присланные из Украинской дивизии, были расформированы за полной негодностью, после того как они оголяли фронт. Бронепоезд "Углекоп" погиб по вине 37-го и 38-го пехотных полков Украинской дивизии. Внимание, которое уделялось маршевым ротам всю зиму, и громадная боевая и политическая подготовка их в нашем Запасном полку сошли на нет из-за той спешки, с какой приходилось бросать в бой новые пополнения. Так обстояло дело с пополнением. Со снабжением дело обстояло еще хуже. Страдали не столько от отсутствия продовольствия, сколько от отсутствия обмундирования и, главным образом, сапог. Вопль - одежды и накормите нас! - это общий вопль в армии, а мы ничего не делаем только потому, что не дают проявиться инициативе. Характерен факт с нашей эвакуацией. Эвакуация у нас прошла блестяще - за исключением нескольких поломанных вагонов все вывезено, и сделано это было молниеносно. Как высоко оценили мы двух работников, участвовавших в этом деле, - начальника военных сообщений нашей армии тов. Пигулина и комиссара при нем тов. Швена-Шияна! Эти беззаветно преданные люди и крупные специалисты работали день и ночь и добились полной эвакуации. А в день моего отъезда я узнаю, что получена телеграмма из Южфронта о немедленном их отстранении ввиду непланомерности, с которой проводилась эвакуация. Спрашивается, в чем же должна была выразиться планомерность - в оставлении у белоказаков половины эшелонов? Больно вспоминать о подобных "отставках" - думается, что и здесь какой-нибудь бездельник шепнул что-то "по-дружески" другому, а в результате отстранены два ценнейших работника. В политическом отношении была проделана громадная, сверхчеловеческая работа. В начале января 8-я армия состояла из разрозненных, ничем не спаянных отрядов, а уже к концу января она стала политически крепкой, уверенной в своих силах армией. Мнение о ней, как о таковой, я неоднократно слышала от всех с ней соприкасавшихся людей и организаций, и на партийном съезде я тоже слышала много похвал, которые расточали по ее адресу многие товарищи. Январь и начало февраля ушли главным образом на политическую обработку маршевых рот и формирующихся полков и на пересмотр и перераспределение комиссарского состава. Со второй половины февраля появилась возможность главные силы политработников бросить в дивизии, в политотделе осталось всего несколько политработников. Все способные вести политическую работу посланы в массу. В начале января мне лично пришлось арестовать десятка полтора коммунистов, и можно с уверенностью сказать, что с этого момента в 8-й армии не осталось ни одного не проверенного комиссара, ни одного коммуниста, который оказался бы трусом или шкурником. Тщательный подбор политработников и беспощадная борьба с негодным элементом характеризуют работу политотдела 8-й армии особенно ярко. Организацию пришлось делать гибкой, политработников приходилось распределять и перераспределять постоянно ввиду крайне недостаточного их количества. Непрерывные бои и сыпной тиф вырывали ежедневно по десятку человек, а пополнения поступали крайне скудно. За три с половиной месяца получено нами было от Южфронта всего 46 человек. Приходилось всячески изощряться, чтобы заменить выбывающих из строя. Из коммунистических ячеек брали нужных людей, спешно подготавливали, инструктировали и ставили на ответственные посты. Комиссары 8-й армии могли быть слабы теоретически, могли делать организационные ошибки, но твердо помнили, что они должны умереть, но не покинуть поста, они знали при жизни лишь одно дело, за которое умирали. Мне удалось подобрать на ответственные посты старых членов партии, испытанных борцов, людей, которые работали круглые сутки, не зная отдыха. Измученные, больные, они оставались на посту и морально оказывали громадное влияние на армию. И Реввоенсовет 8-й армии был такой же: непрерывная работа день и ночь истощила наши силы, но сделала армию крепко спаянной братской семьей, не знавшей отдыха и не жалевшей жизни для дела. Коммунистические ячейки шли за своими руководителями. Командный состав подтягивался за коммунистами..." Прервем на минуту чтение этого документа. Факты, имена, цифры... Проза войны! И ведь это лишь один документ, выхваченный из того множества, что лежат в наших архивах и покрываются "пылью времени". Конечно, он достаточно субъективен и написан под воздействием личных переживаний, Землячка пишет о злоключениях Восьмой армии часто вне связи с общим положением Южного фронта, говорит лишь об армии, за которую несла прямую ответственность, и понятно, что она горой встает за людей, на честь которых набрасывали тень... Критики из вышестоящих штабов упрекали комиссаров Восьмой армии в том, что они политически малограмотны. Могла ли Землячка стерпеть такое обвинение? Ее рукой, когда она писала свою докладную записку, водили не только ее личная честь и совесть, но и честь тех, кого уже не было в живых и чьей кровью была полита каждая пядь пройденной земли. Хацкевич... Ни Сокольников, ни Колегаев, ни Смилга даже внимания не обратили на эту фамилию, а ведь Землячка писала о нем в своих донесениях. Разве можно его забыть? В ночь на 10 января 1919 года 1-й батальон Орловского полка 13-й дивизии получил приказ занять железнодорожную станцию. Комиссаром этого батальона был - его уже нет! - Марк Артемьевич Хацкевич, сын белорусского крестьянина из-под Витебска, бывший судовой электрик Балтийского флота, член партии с марта 1917 года, один из организаторов Советской власти в Кронштадте. Попал он в армию по партийной мобилизации. Возможно, Хацкевич в чем-то и ошибался и не так-то уж твердо знал Маркса... Только стоит ли его в этом упрекать? Командира батальона тяжело ранили, и Хацкевич сам повел батальон на штурм станции. Врага выбили и станцию заняли. Белогвардейцы повели контрнаступление. Силы противника вдесятеро превосходили силы батальона. Белогвардейцы прямой наводкой били из артиллерийских орудий, а у батальона и пулеметов-то было всего три или четыре. Пришлось отойти. Шли отстреливаясь и нанося врагу потери. Хацкевича ранили. Его подхватили два красноармейца. Повели, поддерживая под руки, а комиссар, истекая кровью, стрелял по врагу. Одного из красноармейцев тоже ранили. Хацкевич остановился. - Ребята, глупо погибать всем троим, - обратился он к красноармейцам. - Вы еще сгодитесь на то, чтобы отомстить врагу. Приказываю оставить меня. Спасайтесь. За меня не тревожтесь, живым я противнику не дамся. Он повторил приказ. Красноармейцы и помыслить не смели о нарушении приказа. Казаки приближались. Хацкевич подпустил их к себе на несколько шагов, приподнялся с земли, собрал последние силы, крикнул: "Коммунисты живыми не сдаются!" - и застрелился. И про таких комиссаров говорят, что они политически неграмотны! Пока Землячка жива, она не позволит чернить своих политработников. Да что там комиссары! Рядовые красноармейцы и даже женщины, попадавшие в армию, показывали примеры высочайшей храбрости. Как-то в конце восемнадцатого года пришла к командиру одной из рот пожилая крестьянка. - Лапкова я, Евдокия, из-под Волновахи. Возьмете в солдаты? Не сказала, что привело ее в Красную Армию, не хотела об том говорить. Понял только командир, что сильно кто-то ее обидел. Он колебался, брать или не брать, война - не женское дело. Но потом вспомнил, что начальник политотдела в армии женщина, и зачислил Лапкову красноармейцем. Ходила Лапкова в бои, участвовала в атаках, сильная физически была женщина, а в промежутках между боями стирала однополчанам белье, чинила, штопала, ухаживала за ранеными и всегда умела подбодрить пригорюнившегося солдата. 3 февраля 1919 года под Первозвановкой командир роты послал перед боем разведку. Вызвалась идти в разведку и Евдокия Лапкова. Была она осторожна и умела удержать бойцов от проявления показной храбрости, потому-то командир роты и разрешил ей пойти. И как на грех напоролись разведчики на засаду. Рассыпались красноармейцы по кустам, отстреливаются. Заметили тут белогвардейцы среди них бабу, оттеснили Лапкову в сторону, окружили ее пять офицеров, кричат: - Бросай винтовку, стерва! Лапкова четверых в упор застрелила, и тут кончились у нее патроны, а оставшийся в живых штабс-капитан всадил в нее штык. Вся рота плакала, узнав о ее смерти. Так разве не оскорбляют память Лапковой разговоры о том, что бойцы 8-й армии деморализованы? Вечная тебе память, красноармеец Евдокия Лапкова! "...Страдали мы невероятно от совершенного отсутствия газет. Сколько трудов было положено, чтобы добиться их получения, и как все оказалось безрезультатно! Казалось, только предательская рука может умышленно лишать нас этого необходимого источника живой политической работы. Махновщина не сыграла большой роли в нашей армии. Только в самое последнее время зараза эта стала переноситься и к нам, но борьба с ней в нашей армии оказалась нетрудной. Начиная приблизительно с середины апреля на нашу армию стали обрушиваться с самыми тяжелыми обвинениями. Кто-то с досужим языком пустил слух, слухи разрослись, и - клеймо на целой армии. Все же, несмотря ни на что, когда разобрались, по общему сейчас признанию, армия наша и это пережила и является сейчас единственной сохранившейся армией на Южном фронте! История нашей армии или, вернее, история с нашей армией должна многому научить и показать, что надо делать и чего делать не надо. И только с этой стороны я хочу подойти к рассмотрению этого вопроса. Пусть от всей этой истории с 8-й армией останется только один урок - как не надо, находясь за тридевять земель, доверять досужим языкам. А за то, что политическая работа в армии велась самая интенсивная, самая энергичная, за то, что заведующий политотделом армии возглавлял не "левую банду", по выражению Смилги, а стойкую партийную организацию, говорит каждая пядь земли, по которой победоносно проходила наша армия, что подтверждает гибель каждого нашего комиссара - звезд они с неба, быть может, и не хватали, но все выполнили свой долг и честно умирали на своем боевом посту. Армия наша не разложилась и достаточно крепка, об этом говорит то обстоятельство, что отступление наше вынужденное и ведется вполне планомерно, без какой-либо паники, и все, что у нас имеется, вывозится до последнего эшелона. Тяжело мне оставлять 8-ю армию без всякого разумного на то повода и в такой момент, когда я чувствую всю необходимость оставаться в армии. Бесконечно обидно за армию, что из нее вырвали тов. Якира, великолепного солдата и отличного оперативного работника. Больно за всех политработников, за всех командиров, без малейшей тени осмысленности вырванных из нашей армии только потому, что они оказались неугодными тому или иному лицу из Южфронта. Но еще больнее, кошмаром каким-то стоит передо мною тот факт, с какой легкостью вообще назначаются, перемещаются и распределяются люди только по внешним признакам, без обследования их работоспособности и полезности их на месте. Если бы вы знали, как тяжело это отражается на местах! В отношении же себя я прошу только об одном: дайте мне возможность вернуться на Южный фронт, где я - знаю это твердо - наилучшим образом смогу отдать свои силы в качестве рядовой коммунистки. Только в массе, где сейчас нужнее всего люди, я буду себя хорошо чувствовать. Исходя из опыта моей работы на фронте в течение одиннадцати месяцев, я прошу только об этом: дайте мне возможность поработать в 13-й или 14-й армиях по борьбе с махновщиной. Бывший заведполитотделом армии 8 Р.Самойлова". За чашкой чая Добралась Землячка до Москвы сравнительно благополучно. Поезд, которым она ехала, считался поездом особого назначения, его не задерживали на станциях, снабжали топливом... Она - дома. Но никогда не чувствовала она себя такой бездомной, как в этот раз. Сознание того, что она откомандирована из армии, что она не у дел, вызывало у нее такое чувство опустошенности, что она и дома чувствовала себя временной квартиранткой. Она позвонила. Дверь открыла сестра. Землячка внесла в переднюю чемодан, сняла пальто, расцеловались. - Ты в отпуск? - спросила сестра. - Надолго? Землячка не знала, надолго ли приехала в Москву, но наперед решила, что в Москве все равно не останется, ее место на фронте, она будет на этом настаивать. Сразу же по приезде села за докладную записку в ЦК. Там разберутся во всем. Она писала, переписывала, зачеркивала, рвала. Приходилось отчитываться за все время, что она провела в Восьмой армии. С Центральным Комитетом она бывала откровенна так же, как с собой. Что хорошо - то хорошо, а что плохо - то плохо. - Что ты там пишешь? - поинтересовалась Мария Самойловна. - Письмо? - Отчет, - объяснила Землячка. - Оправдываюсь. - А есть в чем оправдываться? - спросила сестра. - Есть, - убежденно сказала Землячка. - Всякому есть в чем оправдываться. Утром она отнесла докладную в ЦК. Зашла в Учраспред. Спросила, что с ней думают делать. - На этот раз вам несдобровать, - пошутили там, и кто-то провел над столом ладонью: - На вас вот такой ворох заявлений. - Я согласна поехать рядовым комиссаром, хоть в батальон, хоть в роту, - попросила она. - Но только на фронт. Вернулась домой. Никуда не хотелось идти. Не хотелось разговаривать. Вечером пошла в консерваторию. В Малом зале концерт камерного оркестра. Землячка предъявила в кассу военное удостоверение, получила билет. Зал полон. Среди слушателей преимущественно молодежь. Мужчины в каких-то кургузых курточках, в серых пиджачках, женщины в перешитых платьях. В своей кожаной куртке Землячка бросалась в глаза, на нее обращали внимание. А ей хотелось быть незаметной. Она прошла к своему месту и так и не поднялась за весь вечер. Оркестр исполнял "Прощальную симфонию" Гайдна. Землячка плохо помнила, какие обстоятельства предшествовали сочинению симфонии. То ли князь Эстергази увольнял свой оркестр, и Гайдн сочинил напоследок эту музыку, пытаясь побудить князя Эстергази изменить решение, то ли Гайдн сам собрался уехать в Лондон и прощался с оркестром. Но музыка звучала печально и соответствовала настроению Землячки. Замолкают все инструменты, плачут лишь две скрипки... Ночь она спала плохо. На третий день пребывания в Москве отправилась в Политотдел Республики. Она хотела вернуться на фронт. - Не торопитесь, - ответили ей, - С вами еще следует разобраться. Но Землячка не хотела, не могла ждать... Под вечер она позвонила в Кремль, попросила соединить ее с квартирой Ленина. К телефону подошла Надежда Константиновна. Землячка назвалась. - Я только что с фронта. Очень бы хотела повидаться с вами, Надежда Константиновна, и, конечно, если это возможно, с Владимиром Ильичем. - Даже не знаю, что вам сказать, - ответила Надежда Константиновна. - Владимир Ильич так занят, сама его почти не вижу. Приходите. Может, что и получится. Землячка торопливо шла по кремлевской торцовой мостовой. Шла к зданию Судебных установлений, в котором помещался Совнарком. Прошла мимо выкрашенного в розовую краску Чудова монастыря. Подошла к подъезду, предъявила часовому пропуск, по старой каменной лестнице поднялась на третий этаж. Позвонила. Ее провели в столовую. Квадратный обеденный стол, буфет, старинные кабинетные часы, полдюжины стульев. Просто, как и всегда у Ленина. Из соседней комнаты тотчас вышла Надежда Константиновна. - Здравствуйте, Розалия Самойловна. Вот и хорошо, что пришли. Сколько ж мы не виделись? Сейчас будем пить чай. Она угадала вопрос, который так и не произнесла Землячка. - Обещал прийти. Если никто не задержит. Они были старые знакомые, Землячка и Крупская. Много соли съедено вместе, но им не до воспоминаний, некогда оглядываться назад, столько у них дела. Только начали чаевничать, как пришел Владимир Ильич. Немногим меньше полугода не видела его Землячка, в последний раз она разговаривала с ним на Восьмом съезде партии, на котором присутствовала в числе делегатов от армии. Ленин перемолвился с нею тогда лишь несколькими словами, поинтересовался делами на фронте, настроениями крестьян, политработой в армии, задал всего несколько вопросов, но, как всегда, спросил о самом главном. Удастся ли побеседовать с ним сегодня? - Отлично, - сказал, входя, Владимир Ильич. - Надежда Константиновна предупредила меня. Ну, рассказывайте, рассказывайте, как вы там свирепствуете... Наденька, ты нальешь мне? Сел за стол, придвинул стакан с чаем, Надежда Константиновна положила перед ним бутерброд. Ленин приветлив, внимателен, но он поразил Землячку своим видом, осунулся, почти не улыбается, должно быть, очень переутомился, с лица не сходит озабоченное выражение, впрочем, этому Землячка не удивлялась, деникинская армия катилась к Орлу, да и на других фронтах тревожно. Он размешал в стакане сахар, отхлебнул чай. - Ну, как вы там? - Плохо, Владимир Ильич, - призналась Землячка, не желая играть в прятки и скрывать то, что у нее наболело. - Сняли меня. Откомандировали. - Слышал, слышал, - ответил Ленин. - Говорят, у вас там какие-то заминки с эвакуацией, бунтуют солдаты. Землячка взглянула на Ленина. - А вы знаете, кто говорит? - Сокольников? - спросил Владимир Ильич не без лукавства и еще раз переспросил: - Сокольников и Колегаев? - Владимир Ильич, если бы вы видели наших красноармейцев, - не давая прямого ответа на вопрос, обратилась Землячка к Ленину. - Босые по льду ходили в атаки! Мы достали сапоги - их у нас отобрали. Был отличный начальник снабжения - вместо него прислали... - Читал, читал, - перебил ее Ленин. - Об этом вы написали. Землячка замолчала. Раз он знаком с ее докладной запиской, следовало подождать, что он скажет. А он ничего не сказал, стал ее обо всем расспрашивать. Задавал лаконичные, короткие вопросы о самом существенном. Снабжение армии оружием, дисциплина, запасы хлеба в городах и селах, через которые проходили части Восьмой армии, удастся ли вывезти хлеб, как поставлена агитация и в армии и среди населения, настроение крестьян... Он расспрашивал, и в тон ему Землячка старалась так же коротко отвечать. По ходу разговора она опять помянула Сокольникова и Колегаева. - Уж очень медлили при подавлении восстания казаков, - пожаловалась Землячка. - Боюсь, Колегаев со своей эсеровской жалостью к кулакам плохо влияет на Сокольникова. - Известно, известно, - опять прервал ее Ленин, не высказывая своего мнения ни о Сокольникове, ни о Колегаеве, и придвинул к ней хлеб. - Вы кушайте, кушайте... Потом взглянул на Надежду Константиновну - они поняли друг друга, время, отпущенное на ужин и гостью, видимо, подходило к концу. - У вас еще что-нибудь ко мне, Розалия Самойловна? - спросил Ленин, отставляя стакан в сторону. Но Землячка так и не решилась сказать, с чем она пришла к Ленину. У нее была всего одна просьба - послать ее обратно на фронт, на решающий участок, где сражались Тринадцатая и Четырнадцатая армии. У нее много недоброжелателей, она ни с кем не вступает в компромиссы. Ленин прочел уже ее записку, повторяться не стоит, не стоит отнимать у него время. - Так вот, Розалия Самойловна, какие сейчас стоят перед нами задачи, - сказал Ленин. - Нам нужна могучая Красная Армия. Эту задачу можно решить только при строгой и сознательной дисциплине. Красная Армия не может быть крепкой без больших государственных запасов хлеба, мы должны взять у крестьян все излишки. Чтобы до конца уничтожить Колчака и Деникина, необходимо соблюдать строжайший революционный порядок. Вылавливать прячущихся помещиков и капиталистов во всех их прикрытиях, разоблачать их и карать беспощадно. Не забывать, что колчаковщине помогли родиться на свет меньшевики и эсеры. Пора научиться оценивать политические партии по делам их, а не по их словам. И, наконец, помочь крестьянам сделать выбор в пользу рабочего государства. Все было ясно, как всегда, он вооружал свою собеседницу совершенно четкими указаниями, только где и когда она их применит? Спросить сейчас об этом Ленина просто бестактно. Тут Землячка заметила взгляд Надежды Константиновны и поднялась. - Простите меня, Владимир Ильич, за мои женские слова, - сказала Землячка, прощаясь. - Достаточно на вас взглянуть, чтобы увидеть, как плохо вы себя бережете. - И вы, и вы, Розалия Самойловна! - ответил Ленин и вдруг рассмеялся. - Таков уж наш удел! И этот неожиданный смех наполнил Землячку уверенностью, что все будет хорошо, все будет как надо. На другой день ее вызвали в Политотдел Республики и вручили предписание - она была назначена начальником политотдела Тринадцатой армии. В тот же вечер Землячка снова выехала на фронт. Будни войны Будни войны... Кто не служил в действующей армии, тот плохо знает, что такое война. Это - не столько бои, атаки и перестрелки, сколько выматывающие душу переходы, случайные квартиры, кухни и лазареты, пекарни и ремонтные мастерские, хлеб, одежда, лекарства и бумажки, всевозможные деловые бумаги - приказы, отчеты, докладные... Армии не обходятся без канцелярий, судьба сражений скрыта в бумажных папках, завязанных длинными узкими тесемками. Поэтому, едва успев представиться командарму 13, она сразу принялась наводить порядок в политотделе. Народу много, а толку мало, каждый действовал сам по себе, все занимались самодеятельностью. Армия собиралась с силами и после тяжелых боев постепенно переходила в наступление. Ощущалась нехватка командиров - надо наступать, а командовать некому. Землячка знакомилась с подчиненными: инструкторы, делопроизводители, помы, замы... - Давно служите? - С четырнадцатого года. - Кем были в царской армии? - Прапорщиком. А в политотделе числится делопроизводителем! Землячка звонила в штаб и через день лишалась делопроизводителя, направленного на передовые позиции командовать батальоном. Инструктор по культработе стоял перед ней, вытянувшись по струнке. - Вы чем заняты? - Жду. - Чего? - Мячей. - Каких мячей?! - Для лапты. Такая народная игра, - почтительно докладывал инструктор. - Развивает глазомер, приучает быстро бегать и точно метать. На него нельзя было даже сердиться. - А что вы делали до того, как попали в политотдел? - Командовал эскадроном. - На старое место не хочется? - Товарищ начпоарм, только об этом и мечтаю! Три рапорта подал по команде, а из штаба ни привета ни ответа. Не прошло и дня, как ко взаимному удовлетворению Землячка распрощалась с инструктором. Всех политработников разогнала по ротам, батальонам и полкам. - Обойдемся пока без писанины. Она интересовалась каждым коммунистом - что делал, что делает и что еще может делать, хотела быть уверенной в каждом комиссаре и чтобы каждый комиссар был уверен в ней. Она требовала от политработников умения так разговаривать с красноармейцами, чтобы люди с любым вопросом, с любой бедой обращались в политотдел. Наступление развивалось успешно, у политработников было множество дел в прифронтовой полосе. Население не сразу оправлялось от жестокостей белогвардейцев, люди были запуганы. Надо было внушить к себе доверие. Приходилось создавать ревкомы и вместе с ними отбирать у кулаков хлеб, открывать избы-читальни, снабжать школы дровами, проводить митинги, читать неграмотным газеты... И участвовать в боях, вести в бой людей, и гнать, гнать противника все дальше, до самого Черного моря. Не прошло и полутора месяцев после прибытия Землячки в Тринадцатую армию, как она рапортовала о переломе в работе политотдела. "Я приступила к исполнению обязанностей 8 октября. Крайне хаотическое состояние, в котором я застала политотдел, я объясняю исключительно недостатком коммунистов и совершенно неправильным распределением их... Делом этим ведал заведующий учетно-распределительным отделением, молодой товарищ, совершенно в людях не разбиравшийся и никакого учета не сумевший поставить. Коммунисты были использованы до крайности плохо. В Орле я случайно набрела на знакомых коммунистов, мобилизованных при мне в Ярославской губ., в количестве 60 человек (почти все ответственные работники), они были откомандированы поармом в распоряжение Орловского губкомпартии. Откомандировал их в момент панического отступления помзавучстотделом, не зная, куда их девать. Случайно узнав о моем приезде, они пришли ко мне... При помощи петроградских и московских коммунистов удалось укрепить дивизии, дать боеспособность частям, влив в них хорошо политически обработанные пополнения (в запасные части и особенно в запасной пехотный полк брошены для этой цели большие силы), но и в самом политотделе удалось подобрать работоспособную публику, которая подняла высоко престиж поарма, тесно связала его с дивизиями, сделала его действительно центром руководящим, политически соединяющим Реввоенсовет с массами красноармейцев. В поарм сейчас являются не только комиссары, но и красноармейцы со всеми своими наболевшими вопросами. Из частей ежедневно доносят о громадном переломе в настроении красноармейцев, о том громадном значении, которое имело вкрапление коммунистов в их среду... Общее заключение о состоянии армии в настоящее время можно сделать на основании тех больших побед, которые они сейчас одерживают (взятие Орла, Щигров, Курска и участие в победах у Касторной). Состояние армии с каждым днем крепнет, и устойчивость ее в настоящий момент вполне надежна". По сырой земле Бог ты мой, что это были за солдаты!.. Сброд!.. Да еще какой! С бору по сосенке, один ужасней другого. Прямо в упор на Землячку смотрел парень - лицо в веснушках, нос вздернут, утонул весь в грязном брезентовом плаще, а на ногах галоши, привязанные пеньковыми бечевками. Рядом парень постарше, в рыжем армяке, подпоясан веревкой, а на ногах бурые от сырости чуни. А вот еще один - шинель не по росту, парусиновый картуз, потрескавшиеся лаковые штиблеты... Откуда он только их взял? И вот таких-то бойцов вести в бой против Деникина?! Из штаба 70-го полка несколько раз уже звонили в политотдел: - Пришло пополнение... Землячка знала, что это за пополнение. По всем селам и деревням, всего несколько дней как оставленным отогнанной деникинской армией, шли поиски дезертиров. Их находили на огородах, в погребах, в закопченных деревенских баньках, в ригах и сараюшках, и с ходу, под конвоем двух-трех бойцов направляли в действующую Красную Армию, упорно преследовавшую отступающие деникинские части. - Пришлите кого-нибудь из политотдела, - требовали из штаба полка. - Прибыл новый контингент. Новым пополнениям следовало разъяснить, за что и для чего они должны сражаться. Политработники сбивались с ног. Людей не хватало, да и не так уж много было в политотделе агитаторов, способных умно и терпеливо разъяснить неграмотным парням задачи Советской власти. - Вы что ж, хотите, чтоб люди вновь разбежались? - угрожали из штаба полка. - Они тут топчутся, как слепые кутята. Все агитаторы были в разгоне, и Землячка решила сама ехать в полк. Их было человек триста, этих ребят, собранных из окрестных деревень. Они сидели и стояли на площади возле школы, положив на землю свои мешки и котомки, а на крыльце штабной писарь, сидя за партой, составлял списки вновь прибывших. Вокруг площади выставлено оцепление, чтобы прибывшие снова не ушли в бега. Но что это за оцепление! Человек десять бойцов, мало чем отличающихся от тех, кого они охраняли: такие же не по росту шинели, такая же потрепанная обувь... - А ну, стой, стой, не расходись! - покрикивали бойцы из оцепления, хотя никто и не думал расходиться. "Боже мой, на что же они годятся? - с отчаянием подумала Землячка, глядя на эту разношерстную толпу. А ведь не сегодня завтра им идти в бой!" Она решительно вступила в толпу. Кого-то отстранила рукой, кого-то отодвинула плечом, пробиваясь в гущу равнодушных и неразговорчивых парней. - Так вот что, ребята, - сказала она. - Пора браться за ум, не маленькие... - Докторша, - загудели кругом. - Свидетельствовать сейчас будут. Галдеж усилился, стали даже выстраиваться в очередь. - Молчать! - закричала Землячка. - Никакая я вам не докторша. Я - начальник политотдела! Возле Землячки стояли командиры батальонов и рот. - Распорядитесь принести табуретку, - негромко приказала Землячка. Табуретка появилась, и Землячка тут же на нее взобралась. - А теперь слушайте, и чтоб у меня не шуметь, - сказала она. - Садитесь! Накануне прошел дождь, земля была сырая, но ее послушались, некоторые сели прямо на землю, большинство опустилось на корточки. В небе клубились свинцовые облачка, дул резкий знобливый ветерок, все дышало осенней непогодой, и невысокая женщина в черной кожаной куртке с портупеей через плечо выглядела музой этой пронзительной военной осени. - Вы-то сами понимаете, что делаете? - заговорила Землячка. - Мало ваши отцы работали на помещиков, и вам того захотелось? От кого прятались? От своей же собственной власти? Неужели непонятно, что землю, полученную крестьянами в результате революции, не так уж трудно потерять. Помещики еще не уничтожены, они лишь притаились и ждут не дождутся помощи от международного капитала. На какие деньги снаряжена армия Деникина? На деньги миллионеров и миллиардеров. И вы, дети трудящихся крестьян, собрались им помогать? Другое дело - кулаки, те, кто нанимал батраков, кто пускал деньги в рост и наживался за счет чужого груда. Тем, конечно, с нами не по пути. Но вам, трудящимся крестьянам, вам выгодно прийти на помощь русскому рабочему классу. Сейчас рабочий класс еще не может дать крестьянину товаров, забирает у крестьянина хлеб. Но рабочий класс берет хлеб в долг, и чем скорее мы разгромим войска капиталистов, тем скорее будет у нас вдоволь и хлеба, и ситца, и керосина, и даже сахара для детей. Она говорила простые вещи, говорила то, что думала на самом деле, она пыталась как можно лучше передать своим слушателям все то, о чем говорил Ленин весной этого года на Восьмом съезде партии. Она не знала, насколько ей это удается, но сама тишина, которая воцарилась на площади, свидетельствовала, что ее слушают, и слушают очень внимательно. Она только твердо знала, что нельзя останавливаться. Надо говорить, говорить, говорить. Все эти парни, которые сидели сейчас перед ней на земле, в течение многих дней и недель слышали только нелепые россказни и лживые небылицы, и всему этому надо было противопоставить одну голую правду, повторять, повторять, что-нибудь да и западет им в душу, что-нибудь останется же у них в голове! Она не видела, как сквозь толпу к ней пробирался командир полка. Бывший офицер, он не в одном бою доказал, что честно перешел на службу народу. - Товарищ начальник политотдела... - Потом! - Товарищ начальник политотдела... - Не мешайте! Он все-таки вынудил Землячку прервать речь. - Ну что вам? - раздраженно спросила Землячка. - Зачем вы мешаете мне говорить с людьми? - Деникинцы только что бросили против нас два полка, - торопливо сказал командир полка. - У меня на всякий случай выдвинут батальон. Оттуда прискакал боец. Деникинцы развертывают атаку... - Что же вы собираетесь делать? - Идти навстречу, - уверенно сказал комполка. - Иначе нас сомнут. Землячка головой указала на своих слушателей. - А эти? - Им тоже надо идти, - сказал комполка. - Выдать оружие и вести в бой. Если они побегут - нас сомнут. - Тогда командуйте. - Товарищи! - крикнул комполка. - Наступают деникинцы. Мы пойдем им сейчас навстречу. Встать! Построиться по шесть человек. Шагом марш! К церкви. Там получите винтовки... И это было чудом и в общем-то не было чудом, потому что такие происшествия часто случались в те дни - дезертиры вновь превратились в красноармейцев, они уже строились, стояли шеренгами, и командиры рот распределяли их между собой. - Товарищ начполит, за школой вас ожидает тарантас, - обратился комполка к Землячке. - Вы еще успеете вернуться в политотдел. - Поговорила, а как идти в бой... - сказала Землячка, как бы думая вслух, и отрицательно покачала головой. - Если я сейчас вернусь, мои слова не будут ничего стоить. Я пойду с вами, товарищ комполка. Она не ждала от него ни ответа, ни согласия, расстегнула кобуру, вытащила свой офицерский маузер и пошла вдоль только что построенных рядов. На нее смотрели, она это чувствовала, прошла вперед и стала рядом с командиром роты. - Пошли? - негромко спросила Землячка и, не оглядываясь, почувствовала, как люди позади нее тоже двинулись вперед. Из-за леса показалась цепочка людей, движущаяся им навстречу. Вспыхнули белые дымки... Защелкали выстрелы. Землячка держала в вытянутой руке револьвер и пыталась нажать гашетку, но гашетка не слушалась. Землячка не умела стрелять, но револьвер не опускала. - Ура-а-а! - закричал кто-то сзади. Кто-то обогнал ее и побежал вперед. Она шла и сама удивлялась, что не боится. Этот ее марш по колдобистой дороге и затем по скошенному жнивью был естественным продолжением ее речи, ей подумалось, что страшно, может быть, будет потом, после боя, если она уцелеет, но то, что она делала сейчас, было естественным и неизбежным выражением ее убеждений. Она шла быстро, уверенно, как и следовало идти политработнику в атаке. Но ходить по пашне, по сырой рыхлой земле, она не очень-то умела, почти все ее обогнали, красноармейцы бежали впереди, но она все шла и шла, теперь уже вслед за ними. Неожиданно она заметила возле себя командира полка. - Вот что, товарищ Землячка, - сказал он на ходу. - Оставьте нас, пожалуйста. Я не могу допустить, чтобы во время атаки убили начальника политотдела. Я поручаю вас товарищу Кузовлеву. Он ушел вперед, а возле Землячки появился один из ротных командиров, державшихся поблизости во время ее речи. Он придержал Землячку за локоть. - Оставьте меня, - сердито прошипела Землячка. Но командир, которому она была поручена, сдавил ее руку и заставил остановиться. - Ну, какой из вас боец? - увещевал он Землячку. - Вернитесь, честное слово, так лучше и для вас и для нас. Но Землячка продолжала идти, спотыкаясь и отчетливо понимая, что надолго ее не хватит. И командир не выдержал - было ему всего года двадцать два - двадцать три, он сам устал от опасной и беспокойной жизни, он дернул упрямую женщину за рукав и заорал: - Чертова баба! Долго будешь ты путаться у меня под ногами?! Иди, садись в тарантас! И вдруг до Землячки дошло, что она и в самом деле задерживает красноармейцев. - Где ваш тарантас? - сердито спросила она. - Да вон же, за школой, - обрадованно воскликнул командир. - Идите до тарантаса, освободите меня... Это было самое разумное, что она могла сделать. Красноармейцы впереди бежали все быстрее и быстрее. Ветер донес до нее их крик: - Ура-а-а! И то, что происходило сейчас впереди, было естественным завершением ее речи. Три года провела Землячка на войне. Вела политработу, подбирала кадры, участвовала в боях. Кому-то она мешала, с кем-то вступала в конфликты, ее пытались удалить, она сопротивлялась, и не ходи за ней слава безупречной коммунистки, не удалось бы ей остаться в армии до конца войны. Ей не раз приходилось обращаться за помощью в ЦК и даже искать поддержки у самого Ленина. Она принимала непосредственное участие в военных действиях против Колчака и Деникина. Тут все было ясно, враг известен, два лагеря стояли лицом к лицу, и, в общем-то, все решало одно - за кем пойдет народ. Страшнее были вражеские происки в тылу, заговоры и диверсии скрытого врага. Первый и самый страшный удар, какой враг нанес рабочим и крестьянам России, было покушение на Владимира Ильича. 30 августа 1918 года эсерка Каплан пыталась застрелить Ленина. Осенью 1919 года Зиновьев и Троцкий решили сдать Петроград Юденичу - Совет Обороны дал директиву удержать Петроград во что бы то ни стало и переходить к уличным боям только в том случае, если враг прорвется, а Троцкий и Зиновьев считали "более выгодным" вести борьбу на улицах города. Понадобилось личное вмешательство Ленина, чтобы помешать осуществлению этого предательства. Много вражеских происков было разоблачено во время войны, и сколько, увы, после войны. С яростным упорством добивались Сокольников и Смилга удаления из армии Землячки, требовавшей усиления борьбы с белоказаками. "Я крайне обеспокоен замедлением операций против Донецкого бассейна и Ростова..." - телеграфировал Ленин 20 апреля 1919 года Сокольникову, недоумевая, почему командование Южного фронта медлит с разгромом белоказаков. Да, кое-кому присутствие Землячки в армии было более чем нежелательно, Землячка для оппортунистов была как бельмо на глазу. Но как бы то ни было, Землячка оставалась в рядах действующей армии вплоть до разгрома Врангеля, и ее боевые заслуги были отмечены Правительством. "За заслуги в деле политического воспитания и повышения боеспособности частей Красной Армии" Розалию Самойловну Землячку наградили в 1921 году орденом Красного Знамени - она была первой женщиной, удостоенной такой награды. СУББОТА, 26 ЯНВАРЯ 1924 г. 26 января. Первое заседание Второго съезда Советов. Оно все посвящено Ленину. Землячка подошла к Большому театру. Зимний сумрак ложился на землю. Уходили вверх гигантские колонны. Желтым светом светились над дверями лампочки. С обеих сторон тянулись делегаты и многочисленные гости съезда. Морозный воздух прорывался в вестибюль. Сияли зажженные люстры. У входа в партер военные курсанты проверяли мандаты. Землячка прошла в первые ряды, отведенные москвичам. Села в кресло. До начала заседания оставалось еще с полчаса. Малиновый бархат. Позолоченные лепные украшения. Хрустальные люстры. Большой театр дорог каждому коммунисту, каждому советскому человеку... Не один раз выступал в этом зале Владимир Ильич. Она подумала об этом, и сердце ее похолодело, теперь уже никогда, никогда... Разве возможно забыть декабрьский вечер 1920 года, когда делегаты Восьмого съезда Советов, вдохновленные гением Ленина, завороженно смотрели на гигантскую карту, на которой вспыхивали огни будущих электростанций. Даже сам Ленин не мог предвидеть, с какой быстротой станут выполняться его предначертания. Сегодня - особенный день. Сегодня впервые соберется штаб ленинской армии, чтобы выразить свою скорбь и свою любовь тому, кто вдохновенно и мудро вел корабль Октябрьской революции через все рифы и мели. Зал заполнен до отказа. Руководители Правительства рассаживаются за длинным столом. Старейшие деятели партии, отважные революционеры, чьи характеры формировались в годы подполья, в постоянной борьбе с царизмом, в ожесточенных схватках с ренегатами и оппортунистами. В продолжение четверти века встречалась Землячка с этими людьми, к ним она испытывает чувство глубокого уважения, но есть среди них и другие, ее давние противники; с одними она плечом к плечу боролась на баррикадах в дни Декабрьского вооруженно