ь. Значит, Таня думает о нем. Значит, уверена, что Юра устремится вслед... - Юра! Он не слышал. Откуда-то появился Венька. - Тише вы! - Откуда ты? - Тише! Все эти монахи тут, за оврагом. На лужке расположились, завтракают. Лучок черным хлебом закусывают. - А Таня с ними? - Всю дорогу идет меж двух монахинь. Конвоируют. - Тебя не заметили? - Меня?! - Давайте обсудим... - А чего обсуждать? - Юра весь напрягся, точно приготовился к прыжку. - Я иду за ней! - А если полезут драться? Там такие дяди... - А много их? - Чертова дюжина. Четыре мужика и девять женщин. - Старики? - Трое вполне на уровне, да и старик не даст маху. Юра махнул рукой. - Иду! СУМАСШЕДШЕЕ ПИАНИНО Вчетвером поднялись на взгорок. На лужайке под ярким солнцем табором расположились беглецы. Странное это было зрелище. Все в черном, в каких-то полурясках, в черных платочках, в скуфейках, сидели они кружком, а посередине стоял и ораторствовал высокий худой старик в длинной рясе и уродливом черном колпаке. Прошло еще несколько мгновений, и старик в рясе увидел преследователей. Юра сбежал с пригорка. Где же Таня?.. Вот! Рядом с каким-то чернобородым дядькой. - Таня! Она рванулась, но чернобородый схватил ее за руку. - Остановись! - прокричал старик в рясе. Юра так и не понял, ему или Тане. Голос, однако, такой, что хоть бы и на сцену. Сумрачно посмотрел на Юру: - Что надобно? Юра указал на Таню. - Мы никого не держим... Старик заговорил спокойнее, сдержаннее, взял себя в руки. - Антихристово семя! - вдруг пронзительно выкрикнула одна из старух. - Убить мало вас, нечестивцев! Петя, Лида и Венька тоже спустились на лужайку, стали чуть поодаль от Юры. Солнечный свет ярко освещал всех. Четыре комсомольца и тринадцать странных существ. Одни против других. Обычно они вели себя тише, скромнее, эти скрытники, когда их обнаруживали в тайниках. Но сегодня их больше, и чувствуют они себя посмелее. У косматой старухи дрожат губы, вот-вот разразится новыми ругательствами. Но высокий старик властно простер руку. - Вам чего?.. - медленно и даже как-то плавно произнес он. - Вам, собственно, чего, молодые люди? Шли бы своею дорогой, оставили бы честных христиан в покое. Но Юра смотрел на одну Таню. "Неужели я зря приехал за тобой на Урал? - мысленно обращался он к ней. - Неужели ты забыла, как сидели мы с тобой в Третьяковке? Как бродили по набережным..." Косматая старуха тряслась все сильнее. Таня стояла потупившись. Чернобородый не отходил от нее. - Таня! Таня! - продолжал Юра вслух, никого уже не стесняясь. - Я не могу без тебя! Не хочу без тебя! Что бы я для тебя только ни сделал... И то, что обычно говорят наедине, с глазу на глаз, где-нибудь при свете луны, в тени цветущей сирени, звучало здесь, при ярком солнце, в присутствии двух десятков людей, еще значительнее и торжественнее, чем обычно. С каждым словом Юра все сильнее чувствовал громадность своей любви. И Таня сдалась, рванулась и упала на руки Юре. - Таисия! - вскрикнул старик. - Неразумная! Опомнись! Он пошел прямо на Юру, но старика опередила все та же бесноватая старуха, подскочила к Юре и ударила палкой по голове. Петя бросился было на помощь, но Юра движением руки остановил Петю, старуха до крови рассекла ему на голове кожу, но Юра не снизошел даже до того, чтобы рассердиться, он стоял перед стариком, готовый защищать Таню. - Таисия! - выкрикнул старик хриплым, срывающимся голосом. - Возвратись в келию! Таня не ответила, и тогда старик обратил свой гнев против Юры. - Ты! Это ты во всем виноват! - закричал старик. - Змий, хитрый змий, порождение змеи и ехидны! Корень гнева и ярости, да изган ты будешь во мрак и скверну!.. Он распалялся все больше. Волосы выбились из-под клобука, рука воздета к небу... Позади высились темные ели, гул несся по лесу. Страшен был старик в гневе, и недоумевали его приверженцы, видя, как ироническая улыбка все заметнее кривит губы осыпанного проклятиями юноши. - Таисия! - воззвал опять старик. - Уйдешь ты от этих козлищ? Девушки в черных платочках с любопытством выглядывали из-за спины старика. Таня еще шагнула назад и молча покачала головой. Тогда старик отступился от нее и размашисто перекрестился. - Пеняй же на себя! Он поднял над головой обе руки и завопил протяжным неистовым голосом: - Горе вам, чуждым богу и неугодным ему! Попадете вы по смерти в снедь змию! Преданные сатане, готовьтесь быть ввергнутыми в пещь огненную!.. Косматая старуха заслонилась от ужаса. - Да будет вам анафема, анафема!.. Старик анафемствовал. Это было самое страшное, что он мог сделать, - отлучение от бога, от церкви, самое ужасное наказание в арсенале христианской религии. - Кто не возлюбил Иисуса, да будет отлучен до пришествия господа! Анафема, анафема, маран-афа! Он сделал все, что мог. Таня заплакала. Даже Лида чувствовала себя подавленной, так наэлектризовал окружающих гневный старик. Один Юра неожиданно усмехнулся и произнес странное и никому не понятное выражение. - Сумасшедшее пианино, - сказал он, глядя старику прямо в глаза. - Вы - сумасшедшее пианино. Он тут же повернулся к своим спутникам и предложил: - Пойдем? - Нет, - сказала Лида. - Я хочу попробовать уговорить других девушек. Таня, скажи им... - Девочки! - произнесла Таня слабым голосом, приближаясь к черным платочкам. - Может быть, вы тоже... Юре стало не по себе. Счастливый тем, что нашлась Таня, и еще более счастливый, что она ушла от этого воронья, Юра забыл, да и не то что забыл, даже не подумал о других девушках, которые находились не в лучшем положении, чем Таня... Но тут произошло непредвиденное обстоятельство: на сцену выступило новое действующее лицо. Откуда-то из-за деревьев никем не замеченный появился... лесник не лесник, охотник не охотник, мужчина в серой кепке, в потертой кожаной куртке, в высоких болотных сапогах, с двустволкой за плечами, пожилой мужчина с чисто выбритым и безразличным каким-то лицом. Он встал между двух враждующих лагерей, и сейчас же, вслед за ним, откуда-то вынырнула великолепная могучая овчарка. - Куш! - приказал незнакомец собаке, хотя она уже сидела возле его ног, и неторопливо обратился к окружающим: - Извиняюсь, товарищи, но что это тут у вас происходит? - Спасаем девчонку, вот что, - не без запальчивости объяснил Петя. - Из рук вот этих... - Он не знал, как назвать сектантов. В глазах незнакомца вспыхнула и погасла смешинка. - Кого и от кого? - Видите ли, - пришел Юра на помощь другу, - вот эти фанатики заманили в свою секту нескольких девушек, и мы хотим, чтобы они поняли... - Э, так нельзя... Незнакомец укоризненно посмотрел на Юру и неодобрительно покачал головой. - Гражданин начальник! - вдруг обратился к незнакомцу чернобородый. - Оградите вы нас от оскорблениев! Незнакомец повернулся к чернобородому: - Кто же это вас оскорбил? - Да не меня, а старца, - пожаловался чернобородый и указал пальцем на Юру. - Назвал человека пианином. - Как? - удивился незнакомец. - Пианином. - Разве это обидно? - А как же! - воскликнул чернобородый. - Пианином там или балалайкой... - А вы что скажете? - обратился незнакомец к оскорбленному. - Вы-то чего молчите? Однако старик продолжал молчать, он еще не принял решения, как себя следует вести. - Чего же набрали воды в рот? - упрекнул его незнакомец и опять обратился к комсомольцам: - Нет, товарищи, вы превысили свои функции, и, кстати, есть ли у вас при себе документы? Юра независимо посмотрел на незнакомца и перевел взгляд на Лиду. - Ты его знаешь? - вполголоса спросил он. Лида слегка помотала головой: - Нет. - А вы кто такой, чтобы проверять у нас документы? - вызывающе спросил Юра. - Вы бы предъявили сначала свои! - Я представитель охотнадзора, моя фамилия Власов, - представился незнакомец. - И кроме того, я член дружины по охране общественного порядка. - Интересно, среди кого вы наводите здесь порядок? Среди зверей? - насмешливо спросил Юра. - Вы браконьер, - сказал он, гордясь своей проницательностью. - Потрудитесь не соваться в чужие дела. Незнакомец, однако, не обиделся и опять обратился к комсомольцам: - Кто тут у вас старший? И хотя среди них не было старшего, три мальчика разом посмотрели на Лиду - и по должности, и по опыту старшей была она. - Я, - ответила Лида, выступая вперед. - Отлично, - сказал незнакомец, копаясь в боковом кармане, переступая с места на место и незаметно уводя Лиду в сторону. - Вот мой охотничий билет. Он протянул Лиде какую-то книжечку, что-то сказал, она кивнула, и он еще что-то сказал. - Извините, - звонко сказала Лида. - У меня нет документов... - Она смущенно пожала плечами. - Кто же берет с собой в тайгу документы! - Вот то-то же, - укоризненно произнес незнакомец. - А еще поднимаете шум. - В следующий раз будем умнее, - послушно согласилась Лида. - Кто же знал... Незнакомец повернулся к сектантам: - Ну, а вы что тут делаете? - Идем, - мрачно ответил их предводитель, сердито глядя из-под насупленных бровей на незнакомца. - Куда? - По грибы, - еще мрачнее ответил старик. - Ну и идите, идите, отцы, - добродушно напутствовал их незнакомец и уже гораздо строже обратился опять к комсомольцам: - А вас я бы попросил не приставать к незнакомым людям и не мешать им заниматься своими делами. - Пошли, - решительно сказала Лида и принялась взбираться на пригорок. - Лида, так нельзя, - возмущенно возразил Юра. - Он же явно попустительствует этим фанатикам! - Пошли, пошли, - твердо повторила Лида и стала взбираться еще быстрее. Лида струсила, но Юра не решился перечить, она лучше знает законы тайги. Хорошо, что Таня с ними. Она взбиралась на пригорок следом за Лидой. Венька тоже послушался Лиду. За ним Петя... И Юре ничего не оставалось, как повернуться и пойти вслед за всеми. - Вот так-то лучше, - заметил ему в спину незнакомец, и Юра услышал, как он еще утешил сектантов: - Ничего, ничего, отцы, идите, в обиду вас не дадим. С полчаса вся компания молча пробиралась по тропке. - Куда теперь? - прервал молчание Петя. - Обратно, - не без юмора разъяснил Венька. - А куда же пойдут те? - поинтересовался Петя. - К медведям. - Без шуток. - А я без шуток. В той стороне только медведи. - Разве они здесь водятся? - Сколько угодно. - А почему их не боятся? - Потому что летом медведь не опасен, а такой компании испугается любой зверь. - Все-таки не понимаю, - не удержался Юра. - Почему мы уступили? Лида ласково улыбнулась: - Поймешь, Юрочка, поймешь. - А кто это? - Охотник. - С овчаркой? На кого же он охотится? - На кого-нибудь да охотится. - Не надо было нам уходить. - Надо! - Нет. Однако Лида не хотела продолжать спор. К Юре подошла Таня: - Она сильно тебя ударила? Он потрогал голову. - Обойдется. - Может, перевязать? - Потом... Шли медленно, чувствовалась усталость. Лес к вечеру казался еще страшнее и нелюдимее. Путь преграждали ветви елей, обросшие бледным зеленоватым лишайником. Птицы смолкли. За тусклыми стволами стлались тени. Солнце висело прямо за спиной. Под ногами похрустывала хвоя. Скорей бы привал! Молчание нарушил Петя: - Послушай, Юрка, как это ты обругал старика? Юра хмыкнул: - Я не ругал. - Ну, обозвал. - Сумасшедшее пианино. - Действительно, - сказала Лида. - Какое бессмысленное выражение. - Это не мое выражение. - Все равно бессмыслица! - Это выражение Ленина. Впрочем, извините, перепутал. Сам не понимаю, как оно у меня вырвалось. Не пианино, а фортепьяно. - Но как же это понимать - сумасшедшее фортепьяно? - Очень просто. Я читал зимой Ленина. Есть у него такая книга: "Материализм и эмпириокритицизм". В ней объясняется разница между идеализмом и материализмом... - Ну? - Вот Ленин и приводит там выражение французского философа Дидро. - Расскажи! - Дойдем сперва до привала. Они еще засветло добрались до палатки. Разожгли костер, разулись, поставили на огонь кулеш со свиной тушенкой, расположились у костра. - Теперь давай, - напомнил Петя. - Обещал... Последний отрезок пути Юра мучительно ломал голову, напряженно вспоминая прочитанное, ему еще не приходилось выступать с лекциями на философские темы. - Может, отставим? - Нет уж, давай, - не согласился Петя. - Наедимся кулеша, разморит, и завалимся спать. - Вы, конечно, проходили историю партии? - Конечно, - неуверенно отозвался Венька. - А что? - Вы, конечно, знаете, что коммунисты и комсомольцы по своим убеждениям материалисты? - Конечно, - подтвердил Венька. - Ну, а эти самые... верующие... являются идеалистами. В самой чаще уральской тайги полыхал костер, потрескивали горящие сучья, взлетали золотистые искры, булькал закипающий кулеш. Вокруг костра расположились две девушки и три парня, и один из них впервые в жизни разъяснял своим товарищам разницу между идеализмом и материализмом. - Материализм, ребята, считает основой всего природу. Она, так сказать, начало начал, а мысль, мышление, дух возникли уже после того, как появился человек, это, так сказать, производное природы. Сперва жизнь, бытие, а затем уже возникает мышление. - Конечно, - согласился Венька. - Сперва каша, а потом уже философия. - Не так просто! Дидро называл идеалистами философов, которые считали, что все в мире существует только в связи с их собственными переживаниями, без меня, мол, и мира не существует. - Ну и дурни, - сказал Венька. - Какие же это философы, если даже ребенку понятно, что все существует помимо него? - А ты помолчи, - остановила Лида. - Ты слушай. Венька обиделся: - А я что делаю? - Вот и молчи. - А сам Дидро считал, что люди - это лишь инструменты, одаренные памятью и способные ощущать и объяснять происходящее. Предположим, говорил он, что фортепьяно обладает способностью помнить и чувствовать. Разве оно не станет повторять мелодии, которые исполнили на его клавишах? Наши чувства и есть не что иное, как клавиши, по которым ударяет природа. - А что же такое сумасшедшее фортепьяно? - спросила Лида. - А это когда какое-нибудь чувствующее фортепьяно начинает воображать, будто в нем заключена вся гармония вселенной! Кулеш кипел, все были голодны, но ребята медлили с ужином, их увлек старинный спор энциклопедиста Дидро с епископом Беркли. Во всяком случае, девушек интересовало, почему Юра назвал Елпидифора сумасшедшим пианино. - А что сказал Ленин? - еще раз спросила Лида. - Ленин спрашивал: от вещей мы идем к ощущениям и мыслям или от мыслей и ощущений к вещам? - Юра хорошо помнил это место. - Первой точки зрения держался Энгельс. И вот тех, кто воображает, что он один существует в мире, кто считает себя центром Вселенной, кто, извините, думает, что он пуп земли, - таких людей Ленин называл сумасшедшими фортепьяно! Таня засмеялась. - Ты чего? - удивилась Лида. - Елпидифор - сумасшедшее фортепьяно! - А ты думаешь, он нормальный? - воскликнул Венька. - Ты сама тоже была не вполне... - Он пальцем повертел у виска. - Ладно, ладно, - примирительно сказал Петя, - давайте-ка, разумные фортепьяно, поднажмем сейчас на кулеш. Они перелили кулеш из котелка в миску, и все застучали ложками. Вселенная сияла над ними тысячью звезд. Лес окружал их неразгаданными тайнами. Они многого, многого еще не знали, но то, что мир существует помимо них и вне их, это они знали, как и то, что, пока они существуют в мире, им предстоит непрерывно изменять и совершенствовать этот лучший из всех существующих миров. ДЕВУШКА В КУСТАХ ЖИМОЛОСТИ В день отъезда трое москвичей отправились прощаться в лесничество. Лида, Венька, Василий, Перфилов - всем им хотелось пожать руку, поблагодарить, пожелать самого доброго... Юра с чего начал, тем и кончил - зашел в каморку под лестницей. Василий обрадовался: - Ты нужен. С тобой хочет поговорить один человек. Просил разыскать. - Кто такой? - Увидишь. Повел Юру на второй этаж, открыл дверь в чей-то кабинет. - Заходи. У окна стоял человек в военной гимнастерке без погон. Юре показалось, что они встречались. - Здравствуйте! Ба, охотник! Тот самый, который помешал разговору Юры и его товарищей с сектантами. Без особого энтузиазма пожал Юра протянутую руку. - Вы нам чуть всю музыку не испортили, - весело сказал незнакомец. - И зол же я был на вас! - Не понимаю. - Для того и пригласил, чтобы объяснить. Указал на диван, сел рядом: - Э-эх, вы! - Что я? - Кустарь-одиночка. - Это как понимать? - Догадываетесь, где я работаю? - Теперь догадываюсь. - Лида не сказала? - Нет. - Дисциплинированная девушка. Конечно, вы правильно поступили, что искали свою... Кем она вам приходится? Подруга? - Товарищ. - Правильно, говорю. Но нам чуть не испортили всю музыку. Мы этими истинно православными христианами давно интересуемся. Знаете, что это за секта? - Знаю. - И что же знаете? - Морочат людям головы. Сбивают с пути неуравновешенных девушек... - Не только. Тащат людей в прошлое. Враждуют с нашим обществом. Ждут войны... - А я чем помешал вам? - Игрой в Шерлока Холмса. Прятаться эти люди умеют, недаром зовутся скрытниками. Не случайно же появился я в лесу и заступился за этих "грибников". Они было взволновались, но, кажется, успокоились. Решили, что спасали вы лишь свою барышню. А что было бы, если бы распался весь их университет? Опять ищи по всему свету! Главный козырь Елисея - создание собственного агитпропа. Сразу сделали бы далеко идущие выводы и ускользнули... Ведь люди людям рознь. Есть верующие, искренне верующие, таких большинство, им надо помогать выбраться из трясины. Но есть деятели другого склада среди их наставников. И опять же не все. Елпидифор, например, тот на самом деле фанатик, всю жизнь провел в тайниках, у него уже давно не все дома. А вот Елисей и еще кое-кто, эти и хитрее и подлее. Пользуются простодушием людей и обделывают свои делишки. Вербуют рабов божьих, а превращают в собственных рабов. Елпидифор-то действительно воображает, что спасает христианские души, а Елисей... Неизвестно еще, чем грозило знакомство с ним вашей Тане! - Так что же мне надо было делать? - Обратиться к нам, а не самостийничать. - Но я не особенно напортил? - Будем надеяться. - Теперь-то вы их разоблачите? - Все в свое время. Не так это, кстати, просто... - А я не могу быть вам полезен? - Одну жертву вы спасли, теперь закрепляйте успех. Пока у вашей Тани только порыв, а ее надо сделать сознательной атеисткой... Собеседник Юры прошелся по комнате, остановился, вдумчиво посмотрел на юношу: - Вот что, Юра, дам я вам один совет. Если хотите, совет старшего товарища, совет коммуниста. У нас в государстве религия - дело частное. Никому не возбраняется верить хоть в бога, хоть в черта, государство в эти дела не вмешивается. Но для партии религия не частное дело. Ленин говорил, что религия есть один из видов духовного гнета, что людей приводит к религии какая-нибудь беда, нужда, одиночество, и коммунисты не могут безразлично относиться к темноте, в которой оказываются люди вследствие своих религиозных верований. За людей надо бороться, помогать им улучшать свою жизнь и в самом высоком, духовном, и в самом, так сказать, обыденном, житейском, материальном смысле. Все взаимосвязано. Настоящий человек не может быть счастлив, если кто-то рядом несчастен... Собеседник Юры вдруг перешел на ты, заговорил совсем задушевно. - Ты комсомолец, и, в общем, доказал, что ты настоящий комсомолец, выволок свою Таню из болота. Но теперь это надо закреплять, закреплять, помочь ей твердо стать на ноги. Ведь все у нее как будто началось с пустяков. Обиделась. Чего-то недопоняла. Пошла помолиться. Может быть, даже наперекор тебе. А тут - умный поп. Все так деликатно, ненавязчиво. А она девица с воображением, и чем дальше в лес, тем больше дров. Поп ее к богу зовет, в небесные сферы, а ей уже мало этого, в лес потянуло. Ну, а лес и есть лес, темнота. Самая доподлинная темнота эта секта. Связи с обществом порваны, документы уничтожают, мол, антихристовы бумажки, от службы в армии уклоняются, прячутся в тайниках, бегут в пустынные места... Попадешь к ним - не захочешь, а одичаешь; а уйти страшно, умеют запугать... - Он даже руку положил на плечо Юре. - И еще. Таня Таней, но не она одна нуждается в помощи. Присматривайся к окружающим: У Тани одна беда, у других другая. Прийти к людям на помощь, вовремя прийти - это и значит быть настоящим коммунистом. Он пытливо посмотрел на Юру, и тот вдруг почувствовал, сколько у этого человека забот. - Ведь все, что случилось, это и для тебя должно стать уроком! - Спасибо. - Ну, а теперь счастливого вам пути. На этот раз, прощаясь, Юра пожал руку новому знакомому уже с искренним уважением и еще раз зашел к Василию. - Ну как? - Порядок. И от всего сердца пригласил Василия к себе в гости, в Москву. До отхода поезда оставалось время, и ребята бродили по Тавде, - вряд ли, думали они, им придется еще сюда попасть. Городок поднимался в гору. Одноэтажные деревянные домики походили один на другой. Просторные улицы заросли травкой. Юра и Таня шли, держась за руки. Петя деликатно от них отстал. Таня без устали рассказывала о Бескудникове, о Ярославле, о Тавде. Лес подступал вплотную к городу. Березки стояли, как невесты, белые, чистые, нарядные. - Я точно исповедуюсь, - задумчиво произнесла Таня. - Ничего не могу от тебя утаить. - А я не поп, - обиженно сказал Юра. - Не хочешь - не говори. - Тебе я не могу не говорить... Лес возле города ничем не походил на суровую, темную тайгу, солнце било сквозь ветви, везде пушились кусты можжевельника. Они вступили в заросли жимолости. Высокий кустарник сплошь был усыпан бело-розовыми цветами. Розовая пена лилась до земли. Таня нырнула и спряталась. - Опаздываем на поезд! Таня показалась среди цветов: - Правда? - Вот и нашел! Она обхватила ветви, прижалась лицом к цветам. Юра хотел запомнить ее такой навсегда. Светлая, синеглазая, чистая, она действительно казалась каким-то существом не от мира сего. - До чего красиво, - прошептала она. - Умереть можно среди цветов... Юре стало страшно, точно она вправду могла умереть среди этих цветов, - такой хрупкой и нежной казалась она в розовой пене жимолости. Он подошел к ней и, повинуясь безотчетному порыву, осторожно потянул через голову с тоненькой и такой беспомощной шеи шнурок с крестом. - Зачем? - испуганно спросила Таня. Он неуверенно подержал в руках шнурок с медным крестиком и повесил на ближнюю ветку. - А ты знаешь, - сказал он, - что получится из этих цветов к осени? - Что? - беспечно спросила Таня. - Волчьи ягоды, - задумчиво сказал Юра. - Эти розовые цветочки превратятся в ядовитые волчьи ягоды. Этот нежданный-негаданный телефонный звонок раздался в конце июня. - Юра?! - Хочу зайти к вам. Кого угодно мог я ждать в тот день, но только не Юру. Да еще вместе с Таней! Юра загорел, похудел, как будто даже немножко вытянулся, но, в общем, это был все тот же Юра. Гораздо больше меня интересовала его спутница. Она подошла ко мне, как к старому знакомому, и первая протянула руку: - Здравствуйте. Юра рассказывал мне о вас, а вам обо мне, вероятно, еще больше. Юра принялся рассказывать о злоключениях Тани на Урале... А она - улыбалась!.. - Ну, как? - поинтересовался я. - С богом покончено? Таня помедлила. - Не знаю, - нерешительно протянула она. И я тут же увидел, как в глазах Юры мелькнула тень тревоги... Они ушли, а мне почему-то вспомнился рассказ Юры о том, как он бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости... И опять я подумал: "Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?.." Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и... испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо. А гордость не позволяет сказать об этом открыто... За стеклами шкафов поблескивают корешки книг. Малейшая вина виновата! "Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку..." Это иронизирует Щедрин. А вот Достоевский: "Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою... Вспомните басню - ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем..." Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать! В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню. Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть... "Вот едет сейчас Юра в метро, - продолжал размышлять я. - В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним "продукт времени". Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени - продукт нашего времени, революционного, героического, романтического..." На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один. - Ваше впечатление? - спросил он. - Как Таня? - Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится? - Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, - раздумчиво сказал Юра. - Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила. - А вы не боитесь, что достаточно ее ранить - и она снова... - И это я понимаю, - согласился он. - Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде. - А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь? - Не знаю, - еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. - Ничего я еще не знаю. А я... я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья. 1966