люционная обстановка в стране требовала сплочения сил. Надо было действовать. В августе 1904 года близ Женевы собрались девятнадцать единомышленников Ленина, и Землячка была в их числе. Работой совещания руководил Ленин. Совещание приняло написанное Владимиром Ильичем обращение "К партии", провозгласившее необходимость созыва Третьего съезда РСДРП, который обуздает меньшевиков и изберет новое руководство. Необходимо было довести обращение до сведения всех партийных организаций в России и провести выборы делегатов. С этим обращением Землячка поспешила на родину. Охранное отделение знало о совещании большевиков в Швейцарии и понимало, что большевистские агенты устремятся из Женевы в Россию. По всей границе шла усиленная слежка. Осматривались поезда и пароходы, велось наблюдение за контрабандистами, принимались все меры к тому, чтобы перехватить инструкции и воззвания, которые могли быть посланы из-за границы. Землячка ехала поездом, она выглядела молодой обеспеченной дамой, возвращающейся после заграничного вояжа домой. На пограничной станции в ее купе постучали. Несколько жандармов, таможенники, и с ними две женщины для "личного обыска". - Простите, сударыня... Вели себя жандармы и таможенники пристойно, но осматривали пассажиров тщательно, в чемоданах и саквояжах перебирали каждую принадлежность туалета. Однако дама больше всего, кажется, была недовольна тем, что не успела привести себя в порядок. Все смотрелась в зеркало и прихорашивалась. То поправляла прическу, то пудрилась. В белье никаких бумаг, книги в картонных обложках, ничего не вклеишь, чемодан без двойного дна... Землячка отодвинула зеркало к окну. - Ну как, господа? - Все в порядке, сударыня... Она переехала границу без осложнений, как тщательно ни осматривали ее вещи полицейские. Их внимание не привлекло разве что только зеркало - взятое в дорогу обыкновенное зеркало из толстого стекла, укрепленное четырьмя винтиками на деревянной дощечке. Такие зеркала обычно стоят на комодах. Это зеркало спустя несколько десятков лет украсило стенд московского Музея Революции как одна из реликвий опасной подпольной деятельности. Полицейским было невдомек, что между дощечкой и стеклом находится ленинское обращение "К партии", предназначенное для распространения в России. Землячка в целости и сохранности доставила его в Москву, и в тот же день оно было передано в подпольную типографию Московского комитета. Невидная работа Поклонников революционной романтики мало что могло привлечь в такой деятельности: ни таинственных заговоров, ни эффектных покушений, ни головоломных побегов. Все совещания да совещания, ездит Землячка из города в город, ходит по малознакомым квартирам, встречается с малознакомыми людьми и все убеждает их в правильности того, что изложено в книге Н.Ленина "Шаг вперед, два шага назад"... А ведь по сути речь шла о судьбе России, о судьбе революции. Много лет спустя Землячка писала о тринадцати комитетах, которые ей удалось объездить за три месяца. Московский, Рижский, Петербургский, Тверской, Тульский, Бакинский, Батумский, Тифлисский, Кутаисский, Екатеринбургский, Пермский, Ярославский, Вятский... Перечисляя города, которые пришлось посетить за время бесконечных разъездов, и комитеты, в заседаниях которых приходилось участвовать, она не упомянула Самару - вероятно, запамятовала. Но товарищам по партии запомнился приезд Землячки в Самару. Она приехала под вечер. В памяти у товарищей не сохранилось, в каком обличье появилась Землячка на вокзале - то ли в обличье сухой чопорной дамы, то ли простолюдинки, повязанной скромным платочком. Она умела скрываться от полиции. Об этом свидетельствует хотя бы то, что, посетив за три месяца полтора десятка подпольных организаций, она не только не попалась в руки охранки, но даже не привлекла к себе внимания, после ее посещений не произошло ни одного провала. У нее была хорошая явка, но она все же покружила по городу, прежде чем явилась на квартиру к Григорию Иннокентьевичу Крамольникову. - Ох, до чего кстати, Розалия Самойловна, - обрадовался тот. - Ждем не дождемся! - Товарищ Осипов, - поправила Землячка. Такова была на этот раз ее партийная кличка. - Не совладать с меньшевиками, - пожаловался Крамольников. - Берут верх. Бьемся, бьемся, не можем переубедить. Почти весь комитет на стороне меньшевиков. - Об этом еще поговорим, - бесстрастно отозвалась Землячка. - Лучше скажите, где я буду ночевать? - Хозяйка хорошая, - заверил Крамольников. - Сейчас отведу. Он повел ее глухими переулками на квартиру. - Первая богомолка на весь район, - объяснил по дороге. - Полиция к ней не заглядывает, она вне подозрений, только уж и вы... - Григорий Иннокентьевич! - воскликнула не без юмора Землячка. - Неужели вы думаете, что я способна бросить тень на свою репутацию? - Я к тому, - объяснил Крамольников, - что на квартиру к вам приходить нельзя никому. - Не беспокойтесь, - заверила Землячка. - Мы с хозяйкой споемся. У Крамольникова был для Землячки сюрприз: - Вы знаете, что в Самаре товарищ Цхакая? Землячка с любопытством обернулась: - Как он сюда... - Проездом. Михаил Григорьевич Цхакая был видный партийный деятель. Он стал социал-демократом почти одновременно с Землячкой, вместе с нею работал в Екатеринославе, создавая первые социал-демократические организации, а с 1903 года руководил Кавказским комитетом. У Землячки с ним добрые отношения, к тому же она собиралась на Кавказ. - Как же нам увидеться? - На заседании комитета, - посоветовал Крамольников. - А когда собраться? - Чем скорее, тем лучше, - отвечала Землячка. - Задерживаться в Самаре я не хочу. - Завтра утром? - предложил Крамольников. - Отлично, - согласилась Землячка. - Вот я и пришлю за вами Михаила Григорьевича. Он довел ее до квартиры. Хозяйка осмотрела Землячку пытливым взором и осталась довольна строгим видом постоялицы. - Живите сколько хотите. Григорий Иннокентьевич - рекомендатель солидный. Только гостей попрошу не водить. Крамольников еще раз заверил хозяйку: гости к постоялице ходить не будут, приехала она по поводу наследства, наведет нужные справки - и уедет. В узкой комнате высокая постель с грудой подушек, в углу теплится лампадка, на стенах лубочные картинки назидательного содержания - вполне подходящее помещение для большевистского эмиссара. Землячка утонула в пуховиках и сразу заснула. Ее разбудило легкое постукивание. Она подняла голову, взглянула на часы. Всего пять утра! Сперва она не разобрала, где стучат. Дребезжало стекло. Она приподняла занавеску. Чернобородый мужчина делал ей выразительные знаки. Она даже испугалась и лишь секунду спустя сообразила, что это Цхакая. Он погрозил ей пальцем - тише! - хотя она не произнесла ни слова. Опустила занавеску, быстро натянула платье, приоткрыла раму. - Михаил Григорьевич, до чего ж вы обросли! Все обращались к Цхакая по имени, но Землячка не могла привыкнуть к такой манере и всегда называла кавказских товарищей по имени-отчеству. Удивилась же она тому, что со времени последнего свидания Цхакая отпустил пышную бороду. - Конспирация, - объяснил он, хотя с бородой был гораздо приметнее. Землячка прислушалась - за стеной тишина, хозяйка, должно быть, спит. - За вами, - сказал Цхакая. - Выходите. Землячка показала на часы. - Пять часов! - Вот именно, - подтвердил Цхакая. - Не хочу, чтобы меня видела ваша хозяйка, к тому же нам за город. Самарцы сошлись на свое собрание в пригородной роще - летом тут происходили многолюдные гуляния, но сейчас в роще никого. Сентябрь, листья на березах тронуты желтизной, с Волги слышны гудки пароходов, в воздухе носятся нити паутины. На опушке, прислонившись к пеньку, сидел парень в розовой косоворотке и бренчал на балалайке. Он издали еще приметил приближающуюся пару. - Огонька не найдется? - обратился он к мужчине. - Курить больно охота! - Свои надо иметь, - без промедления отозвался тот. - На всех не напасешься! Парень улыбнулся и балалайкой указал себе за спину. - Проходите, товарищи. Это был сторожевой пост. Человек тридцать расположились на лужайке, на траве расстелена газета, и на бумажной этой скатерти расставлены бутылки с пивом и тарелки с жареной рыбой и ветчиной. Навстречу поднялся Крамольников. - Товарищ Осипов, - представил он Землячку. - Приехала к нам по поручению Бюро комитетов большинства. Собравшиеся хмуро посматривали на гостью. "Товарищ Осипов" слегка поклонилась, обвела всех взглядом, еще раз поклонилась и неуверенно оглянулась - хорошо бы присесть, а присесть, кроме как на траву, некуда, но тут кто-то подкатил небольшую чурку, кто-то развернул и накинул на чурку носовой платок, и "товарищ Осипов", слегка вздернув юбку, осторожно опустилась на предназначенное ей место. Она раскрыла сумочку и извлекла зеркало, несколько громоздкое для дамской сумочки. - Мой тайник. Привычным движением просунула между стеклом и дощечкой шпильку и вытолкнула тонкую бумажку. - Мой мандат, товарищи. Кто-то потянулся за мандатом, прочел. - Мы бы предпочли мандат от ЦК или от "Искры". Так бы лучше... ЦК к тому времени состоял из примиренцев, а редакция "Искры" находилась в руках меньшевиков. - Я представляю большинство, - твердо сказала Землячка. - Позвольте доложить... Ее прервали, засыпали вопросами, вопросы все были с подковырками, занозистые, из меньшевистского арсенала. Землячка заговорила о внутренней борьбе в партии, о конфликте кружковщины и партийности, требованиях партийной дисциплины, о выходе из кризиса, о созыве Третьего съезда. Она услышала много обидных слов. Почти все члены Самарского комитета настроены были против съезда, правомочность Бюро комитетов большинства подвергли сомнению. Она предложила продолжить обсуждение вопроса о съезде на следующий день. Собрание Самарской организации продолжалось три дня, и все эти три дня переубеждала Землячка самарцев - неприятных вопросов задано было множество, но в конце концов самарцы постановили послать на Третий съезд делегата и отдали мандат большевику Крамольникову. На третий день с ней уже не спорили, а рассказывали о трудностях и просили советов - как распределить силы, как развернуть работу... И Землячка, вспоминая беседы с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной и в Мюнхене, и в Женеве, и в Лондоне, делилась опытом партийной работы. - Мы должны довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства, - наставляла она. - Необходимо, чтобы отдельные члены партии или отдельные группы членов специализировались на отдельных сторонах партийной работы, одни - на воспроизведении литературы, другие - на перевозке из-за границы, третьи - на развозке по России, четвертые - на разноске в городах, пятые - на устройстве конспиративных квартир, шестые - на сборе денег, седьмые - на организации доставки корреспонденции и всех сведений о движении, восьмые - на ведении сношений... Это последнее заседание больше походило на занятие по изучению техники конспиративной работы. - Такая специализация требует, - заключила Землячка, - гораздо больше выдержки, гораздо больше уменья сосредоточиться на скромной, невидной, черной работе, гораздо больше истинного героизма, чем обыкновенная кружковая работа. День рождения И так изо дня в день: вокзалы, поезда, вагоны, тусклые свечи в фонарях, случайные попутчики, фальшивые разговоры - всегда фальшивые, потому что никогда нельзя быть тем, кто есть ты на самом деле, - извозчики, гостиницы, постоялые дворы, чьи-то квартиры, то чистые, то грязные, чужие диваны, кушетки, кресла, два-три дня в незнакомом городе, встречи, явки, переговоры - и снова в путь, опять поезд, вагон, и мелькающие за окном вагона водокачки, дома и деревья, уносящиеся прочь, назад, в темноту... Ей постоянно приходится менять свое обличье. То она гувернантка, едущая на новое место. То жена чиновника, получившего повышение по службе, то вдова... Однажды ей пришлось назваться даже невестой. Какой-то дотошный господин слишком уж пристально вглядывался в нее. Сосед по вагону. Она ехала во втором классе. Сравнительно молодой и любезный господин с каштановыми бачками и в такого же цвета, как и волосы, каштановом пальто и каштановой шляпе принялся настойчиво интересоваться своей попутчицей: и кто она, и куда едет, и по каким надобностям. И расспрашивал как-то очень уж профессионально. Впрочем, своей профессии он не скрывал. - Товарищ прокурора Похвистнев, - сразу же представился он попутчице. - Ваше присутствие, сударыня, избавляет меня от дорожной скуки. Простите, но не встречались ли мы в Петербурге? К счастью, не встречались, подумала Землячка и неожиданно для самой себя ответила: - Возможно. - И назвала фамилию сенатора, промелькнувшую как-то в газете. - Вы не бываете у фон Нордстремов? - У фон Нордстремов? - уважительно переспросил товарищ прокурора. - Это мой дядя, - пояснила Землячка и скромно добавила: - Двоюродный дядя... - О!.. - еще уважительнее воскликнул товарищ прокурора и тем более заинтересовался попутчицей. - Осмелюсь поинтересоваться - куда и к кому? Ох, как опасно ответить невпопад! Назовешь город, а окажется, что прокурор едет туда же. Предложит свои услуги... Соседи по вагону прислушивались к их разговору. Актерство несвойственно было Землячке, но какому подпольщику не приходится актерствовать, и часто от умения перевоплощаться зависит не только удача в деле, но и сама жизнь. На нее снизошло вдохновение. Она запнулась, соображая, что бы соврать. Заминку тоже следовало оправдать. - Невеста... - произнесла она вдруг, смутилась и бессвязно продолжила: - Семейные обстоятельства. Моему жениху... - И замолчала. Все всем стало понятно, и в том числе, разумеется, товарищу прокурора Похвистневу. Семейные обстоятельства привели молодую женщину в этот вагон. Но кто станет рассказывать случайным попутчикам о своих семейных обстоятельствах?.. И кто позволит себе о них расспрашивать? Землячка благополучно доехала до Ярославля, окруженная вниманием попутчиков. - Желаю счастья, сударыня, кланяйтесь своему жениху, - сказал при расставании товарищ прокурора, стоя на ступеньках вагона и подавая своей попутчице легкий ее саквояж. Сам он следовал дальше. Землячка вышла на перрон. Ее не должны были встречать, но отсутствие встречающих могло вызвать подозрение у тех, кто остался в вагоне. Она оглянулась и направилась к стоявшим поодаль респектабельному господину и нарядной даме. Что им сказать? Что им сказать, чтобы они не выразили удивления, а, наоборот, заговорили с ней, как со старой знакомой? - Извините, - быстро проговорила Землячка, подходя к ним. - Меня преследует какой-то настойчивый господин, у вокзала ждет экипаж, я вас очень прошу, не откажите проводить до экипажа. И случайные прохожие, к которым обратилась Землячка, не отказали незнакомой даме в любезности, господин предложил ей руку, а сама Землячка тем временем оживленно говорила его спутнице о неприятностях, которые подстерегают даму в пути. Экипажа у вокзала не оказалось. "Должно быть, опоздала телеграмма", - пробормотала Землячка, поблагодарила своих спасителей и наняла извозчика. "Мытная улица, кондитерская "Жорж Борман" - то была явка, где после обмена паролями она должна была получить "хороший" адрес. В кондитерской Землячка спросила Леночку, одну из продавщиц: "У вас есть шоколад "Миньон"?" Леночка испытующе смотрит на покупательницу: "У нас есть "Миньон" из Москвы, от Эйнема". - "Свешайте, дорогая, полфунта". Леночка подает покупательнице сверток и вполголоса произносит: "Пименовский переулок, дом Воскобойникова, спросите Алексея Павловича". С шоколадом и саквояжем Землячка выходит на улицу. Снова нанимает извозчика. Пименовский переулок находится на рабочей окраине города. Прохожих там мало, но все же они есть. Женщины в платочках и с кошелками, мужчины в картузах и куртках. Нарядная дама, разыскивающая дом Воскобойникова, не может не привлечь внимания. Извозчик вопросительно оглядывается. - Все, все, голубчик, мне никто тут не нужен, - ласково объясняет дама. - Воспоминания детства. Я жила тут когда-то. Когда еще была девочкой. Я тут от поезда до поезда. Захотелось посмотреть на эти места. А знакомых здесь у меня нет. Теперь обратно, на вокзал. Такие дамочки попадались извозчику не раз - мотаются, мотаются по городу, а потом, смотришь, никуда им не надо. На вокзал, так на вокзал. Землячка расплачивается с извозчиком - не слишком щедро, но и не слишком скупо, чтобы не запомнил, так, обычная пассажирка. Она проходит в "дамскую комнату", запирается, и через несколько минут из двери выходит уже не нарядная дама, а скромная мещанка. Вместо шляпы с гирляндой из блеклых фиалок на голове ее серый ситцевый платок. Саквояж, который она небрежно и утомленно внесла в комнату, она выносит уверенно и привычно, только теперь этот купленный в Берлине элегантный саквояж как-то обвис в ее руке и похож на старую домашнюю сумку. Да и накидка обвисла, точно она с чужого плеча. Идет она медленно, и тот, кто взялся бы ее преследовать, должен был бы ползти, как черепаха. Но прохожим не до нее, все ее обгоняют. Землячка уверенно сворачивает в Пименовский переулок. Она не спрашивает встречных прохожих, где здесь дом Воскобойникова, идет по одной стороне, потом по другой, покуда ей не попадается на глаза дощечка с надписью "Собств. дом Н.И.Воскобойникова". Землячка дергает железную ручку в калитке. Неторопливые шаги, калитка распахивается. Мужчина лет сорока, в неподпоясанной косоворотке, светлые усы, голубые глаза, пытливо смотрит на Землячку. - Мне нужен хозяин этого дома. - А я и есть хозяин. - Я от Леночки. - От какой Леночки? - Из кондитерской... Он с любопытством еще раз оглядывает Землячку. Хозяин ведет ее в "залу", так в мещанских жилищах называют самую парадную, часто единственную прилично обставленную комнату в доме. Стол, покрытый суконной скатертью, горка с посудой, гнутые венские стулья, фикусы перед окнами, ряднинная дорожка через всю комнату. Хозяин чувствует себя несколько скованно. Он знает, что в город должен приехать представитель БКБ, Бюро комитетов большинства, органа, созданного по инициативе тех провинциальных комитетов, где большевики не утратили своего влияния. Он выжидательно молчит. Землячка протягивает саквояж хозяину дома. - Положите куда-нибудь. Давайте знакомиться. Вас как по имени-отчеству? - Николай Иванович. - Николай Иванович Воскобойников, - отчетливо произносит Землячка. - Работаете на лесопильном заводе? Хозяин дома утвердительно кивает. - Большевик? Воскобойников улыбается. - Да уж никак не объединенец. Улыбается ему и Землячка. Перед нею один из тех ярославских большевиков - Землячка слышала о нем еще в Петербурге, - на кого можно здесь опереться. - Землячка, - называет она себя. - Я сейчас предъявлю вам свои полномочия. Воскобойников с интересом вскидывает глаза на Землячку, он тоже, видимо, слышал о ней, но не делает никаких протестующих жестов - мол, я и так вам доверяю, мол, излишние формальности ни к чему - установленный порядок должен быть соблюден. Землячка извлекает из кармана своей пелерины большое дамское портмоне из серой замши, достает перламутровую пудреницу, нажимает кнопочку и подает Воскобойникову листок папиросной бумаги - свой мандат, скрепленный печатью Петербургского комитета Российской социал-демократической рабочей партии. Дорого бы заплатили в охранке за оттиск этой печати! Воскобойников внимательно изучает бумагу. - Слышал я о вас, - говорит он, возвращая документ. - У нас в Ярославле твердое мнение за съезд. Землячка довольна, что Воскобойников имеет о ней хоть какое-то представление, но на всякий случай предупреждает: - Вот что, Николай Иванович, для членов комитета я - Землячка, но для остальных - Зинаида Ильинична Трелина. Береженого, как говорится, бог бережет. Хозяин распахивает дверь в соседнюю комнату. - Располагайтесь. - Когда же вы думаете собраться? - Сегодня отдохнете, а соберемся завтра к вечерку, после работы, раньше не успеем оповестить. - А у вас тут... - У нас тут чисто, - подтверждает Воскобойников. - Полиция не заглядывает сюда, нет причин. Все же на улицу советую не показываться - соседи, да и мало ли что, лишний интерес ни вам, ни нам ни к чему. Почти два дня проводит Землячка в семье Воскобойникова. Жена приезжую не расспрашивает ни о чем, зато дети засыпают ее вопросами - кто она, откуда, зачем приехала. Землячка отвечает, что она учительница, едет на работу в деревню, старшей девочке помогает решить задачи, младшим рассказывает сказки Андерсена. На второй день к вечеру в доме Воскобойниковых поднимается суета. Хозяйка вместе с пришедшей к ней женщиной жарит пирожки и котлеты, нарезает и раскладывает по тарелкам колбасу, селедку, огурцы, накрывает в зале стол; вернувшийся домой хозяин достает рюмки, откупоривает бутылки с водкой и пивом... Не слишком-то одобрительно смотрит гостья на все эти приготовления. Дело слишком серьезное для того, чтобы сочетать его с застольем. - Это по какому же поводу? - осторожно спрашивает Землячка у хозяйки, указывая на стол. - А Коленькино рожденье, - радостно откликается хозяйка. - Завсегда отмечаем. Ответ хороший, но Землячка улучает минуту и негромко осведомляется у хозяина: - Сегодня у вас действительно день рождения? - Какое там! - Воскобойников усмехается. - Товарищи соберутся по тому самому делу, по какому вы и приехали. Землячка укоризненно покачивает головой. - Тогда зачем все это? Неужели вы так всегда обставляете свои собрания? - Зачем? - возражает Воскобойников. - Мы и в мастерских собираемся, и на бережку, и даже возле церкви, но сегодня случай особый, не хотим вас казать посторонним, да и не ровен час зайдет кто - такая хорошая видимость. И все-таки Землячке не по сердцу докладывать о проблемах, волнующих партию, за столом, уставленным бутылками. Один за одним начинают сходиться гости. Собирается человек двадцать, и среди них только две женщины. Приезжую знакомят со всеми. Куркин. Славцов. Прохоров. Кое о ком она слышала в Петербурге. Учительница Крапивина - одна из лучших пропагандисток в ярославской организации. Савельев недавно вернулся из ссылки. Тихонов... В комнате становится тесно. - За стол, друзья, за стол, - приглашает гостей хозяин. - Накладывайте. Что бог послал... - Он указывает Землячке место рядом с собой. - Зинаида Ильинична... - Разливает по рюмкам водку. - По одной, для бодрости... Приезжая смотрит не слишком одобрительно. Однако Воскобойников не замечает или не хочет замечать взгляда Землячки, он выпивает свою рюмку, закусывает огурцом и стучит вилкой по тарелке. - Так вот, товарищи, к нам приехал представитель Бюро комитетов большинства, избранного на Северной конференции, а попросту представитель товарища Ленина... - Он сразу становится строгим, наклоняется через стол, отбирает у кого-то бутылку. - Внимание, товарищи, дело сурьезное. Хоть я и хозяин, с ужином придется повременить. Землячка встает. - Позвольте мне прочесть вам письмо товарища Ленина. - Она достает из кармана сложенный листок, расправляет его. - А вы сидя, сидя, Зинаида Ильинична, - советует Воскобойников. - Ужин есть ужин, заглянет кто ненароком в окно, а тут речи говорят. Сидя так сидя. Должно быть, Воскобойников прав. Землячка садится и читает "Письмо к товарищам", изданное отдельной листовкой и посвященное выходу газеты "Вперед". Потом она рассказывает о дезорганизаторской деятельности меньшевиков, знакомит с решениями Северной конференции. Говорит о значении и важности предстоящего съезда. Разговор шел начистоту. В Ярославле многие были в курсе дела, а тем, кто был еще недостаточно подкован политически, - тем найти правильный путь помогало пролетарское классовое чутье. Всех, кто колебался и повторял доводы меньшевистской "Искры", разубедили, созыв съезда одобрили и постановили делегировать на съезд большевика. Застолье не помешало, и когда после всех разговоров и споров кто-то запел: Нелюдимо наше море, День и ночь шумит оно... - и все дружно подхватили песню, Землячка, вполне удовлетворенная результатами сегодняшнего собрания, с усталой улыбкой наклонилась к Воскобойникову и сама попросила: - А что, Николай Иванович, придется отметить успех! Налейте-ка и мне полстакана пива... Драгоценные письма Объехав провинцию, Землячка вернулась в Петербург. Надо было достать для партии денег - об этом ей не раз напоминали из-за границы, проследить за транспортировкой литературы в Россию и, наконец, организовать отъезд делегатов на Третий съезд. В Петербурге Землячка жила на птичьих правах. Фамилия не своя, имя-отчество тоже, но она к этому привыкла и даже не слишком волновалась - паспорт у нее был хороший. На квартиру тоже нельзя жаловаться, квартира вне подозрений. Ее рекомендовала сама Мария Петровна Голубева, а уж Мария Петровна по части конспирации считалась великим докой. Уже полгода как Землячка поселилась у Савичевых. Сам Петр Евгеньевич Савичев служил в частном банке помощником бухгалтера, жена его Нина Васильевна вела домашнее хозяйство, двое детей учились в гимназии - Леночка в пятом классе, Вася во втором. Савичевы снимали квартиру в одном из доходных домов по Садовой, однако плата за обучение детей в гимназии пробивала в семейном бюджете такую брешь, что одну из комнат приходилось сдавать. И хотя себя Савичев в революционерах не числил, но среди его знакомых было два или три большевика, он знал об этом и при случае сказал одному из них: - На баррикады я уже едва ли пойду, однако понимаю, что происходит в России, и если понадобится моя скромная помощь... Вот его и попросили приютить работника партии - не безвозмездно, за квартиру будут платить, но квартирант должен быть уверен, что не только никто в семье Савичевых не станет им интересоваться, но что его будут даже оберегать от чужого любопытства, если оно вдруг обнаружится. - У Савичевых вам будет спокойно и безопасно, - сказала Мария Петровна. - На бесчестный поступок эти люди не пойдут. И в самом деле полгода Землячка жила у них спокойно, делами ее они не интересовались, а когда она внезапно исчезала на неделю-другую из Петербурга, вопросов ей никто не задавал. Для всех, кто спросил бы о квартирантке Савичевых, имелась вполне убедительная версия: Надежда Яковлевна - так она теперь звалась - работает секретарем у адвоката Малянтовича и нередко сопровождает его в поездках по провинции. Видный присяжный поверенный Малянтович, известный своими либеральными воззрениями, согласился в случае чего подтвердить, что Надежда Яковлевна - да, действительно, служит у него в секретарях. А ведь за одну только осень Землячка объездила множество городов. Рига, Тверь, Москва, Тула, Ярославль, Вятка, Пермь, Екатеринбург, Баку, Тифлис, Кутаис, Батум. Десятки поездок, сотни встреч. Непонятно, как только она справляется со всей своей работой! И все время идет как бы по лезвию ножа... Вчера дома Землячка зашла в столовую Савичевых, взять из буфета чашку, видит - у окна Леночка с книгой, так зачиталась, что даже не заметила квартирантку. Землячка поинтересовалась: - Чем это вы так увлеклись, Леночка? Девушка с трудом оторвалась от книги: - Читаю "Квентина Дорварда" и завидую, в какое интересное время жили люди. Приключения, опасности, тайны... - А сейчас, думаете, жизнь скучнее? - Какое может быть сравнение! Землячка покачала головой, взяла чашку, ушла к себе. Что она могла сказать Леночке? Что жизнь в двадцатом веке такая же беспокойная, как в пятнадцатом? Во владениях Людовика Одиннадцатого смельчаков подстерегали ловушки, западни, капканы; малейшая неосторожность - и не уйти от ножа или секача. Во владениях Николая Второго людей подстерегают не меньшие опасности. Утрать бдительность на мгновение и сразу очутишься в тюрьме или на каторге. А ведь просто невозможно все время находиться в нервном напряжении - сдают иногда нервы, любой человек нуждается в отдыхе, тишине и покое. Впрочем, что касается тишины, тишиной она на сегодняшний вечер обеспечена. Сидит она за столом, перед ней чашка чаю, сборник "Знания" с новой повестью Горького... Ей и вправду надо отдохнуть. Всего два дня как она отправила в Женеву отчет о своих поездках и резолюции нескольких комитетов - все они высказались за съезд. Скольких же трудов стоило разгромить сторонников ЦК, захваченного меньшевиками! Вечер. Тишина. Чай давно остыл. И к книге не прикоснулась. Все мысли ее - о предстоящем съезде. В передней звонок. - Надежда Яковлевна, - слышит она голос Нины Васильевны. - Вас тут спрашивают. Кто бы это мог быть? В голосе Нины Васильевны не заметно волнения. Землячка тоже не позволит себе его обнаружить. - Вас просят сюда... - Заходите. Возле вешалки - девчушка лет шестнадцати, в драповом пальто, в шерстяном рыжем платке, завязанном на спине узлом. Девчушка вскидывает на Землячку ясные голубые глаза. - Надежда Яковлевна? - А ты откуда знаешь меня? - Да уж знаю, - говорит девчушка. - Я от Марии Петровны, наказывала она вам завтра к ней чай пить, день ангела у ихней племянницы, часам к пяти, беспременно. Землячка улыбается. - Буду. Ночью Землячке не спится. Что заставило Голубеву вызвать ее к себе? Чей-нибудь провал? Новые козни меньшевиков?.. Она рада бы пойти к Голубевой с утра, но у конспирации свои непреложные законы, и точность - один из главных. Пять часов - это не четыре и не шесть, а именно пять - ни поторопиться нельзя, ни опоздать. Днем у Землячки две встречи: с рабочими на Обуховском заводе, надо получить от них корреспонденцию о положении дел на заводе для новой газеты, которая должна вот-вот выйти в Женеве под редакцией Ленина, и с товарищами из Баку, поделиться с ними своим опытом транспортировки литературы из-за границы. Спокойно, не торопясь, сделала все, что наметила, и отправилась на Монетную. К пяти. Малая Монетная, девять-а, квартира Голубевой. Одна из самых засекреченных и самых верных большевистских квартир, не квартира - крепость, старательно оберегаемая Петербургским комитетом от всех случайных и недостаточно проверенных посетителей. Мария Петровна заметный человек в Петербургской организации. Квартира ее - заповедное место, только самые проверенные большевики знают этот адрес, - забегая вперед, скажем, что она пользовалась таким доверием партии, что именно у нее находилась в 1906 году штаб-квартира Ленина. Поэтому Землячка не сомневалась, что только дело чрезвычайной важности могло заставить Марию Петровну вызвать ее к себе. Как требовала предосторожность, Землячка прошлась вдоль всей Монетной, сперва по одной, а потом по другой стороне улицы. Как будто все спокойно. Но вот и пять... Землячка вошла в подъезд, позвонила. Дверь открыла сама Мария Петровна. - Заходите, Розалия Самойловна. Раздевайтесь. - Ко мне вчера приходила девушка от вас, - начала было Землячка. - Где это вы нашли такую? Голубева ответила неопределенно: - Знакомая. - А не опасно? - Если посылаю, значит, не опасно, - уверенно произнесла Голубева. - Наши будущие кадры. Землячка вошла в столовую. Стол накрыт, кипит самовар. На скатерти - вазочки с вареньем, с печеньем. Все, как следует быть. - Зачем я вам, Мария Петровна? - Чай пить. - А все-таки? - Важное дело, конечно. Однако в голосе Голубевой Землячка не уловила тревоги, наоборот, в голосе ее звучала улыбка. - Не томите же... - Еще не все собрались. - А вы еще кого-нибудь ждете? - Сейчас появятся - Рахметов и Папаша. Рахметов - это Александр Александрович Богданов, а Папаша - Максим Максимович Литвинов. В эти дни их с Землячкой объединяет подготовка к съезду, все трое - убежденные сторонники Ленина. Но если все трое приглашены на этот час к Голубевой... - Что все-таки случилось? А вот и Богданов с Литвиновым. До чего же разные люди! Богданов врывается в комнату, точно ждут его здесь враги, и он собрался их сокрушить, а Литвинов входит небрежно, не спеша, будто случайно сюда попал и, если что не так, извинится и тут же уйдет обратно. Оба, как и Землячка, видимо, удивлены приглашением Голубевой. - Чаю? - не без лукавства предлагает хозяйка. Литвинов вежливо наклоняет голову. - С удовольствием. А Богданов, наоборот, еле сдерживается. - При чем тут чай? Говорите: в чем дело? Однако Голубева медлит - гости вынуждены усесться - потом разливает чай, придвигает чашки. Все трое вопросительно смотрят на хозяйку. - Письмо, - произносит наконец Голубева. - Из Парижа. Сейчас принесу. Выходит из комнаты и тотчас возвращается, в руке конверт. Негромко и чуть торжественно читает: - "От Ленина личное Рахметову, Землячке, папаше". Она отдает конверт Богданову, тот нетерпеливо достает письмо, развертывает, и так же нетерпеливо встают со своих мест Землячка и Литвинов, подходят к Богданову и втроем склоняются над письмом. Письмо от Ленина! Как важно, как важно знать его мнение, познакомиться с его оценкой текущих событий... "3.XII.04. Дорогой друг! Я получил известия о приезде М.Н. (сам не видал его) и заключил из них, что дела у нас совсем неладны. Получается опять какой-то разброд между русскими и заграничными большевиками. А я по опыту 3-х лет знаю, что такой разброд чреват дьявольским вредом для дела. Разброд этот я усматриваю вот в чем: 1) затягивают приезд Рахметова; 2) переносят центр тяжести с здешнего органа на другое, на съезд русский OK etc.; 3) попустительствуют или даже поддерживают какие-то сделки ЦК с литературной группой большинства и чуть ли не идиотские предприятия русского органа. Если мои сведения об этом разброде верны, то я должен сказать, что злейший враг большинства не придумал бы ничего худшего. Задерживать отъезд Рахметова прямо непростительная глупость, доходящая до предательства, ибо болтовня страшно растет, и мы рискуем потерять необходимую здесь величину из-за ребячески глупых планов чего-то сейчас же смастерить в России. Оттягивать заграничный орган большинства (для которого недостает только денег) еще более непростительно. В этом органе теперь вся суть, без него мы идем к верной, бесславной смерти. Во что бы то ни стало, ценой чего угодно надо достать деньжонок, хоть пару тысяч что ли, и начать немедленно, иначе мы режем сами себя. Возлагать все надежды на съезд могут только безнадежные глупцы, ибо ясно, что Совет сорвет всякий съезд, сорвет еще до созыва. Поймите меня хорошенько, ради бога: я не предлагаю бросить агитации за съезд, отказаться от этого лозунга, но только ребята могут ограничиваться теперь этим, не видя, что суть в силе. Пусть резолюции о съезде сыпятся по-прежнему (почему-то объезд М.Н. не дал ни одного повторения резолюции, это очень и очень жаль), но не в этом гвоздь, неужели можно не видеть этого? ОК или бюро большинства необходимо, но без органа это будет жалкий нуль, одна комедия, мыльный пузырь, который лопнет с 1-ым провалом. Во что бы то ни стало орган и деньги, деньги сюда, зарежьте кого хотите, но давайте денег. Организационный комитет или бюро большинства должно дать нам полномочия на орган (поскорее, поскорее) и объезжать комитеты, но если бы ОК вздумал сначала поднять "положительную работу" и отложить пока орган, то нас зарезал бы именно такой идиотский Организационный комитет. Наконец, издавать что-либо в России, входить хоть в какие ни на есть сделки с поганой сволочью из ЦК значит уже прямо предательствовать. Что ЦК хочет разделить и раздробить русских и заграничных большевиков, это ясно, это его давний план, и только самые желторотые глупцы могли бы попасться на эту удочку. Затевать орган в России при помощи ЦК - безумие, прямое безумие или предательство, так выходит и так выйдет по объективной логике событий, потому что устроители органа или популярного органа окажутся неминуемо одураченными всякой паскудной гнидой вроде Центрального Комитета. Я это прямо предсказываю и заранее махаю рукой совершенно на таких людей. Повторяю: в первую голову должен идти орган, орган и орган, деньги на орган; расход денег на иное есть верх неразумия теперь. Рахметова надо немедленно вытащить сюда, немедля. Объезжать комитеты надо прежде всего для корреспонденции (это непростительно и позорно, что до сих пор мы не имеем корреспонденции!! это прямо позор и зарез дела!!), а вся агитация на съезд должна быть лишь попутным делом. С ЦК все комитеты большинства должны немедленно порвать фактически, перенося все сношения на ОК или бюро большинства; этот ОК должен немедленно выпустить печатное извещение о своем образовании, немедленно и обязательно опубликовать это. Если мы не устраним этого начинающегося разброда большинства, если мы не столкуемся об этом и письменно и (главное) свидание с Рахметовым, тогда мы все здесь прямо махнем рукой и бросим все дело. Если хотите работать вместе, то надо идти в ногу и сговариваться, действовать по сговору (а не вопреки сговора и не без сговора), а это прямо позор и безобразие: поехали за деньгами для органа, а занялись черт знает какими говенными делами. Я выступаю на днях печатно против ЦК еще решительнее. Если мы не порвем с ЦК и с Советом, то мы будем достойны лишь того, чтобы нам все плевали в рожу. Жду ответа и приезда Рахметова". В три пары глаз прочитывают они письмо и снова возвращаются к нему. Ленин сердится, да какой там сердится - ругается! Литвинов испытующе смотрит на Богданова: - Так как же, Александр Александрович? Богданов краснеет от волнения. - Надо ехать. - Вот то-то! Письмо мало радует, Ленин упрекает всех троих в том, что они отвлеклись от основной поставленной перед ними задачи. Литвинов опять смотрит на Богданова. - А вообще? - Надо подумать, - сумрачно отвечает Богданов. - Пусть каждый все обдумает, а завтра соберемся и посоветуемся. Землячка смотрит на своих товарищей... И на них и на себя она смотрит как бы со стороны. Состоят они в одной партии, объединены одним делом, стремятся к одной цели, а какие же они разные люди... По возрасту они все - сверстники. Только Голубева старше, четыре с половиной десятка у нее уже за плечами и тридцать лет из них посвящены опасной конспиративной работе. Убеждения у нее твердые, она стойкая большевичка, техник великолепный. Вот и сегодня - получила письмо, собрала всех, кого оно касается, и все сделает, чтобы выполнить полученные указания... Самой Землячке столько же лет, сколько Литвинову - двадцать восемь, Богданову тридцать один, да и Ленину всего тридцать четыре... Но вот поди ж ты! Насколько Ленин мудрее. Его партийная кличка говорит о многом: "Старик". Он старше всех их. Не по возрасту, а по силе авт