Здесь опять пост. - Заседание закрытое, товарищ... Землячка помахала перед носом сурового молодого человека своим мандатом. - Я член Московского комитета! Еще один молодой человек преградил ей дорогу у самой двери в зал, где заседал Военно-революционный комитет. Но не успела Землячка протянуть руку к двери, как услышала за своей спиной низкий грудной голос: - А ну, деточка... Так и есть, Мария Михайловна Костеловская собственной персоной. Полная представительная дама, она важно проплыла и мимо Землячки, и мимо охранявшего вход молодого человека, толкнула дверь и вошла в зал, на ходу приглашая Землячку: - Заходите, заходите, Розалия Самойловна. В зале находились Ломов, Муралов, Усиевич, Владимирский, Розенгольц, Ведерников, Штернберг... Меньшевиков среди них уже не было; их поначалу ввели и состав ревкома, но вскоре они из него вышли. "Тем лучше, - подумала Землячка, - значит, можно говорить начистоту". Тускло мерцала под потолком хрустальная люстра. Члены ревкома расположились вдоль большого продолговатого стола, и тут же, опираясь на угол стола, сидел председатель Рогожского ревкома Прямиков. Землячка с облегчением подумала, что вместе с Прямиковым им легче будет выступать от своего района. На председательском месте, утонув в кресле, сидел Смидович, понурый, усталый и как будто даже испуганный. Не очень-то приветливо посмотрел он на вошедших. - Ну что ж, товарищи, раз уж пришли... - негромко и как бы нехотя произнес Смидович и, мирясь с неизбежностью, не договорил фразы. Между окон стояли и сидели на подоконниках представители районных ревкомов. Землячка сквозь сумрак вглядывалась в лица. Их было не так-то много, партийных работников, пришедших сюда со всей Москвы. Позади Прямикова стоял неподвижный Калнин, а чуть подальше, у окна, Мальков... Все-таки здесь было на кого опереться! Неспокойно на сердце у Землячки. Смидович боится решительных действий. Не зря же он вместе с Рыковым и Каменевым выступал в апреле на Всероссийской конференции партии против ленинского лозунга передачи власти Советам. Смидович считал ошибочной установку на переход к решительным действиям. Как заладил, так и твердит до сих пор, что сил мало, что солдаты не выступят, что передышка выгодна... Землячка опровергла тогда на конференции Смидовича, письменно заявила от имени десяти делегатов-москвичей, что Смидович плохо осведомлен о настроении московских рабочих. - Я все время среди рабочих, - говорила Землячка. - Ленинский лозунг получил полную поддержку на всех рабочих собраниях! Какой-то товарищ в шинели железнодорожника, сидевший у самой двери, поднялся, выдвинув свой стул вперед. - Садитесь, товарищ Землячка. - Да, да, садитесь, - примирительно пригласил ее вслед за железнодорожником и Смидович. - Вы вовремя пришли, Розалия Самойловна, мы только что предоставили слово товарищу Прямикову, будем слушать доклад Рогожского района. Прямиков оглянулся на Землячку, и тут же к ней приблизился Мальков. - Рогожский ревком в полном составе, - без тени улыбки констатировал Владимирский. - Мне много докладывать не придется, - сказал Прямиков. - У нас в районе узнали о подписании мирного договора с юнкерами. Нет, товарищи, так дело не пойдет. Рабочие нашего района поручили передать Военно-революционному комитету, что они не согласны на условия договора. Рабочие и солдаты не позволят выпустить из Кремля юнкеров в белых перчатках. Мы облекли вас доверием, а вы гарантируете юнкерам жизнь и свободу с оружием в руках? Нет, товарищи, вы должны подчиниться голосу тех, кого вы взялись вести... Тут вмешалась Костеловская, протянула перед собой руку, впрочем, ни на кого прямо не указывая. - Соглашатели развратили центр, - промолвила она с необычной для нее резкостью. - Я имею в виду соглашателей в нашей собственной среде. Хватит говорить о грядущем социализме, пора его творить. Если вы не измените позицию, вы будете сметены районами... - Вы ничего не понимаете, - перебил ее Владимирский, дергая себя за бородку. - Вы не поняли самого главного, власть в наших руках, нам не страшны юнкера. - А вы знаете, что делали юнкера с пленными рабочими? - закричал кто-то, отделившись от стены и выступая вперед. - Превратили "Прагу" в тюрьму. Били по щекам, издевались! Пришли в подвал и бросили арестованным груду обглоданных костей. Как собакам. Так и сказали: нате, собаки, жрите. Тут к оратору, говорившему о поведении юнкеров, приблизился человек в военной форме, с темными полосами на плечах, оставшимися от снятых погон. - Я офицер, из Городского района, - сказал человек в военной форме. - Кремлевский гарнизон должен быть предан военно-революционному суду. Вы все боитесь столкновения, боитесь применить оружие, а юнкера расстреливают солдат у Кремлевской стены. Слишком низко они себя ведут, чтобы с ними о чем-то договариваться! Смидович карандашом постучал о стакан, тоненький дребезжащий звук остановил говорившего. - Подождите, товарищ, так нельзя, - прервал его Смидович. - Не поддавайтесь страстям, мы должны мыслить государственно. Зачем нам лишнее кровопролитие? Меньшевики и объединенцы готовы вступить с нами в коалицию. Не надо обострять борьбу, мир с юнкерами уже подписан. Землячка выпрямилась и встала прямо против Смидовича. Вот когда пришло время проявить всю свою бескомпромиссность. Никогда в жизни не ощущала она так свою ответственность перед партией, как в эту ноябрьскую ночь. Ах, как обманчива ночная тишина! Громадный город распростерся за окнами. Ночь, тишина, мрак... Но город не спит. Это ощущают все, кто находится в зале. Город ждет. Ждут те, кто засел в Кремле, в Александровском училище, в "Праге", в подвалах и на чердаках многоэтажных каменных домов. Ждут проявления слабости, колебаний, уступок. Ждут рабочие. Ждут указаний своей партии. Ждут, когда большевики поведут московских пролетариев в последний и решительный бой. У каждого человека наступает в жизни момент наивысшего подъема, когда он получает возможность проявить себя наиболее полно и совершенно... Вспоминая впоследствии об этом заседании Московского ревкома, Землячка считала, что именно в эту ноябрьскую ночь ее жизнь достигла наивысшей кульминации. Долгие годы учения, книги, Чернышевский, Маркс, Ленин, страдания народа и осознание своей сопричастности с народом, революционная деятельность, признание Ленина вождем и бескомпромиссная борьба под его знаменем - все это должно было проявиться в решающий момент, все, все, что было до этого, сконденсировалось и выплеснулось в этот момент, вот когда она каждым своим нервом, каждой клеточкой своего мозга почувствовала себя большевичкой! - Прошу слова, - сказала она, - Петр Гермогенович, я настаиваю, чтобы вы немедленно дали мне слово... Мы проигрываем в глазах масс и проиграем еще. Да, Петр Гермогенович, проигрываем! Я решительно выступаю против позиции Смидовича, Каменева и Рыкова, я против какой-либо коалиции с буржуазными организациями. В первую очередь мы проигрываем благодаря Смидовичу, и я считаю, что Смидовича надо расстрелять. Ваш договор - бумажонка! Где же власть Советов? Вы не в силах понять исторический момент. Вы забыли указание Ленина: нельзя играть с восстанием! Перед нами один выход - отменить эту бумажонку, а если комитет этого не понимает, то арестовать и весь комитет. Наши массы организованы, и мы выступим против юнкеров вопреки вашим указаниям! Всклокоченный, бледный Розенгольц выскочил из-за стола, подбежал к Землячке со стиснутыми кулаками. - Вас надо гнать отсюда! - заорал он на Землячку. - Такие люди, как вы, вредны! Я считаю недопустимым так говорить о Смидовиче. И еще недопустимее угрозы поднять массы против нашего комитета. Мы заключили мир... Тогда вновь закричала Костеловская: - Вы лучше послушайте рабочих... - Мир заключен, а нас расстреливают! - выкрикнул представитель Трехгорки. - Юнкерские училища должны быть ликвидированы! - Юнкера еще держатся и в "Праге", и в Александровском училище, - вмешался Ломов. - Их надо выбивать. Землячка почувствовала, как кто-то дергает ее сзади за пальто. Она обернулась. Позади нее стоял Иванов. Он наклонился к ее уху, хотя никто, кроме Землячки, не мог бы понять, о чем идет речь. - Будзынский вывел свой полк на улицу, - прошептал он, - а рабочие Замоскворечья прошли Замоскворецкий и Каменный мосты и окружают Кремль. Что будем делать? - Вот что, товарищи, - Землячка напрягла голос. - Рогожский ревком вывел войска на улицу. Вы как хотите, а мы будем выполнять указание Ленина о вооруженной борьбе. Мы тоже идем к Кремлю. Приказу не стрелять район подчинится только в том случае, если юнкера не будут сопротивляться. Она повернулась к двери. Иногда она сама не понимала, какая сила так властно ее влечет. Но она знала, что разговаривать больше невозможно, надо идти к рабочим, к солдатам, действовать, идти вместе с ними, не останавливаться ни перед пулями, ни перед штыками. Жертвы неизбежны, но бывают моменты, когда промедления в действиях не простят потом ни народ, ни твоя собственная совесть. Она двинулась к двери своей обычной неторопливой уверенной походкой, не оглядываясь, не смотря ни на кого, была уверена, что и Прямиков, и Калнин, и Мальков тотчас последуют за ней. Так оно и было. - Подождите, Розалия Самойловна, - слышит она голос Костеловской. - Я тоже с вами. Костеловская нагнала ее уже у дверей. - Вы куда? - спрашивает Костеловская, спускаясь рядом с Землячкой по лестнице. - К себе, на Рогожскую заставу, - на ходу отвечает Землячка. - Тысяча солдат ждет возле Астраханских казарм. - Желаю удачи, - говорит Костеловская. - А мы пойдем вышибать юнкеров из "Праги". Рогожский ревком в полном составе покинул заседание. Его работников мало интересовало, какая там будет принята резолюция. Землячка высказалась за всех. Будет резолюция или не будет, они идут гнать юнкеров из Кремля. Землячка, Прямиков, Калнин, Мальков, Иванов к Наумов спускались по лестнице. - Дорога каждая минута, - обратилась к ним Землячка. - Не знаю только, когда доберемся. - Полетим, как на крыльях. - Вы что сказали? - Говорю, полетим, как на крыльях, - повторяет Иванов. Он забегает вперед и распахивает наружную дверь, пропуская Землячку. - Прошу. Перед подъездом поблескивает автомобиль. - Откуда это? - удивился Наумов. - Реквизировал. Договорившись обо всем с Будзынским, Иванов спешил в Московский Совет доложить Землячке о выполненном поручении и где-то на Таганке увидел движущийся ему навстречу автомобиль. К счастью, уходя из казармы, Иванов захватил винтовку на тот случай, если вдруг прямо с заседания придется идти в бой. Он поднял винтовку с целью придать своему приказу более выразительный характер. - Стой! Шофер затормозил. Иванов открыл дверцу, заглянул в машину. Помимо шофера в ней находились господин в мохнатом пальто и две перепуганные дамы. - Вылезайте, - приказал Иванов. - Вы понимаете, что вы говорите? - грозно спросил господин. - Кто вы такой? - Представитель ревкома, - отвечал Иванов. - Ваша машина конфискуется и поступает в распоряжение Рогожского ревкома. - Да кто вам дал право... - Революция, - отвечал Иванов и постучал прикладом винтовки по мостовой. - Вылезайте-ка лучше по-хорошему. Он занял место рядом с шофером. - Трогай, батюшка. По дороге отобрал у шофера документы и предупредил, что, если тот вздумает удрать, его разыщут и предадут военному суду. Землячка строго посмотрела на Иванова. - На этот раз мы не объявим вам выговора за самоуправство. Ноябрьская ночь Землячка появилась перед солдатами как раз в тот момент, когда они потянулись было обратно в казармы. Солдаты были наэлектризованы событиями последних дней и все же медлили сделать решительный шаг. Революционные события в Москве то нарастали, то шли на спад, слишком много всяких людей приходило в казармы, среди них были и большевики, и меньшевики, и эсеры, и даже монархисты. Солдаты рассказывали Будзынскому, как дня два назад в Астраханские казармы забрел под вечер какой-то полковник, не грозный и важный "отец-командир", который не вызвал бы в солдатах ничего, кроме озлобления, примись такой снова звать их на фронт, убеждать в необходимости довести войну до победного конца - такого они могли бы и прикончить, - а почти что дед с нерасчесанной седой мужицкой бородой, в потрепанной офицерской бекеше; он скромненько поднялся по лестнице, неуверенно заглянул в неуютную громадную спальню, сел на чью-то койку и принялся уговаривать солдат "не бросать на произвол судьбы матушку-царицу" - полковник был старенький, пьяненький, глупенький. "Она хоть и немка, - твердил он, - однако русская императрица и притом дама, а дамам полагается уступать..." Полковника вывели за ворота и с миром отпустили. Меньшевиков в третий или четвертый их приход проводили бранью и даже пинками, очень уж заносчиво и учено они разговаривали; слушали только большевиков и эсеров, и те и другие говорили с мужиками в шинелях на понятном языке, но эсеры говорили о крестьянстве как о чем-то целом и неделимом, деревня в их речах рисовалась каким-то патриархальным сообществом, а большевики не идеализировали деревню, находили в крестьянской жизни множество противоречий и призывали бедняков и середняков покончить с зависимостью от мироедов. - За кем идти? - задавались вопросом солдаты. Работники Рогожского ревкома часто посещали казармы, один агитатор сменял другого, и многие солдаты ждали лишь момента, чтобы присоединиться к рабочим. Однако большой массе людей, для того чтобы решиться на какое-то действие, нужен толчок, нужно чтобы кто-то, кому эта масса верит и за кем готова следовать, повел людей... Землячка вышла из машины и побежала через ворота на плац. - Куда вы, товарищи?! - крикнула она, подзывая к себе солдат. - Поближе, поближе подходите. Солдаты знали ее, в Астраханских казармах она бывала много раз, знали, что ее речи всегда правдивы. - Поосторожнее, Розалия Самойловна, среди солдат хватает эсеров, - предупредил Наумов, но она его как будто не слышала. Она стояла на перевернутом ящике, и по всему плацу разносился ее звенящий голос: - Товарищи! Солдаты! Кремль окружают рабочие! Они ждут вашей помощи... Вокруг Землячки собралась толпа, солдаты все подходили и подходили. - Товарищи, пошли! - закричала Землячка. - На последний и решительный бой! И вдруг по всему плацу прокатился густой неторопливый голос: - Бой-то бой, это мы понимаем, а вот только за что, мил-женщина, бой? А бой у Кремля уже начался, Землячка это знала, рабочие шли к Кремлю и с Пресни, и от Бутырок, и из-за Москвы-реки... Времени на разговоры не оставалось, кто идет - пусть идет. - Товарищи, дорогие, промедление смерти подобно! - воскликнула Землячка. - Спрашиваете - за что бой? Скажу лишь одно. За землю! Съезд Советов в Петрограде принял декрет. Вся земля - помещичья, монастырская, церковная, удельная переходит во владение волостных земельных комитетов. Нужна вам земля? Хотите ею владеть? Так идите и выбивайте из Кремля помещичьих сынков! На мгновение на всем огромном плацу воцарилось глухое молчание. И разом нарушилось хриплым отрывистым выкриком: - Ур-ра-а-а!.. Солдаты устремились к воротам, одни торопились прямо на улицу, другие забегали в казармы за винтовками. Людей несло стремительно, шумно, как весенний паводок, который не удержать никакими силами. Землячку тоже вынесло на улицу в общем потоке. Внезапно возле нее возник Будзынский. - Розалия Самойловна, так нельзя, - осуждающе сказал он. - Вы совсем затерялись, так и разминуться нетрудно. Вместе с ним к Землячке подошло человек двадцать, один к одному, молодые парни в штатской одежде - внимательные задорные лица - и у каждого рука в кармане. - Это на сегодня ваша личная гвардия, товарищ Землячка, - пояснил Будзынский. - Все из "Союза рабочей молодежи". Ни вы от них, ни они от вас никуда. Он сделал еще шаг, стал совсем вплотную к Землячке и, приглушая голос, обеспокоенно спросил: - А оружие у вас есть? Землячка отрицательно покачала головой. - Ну ничего, сейчас достанем, - произнес он озабоченно. - Не надо. - Землячка еще раз отрицательно покачала головой и виновато сказала: - Я ведь не очень-то умею... Будзынский снисходительно усмехнулся и тут же исчез, а Землячка сразу очутилась в центре подошедшей к ней группы. Человеческий поток стремился к центру города, в него вливались все новые и новые группы рабочих, и вскоре солдаты растворились в массе штатских людей, стекавшихся со всех улиц и переулков Рогожского района. Со всей Москвы рабочие спешили к Кремлю. Стараясь не отстать, Землячка торопливо шагала по Солянке... Ночь еще стояла в Москве, громады домов затаились во тьме, не подавая признаков жизни, и если и попадались где встречные прохожие, они тонули в бесконечном потоке людей. Но даже этот непреодолимый поток не мог ни смять, ни оттеснить сумрачную очередь молчаливых женщин с кошелками и сумками в руках. Они цепочкой выстроились по тротуару возле булочной и ждали утра, когда можно будет выкупить полагающийся им по карточкам хлеб. Революция совершалась и ради этих женщин, подумала Землячка, но им не было дела до революции, ради революции они не побегут к Кремлю, вот если бы там выдавались булки... Их тоже можно понять! Толпа выплеснулась на Варварскую площадь, и вот она уже за стенами Китай-города, в нервной спешке люди растеклись и по Варварке, и по Ильинке, и по Никольской, людьми овладело нетерпение, рабочие отвергли соглашение с юнкерами и готовы к бою - овладеть Кремлем, изгнать защитников свергнутого режима... Металлисты из Симоновской слободы, печатники из Замоскворечья, текстильщики Пресни заполнили Красную площадь. Все на площади подравниваются, отряд к отряду, командиры становятся во главе колонн. Одним дыханием дышит народ на площади. Еще ночь, но вот-вот забрезжит заря. В предутренних сумерках черным-черны зеленые треугольники на куполах Василия Блаженного. Единственная неповторимая ночь, последняя ночь перед восходом новой жизни. Из-за стен Кремля доносятся выстрелы. Рабочие уже там, за древними этими стенами. Может быть, именно ради этого мгновения и жила Землячка на земле. Она испытывает полное слияние со всеми, кто рядом с ней, кто устремляется сейчас в Кремль, кто уже находится там, и ощущение юношеского весеннего восторга наполняет все ее существо. Великое половодье! Теперь ни задержать его, ни изменить направление. Сейчас она только песчинка в бурном потоке. Как и отряд, в котором движется Землячка, сотни подобных отрядов сливаются в единое движение народа. По двое, по трое выбегают юнкера из Спасских ворот и крадучись скрываются в тени храма Василия Блаженного. Землячка торопится к Спасским воротам. Вот выбежали еще три юнкера с винтовками, метнулись навстречу и сразу кинулись в сторону, скрылись за выступом ворот, им не проскочить уже мимо - и показались снова, уже без винтовок, побросали их, идут, неуверенно поднимая руки. - Заберите их и отведите в Торговые ряды, там собирают пленных, - распоряжается Землячка. - Да смотрите, чтобы не убежали. - А на что их? - спрашивает один из парней, шедших вместе с Землячкой. - Чего с ними возиться? Отпустить, и все тут. Они же сдались, винтовки побросали, пусть себе идут... - Нет, - твердо говорит Землячка. - Отведите и сдайте, там разберутся. Без большой охоты двое парней эскортируют пленных к Торговым рядам. - Зря их забрали, только время тратить, - произносит кто-то еще не без упрека в сторону Землячки. - Такие же ребята, как и мы... - Такие, да не такие, - говорит Землячка. - Не спешите карать, но и не спешите миловать. А винтовки хорошо бы подобрать. Пригодятся. Часть спутников скрывается за выступом ворот. - Подождем, - говорит Землячка остальным. И почти сразу же до нее доносится срывающийся мальчишеский голос: - Погодите! Парень с белым от ужаса лицом подбегает к Землячке. - Их перестрелять мало! - Он делает жест в ту сторону, куда увели юнкеров. - Вы посмотрите... За выступом ворот на мокрых белых плитах лежит юноша, скорее даже мальчик лет шестнадцати, в черной суконной куртке - он пропорот штыками двух винтовок, третья валяется рядом... Землячка бросает взгляд на своих спутников и тут же отворачивается. - А вы - отпустить! По торцовой мостовой бегут люди... За соборами еще стреляют. Над соборами брезжит рассвет, розовая полоса окрашивает небо. Какая-то женщина стоит на каменном постаменте рядом с Царь-колоколом и кричит всем проходящим: - Товарищи! Власть у народа! Теперь народ... Землячка идет мимо и думает, что жизнь ее прожита не зря, а впереди столько работы, что на нее понадобится еще десять жизней. ПЯТНИЦА, 25 ЯНВАРЯ 1924 г. Несмотря на мороз, в райкоме полно посетителей... Землячка почти не оставалась одна у себя в кабинете. К ней обращались с утра до ночи, все время приходилось кому-то что-то советовать, кого-то поддерживать, кого-то куда-то направлять. Она не принадлежала себе, а ей иногда хотелось остаться одной, собраться с мыслями, подумать, как и что делать дальше. Умер Ленин... Признанный вождь великой и могущественной партии. Враги надеялись, что его смерть поколеблет партию. Но нельзя поколебать партию, созданную Лениным. С первых же шагов своей деятельности Ленин готовил и воспитывал партийные кадры. Твердость, верность революционному марксизму... Все те, кого он воспитал, станут теперь еще тверже, еще теснее сплотятся под знаменем Ленина. На столе Землячки пачка газет. "Правда" за последние дни. Землячка развернула последний номер "Правды". Почти весь он посвящен Ленину. Вся страна скорбит о его смерти. И ею овладевает желание пойти туда, где находятся те, ради кого он жил, ради кого совершена Октябрьская революция, кому она сама отдает все свои силы. Сейчас место всех большевиков в народе. Она надела пальто, шапку, повязала шарф. Когда она спускалась по лестнице, кто-то спросил, не проводить ли ее. Она отказалась - "Нет, нет, я одна!". Мороз стоял жестокий, но прохожих на улице было много, все шли в сторону "Балчуга", к Дому союзов. Она миновала мосты, дошла до Красной площади, спустилась через проезд возле Исторического музея и увидела очередь, тянущуюся от Манежа к площади Свердлова. Такие же молчаливые человеческие очереди медленно двигались по Тверской улице, вдоль Охотного ряда, по Большой Дмитровке. Тысячи людей со всех концов столицы непрерывно подходили к Дому союзов, вся Москва шла прощаться с Лениным. И на Тверской, и на Дмитровке, и в Охотном ряду горели костры, и вокруг костров стояли и грелись люди. Землячка медленно пошла по Моховой. Ночь. Дымятся костры. Люди негромко переговариваются. Удивительная сосредоточенность. Землячке хотелось встретить своих замоскворецких рабочих. Она остановилась, спросила: - Какая это организация? - С Урала, - ответили ей. - Рабочие "Уралмеди". Землячка удивилась: - Сколько же вас? - Двести человек. Землячка прошла дальше. - Какая организация? - Завод "Мотор", с Серпуховского шоссе. - Сколько вас? - Семьсот. Она прошла еще. - А это какая организация? - Нижегородская железная дорога. Завод железнодорожного оборудования... Она шла и спрашивала - откуда, откуда? - и слышала все один и тот же ответ - Нижегородская железная дорога. Она опять удивилась: - Сколько же вас? Оказалось, что с одной этой дороги прибыло четыре тысячи человек. Вся страна прощается с Лениным! Днем ей пришлось быть в Комиссии по организации похорон. Енукидзе в разговоре с ней сказал, что за три дня через Колонный зал прошло более полумиллиона человек, но Землячка как-то плохо представила себе эту отвлеченную цифру, а вот сейчас она реально видела, сколько народу устремилось в Дом союзов со всей страны. А мороз пощипывал все жестче, все резче. При таком морозе даже одну эту Нижегородскую железную дорогу трудно переждать... Землячка все никак не могла отыскать какую-нибудь свою, москворецкую организацию. Ненадолго она задержалась возле питерских студентов. Петроградский университет прислал пятьсот человек, они мерзли, притоптывали, где-то в глубине колонны приглушенно пели "Вы жертвою пали...". Землячка прошла еще и вдруг встретила михельсоновцев. Рабочие завода Михельсона, того самого завода, где в августе 1918 года эсерка Каплан покушалась на жизнь Ленина. Однако Землячка никого не узнавала - в очереди стояли молодые рабочие и работницы, недавно пришедшие на завод, зато они узнали Землячку, вероятно, не раз видели и слышали - она часто выступала на заводе. - Товарищ Землячка, идемте с нами! - Розалия Самойловна, не замерзли? Они повели ее к костру. Напротив церковки Параскевы-Пятницы полыхал костер. - Эй, ребята! - крикнул кто-то из михельсоновцев. - Подкиньте дровишек! И тут же откуда-то из очереди пробились двое ребят с вязанками дров за плечами. - Откуда дрова? - удивилась Землячка. - Принесли с собой, - объяснили ей. - В такие морозы одной казне московские улицы не отопить! Кто-то засмеялся, на него цыкнули, и вдруг тут же кто-то заплакал. - Ну вот еще! - послышался укоризненный женский голос. - Держитесь крепче, товарищи, Владимир Ильич не любил слез. Говорила пожилая женщина. Землячка всмотрелась в нее, ей показалось, что она встречала ее на заводе, - старая работница и, кажется, член партии. Строгое лицо, на вид лет пятьдесят, а может, и больше. Бывают такие лица: время высекло морщины, опустило уголки рта, слегка затуманило глаза и на этом остановилось. Она все говорила, говорила, внятно и чуть нараспев, как говорят с детьми, когда пытаются их утешить. - Чего плачете? - продолжала она. - Ильич не любил уныния, стыдно, товарищи. Большевики - народ закаленный. Она долго рассуждала о том, что надо быть сильнее и бодрее, и Землячка запомнила эту женщину, запомнила, как пыталась она вдохнуть в окружающих бодрость. А народ все шел и шел, очередь медленно продвигалась, и Землячка двигалась вместе со всеми, хотя могла бы пройти в Дом союзов по пропуску. Какой-то мужичонка в овчинном полушубке, здорово, должно быть, перемерзший, - он все подпрыгивал и тер лицо руками в шерстяных варежках - шел в обратном направлении вдоль очереди и все с чем-то обращался к людям. - Товарищи, - услышала Землячка, когда он поравнялся с ней. - Может, возьмете в компанию? Всех просю, и до того все безжалостные... Он поправил на голове овчинную шапку и вопросительно помолчал, но в очереди тоже молчали, и мужик в который уже раз отбежал к ближнему костру. - Холодные люди, - пожаловался он неизвестно кому. - Никакого сознания. Возле костра стоял красноармеец. - Постой, постой, отец, - обратился он к мужику. - Да ты никак и вчера здесь всю ночь болтался? - Именно верно, - подтвердил мужик. - Были мы и вчерась, и позавчерась, и завтра придем... - А что, вчера не допустили? - посочувствовал красноармеец. - Зачем - не допустили? - обиделся мужик. - Вполне допустили, только доступу одна минута, а в одну минуту все в сердце не вместишь. - Так несправедливо же, отец, - возразил красноармеец. - Проститься всем хочется, а ты будешь тут по десять раз... Вокруг мужика уже столпились, прислушивались к разговору. - Это мы понимаем, - тут же согласился мужик. - Только у меня особый случай. - Какой такой особый? - спросил кто-то из толпы. - Такой же, как у всех. - А вот и не такой, - обиделся мужик. - Вам он - правитель, радетель за вас, а мне товарищ Ленин личный знакомый. Он снял варежки и протянул к костру руки, вспышка огня окрасила его полушубок в оранжевый цвет, и окружающие еще ближе подошли к мужику. - А вы не смейтесь, потому как я в самом деле знакомый Ленину, - настойчиво повторил мужик, с охотой принимаясь рассказывать и как бы хвастаясь даже своим рассказом. - Три года назад из Брянска я приезжал насчет общественной мельницы. Ходил, ходил... Все как есть бесполезно. Ну, а у меня сын на фабрике у Бромлея работает. Вы, говорит, папаша, не отчаивайтесь. У нас через два дня в районе собрание, на том собрании будет товарищ Ленин, и не иначе, как надо вам, папаша, с ним там повстречаться. Мужик принялся рассказывать, как он попал на собрание. Провел его сын, никаких строгостей при входе не было. Стал он у двери, через которую прошел Ленин, и ждал, когда Ленин пойдет обратно. "Товарищ Ульянов-Ленин, - кинулся ему наперерез, - послухайте, что скажу, потому как прислали меня мужики насчет общественной мельницы". И Ленин остановился, подал руку. "С превеликим моим удовольствием, - сказал, - особливо, ежели вы по общественному делу". Повел Ленин мужика в какую-то комнату, и вот в прокуренной комнатушке заводского клуба состоялся самый важный для мужика разговор. Ленин посмотрел бумаги, оставил у себя и долго еще беседовал, все выспрашивал, как живет народ, чем волнуется и какие имеет виды на будущее; потом взял и написал письмо. - Какое письмо, насчет мельницы? - Да не насчет мельницы, а насчет меня, насчет мельницы он свою указанию опосля прислал, - внушительно пояснил мужик. - Написал личное мне письмо, касаемо личного моего положения. - Какого же положения? - А моего, - опять повторил мужик и снисходительно посмотрел на слушателей. - А что еще за личное дело было у тебя к Ленину? - А не было никакого дела, - сказал мужик, - только он сам его нашел и написал записку, и я тую записку теперь завсегда ношу при себе. - А ну покажь, покажь... Мужик полез в карман, достал кисет, где давно уже не было табаку, а лежали немудрящие мужицкие бумаги, среди которых и находился заветный листок. Это действительно была подлинная ленинская записка, написанная на бланке Председателя Совнаркома: "В упр. д. Т-щи, надо устроить ему сапоги. В. Ленин". - Ну и как, устроили тебе сапоги? - спросил кто-то из очереди. - Хитрый! - Мужик лукаво прищурился. - Ежели б устроили, забрали бы у меня письмо, сапогами не пробросаешься, взяли бы письмо для отчета. Сапоги мы уж как-нибудь сами справим, а ленинскую эту посланию я всю жизнь хранить буду и детям своим завещаю хранить. И тут мужик вошел вместе со всеми в подъезд Дома союзов, а Землячка подумала, что она тоже сохранила бы такую записку, от нее исходило то великое тепло, которое ощущали все, кто хоть раз соприкоснулся с Лениным. Землячка поднимается вместе со всеми по мраморной лестнице. Глубокая ночь... А народ идет и идет, нет конца человеческому потоку. Белый Колонный зал. Сияют люстры. Красные и черные полотнища. Колышатся листья пальм. Бесчисленные венки. Оркестр играет Вагнера, чью музыку так любил Владимир Ильич. На возвышении, в открытом гробу - Ленин. У изголовья застыли Надежда Константиновна и Мария Ильинична. В почетном карауле - незнакомые люди. Мужчины в поношенных пиджаках, женщины в стареньких кофточках... Землячка всматривается в их лица. Нет, она их не знает. И знает. Это все те же люди, что стоят в бесконечной очереди к Дому союзов. Коренастый широкоплечий Желтов, который следит за порядком в зале, вчера говорил: - Мы отменили почетный караул для членов ВЦИКа и других ответственных товарищей. Заменили их рядовыми рабочими с фабрик и крестьянами из прибывших делегаций. Мы чаще видели Ильича, чем эти люди. Землячка невольно замедляет шаг. На сердце тяжесть... Впереди идет женщина в сером полушалке, которая требовала на улице, чтобы никто не предавался унынию. Она идет еще медленнее, чем Землячка. Еле переступает. Вот поравнялась с возвышением и... медленно опускается на пол, теряет сознание. Землячка напрягает все силы своей души. Держись, держись, говорит она себе, бери пример с этих двух женщин, что бессменно стоят у изголовья... Колышутся листья пальм. Сияют люстры. Рыдает оркестр. А люди идут, идут, идут... 1918-1921 гг. Дорогой гость Немцы грабили Украину, японцы и американцы - Дальний Восток. Шла гражданская война. То тут, то там возникали контрреволюционные заговоры. Но самой большой опасностью был голод. Тяжелое было лето. Ни топлива, ни сырья. Не хватало хлеба для рабочих. Но заводы и фабрики продолжали действовать. Рабочий класс приносил невиданные жертвы ради сохранения завоеваний революции. Несмотря на лишения, рабочие не покидали своих предприятий, да еще то и дело приходилось посылать людей на фронты - на военный фронт, сражаться с белогвардейцами, на продовольственный, - реквизировать у кулаков запрятанный ими хлеб. 19 июня 1918 года в Замоскворецком райкоме собрались представители всех предприятий. Обсуждался самый больной вопрос - о борьбе с голодом, о посылке продовольственных отрядов в деревню. Собрание вела Землячка. Один за другим поднимались рабочие. О том, что необходимо экспроприировать хлеб у кулаков, спору не было. Выступления были деловые, конкретные. Говорили, как формировать отряды, кого включать в них, как вести себя в деревне, чтобы не возбуждать недовольства. Прищурив глаза, Землячка испытующе всматривалась в ораторов. В подавляющем большинстве это были старые кадровые рабочие. Иных она знала со времен подполья, с другими познакомилась в дни Октябрьского восстания. Она то снимала, то надевала пенсне, за стеклами ее глаза приобретали металлический отблеск. Человек двести находилось в зале. Спорили мало; Землячка отличалась и сдержанностью, и вежливостью, но очень уж походила на учительницу, не терпящую возражений. Собрание длилось уже часа два, дотошно обсуждалась кандидатура каждого человека, намеченного для посылки в деревню. В который раз сняла Землячка пенсне, давая отдых глазам, ее мучила усталость, она недосыпала, недоедала, несмотря на жару, ныли ноги, давал себя знать ревматизм, приобретенный в тюрьме. Близорукими глазами всматривалась она в глубь зала. Ее внимание привлек человек в заднем ряду. Кто бы это мог быть?.. Она прищурилась. Кто-то очень знакомый. Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала... Да это же Владимир Ильич! Землячка стремительно поднялась. - Товарищи, к нам пришел дорогой гость! Все разом обернулись по направлению ее взгляда и через секунду уже стояли и аплодировали. - Владимир Ильич, просим, - сказала Землячка, указывая на стул рядом с собой. - Владимир Ильич! Ленин тоже встал, помахал рукой - жест этот относился к аплодисментам: не нужно, мол, лишнее - и пошел вдоль стены. - Здравствуйте, Розалия Самойловна. - Он пожал Землячке руку, повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: - Здравствуйте, товарищи! Ленин поднял руку, еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору: - Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста. И вот он уже сидит в своей любимой позе, приложив руку к уху, и слушает, слушает с напряженным вниманием, как всегда, когда его что-нибудь интересует. Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды. Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал. - Как фамилия, откуда? - шепотом спрашивает он Землячку. - Иванов, михельсоновец. - Возьмите его на заметку, - советует Владимир Ильич. - Мне думается, он годится в начальники продотряда. Он интересуется фамилиями выступающих, советует Землячке обратить внимание то на одного, то на другого рабочего. И каждый раз она соглашается с Лениным - кто-кто, а он разбирается в людях! Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале. - Владимир Ильич, вы выступите? - спрашивает Землячка. - Обязательно. Ленин тут же встает, поднимая руку, чтобы предупредить новый взрыв аплодисментов, и сразу начинает говорить, экономя время и не дожидаясь формального объявления. - Из моих объездов по московским рабочим кварталам я вынес твердое убеждение, что все рабочие массы проникнулись мыслью о необходимости создания продовольственных отрядов, - обращается он к своим слушателям. - "Недоверчиво" относятся лишь печатники, которые обычно живут лучше, чем остальные рабочие, за счет буржуазии, отравляющей бедноту своей газетной клеветой. Сознательное отношение широкой массы рабочих к такому основному вопросу русской революции, как борьба с голодом, позволяет мне думать, что социалистическая Россия благополучно изживет все временные неудачи и разруху старого режима. Даже если нам не удастся быстро покончить с чехословаками (что менее всего вероятно), то все же большие запасы хлеба, припрятанные кулаками в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях, дадут нам возможность пережить последние два трудных месяца до нового урожая. Продовольственный вопрос - самый больной вопрос нашей революции. Все без исключения рабочие должны понять, что борьба за хлеб - это их дело. Землячка внимательно слушает Владимира Ильича. Ах эта удивительная его простота! Выхватить самое главное, самое существенное и сказать так, чтобы стало понятно и убедительно для каждого. Он говорит, что борьба за хлеб - важнейший вопрос момента, надо бороться, но он не сомневается, что стране удастся пережить два предстоящих тяжелых месяца. - Продовольственные отряды ставят своей задачей только помочь собрать у кулаков излишки хлеба, а не производить (как пытаются наши враги заранее запугать этим деревню) в ней какой-то грабеж всех и вся... За хлеб будут обязательно предоставлены мануфактура, нитки и предметы домашнего и сельскохозяйственного обихода. Будет сделано так, чтобы к посылаемым в деревню отрядам не смогли пристать хулиганы и жулики, всегда стремящиеся половить рыбку в мутной водице. Лучше посылать туда поменьше людей, но чтобы они были подходящими для этого. Правда, бывали случаи, когда в отряды проникали нестойкие, слабые духом рабочие, которых кулаки подкупали самогонкой. Но на это обращено внимание... О каждом рабочем, едущем с отрядом, необходимо иметь точные сведения о его прошлом. Необходимо справляться в заводском комитете, в профессиональном союзе, а также и в партийных ячейках - что представляет из себя человек, которому рабочий класс доверяет такое важное дело. На многих заводах партийные товарищи не хотят принимать в отряд "беспартийных". Это - совершенно напрасно. "Беспартийный", но вполне честный, ни в чем плохом не замеченный, человек может быть весьма ценным товарищем в походе голодных за хлебом... Все просто и понятно. Собрание заканчивается, однако рабочие долго не отпускают Владимира Ильича, обращаются к нему с вопросами, иногда важными, а иногда и пустяковыми, лишь бы задержать его, лишь бы поговорить с ним еще какое-то время. "Тысяча и одна служба" У секретаря райкома множество неотложных дел. Обеспечение промышленных предприятий сырьем и топливом. Снабжение населения продовольствием. Пропаганда политических знаний. И кроме того, в поле е