е решения. К ней шли со строительством школы, с критической статьей в газете, с планом севооборота, со снабжением детских яслей. Затоваривание книг. Молокопоставки. Квартиры. Пьяницы. Семена. Тротуары... Она советовала, предлагала, решала. Могла ответить на тысячу вопросов, и все-таки находился тысяча первый, на который она ответить не успевала. Если другие не будут делить с ней ответственности, думала она, ей с районом не справиться. Ни ей, ни Щетинину, ни Жукову... Взаимодействие людей, организация этого взаимодействия - вот что должно составлять суть деятельности работников партии. Необходимо доверять, но важно и уметь определить, на кого можно опереться... А опереться можно далеко не на всех! Взять хотя бы тот же план севооборота. Богаткин честно расписывал все из года в год. Он хороший человек, Александр Петрович, но сколько же можно сидеть в канцелярии... Он получал установки из области, получал планы колхозов, сводил все в общий порайонный план, и... Почему-то это устраивало Тарабрина. Каждый год одно и то же по заведенному шаблону. Никаких преобразований. Все очень добросовестно, но блинов из одной добросовестности не напечешь. Сколько Богаткину лет? Она попросила Клашу навести справку. Батюшки, шестьдесят четвертый! Анна была не против того, чтобы и в шестьдесят четыре человек работал на полную катушку, но если все нитки смотаны и осталась лишь болванка... Поспелов тоже спокоен до безразличия. Раньше он был живее, хотя всегда отличался излишней покладистостью с начальством. Куда прикажут, туда и везет. Никогда не поперечит Богаткину. Апухтин. Пыхтит, а что толку? Запущен совхоз. При том внимании, какое оказывается совхозу, давно бы можно выйти вперед... Время требовало от людей размаха, знаний, движения. Не все выдерживали взятый темп. Кое-кто отставал. Этих людей почему-то терпели, хотя отстающий человек не может двигать вперед дело... Людей надо менять. Точнее, не людей, а руководителей. Приходит такое время, когда некоторые руководители перестают, как говорится, соответствовать возрастающим задачам. Смена кадров - это неизбежность. Надо найти в себе мужество произвести эту смену. Но решиться на это очень трудно. Кроме всего прочего, Анна не знала, сколько времени пробудет она на посту первого секретаря. Месяц, два, три... Может быть, лучше подождать до конференции. Новый секретарь пусть и подбирает людей. Нет, неправильно! Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Если ты убеждена, что для дела полезно сменить Богаткина, зачем проявлять нерешительность? Если ты уверена в себе, разве это по-партийному, ждать... Трудно решиться, многие ей чем-то даже милы, она их давно знает, они хорошо относились к Анне... Но не могла она сбиваться с шага и сбивать с шага других из-за того, что кто-то устал... С Богаткиным разговор закончился сравнительно легко. Анна пригласила его в райком, он пришел со всеми сводками, с какими-то инструкциями, весь внимание, весь готовность... Анна посмотрела в его добрые, голубые глаза, и ей стало не по себе. Она усадила его на диван, села рядом. Так хотелось сказать ему что-нибудь доброе. - Александр Петрович, вы не устали? - спросила она. - Нет, - ответил Богаткин удивленно, в райкоме редко задавались такие вопросы. - Время сейчас не отчетное, отсыпаюсь... - Вы меня не поняли, Александр Петрович, - призналась Анна. - Я спрашиваю не о сегодняшнем дне. Я имею в виду... - Она чуть смешалась. - Вы не собираетесь на пенсию? Богаткин вскинул на Анну глаза... Они здорово потускнели. Выцвели. Совсем старенький. На щеках морщины, и волосы в морщинах не пробриваются. Полтора десятка лет знакома с ним Анна. Милый человек. Когда она сидела за канцелярским столом, он казался ей неплохим работником. Вместе составляли отчеты. Но что сделал он для колхозов, для района? Поймет он ее или не поймет? - Нежелательно, Анна Андреевна. Я старый агроном Знаю район. До каждой мелочишки. Конечно, знает. А что с того? - А мне думается, пора и отдохнуть. Богаткин обиженно заморгал. - Чем я не угодил вам, Анна Андреевна? Я всегда к вам относился... - Не могло быть лучше, Александр Петрович, - согласилась Анна. - Но ведь годы идут... - Стар? - Да. - Кого же имеете в виду? - Филиппова из "Ленинского пути". - Мальчишка. - Вот и будем с него требовать. - А с меня нельзя?.. Неожиданно Богаткин махнул рукой. Как-то вяло, безнадежно. - Ваша воля... Этим ответом он бесповоротно уронил себя в глазах Анны. Вялый человек. Даже постоять за себя не хочет. - Это не моя воля, это в интересах дела, Александр Петрович. Я помню все доброе, помню ваше отношение. Но ведь работаем мы с вами не для себя. Будем откровенны. Вам не угнаться за Филипповым... - В конце концов, я тоже могу читать лекции, - обиженно произнес Богаткин. - Вот и читайте, - охотно согласилась Анна. - Читайте в Доме культуры. Мы постараемся устроить вам хорошую пенсию. Но спрос с вас будет другой, и нам легче... Конечно, он обижен. Анне жалко Богаткина. Но теперь уже невозможно быть агрономом за письменным столом. Агроном, который сам не умеет выращивать хлеб, не может руководить районом... Труднее с Поспеловым. С Василием Кузьмичем Анну связывали годы совместной борьбы за подъем колхоза. Анна знала: Поспелов слишком покладист, легко мирится с недостатками, любит угождать начальству, но хозяин он в свое время был крепкий. Чего не отнять, того не отнять. С Анной он иногда спорил, чаще подчинялся, но все это были споры в одной семье, их жизнь, их благосостояние росли на одном поле. Анна сама позвонила в "Рассвет". - Василий Кузьмич, вы не выберетесь в город? Поспелов появился важный, довольный, как-никак делами в районе заправлял теперь свой, мазиловский, рассветовский, можно сказать, выдвиженец. Отсвет райкомовского авторитета падал и на колхоз, все-таки это они воспитали Гончарову, из их колхоза, а не из какого-нибудь другого выдвинули человека в секретари. Поспелов приехал довольный, даже слишком довольный, какой-то неуязвимый. Поэтому-то его и надо было освобождать. Все от него отскакивает, как горох от стенки, а руководители теперь нужны беспокойные, которым каждая неудача приносит боль... - Как ребята, Василий Кузьмич, как семья? Такое начало не предвещало в разговоре ни облачка. Или что-то нужно от колхоза, или Анна Андреевна затевает какое-нибудь новшество, у нее до сих пор сохранилась этакая юношеская запальчивость в работе. Но Василий Кузьмич заранее решил не сдаваться, Анну Андреевну он уважает, но пора постоять за спокойную жизнь. - Василий Кузьмич, а ведь "Рассвет" опять стал откатываться. Что это - упрек? Поспелов не понял. - Мы твердо стоим, - сказал он уверенно. - Ничто не стоит на свете. Все движется. Или вперед, или назад. Василий Кузьмич провел ладонью по бритым щекам. - Все у нас, Анна Андреевна, движется вперед. Закон развития. - Но есть и закон старения. Старое старится, а молодое растет. Старость должна уступать дорогу молодости. Василий Кузьмич еле заметно забеспокоился, потрогал подбородок, одернул пиджак. - Вы что имеете в виду? - А ведь похуже будет в этом году баланс у колхоза? - Анна не ответила прямо, все не решалась сказать правду. - Трудно вам, Василий Кузьмич... - То есть как трудно? - И вообще, и в частностях. Трудно тянуть колхоз. Одышка. Поспелов вдруг понял. Он порозовел. Поднялась вверх бровь и снова стала на место. - Это как понимать, Анна Андреевна? - Но он уже все понял. - Считаете, не справляюсь? Анна выдержала его взгляд. - Пока еще справляетесь. Но скоро перестанете. Зачем доводить и колхоз и себя до такого состояния? Поспелов подумал. - Я ведь, Анна Андреевна, понимаю. Если райком не будет поддерживать, никакой председатель, конечно, не справится. Но вас не понимаю. Работали вместе, и, кажись, неплохо. Что ж это так? Анна многое могла сказать: и как спорили они друг с другом, не раз, не два, и с каким завидным спокойствием принимал Поспелов и хорошее и дурное... Но помнить плохое ей не хотелось. - Пришло время, - просто сказала Анна. - Постарайтесь понять. - Значит, с ярманки? - С ярмарки, Василий Кузьмич. - Да уж чего там... С ярманки! - Поймите, Василий Кузьмич. Вручную вы косили, может быть, не хуже многих, но смешно махать косой рядом с комбайном. - Поздновато учиться. - Вот это я и говорю. Поспелов прищурился. - Люди - не комбайн, Анна Андреевна. С людьми я нахожу общий язык... - Любой человек посложнее комбайна, Василий Кузьмич, а человек на комбайне сложнее человека с косой. Поспелов похлопал ладошкой по столу. - Подыскали кого? - Да, есть на примете. - А нам не нужно чужих, - вдруг резко сказал Поспелов. - Ни я не приму, ни народ. Кого вы нашли? Откуда? Все свыше дают начальников! - А если сниже? - Это как понимать? Анна вышла из-за стола, подошла к окну, посмотрела на светлую кудрявую травку под окнами. - Давайте говорить, Василий Кузьмич, начистоту. Я всегда уважала вас, но ведь ваши дочки подкованнее вас, вы сами Любой гордитесь. Раньше у кого голос покрепче, тот и фельдфебель, а теперь, чтоб отделенным стать, не только надо уметь стрелять и разобрать автомат до винтика, а и других научить. Никого мы к вам не пошлем, место тому, кто умнее в дому... Она помолчала, знала, что обидит Поспелова, но была уверена в своей правоте. - Сама приеду в колхоз, буду рекомендовать Челушкина. У него тоже есть недостатки, но он мало беспокоится о своем положении, о себе. Гриша... - Она поправилась. - Григорий Федорович из тех людей, кто затыкал собой амбразуру. Вы считали, он не годится в кладовщики, а в Кузовлеве он почти агрономом стал... Большей похвалы ей не высказать! Нашлась бы и другая похвала, более высокая, но не хотелось ни обидеть, ни оскорбить Поспелова. Василий Кузьмич легко шел на тот или иной компромисс. Гусей не любил дразнить. А гусей иногда надо дразнить! Опыт и честность - вот золотое сочетание. Однако из двух этих качеств предпочтение следует отдать честности. Опыт приобретается, а честность - врожденное качество. Конечно, и преступников перевоспитывают, но руководитель с пятнами на совести немыслим. Слишком спокоен, снисходителен, податлив Поспелов. Неплохой человек, но не пример, не пример... - А меня со счетов? - Нет. Но не будем загораживать дорогу тем, кто нас обгоняет. Хотите меняться? Идите в Кузовлево бригадиром вместо Челушкина! Проявите себя... Анна угадывала, какие чувства бушевали в Поспелове. Возможно, он горько раскаивается сейчас, что по-хорошему встретил ее в свое время в колхозе. Наверно, многое хотелось ему напомнить ей, только смелости не хватало. Он, конечно, не произнес ни слова, даже смотреть не хотел на Анну. - Подумаю, Анна Андреевна, - процедил он, отводя глаза. - Я не тороплю вас. - А когда же вы это хотите... - Он не договорил. - Повторяю, торопиться некуда, - сказала Анна. - Не горит. Вы сами все подготовьте. Сами привлеките Григория Федоровича, посоветуйтесь с ним лишний раз, поднимите. Не мне вас учить, пусть все идет без обиды... Они расстались. Анна чувствовала себя виноватой. Поспелов уходил обиженным. Но, казалось, даже сейчас он ощущал ее правоту. И уж совсем не получился разговор с Апухтиным. Она тоже позвонила ему, пригласила в райком, тот сказал, что приедет. Но не прошло и часа, как Сурож соединили с Пронском. Звонил Волков. - Привет, Анна Андреевна! Опять повели атаку? Очень прошу, не трогайте Апухтина... Апухтин прятался за Волкова, как за каменную стену. Он имел, по-видимому, инструкцию при малейшем покушении на свою особу звонить в Пронск. - Быстро вас информировали! - Анна не пыталась скрыть раздражения. - До каких пор можно его терпеть? Принимать решение без вас не будем, но и терпеть дольше... - Повремените, Анна Андреевна! - закричал Волков. - Все в свое время. Дайте еще полгодика сроку. Я подброшу техники... - Да уж куда подбрасывать? - возразила Анна. - Всего хватает. Кроме ума и способностей... Но Волков все-таки отбил Апухтина, он защищал его с удивительным постоянством. Однако даже те - не такие уж большие - перестановки людей, какие произошли в районе, дали повод к разговорам о том, что Гончарова не щадит кадры. Особенно волновались те, кто чувствовал себя не на месте. В область посыпались жалобы, и Анна с некоторым беспокойством ждала вызова в Пронск. XLVI Лукин, райкомовский шофер, сам предложил Анне ехать в Пронск не поездом, а машиной. Она складывала еще бумаги, когда он зашел в кабинет. - Звали, Анна Андреевна? - Хочу попасть к ночному поезду, Лукин. Успеем? - В Пронск? - Вызывают. - А зачем поездом? Только время терять. Иван Степанович всегда машиной до самого Пронска... Для Анны машина еще не стала неотъемлемым спутником ее жизни, как-то неудобно ради собственного удобства гнать машину в Пронск, но для Лукина это обычное дело. - А когда же тогда выезжать? - Вам ко скольким? - К десяти. - Часиков в пять, полпятого, точно будете к девяти. - Устанете вы, Лукин... - Мне не привыкать! Анна плохо спала ночь - все боялась проспать. За окном только залиловело, как она встала, умылась, принарядилась, все-таки впервые ехала в обком отчитываться за весь район. Когда выглянула в окно, машина уже стояла у крыльца, она и не заметила, как Лукин подъехал. Выбежала на крыльцо: - Я сейчас, Лукин... Вернулась, надела пальто, взяла папку со всеми сводка ми по району, обошла детей, поправила на них одеяла. Не любила расставаться с детьми, но постоянно оставляла их одних - такая уж сложилась у нее судьба. - Не опоздаем? - Что вы, Анна Андреевна! Небо голубело на глазах; только выехали за город, оно сразу высветилось, вольно раскинулось по горизонту. Все вокруг знакомо и привычно, но не утратило от этого своей прелести. Анна любила эти поля и луга, холмы и перелески, любовалась ими с каким-то даже напряжением и не заметила, как заснула. - Анна Андреевна, - услышала она сквозь сон. - Анна Андреевна... Это Лукин деликатно будил Анну. - Анна Андреевна. Пронск. Они уже ехали по городу. Анна испуганно взглянула на часы. Четверть десятого! В самый раз... - К обкому, Лукин! Через приемную прошел Секачев, помощник Кострова. На ходу поздоровался с Анной, вошел в кабинет. Но пробыл у Кострова недолго. - Заходите, товарищ Гончарова. Костров сидел за столом. Он поднялся навстречу ей. Протянул руку: - Здравствуйте, Анна Андреевна. Жду. Садитесь. Анна осторожно села у стола в кресло. Право, в Кострове есть что-то симпатичное. Анна не ошиблась, рассматривая его на сессии. - Ну, Анна Андреевна, как дела? - О каких делах вы спрашиваете? В глазах Кострова мелькают веселые искорки. Какие у него глаза? В общем приветливые. Серые, с рыжинкой. С ним, кажется, легко разговаривать. - Вы чем интересуетесь, Петр Кузьмич? - Всем. Вами, Тарабриным, районом. Абсолютно всем. Мы ведь, собственно, почти незнакомы. Вот и давайте знакомиться. Прежде всего о Тарабрине. Рассказывайте, что там с ним приключилось. Костров пытливо, даже слишком пытливо, как-то лукаво смотрел Анне в глаза. - А что Тарабрин? Анна не знала - надо ли рассказывать Кострову о том, что произошло на совещании. Да и в общем-то - что произошло? Ничего. Все погорячились, и только. Тарабрин, по обыкновению, поднял голос, а другие на этот раз не захотели стерпеть. Незачем посвящать Кострова в эти дрязги. Анне почему-то казалось, начни она копаться в происшедшем, начни докапываться до какой-то сути, которая ей самой неясна, она совершит бестактность... - С чего это Тарабрин у вас заболел? - Болезнь не спрашивает, Петр Кузьмич. Костров одобрительно смотрел на собеседницу, ему, видно, нравились ее ответы. - Сделали ему операцию, вашему Тарабрину, - серьезно сказал Костров. - Вовремя у него случился этот аппендицит. А то гнойник мог бы и внутрь прорваться... Знает Костров что-нибудь о совещании или не знает? - Ну ладно, - сказал Костров. - Пусть поправляется. Меня вообще интересует ваше мнение о Тарабрине. Как вы к нему относитесь, Анна Андреевна? У Анны сложилось как бы два мнения о Тарабрине. Одно, так сказать, официальное и другое - для себя. Но она не решалась высказать Кострову это свое, внутреннее мнение прежде всего потому, что сама не была до конца уверена в его правильности. Да и Кострова какие-то личные ее впечатления вряд ли интересовали. Ему нужны не субъективные оценки, а беспристрастное, объективное мнение человека, вот почти уже два года работающего бок о бок с Тарабриным. - Как вам сказать, Петр Кузьмич... Я считаю, Тарабрин сильный работник. Опытный. Давно уже на партийной работе. Несколько резок и грубоват... - Анна испугалась, что все-таки начинает критиковать Тарабрина, а это даже неудобно, когда человек лежит в больнице и еще неизвестно, вернется ли он на работу. - Может быть, иногда излишне нервничает, - поправилась она. - Слишком уж привык к людям, к району. Ведь он давно у нас... - Продолжайте, продолжайте, - поощрил Костров. - Вы правы, людям не надо давать засиживаться. Анна не согласна с Костровым - она любила, да, любила свой район, в этот район столько уже вложено своего труда, - как можно засидеться там, где работается с сердцем? Наоборот, место это становится все дороже и дороже, это священная привычка; страшно не засидеться, а свыкнуться! Но она не осмелилась поправить Кострова. - Конечно, засиживаться нехорошо, но я думаю... - А не думаете ли вы, - перебил Костров, - что Тарабрин сам чувствует, что ему пора менять место? Анна усмехнулась неожиданно для самой себя. - Им овладело беспокойство, охота к перемене мест? Она нечаянно вспомнила эти строки. - Это откуда? - спросил Костров. - Из "Евгения Онегина"... - Анна смутилась и, как школьница, скороговоркой договорила: - Весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест. - А вы прочли всего "Онегина"? - заинтересовался Костров. - Уже после техникума, - призналась Анна. - В техникуме мы только отрывки учили, а вот когда жила в Севастополе, времени много было. Тогда я по-настоящему начала читать. - А вы, оказывается, образованнее, чем я думал, - признался Костров в свою очередь. Какое-то задумчивое, грустное выражение появилось у него на лице, и Анна подумала, что сам Костров "Онегина", вероятно, не очень-то хорошо помнит. Да он, кажется, и не скрывает этого. Она не винила его. Где уж тут до "Онегина"! На плечах такая ответственность. Ночей ведь не спит! Тонет в сводках. Сев. Уборка. Госпоставки. Хлеб. Мясо. Молоко. Лен. "Им овладело беспокойство"... Но именно цитата из "Онегина" помогла, по-видимому, составить Кострову окончательное суждение о Гончаровой. - Послушайте, Анна Андреевна, а что вы скажете, если обком будет рекомендовать вас в первые секретари? Чего угодно Анна ожидала, только не этого. Ее - в первые секретари? - Справитесь? Она даже растерялась. Значит, Тарабрин не вернется? Тогда вдвойне хорошо, что она ничего не рассказала о нем Кострову. Все образовывается само собой. Хочется ли ей стать во главе района? Это было почетное предложение, оно льстило, конечно... - Мы тут подумали, посоветовались, - продолжал Костров. - И решили выдвинуть вас. Пока будете как бы заменять Тарабрина, а осенью на конференции официально рекомендуем... И вдруг Анна отчетливо поняла, что она не боится стать первым секретарем. Она любит свой район, любит и знает людей, живущих в районе. Ей хочется, чтобы им было хорошо, она согласна работать для них без сна и отдыха. - Справитесь? Костров спрашивает уже во второй раз. Попробую. Попытаюсь. Постараюсь... Так, кажется, полагается отвечать? - Справлюсь, - решительно сказала Анна. - Думаю, что справлюсь... Она не смеет, не имеет права отказаться. Тебе доверяют, а ты скажешь, что не берешься это доверие оправдать? Она даже испугалась, что Костров почему-либо передумает. А он был удивлен такой прямотой. Но она ему понравилась. Анна интуитивно чувствовала, что нравится Кострову, - не внешностью, конечно, что-то отеческое было в том удовольствии, с каким Костров рассматривал Анну. Но тут же Костров точно отодвинулся от нее, посуровел и обратился к ней чуть ли не с пристрастием: - А еще? Я слушаю вас. Еще что вы скажете о себе? Анна с недоумением посмотрела на Кострова. Что может сказать она о себе? Не излагать же ему свою биографию? Костров знает ее личное дело... - Чем вы дышите, какие планы, какие у вас мечты? Он ставил ее в странное положение. Чем она дышит? Кострова, должно быть, занимало ее смущение. Анна принялась рассказывать о районе. О колхозах. О планах севооборота. О фермах. О городских нуждах. О расширении промкомбината... Костров молчал. Она вдруг заметила, что Костров ее не слушает. Он смотрел на Анну и одновременно куда-то в себя. Она продолжала говорить о постройке в Суроже механического завода. И вдруг он прервал ее на полуслове. - Отлично, - произнес Костров. - Вы, я вижу, знаете жизнь района и представляете себе его будущее... Что "отлично", Анна так и не поняла. - Ну что ж, - сказал Костров. - Будем рекомендовать. Но только смотрите, Анна Андреевна, за вами еще уборка. Сумеете собрать урожай - оправдали себя. В конечном итоге это будет решать. Понятно? Анна опять взглянула ему в глаза, не было в них веселых искр, это были холодные глаза, и тут она поняла, что Кострова нисколько не интересует, что представляет собою Гончарова, он вызвал Анну не для того, чтобы узнать ее, вызвал для формы, а может быть, и для того, чтобы она поняла, что ее назначение зависит прежде всего от него, от Кострова. Он снял трубку телефона, набрал номер. - Георгий Денисович, у тебя кто? Загляни ко мне. Косяченко не заставил себя ждать. Анна знала его, они встречались и в Пронске, и в районе. - Вы знакомы? Косяченко вопросительно взглянул на Кострова, приветливо поздоровался с Анной. - Что ж, Георгий Денисович, думаю, мы правильно решили, - сказал Костров. - Товарищ Гончарова, я думаю, справится... Он встал, давая понять, что разговор с Анной окончен, вышел из-за стола, пожал ей руку и принялся ходить вдоль кабинета. - Что касается наметок Госплана по текстилю, - заговорил он, обращаясь к Косяченко, - нам придется поспорить... Он уже не видел и не слышал Анны, его занимали уже другие дела, легкой походкой он ходил по кабинету, и, глядя, на его сосредоточенное упрямое лицо, на крепкую коренастую фигуру, на его быстрые пружинящие шаги, Анна поняла, что Костров уверен в себе, бодр и совершенно здоров. XLVII День был удивительно суматошный. Еще накануне вечером позвонили из Пронска, сообщили, что утром в район выедет председатель совнархоза Гнеденко. Этого визита Анна ждала несколько недель и чрезвычайно из-за него нервничала. Вопреки своим правилам она постаралась даже сделать для Гнеденко этот визит возможно более приятным. Позвонила Дормидонтову, попросила приготовить обед. Гнеденко должен был миновать Сурож, Анна рассчитывала встретиться с ним в колхозе "Заря", откуда Гнеденко собирался проследовать в Пряхино. Дело заключалось в том, что на севере Сурожского района года три назад обнаружили большие залежи бокситов, на их базе предполагалось построить глиноземный завод, но площадь залегания в равной степени захватывала и соседний район, Пряхинский. Гнеденко должен был выбрать место под строительную площадку. В постройке завода на своей территории равно были заинтересованы оба района, строительство экономически укрепляло любой из них, а прибытие нескольких тысяч кадровых рабочих тоже не могло не сыграть своей положительной роли. Вот Анна и торопилась уговорить Гнеденко остановить выбор на Сурожском районе. Она желала пряхинцам всяческого добра, с секретарем Пряхинского райкома Усольцевым находилась в наилучших отношениях, но, как говорится, дружба дружбой, а денежки врозь: пока она в Суроже, Сурожский район для нее дороже других. Анна не терпела заискивания, а тут встретилась с Гнеденко такой лисой, столько аргументов выложила в пользу своего района и так умело продолжала выкладывать за обедом аргументы в пользу Сурожа, что Гнеденко сдался, обещал посоветоваться в Пронске еще раз, хотя сам склонился уже к тому, что завод надо строить именно в Суроже. Анна добилась своего, но вернулась с этого свидания с ощущением какой-то досады. Она подумала было, что досадует на себя из-за этого проклятого обеда. Впрочем, обед был самый обыкновенный, прошел он, можно сказать, в дружеской и непринужденной обстановке. Гнеденко и два инженера, сопровождавшие председателя совнархоза, долго взвешивали все обстоятельства, связанные с выбором строительной площадки, сверялись с картой, внимательно выслушивали доводы Гончаровой, и можно было поручиться, что желательное для Анны решение принято уж никак не из-за красивых глаз секретаря Сурожского райкома. Приглашение отобедать Гнеденко принял, говоря честно, после того, как у него сложилось окончательное суждение. Вместе с Анной и Дормидонтовым он и его инженеры охотно зашли в чайную сельпо, их провели в отдельную комнату "для начальства", подали отлично зажаренного гуся. Гнеденко только ел да похваливал, охотно выпил стопку коньяку, но когда Анна попыталась было за все рассчитаться, решительно запротестовал и расплатился за обед вместе со своими инженерами. Поездкой Анна могла быть вполне довольна. Но досада ее, однако, не покидала. Она заглянула ненадолго домой, повидала детей и тут же ушла в райком. Прошла в кабинет, разделась, повесила в гардероб пальто, села за стол. Работы было много, приближалась районная конференция. Вечера теперь Анна посвящала предстоящему докладу. Не так-то просто отчитаться! Она надавила кнопку звонка. - Клашенька, попросите Павла Васильевича и уходите домой. Семенов был помощником первого секретаря. Он работал с Тарабриным лет пять. Точный, вышколенный работник, на днях он напомнил Анне, что пора заняться отчетным докладом. Начерно он составил для Тарабрина немало речей, набил на этом руку. Но Анна отказалась от его помощи. "Я сама, Павел Васильевич. Если что понадобится, скажу..." Надобилось ей, конечно, многое. Сводки, цифры, отчеты. Но к составлению самого отчета Семенова она не допускала. Отчет должен содержать ее мысли... Семенов вошел, положил перед ней папку. - Вы интересовались выработкой механизаторов, Анна Андреевна... Он испытующе посматривал на Анну. У Тарабрина была сила, размах, опыт. А эта... Как сказать! Она отпустила и Семенова. Раскрыла принесенную папку. Просмотрела. Придвинула чистую бумагу. Задумалась... Странная у нее профессия. В прошлом она агроном. Да, в прошлом. А теперь профессия у нее посложнее. Партийный работник. Раньше эта профессия называлась - профессиональный революционер. Очень сложная и очень трудная профессия. Настоящий человек, честный, идейный, способный, на этой работе - все, никчемный человек - ничто. Счастье, что на этой работе трений больше, чем радостей, не очень-то на нее рвутся никчемные люди, а удержаться на ней и вовсе не удерживаются. Отчет! Отчет у коммуниста всегда руководство к действию. Вот она - карта ее района. Хлеб. Молоко Мясо. Лес. Торф. Бокситы. Голубой змейкой вьется, извивается через весь район Сурожь... Ее район! У Ленина, в его дореволюционных работах, этот район упоминается как один из самых отсталых... Теперь район, конечно, не так уж плох, но сколько еще предстоит сделать, чтобы превратить его в край изобилия и благоденствия. Край, где все обильем дышит, Где реки льются чище серебра... Анна не помнила, чьи это стихи, но жизнь должна стать именно такой... "Бог ты мой, - подумала она об отчете, - ведь за все, буквально за все приходится отчитываться: за колхозы, за школы, за торфоразработки, за все предприятия города, за всех служащих, за рабочих..." Да кто же она такая? Кто же такой - секретарь райкома? Как будто непосредственно ни за что и не отвечает, и, однако, за все в ответе. Вот недавно рассказали ей, одна девчонка обвенчалась в церкви, и как же Анне стало не по себе! Чего-то, значит, недоглядели, райком комсомола недоглядел, она недоглядела... Однако надобно браться за отчет. Вот сидит она одна. Тишина стоит в кабинете. Надо все увидеть, все взвесить, наметить путь, повести по этому пути людей. Сама она тоже прислушивается к голосу, который ведет ее... Она одна. И не одна. Наедине со своим районом. С партией. Никогда не одна. XLVIII Незаметно приблизился день испытания. День, когда она встанет перед делегатами конференции и будет отчитываться за себя, за райком, за все население района. Четыре дня оставалось до конференции. Всего четыре дня. А еще не все ясно. Не одна цифра может еще измениться в отчете. Не все колхозы выполнили план, еще не продан весь лен, то падают, то увеличиваются надои... До сих пор Анна не знала, с кем ей придется работать, вопрос о втором секретаре оставался открытым. За четыре дня до конференции позвонил Косяченко. - Ну как, Анна Андреевна, никого не подобрали во вторые секретари? Такого вопроса ей ни разу не задавали, и он несколько огорошил Анну. У нее был на примете человек, но она все ждала - кого предложит обком. На этот раз вопрос был поставлен прямо. Анна неуверенно произнесла: - Мы задумывались тут, Георгий Денисович... Но Косяченко не дал договорить. - А мы подумали, Анна Андреевна, крепко подумали, - решительно перебил он свою собеседницу. - Нашли для вас мужика. Как за каменной стеной будете... И тут же сам засмеялся - должно быть, ему понравилось шутливое это выражение. - Кто да кто? - заинтересовалась Анна. - Да уж будьте уверены... - Косяченко выждал минуту. - Щадилов... Слышали? - Щадилов... Откуда это? - Да вы его знаете. Второй секретарь из Борска. Ничего особо хорошего Анна о Щадилове не слышала, но и возразить ничего не могла. - Маленечко зазнался у себя в Борске, напортачил с мясом, вот и решили к вам, - объяснил Косяченко. - А зачем к нам, если напортачил? - Пусть не зазнается! - Зачем же... - Да вы не бойтесь, он крепкий мужик, в случае чего может нажать, при вас в Суроже в самый раз будет... Она пыталась возразить: - Если Щадилов, мы у себя получше найдем... Голос Косяченко посерьезнел: - А вы не спорьте, Анна Андреевна, обком все взвесил, а убрать никогда не поздно. На конференцию к вам приедет Узюмов, он и захватит Щадилова... Косяченко испортил Анне настроение. Она плохо знала Щадилова, но уже одно то, что Щадилова посылали в Сурож в наказание за какие-то провинности, мало ее устраивало. Однако Косяченко говорил столь решительно, что она не осмелилась отвергнуть неожиданно свалившуюся как снег на голову кандидатуру. На следующий день она поделилась новостью с товарищами, но никто не выразил ни особой радости, ни недовольства. Неожиданно в райкоме появился Костров. Его-то Анна уж никак не ожидала. - Был в Калачеве, у текстильщиков, - объяснил он. - К вам не собирался, но по дороге решил завернуть... В Калачеве находилось несколько крупных ткацких фабрик, "по дороге" выглядело очень относительно, Калачево стояло в стороне. Однако появлению Кострова Анна обрадовалась. Костров поинтересовался: - Отчет готов? - Читали на бюро, утвердили. Анна подала Кострову папку с отчетом. Костров небрежно перелистал несколько страниц. - Не боитесь? - Боюсь, - призналась Анна. - Все в порядке, и боюсь. Костров снисходительно усмехнулся: - Привыкнете. Он прошелся вдоль кабинета быстрым своим пружинящим шагом и остановился у окна. - Ну, а как со вторым секретарем? Устраивает вас Щадилов? Он, конечно, знал уже о звонке Косяченко. Кострову Анна и подавно не собиралась возражать. Почему-то она чувствовала себя в присутствии Кострова девчонкой. Давно уже и не считала себя, и не была девчонкой, но в присутствии Кострова почему-то терялась - настолько для нее велик был его авторитет. Но и лгать не хотелось. Конечно, она не могла не считаться с мнением обкома, она подчинится любому решению, но пусть все-таки знают, что она подчиняется, но не принимает это решение душой. - Нет, - произнесла она почти что с отчаянием. - Не устраивает он меня, Петр Кузьмич! Кострову нравилась прямота этой женщины. - Вы не стесняйтесь, - поощрил он Анну. - Говорите прямо, как думаете. Я для того и заехал, чтобы вы могли высказаться начистоту. - На что нам Щадилов? - сказала Анна. - В Борске недотянул, а у нас справится? Петр Кузьмич! Я бы партработников, у которых слаб авторитет, не задерживала на партийной работе. Пошлите Щадилова по специальности, а если не знает ничего, пусть поучится. Костров опять усмехнулся. - То-то и беда, не дотянул, а перетянул, администрировать любит. Вот мы и надумали его сюда. Вы женщина, характер у вас помягче, Щадилов поможет в случае, если придется нажать... Анна бросила на Кострова недовольный взгляд. - А я, думаете, не нажму? Глаза Кострова смеялись. - Нажмете? - Нажму. - Работать, конечно, вам... - Костров задумался. - А если не Щадилов, кого тогда? Анна осмелела. - А вы позвольте нам самим выбрать. - А кого? Анна назвала: - Ксенофонтов. Костров пытливо смотрел на Анну, он не припоминал, о ком это говорит Гончарова. - Ксенофонтов? - Из Сурожской РТС, - пояснила Анна. - Механик и секретарь партийной организации. - Фамилию будто слышал, а не припоминаю, - Костров прищурился. - Чем он знаменит, этот ваш Ксенофонтов? - Честностью, - ответила Анна. - Честностью, прямотой. - Серьезные качества. А вы давно его знаете? - Пятнадцать лет. Я жила у Ксенофонтовых на квартире, когда приехала в Сурож. Он еще мальчик был. - А недостатки? - Резок. Упрям. Нетерпелив... Костров понимающе кивнул. - Вызовите-ка сюда вашего Ксенофонтова. - А может быть, к нему проехать? - предложила Анна. - И то ладно, - согласился Костров. - Посмотрю кстати РТС. Анна пошла вместе с Костровым к выходу. - А вы не ходите, - остановил он ее. - Я один, не надо мне представлять Ксенофонтова. Анна с нетерпением ждала возвращения Кострова. Он отсутствовал около часа. Вернулся серьезный, насупленный. По-хозяйски сел у стола. Молчал. Анна не могла определить, с каким решением он вернулся. Что он высмотрел в мастерских? Она не выдержала. - Ну как, Петр Кузьмич? - Дайте-ка его учетную карточку... Просмотрел карточку. Спросил: - Почему предлагаете его в секретари? - Его весь город знает. Я агроном. А он механик. Полезно и для сельского хозяйства и для промышленности. И уж очень с аппетитом работает. Костров опять вскинул на Анну глаза. Переспросил: - С аппетитом? Потом поморщился. - Не понравилась мне РТС. Тесно, станки старые. Надо расширяться... - Ксенофонтов не раз выступал с этим вопросом. А в райком попадет - нажмет... Костров еще раз усмехнулся и вдруг согласился: - Ну что ж, у меня нет возражений. Сегодня сделайте представление, а завтра рассмотрим на бюро... Он поднялся. - Как будто не ошиблись. А как сама? Уверены в себе? Анна смежила веки, покачала головой: - О себе тоже хотела поговорить. Костров испытующе взглянул на Анну: - Колеблетесь? - Нет. Но боюсь упреков. Костров разглядывал Анну. - В чем? Анна потупилась. - Вы знаете, Петр Кузьмич... Я уже решила. Не выберут, выгоню мужа. Пьет. Ужасно пьет. Хотела развестись, не позволили. Говорят, перевоспитывай. Других за такие поступки я исключаю из партии. А своего... ни исключить, ни перевоспитать. Любой делегат может сказать: с других требуешь, а у себя... Все это вырвалось у нее как-то внезапно, она и не собиралась говорить об этом с Костровым. Но она действительно часто думала, не уйти ли ей и вправду с партийной работы. Алексей ее срамит, лежит у нее на совести нестерпимым грузом. Она безвольно опустилась на стул. - Как быть, Петр Кузьмич? - Не распускаться! Он выкрикнул это резко, отрывисто, даже зло. Взял за плечо, грубо, бесцеремонно, - Анна никогда не подумала бы, что у Кострова такие жесткие, такие беспощадные пальцы, - взял за плечо, поднял, поставил перед собой. - Что вы нюните? - отрывисто спросил он. - У вас пьяница, у другого жена мещанка, у третьего сын не задался... Так из-за этого изменять себе? Воспитывайте! А не поддается. - судите. Но не опускайте рук. Не опускайте, понятно? Теперь нечего отступать... Этот крик задел Анну за живое. - Я не отступаю, - проговорила она, сдавленным голосом. - От работы не отказываюсь. Я никакой работы не боюсь. Пойду всюду, куда пошлет партия. Но ведь я возглавляю райком. Могут упрекнуть. Я на сессию, а его в милицейской машине везут. Стыдно. Пошлите дояркой, свинаркой. На любую стройку. Вы увидите... - А кто вас упрекает? - резко оборвал Костров. - Свинаркой... - саркастически повторил он. - А нам надо, чтобы вы были первым секретарем. XLIX Беспокойно провела Анна ночь перед конференцией. Ей хотелось выспаться, но заснуть не дал Алексей. Вернулся он домой необычно рано и трезвый. В последнее время это редко случалось. Анна было подумала, что он щадит ее, боится сорвать ей доклад. Но именно для того, чтобы сорвать доклад, он и пришел на этот раз трезвым. - Нам нужно поговорить, - сказал Алексей. - А может, лучше выспаться? - спросила Анна. - Успею... Он еще раз потребовал от нее, чтобы она ушла с партийной работы. Ни больше, ни меньше. Чтобы отвела свою кандидатуру при выборах райкома. Он хотел вернуться вместе с Анной в деревню. Не обязательно в "Рассвет". В любой колхоз. Он хотел, чтобы Анна вновь превратилась в агронома и в равной степени занималась собственным домом и полеводством. Он хотел, чтобы Анна была такой, как десять дет назад. - Пойди лучше выпей, - сказала Анна, - Пьяный ты умнее. - Ты, откажешься? - повторил Алексей. - И, не подумаю, - ответила она. - Значит, я ничего для тебя не значу? - спросил он. - Значишь, - сказала она. - Все еще значишь, но теперь не так уж много. - Партия тебе, конечно, дороже, - насмешливо сказал Алексей. - Ты не ошибся, - подтвердила Анна. Он принялся ругаться. Негромко, но гнусно. Так, чтобы не слышали дети, - он не был на этот раз пьян, - но так, чтобы как можно сильнее унизить и оскорбить Анну. Она взяла книгу, принялась читать. Спать было невозможно. Она читала, а Бахрушин ругался. Так они провели ночь. Только под утро Алексей заснул и дал задремать Анне. Она пришла в райком с таким ощущением, точно всю ночь провела под обстрелом. Но она взяла себя в руки. Нет, нет, она уже не та Анна, какой была десять лет назад. Пригласила членов бюро. Провела краткое заседание. В последний раз обменялась мнениями о составе президиума... И разошлись. Собственно говоря, райком в его теперешнем составе уже не существовал. Через два часа откроется конференция, и райком сложит свои полномочия. Анна просмотрела утреннюю корреспонденцию. Открыла папку с докладом. Проверила, внесла ли Клаша исправления в соответствии со сводкой о надоях... Вздохнула. Вот