кофе. Поезд на станции стоит четверть часа. Прошло пять минут. Никто к Землячке не подходил. Прошло еще пять минут. Землячка с облегчением вздохнула. Все в порядке, можно спокойно следовать дальше. Тут в буфет кто-то заглянул. По всей видимости, рабочий. В куртке, покрытой пятнами масла или мазута, в грубых брезентовых брюках, заправленных в сапоги. Он поглядел на кельнершу, на двух толстяков и неторопливо подошел к Землячке. - Вам не нужны лошади? - негромко спросил он. - А вы не хотите выпить кружку пива? - сказала она в ответ. - Не откажусь, - согласился человек в куртке. - Очень вам благодарен. - Тогда поторопимся, - сказала Землячка. - Поезд уходит через несколько минут. - Ну и пусть уходит, - сказал человек в куртке. - Нам торопиться некуда. Он с аппетитом выпил кружку пива, обтер губы тыльной стороной ладони, взял ее саквояж и пошел к выходу. Значит, меня все-таки ждут на границе, подумала Землячка и тоже направилась к выходу. У станции стояла бричка, запряженная парой лошадей. Человек в куртке подошел к бричке, неторопливо взобрался на козлы и не оборачиваясь, громко и деловито сказал: - Садитесь. Не успела Землячка сесть в бричку, как ее провожатый тряхнул вожжами. Сколько раз уже приходилось ей вверять себя незнакомым людям, обменявшись с ними лишь одной-двумя условными фразами. Кто он, этот человек, который везет ее? Она привыкла распознавать людей по мало уловимым признакам, на которые менее искушенные люди не обратили бы внимания. Рабочий?.. Да, мастеровой, рабочий с какой-нибудь небольшой фабрики. Нет в нем той подтянутости, той выправки, какая свойственна промышленному пролетарию. Возможно, работает в какой-нибудь мастерской или даже в деревенской кузнице. Но несомненно рабочий человек, и он внушает Землячке доверие. И не немец, хотя находились они еще в Германии, а поляк, говорит по-немецки неплохо, но его выдает произношение. Возница упорно молчал, лишь изредка односложным цоканьем подгоняя лошадей. - Нам далеко? - не выдержала, спросила Землячка, чтобы хоть как-то нарушить молчание. Возница отрицательно помотал головой. - Не так чтобы... Лошади неторопливо бежали по широкому шляху, а по сторонам пестрели низкие аккуратные домики под серыми шиферными крышами. Неожиданно возница свернул в узкий проулок и, натянув вожжи, остановил лошадей возле одного из домов яркого канареечного цвета. - Вот, - сказал возница, спрыгивая с козел. - Побудете здесь до вечера. Он вошел в сени. Землячка послушно последовала за ним. Они очутились в сиявшей чистотой кухоньке. Блестели на полках начищенные кастрюли, на стенах висели разрисованные тарелки. Даже стол на кухне был накрыт накрахмаленной синей скатертью. Тотчас навстречу им в кухню вошла молодая белокурая женщина с пышно взбитой прической. - О, gnadige Frau, - быстро заговорила она по-немецки. - Мы ждем вас, будьте как дома, здесь вам придется находиться до вечера. - Располагайтесь, пожалуйста, - подтвердил возница. - Здесь хорошие люди, не подведут. Мое дело доставить вас сюда, отсюда все пойдет уже заведенным порядком... Бывайте! Он кивнул своей спутнице и пошел прочь, и уже через минуту Землячка услышала, как бричка отъезжает от дома. - Будете завтракать или сначала отдыхать? - заботливо осведомилась хозяйка. - Я приготовлю кофе. Через пятнадцать минут Землячка сидела за столом, перед ней стояли эмалированный белый кофейник, кувшин с молоком и посыпанные тмином булочки, а спустя полчаса она лежала уже в постели на белоснежных простынях и пыталась заснуть, хозяйка настоятельно советовала ей отдохнуть, потому что ночь будет не очень спокойной и гостье надо собраться с силами. Собраться с силами... Сколько их осталось позади, таких дней и ночей, когда приходилось держать себя в напряжении, мобилизуя все физические и душевные силы, быть мужественной и сильной, готовой преодолеть любые опасности, и сколько их еще будет впереди... Но она старалась об этом не думать. Следовало хорошенько выспаться, отдохнуть, чтобы никакая случайность... И она заснула. Чувство самодисциплины оказалось сильнее всего, спала крепко, но едва хозяйка притронулась к ее плечу, Землячка открыла глаза и спросила: - Пора? - О да, да. - Хозяйка ласково улыбнулась: - Все уже собрались. - А кто это - все? - Ну, люди... - уклончиво ответила хозяйка. В комнате горела лампа, занавески на окнах задернуты, за стеклами царила тьма, а из-за двери доносились приглушенные голоса. Землячка быстро встала, оделась, посмотрелась в зеркало, поправила прическу... Что ж, она готова. Двинулась было к двери. - Одну минуту, - остановила ее хозяйка. - Лучше рассчитаться сейчас. Два раза кофе, булочки и масло - три марки и четыре за помещение, всего семь марок. Землячка усмехнулась: оказывается, это чисто коммерческое предприятие, а она-то вообразила, что находится у людей, как-то связанных с революционным движением. Землячка вышла в кухню, там находилось человек пятнадцать; возле каждого на полу лежал небольшой тюк, и, к ее удивлению, хотя она и привыкла ничему не удивляться, у двери со скучающим видом сидел самый доподлинный немецкий жандарм. Землячка всмотрелась в людей, с которыми ей приходилось переходить границу, все это были типичные местечковые евреи в картузах и кургузых пальто, хотя, впрочем, те, кто помоложе, были выбриты, одеты в пиджаки и очень напоминали приказчиков галантерейных магазинов. Жандарм посмотрел на вошедшую невидящими голубыми глазами и ничего не сказал. Какой-то рыжий еврей поднялся с табуретки и сел прямо на пол, освобождая место для женщины. Так вот кто ее спутники! Она еще раз посмотрела на разбросанные на полу тюки и поняла: самые обычные контрабандисты. Валансьенские кружева, изготовленные во Франкфурте, гаванские сигары, сделанные в Гамбурге, и французский коньяк, сфабрикованный не дальше Лейпцига... Тем лучше! Эти люди то и дело шныряют через границу, их знают все, и они знают всех. Не успела Землячка очутиться в кухне, как они тотчас замолчали, вероятно, посторонним не следовало слышать их разговор. На какие-то минуты воцарилось молчание. Но тут в наружную дверь осторожно постучали. Видимо, это был условный стук, потому что жандарм тотчас приотворил дверь, и с улицы в кухню нырнул чернобородый еврей в буром брезентовом плаще. Должно быть, его-то и дожидались. Чернобородый и жандарм о чем-то пошептались, и жандарм тут же покинул помещение, власть перешла к чернобородому. - Тихо, выходите, - скомандовал чернобородый, стоя у двери и выпуская всех по одному. - Идите, идите, gnadige Frau, - поторопила хозяйка Землячку. - Мадам, - в свою очередь позвал ее чернобородый. - Держитесь до меня, иначе вы можете попасть не на ту квартиру. - Вы получите с меня сейчас? - спросила Землячка, ей хотелось задобрить своего провожатого. - Потом, потом. Все, кому предстояло перейти границу, толпились возле палисадника, дожидаясь чернобородого и его даму. Контрабандисты догадывались, кто она, - не в первый раз русские революционеры переходили с ними границу, - хотя они предпочитали проявлять к ней поменьше интереса. Небо заволакивали тучи, в нескольких шагах ничего уже нельзя было разобрать, и Землячка не сразу заметила лошадь, запряженную в небольшую повозку. Все тюки лежали уже в повозке, чернобородый потянул к себе саквояж Землячки. - Я сама, - сказала Землячка. - Еще успеете, - сказал чернобородый, отбирая у нее саквояж. Сперва шли по дороге, повозки не было слышно, ее колеса, должно быть, были на резиновом ходу. Шли недолго, может быть, с полчаса, дорога пошла под уклон, начались какие-то кусты... Все кинулись к повозке разбирать свои вещи. Кто-то загалдел, кто-то вполголоса вступил с кем-то в перебранку. - Ша! Ша! - прикрикнул на них чернобородый. - Самоубийцы! Вновь наступила тишина. - Ложитесь, мадам. Чернобородый пригнул Землячку к земле. Все точно растворились во мраке. Землячка не столько видела, как ощущала, что ее спутники ползут, и она тоже ползла, продираясь через редкие кусты и вдавливаясь локтями и коленками в землю. Движение сквозь кусты тоже продолжалось с полчаса. - Ша, - негромко выдохнул чернобородый, и снова все стихло. - Вот мы уже и на границе, - прошептал чернобородый специально для Землячки. - Не вздыхайте, все в порядке уже. Он встал и, не очень даже прячась, пошел вперед. Землячка почему-то не опасалась предательства, настолько деловито и привычно вели себя контрабандисты. И действительно минут через десять чернобородый снова возник из темноты, был он уже не один, а с ним рядом шел... да, солдат, обычный русский солдат с обычной, перекинутой через плечо винтовкой. - Сколько вас? - спросил солдат деловым тоном. - Вставай, вставай... Все встали. Солдат пальцем пересчитал контрабандистов. - Эта тоже с вами? - ткнул он пальцем в Землячку. Поглядел куда-то в сторону, прислушался. - Шешнадцать, - сказал он. - С каждого по рублю, да не задерживайтесь, а то еще втяпаешься тут с вами... Рубли, должно быть, были приготовлены заранее, за Землячку рубль отдал чернобородый. Солдат пересчитал деньги и отступил в сторону. - А таперя беги, да побыстрей, а то на заставе заметят, начнут палить... Впереди тянулась светлая пограничная полоса. Тут уж не поползешь, все видно как на ладони. Контрабандисты понеслись, как зайцы. - Мадам! - крикнул чернобородый. Землячка поняла, что ей тоже надо бежать. Размахивая саквояжем, она понеслась следом за другими. Она не знала, бежит за ней чернобородый или не бежит, но отступать было поздно. Вперед, вперед... Каблук на правом ботинке сдвинулся на сторону, но было не до каблука: солдат солдатом, однако поблизости где-то и другие солдаты, которые не получили "шешнадцати рублей"... И вдруг она снова очутилась в темноте, и тут же возник чернобородый. - Уже, - сказал он. - Можно уже садиться в поезд. Он пошел вперед, возле них не было никого, контрабандистов и след простыл. Опять они пробирались сквозь кусты, шли редкой низкорослой рощицей, прошли версты две и очутились в каком-то местечке, повсюду чернели приземистые неуклюжие домишки. Ни в одном окне ни проблеска. Чернобородый постучал в чье-то неосвещенное окно. - Хаим, Хаим, принимай гостей! - закричал он, нисколько не таясь, и тут же перешел на жаргон. Должно быть, чернобородого слушали, потому что говорил он не переставая, хотя из дома никто и не показывался. Наконец щеколда щелкнула, и другой, такой же чернобородый еврей показался на улице. Первый чернобородый объяснил второму, что женщину, которую он привел, надо приютить до утра, а утром доставить на станцию. И вслед за тем Землячка очутилась в кромешной тьме своего нового жилища, в темноте ей что-то постелили и предложили прилечь до утра. Разбудили ее детские голоса. Она открыла глаза. Со всех сторон, из-за печки, и с печки, из-под грязных ситцевых занавесок глядели на нее кудрявые головенки. Сама она лежала на сложенном ватном одеяле, сшитом из разноцветных кусочков, приобретших за свое долгое существование серый унылый цвет. Не старая еще, непричесанная еврейка с белым лицом и запавшими черными глазами подошла к своей квартирантке. - Цыц! - прикрикнула она на детей, пытаясь выдавить на своем лице какое-то подобие улыбки. - Вам чаю или кофе? Она поставила перед гостьей немытую чашку, достала из печки ухватом чугунок, налила в чашку какое-то пойло, которое не было ни чаем, ни кофе, и высыпала на стол несколько кусков сахару, которые сразу приковали к себе взоры всех ребятишек. Да, это была уже Россия: грязь, нищета, голодные дети... И все-таки это была Россия, куда так стремилась Землячка из надоевшего ей Парижа. Она с опасением посмотрела на придвинутую чашку и отказалась: - Спасибо, я не проголодалась. Через час хозяин дома довез ее в грязной и скрипучей бричке до железнодорожной станции, станцию эту Землячка видела впервые, но она ничем не отличалась от тысяч подобных станций: все те же деревянные диваны, затхлые запахи и грязный перрон... А еще через час она ехала в поезде, сидела в вагоне второго класса у окна и смотрела на мелькавшие за окном поля, овраги и перелески. Она была в России. В России, которой отдана вся ее жизнь. Россия, нищая Россия, Мне избы серые твои... Против течения 1 августа 1914 года Германия объявила России войну. В сентябре Ленин знакомит живущих в Берне большевиков со своими тезисами о войне. Тезисы пересылаются в Россию, их обсуждают, к ним присоединяются все большевистские партийные организации, и в ноябре 1914 года газета "Социал-Демократ" публикует написанный Лениным манифест ЦК РСДРП "Война и российская социал-демократия". Развитие исторических событий нельзя было пустить на самотек, и сотни партийных работников изо дня в день разъясняли рабочим, что "превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг". Именно в эти дни и произошло решительное размежевание между истинными революционерами и оппортунистами. 2 ноября 1914 года большевистские депутаты Государственной думы созвали в Озерках близ Петрограда конференцию с участием представителей большевистских организаций. Конференция обсудила тезисы Ленина и манифест ЦК о войне и полностью их поддержала. А 4 ноября полиция арестовала всех участников конференции - их выдали провокаторы. Депутатов-большевиков предали суду. Депутаты Бадаев, Петровский, Муралов, Самойлов и Шагов обвинялись царским правительством в государственной измене, а обвинительным материалом послужили отобранные при аресте тезисы Ленина "Задачи революционной социал-демократии в европейской войне" и манифест ЦК РСДРП "Война и российская социал-демократия". Депутаты-большевики использовали трибуну суда для того, чтобы открыто заявить о лозунгах партии против войны, и были приговорены к ссылке на вечное поселение в Енисейскую губернию. О суде над депутатами-большевиками Землячка узнала в Москве из буржуазных газет. И либеральный "День", и кадетская "Речь" писали о процессе, но очень уж однобоко, "Речь" так даже благодарила царский суд за то, что тот рассеял легенду, будто социал-демократические депутаты желали поражения царским войскам. Правда содержалась в статье Ленина, напечатанной в "Социал-Демократе". Землячка получила эту газету со странной оказией. Жила Землячка на Сретенке, в дешевых меблированных комнатах, по фальшивому паспорту, под чужой фамилией. Соседям по номерам она говорила, что закончила недавно курсы сестер милосердия и пытается устроиться в какой-нибудь полевой лазарет. Это выглядело достоверно, такое увлечение в те дни было свойственно многим дамам. Никто из товарищей по партии в номера к ней не приходил, для встреч существовали особые адреса и явки. И вдруг одним июньским утром к ней стучатся, открывается дверь и в номер входит экзальтированная пышная дама с таким же пышным кружевным зонтиком. - Розалия Самойловна, голубушка! С распростертыми руками дама бросается к Землячке. - Простите... - Не смущайтесь, голубушка, я знаю, вы на нелегальном положении, - восклицает дама. - Мы же ведь знакомы! У Землячки профессиональная память на лица. Да, они встречались... В Женеве! Там Землячка общалась с Сонечкой Любимовой, киевлянкой, студенткой Цюрихского университета. Сонечка и познакомила ее с этой дамой. Жена московского адвоката. Либеральная дама, заигрывающая с революционерами. - Вы мне так нужны, - продолжала щебетать дама. - У меня к вам поручение из Швейцарии. - Но как вы меня нашли? - недоумевала Землячка. - Как нашли? - Очень просто, - охотно объяснила дама. - Встречаю знакомого адвоката, господина Медема, он тоже революционер, раньше он скрывался под псевдонимом Гольдблат, спрашиваю его - не поможете ли вы мне отыскать Розалию Самойловну Берлин? А он говорит: вашу Розалию Самойловну наверняка зовут сейчас как-нибудь иначе, но если только она в Москве, ищите ее в меблированных комнатах или на Сретенке или на Божедомке, все нелегальные большевики там останавливаются. Вот я и отправилась сюда, не беспокойтесь, я не называла вашей фамилии, просто описала вашу наружность, такая симпатичная дама, говорю, в пенсне, и не очень любит разговаривать. Горничная сразу указала мне ваш номер... Со стороны Гольдблата довольно подло наводить кого бы то ни было на след Землячки, хотя от бундовцев только того и жди. - Давно вы из Швейцарии? - поинтересовалась Землячка. - И что за поручение? - Ах, лучше не спрашивайте, - заахала дама. - Все так неожиданно! Путешествовала по Франции, а тут война. Я в Швейцарию, все-таки спокойнее, нейтральная страна. Прожила до весны, а тут деньги на исходе, вижу, пора собираться домой. А как? Вы себе представить не сможете! Через всю Италию до Бриндизи, оттуда в Афины, из Афин в Салоники, из Греции в Болгарию, Пловдив, Бухарест, Кишинев, Киев, и наконец я в Москве! Землячка посочувствовала: - Пришлось вам покружить! - Если бы вы только знали, сколько я перенесла мытарств. А все война. То меня ругают, то приветствуют за то, что я русская... А перед отъездом из Женевы Сонечка спрашивает: вы не встретитесь с Розалией Самойловной? А как же, говорю, обязательно. Тогда у меня просьба, это она мне, передайте ей, пожалуйста, зонтик. - Какой зонтик? - удивилась Землячка. - Вот этот! - Дама потрясла своим зонтиком. - Сонечка ручалась, что вы обрадуетесь! Дама совала зонтик в руки Землячке. - А на что мне, собственно... - А вы ручку, ручку отверните, - кудахтала дама. - Какая же вы неопытная! Вас ждет маленький сюрприз... Дама тут же принялась откручивать ручку и, повернув затем книзу полую палку зонтика, вытряхнула несколько печатных листков. На этот раз ахнула сама Землячка: оказывается, Сонечка прислала два номера "Социал-Демократа". Землячка обласкала гостью, напоила чаем, звала почаще приходить в гости, но на другой же день переменила квартиру. Землячка стала обладательницей целого богатства. Семь статей Ленина! Вот кто раскрыл всю механику царского суда, расправившегося с "внутренними врагами"! Через несколько дней Землячка шла по Кузнецкому мосту. Неспокойная и настороженная. Она только что была на особо засекреченной явке, отдала печатать на гектографе ленинские статьи и шла, незаметно оглядываясь, проверяя, не увязался ли за нею шпик. Остановилась перед витриной магазина Альшванга, делая вид, что рассматривает дорогое женское белье. Как будто никого... Свернула на Неглинную, увидела идущего навстречу нарядного господина в канотье. Землячка рада была бы зайти в любые ворота... Поздно! - Розалия Самойловна! - громко и нараспев воскликнул господин в канотье актерским баритоном. Землячка заторопилась подойти к нему. - Молчите... Это был Гольдблат, как всегда самодовольный и еще более развязный, чем много лет назад в Лондоне. - Пустяки, - непринужденно продолжал Гольдблат, не обращая внимания на предупреждение Землячки. - Бояться больше нечего, теперь все мы - русские патриоты! - Думаю, что патриотизм мы понимаем по-разному, - негромко сказала Землячка. - И я вовсе не хочу попадать в руки врагов. - Мнительность! - вызывающе ответил Гольдблат. - Каких это врагов имеете вы в виду? - Голубые мундиры, - тихо произнесла Землячка. - Охранку. - Бросьте! - пренебрежительно возразил Гольдблат. - У нас у всех теперь один враг - немцы! - Вы желаете победы самодержавию? - переспросила Землячка, не веря своим ушам. - Вот именно! - Гольдблат даже усмехнулся. - И, кстати, я уже не Гольдблат, а присяжный поверенный Медем, нам теперь псевдонимы ни к чему. Землячка посмотрела на него с недоумением: - Вы что же, простили самодержавию и погромы, и черту оседлости, и процентную норму? - Не надо преувеличивать, - бодро сказал Гольдблат. - Прошлое не повторится, наш патриотизм будет оценен, и после войны мы получим... - Что? - Национально-культурную автономию! Мимо лилась толпа, торопились подтянутые офицеры, шли с покупками дамы, важно вышагивали штатские люди в полувоенной форме, а Землячка и Гольдблат стояли перед входом в Петровский пассаж и продолжали свой спор. - Если бы вы только знали, - с горечью произнесла Землячка, - сколько вреда вы приносите. - Кому? - саркастически спросил Гольдблат. - Всему революционному движению. - Если вы так думаете, Розалия Самойловна, - независимо произнес Гольдблат, - тогда вам действительно лучше вернуться в Швейцарию к своему Ленину. На этот раз усмехнулась Землячка: - Боюсь, господин Медем, что не так уж далеко время, когда не мне придется ехать в Швейцарию, а Ленин переедет из Швейцарии в Россию... Гольдблат испуганно оглянулся: - Не смею задерживать. Он притронулся двумя пальцами к шляпе и зашагал прочь от своей собеседницы. - Одну минуту, - остановила его Землячка. - Надеюсь, никто не будет знать о нашей встрече? - За кого вы меня принимаете? - обиженно процедил сквозь зубы Гольдблат. - Все-таки и вы и я - революционеры. Но Землячка на всякий случай свернула в ближайший переулок, а потом и в другой - постаралась уйти поскорее и подальше. "Да, все мы за революцию, - с горечью думала Землячка, - но только понимаем ее по-разному". Все участники Второго съезда партии от Бунда - Абрамсон, Гольдблат, Либер, Айзенштадт и Коссовский, в свое время проклинавшие самодержавие за погромы и преследование евреев, стали вдруг на сторону царского правительства и принялись проповедовать войну до победного конца. А в те дни каждый случай ренегатства наносил жесточайший вред революции. Однако история развивалась так, как предвидел Ленин, война и экономические трудности истощили народное терпение, самодержавие изжило себя. 27 февраля 1917 года произошла буржуазно-демократическая революция. Ленин тяжело переносил разлуку с родиной. Особенно тяжела для Владимира Ильича была вторая эмиграция. После поражения первой русской революции в стране свирепствовал черносотенный террор. Ленин вынужден был скрываться за границей. При первой возможности Владимир Ильич возвращается в Россию. 3 апреля 1917 года Ленин приезжает в Петроград. Площадь перед Финляндским вокзалом заполнена народом. Ленин с броневика произносит свою знаменитую речь, в которой приветствует участников революции и призывает их к борьбе за социалистическую революцию. История не сохранила текста этой ленинской речи, однако все ее помнят, повторяют, пересказывают... Отголоски ее докатываются до Москвы, и речь эта становится программой дальнейшей деятельности большевиков. 7 апреля "Правда" публикует статью Ленина "О задачах пролетариата в данной революции" - знаменитые "Апрельские тезисы". "...Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, - ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства. ...Никакой поддержки Временному правительству, разъяснение полной лживости всех его обещаний..." Но не все согласны с Лениным. Ему возражают Каменев, Рыков, Пятаков, они отвергают возможность победы социализма в одной стране, отрицают право наций на самоопределение. Однако представители всех организаций партии единодушно голосуют за ленинские резолюции и тем самым свидетельствуют о политической монолитности партии. В июле состоялся Шестой съезд партии. Ленин отсутствовал на нем, скрываясь в эти дни по решению ЦК в Разливе, но по существу именно он руководил работой съезда. Все решения съезда были нацелены на подготовку пролетариата и беднейшего крестьянства к вооруженному восстанию, к победе социалистической революции. Но в самый разгар подготовки восстания в полуменьшевистской газете "Новая жизнь" Каменев от себя и от имени Зиновьева поместил интервью, в котором заявил о своем несогласии с решением ЦК о восстании. Ленин тут же пишет в Центральный Комитет письмо: "Уважающая себя партия не может терпеть штрейкбрехерства и штрейкбрехеров в своей среде. Это очевидно. А чем больше вдуматься в выступления Зиновьева и Каменева в непартийной прессе, тем более бесспорно становится, что их поступок представляет из себя полный состав штрейкбрехерства... Мы не можем опровергнуть кляузной лжи Зиновьева и Каменева, не вредя еще больше делу. В том то и состоит безмерная подлость, настоящее изменничество обоих этих лиц, что они перед капиталистами выдали план стачечников, ибо, раз мы молчим в печати, всякий догадается, как стоит дело. Каменев и Зиновьев выдали Родзянке и Керенскому решение ЦК своей партии о вооруженном восстании и о сокрытии от врага подготовки вооруженного восстания... Это факт. Никакими увертками нельзя опровергнуть этого факта". Враги, осведомленные предателями, ждали революционного выступления в день открытия Второго съезда Советов, намеченного на 25 октября. Восстание началось 24-го. Годы войны Землячка провела в Москве. В течение 1915-1916 годов она работала членом Московского бюро ЦК. Быть большевиком в те годы было особенно опасно - всем, кто выступал против войны, в соответствии с законами военного времени грозила смертная казнь. Чуть ли не каждое утро начиналось у Землячки с посещения заводов и фабрик, она руководила там работой партийных комитетов, проводила рабочие собрания, пропагандировала произведения Ленина. После Февральской революции происходит легализация революционных партий, и Землячка становится секретарем Московского комитета, впервые действующего в легальных условиях. Землячка участвует в работе Апрельской конференции, Шестого съезда партии, голосует за предложения Ленина. Все ближе решительное столкновение пролетариата и буржуазии. Подготавливая контрреволюционный переворот, буржуазия созывает в Москве представителей имущих классов на Государственное совещание. ЦК РСДРП (большевиков) поручает Московскому комитету организовать однодневную забастовку протеста, и 12 августа, в день открытия Совещания, в Москве бастует около четырехсот тысяч рабочих. Землячка и другие руководители Московского комитета добиваются остановки всех крупных заводов Москвы. Близятся решающие бои. В начале осени Московский комитет назначает Землячку ответственным организатором Рогожского района. В эти дни особенно ярко проявляется ее талант организатора рабочих масс. В районе нет фабрики и завода, где бы она не выступила. Она рассказывает рабочим о деятельности Ленина, о программе партии, о работе московской большевистской организации. Много внимания уделяет она пропаганде в воинских частях. Она хорошо помнит, к чему в 1905 году привела недооценка работы среди солдат. Больше эта ошибка не должна повториться... Она шла к цели, указанной Лениным, и он приблизился, с неумолимой закономерностью приблизился определенный Лениным переломный день истории человечества. Обманчивая тишина Странное, страшное даже ощущение. Землячка чувствовала, как что-то сдавливает ей сердце. Такое ощущение испытывают перед грозой люди с больным сердцем. Небо точно выцветает, не хватает воздуха, и человек томительно ждет грозового раската грома. Революционное чутье ее не обманывало. Жизнь шла как будто бы своим чередом, выходили газеты различных направлений, Временное правительство незаметно стягивало в столицу войска, где-то за кулисами меньшевики сговаривались с буржуазией, и вдруг - очистительный удар грома! Утро 25 октября 1917 года. Московский комитет большевистской партии. Обсуждается положение в городе. Заседание ведет Лихачев. Только что он дал слово представителю Лефортовского района. Землячка видит, как к Лихачеву подходит юноша в солдатской гимнастерке. Дежурный телефонист. Наклоняется, что-то говорит, протягивает клочок бумаги. Лихачев встает, поднимает руку. - Товарищи, внимание! Телефонограмма от товарища Ногина из Петрограда... Напряженно звучит голос Лихачева, и по одному его тону присутствующие догадываются, что сообщение сейчас последует чрезвычайное. - "Сегодня ночью Военно-революционный комитет занял вокзалы, Государственный банк, телеграф, почту, - читает Лихачев. - Теперь занимает Зимний дворец. Временное правительство будет низложено. Сегодня в 5 часов открывается съезд Советов. Переворот прошел совершенно спокойно, ни единой капли крови не было пролито. Все войска на стороне Военно-революционного комитета". Тут и говорить не о чем - все, к чему готовились в течение долгих лет, свершилось, теперь остается только действовать, промедление в выступлении подобно смерти. Создан партийный боевой центр. Отправлены телеграммы в ближайшие города. Москва ждет подкреплений. Участники заседания расходятся по районам... Вот когда принесла свои плоды работа Землячки в военной организации! Двенадцать лет прошло с того дня, как ее арестовали в Кисловском переулке. О чем шла тогда речь? Почему Декабрьское вооруженное восстание окончилось неудачей? Слабая связь с солдатскими массами, недооценка армии. Военные части не поддержали восстания. Учтите ошибки, охватите своим влиянием армию, учил Ленин. Казалось бы, что за работа! Объяснить солдатам причины обнищания деревни, найти честных офицеров, ненавидящих казенную муштру. Тут слово, там слово, только иногда слова бьют сильнее шрапнели! После свержения царизма Землячка и в Московском комитете, и в Рогожском районе, куда ее направили, как тогда говорили, организовывать массы, не забывала о значении армии. В Петрограде восстание. Москве нужно незамедлительно поддержать Питер. Расходясь по районам, партийные работники советовались - что делать, с чего начать. Землячка была опытной пропагандисткой, но недаром Владимир Ильич особо отметил ее организаторский талант - чего стоят все разговоры, если они не приводит к действиям. - Выступить перед солдатами, разбудить их сознательность, - говорит кто-то. - Время разговоров прошло, - возражала Землячка. - Не призывать, а действовать. На пороховых складах двести миллионов патронов. Их надо немедля забрать. Иначе рабочим нечем будет стрелять. Отправиться по фабрикам. По заводам. Создать отряды Красной гвардии... В тот же день Московский комитет призвал рабочих, солдат, железнодорожников, служащих к установлению власти Советов. Землячка отправилась на Алексеевскую улицу, в Рогожский Совет, там ее ждали Прямиков, Мальков, Калнин. - По заводам, товарищи, создавать рабочие отряды! Но еще до обращения Московского комитета слух о восстании в Питере достиг заводов и фабрик. Началась открытая борьба за власть. Отряды красногвардейцев вместе с революционно настроенными солдатами заняли почту и телеграф... Восстание неизбежно. Это понимали все. Но единства в Московском комитете не было. Рабочие отряды стремились захватить все жизненно важные центры, а среди работников Московского комитета нашлись такие, кого заворожила фраза о том, что "переворот прошел совершенно спокойно" и что "ни единой капли крови не было пролито". Договориться, произвести переворот мирным путем, найти общий язык... Только к вечеру был создан Военно-революционный комитет, и это промедление позволило силам контрреволюции, в свою очередь, образовать "Комитет общественной безопасности". Лишь в ночь на 26 октября Военно-революционный комитет разослал приказ о приведении революционных сил в боевую готовность. Юнкера окружили Кремль, а вернувшийся из Питера Ногин вступил в переговоры с командующим Московским военным округом полковником Рябцевым. Получив известие о наступлении генерала Краснова на Петроград, Рябцев требовал вывода из Кремля 56-го полка, возврата вывезенного из Арсенала оружия и ликвидации Военно-революционного комитета. Ультиматум Рябцева был отвергнут. Утром 28 октября Рябцев обманным путем добился снятия в Кремле всех постов и караулов, открытия Троицких и Боровицких ворот. Юнкера ворвались в Кремль, обезоружили оставленных там солдат и учинили над ними кровавую расправу. Рабочие ответили всеобщей забастовкой, а юнкера заняли Китай-город и вновь захватили почтамт и телеграф. Завязались ожесточенные уличные бои. На Тверском бульваре и на Сухаревской площади. На Остоженке и на Пречистенке. На Садовой и у Никитских ворот... Землячка вместе с другими товарищами из Рогожского ревкома все время находилась в гуще рабочих. На заводах Гужона и Дангауэра вооруженные отряды рабочих готовились к выступлению. Железнодорожники установили контроль над всеми вокзалами, предотвратив прибытие войск, направленных в распоряжение Рябцева. На фабрике Остроумова работницы говорили, что если их мужья струсят, они сами пойдут гнать юнкеров... В гостинице "Метрополь" юнкера расположились на верхних этажах и время от времени, заметив на улице скопления людей, обстреливали Неглинную. 1 ноября революционно настроенные войсковые части подвезли артиллерийские орудия прямо к Большому театру и весь день прямой наводкой били по "Метрополю". Здание стояло окутанное дымом и пылью. Кирпичи, обломки железа, битое стекло сыпались на тротуар. Юнкера бежали. К вечеру перестрелка стихла, и вновь наступила тишина. В течение всего следующего дня красногвардейские отряды теснили юнкеров. После ожесточенных схваток были заняты Солянка, Старая и Лубянская площади, Никольская улица. Красногвардейцы ворвались в Китай-город. Измучившись за длинный суматошный день, Землячка согласилась уйти домой на короткую передышку. Товарищи из Рогожского ревкома настаивали на том, чтобы она выспалась. Было очевидно, что утром бои возобновятся, и Землячка понимала, что без нескольких часов сна она дольше не выдержит. Она добралась до дому и едва переступила порог квартиры, как почувствовала смертельную усталость. Хотелось лишь добраться до кровати и заснуть. Но не успела она прилечь, как в квартиру позвонили. Землячка приподнялась, прислушалась. Разговаривали Мария Самойловна и Наумов, он чего-то добивался, а та как-то неуверенно возражала, оберегала покой сестры, в последние дни Маня не один раз уже говорила сестре, что ей нужна передышка, нельзя доводить себя до такого изнеможения. - Что такое? - крикнула Землячка. - Розалия Самойловна! - также громко отозвался Наумов. - Я за вами Землячка стояла уже в дверях. Оказывается, за ней пришел не один Наумов: в передней, у дверей, стояли еще Иванов и какой-то незнакомый солдат, они молча переминались с ноги на ногу, не вмешивались в пререкания Наумова с Марией Самойловной. - Я слушаю вас, товарищи, - прервала Землячка спор. - Что случилось? - Беда, - ответил Наумов и неуверенно и как-то решительно в то же время. - А может, и еще хуже. Революцию предают. Землячка почувствовала себя уже вполне собранной. - Кто? Где? Но она уже догадалась, в чем дело, она этого все время боялась и не верила, что это может случиться. - Комитет договаривается с юнкерами, - лаконично объяснил Наумов. - Их собираются выпустить из Кремля. Землячка все поняла. Вот уже три дня как ее тревожило опасение, что товарищи из Московского военно-революционного комитета пойдут на соглашение с юнкерами. - Откуда вы об этом узнали? - Идет заседание Военно-революционного комитета, я только что оттуда, - объяснил Наумов. - Меня не пустили на заседание. Знаете Наташу?.. В канцелярии? Землячка кивнула. - Она и сказала. Смидович, да и другие говорят, что надо избежать кровопролития. - Юнкеров хотят отпустить с оружием в руках, - добавил Иванов. - А потом они всех нас перестреляют, - вмешался, наконец, в разговор незнакомый солдат. Разговоры о том, что надо прийти к соглашению с юнкерами, возникали в Военно-революционном комитете постоянно. Разговоры о том, что преступно разжигать братоубийственную войну, что следует избежать ненужного размежевания, что народ един... В Центральном Комитете партии тоже шли споры. Троцкий и Каменев не придавали Москве значения, они считали, что поднимать там восстание не нужно. Троцкий считал, что судьба революции решается в Петрограде, где находился он сам. Ленин не соглашался с ним. Он придавал большое значение Москве. - Что делать, Розалия Самойловна? - спросил Наумов. - Действовать без промедления, - коротко произнесла Землячка, произнесла именно то, чего ждали от нее и Наумов, и Иванов, и пришедший с ними незнакомый солдат. - Пусть Иванов и вот этот товарищ, - она указала на незнакомого солдата, - идут в казармы, Иванов найдет Будзынского, пусть он выводит свой полк, а я позвоню Костеловской и мы вместе нажмем на ревком... В Будзынском Землячка была уверена. Студент-медик, он незадолго до войны вступил в партию, был мобилизован в армию, произведен в прапорщики, направлен на фронт, там его и арестовали за агитацию среди солдат против войны. Будзынского привезли в Москву, ему грозил военный суд, но с судом что-то медлили и в течение двух лет содержали в Лефортовской тюрьме. Летом 1917 года Временное правительство объявило политическую амнистию, и Керенский провозгласил, что всем амнистированным офицерам оказывается честь вступить в армию. Вот тогда-то, в августе 1917 года, Будзынский и пришел к Землячке в Московский комитет посоветоваться - как быть, вступать или не вступать в армию. Землячка даже руками всплеснула. - Вы еще колеблетесь! Такая прекрасная возможность попасть в солдатскую среду. Желаю успеха. Будзынский попал в 55-й запасной пехотный полк и с тех пор стал частым посетителем Московского комитета. Да, в Будзынском Землячка уверена. Ну, а Мария Михайловна Костеловская - старый товарищ по партии. С первых дней Февральской революции Костеловская возглавляет в Москве Пресненский райком. Прежде чем выйти из дому, Землячка позвонила Костеловской. В те дни дозвониться куда-нибудь было не так-то просто. И все-таки она дозвонилась. Костеловской не оказалось ни дома, ни в райкоме. - Где же искать Марию Михайловну? - Если не ошибаюсь, - ответил в райкоме вежливый девичий голосок, - она или на Трехгорке или же вместе с рабочими Трехгорки отправилась в Московский Совет. Землячка заторопилась вместе с Наумовым на Тверскую. На улице кое-где слабо светятся уличные фонари. Тихо, как перед грозой. Безлюдье. Лишь изредка, как призрачная тень, мелькнет торопливый прохожий. Темно и таинственно в Александровском саду. Сереют неподвижные здания. Осталась позади темная глыба Манежа. Москва точно вымерла. Только на углах Тверской мерцают голубым призрачным светом газовые фонари... Тихо. Нигде никого. Впрочем, обстрелять могут из любого подъезда. Бродячие патрули юнкеров переходят из дома в дом. Поди разбери, где они сейчас прячутся. Торопится Землячка, торопится ее спутник. Вот он, генерал-губернаторский дом. За окнами слабый свет - там не спят, там-то жизнь идет полным ходом. Показали часовому у входа свои удостоверения и - вверх по лестнице.