? - Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович. - Почему не послали уполномоченных? Анна набралась решимости. - Целее будут. Тарабрин вспыхнул. - Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар... - Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном... Он сухо поглядел на Анну. - Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник. - Иван Степанович... - Вам было сказано? - Я все взвесила, прежде чем принять решение. Тарабрин откинулся на спинку кресла. - Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь - вы или я? Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась... - А я здесь что - пешка? - вызывающе ответила Анна. - Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже. - Я вас слушаю, слушаю, - холодно произнес Тарабрин. - Объясняйтесь. - Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, - сказала Анна. - Доверять, но и проверять, - поправил Тарабрин. - Вы забыли это партийное правило. - Не каждый день и не по всякому поводу, - отрезала Анна. - Недоверие к людям меня не устраивает. Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из "Рассвета"... - Вас? - иронически переспросил Тарабрин. - Не меня лично... - Анна спохватилась. - По-моему, это не устраивает партию... Тарабрин не повышал голоса, не менял позы. - Рано вы стали говорить за партию! - А я всегда за нее говорила, - тихо сказала Анна. - Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет. Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу. - Кажется, я ошибся в вас... - Нет, - ответила Анна. - Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно. XXXVII Второе столкновение с Тарабриным у Анны произошло из-за масла, из-за коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев. Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут - на тебе! Анна принялась изучать сводку. "Красный партизан" - на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов... За чей же счет выполнен план? На первом месте "Ленинский путь". Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. "Рассвет"... Сто девять... Враки! Что касается "Рассвета", Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в "Рассвете". С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить... Анна позвонила в "Рассвет". Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации. - Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли? Он замялся. - Марья Филипповна надоила. - Нет, серьезно. Челушкин задал дипломатический вопрос: - А вы для чего - хвалить или ругать? - Ну как же хвалить, когда это невозможно? Она почувствовала, ее собеседник задумался. - Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю... Раздражение все сильнее овладевало Анной. - Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет... - Анна передумала. - Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду... Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты. На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке "Рассвет", она, может быть, прошла бы мимо, но "Рассвет" не мог выполнить план на сто девять процентов... Она позвонила Тарабрину. - Иван Степанович, хочу съездить в "Рассвет". Тарабрин даже не спросил - зачем. - Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе. В Мазилове Анна проехала прямо на ферму. - Ну как, девочки, дела? Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю. - Смотрите. Это от всей моей группы. - Маловато. - Кормим слабо. - А вас премировать собираются. - Не откажемся... Анна нашла Мосолкину. - Марья Филипповна, как у вас план? - Что-то около ста. - А в Кузовлеве? - Поменьше. - А как же в сводке? - А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте... Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем "Рассвета" в райкоме. - Василий Кузьмич, откуда такие проценты? Поспелов невозмутим. - А это мы немножко вперед. Перестраховываемся. - Да, но откуда их взяли? В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка. - Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна... Анна нахмурилась. - Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка? Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде. - Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, - как-то невнятно пробормотал он. - Купили. Купили и сдали в счет плана. Анна окончательно помрачнела. - У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко. Поспелов потупился. - Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали. Анна пристально посмотрела на Поспелова. - Вы меня не обманываете? - Анна Андреевна! Купили масло и сдали. - Где? - В райпотребсоюзе. - Как же вы до этого додумались? - Подсказали. - Кто? - Ну, это я не скажу. - Много купили? - Весь излишек. - А деньги откуда взяли? - Сами знаете, деньги у нас есть. - Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич... Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза. - Масло получали в этом месяце с маслозавода? - Получали. - Где оно? - Продано. - Кому? - Населению. - Врете. В магазины масло не поступало. Легкое замешательство. - Продавали со склада. - Кому? - Ну... Кто обращался. - А кто обращался? - А мы не знаем... Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке. Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике. - "Рассвет" в этом месяце много масла сдал? - Порядочно. - А сколько именно? - Сейчас уточним... Алексей Ильич! Перед Анною предстал собственный муж. - Сколько молока "Рассвет" сдал в июне, Алексей Ильич? Алексей взял счеты. - Сейчас сочтем. Он защелкал костяшками. - Это ты что пересчитываешь? - догадалась Анна. - Масло в молоко? Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах. Анна гневно посмотрела на Дудакова. - Вам "Рассвет" сдавал молоком или маслом? - Молоком. - А они говорят, маслом. Дудаков невозмутимо смотрел на Анну. - Они что-то путают. Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку. С Алексеем они встретились за ужином. - Чего это тебя понесло на завод? - сразу обратился он к жене. - Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, - доверчиво объяснила она. - Нельзя же такие вещи допускать. - Какие? - насмешливо спросил он. - К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется? - А сдавали все-таки масло? - поймала его на слове Анна. - Конечно, - подтвердил он. - Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно? - А его и не возили вовсе, - насмешливо объяснил Алексей. - Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения. - И все это проводил ты? - А кому же еще! - Но ведь это мошенничество. - Чем? - Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу... Алексей участливо посмотрел на жену. - По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть. XXXVIII Анна не спала ночь. Она сама на себя сердилась, но что ж поделаешь? Не защищаться же фальшивыми сводками от критики. Она понимала, что сводка передана в Пронск, что в Пронске довольны. Понимала, что исправлять сводку, снижать проценты - более чем неприятно. Она это понимала так же хорошо, как и то, что Тарабрин не захочет выступить в роли унтер-офицерской вдовы. Она не знала что делать. Но терпеть обман она не могла. Она рано пришла в райком. Раньше Тарабрина. Предстоял неприятный разговор. Но Анна не торопилась, даже оттягивала встречу, пока, наконец, дверь не приоткрылась и не показалась голова Клаши. - Анна Андреевна! - позвала она. - Вас просит Иван Степанович. Анна поднялась тотчас. Тарабрин не любил ждать. Она пересекла приемную, на мгновение задержалась у двери кабинета. Клаша уже сидела за своим столом. - Один? - спросила Анна. - Один, один... - торопливо сказала Клаша. Тарабрин сидел, подперев голову рукой, читал какую-то бумагу, глаз его не было видно, виден был только открытый лоб. "Хороший лоб, - подумала Анна. - Умный человек Тарабрин. Но какой-то уж очень чистый лоб, ни морщинки на нем. Как мрамор". - Звали, Иван Степанович? Тарабрин поднял голову. Он редко улыбался. Посмотрел на Анну и улыбнулся ей. - Садись, садись, Анна Андреевна. Хорошо, что зашла. Анна села, молчала, ждала, что скажет Тарабрин. Но Тарабрин тоже молчал. - Бюро в час? - спросила Анна. - Да, через полчаса, - сказал Тарабрин. Помолчали еще. - С маслом ерунда какая-то получилась, - сказал Тарабрин. - Какая же ерунда? - сказала Анна. - Просто липа. Надо сообщить в обком, что план по молоку не выполнен. - То есть как не выполнен? - насмешливо переспросил Тарабрин. - Ты, Анна Андреевна, чего-то путаешь. План выполнен. Я сам просматривал сводку. Разве без меня Дудаков посмел бы представить ее в райисполком? - Но ведь на самом деле нет даже ста процентов, Иван Степанович. - А что же сдавали? Воздух? - Масло. - Ну это меня не интересует - масло или молоко. Важно, что сдали. - Но ведь это комбинации. - Чьи? - Вот этого я пока не пойму. - Ну, так вот по этому поводу я и позвал вас, Анна Андреевна. Колхозы сдавали, как положено. Но на маслозаводе совершенно запутана отчетность. И повинен в этом, к сожалению, ваш муж... - Но ведь сдавал и принимал масло не он? - Но он оформлял! Я не хочу вам неприятностей. Поэтому оставим все, как было. - Подождите, Иван Степанович, - медленно проговорила Анна. - Сперва о молоке. Потом о моем муже. Надо сообщить в обком, что мы по молоку не дотянули. - Но это же неправда! - Покупали чужое масло и сдавали в счет собственного молока! - А где доказательства? - Мне сам Поспелов сказал. - Документы, документы нужны. Я тоже звонил, интересовался. Все правильно. - Надо исправить сводку. - Да поймите, Анна Андреевна, что это невозможно переиграть. Ну, как вы это себе представляете? Колхозы обратно забирают масло с завода, везут в райпотребсоюз, там возвращают деньги... В общем, крути киноленту в обратную сторону? Вы подумайте: возможно это проделать? - Тогда просто сказать правду... - Обрадуете обком? И что, собственно, сказать? Выполнили - и каемся? В чем-то Тарабрин прав. Сводку действительно невозможно переиграть. - Я прошу назначить проверку, Иван Степанович. Ревизию. Чтобы такие вещи не могли больше повториться. Надо начать с маслозавода... Тарабрин с интересом посмотрел на Анну. - Хотите поставить под удар собственного мужа? - Я не хочу ставить под удар собственную совесть. - А если мы воздержимся? - Я поставлю вопрос на бюро. Тарабрин высыпал из деревянного стакана карандаши, пересчитал, положил обратно. Подумал. Тряхнул головой. - Обойдемся без бюро. Не надо так официально. Пусть будет по-вашему. Поручим Семену Евграфовичу... Облегченно откинулся на спинку стула, поправил рукою волосы, и только тут Анна заметила на его умном и большом лбу мелкие капельки пота. XXXIX Тарабрин оказался верен своему слову. В тот же день он переговорил с Жуковым. Жуков тоже не стал медлить, и без каких-либо оттяжек, как Анна и хотела, ревизия нагрянула на маслозавод. В основном ревизии подверглась бухгалтерия завода, то есть Бахрушин, то есть собственный муж Анны... Санитарный врач достаточно придирчиво осматривал завод в установленные сроки, чистота соблюдалась на заводе неукоснительно. Масло и сыр, которые завод поставлял в Пронск и в другие города, - продукция его доходила даже до Ленинграда, - не встречали неодобрительных отзывов. Побольше бы такого масла и сыра! Таким образом, проверить следовало только отчетность, приход да расход, выяснить, сколько поступает на завод молока и куда оно девается... - Раз уж проверять, так проверять, - сказал Тарабрин, и Жуков сказал обследователям примерно то же: - Злоупотреблений как будто незаметно, но уж коли решили, поднимите всю отчетность, проверьте, так сказать, до конца... Два дня шелестели на заводе бумагами, Алексей Ильич подавал всякие гроссбухи, в которые и сам-то заглядывал, пожалуй, впервые, и все было в порядке, все, как говорится, соответствовало. Но... И вот акт комиссии уже на столе у Жукова, Жуков звонит Тарабрину, Тарабрин разыскивает по району Гончарову, и, поймав ее по телефону в Давыдовском совхозе, просит вечером, по возвращении, обязательно заглянуть в райком. Тарабрин отменно вежлив, спокоен, может быть, чуть ироничен. - Ваше желание удовлетворено, Анна Андреевна. Проверили маслозавод. Причем проверяли на совесть, это вам говорю я. - Я знаю, Иван Степанович. Из райфо ведь Козловского посылали. - А что - Козловский? - Говорят, ни одной копейки не пропустит. Педант. - Ну, не знаю, педант там или не педант, но все в порядке. Как говорится, в ажуре. Так, кажется, у бухгалтеров? Анна вздохнула. Про себя облегченно вздохнула. И все-таки ей что-то не по себе. - Но... - Тут последовала многозначительная пауза. - Есть разрыв между принятым молоком и выходом готовой продукции. В самое последнее время молока было принято больше, чем переработано. - Значит, квитанции колхозам выдавались, а... - Куда-то утекло. Бидоны дырявые. - А может быть, колхозы не сдавали этого молока? - Кто же в этом признается? - Следовательно... - Следовательно, недостача. - Кто же несет ответственность? - Бухгалтер Бахрушин. Ваш муж. Тарабрин сказал это без подчеркивания, очень просто, как если бы говорил о постороннем для Гончаровой человеке. Анна помолчала. Потом взглянула невесело на Тарабрина. - Это преступление? Тарабрин отрицательно замахал рукой. - Нет, нет! Не волнуйтесь. Упущение... - Он участливо посмотрел на Анну, ему, наверно, искренне хотелось ее утешить. - Возможно, виновата спешка. Допускаю, что уж очень хотелось выполнить план. Так сказать, авансировали колхозы. Мы с Семеном Евграфовичем расцениваем это как служебное упущение. Не больше. Все отрегулируется... Так она и знала. Она была уверена, что с выполнением плана что-то не в порядке. Формально в порядке, но на самом деле... Ах, Бахрушин, Бахрушин! Алексей хотел жить со всеми в ладу. С тем выпьет. С другим согласится. Навыдавал квитанций. Люди не подведут. Он их вызволит, они его. Теперь, конечно, Бахрушин у всех в руках. Как поведешь себя, так и получишь... Анна сплела кисти рук, принялась дергать себя за пальцы, точно стягивала с них несуществующие перчатки. - А большая сумма, Иван Степанович? - Да не волнуйтесь же, я вам говорю... - Тарабрин совершенно спокоен. - Все отрегулируется. Помаленьку погасят... Он назвал сумму. Сравнительно невелика. Примерно, пять месячных окладов Анны. Незаметная сумма. Но и Бахрушин, и Анна находились под прессом. Теперь все зависело от доброго расположения людей. Разумеется, ей пойдут навстречу. В этом она не сомневается. Помогут Алексею свести концы с концами. Тарабрин читал ее мысли. - Сведет ваш Алексей Ильич концы с концами, отрегулирует... План выполнен, обком доволен, Алексей отрегулирует. Удивительно, как все добры друг к другу. Но от этой доброты ей хочется плакать... Анна встала. - Что ж, Иван Степанович... Спасибо. Я подумаю, как поступить... - Да никак не поступать! - Тарабрин дружелюбно протянул руку. - Ваш Бахрушин не так уж и виноват. Всем хочется выполнить план. Любыми средствами. Не подумал. Не стоит раздувать его ошибку, ваш авторитет нам дороже... Но Анна уже знала, что делать. Она заторопилась домой. Алексей находился в благодушном настроении. Сидел на порожке дома и кое-как наигрывал на баяне. Был как будто слегка навеселе. В последнее время Анна не всегда могла разобрать - под хмельком Алексей или ей это только кажется. Она притронулась к баяну. - Погоди. Что там у вас? - Порядок. - Но у тебя недочет? - Разбалансируем. Анна посмотрела на него сухими злыми глазами. - Неужели тебе что-нибудь давали? Алексей положил баян на ступеньку, в глазах его тоже мелькнуло злое выражение. - Ты соображай, Аня, что говоришь! Себя не пожалел бы, так тебя пожалею. Что я - не понимаю, что ли... - Значит, ты - ни в чем? - Ну, выпивал иногда с людьми... Бесполезно с ним говорить. Тем более сейчас. Анна пошла прочь, не заходя в дом. Алексей приподнялся. - Ты куда? - Христа славить! Что с ним говорить... Она и вправду пошла по людям, собирать, что дадут. У Ксенофонтовых Евдокия Тихоновна бросилась ставить самовар. Она всегда была душевно расположена к Анне, а теперь, когда Анна стала секретарем, ее посещение вдвойне приятно. - Я по делу, тетя Дуся. Мне нужны деньги. - Что так? Евдокия Тихоновна испытующе посмотрела на гостью. - Нужно выручить. Одного человека. Очень нужно. - А много? Анна сказала. Евдокия Тихоновна всплеснула руками. - Откуда же у нас таким деньгам! - Сколько можно, - сказала Анна. - У меня есть платья, пальто. Шифоньер можно продать. Приемник... - Впрочем, погоди... - Евдокия Тихоновна подумала. - Гришка должен скоро прийти... Гриша тоже обрадовался Анне. - Какими судьбами, Анна Андреевна? Мать помешала ему говорить с гостьей, увела в комнату, которую когда-то занимала Анна. - Гришка на мотоцикл копит, - сказала она, выходя обратно. - Завтра утречком сходит в сберкассу, в обед принесу... Накопления Ксенофонтовых равнялись двум ее окладам. Анна долго думала - к кому бы еще обратиться. Ни у кого из ее знакомых не было таких денег. Ей пришла в голову отчаянная мысль - сходить к директору леспромхоза Ванюшину. Член бюро райкома, он держался в некотором отдалении от других членов бюро, но в спорах часто поддерживал Анну. Утром она отправилась к Ванюшину. - У меня просьба, Кирилл Савельич - без обиняков начала она, зайдя к нему в кабинет. - Мне нужны деньги. Порядочная сумма. Вы у нас местный Рокфеллер. Ну, не лично, конечно. Я не знаю, есть ли у вас лично. Но я рискнула. Очень нужны. Отдам через полгода. Это я предупреждаю... Широкоплечий Ванюшин еще шире расправил плечи. Исподлобья взглянул на Анну. Он был громоздок, тяжел, круглолиц. Когда сердился - багровел, казалось, вот-вот его хватит удар. - Сколько? - коротко спросил он. Анна сказала. - Погодите... - сказал он и вышел. Анна провела в одиночестве минут пятнадцать. Ванюшин зашел обратно, сел за стол, сунул руку в боковой карман, подал деньги. - Вот, - сказал он. Анна смутилась. - Я предупредила. Смогу вернуть только через полгода, - сказала она. - Вы даже ни о чем не спросили... Ванюшин недовольно на нее поглядел. - И не спрашиваю. Когда товарищ просит, я помогаю. А не выясняю - надо ли помогать. Надо или не надо - это пусть другие выясняют... К концу дня Анна появилась на маслозаводе перед Алексеем. - Вот... - Она положила перед ним деньги. - Иди и внеси в кассу. Ты ничего не должен. Алексей растерялся. - Колхозы сдавали, они и рассчитаются, - забормотал он. - Это даже как-то... - Я ничего не знаю, - сдавленным голосом произнесла Анна. - Я хочу быть уверенной, что ты никому ничего не должен. Ни от кого не хочу зависеть. Ни от чьей доброты. Он нерешительно запротестовал: - На это обратят внимание... - У тебя недостача на сегодняшний день? - сказала Анна. - Вот иди и покрывай. Он упирался: - А как я проведу? - Незаконные операции умел проводить? Сумей провести законную. Об оконное стекло бился шмель. Жужжал как сумасшедший. Алексей прикрыл шмеля ладонью. - Ах, чтоб тебя! - Отпусти, - сказала Анна. - Шмель не виноват. Он швырнул шмеля за окно. Она спросила: - Вы куда деньги сдаете? - В банк. - Вечером покажешь квитанцию, - тихо сказала Анна. - А то так и знай, завтра еще одну ревизию пришлю... - Она поежилась. - Посадил семью на голодный паек. Отец! Тоже мне... И не договорила. Вечером Анна долго сидела в райкоме. Советовалась с Добровольским, о ком из механизаторов написать в газете. Так написать, чтобы и не перехвалить и остальных подтолкнуть. К ней заглянул Тарабрин. Веселый, оживленный. Прислушался. - Правильно, - одобрил он. - Поднимите кое-кого перед уборкой... - Между прочим, Иван Степанович, - сказала Анна, - Бахрушин внес деньги. - Какие деньги? Тарабрин не сразу понял. Он уже не думал о сводке. - Недочет, который образовался на маслозаводе. Там была какая-то неясность. Не надо ему делат