мирована". -- Хочу поехать на метро, -- заявила Карни, побросала косметику в белую сумочку с документами, и мы отправились на станцию "Инвалидовна", благо она была в двух шагах от гостиницы. И тут передо мной выросла первая в Праге проблема. Как начитанный человек, я за последние три дня всецело подготовилась к поездке в Прагу: прочитала о специальных компостерах, о суровых контролерах, размахивающих штрафными квитанциями, об автоматах по продаже билетов, продающих карточки на любой вкус: на 15 минут, на час, на день или на неделю. И что если я хочу сэкономить, то желательно покупать билет на неделю за 280 крон (самый дешевый стоит 8 крон, где-то около тридцати центов) и кататься на метро и трамваях в свое удовольствие. Я не прочитала только о том, как засунуть в щель автомата бумажную купюру. А мелочи, сами понимаете, у нас не было, в Праге мы находились первый час. Мимо нас прошли две женщины, говоря по-русски. Я бросилась к ним и объяснила, что у меня небольшая заминка. Одна из них -- крупная высокая чешка, с непередаваемым акцентом отчеканила хорошо поставленным голосом (как потом оказалось, она работала экскурсоводом): "Вы можете купить билет вон в том табачном киоске. Но я не советую вам приобретать недельный билет -- это дорого. Вы же едете в центр, и будете там гулять до вечера. Значит, вам нужен билет за 8 крон туда и 8 крон обратно. Нет, я вам не могу запретить покупать билет за 280 крон, у нас в стране демократия и если вы желаете финансировать наше правительство, то делайте это, как вам заблагорассудится". -- Что она говорит? -- спросила Карни. -- Это по-чешски? -- Нет, ответила я на иврите, -- дама говорит по-русски. -- Я же сказала, -- обернулась Карни к Ашеру. -- Это почти одно и то же. Я поняла слово "демократия". После такого всеобъемлющего объяснения любезной пражанки, я немедленно купила восьмикроновые билеты, мы спустились вниз, и тут меня (а не Карни с Ашером) ждал очередной культурный шок: на остановившихся вагонах, выкрашенных в психоделические серо-оранжевые цвета, была табличка "Мытищенский вагоностроительный завод, 1983 год". Я вошла, и словно не было прошедших двадцати лет, я снова ехала в метро, держась за никелированный поручень, и ждала, когда объявят станцию, чтобы выйти и побежать в институт. Карни с Ашером смотрели на меня с подозрением, я улыбалась со странным выражением лица. Нет, все же одно различие было. Море светлых голов. Чехи -- удивительно красивая нация: высокие, с прямыми носами и славянскими скулами. Я разглядывала их, получая огромное удовольствие. Напротив меня сидели четыре девушки, все блондинки. -- Слушай, -- пихнула меня Карни, -- У нас такие девушки участвуют в конкурсе на "Мисс Израиля", а здесь просто едут по своим делам. Ашер, как тебе? -- Красивые, -- кивнул ее немногословный спутник. Видно было, что он очень хочет сфотографировать попутчиц, но сдерживается. Пересадочная станция "Мюстек", что обозначает "мостик" вывела нас на Вацлавскую площадь. Я увидела панораму площади и ахнула. Это было не то, чтобы красиво -- это было очень красиво! Вацлавская площадь не просто площадь -- она похожа на парижский бульвар с цветниками посредине. Многочисленные туристы фланируют в обоих направлениях, фасады домов декорированы в стиле "арт-нуво", а под открытым небом выставлены модернистские скульптуры. Гвоздем программы была скульптура женских ног трехметровой высоты, с надписью на железных спущенных трусах: "Миссия выполнена". Мне понравилось такое отношение пражан к своей "Красной площади", простое и незамысловатое. Место, где стояли советские танки в 1968 году, где сжег себя в знак протеста студент философского факультета Ян Палах, где проходили многотысячные демонстрации "бархатной революции" ныне радовало глаз буйством цветов. И лишь помпезное здание Национального музея, замыкающего площадь, и конная статуя святого Вацлава перед ним, напоминали о торжественности места. В симпатичном погребке в одном из переулков за Вацлавской площадью, нам предложили грибной суп, который принесли налитый прямо в круглую буханку хлеба с выковырянным мякишем, и свинину с грибами. Мы выпили светлого "Гамбринуса" (меня опять ударило в ностальгические воспоминания: Куприн, еврейская скрипка), и теперь, сытые и захмелевшие, были в полной готовности участвовать в деятельности общества потомков бен-Бецалеля. x x x Пришло время отправиться к "детям лейтенанта Шмидта", то есть бен-Бецалеля. -- Валерия, посмотри адрес, и вызови такси. После такого обеда у меня сил нет идти пешком, -- приказала Карни. Нет, ее тон мне нравится все меньше и меньше! -- Удица Доудова на Вышеграде, -- посмотрела я в карту. -- Дом "У трех наперстков". -- А номера дома нет? -- спросил Ашер. -- Это и есть номер. По старинной традиции здесь так называют дома: "У чаши", "У двух кошек", "У голубого кита" и так далее. Очень симпатично выглядит. -- Ладно, посмотрим, что это за наперстки. Надеюсь, нас не обманут. К началу заседания мы опоздали на десять минут. В центре комнаты уже стояла дама в буклях и рассказывала историю, изредка заглядывая в толстую тетрадь. К нам подбежал коротенький толстенький человечек, приложил палец к губам и усадил на ближайшие стулья. Карни недовольно заерзала, чувствую недостаток внимания к своей персоне. Кто же мог предположить, что чехи пунктуальны? -- Что она говорит? -- свистящим шепотом спросила Карни. -- Сейчас соображу, -- ответила я, с трудом понимая чешскую речь. Тем временем дама в кудельках рассказывала о иезуитском монахе Иржи Камеле, нашедшем в Восточной Азии необыкновенный вечнозеленый кустарник и назвавший его камелией. Потом это название попало на обложку книги Дюма-сына и оказало влияние на творчество писателя. В общем, болгарский слон -- лучший друг советского слона, в данном случае: чешский -- французского. Но перевести так я не могла, Карни все равно бы не поняла -- навряд ли она смотрела "Травиату". Поэтому я буркнула "ничего существенного" и принялась ждать окончания лекции. Объявили перерыв. Человечек подбежал к нам и представился по-чешски: -- Изидор Кон, председатель общества, к вашим услугам, пани и пан. -- Очень приятно, -- ответила я по-чешски. -- Если пан не возражает я перейду на русский. Пока что мне трудно было говорить, ведь я не практиковалась в чешском полтора десятка лет. -- Пожалуйста, уважаемая пани, -- ответил он мне по-русски. -- Но мы не ждали гостей из России. Вы не ошиблись случаем? -- Мы не из России, мы из Израиля. Позвольте представить: вдова Йозефа Маркса, пани Карни Марксова и фотокорреспондент пан Горелик. А я переводчица, Валерия Вишневскова, кажется, так произносятся на чешском наши фамилии. -- Полька? -- осведомился пан Кон. -- Нет, еврейка польских кровей. Карни схватила меня за руку. -- Валерия, он спрашивал о пакете, который хочет купить? -- громко прошептала она. -- Нет пока еще, я только вас представила. -- Что так долго? -- Это Европа, Карни, здесь нужен этикет. -- Этикет-шметикет, -- пробурчала она, щелкая замком своей лягушачьей сумки. -- Не люблю ашкеназов, одни сплошные реверансы. Пан председатель терпеливо ждал, вежливо улыбаясь и, наконец, произнес: -- Вы привезли доклад? -- Да, -- кивнула я. -- Хорошо. Кто будет читать? Вдова? -- Нет, я прочитаю. Я перевела доклад на русский, ведь это дозволительно уставом вашего общества. -- Конечно-конечно, -- согласился пан Изидор. -- Я только предупрежу нашего переводчика. Вы выступаете сразу после перерыва. -- Что он сказал? -- спросила Карни. -- Я читаю доклад после перерыва. -- А пакет? Боже, у нас нет этого пакета! Зачем я вообще сюда приехала?! Я так рассчитывала на эти деньги! -- Карни, не паникуй! -- остановил ее Ашер. -- Если покупателям так уж нужно содержимое этого пакета, они сами тебя остановят, расспросят и скажут, как искать. Лучше давай присядем и послушаем, что будет говорить Валерия, даже если мы ничего не поймем. Мне понравился рассудительный тон Ашера и, как ни странно, он подействовал на вспыльчивую работодательницу. Она кивнула и направилась к центру зала. Там стояли два пустых стула. Мне садиться предложено не было. Прозвенел колокольчик, и зрители поспешили на свои места. Я осталась стоять у прохода и каждый, кто входил в зал, недоуменно смотрел на себя. От этого я злилась и ругала себя, на чем свет стоит: не надо было мне вмешиваться в эту идиотскую авантюру, быть на побегушках у высокомерной дамочки. А все деньги -- неизбежное зло. Хотя их отсутствие -- зло всеобъемлющее. Постепенно все уселись на свои места, я же продолжала стоять. Карни с Ашером не обращали на меня никакого внимания, занятые сами собой. В дальнем конце зала я увидела свободное местечко и раздумывала, стоит ли мне пробираться через ксилофон коленок или, дождаться, когда меня все же пригласят на сцену. Я немного расслабилась, и пока председатель стучал ручкой с золотым пером по графину (да-да, там, на сцене, стоял стол, а на нем графин чешского стекла с преломляющимися гранями), рассматривала публику. На удивление, в зале были не только ветхие старушки в рюшах и старички в касторовых шляпах, но и зрители среднего возраста, лет сорока-пятидесяти, а у противоположного выхода даже сидела стайка подростков. Неплохой состав у общества потомков бен-Бецалеля, видать, у почтенного раввина было немало детей и внуков. Пан председатель начал второе отделение с того, что рассказал присутствующим о кончине пана Маркса, представил вдову (Карни не удосужилась даже подняться, а я не спешила объяснить ей, ведь я была далеко, а о том, что переводчик должен находиться рядом, она даже не подумала), и пригласил на сцену меня. Раскрыв папку, я обвела глазами публику и принялась читать. Терпеть не могу, когда бубнят по бумажке: я ощущаю себя при этом полной дурой! В наш век мгновенной передачи и копирования любой информации сидеть и слушать косноязычного оратора, у которого, кроме дикции, отсутствуют и мозги тоже, иначе бы он рассказал своими словами -- это для меня невыносимая трата времени и сил. Мне не часто приходилось выступать перед публикой, но я твердо запомнила одно простое правило: знай, о чем ты будешь говорить с трибуны, и пусть тебе самой будет интересна эта тема. А все остальное приложится. И еще: заготавливай примерно в три раза больше материала, чем собираешься сказать, тогда будешь чувствовать себя вольготно, а колокольчик председателя с напоминанием о регламенте вызовет лишь удивление -- что ж, в следующий раз... Поэтому я решительно отложила в сторону перевод доклада и принялась рассказывать своими словами, смотря в зал, благо он был освещен, и по лицам присутствующих можно было понять, интересен им материал или нет. Постепенно я отошла оттого, что было написано в докладе, и рассказала об Академии Художеств имени Бецалеля, но не пражского раввина, а создателя Ковчега Завета, о сумасшедшей старушке, живущей в Иерусалиме и нанявшей бандитов -- о ней мне рассказывал Денис. В зале оживились, стали смеяться. Я рассказала, что лучшие российские фантасты интересовались жизнью и легендами о бен-Бецалеле, что Прага -- один из самых популярных мест израильского туризма, в общем, "Остапа несло". Скорее всего, сказалась общая усталость после перелета и пренебрежительное отношение ко мне Карни, вот я расслабилась. Колокольчик зазвенел неожиданно, оборвав меня на полуслове. Я быстро закруглилась и спустилась в зал. Снова объявили перерыв и меня окружили зрители. -- Уважаемые господа, не все сразу, -- взмолилась я, -- я не так хорошо говорю по-чешски, поэтому не все понимаю. Мне стали задавать вопросы по-русски и по-английски, я отвечала, чувствуя неловкость за то, что я окружена людьми, а Карни с Ашером предоставлены сами себе. Я вежливо извинилась перед собравшимися и подошла к ним. -- Прошу прощения, Карни, что я оставила вас с Ашером, но я должна была ответить на вопросы. Она не успела ничего мне возразить, как несколько человек подошли к нам познакомиться. Я представила Карни пани Блажекову, сухонькую старушку в веснушках, которая долго трясла ей руку и рассказывала, как долго она была знакома с ее мужем, паном Марксом. Потом подошел дородный пан Роубичек, владелец погребка в Градчанах. "Вы обязательно должны попробовать мое пиво, пани Марксова", -- густым басом произнес он и поцеловал Карни руку. Всего желающих познакомиться было около десяти человек, я не успевала переводить, Карни -- кивать и улыбаться, а Ашер -- снимать своим "Кодаком". Пан председатель вновь постучал по графину и потребовал внимания. -- Дамы а пановэ! -- произнес он. -- К сожалению, следующий доклад "Растительные мотивы в надгробьях старого кладбища" отменяется, так как докладчик, пан Франтишек Гольдштюккер не явился. Поэтому я предлагаю закрыть сегодняшнее заседание и совершить прогулку по ночному Вышеграду. Давайте доставим себе и гостям Праги наслаждение созерцанием видов ночного города! -- Валерия, что на этот раз? Когда-нибудь ты займешься делом? -- прошипела Карни с ту же секунду, когда председатель закончил говорить, а я переводить. -- Улыбайся, Карни, улыбайся, -- прошипела я сквозь зубы. -- Нас пригласили на ночную прогулку, и отказываться не стоит. -- Я не хочу на прогулку! У меня ноги болят от сидения в кресле самолета. -- Не капризничай, Карни, -- сказал Ашер, -- с председателем вполне можно будет поговорить по дороге. -- Ну, хорошо, -- согласилась она. -- Но теперь я буду с ним говорить сама. От тебя, Валерия, проку, как из верблюжьей колючки гефилте фиш. Просто иди рядом и переводи слово в слово. Мне хотелось сказать, что именно для этого меня и наняли, а не для того, чтобы я инициировала переговоры о продаже неизвестно чего, но промолчала. Все же она работодательница, а не верблюжья колючка! x x x Из дома "У трех наперстков" мы вышли небольшой компанией из примерно десяти-двенадцати человек. Остальные, в основном, пожилые дамы, не захотели участвовать в прогулке и разошлись по домам. Пан председатель взял на себя миссию гида, он неплохо изъяснялся по-русски, с четким твердым акцентом, присущим чехам: -- Посмотрите налево, видите цепочку огней? Это мост самоубийц. Его особенность в том, что в отличие от других мостов, он переброшен не через Влтаву, а идет над землей на высоте около тридцати метров. Внизу дома, деревья и дорога. С этого моста часто прыгали любители свести счеты с жизнью, и поэтому правительство решило завесить перила высокой сеткой. Гуляющие ахали, переспрашивали. Как я поняла, пражан среди них не было и, в основном, все говорили по-русски. Карни и Ашер шли немного поодаль, я слышала, как она громко возмущалась на иврите, а он уговаривал ее успокоиться и глубже дышать. Мы вышли на брусчатую мостовую перед арочным сооружением. Пан Изидор объяснил нам, что это Леопольдовы ворота или по-чешски "Таборска брана" -- это часть окружной стены крепости. Он привел нас сюда, потому что отсюда открывается великолепный вид на Влтаву. -- А что это за круглая башня? -- спросила я. -- Это ротонда святого Мартина, -- ответил председатель. -- Она служила пороховым складом во время гуситских войн и только по счастливой случайности не разрушена. Одиннадцатый век! Башня была подсвечена снизу небольшими фонарями. Ее остроконечный шпиль терялся в темноте, и все сооружение словно плыло над землей -- интересное сочетание массивного основания и крыши, напоминающей карусель без лошадок. Влтава светилась в темноте отраженными огнями, сверкающими на набережной. Вдали двумя тонкими ракетами устремлялись вверх башни какого-то костела, коих в Праге превеликое множество. Гости разбрелись в поисках лучшей точки для съемки, ахали и щелкали фотоаппаратами. Пан Изидор подошел ко мне и отвел в сторону. -- Пани Валерия, -- сказал он тихо, -- вдова пана Йозефа привезла пакет, о котором я писал ему в приглашении? -- Пан Кон, -- твердо ответила я ему, -- я не уполномочена отвечать на этот вопрос без пани Марксовой. Я всего лишь переводчица. Давайте подойдем к ней и спросим. Он вздохнул: -- С паном Йозефом у нас всегда были хорошие отношения, мы понимали друг друга с полуслова. Но с его женой, простите, вдовой, я даже не знаю, как себя вести. Она смотрит на меня, как на жирную гусеницу, заползшую за воротник. Нет, боюсь, что у нас с ней не выйдет без вашего содействия. -- Я сделаю все, что в моих силах, пан Кон, -- нейтрально ответила я. -- Думаю, что если сделка будет удачной, вы сможете рассчитывать на комиссионные. Ничего не ответив, я отвернулась и поискала глазами Карни. Ни ее, ни Ашера не было видно. Я испугалась, может быть, они заблудились в темноте, и принялась громко звать "Карни! Карни!", но ее не было. Ко мне присоединились несколько человек и стали кричать вместе со мной. Наконец, из-за поворота показались Ашер и некий молодой человек небольшого роста и в тяжелых роговых очках. Они шли и неспешно беседовали по-английски о достоинствах цифровых фотоаппаратов. -- Ашер, где вы были? -- бросилась я к нему. -- Мы тут зовем вас, зовем, а от вас ни слуху, ни духу. -- А я отвечал, что иду, -- тихим спокойным голосом ответил Ашер. -- Ты бы еще кивал! -- бросила я в сердцах. -- А где Карни? -- Разве она не с вами? -- удивился он. -- Она сказала мне, что пойдет к тебе, а я остался с мистером Дмитриевым. Человек в роговых очках кивнул, услышав свою фамилию. Он не понимал на иврите, на котором шла наша беседа, поэтому спросил, в чем дело. Пан председатель попросил всех присутствующих громко звать Карни. Мы кричали минут пять, но она так и не показалась. Такое бывает только в сказках, но это произошло на самом деле. Ночью, в пустынном районе, где никто не живет, вдруг мимо нас медленно проехала полицейская машина. -- Цо сэ стало? (Что случилось?) -- спросил из окошка полицейский, сидящий за рулем. -- Есть проблемы? -- Пропала туристка из Израиля. Вот ее сопровождающие, -- он показал на меня с Ашером. -- Добржэ, -- кивнул полицейский, и что-то сказал в рацию. -- Не расходитесь, сейчас приедет мобильная группа. Мы с Ашером отошли немного в сторону, к ротонде св. Мартина, и я спросила: -- Ашер, ты знаешь, в чем дело? -- Понятия не имею, -- он покачал головой. -- Карни сказала мне, что сильно хочет в туалет и отойдет в глубь кустиков, и чтобы я не ждал ее, она догонит. Я пошел по дороге, ко мне присоединился Дмитриев, и мы стали разговаривать о фотоаппаратах, иногда останавливаясь и фотографируя. Вот и все. Я думал, что Карни уже впереди. -- Да уж... Куда она могла деться? Тьфу ты! Голова моя содовая! У нее же сотовый есть, она его на шее, на ленточке носит, как я раньше не догадалась? Давай звонить. Я набрала номер мобильника Карни, записанный у меня в памяти, и, на удивление, откуда-то послышалась трель "Шутки" Баха -- это был ее звонок. -- Валерия, она где-то здесь! -- воскликнул Ашер. -- Я слышу звонок телефона. -- Пошли! -- решила я, но звонок смолк. Я нажала на "recall" и поспешила на звук, за мной шли Ашер и несколько присоединившихся попутчиков. Мы подошли вплотную к ротонде, но ничего не увидели. Я снова нажала на кнопку сотового, боясь, что батарейка скоро сядет, и пошла вкруговую, касаясь левой рукой каменной стены. Вдруг в зарослях травы я увидела поблескивающий зеленый огонек. -- Стойте! -- закричала я. -- Смотрите, что здесь? Но ближе к земле стояла кромешная темнота, только неподалеку виднелось пятно света на стене ротонды. Ашер догадался: он подошел к фонарю, освещающему ротонду, и повернул его так, чтобы свет шел не вверх, как было задумано, а падал на землю. Все ахнули. На земле лежала Карни, раскинув руки. В уголке рта запеклась струйка крови. Белой сумочки из лягушачьей кожи нигде не было. Истерически закричала женщина. Послышался шум мотора -- это подъехали две полицейские машины. Оттуда не спеша, что весьма меня удивило, вышли четверо полицейских, все как на подбор рослые и светловолосые. -- Отойдите в сторону, -- потребовали они и наклонились над телом Карни. Один полицейский пощупал ей пульс, и что-то тихо сказал коллеге. Я расслышала "забити ножем", то есть убийство ножом. Закипела работа. По рации вызвали подкрепление, трое полицейских собрали всех нас, испуганных и недовольных, в кучу, пан председатель успокаивал ту самую туристку, которая кричала. Она собралась было биться в истерике, но передумала. Поискав глазами Ашера, я обнаружила, что его нигде нет. -- Где ваш спутник, пани? -- спросил меня пан Кон. -- Не знаю, -- растерянно ответила я. -- Только что был тут, свет поворачивал. Он с каким-то странным выражением лица посмотрел на меня и, встав на цыпочки, зашептал в ухо полицейскому. Тот немедленно сел в машину и рванул с места. Другой подошел ко мне. -- Добри вечер! Надпоручик Врхлицкий. Пани, вас пас, просим, -- сказал он, обращаясь ко мне, и я поняла, что он просит мой паспорт. Я протянула ему документ. Полистав мой паспорт, полицейский положил его себе в карман. Я возмутилась. -- Требую израильского консула! Верните мне мой паспорт! И добавила "сэм цизинэц", то есть "я -- иностранец", будто и так понятно не было. Ко мне подошел пан Изидор: -- Пани Валерия, не волнуйтесь. В конце концов, у нас с вами есть взаимное алиби. Мы все время были вместе, когда ваши попутчики пропали. Все прояснится, и вас отпустят восвояси. -- Меня волнует, куда подевался Ашер, -- я покачала головой. -- А вот с ним гораздо хуже, -- нахмурился пан председатель. -- Алиби у него нет, да и бегство с места преступления считается отягчающей уликой. Уж поверьте мне, пани Валерия, я в адвокатуре сорок лет протрубил, а захотел я стать адвокатом после процесса Рудольфа Сланского в 1952 году. -- Я ничего не знаю об этом, -- ответила я. -- Эх, молодость, молодость, -- вздохнул пан Кон. -- Настоящая фамилия пана Сланского -- Зальцман, и на скамье подсудимых из четырнадцати человек одиннадцать были евреями. И какие люди! Сланский -- бывший генеральный секретарь компартии, Владо Клементис -- министр иностранных дел, замминистра обороны Бедржих Райцин. Я, конечно, не знал их лично, был молод, но их имена гремели на всю тогдашнюю Чехословакию. И что же им вменили в вину? Что они покушались на жизнь нашего президента, пана Готвальда! -- Что с ними стало? -- спросила я, лишь бы не смотреть в ту сторону, где переговаривались полицейские. Мне было не по себе. Кон вздохнул: -- Одиннадцать человек по указанию Сталина расстреляли, а эмиграцию в Израиль запретили. Мой друг Йозеф сумел пересечь границу, а я остался. Нет, я не жалею, но все же... Я так никогда в жизни и не был на Святой Земле, все как-то не получалось. -- А причем тут Сталин? -- удивилась я. -- Ведь этот процесс был внутренним. -- Сталин всегда был причем. Здесь дело вот как получилось. Первая Чехословацкая республика была организована в 1918 году, и ее президентом стал Томаш Масарик, кристальной души человек. Он говорил, что настоящий христианин не может быть антисемитом, это противоречит здравому смыслу. И в Чехии не было антисемитизма. Масарик ездил в подмандатную Палестину, сочувствовал переселенческому движению в Израиль, а уж роль чехословацкого оружия в деле завоевания независимости вашей страны вы и без меня знаете. -- Это правда, -- кивнула я, так как речь пана председателя стала меня занимать, -- без чешского оружия в 48 году не видать нам независимости, как своих ушей. -- Ну, вот видите! -- воскликнул пан Кон, словно пересылка оружия была его личным делом. -- А потом все возьми да перевернись с ног на голову. Ведь пан Томаш воспитал хорошего сына -- Яна Масарика, который говорил, что каждый антисемит -- это потенциальный убийца, место которому в тюрьме. И вдруг Яна находят мертвым, и именно в том 48 году, когда корабли с нашим оружием отправляются туда, к вам. И кто, по-вашему, его убил? -- Арабы? -- предположила я. -- Бросьте, о чем вы говорите? Тогдашние арабы были необразованными кочевниками, не знающими о существовании нашей страны. Его убили тайные советские спецслужбы. -- Почему? -- удивилась я. -- Ведь насколько я помню резолюцию ООН, Советский Союз выступил за создание государства Израиль. Зачем убивать Яна Масарика? -- Потому что он был против коммунистического захвата власти в нашей стране, он был филосемитом, он дружил с вашим первым президентом Вейцманом, вот поэтому его и выкинули из окна, а официально сообщили, что смерть наступила в результате временного помрачения рассудка, что и привело к самоубийству. Так что процесс Сланского, то есть осуждение евреев в верхушке правительства был закономерен. Это то же самое "дело врачей", тем более, что тогдашнего президента Клемента Готвальда лечили именно еврейские врачи. Советам нужно было показать народам Восточной Европы, что в ухудшении их жизненного уровня виноваты не коммунисты, а евреи, которые только по недоразумению оказались коммунистами. -- И вы тогда решили стать адвокатом. -- Да, пани Валерия, именно после дела Сланского. Ведь евреев в тогдашней Чехословакии осталось всего ничего -- каких-то восемнадцать тысяч человек. И еще я решил вступить в общество потомков бен-Бецалеля, которое до "бархатной революции" находилось в глубоком подполье. У нас не только культуртрегерские цели, это верхний слой, мы боремся также и против терроризма, экстремизма, антисемитизма и прочих трескучих "измов", которые так отравляют жизнь простым обывателям. -- И кто борется, -- спросила я, -- те старушки -- божьи одуванчики, которых я видела на заседании? -- Ну что вы! -- усмехнулся он. -- Это все декорации, а вот пана Маркса нам будет очень не хватать. Он из настоящих закаленных бойцов. Поэтому нам так не хватает пакета, который он должен был привезти сюда, но скоропостижно скончался. Да и смерть его вдовы я считаю звеном общей цепи. Кому-то очень не нравится деятельность нашего общества. -- Может, это простое совпадение? -- Я не верю в совпадения, потому что был свидетелем одного преинтересного случая: Одна моя приятельница по имени Сарочка, в юности подрабатывала официанткой и мойщицей посуды в ресторане "Адрия", что прямо на Вацлавской площади. И вот однажды начальство устроило ей большой скандал -- она поскользнулась на мокром полу кухни и уронила целую коробку ножей из хорошей советской нержавейки. Сейчас таких ножей уже не делают. Конечно, грохот страшный, начальство ругается, клиенты перепугались. Сарочка даже обиделась на метрдотеля -- ведь не тарелки же уронила, все целое, за что ее ругают? Помнится, я долго ее успокаивал. А наутро пришли советские танки... "Боже, - взмолилась я про себя, - куда я в очередной раз вляпалась?" Вместо того чтобы спокойно переводить с иврита и наслаждаться красотами Златы Праги, я уже стала свидетелем по делу об убийстве (хорошо, что не подозреваемой), услышала о деятельности тайного общества с неясными целями, да еще мой загранпаспорт находится у иностранного полицейского. Я уж не говорю о том, что исчез третий член нашей маленькой группы, о котором я, в сущности, ничего не знаю. Словно прочитав мои мысли, пан Кон спросил: -- Я уверен, что о пакете знает тот парень, который сбежал. Очень вас прошу, пани Валерия, если вы все-таки его увидите, скажите, что я дам хорошую цену. Не стоит прятаться и выжидать -- меня не интересуют убийства, меня интересует пакет пана Маркса. -- А что там, в пакете? -- спросила я, придав голосу самое невинное звучание. -- Как, вы не знаете? Да это и не тайна никакая, все равно в нее мало кто верит. -- А все же? -- Йозеф Маркс нашел формулу "а-шема" -- великой каббалистической надписи, с помощью которой наш великий предок рабби Лев бен-Бецалель оживлял глиняного истукана -- Голема! -- в голосе пана председателя звучал так торжественно, что я подавила чувство разочарования. Думала, что услышу стоящее, а тут какие-то сказки... Так, за разговорами, мы дождались небольшого автобуса, куда погрузились все участники злополучной прогулки и поехали в полицию для дачи показаний. Тело Карни увезли еще раньше, на скорой помощи. x x x Уже в автобусе я стала объектом недоброжелательного к себе отношения. Кроме меня и Изидора Кона в полицейский участок ехали девять человек, четыре женщины и пять мужчин. По-чешски говорила только одна высокая сухая старуха, одетая с шиком пятидесятых годов: кружевные перчатки, тяжелое бархатное платье с рукавами-буфами, и мелкими пуговичками от шеи до талии. Остальные, как я поняла, были из России. -- Почему нас везут в полицию? -- громко возмущалась полная женщина, обращаясь к соседям. -- Вот ее хахаль убил и пропал с места преступления, а нам отдувайся! -- Я, хоть и сам еврей, -- вторил ей щупленький мужчина в очках и кепочке, -- но считаю, это дело Израиля и Чехии, и нечего нам, российским гражданам, вмешиваться. Мы приехали на конференцию по приглашению общества, и совершенно не заинтересованы участвовать в чужих разборках. Дмитриев попытался вступиться за Ашера: -- Ну, зачем же вы так? -- укоризненно произнес он. -- Нормальный парень этот израильтянин. Мы с ним о фотоаппаратах беседовали. -- Вы можете подтвердить его алиби? -- спросил щупленький мужчина (я про себя назвала его Вуди Алленом в кепке). -- Вы его видели, пока жертва была жива? -- Нет, -- ответил Дмитриев. -- Я не видел ни его, ни ту женщину. Парень присоединился ко мне один. -- Вот! -- торжествующе заявила толстуха, которую я про себя окрестила мадам Брошкиной -- у нее на платье была приколота яркая брошка с павлином. -- Я же говорила! Сначала убил, а потом побежал свидетеля искать, чтобы тот подтвердил его непричастность. Ан нет! Не вышло! Мне захотелось вмешаться, и осадить злобную бабу, но, поразмыслив, я промолчала. В сущности, что я знаю об этом Ашере? Да ничего! Какие у них были отношения с Карни? Почему Карни так им помыкала, а он молчал? Может, у него нервы не выдержали. Я ее меньше недели знала, и то иногда хотелось придушить, а с Ашером она знакома, по всей вероятности, дольше, чем со мной. Напротив меня сидела молодая пара. Она -- крашеная блондинка с темными корнями волос и с яркой, слегка размазанной губной помадой, он -- крупный высокий парень, с простым лицом сельского гармониста. Интересно, что им надо было в обществе потомков бен-Бецалеля? Неужели и в российских селах есть правнуки великого раввина? Девушка шептала своему спутнику, держа того за рукав: -- Вот ведь влипли! И чего ты меня туда потащил? Прикольно, прикольно... Как бы боком мне не вышли твои приколы -- у меня виза чешская просрочена, в два счета вышибут при любом подозрении. -- Успокойся, будет в порядке, -- говорил ей парень. -- Все будет хорошо, мы же ни в чем не виноваты. За мной сидели еще люди, но оборачиваться было неудобно, поэтому я наклонилась к уху пана Кона и спросила: -- Пан Изидор, вы знаете всех, кто здесь сидит? -- Практически да, у меня есть список присутствовавших на заседании общества. А зачем вы спрашиваете? -- Я не уверена, что убийца -- Ашер Горелик. И если пренебречь столь малой вероятностью, что убийца -- маньяк, затаившийся в кустах, выходит, что преступник сейчас находится среди нас. -- Очень интересно, -- поднял брови пан Кон, -- и кто же это? -- По крайней мере, о двоих я знаю точно, что они не убийцы -- это вы и я. -- Я искренне тронут вашим великодушием, пани Вишневскова, но как вы пришли к такому выводу? -- Пан Изидор, я -- не маньячка, и не психически больная. Я не убивала пани Марксову. После разговора с ней, живой и здоровой, я отошла от нее и подошла к вам. С того времени и до обнаружения тела, мы с вами не расставались, а весьма интересно беседовали о "деле врачей". Следовательно, у вас имеется полное алиби, правда только в моих глазах. -- Благодарю вас, -- он даже приподнялся с сидения в легком полупоклоне. -- Поэтому я и прошу вашего содействия, пан председатель, -- продолжала нашептывать я. -- У вас имеются списки членов общества, среди которых девять подозреваемых, и я прошу вас показать мне эти бумаги. -- А почему, собственно говоря, вы хотите заняться этим делом? -- Несколько причин. Во-первых, Карни -- моя соотечественница, а во-вторых, чешская полиция не выпустит меня отсюда, пока не найдет убийцу -- есть у меня такое подозрение. Почему бы мне не помочь им в этом благородном деле? -- Помочь, конечно, можно, -- согласился пан Кон, но как быть с моей просьбой? Уже нет ни пана Маркса, ни его вдовы, а пакет где-то гуляет, и, как мне кажется, именно в нем надо искать причину преступления. Кому-то очень хочется завладеть тайной великого раввина! И тут я вспомнила, что писал Йозеф Маркс о первом издании "Капитала". -- Слушайте, пан Кон, -- делая вид, что обдумываю его предложение, сказала я, -- я помогу вам, если вы поможете мне. Кажется, я знаю, как добраться до этой формулы. В доме у пана Маркса я нашла прелюбопытные документы, черновики, и, уверяю вас, что если не найдем сам пакет, то, по крайней мере, эти черновики я вам обещаю. -- Что ж... -- кивнул он. -- Как говорят в России "С паршивого козла хоть шерсти клок". -- Не козла, пан Кон, а овцы. А с козла -- молока. -- Вот-вот, -- горестно вздохнул он, -- в любом случае никакого гешефта. x x x Автобус остановился около полицейского отделения. Мы вышли и мне, наконец, удалось рассмотреть оставшихся членов нашей компании. Это оказалась семья из трех человек. Впереди шел отец, похожий на средней величины медведя гризли. За ним вприпрыжку, не отставая, семенила супруга, вполовину его меньше. Она держала за руку сына. Тот, высокий и сутулый, бессмысленно смотрел по сторонам и улыбался блестящими от слюны губами. На вид сыну было около двадцати лет. Двое полицейских, сопровождавших нас в автобусе, предложили садиться. Мы сели на скамейки вдоль стен. Справа от меня сидел пан Кон, рядом старуха и "Брошкина", напротив семья с больным сыном и "гармонист" с девушкой. Один из полицейских выложил на стол дежурному кучу документов, среди которых, я надеялась, был и мой израильский паспорт, и вошел в кабинет. Увидев документы, папа-гризли вскочил с места: -- Я требую американского консула! -- закричал он по-русски. Мы -- американские граждане и ни в чем не виноваты. -- Успокойтесь, пан, -- на чешском ответил ему дежурный, -- я только заполню данные из ваших паспортов. Но "гризли" ничего не понял и продолжал бушевать. Его жена поднялась и стала его уговаривать: "Миша, прошу тебя, не надо, не нервируй Левушку...". И вдруг их сын-дебил засунул руку себе под рубашку и, достав окровавленный нож, стал мычать и размахивать им в воздухе. Все оцепенели. Дежурный бросился было из-за конторки, но его опередил парень-гармонист: он упал на дебила, повалил его на скамейку и вытащил нож. -- Возьмите, -- и положил нож на стойку, рядом с дежурным. Дежурный вытащил из кармана платок и аккуратно завернул в него нож, стараясь не касаться оружия пальцами. Присутствующие облегченно вздохнули. Прибежали полицейские, схватили парня под локотки и увели. За ними вслед побежали родители. -- Ну, вот и все, -- облегченно вздохнул пан Кон, снял шляпу и помахал на себя. -- А вы, пани Вишневскова, не верили в маньяков. Вот вам маньяк, собственной персоной. Молчавшая до сих пор высокая старуха посмотрела на парня, отнявшего нож, и произнесла: -- Моц крат вам, декуйу! -- что означало "Большое спасибо!". Дежурный вышел из кабинета, куда только что отвели семью американцев, и спросил: -- Есть тут переводчики с русского и английского? Пан Изидор поднялся с места. -- Я хорошо перевожу на чешский, -- сказал он, -- но могу затрудниться в оттенках. Вот эта пани профессиональный переводчик и думаю, что ее помощь будет вам полезна. -- Хорошо, -- кивнул дежурный, -- пройдите в кабинет. В кабинете двое полицейских держали сына, тот не сопротивлялся и сидел с отсутствующим видом, рядом тихо плакала мать, а отец ее утешал. Полицейский, сидящий за столом, поднялся и представился: Выглядел он слегка взъерошенным и не выспавшимся. -- Подплуковник Шуселка, прошу садиться. "Ага, -- подумала я, -- целого подполковника вызвали для нашего дела. Все же международный инцидент..." Подполковник рассматривал паспорта и вдруг спросил по-английски: -- Какова цель вашего приезда в Чехию? Заметив на лице супругов непонимание, он обратился ко мне: -- Переведите. Странно, граждане США, а по-английски не говорят. Я перевела. Женщина встрепенулась и запричитала: -- Левушка наш совсем больной, только из-за него и приехали. Муж мой, Ефрем Львович, грамоту имеет, что он потомок великого раввина. Вот и подумали, что, может, в Праге вылечим, к могиле бен-Бецалеля сходим. А тут такое несчастье. -- Она беременной краснухой заболела, -- угрюмо сказал ее муж. -- Вот и получили сыночка. -- Скажите, -- спросил подполковник, -- ваш сын понимает вопросы? Может ответить на них? -- От настроения зависит, он же не олигофрен какой-нибудь, -- ответила женщина, и, погладив сына, громко сказала, -- Левушка, сейчас дядя спросит. Слушай дядю. -- Где ты взял нож? -- произнес подполковник Шуселка медленно и внятно. Дебил не обратил внимания ни на его слова, ни на мой перевод. -- Нет, так не пойдет, давайте вы, -- сказал он мне. -- Левушка, где ты взял нож? Парень склонил голову набок и махнул рукой: -- Там. -- Где там? -- Темно. -- Понятно, он нашел нож в темноте. -- Где был нож, Левушка? -- У тети, -- парень сделал движение, но полицейские его держали крепко. -- Отпустите его, -- приказал подполковник. Как только полицейские отпустили парня, он принялся махать рукой назад. Присмотревшись, я воскликнула: -- Он показывает, как он вытаскивает нож, посмотрите сами! Мать с отцом принялась тормошить парня: -- Лева, где был нож? Где ты его нашел? Где была тетя? Она лежала? Стояла? Ты ее ударил? Она тебя била? Говори же! Из его бессвязных ответов выяснилось следующее: на Карни были блестящие браслеты, которые привлекли внимание парня. Он следил за ними взглядом, а когда Карни отошла за ротонду, то пошел за ней и увидел, что она лежит на земле, а в груди торчит нож. Нож он вытащил, положил себе за пазуху, потом снял с нее один браслет и вернулся к родителям. В завершении этого безумного разговора он полез в карман и достал оттуда браслет. -- Заберите браслет как вещественное доказательство, -- приказал подполковник Шуселка. Парень стал плакать, размазывая слезы кулаком. Его с родителями вывели в кабинет, а нас подполковник попросил остаться. -- Там еще есть русские, не знающие чешского, так что ваша помощь, пани и пан, может еще понадобиться. Помощь, конечно, понадобилась -- мы с паном Коном переводили, как заведенные: я -- на русский, он -- на чешский, но толку никакого не было. Все привлеченные по делу твердили одно: ничего не видели, ничего не слышали, а то, что Ашер сбежал с места преступления, показывает, что он убил свою напарницу. Наконец, всех отпустили, взяв с них подписку о невыезде, и мы с паном Коном остались наедине с подполковником. -- А теперь, уважаемая пани Вишневскова, расскажите мне о своем попутчике и об убитой. Мне пришлось рассказать о семье Марксов, о нашей встрече на