- спросил он.
     - Холишь и лелеешь?
     Улыбка на лице Полянского стала шире.
     - Краснокожую свою паспортину, говорю, холишь и лелеешь?
     - Да нет, просто проверил...
     - А слабо сейчас ее порвать и в речку?
     - То есть? - не понял Огурцов.
     - То  есть,  взять и жизнь свою изменить.  Причем,  как мне  кажется, в
лучшую сторону.
     - Нелегалом. Что ли, тут остаться?
     -  Человеком.  Свободным человеком. Начать  новую  жизнь.  Вместо одной
жизни прожить две. Может быть, вторая и будет трудной, хуевой... Несчастной.
Хотя, здесь это вряд ли, рай ведь. Павлины... Но, в любом случае, у  тебя их
будет не одна, как у большинства людей, а две. А? Что скажешь?
     Огурцов  молчал.  Он  знал, что и  Полянский  пять лет  жил в Штатах на
нелегальном положении. Знал  он и то, что все в руках  человека. Знал также,
что  если чего-то  сильно  хочешь,  то  обязательно получишь желаемое.  Хоть
грин-карту, хоть  домик в деревне. Хоть "Мерседес" или еще что. Нужно только
очень хотеть.
     - Нет, Леша. Я поеду к себе. У меня же там работа,  и вообще, не так уж
там страшно, как прежде. Жить можно.
     -  Ну-ну, - хмыкнул Полянский.  - Приезжай к нам  еще. Мы гостям всегда
рады.
     Он плюнул в водопад.
     - Пошли обедать, - сказал тот, кого в Ленинграде называли Дюком странно
заикнувшись,  словно  слезы  проглотил.  И,  быстро повернувшись к  Огурцову
спиной, зашагал по густой траве в сторону дома.


     ***

     Он  посидел на  лавочке  в  "Катькином саду".  Выкурил две  сигареты. В
последнее время много стал курить. Две пачки в день - норма.
     А Полянский, вот, в  Америке не  курит.  И за те десять лет, что они не
виделись,  почти не  изменился.  Потолстел, порозовел,  разве  что.  И,  что
удивительно,  ростом выше  стал. Не вырос, конечно, в  наши годы  не растут.
Позвоночник распрямился.  Перестал товарищ к земле голову клонить.  Гордо на
мир смотрит из своего леса.
     Огурцов сегодня,  перед тем,  как покинуть родной дом, зашел в ванную и
посмотрел на себя в зеркало. Просто так. Мешки под глазами, отеки, хоть и не
пьет уже несколько лет, а вид - краше в гроб кладут.
     Черт с ним.
     Выбросил  сигарету  на  гравий,  встал,  шагнул в  сторону ненавистного
Невского.
     "В клуб "Зомби"  пойду,  - решил он. - По старой  памяти. Там, кажется,
сегодня "Вечерние Совы"  работают. Вот и послушаем, чего эти девчонки могут.
А то разговоров вокруг этой группы просто шквал".
     Огурцов  никогда не  слышал "Вечерних  Сов",  равно, как и  большинства
современных, молодых групп. Неинтересно. Посмотрел  пару раз "МТВ", заскучал
и  не то,  чтобы крест  поставил на  подобного рода  развлечениях, а  просто
равнодушно отвернулся от бесперебойно работающей, не останавливающейся ни на
секунду конвейерной ленты шоу-бизнеса. Он всегда не любил все, что связано с
заводами.  И пролетариат  не  любил.  Юные  же  дарования,  одно  за  другим
выкатывающиеся из  цехов по  выковыванию  сценических  героев  ничего, кроме
завода  имени  Ленина,  на котором  он  трудился  в  ранней  юности,  ему не
напоминали.  На  заводе имени Ленина  тоже производили  блестящие,  красивые
металлические агрегаты - с виду -  загляденье. А  в  цехах  -  грязь,  вонь,
мат-перемат и тупость в разговорах и  глазах товарищей  по  работе. Не любил
Огурец ничего, чтобы напоминало ему заводы. В любой  форме. Хоть тебе "MTV",
хоть современная  детективная литература, хоть  Государственная Дума. Тот же
конвейер,  те  же   стандартные  операции  и   тот  же,  заранее  известный,
запланированный и рассчитанный инженерами результат.
     Клуб "Зомби", который Огурцов помнил еще по началу девяностых, пьяных и
бессмысленных,  теперь  превратился  во вполне  респектабельное заведение  с
опостылевшим уже бильярдом на втором этаже,  с неплохим баром и средней,  но
вполне приемлемой кухней, с удобными столиками и уютным светом.
     Концертный зал  располагался ниже,  в  первом  этаже и,  пожалуй, самой
большой находкой дизайнеров  и строителей была отличная звукоизоляция - если
кому-то  не нравилась  группа,  играющая на  первом этаже,  он  спокойно мог
подняться на второй и мгновенно забыть о том, что творится внизу.
     Огурцов, заплатив охраннику несколько червонцев, сразу  прошел в  зал и
через десять минут уже сидел в верхнем кафе.
     Группа  была  в  точности  такой, какой  он представлял ее себе еще  не
слыша, собственно,  музыки,  а исходя  из  рассказов  приятелей.  Безголосые
девчонки, бубнящие убогие, часто игнорирующие правила русского языка тексты,
примитивные  гармонии, отсутствие  мелодий  и слабое  исполнение.  Все  это,
впрочем,  было  в современной отечественной музыке в порядке вещей и  такого
рода коллективы пользовались большой популярностью.
     В кафе было получше. Из нескольких задрапированных колонок, развешанных
по стенам доносилась музыка. Тоже,  не бог весть что, но, все-таки, мелодия,
игра, качество европейское. Эрик Клэптон - поздний.
     Огурцов тяжело  вздохнул, посмотрел с завистью на сидящих за  соседними
столиками девушек - в первую очередь, потом - на юношей - все они пили пиво,
коньяк или элементарную водку и заказал себе кофе.
     "Хорошо  бы  сейчас нажраться,  - подумал он, прихлебывая "Эспрессо". -
"Вон  с той девушкой,  длинноногой. Нажраться, начать анекдоты рассказывать,
за бока ее хватать. А потом -  к ней поехать. Или, собственно,  в гостиницу.
Денег на гостиницу  хватит. Почему нет? Да только у нее, наверняка дома папа
с мамой,  в гостиницу она с незнакомым мужчиной потасканного вида не пойдет,
а мне пить нельзя. В бильярд, что ли, попробовать. Да ну его на хрен".
     - Позволите компанию составить?
     Низкорослый,  плечистый  мужичок  с  очень  ухоженным  лицом,  отличной
стрижкой, распространяющий вокруг себя  запах хорошего одеколона вырос рядом
со  столиком  Огурцова.  Одет  был мужичок в традиционный для бизнесменов  и
бандитов средней  руки  просторный черный  костюм, белую сорочку и  ботинки,
почему-то из крокодиловой кожи.  Ботинки никак не  вязались  с общим обликом
странного  господина.  Огурцов быстро  прикинул, что  обувка  эта  стоит  на
порядок дороже, чем весь гардероб коренастого.
     - Ради Бога, - лениво ответил он и отвернулся.
     -  Винцом  не  угостишь?  - вдруг спросил мужичок,  присевший  напротив
Огурцова.
     - Что?
     Саша удивленно повернул голову и уставился на странного соседа.
     - Винца, говорю, не нальешь, бригадир?
     Мужичок  улыбался. Огурцов никогда  не  любил банальных  фраз вроде "он
улыбался, но глаза его оставались холодными". Ничего похожего. Человек, если
улыбается -  то  улыбается всем лицом. Он  может  быть злобным  типом, может
радоваться несчастью другого, но если он радуется  - то радуется. От души. А
если "глаза оставались холодными" - то он и не улыбается вовсе. Так просто -
рожи корчит.
     Сосед Огурцова улыбался. Искренне.
     - Я не понял. Это вы мне?
     - Огурец, слушай, короткая же у тебя память.
     -  Я,  право, -  забормотал Огурцов. -  Я,  честно говоря...  Напомните
пожалуйста. Извините...
     - "Ленфильм" помишь?
     - Ну...
     Огурцов начал судорожно перебирать в памяти  лица знакомых  режиссеров,
актеров, светотехников, гримеров - несть числа лицам,  которые он перевидал,
пока трудился на киностудии.
     - Э-э-э...
     - Троллейбус-то забыл наш?
     - Миша Кошмар!
     - Михаил  Васильевич,  - корректно  поправил его  Миша  Кошмар.  -  Ну,
наконец-то.
     - Господи... ты изменился, Миша... Прости, Михаил Васильевич.
     Огурцов вдруг почувствовал себя неуютно.
     - Да и ты, Огурец, заматерел слегка. Был-то  полным сопляком. А в людях
вообще не разбирался. Сейчас, не знаю  -  может,  насобачился... Хотя - вряд
ли. Такому не учат. Такое либо  есть у человека внутри, либо  нет. И ни зона
этого не даст, ни война, ничто.
     - Да-да, - неопределенно протянул Огурцов. - А  ты... То  есть, вы, как
сейчас?
     - Что это - "как"?
     - Ну, где работаете? Чем занимаетесь?
     -  Чем  занимаюсь? Троллейбусы впариваю разным козлам, -  ответил  Миша
Кошмар и вытащил из кармана пачку  "Кента". -  А если серьезно, то контора у
меня.
     -  Контора? - Огурец еще сильнее ощутил уже почти физическое неудобство
от присутствия этого неприятного  ему  гостя из прошлого. Явно  криминальный
тип.  Мешает отдыхать.  Нигде покоя нет - ни  дома,  ни в  клубе...  Только,
разве, в "Катькином Садике". Да и то - покой относительный.
     -  Контора, - подтвердил Миша Кошмар.  - А ты, я вижу. как был босяком,
так и остался.
     - Послушай, Миша...
     - Михаил Васильевич, - снова улыбнувшись сказал Кошмар.
     - Да. Конечно. Это все  хорошо. Все замечательно. Я все помню, конечно.
Только, Михаил Васильевич. Я сейчас не в настроении беседовать. Да?
     Он  постарался посмотреть  на Кошмара так, как смотрели на врагов герои
его романов - жестко, пристально, убедительно и т.д. и т.п.
     Кошмар пожевал губами.
     - Да... Другой  бы  кто так  мне сказал - проблем бы огреб по самые "не
могу". А тебя  прощаю.  Подельник,  все-таки.  Но ты не залупайся  особенно,
Огурец. А  то, не ровен час, нахамишь незнакомому человеку и - пиши пропало.
Ты  же пишешь  там  чего-то?  Как  это  называется?...  Писатель  -  инженер
человеческих душ. Точно?
     - Ну...
     Огурцов  никак не  мог  с легкостью  произнеси  "вы" в  отношении  Миши
Кошмара  -  бывшего  беспаспотрного,  затюканного и замороченного  какими-то
своими микроскопическими проблемами разнорабочего с "Ленфильма",  мужичка на
побегушках, которым помыкали все и вся.
     - Ну, в общем... Так, по-разному.
     - Ладно, не крути тут. Я все про тебя знаю.
     - Да? В самом деле?
     - В самом, в самом. Ну что, по водочке, писатель? Ты меня не бойся...
     "А я  и не боюсь", - хотел сказать Огурцов, но осекся.  Понял,  что, на
самом деле. боится  этого непредсказуемого  персонажа,  который, как снег на
голову свалился за его столик. И, судя по всему  - и по нынешнему виду Миши,
и  по тому, как легко он тогда,  пятнадцать лет назад  его, Огурцова, руками
украл  с киностудии троллейбус, он мужик  далеко не  простой.  И, что  самое
неприятное  - опасный. Непредсказуемый.  Черт его знает, в каком  он  сейчас
статусе находится? Может быть, вообще, крутой бандит. А  с крутыми бандитами
Огурцов  дела  иметь не  любил. И  самих их, бандитов,  тоже не любил  очень
сильно. Хотя  и написал о них  несколько книжек - книгами он сам никогда эти
произведения не называл. "Мое личное средство против дефолта", - посмеиваясь
говорил он приятелям  и  издателям, когда  заходил  разговор  о  его  ранних
детективных  романах.  Действительно, детективы помогли им с  женой пережить
трудное  время,  он  даже  получал  денег  гораздо  больше,  чем  прежде,  в
благодатные  и  стабильные  времена  короткого  додефолтного  периода  когда
казалось, что жизнь в стране наладилась, что люди начали зарабатывать деньги
без  мордобоев,  стрельбы,  когда  ушел  в  прошлое  грубый  уличный  рэкет,
незаметно  исчезли с улиц  бритые парни  в спортивных  костюмах, когда начал
расцветать шоу-бизнес  и издательское дело,  когда большинство из  тех,  кто
хоть что-то мог и умел делать, увидели перед собой некую перспективу.
     -  Не  бойся, - повторил Кошмар. - Я тебя случайно увидел. Память-то  у
меня  на лица -  будь здоров. Никогда не жаловался.  Вот и  решил со  старым
знакомым водочки выпить.
     - Так я, ведь, не...
     - Ой, только не надо, не надо. Я не мальчик тебе. Зашитый, что ли?
     - Да нет, просто так...
     - Просто так не бывает. Кодировался?
     - Нет, говорю же... работы просто много, а я,  как пить начинаю - так и
все. Никакой работы.
     - Ну, ты,  просто  меня  удивляешь,  бригадир. Помнишь,  как на  студии
говорили - "Если водка мешает работе - брось!".
     - Работу, - печально качая головой закончил Огурцов.
     - Ну вот. Помнишь. Короче, давай, бригадир,  за наш троллейбус. Я, ведь
с тобой его так и не обмыл.
     "Конечно. На меня все повесил  и свалил, - подумал Огурцов. - А если бы
прихватили меня  -  сидел бы  я  сейчас  в этом  кабаке? Вся  жизнь могла бы
обломаться".
     - Не думай  о грустном,  бригадир,  -  словно  прочитав мысли  Огурцова
сказал Кошмар. - Давай бутылочку раскатаем.
     " Да что я,  в самом деле? Дома - полный  мрак, в голове пусто, жить не
хочется... Из дому ушел... Миша этот ни с того ни с сего...".
     - А давай, - сказал Огурцов. - Была - не была.
     - Дело.
     Кошмар махнул рукой и тут же перед столиком появилась высокая девушка в
мини-юбке,  которая  вполне  могла  бы  сойти  за купальник. Кроме  юбки  на
черноволосой, стриженной под мальчика официантке  был так называемый "топик"
- коротенькая маечка, заканчивающаяся  сразу под увесистой, очень правильной
формы и очень соблазнительной грудью.
     "Ух ты, - пронеслось в голове Огурцова. - Может быть, этот Кошмар - он,
действительно.  Перст судьбы? Поворотный пункт в моей жизни? Сколько раз она
уже менялась... И все время вот так - резко. Неожиданно и круто. И ничего со
мной  страшного  не  случилось.  Все  время  вывозила  нелегкая.  Все,  если
разобраться, к лучшему складывалось.".
     -  Вот что, милая моя, - говорил Миша Кошмар. - Ты нам водочки принеси,
самой хорошей. Ну ты меня понимаешь.
     - Конечно, Михаил Васильевич, - улыбнулась официантка.
     "Так  он тут свой человек, - удивился Огурцов. - Это и к  лучшему. Если
его тут знают, значит, все в порядке".
     Он не мог мотивировать,  откуда в  его  голове  появился такой странный
вывод, из каких предпосылок и логических выкладок, но, почему-то, был уверен
в его справедливости.
     - Ну и закусить там... Что у вас?
     - Да все, как всегда, Михаил Васильевич.
     - Ну вот и давай, Глаша, неси как всегда.
     "Глаша?" - вздрогнул Огурцов. - "Глаша...".
     Что за мистика? Сначала  Миша Кошмар невесть откуда взявшийся, теперь -
Глаша...
     - Что, понравилась девочка?
     - Да... То есть... Не в этом дело.
     - Ох,  бригадир,  сложный ты стал  человек.  "Не в этом  дело". В этом,
милый,  в  этом.  Проще надо быть и народ  к тебе потянется.  Какой с телкой
может быть разговор? Либо понравилась, либо нет. Что еще?
     Огурцов покачал головой. Конечно, не прост  этот  Миша Кошмар,  ох,  не
прост. Но не объяснять же ему все.
     - Ладно, не хочешь, не говори. А если понравилась, все-таки, скажи.
     - Зачем? - быстро спросил Огурцов.
     Кошмар хлопнул себя ладонями по коленям.
     -  Ну  ты  даешь...  Видно, у вас, писателей,  точно в  головах  полный
бардак. Я, вообще-то, всегда так думал. Теперь убедился.
     Бутылка  "Родниковой"  уже  стояла  на  столе. Уже  дымились  жульены в
блестящих металлических чашечках, уже матово блестели сочные с виду  яблоки,
груши, виноград в широкой низкой вазе, Кошмар уже наливал в рюмки, а Огурцов
все никак не мог придти в себя.
     "Эта ночь должна что-то значить. Не может она закончиться просто так".
     - Давай, бригадир, за то, чтобы все у нас было.
     Чокнулись.
     Огурцов выпил - с  опаской  - несколько лет ничего крепче кефира, ведь,
не употреблял.
     Однако, водка прошла привычно, словно и не делал он долгой паузы, когда
казалось ему,  что  и  вкус  водочный позабыл.  Прошла и  зажглась в  животе
горячей, светлой лампочкой с  отражателем, поставленным таким образом, чтобы
свет от этой лампочки был направлен в голову.
     Кошмар сразу же налил по второй.
     -  Давай  теперь за наш  троллейбус. А,  бригадир? У меня тогда трудный
период в  жизни  был.  Много денег  должен  был людям  серьезным.  И  личные
проблемы. В общем,  пил,  опустился... А  деньги  - знал, где  взять, только
время  нужно  было.  Думаешь, я  на  этой студии  работал  за  эту  гребаную
зарплату? Шухерился просто. Мимикрия - есть такое слово.
     - Ну да, знаю.
     - Конечно  знаешь. Ты  же  писатель.  Ты все  должен  знать.  В  общем,
сваливать  мне было нужно. Вычислили меня. А бабок не было - ну вообще. Я же
не грабитель, не  вор квартирный. Такими  делами никогда не занимался.  Вот,
троллейбус наш мне и  помог.  Старт легкий дал. Выкарабкался,  в  общем. Ну,
если бы не он, что-нибудь другое бы придумал. Так что давай за то, что помог
ты мне тогда сильно. Вперед, бригадир!
     - Вперед, -  Огурцов чувствовал  как  все его  тело  становится легким,
послушным, ловким и сильным.
     - Я тебя  случайно увидел, - повторил Кошмар. - решил  отблагодарить. У
нас, - он  сделал многозначительную  паузу. - У нас принято  за добро добром
платить. Что ты думаешь по этому поводу, писатель?
     - Я...
     Огурцов вдруг вспомнил,  что несколько лет уже исповедывал жесткий, как
ему казалось, принцип - с бандитами не пить, подарков от них не принимать  и
дел совместных не вести. А Кошмар - явный бандит. Они, ведь, разные бывают -
бандиты. Могут и не убивать своими руками, и морды не бить, и, как,  вот  он
говорит, в квартиры чужие не лазить. А один черт - бандиты.
     - Я...
     -  Что,  западло, что  ли?  - весело спросил  Кошмар.  -  Или  боишься,
все-таки?
     - Ничего мне не западло, - сказал Огурцов. -  И не  боюсь я. У меня все
нормально.
     -  Ну, вот  и ладушки, - сказал Миша.  - Тогда  на дачу ко мне  поедем.
Идет? Покажу тебе дачу свою. Увидишь, чего умный  человек в наши дни достичь
может.
     "Хвастаться начал. Ну, точно, бандит. Из  грязи в  князи  и -  хвастать
первому встречному - во какой я крутой. Во у меня всего сколько".
     -  Поехали,  -   сказал   Огурцов.  Авось,   пригодится  материал   для
какой-нибудь книги. Писатель иногда должен жизнь  наблюдать непосредственно.
На одной фантазии далеко не уедешь.
     - Глаша, - крикнул Кошмар. - Глашенька, поди сюда, солнышко мое...
     "Сон. Просто сон", - снова подумал Огурцов.

     ***

     - Глашка...
     -Да?
     - Почему мы с тобой раньше не встретились?
     - Всему свое  время.  Мой приятель один  так говорил -  всякому овощу -
свой фрукт.
     - Нет, это неправильно.
     - Слушай, принеси чаю.
     Дача  у Миши  Кошмара  была двухэтажной,  срятанной от  дачных  домиков
небольшой  березовой рощицей.  Проехать  к  ней можно  было только по  узкой
лесной дорожке, петляя и прыгая на ухабах.
     "Ну  и местечко выбрал  Кошмар  для своей резиденции, - думал  Огурцов,
мягко - благо джип был приспособлен к бездорожью - мягко взлетая и опускаясь
на заднем сиденье. - Неужели не мог поближе  к дороге человеческой. Не такой
уж он и бедный, судя по всему".
     - Люблю глухомань, - сказал хозяин джипа. Миша сам вел машину, несмотря
на то, что изрядно, даже по меркам Огурцова, выпил в клубе.
     Огурцову не впервой было ездить на машинах с пьяными водителями и он не
особенно  беспокоился по этому поводу.  Судя  по всему, Кошмар был водителем
классным, не лез на рожон, не лихачил, не гнал по ночным пустым улицам, хотя
и  мог бы - деньги для штрафов  у него были в достатке - это Огурцов заметил
еще в  клубе, да и машин на всем пути от клуба до дачи им встретилось крайне
мало.
     В  предутренние   часы  накануне  выходных  ездить  по  городу  -  одно
удовольствие.
     А  если человек отдает себе отчет в собственных  действиях и головы  не
теряет - он может по пустой улице и пьяным проехать.
     Но,  на самом  деле, Огурцов,  на  протяжении всего  пути не думал ни о
Кошмаре,  ни  о  том,  куда они едут  и чем будут  заниматься по прибытии на
место.  Он  держал за  руку Глашу - девушку из  собственных снов, девушку, о
которой писал  новый роман, которую  он  никогда  в  жизни не видел, но знал
лучше, чем кого бы  то ни было  в  этом городе. Да и  не только в городе. Он
держал за руку девушку, о которой мечтал всю жизнь.
     Глаша молчала,  улыбалась,  изредка  тихо отвечая на замечания Кошмара,
который справлялся о  работе клуба,  о  посетителях - вопросы,  как  понимал
Огурцов, были  совершенно не  обязательными,  просто,  видимо, Миша,  как  и
многие водители, имел привычку разговаривать за рулем.
     -  Люблю глухомань,  -  повторил Кошмар, когда  машина высветила фарами
высокий дощатый забор. - Как-то  в  лесу, бригадир, спокойнее. Люди надоели,
знаешь,  устал от людей. Но не все. Ты на себя мои слова не примеривай. Мы с
тобой сегодня отдыхаем. И девочка наша отдохнет. Уработалась там, в  шалмане
своем. Верно, Глаша?
     -  Да, - усмехнувшись ответила официантка. - Это точно.  Устаешь там, в
клубе.
     - Ну, ничего, ничего. Все мы пашем, - заметил Миша и аккуратно направил
джип в распахнувшиеся перед ним ворота.
     Огурцов не успел заметить, кто же там манипулировал воротами, жизненный
опыт подсказывал ему, что, наверняка, у такого человека, как  Миша Кошмар на
даче должна быть охрана. Но и это было сейчас неважно.
     Они пили еще, сидя в гостиной  на мягких кожаных диванах под Колтрейна,
саксофон которого тихо пел  из небольших, но очень дорогих колонок. Это тоже
не удивило  Огурцова  -  Миша Кошмар, тихий алкаш  с  киностудии, неожиданно
превратившийся в авторитетного человека, явно связанного с криминалом - ну и
что - вдобавок еще и меломан. Большое дело, С людьми и  не такие метаморфозы
происходят.
     Миша  стал  грустен, видимо, алкоголь, заглушенный необходимостью вести
машину, все-таки. взял свое.
     - Пойду я спать, дети мои, - сказал он, когда Колтрейн сыграл последнюю
композицию   и   на   дисплее   компакт-проигрывателя   высветились   цифры,
показывающие, что диск  кончился. - Пойду. А завтра погуляем,  если  хотите.
Бригадир, ты свободен завтра?
     - Да, - почти не услышав вопроса ответил Огурцов.
     - Вот  и славно. О делах давно минувших  дней побеседуем.  Пришелся  ты
мне,  бригадир. Еще на студии.  Впрочем,  ладно,  все  -  завтра. Глашенька,
покажешь бригадиру, где ему спать лечь?
     - Конечно, - ответила Глаша.
     Когда они  поднялись  на  второй  этаж и  Глаша,  щелкнув  выключателем
указала гостю  на  широкую  кровать,  стоящую в небольшой, уютной  комнатке,
Огурцов молча взял девушку за руку.
     - Ты ляжешь со мной? -  спросил он напрямик, почему-то  зная наверняка,
что экивоки и намеки сейчас совершенно неуместны.
     - Да, - просто ответила Глаша. - Если ты хочешь.
     - Конечно хочу. Ты что, не поняла?
     - Я поняла это еще в клубе.
     - Глашка... Почему мы раньше с тобой не встретились?


     ***

     "Какая  разница, где мы находимся, - подумал  Огурцов  через три  часа,
когда к нему вернулась способность думать  о чем-то кроме глашиного  тела. -
Какая разница - у бандита на даче, или еще где-то. И кто такой этот кошмар -
какое  мне  дело? Что  все это значит по сравнению с любовью? Что может быть
важнее?".
     - Когда мы с тобой увидимся еще? - спросил он у Глаши.
     - Мы еще не расстались, - заметила девушка.
     - Да... Я не хочу расставаться.
     Глаша промолчала.
     -  Знаешь, это,  наверное,  звучит глупо,  но у меня  никогда такого не
было. Смешно слышать это от человека, которому уже за сорок.
     -  Саша,  ну  что ты говоришь?  Конечно, смешно.  Ты  вспомни,  подумай
спокойно, трезво. Ты, ведь, уже протрезвел? Или еще нет?
     Огурцов вспомнил Веру. В тот день, много лет назад, когда Вера пришла к
Полянскому и он увидел ее - не эти ли чувства он испытывал?
     Что-то  похожее.  Они прожили с Верой  полтора года. После чего надоели
друг  другу смертельно. Расстались и никогда  больше не пытались  продолжать
свой роман. Расстались  просто и, кажется, к взаимному удовольствию. Ничего,
кроме облегчения  ни он, Огурцов, ни Вера не испытывали. А, ведь, была у них
та  самая -  Большая  и Светлая любовь. Гуляли белыми  ночами по набережным,
целовались, трахались так,  что Огурцов  сам себе удивлялся - откуда  только
силы-то  берутся  -  сутками из  постели не вылезать? А - на  тебе  - прошло
полтора  года  и выяснилось,  что говорить им  не  о  чем, что  музыка  Вере
нравится совсем не та, что Огурцову, что друзья Огурцова ей неприятны, что в
гости  к  ним она ходить  не любит и не  хочет,  да и  Огурцов  мог бы денег
побольше зарабатывать.
     Не  дождалась  Вера  той  поры,  когда  начал  бывший  ее  возлюбленный
зарабатывать деньги. Когда стал известным, популярным писателем, когда стали
в  его квартиру звонить и приходить люди  именитые, знатные и богатые. Когда
оделся он по-взрослому, стал  носить хорошие костюмы и дорогие  туфли, когда
подстригся и купил себе машину  - уже и близко Веры не было.  Они  несколько
раз  сталкивались в каких-то клубах, на концертах,  которые Огурцов  посещал
теперь очень нечасто, сталкивались, кивали друг другу и расходились в разные
стороны.
     А ведь любовь  была  -  ну, просто Шекспир. И  тоже, вот, как  сейчас с
Глашей - с первого взгляда.
     Огурцов тяжело приподнялся  на  постели. Устал. Годы берут свое. Встал,
подошел к окну.
     - Ты что? - спросил Глаша. - Что-то не так?
     - Все так. Просто думаю.
     - О чем?
     - Не могу сформулировать.
     - Ну попробуй. Ты же писатель.
     Он услышал в голосе девушки иронию.
     - Ну, писатель. А что в этом смешного?
     - Да так. Инженер человеческих душ, да?
     - Отчасти, - отчего-то начиная злиться ответил Огурцов.
     - Знаменитый...
     - Не особенно. К сожалению.
     - А чего ж так?
     - Это сложный вопрос,  -  ответил Огурцов. - Там же  все, как  в  любой
отрасли  шоу-бизнеса.  В принципе,  литература сейчас -  тот же  шоу-бизнес.
Развивается  по  тем  же  законам.  Раскрутка,  реклама,  промывание  мозгов
массового читателя. Поработали как следует, деньги вложили  - вот, получайте
новую звезду.  Нового, так  сказать, знаменитого писателя. Причем,  в  любом
жанре.  В  детективе  это  заметно  больше, в,  если  можно  так выразиться,
серьезной литературе - меньше, но суть одна.
     - А чего ты сердишься-то, Саша?
     - Я?  И  не  думаю. Мне  с  тобой  так  хорошо, что  я  не  могу сейчас
сердиться,  - соврал  Огурцов. На самом деле он злился все  больше и больше.
Злость  подпитывала  сама  себя,  началась какая-то цепная  реакция - он  не
понимал причину, вызвавшую мощную  волну раздражения и от этого  непонимания
все глубже и глубже погружался в бездонный омут агрессивной депрессии.
     - Я же вижу, - сказала Глаша. - Вижу, что ты злишься.
     - Ну, допустим, - ответил Огурцов.
     - Ладно, перестань, Саша. Расскажи лучше, что ты пишешь сейчас?
     - А откуда ты меня знаешь, вообще?
     - Ну, как это  -  "откуда"?  Ты  же бываешь в  нашем  клубе.  Редко, но
бываешь, И с друзьями.  Друзья и говорят. И потом,  я, ведь, слышу, о чем за
столиками  клиенты беседуют. А город  наш,  Питер - он  же маленький.  Здесь
почти  все про  всех рано или поздно  узнаешь. Книжки твои,  между прочим, в
магазинах  продаются.  А  знакомые твои  - большей  частью,  алкоголики. Как
пойдут  за  столиками трепаться, орать на  весь  зал  -  волей  неволей  все
окружающие в их беседу включаются.
     - Ладно... Ты лучше о себе расскажи.
     Злость не проходила.  Встретил, видите ли, женщину своей мечты и вместо
того,  чтобы предаваться  нескончаемой радости, жить  этими минутами  -  кто
знает, когда их время закончится - может быть, никогда, а, может быть -  уже
завтра  или сегодня  - вместо этого снова начинается  самокопание, комплексы
какие-то, размышления о смысле бытия и о месте  его,  Огурцова в этом бытии.
Может быть, болезнь какая-нибудь психическая развивается?  Незаметненько так
- подкралась  и  начинает подтачивать организм известного писателя. Что же -
это даже стильно...
     - О себе? А что мне о себе рассказывать? Работаю в "Зомби"...
     - Это я уже понял.
     - Сын у меня...
     - Взрослый?
     Глаша усмехнулась.
     - Извини...
     - Ничего, ничего. Я,  наверное, выгляжу  уже старушкой, если  ты  такие
вопросы задаешь.
     - Да нет, что ты...
     - Семь лет. Папа наш где-то по стране рыщет...
     - Что так? Бросил?
     -  Я  его   послала.  Алкаш.   Когда  замуж  за  него  шла   -  казался
красавцем-мужчиной. Умницей. А потом - ни работы, ничего.  Перестройка,  как
раз случилась. Он и запил. Лег на диван - и лежит. Только пиво сосет и водку
эту,  из  банок железных. Ну,  полежал  год, другой,  третий...  Начал  вещи
потихоньку продавать. Я его  и  послала. Квартира-то моя - иди, говорю, куда
хочешь. Развелись, одним словом.
     - Алименты, хоть платит? - спросил Огурцов.
     - Я и  думать  про него  забыла - какие, к черту, алименты...  Я же  по
судам не буду таскаться. Противно.
     "Да.  Ты и  так  можешь заработать",  - подумал Огурцов и тут же назвал
себя за эту мысль подонком.
     - В общем, если честно, то как белка в колесе.
     - А живешь... Одна?
     -  Хм... Ну, одна. Мне, знаешь, и с сыном  проблем  хватает. А мужика в
дом... Что-то не хочется. После моего благоверного как-то, знаешь,  не тянет
больше замуж. Даже не замуж, а вообще - как-то одной спокойнее.
     - А с Мишей... Ну, то есть, - Огурцов указал пальцем на  пол. - С ним у
тебя что?
     - А что ты имеешь в виду? Если то, о  чем я подумала, то, этом смысле -
ничего. Просто помогает он мне. Время от времени.
     - С друзьями своими знакомит? - не удержался Огурцов.
     - Саша... Ты мне кто? Муж? Или папа? Что ты хочешь от меня услышать?
     "Я хочу услышать... Что я хочу  услышать? Что я самый лучший из всех ее
мужчин? Что она  хотела бы жить со мной?  Чушь. С Веркой так же было. Тоже -
любовь  до  гроба.  С  первого взгляда...  И  что?  Ничего.  Поздно, Огурец.
Проехали. Шел бы ты домой".
     - Мы с тобой еще увидимся?
     - Как хочешь.
     - А ты как хочешь?
     - Мне с тобой интересно. Ты, кстати. так  и не рассказал, что ты сейчас
делаешь.
     - Я? Пишу новое произведение. Роман века.
     - О чем же?
     - Обо всем. О тебе, в частности.
     - Обо мне?
     Глаша села на постели.
     -  Интересно. Ты же меня сегодня в первый раз увидел.  Точнее, заметил.
Что же ты обо мне можешь написать?
     - Там  есть девушка очень  на тебя похожая. И  ее,  представляешь, тоже
зовут Глашей.  Я  как  услышал твое  имя, так  и  опух  сразу.  И  внешне...
Получается, что я все время о тебе думал, представляешь?
     - Бывает, - покачав головой ответила Глаша. - Всякое бывает. Так что же
там, в романе твоем?
     - Там все... Знаешь, я, ведь, раньше детективы писал.
     - Знаю. Читала кое-что.
     - И как тебе?
     - Нормально. Вполне. Даже занимательно.
     - Вот... Занимательно. И деньги шли хорошие... Поднялся на этом деле. А
потом так достало. Вот, решил написать книгу о Ленине.
     - О ком?!
     Глаша хихикнула и повалилась на спину.
     - О  Ленине.  Только не так. как все совки писали. А так, что там и  мы
фигурируем...
     - Мы - это кто?
     - Мы. Мои друзья, все, короче. говоря,  кого я знаю. Или знал.  Книга о
времени. Время  - оно относительно... Для  меня многие из тех, кого уже нет,
они более  реальны, чем те, кто рядом ходит...  Вот об этом. Но  сложно, мне
сейчас, честно говоря, лень в теорию вдаваться.
     - Конечно, - сказала Глаша. - Лень. А  мне  на работу вечером сегодня -
мне не лень. Нереальный ты, Саша. Все вы...
     - Кто это - "мы"?
     -  А, вот,  как ты  сказал - ты  и твои  друзья.  Нереальные у вас  мир
отдельный, свой, который с реальным  миром почти не пересекается. Вы в нем и
живете, ничего  не замечаете из  того, что рядом с вами происходит. Я  же  в
этом  клубе много  кого  видела.  И писателей,  и артистов, и  музыкантов...
Совершенно параллельное  существование. Мне с вами скучно бы было. Я бы ни с
кем из вас жить не смогла.
     - Да почему же  - нереальный? Что ты знаешь-то обо всем этом? Это самая
настоящая реальность и  есть. Там такие люди,  в шоу-бизнесе...  Такие бабки
крутятся... Там людей могут замочить  в два  счета. Или  - звездой сделать в
неделю.  Я столько историй  могу  рассказать,  ты с  ума сойдешь.  И все они
реальны.  По-настоящему. Ты меня удивляешь, Глаша. Надо  же  такое сказать -
"нереальный". Хм...
     Огурцов вдруг понял, что вся  его сегодняшняя  злость была вызвана  той
самой мыслью, которую  неожиданно озвучила  официантка из  клуба "Зомби"  по
имени Глаша. Он не мог, не хотел себе признаться в том, что  последнее время
подсознательно ощущал то, о чем сейчас услышал  от девушки, с которой провел
ночь - ощущал полную нереальность собственного существования.
     -  Мне  тоже лень  в  теорию вдаваться,  как и тебе,  Сашенька. Но я  -
реальный человек. Это вы умеете деньги из воздуха делать, а я - нет. Я своим
горбом зарабатываю себе на хлеб и сыну своему... А вы- нет, я ничего плохого
сказать не хочу... Писатели должны писать, певцы  - петь... Только у вас все
не так. Вы словно  фантомы. Словно  призраки  какие-то. И чувства ваши  - на
девяносто процентов выдумка. Вы заигрались, ушли в свою тусовку, заперлись в
ней. А вне тусовки вы беспомощны, даже не как дети, а как... Как... Чуть что
-  спиваетесь, в наркоту падаете,  еще что-нибудь с вами происходит. Мужики,
вроде  взрослые,  сильные.  А истеричные как  бабы. Слава вам  нужна. Слава,
популярность, внимание...  Ты  вот про Мишу спрашивал.  Миша  -  он  сильный
мужик. За это я его и люблю по-своему. На него опереться можно. А на кого из
вас можно опереться?  Вот ты бы на его месте - истерику мне бы закатил, стал
бы  с балкона  бросаться,  самоубийство разыгрывать -  как  же, его  девушка
трахается с кем-то там...
     - Так ты его девушка?
     - Вот, видишь, тебя уже зацепило. Уже глазки расширились. Могла бы тебе
и не говорить... Нет, Саша, я не его девушка. Мы с ним просто дружим. Потому
что я - тоже сильная. А он силу уважает. И тебя сильным считает.  Хотя... Он
в людях очень хорошо разбирается. Может быть, уже и не считает.
     - Ты меня не знаешь совсем,  - сказал Огурцов. - Почему ты думаешь, что
я - истеричный слабак?
     - Не знаю... Может быть, я и ошибаюсь. Только,  я повторяю - навидалась
я вашего брата на своем веку.
     -  Спиваемся мы, значит...  Зато весь  остальной народ  не спивается. -
ехидно заметил Огурцов, чтобы только что-нибудь сказать..
     - Ладно, Саша... Давай не будем об этом. Иди ко мне.
     "Провокаторша, - подумал  Огурцов,  залезая под одеяло и целуя  глашины
губы. - Настоящая провокаторша.".
     - Так  мы  увидимся еще,  -  успел спросить он  перед  тем,  как  снова
погрузиться в неистовую нирвану. - Глаша? Увидимся?
     -  Ты  мне роман свой  принеси  почитать, ладно? Вот этот.  Который про
Ленина.
     - Конечно. Только он еще не написан.
     - А когда...
     -  Вот  я  его в данный момент и заканчиваю,  -  сказал Огурцов.  - Вот
сейчас... Сейчас...





        Глава 6.
        Презентация



     <i>Самая большая трагедия моей жизни - это смерть Анны Карениной.</i>
     <i>С. Довлатов.</i>





     - Вставайте, приехали.
     Огурцов  открыл  глаза.  Он  лежал на аккуратно застеленной  полке,  на
хрустящем   от   крахмала   белье.  На  столике  перед   ним   стояли   три,
нераскупоренные  бутылки  коньяка, две  картонные пачки с  дорогим соком, на
блюдечке  горка ломтиков копченой колбасы, на  другом  блюдечке - угнездился
крепенький  пупырчатый  лимон  с  синим  лейблом  на крутом  бочке.  Огурцов
пошевелился, поднял  голову и увидел, что  он лежит на неразобранной постели
не просто в костюме и  пальто, но и в ботинках. Вот так нынче ездят в Москву
известные писатели.
     - Очухался? - приветливо спросил его неизветный мужчина.
     -  Если проснулся  в ботинках,  значит  вечер  удался,  -  вяло пошутил
Огурцов.
     Неизвестный мужчина хохотнул.
     -  Да  уж, у  тебя-то,  точно.  Я,  признаться,  завидую.  Сам-то я  на
подшивке... Ну ладно, сосед, удачи тебе.
     В принципе,  Огурцов мог  бы вспомнить,  кто этот  добрый  человек,  но
вспоминать было  лень. Дверь купе аукнула, щелкнула  задвижкой  и неизветный
сосед навсегда исчез из жизни видного писателя Огурцова.
     Он  посмотрел в окно. По перрону шли люди  с отвратительно озабоченными
или, что  еще  хуже - с  тошнотворно-радостными  лицами. Некоторые  же  были
просто омерзительно  беззаботны.  Огурцов  открыл  бутылку,  сделал  большой
глоток из  горлышка, вздрогнул от ужаса перед наступающим днем, потянулся  к
колбасе и, поняв,  что  не  хочет ее, взял  лимон и отрыз  от него приличный
кусок.
     Сумка валялась под столиком. Огурцов сунул в нее две непочатые бутылки,
взял в руку начатую и вальяжно вышел из купе.
     - Всего доброго, - стараясь улыбнуться, сказал он  чудовищно некрасивой
женщине  в убогой  форме железнодорожницы. Та  не ответила, но сделала такую
гримасу, словно собиралсь смачно плюнуть себе под ноги.
     "Ни одного приятного лица, - думал Огурцов, уверенно шагая  по перрону.
- Одни уроды. Хоть, вот на этого грзчика посмотреть... Квазимодо... И погода
мерзейшая.  И  вокзал  -  гадость одна, архитектора расстрелял бы... Асфальт
замусорен. Лотки книжные с дерьмом всяким...".
     Он остановился у одного из лотков, за которым стоял продавец  с лицом и
взглядом удава.
     "Это   что   такое,   -   подумал   Огурцов,   глядя    на   сверкающую
целлофанированную  обложку  с изображением четвертованного брюнета,  судя по
виду, иностранца. - Что за чушь?"...
     - Дайте эту, - неожиданно для себя сказал он продавцу - удаву, ежась не
то от мелкого холодного дождика, не то от похмелья.
     -  "Швейцарский  излом"?  -   спросил  продавец.   Огурцов  внимательно
посмотрел на него и понял, что перед ним стоит не продавец, а продавщица.
     - Ну да... Излом...
     - Вчера только поступила, - услужливо забормотал удав женского рода.  -
Я уже прочитала... Очень интересная книжка. Необычная такая...
     - Хорошо, хорошо...
     Огурцов  сунул  книгу  в карман и, сделав еще один  глоток из  бутылки,
двинулся к стоянке такси.
     В  номере  гостиницы  он  допил  бутылку и  улегся на  кровать.  Что-то
кольнуло в бок.
     "Ах ты, как же я опять забыл...".
     Огурцов  встал и  снял  пальто. Из  кармана выпала книжка  с  глянцевой
обложкой.
     "Четвертованный иностранец... Откуда же это?".
     Болтинки  он  решил  не  снимать.  Снова  рухнул  на  кровать,   открыл
"Швейцарский  излом" и  углубился в  чтение. Читал  он, по привычке, быстро,
врем яот времени морщился от корявой фразы, смачно матерился, когда дошел до
последней страницы вторая бутылка закончилась.
     Книжка не понравилась Огурцову. Композиция - дерьмо, длинноты, зачем-то
Ленин  вместе  со своим братом Сашей, какие-то  Бухари, ни с  того ни с сего
Шаляпин  затесался.  Дешевая  стилизация  под пост-модернизм.  Булгаков  для
бедных. Что-то смутно всплыло в его памяти, но вспоминать было лень. Огурцов
встал, пошел  и  справил нужду, попутно бросив книжку  в  мусорную  корзину.
Заняться  было  решительно  нечем.  Посмотрев  на  часы  он  понял,  что  до
презентации,  ради  которой  он,  собственно, и приехал, еще  куча  времени.
Открыл  третью,  решил  допить, а  дальше - целенаправленно  трезветь. Нужно
появиться на  людях в более  или менее  вменяемом состоянии. Это  тоже часть
работы.
     ...- Вам открыть?
     - Чего?
     - Открыть, говорю?
     - Слышь, мужик не задерживай.
     Голос, прозвучавший за спиной Огурцова был веселым и лишенным привычной
для подобного обращения агрессии и смутно знакомым.
     Унылый  осенний  пейзаж.  Новостройки.  Амбразура  ларька,  из  которой
высовывается красная, в цыпках, рука продавщицы. В  цыпочных, потрескавшихся
пальцах - открытая бутылка пива.
     -  Спасибо,  -  стараясь  сохранять  достоинство,  выдавил  Огурцов  и,
повернувшись к тому, кто его только что поторопил, добавил, - Извините...
     -  Сдачу-то возьмешь? - насмешливо спросила продавщица. - Нам чужого не
надо...
     Огурцов вздрогнул и  трясущейся рукой  сгреб внушительную  пачку купюр.
Несколько  из них  упало  в грязный  снег, Огурцов заметил  это и понял, что
наклониться за ними он не в силах.
     - Чего соришь? - снова спросили его из-за спины  знакомым голосом. - Не
иначе, большие бабки получил... Ладно, я подберу.
     - Спасибо, - не оборачиваясь ответил Огурцов
     "Большие бабки... Большие бабки...".
     Он посмотрел на часы. До презентации оставался час.
     "Ладно. Сейчас пива... И все. А где я?".
     - А где я? - спросил он у продавщицы, но вместо лица увидел перед собой
обширный, дышащий  уютный домашним теплом зад, обтянутый синими  шароварами.
Дородная  продавщица,  пыхтя, копалась  в  своих ящиках  и,  спасибо, что не
пукала от упоения любимой работой в лицо видного писателя.
     - Держи свои бабки. Пиво с тебя, -  сказал терпеливый покупатель за его
спиной.
     - Ага. Спасибо.
     Огурцов,  не  глядя  на  соседа  по  очереди принял  из  невидимой руки
несколько смятых, мокрых бумажек,  не считая,  комком,  запихнул их в карман
пальто и шагнул в сторону, чтобы  освобдить  место  у амбразуры неизвестному
доброжелателю.
     - Пиво-то возьми, - укоризненно напомнил тот.
     - А... Спасибо.
     Он взял с алюминиевого прилавка бутылку, отошел в сторону и огляделся.
     - Ну что, поправимся? Видно, хорошо вчера погулял, да?
     - Что?
     - Хорошо погулял, говорю.
     Рядом с Огурцовым стоял мужичок - среднего роста, в нейлоновой, дешевой
куртке и турецких, с вещевого рынка, джинсах. В руке мужичок держал  бутылку
пива и неотрывно смотрел на своего визави.
     - Слушай, а где я? - спросил Огурцов.
     -  Вот я  и  говорю,  хорошо  погулял.  Бабки-то  большие  у  тебя.  Ты
поосторожней тут... А где? Улица Космонавтов. Район лихой. Так что - гляди в
оба.  Повезло тебе,  что  на меня нарвался. Д